Открытие Хансена положило начало научному изучению лепры. Теперь оставалось найти лекарство, которое бы могло привести к ее излечению. И, как водится, на помощь пришел Его Величество Случай.

Алекс Резников

Иерусалимская колонка

(продолжение. Начало в № 4/2017 и сл.)

Тот самый мешуга

В 1890-м году в Иерусалим приехал молодой врач, уроженец Кельна (Германия) Моше (Мориц) Валлах (1866-1957). Представитель знатного еврейского рода, он продолжил традиции предков и получил высшее образование в университетах Берлина и Вюрцбурга. Будучи в то же время ортодоксальным иудеем, Валлах внял просьбам известных германских раввинов Самсона Рафаэля Гирша и Азриэля Хильдесхаймера и дал согласие поехать в Святой город, где местное население испытывало острую необходимость в квалифицированной медицинской помощи.

Таким образом новоприбывший стал по сути первым дипломированным еврейским врачом, который проработал на благо своих единоверцев более 55-ти лет. Первоначально Валлах получил место врача в больнице Бикур холим, находившейся тогда в Старом городе. Одновременно заведовал там же аптекой.

Вскоре ему стало ясно, что городу хронически не хватает новых больничных коек. Однако подходящего места в тесном пространстве Еврейского квартала не нашлось. Была идея построить больницу возле Шхемских (Дамаских) ворот, но турецкие чиновники сразу «торпедировали» ее. И тогда Валлах присмотрел для строительства  отдаленный участок по Яффской дороге, на который, как он правильно рассудил, городская власть претендовать явно не будет.

Местные евреи подсмеивались над доктором: неужели и впрямь он заставит больных ехать так далеко от дома?

Но Валлах был непоколебим. Он считал, что Иерусалим уверенно раздвигает городские границы и придет время, когда больница окажется в самом центре новых еврейских кварталов. А пока отдаленность участка позволит без проблем разместить все необходимые службы и подсобные помещения.

Пожертвования на строительство были собраны через Польско-Германский колель, членам которого пришлась по вкусу идея Валлаха. Все работы велись под наблюдением раввина Яакова Манна. Техническая часть была поручена архитектору и инженеру Теодору Сандлеру. Всего в возведении здания принимали участие три сотни человек.

Торжественное открытие Больницы Валлаха, как ее назвали сами горожане, состоялось 27 января 1902 года. На нем присутствовали представители оттоманских властей, религиозные и сионистские деятели, а также много простого люда.

Естественно, что душой нового лечебного учреждения стал доктор Валлах. Он стремился организовать здесь образцовый быт, чтобы и больные, и обслуживающий персонал считали это место своим домом. Прежде всего было составлено четкое расписание и определены обязанности как пациентов, так врачей, сестер и даже уборщиц. Поборник безукоризненной чистоты, без чего ни одна больница не может нормально функционировать, Валлах на первых порах прибегнул к хитрости: в самых труднодоступных для уборки местах прятал мелкие монетки, которые выметающий оттуда грязь мог забрать себе.

Поскольку большинство посетителей и работников больницы были верующими, на кухне строго соблюдался кашрут.

Рядом с лечебным учреждением по инициативе Валлаха создали небольшую ферму, снабжавшую больных столь ценным природным «лекарством», как парное молоко. Кроме того, тут готовили йогурт, сметану, масло и сыр. Небольшой курятник поставлял к столу свежие яйца. Неудивительно, что в 1948-м году во время осады Иерусалима голода в больнице не наблюдалось. Более того, она умудрялась обеспечивать продуктами и защитников города.

Еще при жизни Валлаха больница получила библейское название Шаарей Цедек (Врата справедливости), что вполне соответствовало установившемуся здесь стилю. Тех, кто испытывал недостаток в средствах, лечили бесплатно. Однажды потребовалось срочно сделать операцию раввину Шломо Гольдману, приехавшему из России. Он решил было отказаться от нее, поскольку не мог оплатить больничных услуг. На что Валлах предложил: «Давайте поделим требуемую сумму на три части. От уплаты одной трети мы вас освобождаем, другая треть будет взята из нашего бюджета…» «А как с последней частью?» заволновался раввин. «Я внесу ее сам», спокойно ответил Валлах.

Обычно главный врач ложился спать в четыре часа пополудни, просыпался около десяти вечера и потом бодрствовал всю ночь, ходил по палатам, смотрел, как дежурные врачи, сестры и санитары обслуживают больных. Увидев нерадивого работника, мог так раскричаться, что будил весь этаж. После чего, правда, извинялся и старался незаметно покинуть место происшествия.

Однажды Валлах обнаружил дежурного, уснувшего прямо на носилках. Он тихо снял с него туфли и унес к себе в кабинет. Проснувшись, дежурный долго не мог понять, кому понадобились его шлепанцы, а потом явился с повинной к главврачу.

В другой раз некая настойчивая пациентка потребовала послать ее на обследование в одну из престижных берлинских больниц. Поскольку она не знала немецкого языка, Валлах написал в направлении: «Госпожа такая-то едет в Германию, чтобы отдохнуть от собственного мужа».

О строгости главврача, часто срывавшегося на крик в разговорах с недисциплинированными родственниками больных, ходили легенды. Одна посетительница, не зная его в лицо, слезно умоляла: «Пожалуйста, разрешите мне хоть на пять минут проведать мужа после операции, пока не появился этот мешуга (псих) Валлах!» «Я пущу вас, но только на пять минут», сказал врач. Через пять минут женщина вышла из палаты и спросила у благодетеля: «Скажите мне хоть свое имя!». Ответ буквально ошарашил ее: «Я и есть тот самый мешуга Валлах!»

…Своей семьи у главврача Шаарей Цедек не было. Девушка, с которой он был обручен когда-то в Германии, узнав, что ее избранник согласился ехать на «край земли» — в Иерусалим, порвала с ним все отношения. Ну, а в последующие полвека за каждодневными тяжкими трудами в больничных стенах было не до устройства личной жизни.

Отойдя от дел по состоянию здоровья в 1947-м году, Валлах так и не покинул свое детище. Спал в предоставленной ему комнате, питался с общего стола, охотно консультировал молодых врачей и сестер, иногда даже ставил диагнозы «трудным» больным.

Единственное, о чем он просил в своем завещании: похоронить его здесь же, на территории Шаарей Цедек — больницы, ставшей его иерусалимским домом. И просьба Валлаха была выполнена.

Самая известная медсестра

Самая известная в истории Иерусалима медицинская сестра Сельма (Зельма) Швестер-Майер (1884–1984) ушла из жизни на второй день после своего столетнего юбилея. Еще долго над ее последним ложем висело написанное от руки изречение Рабиндраната Тагора: «Жизнь — не наслаждение, а долг, но выполняя его, человек обретает подлинное счастье».

…Сельма родилась в городке Ханау в земле Гессен (Германия), Когда ей исполнилось пять лет, умерла мать, оставив сиротами четырех детей. «Детство без матери — нелегкая судьба», вспоминала впоследствии Сельма. «Я рано поняла, как остро нуждается человек в любви и заботе. Повзрослев, решила посвятить себя медицине…»

Совсем юной Сельма устроилась на работу санитаркой в больницу Соломона Гейне (дяди поэта Генриха Гейне) в Гамбурге. Только в 1913-м году она сдала государственные экзамены и получила диплом медсестры. Позже узнала, что была одной из двух евреек, имевших в Германии такой диплом.

В 1916-м году гамбургскую больницу посетил доктор Моше Валлах, основавший в Иерусалиме новое лечебное учреждение — Шаарей Цедек. Ему остро требовались не только врачи, но и средний медицинский персонал. Увидев в работе Сельму, он понял, что нашел, наконец-то, себе надежную помощницу и предложил ей должность старшей медсестры.

После долгого и утомительного путешествия по опустошенной Первой мировой войной Европе Сельма в декабре 1916-го года, наконец, добралась до Иерусалима. На площади перед железнодорожным вокзалом стояла маленькая повозка, запряженная осликом. Возница предложил доставить в гостиницу Амдурского у Яффских ворот. Было соблазнительно вот сейчас поужинать, лечь в белоснежную постель и отключиться от всех забот. Но Сельма назвала другой адрес: Яффская дорога, больница Шаарей Цедек.

На новое место она попала в разгар эпидемии тифа, так что отдохнуть после дальней дороги ей так и не пришлось. Болели буквально все: и пациенты, и посетители, и прохожие. Очередь к врачам начиналась от находившегося за квартал рынка Махане Иегуда. Люди страдали не только от тифа, но и от дистрофии. Многие были оборваны и ужасно выглядели.

В своих воспоминаниях Сельма рассказывала, как «приходилось оказывать помощь тысячам пострадавших. Прежде всего их отправляли в душ и дезинфицировали одежду. Поскольку некоторые сестры по недостатку опыта плохо справлялись со своими обязанностями, мне пришлось брать на себя проведение всех гигиенических процедур».

Когда доктор Валлах делал утренний обход, с ним рядом всегда находилось Сельма. Наверное, она одна могла выдержать «взрывной» характер шефа и невозмутимо отдавать распоряжения сестрам. Особенные строгости касались кашрута. Однажды после обхода Сельма попросила у главврача разрешения выпить чашечку кофе. Оно было с молоком, и Валлах поинтересовался, когда его помощница в последний раз ела мясо. Беспокоился он, правда, напрасно: на дворе стояли полуголодные времена, и Сельма не видела мяса уже несколько недель.

…Постепенно лечебный процесс налаживался, а больничный быт становился все более упорядоченным. Посетители с восхищением отмечали «европейский уровень и стиль» работы медперсонала Шаарей Цедек.

Согласно подписанному контракту Сельме каждые три года полагалась бесплатная поездку в Европу. Правда, она воспользовалась этой привилегией всего дважды за всю жизнь. Короткий отпуск проводила в пансионате в Нагарии, а потом с новыми силами возвращалась к любимой работе.

Поскольку у Сельмы, как и у ее шефа, своих детей не было, она удочерила трех девочек, которых родители оставили в больнице. Все они по примеру приемной матери стали медсестрами.

Новорожденных Сельме приходилось принимать часто, поскольку акушерки приходили в больницу только по вызову, и это забирало много времени. Если к тому же дело происходило в сильный дождь или снег, то акушерка вообще не могла добраться до места работы.

Как-то раз одной религиозной женщине надо было делать кесарево сечение. Сельма вспоминала, что сначала ее семья пошла за советом к известному иерусалимскому раввину. Оттуда один из родственников поехал к могиле праматери Рахели на дороге в Бейт Лехем (неблизкая для тех лет поездка). Другой член семьи занялся измерением расстояния от постели роженицы до зала больничной синагоги, а потом стал прокладывать вдоль коридора красную нить, при этом постоянно читая молитву. И только потом, наконец, стало возможным начать операцию.

Сельма успевала не только справляться со своими прямыми обязанностями, но и встречать высоких гостей, часто посещавших больницу. Она угощала чаем генерала Э. Алленби, показывала палаты Х. Вейцману, демонстрировала используемые методы лечения Д. Бен Гуриону.

Коллективу больницы приходилось переживать и тяжелые дни. Много раненых поступило после еврейских погромов 1921-го года и последовавшей за ними кровавой резни в Хевроне. Ни на день не прекращался поток пострадавших в дни Войны за Независимость 1948 года. Без передышки работал больничный персонал и во время Шестидневной войны.

…Свои дни сестра Сельма окончила в стенах родной больницы. Еще в 1936-м году она основала здесь школу медсестер, и теперь заботой и вниманием пожилую женщину окружили ее же собственные ученицы. Незадолго до смерти Сельма была удостоена звания Почетного гражданина Иерусалима — города, которому она семь десятилетий назад вверила свою судьбу и ни разу об этом не пожалела.

Оправданный риск

В 1957 году на прилавки европейских аптек поступил новый препарат талидомид. Он был разрекламирован как эффективное средство против бессонницы, мигрени, повышенного кровяного давления, а в некоторых случаях мог использоваться как успокоительное и обезболивающее.

Вскоре по объемам продаж талидомид сравнялся с привычным аспирином не в последнюю очередь благодаря низкой цене. Правда, одновременно стали поступать и тревожные сообщения: у женщин, принимавших новое лекарство на ранних стадиях беременности стали рождаться изувеченные дети – без ушей, рук и ног. Далее последовали бесконечные судебные разбирательства в Германии, Великобритании и даже Японии, где талидомид также широко использовался. Жертвам фармацевтической ошибки, число которых исчислялось десятками тысяч, были присуждены многомиллионные компенсации. Кампания-производитель направила письма в лечебные учреждения разных стран с просьбой приостановить использование талидомида.

Такое письмо было получено и в иерусалимской клинике Хансена, которая специализировалась на лечении кожных заболеваний. По нелепому недоразумению, многие иерусалимцы считали, что Хансен — это имя человека, основавшего данную клинику. На самом деле она получила свое название в честь норвежского врача Герхарда Хансена, который в 1873 году объявил об открытии бактерии, вызывающей одну из самых страшных и практически неизлечимых болезней в истории человечества. В разные времена и у разных народов она была известна как финикийская болезнь, скорбное заболевание, крымка, ленивая смерть, болезнь Святого Лазаря. Чаще всего ее называли проказой, а в XIX–XX веках в научном обиходе окончательно закрепилось такое понятие как лепра.

Первые сведения о лепре содержатся в Библии. В древности на Ближнем Востоке ее считали карой за грехи. Заболевших, среди которых был и царь Уззия, изолировали от окружающих и заставляли жить отдельно. Периодически еврейский священник осматривал этих людей, совершая над ними очистительные обряды. Если небеса благоволили больному и он выздоравливал, тот же священник позволял ему вернуться к привычному образу жизни. Если же нет, то дальнейшая судьба его была незавидной: всю оставшуюся жизнь он проводил в кругу себе подобных прокаженных (от слова проказа).

Надо сказать, что Ближний Восток и в Средние века был настоящим рассадником этого заболевания, возможно, в силу полного отсутствия санитарии. Фигуры, закутанные в балахон, который скрывал многочисленные язвы и гниющую заживо плоть, оповещали о своем приближении звоном колокольчика. Правда, избежать встречи с больным удавалось далеко не всегда. Скажем, король Балдуин IV Иерусалимский, оставшийся в истории как Балдуин IV Прокаженный, хотя ослеп и едва мог ходить к концу своей недолгой жизни, тем не менее выступал впереди войска крестоносцев в битвах с неверными.

Именно во времена Крестовых походов в Иерусалиме появился первый лепрозорий, где наряду с заболевшими рыцарями находились и паломники, подхватившие болезнь во время своего путешествия к Земле обетованной. Позднее подобные дома-убежища, где изолировались от общества «живые мертвецы», появились во многих странах. О полноценном лечении находившихся там людей речи не шло, да и лекарств таких не существовало. Хотя с повышением уровня жизни и улучшением санитарно-гигиенических условий количество больных к середине XIX века заметно уменьшилось, тем не менее инфицированных лепрой, особенно в Азии и Африке, по-прежнему насчитывалось десятки миллионов.

Открытие Хансена положило начало научному изучению лепры. Теперь оставалось найти лекарство, которое бы могло привести к ее излечению. И, как водится, на помощь пришел Его Величество Случай.

Для дежурного врача Яакова Шескина (1914–1999) очередная смена в иерусалимской больнице Хансена выдалась очень тяжелой. То один, то другой пациент требовали к себе внимания. Особенно страдал мужчина средних лет. Хотя он и был обречен на медленную смерть, однако остро чувствовал боли, из-за которых вот уже много дней и ночей не мог сомкнуть глаз. Шескин ощущал свое полное бессилие перед болезнью и в то же время мучительно думал, как помочь пациенту.

Он пошел в кладовую, где лежали запечатанные ящики с надписью: «Запрещено к применению». В них был талидомид — имевшее дурную славу лекарство, о котором врач уже знал из рассказов коллег и газетных публикаций. И все же…

«Да, талидомид представляет наибольшую опасность на ранних стадиях беременности, — размышлял Шескин. — Но ведь никто не опровергал его успокоительных и обезболивающих свойств. Они подтверждены многочисленными экспериментами. А раз так, почему бы и не попробовать препарат на больном проказой? В лучшем случае он прикорнет разок-другой, в худшем — все останется без изменений. Риск — дело благородное, особенно в нашей профессии».

Шескин быстрыми шагами вернулся в палату и дал больному талидомид. Вскоре тот уснул. А проснулся через двадцать часов уже совсем другим человеком. Боли прошли. Мужчина впервые за последние годы самостоятельно встал на ноги. После последующего приема талидомида его состояние начало улучшаться и вскоре он полностью выздоровел.

Такой же эффект наблюдался у шести других пациентов со сходными симптомами. Стало ясно, что проказу все же можно победить, если пойти на оправданный риск в борьбе с ней.

Это событие произошло в 1964 году. А через некоторое время иерусалимский врач под эгидой Всемирной организации здравоохранения провел ряд исследований в Венесуэле. Из 173-х пациентов, принимавших запрещенный ранее препарат, полностью излечилось 92 процента.

Спустя десятилетия произошли еще более удивительные вещи. Идя по следам Шескина, американские врачи в 1990-х годах установили, что талидомид эффективен против злокачественных опухолей и дает положительные результаты даже тогда, когда не помогают химиотерапия и пересадка костного мозга. Кроме того, его можно использовать при лечении таких тяжелых заболеваний, как туберкулез и СПИД.

…Деятельность иерусалимского врача получила международное признание. Он был награжден Золотой медалью Аргентинского Общества исследований лепры (1969) и Золотой медалью Американской Академии Искусств и Наук (1975).

В 1997 году столичный муниципалитет присвоил Шескину звание Почетного гражданина Иерусалима.

…Уроженец Вильны (теперь Вильнюс, столица Республики Литва), Шескин получил медицинское образование в университетах родного города, а также Ковно (теперь Каунас в Республике Литва) и Варшавы (столица Польши). После Второй мировой войны совершил алию в Государство Израиль и навсегда связал свою жизнь с Иерусалимом. Многое сделал в должности врача, а затем директора больницы Хансена (в 1980-х годах ее пришлось расформировать в связи с отсутствием в городе больных проказой).

Шескин был желанным гостем в университетах Каракаса (Венесуэла), Мадрида (Испания), Базеля и Цюриха (Швейцария), Гамбурга (Германия), принимал участие в крупных научно-исследовательских проектах по различным отраслям медицины, где мог бы найти применение талидомид. Однако, как сам признавался в разговорах с коллегами, наибольшее удовлетворение приносило ему сотрудничество с Еврейским университетом и больницей Хадаса, находившимися в дорогом его сердцу Иерусалиме.

(продолжение следует)