©"Заметки по еврейской истории"
  ноябрь-декабрь 2018 года

Борис Замиховский: Мой путь в настоящие евреи

Loading

Я начал понимать преимущество людей, верящих в Бога, перед атеистами. У верующего есть уверенность, что он знает в чем смысл жизни человека, есть вера, что Бог, высшая сила ему поможет, защитит, за хорошее поведение. Недаром говорили, что под обстрелом, под бомбёжкой нет атеистов.

Борис Замиховский

Мой путь в настоящие евреи

Борис ЗамиховскийО том, что я еврей, не такой как все окружающие, я узнал рано, в 3,5 года, с началом войны с фашизмом в 1941 году. Мой отец перед войной несколько раз ездил на территории, присоединённые Советским Союзом в 1939‒1940 годах. Его посылали туда в командировки из Одессы для организации советского банковского дела. Оказалось, что там жили наши родственники, которым он смог оказать помощь советом и делом. Там же он встречался с евреями, бежавшими из оккупированной Польши. Они ему многое рассказали об отношении немцев к евреям на захваченной территории. Поэтому у него не было сомнений относительно необходимости эвакуироваться сразу после начала военных действий. И мне объяснили необходимость куда-то уезжать: «Мы евреи и должны бежать от немцев-фашистов». Отец отправил семью машиной на Николаев. Но сам он покинул Одессу значительно позднее ― выполнял задачу ликвидации банковских материалов.

Позднее, уже в эвакуации родители мне объяснили:

«…Евреи — это умные, достойные люди. Вон даже член Политбюро — товарищ Каганович — еврей. (наивность этого довода я узнал намного позднее). Но многие не любят их, а значит и нас. Поэтому не надо говорить, что ты еврей».

То, что я еврей, стало моей маленькой, но важной тайной.

Но какие они «настоящие евреи» я понятия не имел долгие годы, и даже не задавал себе такой вопрос, а диапазон определения еврея огромный — от «младенец, рождённый еврейской матерью» до «мудрец», изучивший все 24 книги Танаха, возможно, помнящий Тору наизусть.

Для меня, в моей практической советской жизни, евреями были все, кто не отрекался от этой общности. Я и сам подпадал только под начальное определение. Но я никогда не отделял себя от родителей и родных. У меня не было претензий к родителям, что они «меня сделали евреем», а я встречал ребят и девочек, даже взрослых, заявлявших: «Какой я еврей (еврейка)? Я идиш не знаю, ничего не знаю, чего я должен (должна) терпеть за всех каких-то евреев?».

Мне повезло. Я внешне мало был похож на еврея, но слава Богу, мне никогда не приходилось отрекаться от еврейства. Но, бывало, я скрывал. Считаю, что по сравнению с множеством других евреев я относительно мало пострадал от антисемитизма.

Зато мой старший брат хлебнул сначала уральской антисемитизма-ксенофобии полной мерой. Он был рыжеголовый, с независимым характером. Ему приходилось драться регулярно. С возвращением из эвакуации в Одессу его неприятности в значительной степени кончились. В Одесской школе оказалось много евреев, и бить их оказалось рискованным делом — можно было оказаться битым самому.

Вопрос о моём еврействе всплыл в моей жизни в первый раз и по-настоящему обжег меня, когда я пришел «в первый раз в первый класс». Нет, не в первый, а во второй класс уже Одесской средней мужской школы № 43. Первый класс я кончил в Свердловске (ныне Екатеринбург). Свердловская школа располагалась в здании дореволюционной гимназии. Там были большие светлые классы, широкие коридоры и атмосфера строгости и некоторого благородства.

В Одесской школе, которая тоже когда-то была гимназией, я попал в корпус и класс, переделанный из хозяйственного помещения — длинная кишка с окнами в конце класса. Благородства в этом классе не оказалось совсем. Класс был переполнен. «Идея общественного бесплатного образования», выдвинутая французской революцией, здесь выглядела для меня намного хуже, чем в Свердловске. Меня посадили третьим за одной партой, рассчитанной на двоих. Я был немного угнетён архитектурной переменой и соответствующей атмосферой. Дальше ― хуже. На первом же уроке молодая учительница в начале урока стала проводить «перекличку», но для новичка не простую — я должен был назвать кроме своей фамилии, имени и отчества свою национальность. В Свердловске за целый год никто и никогда не требовал называть мою национальность. Для меня это было шоком. Я тихо, с запинками выполнил распоряжение учительницы. «Скажи громко и отчетливо, — приказала учительница, — чтобы все слышали!». «Я — еврей!» прозвучало из моих уст. Хотя в душе был всплеск страха и неуверенности… Так была открыта миру моя маленькая тайна, так произошло моё разоблачение как тайного еврея… Но молнии не сверкнули, гром не грянул. В классе стояла тишина.

(Смешно, но несколько лет я не знал, что четверть ребят моего класса были евреями). И всё-таки все годы учёбы в этой школе я ощущал дискомфорт. Я никак не могу назвать мои школьные годы ни «чудесными», ни «счастливыми». Я особенно осознал это после того, как увидел какая атмосфера доброты и дружелюбия между преподавателями и учениками царила в еврейской школе в Америке, в которой я проработал 14 лет в эмиграции.

Про моё еврейство сразу узнали и во дворах моего большого одесского квартала. А это были дворы, в которых половина детей оставалась в оккупации, а я понятия не имел о их представлениях об евреях. Я, как и множество других детей, да и взрослых, понятия не имел, какой антисемитской пропаганде они подвергались в годы оккупации. Отчуждение в своём дворе я ощущал до самой эмиграции. Между прочим, моя учительница тоже оставалась в Одессе «при румынах», как говорили об оккупации в Одессе.

Следующее важное событие в моём воспоминании, связанное с еврейством, произошло в 1947 году. Отец купил радиоприёмник и слушал «Голос Америки», однажды, когда отец, прислонив ухо к тихо говорящему приёмнику, приказал: «Быстро возьми бумагу, карандаш и пиши». Он стал повторять за диктором названия стран, голосовавших за признание государства Израиль на заседании Генеральной ассамблеи ООН. Я судорожно стал писать. Большинство проголосовало за создание независимого еврейского государства. «За» проголосовали 33 страны, 13 ― «Против» и десять «Воздержались».

Для моего отца образование независимого еврейского государства стало большим праздником, значит и для меня.

Мрачными для нашей семьи, да и для всех советских евреев, годы начались в 1948 году, когда антисемитизм под маской «борьбы с космополитизмом» стал явным. Убийство Михоэлса не прошло незамеченным в нашей семье. Как сказал в своих фильмах Леонид Парфёнов, кончился «юдофильский период» в истории России. Нет, это очень условная граница активного государственного антисемитизма. Позднее я узнал, что государственный антисемитизм начал наступление ещё до войны. Чтобы угодить Гитлеру демонстративно отстранили от должности министра иностранных дел Союза Литвинова, а также с помпой изгнали всех евреев из министерства иностранных дел. Многих арестовали. А евреев там было много. В то время в стране было мало людей, владеющих иностранными языками, а множество евреев умудрялись получать образование ещё до революции за пределами Российской империи. Литвинова спасло начало войны с немцами, но его сотрудники были реабилитированы только после смерти Сталина. Отступление антисемитизма в Союзе произошло именно с началом войны.

Первые серьёзные удары антисемитской компании случились в нашей семье в 1950 году ― мужа моей сестры, капитана-врача, отправили служить на Курильские острова. С ним поехала и моя старшая сестра, хотя они оба принимали участие в серьёзных научных работах при Свердловском мединституте. У сестры диссертация была почти готова. У её мужа было готово более половины кандидатской диссертации.

Газеты выходили со злобными статьями, клеймящими каких-то космополитов. Дворовые мальчишки были уверены, что это про евреев. Я ничего общего у знакомых мне евреев с обвиняемыми в этих статьях не видел. Более того, я попросил отца отдать мне вырезку с крохотной статьёй из газеты «Труд», в которой черным по белому было напечатано, что, действительно, «космополиты» — это не евреи. Но на мои объяснения окружающие мальчишки только криво ухмылялись. А тут появилась новость об аресте врачей кремлёвской больницы, обвинённых в смерти важных деятелей власти. Их назвали врачи-вредители, а вся история была названа «Делом врачей». Один из наиболее наивных моих товарищей рассказал мне, что он верит: «…евреи-врачи раздают отравленную вату женщинам». А тут мою маму, работавшую в детской поликлинике педиатром, уволили с работы. В поликлинику пришла жена присланного в Одессу военного начальника, которая устроила скандал: «Я ни за что не доверю жизнь и здоровье своего ребёнка этим ″убийцам в белых халатах″».

Следующий стрессовый эпизод случился у меня уже в январе 1953 года. Мне тогда было 14 лет. Это случилось в доме отдыха, в черте города, куда я попал на зимние каникулы. Меня обвинили в спекуляции билетом в кино ценой в десять копеек. Когда я вернулся с завтрака в палату, меня встретила уборщица и потребовала: «Собирай свои вещи и выметайся. У нас не место для спекулянтов!». Я возмутился: «Какая спекуляция? Я никому ничего не продавал!». «Вы все всегда врёте и изворачиваетесь, сейчас не выйдет!». Слово «евреи» или «жиды» не произносилось, но безусловно подразумевалось.

Я поехал домой и рассказал это моей старшей сестре Мусе, которая приехала к родителям с Курильских островов из-за эвакуации гражданского населения по случаю стихийного бедствия ― три волны цунами смыли город Северо-Курильск. Сестра, чтобы не терять время до нового назначения мужа, поступила в Одессе учиться на курсы повышения квалификации. Сестра чувствовала себя уверенно. Она была очень уважаемым врачом, жена уже майора Советской армии, участника войны, кавалера трёх орденов Красной звезды, редкость среди медиков.

Когда мы с сестрой приехали в дом отдыха и сестра вошла в кабинет директора, задав наивный вопрос: «В чем дело?», он, здоровенный, двухметрового роста мужик, вытолкал её из кабинета без всяких объяснений. Я на всю жизнь запомнил, как мы ехали в трамвае домой. Моё лицо горело от унижения и стыда, что я невольно подставил любимую сестру под эти унижения. Я верил в справедливость и не представлял себе, как возможна такая клевета и такое поведение советского начальника. Мы побоялись рассказать отцу об этом унижении, опасаясь, что и его унизят, а может случится что-то и похуже.

А в конце января 1953, когда уже гремело «дело врачей», я угодил в больницу с острым приступом аппендицита. 5 марта умер Сталин. Мой сосед по палате, с которым я подружился, горько плакал, а у меня не получалось. Вероятно, уже краем уха, краем сознания я осознавал ответственность Сталина за «дело врачей».

Когда ко мне в больницу пришел отец, я ему задал томивший моего соседа, да и меня и множество людей, вопрос: «Что с нами со всеми будет?». Отец отвёл меня в конец коридора и тихо сказал: «Всё будет только лучше!».

Действительно, вскоре выпустили из тюрем арестованных врачей. Правда в списке освобождённых отец обнаружил, что на одного Когана стало меньше ― пытали до смерти. У нас в семье отец воспрял духом, и мы с ним вместе. В стране началась «Новая эпоха». Я в неё поверил всей душой. Хотя впоследствии «эпоху» назвали только «оттепелью».

Были у меня проблемы и при поступлении в институт. Нет, меня не завалили, но по каждому предмету поставили оценку на балл ниже, чем я полагал. Поэтому я просто не прошел по конкурсу. Но на улице «Новая эпоха», и меня приняли на вечернее отделение Строительного института. Чтобы иметь право учиться на вечернем отделении, я должен был поступить на работу по строительной специальности. Отец по своим связям устроил меня в маленькую строительную организацию, и я попал в небольшой, «нормальный», антисемитский коллектив. Много чего я там почувствовал за два года, но вытерпел, выдержал, успел перевестись на дневное отделение, получал повышенную стипендию и не попал в армию. Неоднократно сталкивался с антисемитизмом, как в студенческие годы, так и после окончания института. Я ощущал себя евреем и воспринимал свои неприятности скорее смиренно, чем с протестом. Но моё еврейство оставалось в самом неразвитом состоянии ещё достаточно долго.

Конечно, я ощущал, что быть евреем плохо. Я и взрослым реально понятия не имел, какие они «настоящие евреи». Чем они действительно отличаются от других людей? Мне казалось порядочностью, но я видел и непорядочных евреев.

Я узнал, что где-то на Пересыпи, тогда пригород Одессы, есть еврейский храм, синагога. Но интереса посетить её у меня не было. Тем более, мне рассказали, что за людьми, её посещающими, следит КГБ. Теперь понимаю, что я просто боялся, впрочем, как и множество других людей.

Однажды, прослушивая последние известия, а я вслед за отцом рано стал интересоваться политикой, услышал, что президент США участвовал в богослужении в специальном храме. «Он что, дурак? Не понимает, что Бога нет?», ― мелькнуло у меня в голове. И тут же другая, ехидная мысль: «Раз ты считаешь, что ты умнее президента США, то предложи им свою кандидатуру».

Тут впервые я задумался о существования Бога. Впервые засомневался в его отсутствии. Точнее заподозрил подвох. Если президент великой страны верит в Бога, значит я чего-то не знаю и не понимаю. В памяти всплыла запомнившаяся из курса истории цитата: «Если бы не было Бога, его нужно было бы выдумать!», принадлежавшая великому французскому просветителю Вольтеру. Мысль, что отрицание существования Бога не абсолютная истина, как-то застряла у меня в мозгу. Это уже на пенсии, после прочтения нескольких книг по иудаизму, я узнал, воспринял понравившиеся мне идеи. Что Бог — это не человек, а олицетворение великой силы, создавшей окружающий мир. Более того, главное в иудаизме является не столько вера в Бога, сколько следование его заветам. Что еврей может сомневаться в его существовании, может обижаться на Бога, ссориться с Богом, даже бороться, как праотец Яаков, но не имеет права игнорировать Бога ― его заветы.

Сама идея единого Бога и сотворение им мира и первого человека, праотца всех остальных людей была замечательной. Она утверждала, что все люди ― родственники. Она отменяла противоречия языческих религий, разделяющие людей. Например, грек-отец был моряком и прежде всего чтил бога морей Посейдона. Сын стал торговцем и чтил бога торговли ― Гермеса. Мать семейства отдавала предпочтение покровительнице домашнего очага Гере. И каждому божеству нужно было приносить жертвы!

Я, как и большинство окружающих меня людей, считал себя атеистом и считал абсурдной идеей, что человек Иисус Христос есть всемогущий Бог. Окружающий нас мир, природа была скорее враждебной, чем лояльной средой. Для нас лозунг «Мы не можем ждать милости от природы, взять их у неё ― наша задача!» был руководством к действию. Мы верили, что природа подчиняется объективным законам, открытыми людьми. Законы развития общества тоже объективные и подчиняются марксистско-ленинскому учению. Не вдумываясь, мы отвергали, так называемую, буржуазно-религиозную мораль. Но древние евреи за многие столетия до сегодняшнего дня смогли открыть важнейшие законы необходимые для выживания людей, прежде всего «десять заповедей», и назвали их «заветами Бога», придали им атрибут святости для того чтобы люди их соблюдали.

Разумеется, я болел за Израиль, за армию обороны Израиля во всех войнах. Уехал мой близкий друг в Израиль на ПМЖ ― постоянное место жительства. Но я был уверен, что не являюсь настоящим евреем, ничего не знал об истории народа, еврейских традициях, совершенно не знал идиш. Когда в конце 70-х впервые в моём окружении всплыла идея эмиграции в Израиль, я не задумывался об отъезде. Я боялся иврита. У меня не было способностей к языкам. У меня даже по украинскому языку были только двойки и тройки. В возможность освоения иврита я не верил. В связи с этим стоял главный вопрос: «А что я там без языка буду делать? Мне уже под пятьдесят.» Ответа у меня не было.

Но вот наступил 1987-89 годы. Мои ближайшие товарищи, знакомые уехали в Израиль, Америку. Наступило время мучительных размышлений. Я дал себе отчет, что я еврей скорее по записи в паспорте, то есть по принуждению, из-за антисемитизма и упрямства ― не хотел отрекаться. Я палец о палец не ударял, чтобы узнавать и соблюдать еврейские обычаи. И тут произошел важный внутренний диалог:

«Ты еврей или не еврей? Нет, я еврей. Тогда чего ты боишься? Поехало столько твоих друзей, товарищей и знакомых. Уезжает твой народ!», ― я впервые осознал себя реально членом этой общности, называемой «Еврейский народ», — значит поеду и я!».

А тут неожиданно собралась ехать семья моей старшей сестры, уже проживавшей в Тбилиси много лет, во главе которой был уже полковник в отставке, кандидат медицинских наук, заслуженный врач республики Грузия. Полковник считал себя ассимилированным евреем, неоднократно отрицал даже намёк на возможность отъезда: «Нет, я никуда не поеду, похоронят меня здесь под салют караула от военкомата». Но их зять потерял работу и рвался убежать в Израиль, и полковник с семьёй поехал!

Когда я решил эмигрировать, то впервые ощутил благодарность за то, что я еврей! Это дало мне право уехать из ставшей очень некомфортной для меня страны.

Так сложились обстоятельства моей жизни, что я поехал не в Израиль, а в США с какими-то смутными надеждами. Главное «у меня есть английский язык», который я дополнительно изучал в кружке при Одесском доме ученых, и даже взрослым на специальных курсах.

На пути уже при заполнении американских анкет, как еврейский беженец, я обнаружил, что по американскому определению национальности я вовсе не еврей, а украинец. В Америке национальность определяется по стране рождения. Ты родился в Америке ― значит ты американец, в Украине ― украинец.

Многие, приехавшие с территории России, в графе национальность должны были написать ― русский. (В Америке мы все русскоязычные считаемся русскими). Но эта песня была не для меня. Я эмигрировал вовсе не для того, чтобы стать русским, а для того, чтобы стать евреем. В той же анкете несколькими строчками ниже был вопрос ― «вероисповедание?». Где я вывел «иудей», хотя всю жизнь считал себя атеистом, да и был советским атеистом.

В процессе эмиграции мне помогали еврейские организации ― помогли купить билет на самолёт, пусть по очень дорогой цене, потому что некоторые люди не стали возвращать деньги, взятые в долг. (Мне тоже порекомендовали, но я посчитал, что это не мой выбор.) Мне несколько месяцев выплачивали пособие, устроили на работу, хотя и очень мало оплачиваемую, но в еврейскую школу.

Во время работы в еврейской школе я получал истинное наслаждение, наблюдая на переменах это маленькое море еврейских мальчишек в белых рубашках, черных брюках и в кипах, да и девочек, тоже одетых в белое и черное. По сей день я испытываю наслаждение, когда вижу настоящее море еврейских детей и взрослых в кипах на параде «Салют Израиль», проходящем ежегодно по главной улице в Нью-Йорке на Манхеттене. Я неоднократно сам участвовал в этих парадах со своей школой. Это было абсолютно добровольно, это не советские парад или демонстрация.

Не мудрено, что одним из первых моих самостоятельных планов в Америке стал поиск синагоги, посмотреть ― какие они «Настоящие евреи». Это оказалось совсем несложным делом.

Мне указали Еврейский центр в городе Тинеке Нью-Джерси. (Это уже потом я понял, что каждая синагога ― маленький еврейский центр, где обязательно есть школа, библиотека, а в каждой еврейской школе есть своя синагога. Мне кажется, что клубы в Советском Союзе придумали евреи по образу синагоги. Потом я узнал, что в этом центре есть детский сад, спортзал для игры в баскетбол и даже бассейн.)

Итак, я нашел и вошел в синагогу, попал в огромный зал с креслами на 800‒1000 мест. До этого я бывал только в православных храмах, где нет сидячих мест. На сцене было два человека, это потом я узнал, что один, который очень красиво пел как оперный тенор, кантор. Другой ― ведущий рабай (раввин по-русски). Потом я даже был приглашен в дом главного ребе этой синагоги, и побывал в нескольких домах религиозных прихожан на праздниках и просто в гостях. Но во время первого визита я пришел в тихий восторг, когда услышал как зал дружным хором отвечал кантору.

Меня удивило поведение маленьких детей, которые свободно входили и выходили из зала во время службы, и поведение взрослых, которые не делали замечаний детям. Меня это сначала расстроило, а потом восхитило ― такая терпимость и уважение к маленьким прихожанам. Синагога была для них ещё одним родным домом. Многие синагоги имеют для детей классы, спортивные площадки, и даже группы детского сада в помощь молодым семьям.

Я утвердился в идее стать «Настоящим евреем», старался как-то приобщиться к еврейской жизни. Принимал участие в благотворительной деятельности синагоги и комитете по сбору пожертвований для Северного Нью-Джерси. Я принимал участие в выступлениях русско-еврейского хора, принял участие в семинаре синагоги, который потом оказался кружком подготовки к бар-мицве. В результате прошел курс подготовки, и затем прошел эту торжественную процедуру ― посвящения в евреи, чтения молитвенника и кусочка из самой Торы на субботней службе.

Но только после того, как я вышел на пенсию, когда у меня появилось время и некоторый запас слов английского языка, я реально стал «на путь в настоящие евреи» ― читать статьи и книги по иудаизму. Очень важным оказалось то, что у меня нашелся замечательный партнёр, разделивший мой интерес к еврейским традициям, истории и даже религии.

Читая, вникая в английские тексты, я подумал, что нахожусь в положении, сходном с положением евреев, которые не столько читают древние тексты, сколько изучают идеи, изложенные на не очень понятном древнееврейском языке.

Я начал понимать преимущество людей, верящих в Бога перед атеистами. У верующего есть уверенность, что он знает в чем смысл жизни человека, есть вера, что Бог, высшая сила ему поможет, защитит, за хорошее поведение. Недаром говорили, что под обстрелом, под бомбёжкой нет атеистов.

Я считаю, что евреи замечательно сформулировали в чем смысл жизни для каждого ― «совершенствовать мир» в силу его возможностей. Евреи давно нашли рецепт счастья, о котором пишут сейчас. Счастье — это любовь, а какая любовь выше, чем любовь матери, родителей к детям и детей к матери, к родителям! Вот у религиозных евреев принято иметь много детей.

У каждого верующего человека сформирован высший авторитет, замечательный авторитет, в диалоге с которым можно посоветоваться, пожаловаться. Этому авторитету, партнёру по диалогу бессмысленно врать. Он знает даже лучше тебя правду.

Сюда, я подумал, можно приложить афористичную истину, относящуюся к читателям: «Умный человек от чтения книг становится умнее, глупый ― глупее, а средний не меняется». Аналогично ― умный верующий от соблюдения традиций становится мудрее и благополучнее, глупый ― глупее, а средний, не вникающий, не меняется.

Человек на самом деле в молитвах, диалогах с Богом сам себе отвечает на множество вопросов, опираясь на внутренний потенциал и понимание, что бы ему посоветовал мудрейший партнёр.

На «пути в настоящие евреи» я прочитал несколько статей, мне попалась книжка «Shabbat» Рона Вольфсона (Dr. Ron Wolfson) из серии The Art of Jewish Living. Это замечательная книжка. Мы прочитали эту книжку с партнёром с большим удовольствием. Я начал понимать великую мудрость этой традиции и, даже, ритуалов. Ведь это блестящая идея ― соблюдать Субботу не только, как свободный от работы день, день отдыха, но и день, который ты можешь прожить наилучшим с твоей точки зрения образом, нацеленным не на повседневные, а высокие цели. Сама идея ритуала с произнесением молитвы и выпиванием бокала вина, чтобы провести границу во времени между обычным и святым временем, великолепна.

Затем мы прочитали следующую книгу из этой серии «Passover», и я осознал, как интересен и важен этот праздник с идеей ежегодно проходить вместе с детьми путь из рабства к свободе, углубляя каждый год своё понимание свободы и еврейства. Я совсем по-другому стал понимать понятие «свободы». Это совсем не то же самое, что «воля». Это вовсе не свобода ничего не делать, а свобода делать что-то важное, целеустремлённо.

После этого я стал сверять события по трём календарям советскому, американскому и еврейскому. Мне понравились традиции еврейских праздников. Их празднование отличается от того, как мы отмечали праздники в Союзе, где праздник, главным образом, ― это повод выпить и вкусно покушать. Я обнаружил что у еврейского календаря есть некоторые дополнительные достоинства ― системность: осенние праздники — это некое целое: Новый год, Судный день и Суккот ― праздник радости сбора урожая. За ним Симхат Тора ― радость получения Торы, с этого дня начинают читать Тору с начала. Они называются высокими праздниками. На еврейских праздниках читаются и обсуждаются важные тексты, углубляются знания по важным направлениям жизни. Очень важным праздником у евреев является праздник свободы, выхода из рабства. И с ним напрямую связан праздник Шавуот ― дарования Торы ― своеобразной конституции народа. Это даты, в которые нужно вспомнить что-то важное. В этом ряду точно ложится и праздник 9 Ава, день печали по горестям в истории народа.

Затем мы начали читать и изучать книжку Living Judaism Wayne Dosick, и я понял, что неправильно осознавал понятие религия вообще и иудаизм в частности. Это совсем не то, что нам навязывали в Советском Союзе: религия де что-то древнее, застывшее, анахронизм. Нет, это учение о вечные истинах и живая наука «жизни среди людей». Именно религия помогла еврейскому народу выжить в рассеянии на протяжении двух тысяч лет. Именно религия организовала евреев праздновать Субботу, где бы они ни жили. Организовала читать в одни и те же дни одни и те же главы из Торы.

Я узнал важнейшую деталь ― евреи понимают Тору как свод законов, конституцию жизни. И как древнюю конституцию, свод законов. Чтобы поддерживать свой свод законов на нужном современном уровне в неё вносились изменения с помощью толкования, называемого устной Торой. Есть более десятка книг с добавками законов-статей конституции: это Мишна, Гемара, Талмуд, Шулхан Арух и книга «Вопросы и ответы» ― реакции на изменения времени и обстоятельств жизни.

Мне больше импонирует идея, что этот мир устроен разумно, что он создан неким высшим разумным существом, и доверен людям. Мы очень мало знаем об этом высшем разуме. Мы даже не знаем его имени и условно называем Богом, по аналогии с верованиями древних народов. У этого «существа» есть много названий, но мне импонирует имя «Творец».

Мне кажется, что эта идея более адекватна и подходит в качестве рабочей модели для жизни человека. Человек создан этой силой, как сказано в Торе, «по образу и подобию своему», в смысле обладает разумом, творческими способностями, талантами ― как творец этого мира. А не в смысле Бог подобен человеку внешним видом.

Идея отказа материалистов от религии оказалась чревата огромными потерями для общества. Религия в жизни народа исполняла множество функций, в том числе обучения нравственному поведению, просвещения, развития культуры общества. А также осмысления важнейших понятий: добра и зла, жизни и смерти. Религия обеспечивала психологическую помощь в случаях смерти и природных катастроф.

Мне кажется, что атеистическое определение жизни как «активная форма существования материи >…< совокупность процессов, протекающих в клетке» (так написано во всезнающей Википедии) мутно и бесполезно. Мне импонирует идея, что человек приходит в этот мир, вооруженный способностями с определённой миссией ― совершенствовать мир, включая самого себя в первую очередь в нравственном плане. Код нравственного поведения атеиста, советского строителя коммунизма ― просто бледная копия кода поведения религиозного еврея.

Например, в замечательной книжке «Воздушные змеи» французского писателя Ромена Гари главный герой, чрезвычайно одарённый как математик юноша, патриот Франции, участник сопротивления фашистам успокаивается верным браком со своей любимой с раннего детства, ведением бухгалтерии в замечательном ресторане французской кухни, хранителе национальных традиций. Ну, ещё и творческой работой в производстве разнообразных воздушных змеев, которую многие считают чудачеством. Да, признаю, что французам есть чем гордиться в истории. Франция принесла миру и образцовый королевский двор, и великих просветителей, великую французскую революцию. Но, по-моему, идея, что человек рождается с великой миссией служить Богу, совершенствуя мир, намного богаче и перспективнее. Я осознаю и опасность атеизма, указание на которую я прочитал, кажется, у Достоевского: «Если Бога нет, то всё дозволено», то есть дозволена любая подлость.

Мне нравится идея, что в каждом человеке заложена божественная искра, о которой говорят в иудаизме. Это разум, воображение, способность к творчеству. Мне понятна компромиссная идея: «человек не обязан завершить свой труд по совершенствованию, но он не вправе отказаться от этого труда». Например ― я не смогу завершить замысел стать «настоящим евреем», который изучил все 24 тома Танаха, не завершу задумки как писатель, но я постараюсь продвинуться как можно дальше, хотя двигаться стало труднее.

Прочитал я ещё одно определение еврея — как человека, серьёзно относящегося к своему еврейству. Значит я на правильном пути.

Share

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.