Исторические хроники свидетельствуют, что в правление самого известного молдавского господаря — Штефана Великого (1457–1504) — в Сучаве, тогдашней столице Молдовы, были евреи, торговавшие рогатым скотом.

Владимир Аникин

Бессарабские Палестины: Этюды о бессарабском еврействе

Часть первая

Евреи в Молдавском княжестве и Бессарабской губернии
(историко-этно-демографический очерк)

В современной Республике Молдова ежегодно отмечается годовщина образования Молдавского государства (Zara Moldovei, 1346). Бурная многовековая история Молдовы — свидетельство многотрудной судьбы молдавского народа, края, находящегося, по свидетельству летописца, «на пути всех бед». Вассальная зависимость от польской короны, турецкое нашествие, фанариотский гнет, последствия нескольких русско-турецких войн, присоединение запрутской части Молдавского княжества (Бессарабии) к России (1812), две мировые войны в ХХ веке, наконец, долгожданное обретение суверенитета и независимости (август 1991) — вот лишь основные вехи пройденного пути.

Нисколько не умаляя многих достоинств, присущих молдавскому народу, справедливости ради, солидаризуясь с известным отечественным историком права Андреем Галбеном (ректор Международного независимого университета Молдовы — ULIM), можно сказать, что одной из главных составляющих, позволивших преодолеть поистине неисчислимые беды и трудности, выпавшие на долю этого края, была, есть и будет «атмосфера этнической терпимости, уважения и взаимного понимания между людьми разных национальностей, характерная для нашей страны, — явление историческое, признак высоких нравственных качеств народного большинства. Так было с начала начал земли Молдавской…»

Отечественные летописцы упоминают много народов, живущих в нашем крае вместе с молдаванами, которые трудились и защищали в единстве с коренными жителями страны стародавние рубежи молдавского государства. В Кишиневе долго сохранялись старинные названия улиц: Арнаутская, Греческая, Еврейская, Старо-Армянская; еще остались Армянская, Болгарская, Сербская (Sirbeasca). В недавние годы одной из улиц присвоено название «Romana» (Цыганская).

Известно, что дружеским расположением к «иноверцам» и «инородцам» отличались самые выдающиеся среди молдавских господарей. Александр Добрый (1401–1433) приютил в своей вотчине многочисленные общины чехов-гуситов, спасавшихся от преследований со стороны католических властей Богемии. В годы его правления и позднее жили, занимались ремеслами и торговлей греки, венецианцы, генуэзцы, немцы, русские, поляки и многие другие «инородцы». Документ от 1574 г. устанавливает факт проживания евреев в Молдове еще в правление Романа I (1391–1394) и упомянутого Александра Доброго. Считается, что первыми носителями еврейской культуры в Молдове являлись немногочисленные сефарды — потомки евреев средневековой Испании и Португалии, пришедшие в Молдавское княжество с Балкан, из Турции и Крыма в ХIV–ХV столетиях. Оба названных правителя дали евреям хризобуллы (по-греч. букв. «золотая печать», тип византийских грамот), предоставлявшие им право повсеместного жительства, а также некоторые другие льготы.

Исторические хроники свидетельствуют, что в правление самого известного молдавского господаря — Штефана Великого (1457–1504) — в Сучаве, тогдашней столице Молдовы, были евреи, торговавшие рогатым скотом. У Штефана при дворе был, в качестве интенданта, еврей Исаак бен Вениамин Шор, который был возведен в звание логофета — держателя господарской печати (этот факт отражен в Еврейской энциклопедии).

Документы также повествуют, что население Молдавии, особенно ее восточной части (в междуречье Прута и Днестра), долгое время оставалось незначительным. В 1421 году из Львова через Каменец-Подольск к Белгороду (при турках — Аккерман, ныне Белгород-Днестровский, Украина), путешествовал французский посол Жильбер де Ланоа. В своих записях он отмечает «пустынный» характер края. По выезде из Каменец-Подольска, пишет он, «… я отправился по Малой Валахии (так он называл Молдавию. — В. А.) через большие пустыни…». После встречи с господарем Александром Добрым где-то в центре страны он получил проводников, охрану и поехал к Белгороду снова «…через большие пустыни…». Защита рубежей молодого государства и хозяйственное развитие края требовали его заселения не только коренными жителями, но и «инородцами» и «иноверцами».

Население страны состояло главным образом из молдаван. Кроме них повсюду, особенно на севере, проживали руснаки, или «русины». Еще в ХVII веке молдавский летописец Григорий Уреке отмечал существование в Молдавии украинских сел: «… до сих пор живет в Молдавии русский (в смысле украинский. — В.А.) язык». По всей стране были рассеяны цыгане и татары.

Пеструю многонациональную картину современной ему Молдавии отразил в своем известном труде «Описание Молдавии» господарь Дмитрий Кантемир (1673–1723): «…вряд ли в каком другом государстве, заключенном в столь тесных границах, как Молдавия, живет столько разных народностей. Кроме молдаван, большинство которых пришло из Марамуреша, его населяют греки, албанцы, сербы, болгары, поляки, казаки, русские, венгры, германцы, армяне, евреи и плодовитые цыгане. Греки, албанцы, сербы и болгары живут свободно и занимаются здесь отчасти торговлей, отчасти служат в войске господаря на жаловании. Германцев, поляков и казаков немного, и они бывают либо воинами, либо слугами при дворе; некоторые из поляков нередко достигают даже боярского звания, армяне считаются подданными господаря и платят ему те же налоги, что и остальные граждане и торговцы в других городах и местечках Молдавии, наравне с католиками имеют свои церкви, достаточно большие и не менее богато украшенные, чем православные храмы, где свободно исполняют свои обряды, евреи также рассматриваются как подданные государства и должны платить ежегодно денежный налог, но более высокий, чем обычно; кроме торговли и шинкарства ничем другим не занимаются…»

Особенно многонациональным составом населения отличались города и крупные населенные пункты Молдавии. За исключением крупного боярства и служивых людей все остальные горожане именовались «тырговец». К сожалению, данные о численности горожан Молдавии в конце ХVII — первой половине ХVIII столетия не сохранились. Единственными источниками изучения динамики населения отдельных городов в первой половине ХVIII века являются записи иностранных путешественников М. Бандини (1646 г.), Б. Бассети (1643 г.), Э. Челеби (1656 г.). Численность горожан увеличивалась главным образом за счет естественного прироста, а также возвращения сбежавших (от грабежей татар, налоговых поборов и т.д.) и перемещения части сельского населения.

Именно евреи, преимущественно занимавшиеся торговлей и ремеслом, расселялись в городах и крупных населенных пунктах. Основу ашкеназско-еврейской культуры заложили мигранты из Польши и Германии, массовый приток которых начался в первые десятилетия ХVI века.

Разумеется, отношение господарской власти к представителям «инородцев» и «иноверцев», проживающих в Молдавском княжестве, не всегда бывало доброжелательным. Например, господарь Стефан Молодой при заселении страны жителями Галиции (преимущественно из Львова) отдавал предпочтение христианам, даруя им всевозможные льготы. При Петре Рареше уже начались правовые ограничения евреев, у которых, как и у армян, стали отбирать лошадей. В 1579 году господарь Петр Хромой изгнал евреев из Молдавии, однако изгнание это было непродолжительным. Во всяком случае, как указывается в Еврейской энциклопедии, при Стефане Томше II (1612) они снова стали селиться в стране. Сообщается также, что, хотя господарь Иммануил-Арон вступил на молдавский престол при сильной поддержке со стороны турецкого дипломата-еврея Соломона Ашкенази и, как многие утверждают, сам был еврейского происхождения, тем не менее был жесток к евреям.

Некоторые ограничения в отношении евреев ввел господарь Василий Лупу, однако в целом он относился к ним благосклонно. В середине ХVII столетия часть евреев вынуждена была эмигрировать из Молдавии в связи с участившимися под влиянием казацкой вольницы, в том числе и воинства под водительством сына Богдана Хмельницкого, случаев физического насилия и грабежа. Практически в этот самый период, наряду с эмиграцией, происходит расселение евреев «во многих местах Молдавии, где их раньше совершенно не было». В это же время начинается организация евреев в общины, во главе которых стоял назначаемый господарем хахам-баши (в Танахе — человек, обладающий ученостью, а также мудростью). Последний, понятно, пользовался большими привилегиями. Хотя функции хахам-баши были скорее светского, чем религиозного характера, но в большинстве случаев он назначался из числа пользовавшихся известностью раввинов. Под властью хахам-баши находились его помощники, возглавлявшие отдельную сколько-нибудь значительную общину. По рекомендации хахам-баши господари назначали нотаблей (авторитетнейшие члены особого рода собраний).

В этот период численность евреев в Молдавском княжестве заметно возрастала. По свидетельству немецкого исследователя Зульцера, в середине ХVIII века в княжестве не было ни одного города и значительного местечка, где не существовало бы еврейской общины. Перепись 1803 года засвидетельствовала, что евреи жили во всех 24 молдавских городах, а также во многих местечках и селах. Характерно, что значительное число евреев считались pămînteni, от земли, т. е. коренными и пользовались значительными привилегиями. Указанная перепись установила четыре тысячи евреев — плательщиков налогов. По существовавшим в Молдавском княжестве законам и обычаям, крещеные евреи освобождались лично навсегда от уплаты податей и отправления повинностей (закон 28 ноября 1830 года заменил эту пожизненную льготу трехлетней).

Сохранившиеся архивные данные свидетельствуют, что в начале ХIХ столетия численность еврейского населения благодаря хозяйственному оживлению страны неуклонно возрастала, особенно в северной части княжества, а также в крупных городах. К 1859 году в Молдавском княжестве насчитывалось 118 922 еврея, что составляло 9,8% всего населения. Значительное число евреев в основном проживали в городах: Яссах (36,3 тыс.), Ботошанах (21,2 тыс.), Нямце (9,3 тыс.), Сучаве (8,5 тыс.), Бакэу (7,3 тыс.) и др.

В упомянутой выше книге господаря Дмитрия Кантемира сообщаются некоторые подробности ущемления «иноверцев» и «инородцев»: «… русские и венгры в Молдавии обречены на постоянную неволю», «…нет почти ни одного боярина, который бы не владел несколькими цыганскими семьями…»; «евреи… могут иметь свои деревянные синагоги, но не каменные»; туркам, занимающимся торговлей в Яссах и других городах, «не дозволено покупать землю в собственность или дома в каком-нибудь городе или селе. В особенности им запрещено строить храмы или совершать публично моления по их иноверным верованиям…».

Объективности ради, следует отметить, что во время правления отдельных господарей-фанариотов (Григорий Гика, Николай Маврокардат) всячески ущемлялись и права представителей коренного населения — молдаван (бояр, служивых людей и др.). К примеру, известный молдавский летописец Ион Некулче даже обвинял господаря Григория Гику в том, что «местные бояре никуда пробиться не могли, все доходные должности были захвачены греками».

После присоединения части Молдавского княжества (т.н. Бессарабии) к России (1812 г.) согласно русско-турецкому мирному договору, территория прутско-днестровского междуречья, получившая статус области, значительно «потерялась» в количественном отношении: этот край был слабо населен и, кроме того, уступал запрутской Молдове и по полиэтническому составу населения. Однако это отставание было недолгим. Южная часть края, так называемый Буджак, стал усиленно наводняться колонистами — «задунайскими переселенцами» (болгарами, гагаузами, греками), а также немцами, французами и представителями других народностей. В северную, восточную и центральную часть края, на свободные земли целенаправленно переселялись жители ряда центральных, а также соседних с Бессарабией губерний, особенно Подольской, Волынской, Херсонской и др.

В результате, за счет переселенцев и естественного прироста, за какие-нибудь два десятилетия население Бессарабии более чем удвоилось. По-прежнему многонациональными и поистине стремительно развивающимися по количеству жителей оставались города. Так, уже в 1818 году в главном городе области — Кишиневе по переписи было установлено, что здесь проживало 30% молдаван, до 30 процентов евреев, 20% болгар, 7% русских, 3% армян, 3% цыган, 2% сербов, один процент греков, 0,6 процента немцев. Возрастанию еврейского населения в Бессарабии, конечно же, способствовало включение края в черту оседлости, переселенческое движение и естественный прирост. По переписи 1847 года в области насчитывалось 20 232 еврея и 5751 еврейское семейство.

На протяжении всего ХIХ столетия основу национального состава практически всех двенадцати городов Бессарабии составляли представители молдавской, еврейской, русской, украинской и болгарской народностей. Разумеется, в этих городах проживали и армяне, греки, поляки, цыгане и др., но в гораздо меньшем количестве. Сравнительный анализ статистических данных за 1844 и 1862 годы показывает, что в процентном отношении численность еврейского населения в ряде крупных городов соответственно выглядела следующим образом: в Хотине — 37,6 и 44,5%, Бельцах — 37,4 и 55,0%, Кишиневе — 30,1 и 24,6%, Сороках — 27,8 и 51,7, Оргееве — 21,3 и 61,8, Бендерах — 9,5 и 21,8%. Правда, в городах южной части края — Аккермане, Измаиле, Килии и Рени процент еврейского населения был гораздо ниже. При этом отметим, что итоги первой всеобщей переписи населения России 1897 г. засвидетельствовали значительный рост еврейского населения практически во всех городах: в Хотине до 50,0%, Бельцах до 55%, Кишиневе до 45,0%, Сороках до 57,0%, Оргееве до 58,0%, Бендерах до 34,0%, Килии до 17,0%, Рени до 10,5%. Причем евреи поселились даже в тех городах, где им жить не разрешалось: например, в приграничном Кагуле, а также в Болграде (9,8%).

Особо надо сказать о таком социально-территориальном явлении, каким являются местечки (разрешение на преобразование селений в местечки последовало в 1838 году). Не будет преувеличением утверждать, что многие рядовые молдавские села, в которых поселились евреи, со временем превратились в большие селения городского типа с довольно развитой для своего времени инфраструктурой. Уже в конце ХIХ столетия только в одном Хотинском уезде еврейские общины преобладали в местечках Атаки, Бричаны, Единцы, Липканы, Новоселица и Секуряны. Немало евреев проживало в селениях Болбока, Волошково, Клишковцы, Непоротово и др. Всего же в Хотинском уезде насчитывалось около 48 тысяч евреев (19,2% к общему числу населения). В самом Хотине, наряду с синагогой и шестнадцатью еврейскими молитвенными домами, действовали три православных церкви, одна католическая часовня, армяно-григорианская церковь — настоящий конфессиональный интернационал. Такая же картина была характерной и для густо населенных евреями Бельцкого, Кишиневского, Оргеевского и Сорокского уездов. Преобладающими общинами большинства крупных местечек края являлись молдавская и еврейская. К началу ХХ столетия в среднем по губернии городское еврейское население занимало вторую позицию вслед за «великороссами» и составляло 37,2 процента всех горожан. Преобладающим оно было в Бельцах (55,9%), Оргееве (59,5%), Сороках (57,4%), Хотине (50, 1%).

Остановимся на роде занятий еврейского населения Бессарабии, определяющем его социальный статус. Как известно, «Устав образования Бессарабской области» 1818 года выделил евреев в особое «состояние», согласно которому они должны были вступить в одно из сословий: «купеческое, мещанское или земледельческое, уплачивая подати и повинности наравне с прочим населением»; евреи были исключены из категории лиц, пользовавшихся правом государственной службы (наряду с цыганами). В 1842 году евреям было запрещено брать на откуп у помещиков и «резешей» земли, обрабатываемые свободными поселянами. Правда, в последующие годы некоторые жестокие ограничения для евреев были несколько смягчены.

Преимущественно сельскохозяйственный характер экономического развития края, сложившиеся жилищно-бытовые условия, диктуют бессарабским евреям род занятий для обеспечения собственного существования. В первую очередь отметим ремесленничество. Уже в 1813 году гражданский губернатор, согласно ходатайству кишиневских ремесленников, утверждает шесть «вечных» еврейских ремесленных цехов: портняжный, столярный, плотницкий, каменщиков, стекольщиков и кожевников (впоследствии их стало девять). В дальнейшем наблюдалась расширенная специализация и рост численности ремесленников. Например, в 1852 году их число возросло в 3,5 раза и достигло 5554. Согласно Всероссийской переписи 1897 года, каждый четвертый взрослый еврейский мужчина являлся ремесленником. Из их числа пошивом одежды и обуви занимались около 43%, изготовлением изделий из кожи — 15%, деревообработкой — 10%, производством продуктов питания — 8%, металлообработкой — 6%, строительным и керамическим ремеслом — 6,2% и т. д.

Завидную активность деловые люди из евреев проявляли в откупе (система сборов налогов и других государственных доходов по согласованным между государством и откупщиком так называемым «кондициям» (правилам), в немалой степени способствовавшем накоплению у откупщиков первоначального капитала для последующей успешной предпринимательской деятельности. Заметен их вклад в развитие мануфактуры, в становление фабрично-заводской промышленности, в частности, в развитие свечной, мыловаренной, мукомольно-крупяной, пивоваренной, винодельческой, коньячной, деревообделочной, табачной и других отраслей. Все это способствовало укреплению рыночных отношений и становлению товарно-капиталистического способа производства в крае. Именно представителям еврейских деловых кругов принадлежала ведущая роль в организации производств, базирующихся на обработке местного сырья — шерсти, кож и сала, продуктов сельского хозяйства, а также производства строительных материалов (в частности сырого и жженого кирпича).

Преимущественное положение в крае занимали евреи и в торговле. Это почему-то раздражало начальствующих лиц. Между тем, по закону рынка, кто-то же должен был заниматься посредничеством между производителем продукции и потребителем. Еще господарь Дмитрий Кантемир сетовал на нежелание коренного населения заниматься торговлей: «…редко среди молдаван бывают торговцы, ибо им присуща гордость или отсутствие предприимчивости, и они считают, что всякого рода торговля недостойна их, за исключением продажи плодов земли, собранных в своих владениях». Господарь приводил в пример «торговцев иностранного происхождения» — турок, евреев, армян. Евреев заниматься торговлей по большей части заставляла нужда. С цифрами в руках (по данным переписи 1897 года) можно смело сказать, что 43% еврейского населения Бессарабии «кормились» именно торговлей. Почти половину ее объема составлял сбыт зернового хлеба и продуктов сельского хозяйства, затем скота (около 20%), мелкая торговля (7%), торговля тканями и одеждой, или «платьем» (3,5%), изделиями обработки дерева (3%) и т. д. В «питейной торговле» было занято около двух тысяч человек. И вообще, цвет и силу бессарабского купечества на две трети составляли евреи.

В обрабатывающей и добывающей (соль, камень-известняк, песок) отраслях промышленности доля еврейского населения составляла соответственно 23 и 8%. Предметом повседневных занятий евреев была и частная служба (рабочие, прислуга, поденщики). Немалое число евреев занималось извозным промыслом. Свыше тысячи отбывали воинскую службу. Кстати, евреи не чурались и самой «грязной» работы (трубочисты, ассенизаторы). Наконец, частная юридическая, врачебная и санитарная, учебная и воспитательная деятельность, работа в кредитных и коммерческих учреждениях — вот далеко не полный перечень занятий бессарабских евреев.

Александрены и Згурица, Капрешты и Маркулешты, Домбровены и Бричева, Валя-луй-Влад и Вертюжаны, Люблин и один из лучших на всем Юго-Западе Российской империи плодово-ягодный питомник Еврейского колонизационного общества близ Сорок… Эти дорогие для многих, воспетые даже в поэмах и в сердечных воспоминаниях названия — славный результат рачительного и вдумчивого хозяйствования евреев на ставшей для них родной бессарабской земле. Вопреки досужим суждениям о якобы неспособности евреев к занятиям земледелием, купленные и взятые в аренду (в конце 30-х — начале 50-х годов ХIХ в.) сельскохозяйственные колонии стали во многом образцовыми хозяйствами, населенными зажиточными, грамотными и жизнерадостными людьми. И это происходило в условиях, когда обустройство колонистов, начиная со строительства домов и до приобретения необходимых сельхозорудий и инвентаря, осуществлялось за собственный счет и своими силами. Занимаясь хлебопашеством, колонисты выращивали озимую и яровую пшеницу, ячмень, кукурузу, просо, горох и фасоль, заводили крупный и мелкий домашний скот. В конце ХIХ столетия земледелием (главным образом в Сорокском, Оргеевском и Бельцком уездах) было занято свыше 16 тыс. человек, или 7,1% всего еврейского населения. Кроме того, несколько тысяч занимались садоводством, табаководством и виноградарством.

Упоминаемая выше перепись 1897 года отражает интересные тенденции, связанные, в частности, с уровнем владения жителями края, помимо родного, и другими языками. Во многих уездах на первых местах в абсолютных цифрах — как в позиции «грамотных по-русски», так и по знанию других языков — находятся представители сначала еврейского, затем молдавского и далее — польского обществ.

Оправдывая свое историческое призвание «народа Книги», бессарабские евреи ревниво овладевали знаниями, делали все от них зависящее для обеспечения достойного образования своих чад. Практически во всех населенных пунктах, где проживали евреи, действовали как платные хедеры («народные вероисповедальные школы»), так и общественные (бесплатные) талмуд-торы. Благодаря этому евреи в широкой массе своей оставались грамотными и сохранили приверженность к родной вере. В большинстве крупных населенных пунктов действовали частные училища. Пользуясь, опять-таки, данными переписи 1897 года, можно прийти к выводу, что грамотность мужчин среди иудеев составляла 49,6%, а женщин — 24,3%.

Это был третий показатель по грамотности после представителей протестантского и римско-католического вероисповедания. Заметный процент составляли еврейские юноши и девушки в ведущих гимназиях края. Так, в 1878 году каждый четвертый учащийся старейшей в крае Кишиневской 1-й мужской гимназии являлся евреем. Всего за 75 лет своего существования (1833 —1908 гг.) в этом весьма престижном для своего времени учебном заведении, полное и неполное классическое гимназическое образование получили 2350 еврейских юношей, или 39,43% от общего числа обучившихся. С 1871 по 1918 годы 161 юноша окончили Кишиневскую 2-ю мужскую гимназию. За двадцать пять лет своего существования (1873 —1898 гг.) свидетельство об окончании Кишиневского реального училища получили 65 еврейских юношей (23,13% от всего состава выпускников). Немалое число выпускников названных учебных заведений продолжили учебу в престижных высших и средних учебных заведениях России и Западной Европы, зарекомендовав себя на родине хорошими специалистами в области здравоохранения, на инженерном и врачебном поприщах, в области юриспруденции, в финансово-банковском деле и других сферах. В женских гимназиях и профессиональных училищах обучались и еврейские девушки.

Начиная со второй половины XIX в. еврейское население Бессарабской губернии возрастало за счет естественного прироста: еврейские семьи, как правило, были многодетными. Перепись 1897 года зафиксировала 228,5 тысячи евреев (11,8% всего населения губернии). Почти половина из них проживали в городах. По своей численности евреи уступали лишь молдаванам и украинцам (малороссам). В дальнейшем темпы роста еврейского населения замедлились (сказались ухудшавшаяся экономическая ситуация, погромы и связанная с этим эмиграция, другие факторы).

Итак, очерк жизни и деятельности бессарабских евреев, не претендующий, однако, на всю полноту содержания даже в течение обозреваемого нами срока, дает веские основания считать, что евреям не суждено было затеряться среди живущих на «земле Молдавской» народов. Более того, несмотря на чинимые властями многие преграды, они сумели внести весьма заметный вклад в хозяйственное, культурное и духовное развитие края. «Благословенны препятствия — ими мы растем!»,- как сказал один мудрец.

НЕИЗВЕСТНЫЙ ИЗВЕСТНЫЙ ЯАКОВ (АКИВА) ЭТТИНГЕР: ЭТЮД ДЛЯ КРАТКОЙ ЕВРЕЙСКОЙ ЭНЦИКЛОПЕДИИ

Опубликованные до сих пор в журналах и газетах материалы о «выдающемся агрономе» Яакове (Акиве) Эттингере, руководителе сорокского плодово-ягодного питомника Еврейского колонизационного общества (ЕКО), существовавшего с начала XX столетия в Бессарабии, почерпнуты, в основном, из Еврейской энциклопедии и других авторитетных изданий. Действительно, сорокский питомник под руководством Эттингера стал образцовым сельскохозяйственным центром, достижениями которого восхищался не только бессарабский губернатор князь Сергей Урусов, справедливо называвший Яакова Эттингера «учёным агрономом». Вклад коллектива, обслуживающего сорокский питомник, в развитие цивилизованного сельского хозяйства в Бессарабии трудно переоценить. Более того, Эттингер во многом помог развенчать устоявшееся среди царских чиновников досужее мнение о якобы «неспособности евреев к земледелию». Из опубликованных материалов в других изданиях читатели могут узнать также подробности и о деятельности Яакова Эттингера по созданию еврейских сельскохозяйственных поселений в Эрец-Исраэль.  Я же хочу рассказать о «неизвестном известном» Якове Этингере*, что, надеюсь, пополнит представление читателя о масштабе этой незаурядной личности. Приводимые данные мне удалось извлечь из документов, сохранившихся в Национальном архиве Молдовы…  Ранним морозным утром 18 января 1911 года уездный город Сороки быстрее молнии облетела поразительная новость: глубокой ночью, после обыска по месту жительства, в сопровождении вооруженных жандармов и полицейских надзирателей в городскую тюрьму были отконвоированы известный на всю Бессарабию заведующий местным плодово-ягодным питомником «ученый агроном» Яков Этингер, его ближайший помощник Бернард Сегал, личный почетный гражданин Исаак Кетросер и молодой типографский наборщик Хаим-Меер Избештский.

Тщательный обыск на квартирах, где проживали задержанные, произвели по секретному распоряжению начальника Бессарабского губернского жандармского управления полковника Нордберга на основании 29 статьи «высочайше утвержденного» Положения о государственной охране (1881 г.), разрешающего задерживать лиц, заподозренных в «политической неблагонадежности».

На квартиру Якова Этингера, расположенную на территории питомника, как к самому титулованному подозреваемому в два часа ночи явилась и самая «титулованная» команда в лице самого помощника Сорокского уездного исправника барона Левендаля, участкового жандармского унтер-офицера Антона Корлашевского, заведующего сорокским отрядом конно-полицейской стражи прапорщика Дмитрия Куринного.  При обыске, в присутствии понятых, у подозреваемых отобрали письма, печатные материалы, личные записки, деловые бумаги, опечатав все это в отдельных конвертах. Уже в тюрьме по горячим следам их пристрастно допрашивал жандармский офицер и вёл соответствующие протокольные записи. Кроме биографических данных, родственных уз и рода повседневных занятий жандарма интересовали политические убеждения каждого подозреваемого в отдельности, характер связей с другими задержанными.  Кстати, все допрашиваемые отрицали существование какой-либо революционной организации в Сороках и свою принадлежность к ней вообще. Знакомство же друг с другом (Этингер и Кетросер, Кетросер и Сегал) они объясняли давней дружбой между семьями. Исаак Кетросер заявил: о политических убеждениях Этингера он может сказать только, что тот как «представитель ЕКО является лицом, способствующим легальной эмиграции». То же самое повторил Бернард Сегал.

Из документов жандармского управления, сохранившихся в архиве, видно, что за аретованными многие годы вели постоянное скрытое наблюдение филеры и полицейские надзиратели. Подозрение жандармов вызывало «большое количество получаемой корреспонденции из разных городов России» Исааком Кетросером, его частые поездки в Одессу и Кишинев, а также «близкие отношения» с Яковом Этингером. Типографскому наборщику Хаиму-Мееру Избештскому приписывалось печатание распространенной 9 января 1911 года в Кишиневе революционной прокламации «Ко всем трудящимся». Подозрительными показались жандармам частые перемещения последнего из одной типографии в другую (из кишиневской типографии Ильи Вайсмана в оргеевскую типографию Пагиса, а оттуда в Сороки).

Вот что «отобрали» жандармы в жилищах задержанных. В квартире Исаака Кетросера обнаружили «рукописное воззвание к еврейской молодежи, приглашающее вступить в ряды борющихся за свободу еврейского народа», а также «два листа, на которых копировальными чернилами написана сионистская прокламация «Рабами мы были у фараона в Египте». В комнате Хаима-Меера Избештского изъяли «шесть фотографических карточек», пачку писем и несколько визиток. В квартире Якова Этингера перетряхнули буквально всё, с особой тщательностью обследовали подвальное помещение и чердак, но кроме нескольких писем и записок, легально выданного, но еще не использованного загранпаспорта, деловых бумаг и документа, удостоверяющего его полномочия как представителя ЕКО в Сороках, ничего, заслуживающего внимания жандармов, не нашли. В жандармском управлении было решено всех задержанных «впредь до выяснения обстоятельств дела содержать под стражею в Сорокской тюрьме», а предварительные материалы следствия передать в распоряжение прокурора окружного суда.

Кстати, допрашивающий Якова Этингера жандармский поручик Трофимов обвинил его в пособничестве «тайной эмиграции» евреев, на что Этингер убеждал последнего, что, являясь официальным представителем Петербургского информационного бюро при ЦК ЕКО, неоднократно лично пресекал (даже угрожая полицией) действия тех, кто занимался тайной продажей «пароходных билетов» в обход своих доверенных лиц.

Разочаровавшись в результатах обыска, не принесшего существенных вещественных доказательств о причастности задержанных к революционной политической деятельности, помощник начальника БГЖУ ротмистр Марачевский постановляет «приступить к дальнейшему производству переписки и к собранию сведений о политической неблагонадежности подозреваемых». Это означало, что жандармы умножат свои усилия в поисках необходимой секретной информации.

В свою очередь, через несколько дней после задержания подозреваемых, главный бессарабский жандарм полковник Нордберг «срочно» и «секретно» обратится к министру внутренних дел Российской империи и получит добро на продление срока задержания подозреваемых до двух месяцев. В то же время «Отдельного корпуса жандармов» ротмистр Марачевский лично, в присутствии понятых, «произвел» осмотр писем, деловой переписки и других изъятых предметов и заключил, что «всё отобранное обыском у Якова Этингера, Бернарда Сегала и Хаима Избештского… ничего преступного в себе не заключает и к делу не относится как семейная и деловая переписка».

А вот о бумагах, «отобранных обыском» у Исаака Кетросера, он заключил, что они «имеют значение вещественных доказательств», и распорядится приобщить их к делу. Особое внимание ротмистра привлек «а) лист обыкновенной писчей бумаги, на котором написано от руки воззвание к еврейской молодежи, приглашающее вступать в ряды борющегося еврейского народа. Вместо заглавия начерчены крест-накрест два треугольника /эмблема сионизма/. Текст воззвания начинается словами: «Во время реакции в жизни еврейского народа, стоящего теперь на пороге новой эпохи, молодежь не должна молчать, ее обязанность стать на стороне патриотов — защитников нашего угнетенного народа», и оканчивается словами: «Да поможет нам Всевышний разрешить эту трудную задачу. Аминь». На второй странице листа, начиная с седьмой строки, сказано: «Организации наших врагов мы должны противопоставить организацию нашего народа». В конце листа другим почерком изложен критический взгляд на выше изложенное, который начинается словами: «Старая песня, г-н Кетросер!» и б) два листа обыкновенной писчей бумаги, на которых написана копировальными чернилами сионистская прокламация, причем текст ее изложен только на лицевых сторонах полулистов.., что необходимо для изготовления многих экземпляров на копировальном приборе. Начинается прокламация словами «РАБАМИ МЫ БЫЛИ У ФАРАОНА В ЕГИПТЕ», а оканчивается словами: «Будем говорить нашим детям: мы были рабами, и расскажем им дивную «легенду» о нашем возрождении». Выше изложенное, заключает жандарм, указывает на причастность Кетросера к преступному сообществу сионистов». Всё это приобщается к делу как «вещественные доказательства».

Между тем, ротмистр Марачевский обращается с секретным предложением к прокурору Кишиневского окружного суда сообщить «о судимости проживающих в Сороках известных лиц». Однако тот вскоре ответил, что по наведенным справкам за период с 1901 по 1911 годы «упоминаемые в отношении лица в числе судимых не оказались». Такое сообщение прокурора нисколько не смутило помощника главного жандарма губернии, и он прибегает к испытанному жандармскому приему: начинает собирать «сведения» от организованных «верноподданных», конечно, предварительно проинструктированных и подготовленных в нужном русле. И вот на свет Божий появляется подготовленный ротмистром «Протокол №10», в котором некий, «от роду 60 лет», сорокский житель Хомицкий показывает, что он помнит хорошо, «как Этингер и Сегал во время беспорядков в 1905 году по своей активной деятельности выделялись из числа вожаков, но последнее время они стали действовать очень осторожно, хотя и по сие время ходят слухи, будто в питомнике хранится оружие и патроны, что в питомник часто что-то привозят, но что именно и правда ли это, я удостоверить не могу…»

Другой «организованный» правдолюбец — сорокский мещанин Кожухар вдруг «вспомнил», что Яков Этингер «в 1905 году был в числе выдающихся предводителей беспорядков в Сороках, тогда же носились слухи, будто в питомнике у него хранится оружие и патроны; последнее время он стал более осторожен в своих действиях, и я ничего не слыхал о его революционной деятельности…». О других задержанных, по его словам, он ничего сказать не мог.

В ответ на свой запрос руководство бессарабских жандармов получило информационное подкрепление от коллег из Одессы. Правда, их огорчила довольно скудная информация о Якове Гершевиче Этингере, который, по их мнению, будто бы являлся главным организатором среди задержанных. О нем, в частности, сообщалось, что «он в 1906 году состоял под секретным наблюдением в городе Сороках». Агроном Сегал тоже «состоял под секретным наблюдением полиции, подлежал обыску и задержанию в 1905 году в Одессе», но скрылся. В 1908 году он был «заподозрен в принадлежности к сорокской организации Российской социал-демократической партии «Бунд», часто приезжал в Одессу».

Самый богатый информационный «улов» пришелся на личного почетного гражданина Исаака Моисеева Кетросера, который «в 1904 году входил в одесскую организацию социал-демократической партии «Бунд», сорганизовал членов этой партии, вёл сам занятия в кружках, о чем оповещал членов этой партии в других городах. В 1907 году проходил по наблюдению за группой «Оппозиционной фракции партии социалистов-революционеров»; в 1908 году, в бытность его вольноопределяющимся 205 пехотного Измаильского полка, в виду принадлежности его к социал-демократической рабочей партии «Бунд», в ночь на 9 ноября при ликвидации означенной организации в числе других был произведен обыск и заключение на главную гауптвахту…».  Озаботилось пополнением досье на задержанных лиц и губернское жандармское управление, порадовавшее ротмистра Марачевского четырьмя пространными справками, составленными на основе агентурных сведений, собранных почти за десять лет секретных наблюдений. В частности, о Якове Гершевиче (Германовиче) Этингере сообщалось, что еще «в 1904 году при Бессарабском губернском жандармском управлении о нём производилось формальное дознание по обвинению в преступлении, предусмотренном 251 и 318 статьями Уложения о наказаниях, но за недостаточностью улик к суду привлечен не был. По сведению бывшего Бессарабского охранного отделения в 1904 году на его имя по адресу «Сороки, агроному Этингеру» высылались по почте в письмах прокламации под заглавием: «Правда о погроме в Гомеле», каковой факт получения писем с прокламациями Этингер подтвердил на допросе 17 августа 1903 года. В 1905 году принимал активное участие в противоправительственной агитации, устраивал заседания, на коих возбуждал слушателей к демонстративным выступлениям против правительства. Ведёт знакомство с лицами, принадлежащими к преступным политическим партиям: Социал-Демократов — учителем Борухом Мовшевым Шульманом, Бернардом Сегалом и др. В 1908 году стоял во главе группы Конституционно-демократической партии (партия народной свободы), а с 1910 года принадлежит к сорокской группе партии социалистов-революционеров. Начальник БГЖУ полковник Нордберг». Любопытные факты активной политической деятельности сионистского характера приводились и в трех остальных справках, касающихся других задержанных, а также в секретных материалах, присланных по запросу из Подольского губернского жандармского управления и ряда уездов соседней губернии.

Проводящий расследование ротмистр Марачевский, не довольствуясь уже имеющейся информацией, продолжил «расспрашивать» очевидцев событий 1905 и 1906 годов. Сорокские мещане, некие Стасюк, Пятковский и Христианов, припомнили, что именно Этингер, Сегал и братья Кетросеры руководили беспорядками в городе, «говорили на площадях и улицах речи, в которых советовали народу сбросить самодержавие и силою захватить землю, а все государственные учреждения — городскую управу, полицейское управление и др. разбить, раздавали прокламации такого же содержания». «Самый главный и опаснейший из них, — сказал Стасюк, — это Этингер, он получает откуда-то большие деньги, которыми распоряжается самостоятельно. Этингер заведует питомником ЕКО, где ежегодно работают сотни рабочих, которые по выходе из рук Этингера становятся ярыми революционерами… такие рабочие по выходе из питомника почему-то носили серые шапки, что давало возможность рабочим узнавать друг друга даже на улице…» Конечно же, «расспрашиваемые» вспомнили о будто бы хранящемся («по слухам») в питомнике оружии — «револьверах и шашках» и что «отковать шашки» местным кузнецам-евреям «заказывал лично Этингер».

Как заметил читатель, «признания» расспрашиваемых были, что называется, отрежиссированы на один манер: все они фактически говорили одно и то же. Бросается в глаза и то, что ни одного доброго слова не сказано о значительном профессиональном вкладе ученых агрономов Якова Этингера и Бернарда Сегала и возглавляемого ими коллектива питомника в развитие сельского хозяйства Бессарабии. Более того, сам факт официально задокументированного признания Якова Этингера представителем ЕКО по вопросу легальной эмиграции евреев в Эрец-Исраэль «расспрашиваемыми» намеренно преподносился как якобы укрывательство «ярых революционеров» от заслуженного наказания и пересылка их за границу. И такая деталь: все расспрашиваемые жандармами являлись православными (что особо отмечалось в протоколах), да и вряд ли нашелся бы хоть один еврей (и это хорошо знали жандармы), который согласился бы сотрудничать с ищейками. Кстати, в Сороках в те годы почти треть всего населения составляли евреи.

Наконец, 13 марта 1911 года в своей «резиденции» в Бельцах ротмистр Марачевский оформляет «Постановление №8» такого содержания: «…принимая во внимание, что все обстоятельства дела по исследованию политической неблагонадежности, в порядке Положения о Государственной охране.., Якова Этингера, Бернарда Сегала, Исаака Кетросера и Хаима-Меера Избештского обследованы в достаточной мере и потому в дальнейшем содержании под стражей указанных выше лиц надобности не встречается; постановил: Этингера, Сегала, Кетросера и Избештского из-под стражи освободить и учредить за ними негласное наблюдение». Следующим документом ротмистр подтверждает «правильность меры применённого пресечения» и постановляет «настоящую переписку заключить и с приложением вещественных доказательств, представить Начальнику Бессарабского Губернского Жандармского Управления».

К сожалению, документального продолжения этой истории в архиве обнаружить не удалось, однако имеются факты, свидетельствующие о том, что Якову Этингеру как официальному представителю «ЕКО» удалось выйти сухим из воды. Известно, что «Этингер направился в Южную Америку, где год (1911-й) прослужил советником «ЕКО».

Конечно же, читатель догадался, что руководство ЕКО имело веские причины отозвать Якова Этингера из Бессарабии. Дальнейшая же его деятельность в Европе и в Палестине хорошо известна. Что касается «ученого агронома» Бернарда Сегала, личного почетного гражданина Исаака Кетросера и наборщика типографии Хаима-Меера Избештского, то, вероятнее всего, исходя из решения Особого совещания при департаменте полиции и принятого на его основе постановления министра внутренних дел, их могли выслать за пределы губернии на год-два под надзор полиции.  Как видно, идея обретения исторической родины исподволь воплощалась в делах и поступках лучших представителей еврейства бессарабского края.

—————— * Примечание: Написание имён и фамилий приводится согласно архивному документу.

 ДУЭЛЬ НА ИНЗОВОЙ ГОРЕ

Нет, нет, мой рассказ не про всамделишную дуэль с пистолетами и выстрелами, или сражение на шпагах до первого смертельного укола. «Дуэлянтами» были: с одной стороны — кишиневский второй гильдии купец Абрам Левензон, а с другой — кишиневская городская дума в лице городской управы во главе с всесильным городским головой Карлом Шмидтом. Дуэль, на которую решился купец Абрам Фаликович Левензон, принципиально заключалась в защите и сохранении им своей чести и собственного достоинства, а также чувства справедливости…

Проживал Абрам Фаликович в третьей (полицейской) части Кишинева, на Инзовой горе, «в собственном доме». Это возвышенное место «старого» города называлось по располагавшемуся здесь в двадцатые годы XIX века и приобретенного у бессарабского помещика Донича крупному дому, в котором проживал Полномочный Наместник Бессарабской области и Попечитель переселенцев Южного Края России Иван Никитич Инзов. Он, как известно, стал и добрым наставником прибывшего отбывать ссылку в Кишиневе молодого Александра Пушкина, тоже некоторое время жившего в этом доме (ныне это место называется Пушкина горка).

Купца Левензона очень беспокоили напряженные отношения, сложившиеся в последние годы между ним и городской управой. Будучи по характеру человеком уживчивым и незлобивым, он всячески старался как-то сгладить острые углы, и даже пойти на уступки, но не настолько, чтобы поставить под удар собственное, завоеванное столькими трудами, материальное благополучие семьи. Он считал, что городская управа, возглавляемая городским головой Карлом Шмидтом, делает все от нее зависящее, чтобы выкупить принадлежащую ему землю за бесценок. Последней каплей, переполнившей его терпение, стало присланное в декабре 1896 года уведомление городской управы, что в случае несогласия на продажу, принадлежащей ему на Инзовой горе участка земли почти в пять тысяч квадратных сажен за пять тысяч рублей, «городская дума постановила ходатайствовать перед правительством о принудительном отчуждении этого участка земли».

И купец Левензон решился написать обстоятельную жалобу в Бессарабское губернское по земским и городским делам присутствие, «непременным членом» которого являлся сам губернатор. Далеко не каждый мог набраться смелости открыто бросить перчатку городской власти во главе с всесильным Карлом Шмидтом. В стремлении отстоять свою кровную собственность его горячо поддерживала жена — купеческая дочь Ривка. В этой жалобе он показал хорошее знание существующего закона, статьи которого касались принудительного отчуждения недвижимого имущества частных лиц, которое может быть осуществлено лишь для «какой-либо государственной или общественной пользы» и только на основе «Именного Высочайшего Указа» и допущено не иначе «как за справедливое и приличное вознаграждение». В данном же случае, по твердому убеждению купца, «нет ни одного из указанных в законе условий необходимости принудительного отчуждения».

Все же настойчивость городской власти, нужно признать, определялась тем, что участок земли, принадлежащий Абраму Левензону, располагался «в смежности» с конюшнями и другими постройками расквартированного здесь Лубенского драгунского полка.

Интрига еще заключалась и в том, что этот участок земли был куплен Левензоном у того же города три года назад, как отмечается в жалобе, «по формальной купчей крепости, взамен другого участка земли, расположенного рядом и проданного городу и занятого ныне войсками». Настораживало Абрама Левензона и то, что городской управе почему-то понадобился именно данный участок земли, хотя в распоряжении города имелось «здесь много свободных в разных местах площадей и пустопорожних участков». Для такой настороженности у купца имелись веские основания. Пару лет назад он на собственной шкуре испытал, как он считал, нечестную игру городской управы, когда в ответ на ее предложение он согласился продать городу участок земли за семь с половиной тысячи рублей, но город почему-то неожиданно отказался от покупки. Через некоторое время, прослышав, что покупкой участком земли за достойную цену заинтересовалось Губернское Акцизное управление, город опять поднял вопрос о покупке участка. Акцизное же управление, не желая конкурировать с городом, уклонилось от покупки. Тоже сделал и город. История повторилась позднее с Дирекцией кишиневской конно-железной дороги. Купец Абрам Левензон в который раз убедился в непорядочном отношении к себе со стороны городского управления, действовавшего по принципу «Сам не ам и другим не дам».

При встрече с городским головой Карлом Шмидтом и его товарищем (заместителем) Абрам Левензон в который раз выразил согласие уступить городу облюбованный им участок земли вместе с постройками за скромную сумму в десять тысяч рублей с тем, чтобы покрыть хотя бы половину требуемой суммы за участок, состоящий в залоге у частного лица. Однако руководство управой выразило готовность выплатить только половину этой суммы, а остальную часть обещало уплатить через восемь месяцев, но купец не мог согласиться с такой рассрочкой, поскольку залогодержатель, угрожая продажей участка, требовал немедленной уплаты предоставленного кредита. И сделка, естественно, в который раз не состоялась. Купец, как видно, оказался в критическом положении. «Будь что будет, буду стоять до конца», — решил Абрам Фаликович, справедливо считая сделку прерванной не по своей вине. Он уверовал в силу действующего закона, гласящего, что «всякое, даже незначительное, владение», тем более подтвержденное «формальной купчей крепостью», «охраняется правительством от насилия и самоуправства»,

Городская управа в свою очередь тоже не думала отступать и с новой силой принялась выполнять постановление городской думы о принудительном отчуждении земельного участка. «Отобранная» полицейским приставом собственноручная «росписка» купца Левензона об объявлении ему предписания городской думы легла на стол губернского по городским делам Присутствия. Кишиневский городской голова Карл Шмидт направляет на имя губернатора А.П.Константиновича пространное представление по существу вопроса. Признавая формальное право купца Левензона на участок земли, он вместе с тем признает его «спорным» из-за ошибки, допущенной в свое время при определении границ его усадьбы со смежной территорией Лубенского драгунского полка. Городской голова обосновывает острую необходимость приобретения участка Левензона нехваткой площадей для повседневных нужд военных: выстраивания нескольких сотен «боевых» лошадей, выкатки и запряжки обоза, дрессировки лошадей, обучения солдат пешему строю, различных манежных занятий, наконец, для беспрепятственного и надежного выезда гусар во время объявления боевых тревог (местность вокруг Инзовой горы и впрямь была испещрена каменоломнями и обрывами). Карл Шмидт подтвердил мнение городской думы выкупить участок Левензона за пять тысяч рублей.

Купец Левензон, несомненно, понимал сложившуюся непростую ситуацию, но закон есть закон, считал он. Уступка же ставила под угрозу не только его положение как самодостаточного гражданина-собственника, но что еще хуже — сводила на нет его честь и достоинство, роняла его в глазах деловых партнеров и клиентов. А это грозило потерей уважения к самому себе, что делало совершенно невозможным его существование. В конце концов, он мог обнести свой участок забором, но он не сделал этого, по-человечески понимая трудности военных, которые негласно и так использовали его пустопорожнее место для различных военных занятий.

Тем временем бессарабский губернатор на основе изучения жалобы купца и материалов городского головы направляет представление в Петербург на имя министра внутренних дел, в котором ходатайствует о разрешении вопроса. «Дело Левензона» рассматривает Правительствующий Сенат. С приказом Сената под личную «росписку» знакомят Абрама Левензона (об этом в обязательном порядке информируется Сенат). Правительствующий Сенат нашел порядок подачи жалобы купца нарушенным, подтвердил неправомочность рассмотрения подобных дел, связанных с собственностью частных лиц, городской думой. В результате жалоба купца Левензона осталась «без последствий». Ему предложено было направить другую жалобу непосредственно в Петербург, в Хозяйственный Департамент министерства внутренних дел, что купец и сделал.

При подготовке материалов «дела Левензона» для доклада министру, департамент запросил у бессарабского начальства ряд дополнительных сведений. В частности, просил сообщить о размере платы, запрашиваемой Левензоном за свой участок земли и ее реальной стоимости. И что примечательно, чиновников департамента заинтересовал вопрос, о степени готовности Левензона «войти в соглашение с городом по объясненному предмету». Видимо, это был тонкий намек местному начальству.

Прошло более двух лет на улаживание «дела Левензона» (при этом Хозяйственный Департамент просил «ускорить сообщением отзыва» на свои неоднократные запросы по делу). Наконец, в марте 1901 года кишиневская городская дума, заслушав доклад финансовой комиссии, принимает решение уплатить купцу Левензону за его участок земли девять тысяч рублей из городского запасного капитала и одновременно выделить пятьсот рублей на совершение купчей крепости. О соглашении с купцом Абрамом Левензоном на покупку у него участка земли для надобностей военного ведомства в срочном порядке был официально проинформирован «его превосходительство» губернатор, который распорядился «о прекращении дела о принудительном отчуждении участка земли в собственность города».

Так закончилась многолетняя и упорная дуэль на Инзовой горе. Из этой дуэли с честью вышел купец-еврей Абрам Фаликович Левензон, свято веривший в силу существующего справедливого закона, который не посмели нарушить даже всесильные царские чиновники. Не является ли эта история достойным примером жить по закону?

(продолжение следует)

Библиография

1. Аникин Владимир. Этническая терпимость как историческое явление: уроки Молдовы // Науковi записки, Киев, Институт полiтичних i етнонацiональних дослiджень iм. I.Ф. Кураса НАН Украiни, 2010, № 2(46), c. 245-258.
2. Выдающийся агроном //«Еврейское местечко». Кишинев, 2008, 25 июля.
3. Галбен А. Во имя нашего единства // Независимая Молдова, 2001, 31 января.
4. Еврейская энциклопедия. Т. IV, Москва, 1991, с. 372-391 (репринтное издание).
5. Еврейская энциклопедия. Т. XI, Москва, 1991, с. 217-218 (репринтное издание).
6. Кантемир Дмитрий. Описание Молдавии: Историческое, географическое и политическое описание Молдавии. Кишинев, 1973.
7. Кокырла П.С. Социально-экономическое развитие молдавского города в конце XVII — нач. XIX в. Кишинев, «Штиинца», 1989.
8. Лашков Н.В. Кишиневская областная, впоследствии губернская, ныне первая гимназия (1833- 1908 гг.), Кишинев, 1908.
9. Фонды Национального архива Республики Молдова.