©"Заметки по еврейской истории"
  июль 2018 года

Елена Матусевич: О, Германия!

Loading

Мертвецы не отступают, навязчиво лезут сквозь небоскребы и автобаны, дачные домики и цветники, пускают гнилые корни в еще не родившихся младенцев, в чужое, презирающее их, будущее. Здесь, на этой земле, прошлое настигло, заранее и навсегда, всех своих детей, не разбирая личных биографий.

Елена Матусевич

О, Германия!
Рассказы

Елена Матусевич

Немецкий и французский

Гёте оседлал немецкий язык как дикую лошадь, но укротить его совсем, наверное, невозможно. В его согласных всегда, наверное, будет слышен топот коней. Сам себе вавилонская башня диалектов и наречий, он кусает и рвет узду. Прозрачный и твердый как алмаз, он одновременно и гуттаперчевый, и тяжелый, и свободный, и жесткий, и открытый. Из него можно всякий раз строить заново, порождая ничего не боящихся гротескных монстров, готовых отстаивать и даже навязывать свое право на жизнь. Не то французский: ограниченный, брезгливый, строгий, он разборчив в средствах, изнурительно рассудочен и игрив до самозабвения. Как драгоценный сосуд, он сияет огранкой, красуясь на столе и принимая комплименты, но не позволяя наливать в себя что попало.

В тот момент, когда у Мартина Лютера германское наречие вырвалось на свободу из латинских оков, из железной дисциплины римской грамматики, у классициста Жана Кальвина французский начал с наслаждением укладываться в ее прокрустово ложе, как в царскую постель. У Кальвина французский язык уже совершенство: все выверено, взвешено, вырезано, заковано и запечатано. Тусклым золотом сияют страницы его слов. Язык Лютера — это кипящая тевтонская ярость, плюющаяся и рыгающая брызгами расплавленных слов. О, эти двое! Они уважали друг друга издалека, сквозь недоумение непохожести. Страстный, пылающий любовью и ненавистью, великодушный в самой нетерпимости своей, толстяк Мартин, и тихий, сдержанный и непреклонный худышка Жан.

О, Германия!

В окне мягко идущего поезда веселые шарики стогов, хутора, лошадки. А под тоненькой легкой травкой, как начинка у пирога, страшное военное тесто, скатанное из тех, кто стоял здесь до конца за пославших их на смерть. Они погибли, чтобы уже через поколение никто не мог понять зачем, чтобы потомки устыдились самых имен их. Тех, кому нельзя ставить памятники, но можно дать пенсии, им, втройне опозоренным тем, что воевали, тем, что проиграли и тем, что выжили. За их память некому заступиться, и им некого винить. Они сами распорядились своими жизнями, сами отказались от себя.

Я не спрашиваю. Здесь об этом не спрашивают. Они сами. Внуки и правнуки убеждают, уверяют и доказывают, что их деды и прадеды не были, не участвовали, не успели, оказались непригодны. Предок инвалид детства — находка, неподходящий по возрасту дед — везение, рано и тяжело раненый прадед — облегчение для всей родни. Истинно, в такие времена лучше быть калекой.  Я не возражаю, я верю, я молчу. Меня не было тогда же, когда не было их. Разве в моих глазах есть упрек? В них только вопрос, тот самый, неизбежный, который здесь не задают и на который, как на меч, здесь бросаются сами.

Отрезать, отделиться от липкого кровавого месива своих отцов, вырваться из их смрадных объятий. Нельзя. Мертвецы не отступают, навязчиво лезут сквозь небоскребы и автобаны, дачные домики и цветники, пускают гнилые корни в еще не родившихся младенцев, в чужое, презирающее их, будущее. Здесь, на этой земле, прошлое настигло, заранее и навсегда, всех своих детей, не разбирая личных биографий.

И это никогда не пройдет, никогда не будет лучше. Навечно повисли на тебе, Германия, свои и чужие мертвецы, впились в плоть твою и терзают вечной пыткой. Когда-то ты потребовала от них всё во имя твое, и теперь они, проклятые тобою же покойники, берут свое, не давая своим потомкам ни жить, ни отказаться. Незачем убитые и незачем убивавшие.

Share

Елена Матусевич: О, Германия!: 8 комментариев

  1. Миша Д

    нахожусь под сильным впечатлением… Надо прочувствовать и переварить.

    Первый — как музыка нежная. Радостный и завораживающий.
    Показался недоделанным (но может я и не понял его в достаточной степени)

    Второй — яростный такой. Страстный. С любовью и болью, состраданием к немцам. Сильный рассказ.

    Спасибо автору!
    Пишите больше

  2. Светлана Насс

    Помолчав немного, хочется добавить: обалденные оба рассказа.

    Мне очень приятен этот стиль: мысль приятно напрягается, не просто плывёшь сознанием по строчкам. Не проплываешь над, а вчитываешься. Приятно! Спасибо 🙂

    Очень метафорично, красиво и изящно без излишеств и напыщенности. Наверное, это называется искренность.

  3. Светлана Насс

    Как глубоко. Как трагично. How profound. Ошеломляет. Хочется помолчать… А начало искрит!
    Я под большим впечатлением. Спасибо.

  4. Sava

    Толерантность к чужакам, \»новым\» евреям, прежде всего,установилась среди современных немцев постепенно после поражения в войне.Искоренению, некогда стойкого нацистского духа, способствовала участь положения поверженных, униженных и разочарованных ложным, лопнувшим мифом о возможности достижения нового величия германской империи. Очищению от позорного , не смывающегося пятна преступного нацистского прошлого, содействовала воля победителей. Нацизм признан в ФРГ преступным.У многих внуков и правнуков проклятых миром военных преступников своих предков, появилась потребность к покаянию и ощущению вины.Германия возродилась и продолжает успешно развиваться, без ностальгии о потерянной мечте о великом Третьем Рейхе.
    Возможно. окажись Россия в положении поверженной Германии, но.не дай Бог, в результате поражения в ВОВ. ей возможно удалось бы, хотя бы с международной помощью, наглухо освободиться от преступного наследия сталинского режима, и построить достойное по уровю жизни и демократических свобод цивилизованное государство.

  5. Игорь Юдович

    Хорошо, что Елена Матусевич вернулась на страницы Портала.
    Что же касается ее тезиса о вечном проклятии поколений в Германии, то, как мне кажется, «всё проходит, и это пройдет». В Европе если немцев и не любят, то уже не за последнюю войну. А в самой Германии, как и везде, всё по-разному. Впрочем, это наблюдение туриста. Интересно услышать мнение читателей статьи, жителей Германии.

  6. Л. Беренсон

    Прекрасно написано! Излишне, по-моему, если не сочувственно («за их память некому заступиться»), то снисходительно (мёртвые сраму не имут) к памяти «тех, кому нельзя ставить памятники» и совсем странно, что их главный грех — злодеяние Холокоста не упомянуто в триаде их позора: «втройне опозоренным тем, что воевали, тем, что проиграли и тем, что выжили». А тем, что убивали невинных тысячами и миллионами? В Германии никогда не был, с потомками палачей не сталкивался, но образное «как на меч, здесь бросаются сами» воспринимаю красивым художественным ходом, не доверяя его сути. Допускаю, что я не понял замысла автора.
    А первый рассказ — лингвистический, этно-философский сравнительный анализ французского и немецкого языков — великолепный образец глубокого проникновения и понимания сути языка, постижение нюансов музыки языка, его национальной специфики как функции особости его носителей. Спасибо автору.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.