Воплощаясь в творящемся времени, история как замысел Бога оставляет меты, в которых потомки, близкие, дальние, увидят знаки, знамения. Современник их не заметил, не увидел, не осознал. Не поверил ни слову, ни крику, ни поступку пророка.
ТРИ ПРОРОКА. ИЕХЕЗКЭЛЬ (ИЕЗЕКИИЛЬ)
Сын человечий
Сын человечий, на ноги встань, Я буду с тобой говорить (2:1)
(здесь и далее все цитаты из ТАНАХа даны в моем переводе. Без указания источника — из Иехезкэля. — М.К.).
Сын человечий. Этим именем Господь отметил, отделил пророка изгнания от предшественников. Чем Господь пророка-изгнанника наделил?
Моше, Иешаяѓу и Ирмеяѓу пытаются «отговориться» от пророческой миссии, от обжигающего инстинктивно отпрянуть. Иехезкэль миссию-приговор принимает безропотно, словно ошарашивающее видение парализовало волю, отняв у человечьего сына человечьи инстинкты.
Иехезкэль сообщил дату первого видения, случившегося в Бавеле, на реке Кевар: «в тридцатый год, в пятый день четвертого месяца» (1:1), это же «пятый день этого месяца,// это пятый год изгнания царя Иояхина» (там же 2). В этот день была на нем рука Господа. Это выражение, суть которого — избрание, у Иехезкэля встречается семь раз (1:3; 3:14,22; 8:1; 33:22; 37:1; 40:1).
В этот день иерусалимский коѓен, изгнанник Иехезкэль был избран устами Господа, Его посланником народу Израиля. Иехезкэль не случайно указал две даты начала пророческой миссии. За пять лет до этого в его жизни и в жизни около десяти тысяч его соплеменников произошел не перелом — Катастрофа. То, о чем предупреждали предшественники, пророки Иешаяѓу и Ирмеяѓу, случилось.
За пять лет до этого Иеѓояхин (Иехонъяѓу, Иояхин, Иехония) сын Иеѓоякима, вступивший на престол во время восстания против Бавеля в возрасте восемнадцати лет и царствовавший около трех месяцев, зимой 598/97 г. до н. э. сдал Иерушалаим вавилонянам. Он был выслан в Бавель с матерью, семьей, приближенными, воинами и мастерами.
Изгнанники из Шомрона, северного еврейского царства, уведенные в изгнание раньше, были расселены в западных провинциях Ашура (Ассирии) и на востоке — в Мидьяне (Мидии). Изгнанники из Иеѓуды были отправлены в сам Бавель, большинство — в Центральную и Южную Месопотамию, в пустовавшие после войн с Ашуром окрестности города Ниппур, расположенного по обеим сторонам широкого канала Евфрата.
Эти места лежали в руинах. Тель на иврите: холм руин, и многие еврейские поселения имели в названиях это слово: Тель-Авив, Тель-Мелах, Тель-Харса. Основное занятие изгнанников — земледелие. Социальное устройство — поселения-общины, во главе которых стояли «старейшины Иеѓуды», «старейшины изгнания». Изгнанный царь живет при дворе, и царь Бавеля к нему относится благосклонно.
Как ни старались изгнанники сохранить прежний уклад, но сделать это было почти невозможно. Новые названия месяцев, новый арамейский шрифт (с тех пор остающиеся у евреев) и даже новое печальное летоисчисление: по годам изгнания. В Бавеле под влиянием пророков религиозное сознание очищается от «гнусности», «скверны» язычества. Храм погиб. Жертвоприношения приносить невозможно. Основной формой служения Господу у изгнанников стала молитва. Местом служения Богу — дома народных собраний (по-гречески «собрание» — синагоге), которые названы в пророчестве Иехезкэля «малым Храмом».
Мы не знаем, сколько длился путь из Иерушалаима до Тель-Авива, не знаем, сколько изгнанников умерло на этом пути, не знаем, что было с близкими Иехезкэля. Он не оставил об этом ни слова: в хронотопе пророчества нет места дороге. Изгнанник-коѓен ее прошел. А пророку Иехезкэлю, волей Господа в видениях в Иерушалаим, в Храм возвращенному, этот тягостный хронотоп ни к чему.
Изгнанников-пленников обычно вели колонной, соединив их единой цепью, которую крепили к носу или к щекам пленников. Но Иехезкэлю и сотоварищам из первой волны изгнанников, видимо, повезло: они были ценным, «ученым» трофеем. Так сказать, философский корабль пустыни.
Между сдачей города и первым видением Иехезкэля — около пяти лет. Сколько заняла дорога неведомо. Где жил Иехезкэль до появления в Тель-Авиве неизвестно. Чем занимался? Думал, отчаявшись, что навсегда пропала надежда? Или: Еще не погибла наша надежда,// надежда, которой две тысячи лет (современный гимн Израиля, основа текста которого — в стихотворении Нафтали Герца Имбера).
Неведомо. Но известно: обращаясь к Иехезкэлю «сын человечий», Господь велит ему на ноги встать: Он будет с ним говорить. «Вошел в меня дух, когда Он говорил, меня на ноги поднял,// и услышал я Говорящего (2:2).
Связанный, неподвижный, немотствующий, лишенный свободы, Иехезкэль-человек умирает. Рождается сын человечий. Раб Божий, Господни уста, посланник Всевышнего — имена-ипостаси пророков от Моше до предшественников Иехезкэля, пророков Крушения. Все до него — Божьи, Господни. Творец свободы выбора их не лишал. Его же Господь сыном человечьим, словно в насмешку, нарек, из духа-плоти свободу изъяв человечью.
Пророчество Иехезкэля длилось около двадцати двух лет в Бавеле, в изгнании (593–571 гг. до н.э.). Иехезкэль — из всех посланников Господа самый несвободный, наделенный такой мерой ответственности за народ, которую до него ни на кого Всевышний не возлагал. Он — страж народа, народ от Господа охраняющий. Но сколько ни сторожи, ни он, сын человечий, ни народ, раскаявшись и очистившись, сами в землю Израиля не вернутся, Храм не воздвигнут, сами сердце новое, сердце единое, не из камня сердце — из плоти, не сотворят.
Творит Творец. Человек из сотворенного, случается, созидает.
Сын человечий, за грехи народа ответственный, воле Бога безвольно покорный, лишен даже права молить Господа своей жене жизнь даровать.
Сын человечий — последний пророк, знак и знамение изгнанным и забытым, знак и знамение: отныне Господь, не прекращая Творение, будет обращаться к народу (впоследствии — и к человеку) без пророков-посредников.
Традиция утверждает: пророчество прекратилось не после разрушения Первого храма, но после крушенья Второго. Прекратилось! Добавим. После Иехезкэля, после последней вершины, пророчество под гору покатилось. Конечно, после него в Израиле были пророки, глыбы, подобные Зхарии. Но вершина была достигнута.
На Гору (Дерево-Камень, подножие Господа, алтарь, центр мира, опору Вселенной, источник воды оживляющей, дерево мировое, верх и низ единящее, прошлое с будущим, пространство и времена соединяющее) взошел он, сын человечий. Иные скажут, не сам взошел, его на плечах предшественники вознесли: многие их слова он повторил. В конце концов, все в мире через расстояния и времена в сходном себе отзывается, повторяется эхом, подобно принципу танахических текстов.
Параллельный повтор — одна из основ танахической поэтики, излюбленный Иехезкэлем. Два примера, когда первое полустишие эхом отзывается во втором.
Сын человечий, лицо на юг обрати, проповедуй югу,
лесу юга пророчь
(21:2).
Сын человечий, лицо к Иерушалаиму обрати, святыням пророчествуй,
Земле Израиля ты пророчь
(там же 7).
Обычно в ТАНАХе параллельны полустишия, реже — стихи. Но бывает, что параллельны и группы стихов (к примеру, там же 2–5 — там же 7–11). Во фрагменте, из которого взяты примеры, сходны мотивы, выражения, ритм стихов. Первая группа стихов содержит пророчество югу, т. е. всей Эрец Исраэль, находящейся южнее Бавеля, где пребывает в изгнании сын человечий. Вторая — содержит пророчество Иерушалаиму. Таким образом, Иехезкэль, в отличие от предшественников, видит и рисует картину от общего к частному. Вполне вероятно, что на такое видение оказывает влияние изгнание, ведь в Бавеле пророка не слишком интересуют малые подробности бытия: все осталось там, и все там, в Эрец Исраэль, Иерушалаиме, будет. Иехезкэль как бы постепенно фокусирует зрение, снимая кожуру пространства и времени, добираясь до сути, истинного, родного. В свете этого становится понятней и особенность пророческого зрения его предшественников (в особенности «очень земного» Ирмеяѓу), которым не просто увидеть нечто отличное от Эрец Исраэль и Иерушалаима.
После разрушения Храма прежние — через пророка — отношения Господа с народом дали трещину. Новое время — новое сердце, из плоти, и пока еще робкий прямой диалог Всевышнего с народом, диалог без посредников. Народ на это решился. Господь его решимость признал. Поэтому
— Каждого по путям его, дом Израиля, Я буду судить
(33:20).
1. Мир как виде́ние и подобие
Колесница
Господь будет судить в тот день Свой народ судом справедливым, и — мера за меру — безжалостным. Это — будет. А после суда? Что в будущем обещает Господь? Новое сердце, новый союз, новую-старую землю, новый-старый народ.
Три первых стиха первой главы пророчества — заголовок, названы время и место увиденного и услышанного. Пророк увидел: «Бурный ветер надвинулся с севера, туча огромная, огонь полыхающий, сиянье вокруг,// в нем — словно свечение из огня» (1:4).
Ветер, туча, огонь, сияние — четко, однозначно, определенно. Но миг — четкость исчезла, однозначность пропала, определенность свечение поглотило. Сын человечий бурный ветер увидел? Это дело обычное: подмены одного чувства другим в ТАНАХе не редкость. Почему ветер надвинулся с севера? Роза ветров? Север в ТАНАХе — сокровищница потаенного, кладовая Господня. Ветер? Именно ветру должно нести тучу и с нею огонь.
У слова רוּחַ в иврите два основных значения: ветер и дух. К примеру, «дух человека» (= внутреннее состояние, см.: 3:14). Во многих случаях, у Иехезкэля очень во многих, выделить одно из значений непросто. Может, в таких случаях стоит писать через дефис: ветер-дух?
Теперь о втором полустишии («в нем — словно свечение из огня»), которое первому по закону танахической поэтики параллельно. Сперва кажется: обычное танахическое «длящееся дыхание», выдох глубокий, но уже в следующем стихе обнаружится «зарытый» в нем диссонанс: четкость исчезла, однозначность пропала, определенность свечение поглотило. Само слово «свечение» здесь ни при чем. Все дело в том, как, каким образом его сын человечий увидел. Слово «словно» совсем не простое. Оно у Иехезкэля, в отличие от четких и ясных предшественников, ключевое.
Из «словно свечения» — «подобие четырех живых» (числительное, указывающее на полноту, целостность), вид которых — «подобие человека» (1:5). Видение размывается, утопая в сравнениях, которыми пророк пытается явление уловить-определить. Пытается — и не может.
То, что определено словом «живые» (обычно в переводах: «живые существа»), в оригинале חַיּוֹת, слово, обозначающее животных, хотя один раз отнесено и к человеку: «душа живая» (Вначале, Брешит 2:7). Четырехликие, четырехкрылые, с четырех сторон с человеческими руками (1:5-8), они, «не оборачиваясь, идут, каждый в направлении лица своего» (там же 9).
Живые идут, движутся, но — куда? «Каждый идет в направлении лица своего,// куда дух идет — туда и идут, не оборачиваясь, идя» (там же 12). Четыре лица принадлежат одному целому, неразъемному, нераздельному. Куда же они идут, все вместе в разные стороны? Движутся, оставаясь на месте? Понятно? Или интеллектом образ не уловляем?
Зачеркнем все вопросы. Вместо них точки поставим. Добавим: словно, будто, как бы и прочее, прочее, прочее.
Каждая часть единого тетраморфа (греч. τετραμορφος — четырёхвидный) движется. А вместе, куда движется живое-четырехвидное? Задать такой вопрос равносильно тому, что спросить: куда движется сотворенный Господом мир?
Горизонтом ограничен взгляд человека. Пророку в видении бесконечно открыты четыре части подлунного мира. Пророк видит подобие лиц: «лик человека, лик льва — справа у четверых, лик быка — слева у четверых,// лик орла — у четверых» (там же 10).
Пророк различает крылья, ноги и руки, «подобие живых — видения их, как уголь огненный, полыхающий, как видение факелов, он движется между живых» (там же 13). Это полустишие переведено практически буквально, от этого прозрачней не став. В стихе 10-м говорится о подобии лиц. В этом стихе — о том, чему подобны тела живых.
Вглядываясь, пророк различает детали видения, его взор находит частности в общей картине. Этот принцип видения — от общего к частному — сохраняется на протяжении всего пророчества. Постоянно подчеркивается «размытый» характер: «видение», «подобие», «словно» и «как».
Словно всмотревшись, пророк у живых различает колеса: «Как камень хризолит, видения колес в движении, одно подобие у четверых,// и видения их в движении, словно колесо внутри колеса» (там же 16); ободья колес полны глаз (там же 18), и «дух живого в колесах» (там же 20). «Над головами живых — подобие небосвода» (там же 22).
Вслед за зримым видением (там же 4-23) пророк слышит «шум крыльев» (там же 24), и над небосводом — голос (там же 25). Голос, голоса, шум, грохот гораздо привычнее увиденного на страницах ТАНАХа. «Подняли реки, Господь, голос подняли реки,// рев подняли реки» (Восхваления, Псалмы 93:3); «Могуч голос Господень,// величествен Господа глас. Голос Господень кедры крушит,// ливанские кедры Господь сокрушал» (там же 29:4-5).
За голосами — снова видение, подобное знаменитому видению Иешаяѓу: «Видел я Господа, сидящего на престоле, возвышенном и величественном,// и края Его храм наполняли» (Иешаяѓу 6:1). Видит сын человечий, и становится ясно, откуда исходит «словно свечение»:
Над небосводом, который над их головами, как видение камня сапфира, — подобье престола,
над подобьем престола — подобие, словно видение человека, сверху на нем.
Увидел я, словно свечение, словно виденье огня вокруг него в раме — от видения чресл его вверх,
от видения чресл его вниз зрел я словно виденье огня, сиянье вокруг него.
Как видение радуги в облаках в день дождя, — вокруг него виденье сияния, это видение подобия славы Господней,
увидев, упал на лицо, и глас услышал вещающий
(1:26-28).
(Вслед или параллельно Иехезкэлю подобное видение было и Даниэлю: «Древний днями сидит,// одежда, как снег, бела, волосы на голове — чистая шерсть, престол — искры огненные, колеса — огонь пылающий» (7:9).
Видение Иехезкэля — это зачин, тон задающий пророчеству, зачин, в котором пророк не только слышит голос Всевышнего, но и видит Его. Текст первой главы Иехезкэля, его видение с талмудических времен получил название меркава (колесница).
Живые четырехликие у Иехезкэля имеют лица человека, льва, быка/керува, орла (1:10, 10:14). Кабала их называет «святые животные». В Средние века в «Зоѓаре» они обрели имена. Вряд ли какой-нибудь иной символ в ТАНАХе был в разные времена столь многообразно истолкован и переосмыслен.
В Апокалипсисе это четыре существа, стражи четырех углов трона Господня и четырех пределов рая. Позднее они были истолкованы как символы евангелистов, так изображались Матфей в образе ангела (керува), Марк в образе льва, Лука в образе быка, Иоанн в образе орла. В них видели символы четырех сторон света, четырех времен года.
Вероятно, живые четырехликие, благодаря пророку проникшие в самые потаенные углы культуры, своим происхождением обязаны изгнанию. Доказательство тому — у Даниэля, у него появляются схожие образы. В ночном видении мудрец-пророк Даниэль видит четыре ветра небесных, дующих к Великому морю, из которого выходят четыре огромных зверя, первый как лев с орлиными крыльями, второй на медведя похож, еще один — как пантера, и четыре птичьих крыла на спине, и четыре головы у него. Четвертый зверь — страшный, ужасный, с огромными зубами железными, и десять рогов у него. Пророк вглядывается и видит в роге глаза (Даниэль 7:2-8).
В Бавеле фигуры быков и львов, имеющих человеческие головы, а порой и две пары крыльев, устанавливались при входах в храм. На сохранившейся детали ассирийских ворот — бычий колосс, имеющий тело льва, бычьи копыта, крылья орла и лицо человека. В вавилонской мифологии бык — атрибут верховного бога Мардука (Юпитера), лев — бога войны Нергала (Марса), орел — бога ветра Нинурта (Сатурна), человек — бога мудрости Набу (Меркурия)
Конечно, чужие образы, чужие мифологемы были лишь сырым материалом, из которого вдохновенная Богом фантазия вылепила бессмертные образы. Оскверненная почва ушла из-под ног. Вместо нее боговдохновенный пророк принесет народу-изгнаннику спасительную метафору. Не только земля, весь прежний мир, оставшийся за шеломянем, обратились в лежащую под толщей воды Атлантиду, которую не искать невозможно, которую невозможно найти. Прежний мир заместила метафора.
Нет города? Он будет на кирпиче. Нет Храма? Есть видение, метафора Храма во всех представимых деталях. Нет обетованной Богом Земли, служившей предметом раздора, разбоя? Но вот же она, между коленами разделенная справедливо, с сердцевиной земли, народом Господу вознесенной. Нет земли, вечно от засух страдающей? Есть живая, святая вода, из-под порога Храма текущая.
Нет мира живого? Есть живой мир отражений.
Фантазия Иехезкэля родила меркаву, Божественную колесницу. Фантазией пророка порождена величайшая в истории человека метафора, перенос мира земного в иное, идеальное измерение. Она унесла и несет видение человека, из времени выпавшего, от времени ускользнувшего в вечно длящееся настоящее. Метафора-жизнь спасла и спасает народ-изгнанник от исчезновения. В иных качествах, в иных ипостасях пророк Иехезкэль — человек, обетованный всему человечеству. Спасительной метафоры творец и властелин, Иехезкэль — обетование народу Израиля.
Если нет земли, на которой еврей может жить, то, подобно влюбленным Шагала, он счастливо и безмятежно над землей может парить.
Сколь бы не казалось толкование видений изысканным, на поверку неизбежно оно будет грубым, сколь бы не казалось оно утонченным, будет оно примитивным.
Почему все-таки колесница, ведь в пророчестве есть колеса, есть некое подобие, но не собственно колесница?
В эпоху великих пророков, впрочем, долгое время и до и после, колесница была самым грозным оружием. В те времена и Египет и Ашур-Бавель, властелины древнего мира, обладали хорошо вооруженной, регулярной армией, ударную силу которой составляли именно колесницы. Грохот колесниц, гром колес, на солнце сверканье — сама гибель, наказанье Господне несется на человека. «Божиих колесниц// тысячи тысяч,// в них Владыка// в святости на Синае» (Восхваления, Псалмы 68:18).
Из вод делает крышу
для выси,
кладет колесницею тучи,
на крыльях ветра идет.
Делает посланниками ветра,
огонь пылающий — слугами
(там же 104:3-4).
Керув и муж, в льняное одетый
Изгнав человека,// Он к востоку от сада Эдена керувов поставил, и — пламя вращающегося меча: охранять путь к дереву жизни (Вначале, Брешит 3:24).
В каком возрасте было первое видение Иехезкэлю? Не знаем. Однако есть ощущение, что был он человеком немолодым. Во всяком случае, его активные предшественники представляются намного моложе: молодые пророки молодого народа, еще не ощутившего свое бытие бесконечным.
Именно бесконечной ощущается история Израиля Иехезкэлем, который старше предшественников на одну бесконечную Катастрофу. В отличие от Иешаяѓу и Ирмеяѓу, у «старого» Иехезкэля нет ненависти к врагам. Потому ли, что вавилоняне отнеслись к первой группе изгнанников как к ценным, бережно хранимым трофеям? Потому ли, что «обычные», «не пророческие» чувства у «старого» Иехезкэля уже притупились? Или же потому, что ненавидеть бич в руке Господа невозможно? Если уж кого ненавидеть, то только себя, свой греховный, в блуде погрязший народ.
Человека у Иехезкэля нет, только — люди, появляющиеся группами: старейшины в Тель-Авиве, семьдесят мужей, молящихся в Храме по направлению на восток, женщины, оплакивающие Тамуза. Все они как бы из одного измерения. Зато в ином (видение, притча) измерении у Иехезкэля одиночные, одинокие образы: керув и муж, одетый в льняное.
Через год после первого видения, когда перед пророком сидели старейшины Иеѓуды, что свидетельствует о статусе Иехезкэля, возможно, духовного лидера вавилонских изгнанников, на него «опустилась рука Господа Бога» (8:1). Между первым и этим, вторым, видением Господь лишь обращается к Иехезкэлю. Второе видение схоже с прежним (1:27). И здесь Иехезкэля не отпускает любимое слово: «Увидел я образ, словно огненное видение, от вида чресл и ниже — огонь,// от чресл и выше — словно сияющее видение, словно сверкание» (8:2). Ветер поднимает пророка и переносит в Иерушалаим. «А там — слава Бога Израиля,// словно видение, которое он видел в долине (там же 4).
В памяти Иехезкэля постоянно всплывают видения предыдущие, возвращающие его к видению первому, туда, на реку Кевар, когда впервые явилась слава Господня (3:23) — величие, чудо, мощь, потрясшая при одном ее приближении: «Как видение радуги в облаках в день дождя, — вокруг него виденье сияния, это виденье подобия славы Господней» (1:28).
Ветер-дух переносит пророка в Храм, а там — мерзости, которые творит дом Израиля, изгоняя Всевышнего из святилища (8:6): стены украшены изображениями гадов и гнусных тварей, идолы вырезаны на стене (8:10); мужи кадят идолам, жены оплакивают Тамуза.
И — голос могучий, мужей, в руках которых орудия истребления, призывающий. Среди них «один муж в льняное одет, чернильница писца у чресл его» (9:2). Такого же мужа, в льняное одетого, лицо которого, как видение молнии, глаза которого, как горящие факелы, руки и ноги сверкают, как медь, видим у Даниэля (10:5–6).
Над керувом поднимается слава Бога Израиля, и Господь велит мужу, в льняное одетому, идти по Иерушалаиму, без жалости поражая, минуя лишь тех, у кого на лбу знак оставят, отмечая стенающих и вопящих о мерзостях, творимых в Иерушалаиме (9:4).
Вслед за Авраѓамом, вслед за Моше, моливших Святого благословен Он помиловать грешных, пророки Израиля просили Всевышнего народ пощадить. У Иехезкэля этих просьб почти нет. Лишь вопль человечьего сына, потрясенного гибелью стариков и детей: «Ты убил всех уцелевших Израиля, на Иерушалаим ярость Свою изливая» (там же 8).
Во втором видении в первый раз появляется у Иехезкэля керув, с которым непосредственно связана слава Господня, Божественное присутствие в мире. Керувы отождествляются с живыми, увиденными пророком на реке Кевар.
Я увидел — на своде, над головами керувов, словно камень сапфир, словно видение образа: престол,
видимый по-над ними
(10:1).
Пророк слышит голос: мужу, в льняное одетому, войти «между колесами под керувом» и, «огненными углями ладони наполнив», бросить на город (там же 2). Слава Господня поднимается над керувом, дом облако наполняет, а двор — сияние славы Господней (там же 4). И — «шум крыльев керувов», «словно голос Всемогущего Бога» (там же 5).
У Иешаяѓу посвящение в пророчество производит один из срафим, в руке которого «уголь горящий, взятый с жертвенника щипцами» (Иешаяѓу 6:6). Он касается уст, говоря: «Твоих уст это коснулось:// прегрешенье снято твое, твой грех искуплен» (там же 7).
У Иехезкэля керув, протянув руку к огню, достает уголь и кладет в протянутую руку мужа, в льняное одетого (10:7). И — видение, подобное первому на реке Кевар. Одно исключение: у четырехлицых живых вместо лика быка — лик керува (там же 14).
У каждого четыре лица, четыре крыла у каждого,
и образ рук человека под крыльями.
Образ лиц их — лица, что на реке Кевар я видел, они и видения их,
каждый движется в направлении лица своего
(там же 21-22).
Гог из земли Магог
Слово так захватывает человечьего сына, что появляется ощущение: не пророк властен над словом, оно властно над ним. Когда это случается, слово, вырастая из хаоса звуков, красок и линий, подчиняет себе все бывшее, случившееся, происшедшее.
Пророчество стремится к пределу: не смерть — тотальное истребление (от болезней и старости у пророков не умирают), не победа в войне над врагом — окончательная победа добра над злом, не возвращение изгнанников группами, одиночками — потоками, реками — не ручьями.
Крайние пределы Иехезкэля: живая вода из-под нового Храма (в реальности на Храмовой горе был скудный источник), не исцеление раненых в битве — всеобщее возрождение (сухие кости обратятся в тела, в которые Господь внесет дух), и — последняя битва добра со злом, окончательная победа Божьего народа Израиля над язычеством.
Для последней битвы, окончательной победы добра Господь пробудит могучий народ, у которого множество союзников и вассалов; их непобедимая армия поднимется «тьмой, тучей, закрывающей землю» (38:9), «на страну незащищенную»: «живут без стены, нет у них ни ворот, ни запоров» (там же 11). Цель могучих: покорить, убить и разграбить. Цель Господа? «В конце дней это будет, на землю Мою тебя приведу, чтобы Меня народы узнали…» (там же 16)
Эсхатологический иудаизм прочитал «в конце дней»: страшный суд, родовые муки прихода Машиаха (Мессии). Это — толкование конца Второго Храма, до него еще пять веков. Вероятней всего, пророк и его современники видели некий конец старого и рождение нового мира не тогда, когда «кончатся дни», а спустя большой, очень большой, огромный временной промежуток.
В этот день «возгорятся гнев и ярость» Его (там же 18), «на земле Израиля будет потрясенье великое» (там же 19). Перед Всевышним «содрогнутся рыбы морские, птицы небесные, зверь полевой, все пресмыкающиеся на земле, все люди на лике земли» (там же 20). Все живое Господь покарает мором, кровью, ливнем, каменным градом и серой, и — «Возвеличусь Я, освящусь, явлюсь перед глазами многих народов,// узнают, что Я — Господь» (там же 23).
Имя вражеского властелина, избранного для последней победы Израиля, — Гог земли Магог, верховный правитель Мешеха и Туваля (там же 2). Именно так, в буквальном переводе первоисточника — пророчества Иехезкэля, именуется знаменитый правитель, война с которым закончится в конце дней окончательной победой над злом.
С течением времени в разных источниках Гог земли Магог раздвоился, превратившись в привычное, но неверное: Гог и Магог. Впрочем, и у Гога из страны Магог, и у Гога с Магогом — одна, Иехезкэлем определенная роль: быть уничтоженными в эсхатологической дали в последней войне.
В Откровении Иоанна сатана, вышедший из темницы, обольщать будет народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань (Апокалипсис 20:7). Эти народы окружат стан святых и город возлюбленный (там же 8). И — огонь, ниспосланный с неба, пожрет их (там же 9).
Было множество в той или иной степени бездоказательных попыток отыскать на карте землю верховного правителя Мешеха и Туваля. Иосиф Флавий в этих поисках, умудренный римлянами, пошел дальше иных на север, отождествляя Магога с теми, кого греки называли скифами (Иудейские древности 1:6:1).
По мнению немалого числа комментаторов, Гог земли Магог, корреспондируя с именами, встречающимися в ТАНАХе (Вначале, Брешит 10:2; Повести лет, Диврей ѓаямим 1 5:4), ничего общего с реальными или мифическими именами не имел. В моем представлении Гог земли Магог — характерное литературное имя, плод фонетической фантазии автора, подобно народам Пекод, Шоа и Коа (23:23).
Верный себе, Иехезкэль на подступах к следующей теме (судьбе земли Израиля после уничтожения Гога) в экспрессивных стихах сказанное повторяет. Мерцающий звук влечет, и, не в силах остановиться, пророк его догоняет, уловляя стремительным словом:
Поверну, пробужу, подниму с края севера,
на горы Израиля наведу.
Выбью лук из твоей левой руки,
из правой руки вышибу стрелы
(39:2-3).
Гог из страны Магог разбит, его огромное войско, землю Израиля оскверняя, покрыло убитыми. Оружия на полях оставлено столько, что им будут обитатели городов семь лет топить (39:9), «не будут дрова с поля носить, в лесах не будут рубить» (там же 10).
Господь даст Гогу место могилы в Израиле: к востоку от моря, которое одни отождествляют с Соленым (Мертвым), а другие, вслед за Переводом Ионатана — с Кинеретом. Нам неизвестны мотивы, по которым Перевод Ионатана, древний перевод на арамейский язык, расположил гигантское кладбище у Кинерета. Также невозможно привести какие-либо рациональные аргументы в пользу расположения кладбища у Соленого моря.
У Иехезкэля нет «внешней» борьбы добра и зла. И добро и зло в самом народе, в самом человеке. Невухаднецар — не добро, он — карающий бич в руке Господа, он — зло, зло поражающий. Бич, сила ни в чем не повинны. Ирмеяѓу провидит, что зло, покаравшее зло (Невухаднецар), будет наказано. Иехезкэля будущее силы-бича не интересует. Его волнует в грязи язычества душа утонувшая, грязными душами попранный дух. Единственный случай внешнего проявления борьбы зла и добра — это война Израиля с Гогом. А также, на ином, символическом уровне, не война даже — победа живой, животворящей воды, из-под порога Храма текущей к стоячей мертвой воде Соленого моря, ее оживляя. Живая вода исцеляет мертвые воды. Где же им находиться, как не у огромного кладбища? Что важнее окончательного очищения от скверны, которое сразу после победы над Гогом начинает освященный Всевышним народ?
Весь народ будет семь месяцев хоронить, от мертвых землю Израиля очищая, после чего назначенные обойдут землю: «увидит кость человека — поставит отметку» (39:15). Долина, избранная для могилы, получит название Долины армии Гога.
И — фантасмагорическая картина пиршества, полярного возрождению мертвых.
Соберитесь, придите, со всех сторон окружите закланное, что закалываю для вас — закланье великое на горах Израиля,
ешьте мясо, кровь пейте
(там же 17).
Но, даже в землю Израиля возвратив, даже вражеской кровью насытив, Всевышний, помиловав, напоминает народу о его неизбывных грехах. Об этом говорилось и раньше: «Вспомните там все пути и деяния, которыми осквернились,// и будете себя презирать за злодеяния, которые совершили» (20:43), «Вспомнив пути ваши злые и деянья недобрые,// проникнитесь отвращением к прегрешениям и мерзостям вашим» (36:31). Напоминание о не забытых грехах — набатный рефрен:
Понесут они свой позор и предательство: Мне изменяли,
на своей земле жить будут спокойно, никого не страшась
(39:26).
Сухие кости и живая вода
Человек всегда отождествлял жизнь с влагой, водой, а смерть — с отсутствием влаги. Сухая пустыня — смерть, дерево, посаженное у воды, — символ жизни. Древние греки, чтобы обеспечить душе жизнь, сухие кости пропитывали вином, о чем рассказал Гомер: в «Илиаде» о костях Патрокла, а в «Одиссее» о костях Ахилла. Шумерский вариант имени божества Тамуз (его оплакивают в Храме женщины, что среди прочих мерзостей показывают пророку, но он слов женщин не слышит, во всяком случае, их не приводит) имеет значение: истинный сын водной стихии. Тамуз — бог плодородия, значит, воды.
То, что две с половиной тысячи лет назад не услышал или не передал пророк, мы можем услышать. Плач о погибшем Тамузе мог звучать так: «Ты, пастух, зерно посеянное, не пившее воды в борозде, не принесшее плода в поле, юный росток, не посаженный у источника воды, росток, чей корень подрезан, растение, не пившее воды в борозде».
В Восхвалениях (Псалмах) человек не раз сравнивается с засыхающей травой: «Утром расцветет и исчезнет,// к вечеру увянув, засохнув» (90:6; см. также 129:6). У Иешаяѓу в призыв к Господу оживить мертвых вторгается голос самих мертвых, в котором два ключевых слова, символизирующих жизнь: «свет» и «роса». «Мертвые оживут, трупы восстанут,// пробудитесь, ликуйте в прахе лежащие, «роса света — Твоя роса», да извергнет земля мертвецов» (Иешаяѓу 26:19). О Господе, укрывающем в тени Своих крыл людей, сказано в Восхвалениях (Псалмах): «Туком дома Своего насыщает,// яств потоком поит» (36:9). И, наконец, спустя более полутысячи лет на острове Патмос в море Великом Иоанну покажут исходящую от престола Господа чистую реку воды жизни, светлую, как кристалл (Апокалипсис 22:1).
Самое знаменитое видение Иехезкэля — о сухих, иссохших, засохших костях, которые оживляет Господь. Бесконечно число толкований этого видения-притчи. С одной стороны, буквальное понимание: в конце дней все мертвые обретут плоть и дух, с другой — прочтение аллегорическое (к примеру, Рамбама).
В чем этой притчей стремится Господь убедить человека, народ и народы? В том же, в чем стремится убедить всем Текстом. Узнаете: Я — Господь. Подобно тому, как сухие жилы животных сшивают листы пергамента в свиток, этот рефрен сшивает видения и пророчества в единую книгу.
Без знания Бога любое здание рушится, прежде чем его возведут. Прежнее здание было волей Бога разрушено: фундамент подмыло, деревянные крепления сгнили. Новое надо строить на новом фундаменте, краеугольный камень которого — познание Господа.
Смысл пророческой миссии Иехезкэля — очищение и возведение. Пророк дает «чертежи» нового Храма. Пророк убеждает людей, что прежнее знание неверно, ошибочно и порочно. Он выступает против стереотипов (см.: 11:3,15; 12:27; 33:10,24), подобных самому знаменитому: «Отцы виноград ели неспелый, а у сыновей оскомина на зубах» (18:2).
Эта поговорка выражала суть народного сознания. Она звучит у Ирмеяѓу (31:28); в книге За что? (Эйха?) провозглашена та же мысль (5:7). Если поколение детей обречено страдать за грехи отцов, то: «Кости наши иссохли, надежда наша исчезла, кончено с нами» (37:11). Отвергая эту набившую оскомину народную истину, под обломками которой погребены праотцы, Иехезкэль говорит: в фундаменте здания нового Храма нет места предопределенности, есть место свободе воли, которой сам он лишен.
Очищение, без которого возрождение невозможно, — это очищение душ и народного духа, очищение слова.
Как и другие изгнанники, Иехезкэль унес на подошвах сандалий раскаленный песок родины, обращенной в пустыню. В иврите у слова «пустыня» немало синонимов. «Вода» — очень одинокое слово. У пророков по частотности оно несравнимо с «пустыней». Правда, «пустыня» Иехезкэля скорее литературного свойства, чем привычная картина пейзажа. И то сказать, пейзажа в обычном его понимании у пророков немного, а у Иехезкэля нет вовсе.
Хорошая вода — вода чистая, а овцы Господни баламутят чистую воду. О проточной, столь значимой, воде реки Кевар не сказано ничего. Пророку чужая вода не интересна. Слышим у него, словно грозные отзвуки грома, и упоминания о водах могучих.
Кедр и виноградная лоза растут у воды. Но сама по себе вода мало что значит. Важно — какая. Решающую роль играет контекст. Так, в отличие от кедра, виноградной лозе у пророка с водой не повезло. Только одна вода у него хороша, полезна, великолепна однозначно и безусловно. Это вода, текущая из-под порога Храма, несущая процветание берегам, полная рыбы, исцеляющая воды больные, соленые.
Положение земного Иерушалаима в контексте «вода-пустыня» весьма любопытно. С запада — относительно благополучные в смысле воды Иудейские горы, зато с востока — пустыня. В самом городе воды всегда было мало. На Храмовой горе был скромный источник.
Что поразило изгнанников, принесших в Бавель горячий песок на подошвах сандалий? Что стало знаком изгнания? Река, вода, растения у воды.
На реках Бавеля, сидели там, плакали,
Сион вспоминая.
Среди него на ивах
киноры повесили
(Восхваления, Псалмы 137:1-2).
И у Иехезкэля упомянута ива (17:5), и в первом же стихе — река (1:1). Вода у него такая же, как у других пророков, такая же, как в других книгах ТАНАХа, противопоставленная пустыне амбивалентная сущность: оживляет и умерщвляет. В пророчестве изгнания мы слышим и воды, обильные, могучие, шумящие, гремящие и грохочущие. Воды у Иехезкэля подобны тем, о которых сказано в Восхвалениях (Псалмах): «Подняли реки, Господь, голос возвысили реки,// реки грохочут. Но и вод великих, и волн могучих сильнее// в высях могучий Господь» (93:3-4).
Первый стих Текста: время и место видения. Время — по исчислению евреев, место — река. Шелест крыльев живых, пророку явившихся, сравнил он с грохотом вод и голосом Божьим (1:24). Что пожелали б изгнанники перенести из Бавеля в обетованную Господом землю? Об этом последнее видение, ради которого провожатый возвращает пророка к входу Дома Господня: течет из-под порога вода.
Первое, что видит пророк, возвращенный к входу Дома, — вода, текущая на восток, к жертвеннику струящаяся (47:1). Провожатый выводит пророка к наружным воротам дорогой, ведущей к востоку, «и — с правой стороны хлещет вода» (там же 2). Через тысячу локтей они уже идут по щиколотку в воде (там же 3), еще через тысячу — в воде по колена, затем провожатый, отмеряв тысячу, повел пророка по бедра в воде (там же 4). Еще тысяча — и поток, через который не перейти: «поднялась вода, вода — чтобы плыть, поток — не перейти» (там же 5). Затем сын человечий видит на берегах потока «много деревьев» (там же 7) и слышит: «Эта вода в восточную область течет, струится в пустыню,// льется в море, и, изливаясь из моря, вода исцелится» (там же 8).
Комментаторы по-разному определяли направление потока. В Тосефте (Сука 3:3) море, куда впадает поток, называется Морем Тверии (Кинерет) и Великим (Средиземным) морем. Однако наиболее вероятен другой путь. Вода из-под порога Храма течет на восток, в пустыню и впадает в Соленое море, исцеляя (опресняя) воды его.
Будет: все живое, кишащее, где льются потоки, оживет, и — великое множество рыбы,
ибо эта вода, протекая, все исцелит, и все там, где разольется поток, оживет.
…
Над потоком с обеих сторон плодовые деревья поднимутся, листья вянуть не будут, плоды не иссякнут, каждый месяц будут они созревать, ибо течет вода из Святилища,
для еды будут плоды, для целения — листья
(там же 9, 12).
Или на эсхатологическом языке пророка, родившегося в Бавеле, в изгнании: «Потечет живая вода из Иерушалаима, половина — к морю восточному, к морю западному — половина,// будет летом, зимой (Зхария 14:8). Этот стих, повторяющий знаменитый образ Иехезкэля, — из ѓафтары, фрагмента из Книги пророков, который мудрецы установили читать в праздник Сукот, праздник воды. Более пятисот лет после Иехезкэля в Мишне (Сука 4:9) была описана великолепная церемония возлияния воды в этот праздник.
Золотой сосуд наполняли водой из источника Шилоах, находившийся недалеко от Храма. От источника процессия, коѓены и народ, направлялась к Водяным воротам, одним из южных ворот Храма, название получившим именно потому, что через них вносили в Сукот воду для возлияния. Момент вступления процессии в Храм сопровождался трублением: «Черпать воду с радостью будете» (Иешаяѓу 12:3). Удостоенный чести совершить возлияние, коѓен поднимался по пандусу, при этом не так, как обычно, по правой стороне и, обойдя жертвенник, спускаясь по левой, но — поднимаясь и спускаясь по той же стороне пандуса. Почему? Если бы он шел обычной дорогой вокруг огня, пылавшего на жертвеннике, существовала опасность, что в воду попадет гарь, и кристально чистая вода могла стать непригодной для возлияния. На юго-западном углу жертвенника были две чаши: восточная — для вина, западная — для воды. Туда выливал воду коѓен, воплощая мольбу о дожде, урожае, благополучии Израиля и народов мира: Творец ведь покрыл землю, как одеждою, водами (Восхваления, Псалмы 104:6), Он их укротил (там же 8–9). И с тех пор, укрощенные, воды зверя в поле поят (там же 11), насыщаются ими кедры ливанские (там же 16).
Строго говоря, не все тексты Иехезкэля, о которых шла речь в этой главе, можно отнести к видениям. Но притчи-пророчества о Гоге из земли Магог и о живой воде, из-под порога Храма текущей, столь зримо пластичны, что их можно было только увидеть пророческим зрением. Хотя жанр видений мы встречаем задолго до Иехезкэля (вспомним посланцев Господа, явившихся Авраѓаму), но у него видения не менее значимы прямого слова Господня.
Вслед за Иехезкэлем Зхария в своих видениях, подхватывая его образы, их развивает. Зхарии в видении открыты четыре рога, рассеявшие Израиль (2:1-4). Ему показан золотой светильник, знак появления Зрубавэля, с которого начнется возвращение Израиля в свою землю (там же 4:1–10). Видит пророк и свиток, летящий, символизирующий проклятье, на землю идущее (там же 5:1-3). Во всех видениях Зхарии действует посланец Господа, толкующий пророку знаки и символы. Зхарии явлена картина, ставшая знаменитой: Господень посланец, Главный коѓен, а по правую руку посланца — сатан (там же 3:1–10).
У Иехезкэля и Зхарии видения были частью пророчества. Но со временем они обрели жанровую самостоятельность, особенно в мистических текстах Средневековья, восходивших к видениям пророков. Сапфировые кристаллы в картине Шагала «Ворота еврейского кладбища» (1917). Изгнание. Витебск. На воротах — стихи Иехезкэля.
Отворяю могилы, вас, Мой народ, из могил подниму,
в землю Израиля вас приведу
(37:12).
Свой дух в вас вложу Я — живите…
(там же 14)
2. Узнают они: Я — Господь
Свиток
Воплощаясь в творящемся времени, история как замысел Бога оставляет меты, в которых потомки, близкие, дальние, увидят знаки, знамения. Современник их не заметил, не увидел, не осознал. Не поверил ни слову, ни крику, ни поступку пророка.
В отличие от предшественников, Иехезкэль, четырнадцать раз сообщив даты видений и других событий собственной жизни, очень точно вписал пророчества в воплощающуюся историю. Первый поступок-знамение, посвященный судьбе Иерушалаима, совершен в промежутке между пятым и шестым годами изгнания царя Иеѓояхина, т.е. за годы до разрушения Храма.
Господни знаки — предупреждения. Пророк Всевышнего, поставленный стражем, дозорным, трубит во всю мочь своих легких в шофар — не слышат. Он рисует осаду, день за днем лежит связанный на боку, пьет мало, ест скудно — не видят, не слышат, не понимают.
История учительница жизни. Эта латинская поговорка — осколок знаменитого пассажа Цицерона: «История — свидетельство времен, свет истины, жизнь памяти, учительница жизни, вестница старины…» («Об ораторе»)
В иврите слово «история» — пришелец недавний. Главное ивритское слово, наиболее полно соответствующее греческому «история»: толдот. Толдот ам (история народа), толдот эношут (история человечества). Такая, еврейская, «история» сохраняет корневую связь с толада — «потомок», «результат», «порождение», «происхождение», а потому не обязательно связано исключительно с человеческими деяниями: «Это родословие (толдот) неба и земли…» (Вначале, Брешит 2:4) Толдот — цепь результатов, цепь порождений, с одной стороны, бесконечность (для иных ограниченная приходом Машиаха-Мессии), с другой — не-изначальность: у первого следствия, первого порождения был первотолчок, который порождения породил.
Заключим: «Язык не только дверь в историю, но и сама история» (О. Мандельштам, «О природе слова»). Таким «языком» у пророка Иехезкэля в гораздо большей степени, чем у предшественников, стал поступок.
У земного Ирмеяѓу свиток, на котором записывает пророчества Барух, — один из важнейших героев. По нему читает Барух в Храме пророчества. По велению царя по частям свиток сжигают. По велению Господа пророк диктует свиток второй, «исправленный и дополненный». У небесного Иешаяѓу и свиток небесный. У него «истлеет небесное воинство, небеса, как свиток, свернутся» (Иешаяѓу 34:4). Эта эсхатологическая метафора станет достоянием мировой апокалиптики на все времена.
Книга-свиток Иешаяѓу начинается с привычного обличения: Господь обращается с упреками к народу, предавшему Его, оставившему Учение, законы презревшему. Книга-свиток Ирмеяѓу начинается с инициации: Господь посвящает коѓена из Анатот в пророки. И в этом случае для читателя, знакомого, к примеру, с избранием пророка Шмуэля, нет неожиданностей.
Текст Иехезкэля, самый литературный из всех пророческих текстов ТАНАХа, начинается с потрясения. Видение на реке Кевар трудно с чем-то сравнить. Выбор начала определил весь строй текста, движущегося от потрясения к потрясению. Иехезкэля вместе с читателем поднимает на гребень огромной волны, которая, откатываясь, обнажает то, что не видели раньше. И пророк, вглядываясь в обнажившееся дно, рассказывает читателю об увиденном.
Сравнивая свиток Иехезкэля со свитками предшественников, нетрудно заметить, что все элементы их текстов есть и у него, одни из них редуцированы, объем, значимость, роль других, напротив, растет. Вот, вслед за началом, за видением-потрясением следуют два фрагмента. Первый напоминает вступление Иешаяѓу, в нем Иехезкэль выступает в редкой для него традиционно пророческой роли — обличителя. Второй напоминает инициацию Ирмеяѓу.
В первом из этих фрагментов Господь заповедует Иехезкэлю идти к сынам Израиля, к коленам бунтующим, против Господа восстающим (2:3), упрямым, жестокосердным (сердце из камня), подобным своим отцам (общее место у обличителей-пророков). Но, в отличие от предшественников, Иехезкэль не получает заверение в защите, как Ирмеяѓу: «Их не страшись:// Я с тобой, чтобы спасать тебя, — слово Господа» (1:8). Вместо этого он слышит не слишком утешительное: «А ты, сын человечий, не бойся, слов их не бойся, крапивой, колючкой будут тебе — на скорпионах сидишь,// слов их не бойся, их лиц не страшись: дом мятежный они» (2:6).
Главный герой второго, параллельного инициации Ирмеяѓу, фрагмента — свиток. В нем у человечьего сына слово, минуя звучание, сразу на пергамент ложится. Свиток Иехезкэля, в отличие от обычного, исписан с двух сторон (так же с двух сторон исписан летящий свиток у Зхарии, 5:2-3). От этого свитка тянется тонкая нить к таинственному писцу с чернильницей у чресл (9:2). В этом свитке записаны плачи, стон и стенание. От них тянется ниточка к плачу о горах и правителях Иеѓуды, о странах-соседях, которые разграбит вершитель воли Господней, с севера надвигающийся.
Короткий рассказ о свитке, который пророк по велению Всевышнего должен съесть, — притча, нередко встречающаяся у пророков, однако, в таком количестве и в такой важной сюжетообразующей роли — лишь у Иехезкэля.
Я открыл рот,
и Он накормил меня свитком.
Сказал мне: Сын человечий, насыть живот, чрево свитком, который даю Я, наполни,
съел — во рту стало сладко, словно от меда
(3:2-3).
(продолжение следует)
