Кострами так запугана Севилья!
Великий инквизитор Торквемада
Над городом свои расправил крылья,
Ему костры — утеха и услада.

[Дебют]Даниэль Клугер

БАЛЛАДЫ

Баллада о капитане Дэвисе

Давид Абарбанель родился в 1580 году в Гааге в семье испанских евреев. Когда ему было 19 лет, семья решила перебраться в Новый Свет. Но им не удалось достичь американских берегов: судно, на котором они плыли, было захвачено испанцами и все члены семьи Давида погибли. Самому ему удалось спастись, он бежал, поступил на службу в английский флот. Принимал участие во многих сражениях с испанцами, быстро поднимался по служебной лестнице и вскоре стал капитаном корабля.

Давид взял себе имя «Капитан Дэвис», под этим именем он и стал известен. На протяжении 10 лет «капитан Дэвис» и команда его корабля «Иерусалим» сражались на стороне англичан в Карибском море.

В октябре 1609 года «Иерусалим» ушел в свое последнее плавание. Одни уверяли, что он попал в сильный шторм, другие рассказывали о более невероятных вещах. Так или иначе, с того времени никто больше не слышал ни о капитане-мстителе, ни о его фрегате.

Баллада о капитане Дэвисе
или Баллада о Летучем Голландце

В Америку шло из Гааги торговое судно «Тортуга».
Среди пассажиров — семейство еврейское Абарбанель:
Почтенный Моше, и Шошана, достойная мать и супруга.
И юный Давид, и невеста Давида — девица Рахель.
Атлантика — серые волны, а на горизонте — испанец,
И знамя кастильское реет, и мрачен вечерний пейзаж.
И два корабля на закате смертельный исполнили танец,
И вскорости взят был голландец испанцами на абордаж.

Седой капитан уронил свою трубку.
Ушел — в ледяную, смертельную купель.
Упал после залпа в разбитую шлюпку,
С простреленной грудью, Давид Абарбанель.

Его подобрали корсары, которые шли на Ямайку.
Заштопали раны, и вскоре фортуна склонилась пред ним.
Назвался он именем «Дэвис», возглавил пиратскую шайку.
Удачливым стал капитаном фрегата «Иерусалим».
И в шторм, и в погоду иную, сквозь тьму, синеву и багрянец,
Под всеми широтами Дэвис искал тот испанский фрегат,
Который исполнил смертельный, исполнил стремительный танец,
Разверзший тогда для «Тортуги» холодный бушующий ад.

Удачливый Дэвис, стремительный Дэвис,
Отчаянный Дэвис — Давид Абарбанель!
Из двух пистолетов стреляет, не целясь,
Но каждая пуля свою находит цель.

Но кто-то сказал, что давно уж испанец тот в тень обратился,
За кровь, за грехи и жестокость наказан кастильский пират.
Воскликнул Давид: «Это значит, я к призрачной мести стремился —
Так пусть грозным призраком станет отныне мой верный фрегат!..»
На Севере или на Юге с тех пор, штормовыми ночами,
Повязанный страшною клятвой, летит по незримым следам.
Четыре столетья он грезит кровавой расправой с врагами,
Бесплотною, призрачной тенью скользит по суровым волнам.

В руке его — шпага, под шляпой — косица.
Холодные слезы — замерзшая капель.
По дальним морям продолжает носиться
Неистовый мститель — Давид Абарбанель!

Великий инквизитор

Слухи о еврейском происхождении фра Томмазо де Торквемады появились еще при его жизни и не закончились со смертью.  По сей день  не утихают споры  о том,  что было истинным мотивом  поступков этого человека.

Изгибается плавно зеленое море,
В горизонт упираясь холодным стеклом.
И не видно конца в затянувшемся споре,
Входят прежние тени в заброшенный дом.

Кружит в медленном вальсе Прекрасная Дама
И глядит отрешенно надменный корсар.
Их шаги шелестят средь бумажного хлама,
И слова их похожи на черный пожар.

И еще один призрак лишает покоя —
Этот страшный монах с потемневшим лицом.
Он коснулся виска ледяною рукою,
Он смотрел, будто все еще грезил костром.

И в запавших глазах, не глазах, а глазницах —
Так сверкали частицы иного огня.
Он похож был на черную хищную птицу,
Он промолвил: «Ты тоже не понял меня…

Я карал за предательство и лицедейство! —
И внезапная боль исказила уста. —
Не за то, что отпали они в иудейство,
А за то, что признали победу креста!

Вероломство и пытки, жестокость без меры —
Я согласен, но все же, в конце-то концов
Это было защитой поруганной веры,
Малодушно отброшенной веры отцов…»

Было так неуютно от темного взгляда
И от горького яда безумных речей.
И спросил я его: «Кто же ты, Торквемада?»
И ответил мне призрак: «Последний еврей…»

Он сказал — и ушел… Разговоры о Боге,
О любви и судьбе показались пусты…
Кто за нами придет? Кто стоит на пороге?
Разрушаются стены, ветшают мосты…

Месть прекрасной дамы
Баллада о свечах

Кострами так запугана Севилья!
Великий инквизитор Торквемада
Над городом свои расправил крылья,
Ему костры — утеха и услада.
И многие в последний раз денницу
Увидели под смертный барабан.
И среди прочих брошен был в темницу
Несчастный дон Диего де Шошан.

И дочь его, красавица Сюзанна,
В накидке черной, укрывавшей плечи,
Явилась в трибунал, и, как ни странно,
Сам Торквемада вышел ей навстречу.
И преклонив колени пред монахом,
В наряде скорбном, траурном чепце,
С безумною надеждою и страхом,
Она спросила о своем отце.

«Его греховность вижу я бездонной.
Бывает на причастии — и что там?
Глумится над распятьем и Мадонной
И зажигает свечи по субботам!..»
Сюзанна не поверила навету:
«От юности до нынешних седин
Он верен был церковному обету,
Он оклеветан, он — христианин!

Его позор и пытка ожидают,
А клеветник прикроется личиной!
А после казни — это каждый знает —
Доносчика одарят десятиной!
О господин мой, в этом нет сомненья,
В его вину поверит лишь слепец!
Не милости прошу, и не прощенья,
А справедливости, святой отец!»

«О, дочь моя, однако ты упряма! —
сказал монах, заслышав эти речи. —
Отец твой грезит возрожденьем Храма
И по субботам зажигает свечи!
Ответь сама: ужели не причина?
Утешься же и слез пустых не лей.
Ты, может быть, наивна иль невинна,
Но дон Диего — тайный иудей.

Его не пожалеют и святые,
Его двуличье душу разъедает.
Он тайно ждет еврейского Мессию,
И по субботам свечи зажигает…
А ты живи без скорби и боязни.
Никто тебе не смеет угрожать.
Но по закону ты должна при казни
Со мною рядом у костра стоять…»

…Невеселы воскресные парады.
Тревожным утром в солнечной Севилье
Стояла одесную Торквемады
Сюзанна в черной кружевной мантилье.
Произнесла легко слова пустые,
И улыбнулась раннему лучу.
Но накануне, может быть, впервые
Она зажгла субботнюю свечу…

Об Исааке де Порту

На «санбенито» — одежде для осужденных инквизицией еретиков — обычно писалось имя осужденного, его грехи и рисовались либо языки пламени, направленные вверх (если приговаривали к сожжению), вниз (из милосердия приговоренного предварительно удавливали) и без пламени — если еретик приговаривался к покаянию. После покаяния позорная одежда с именем раскаявшегося грешника торжественно вывешивалась в церкви.

Кроме того, надеюсь, все помнят сцену гибели Портоса («Виконт де Бражелон»).

Первый известный историкам де Порту — Авраам де Порту. У него был сын Исаак и внук Исаак. Вообще-то, Портосом был внук. Но я решил, что в балладе можно допустить и небольшой анахронизм.

А еще — насчет примитивности Портоса… Вот — одна из первых сцен, дуэль мушкетеров с гвардейцами кардинала: «Оставались Портос и Бикара. Портос дурачился, спрашивая у Бикара, который, по его мнению, может быть час, и поздравляя его с ротой, которую получил его брат в Наваррском полку…»

Баллада об Исааке де Порту,
который служил в мушкетерском полку
под именем «Портос»

Среди гор и лесов, будто жизни черту
Подводя — и чураясь людей,
Жил в Гаскони вдовец Авраам де Порту.
И растил четверых сыновей.
Собирался в Париж старший сын де Порту,
Исаак, восемнадцати лет.
Среди старой одежды одежду не ту
Он нашел — и померк белый свет.

Изумлен Исаак, даже краска с лица
Отступила до самых корней:
На наряде начертано имя отца
И слова — «еретик и еврей»…
Он уехал в Париж, осененный крестом,
Не задав Аврааму вопрос
И семейный позор мушкетерским плащом
Он прикрыл и назвался — Портос.

Но пришла из Гаскони печальная весть —
И в плаще с королевским крестом
Мушкетер скачет день, скачет три, скачет шесть,
Поспешая в родительский дом.
Под плащом голубым с королевским крестом
Авраам Исаака узнал
И со слабой улыбкой во взгляде пустом
Он ему перед смертью сказал:

«Мушкетер, на меня не смотри свысока,
Ведь порою позор — не позор.
Просто смерть на войне иль дуэли — легка,
А попробуй, взойди на костер!
Ты с помоста глядишь — растеряться не грех,
Над тобою хохочут враги.
Ты не видишь родных, нет сочувствия в тех,
Кто кричит — то ль «распни», то ль «сожги»…

Я сломался тогда — на колени упал,
Словно пулей сраженный в бою.
Я слова покаяния громко сказал
За себя и невесту свою…
Лишь в Гаскони покой обрели беглецы,
От костров и темниц вдалеке.
…На плечах и запястьях остались рубцы,
И позорный наряд — в сундуке».

Ничего не ответил отцу мушкетер,
У него — то интрига, то бой,
И ни разу не вспомнил былой разговор,
До последней черты, роковой.
Лишь тогда понял он, уходя в пустоту,
В ледяной погружаясь огонь,
Что погиб не Портос — Исаак де Порту.
Он уже не вернется в Гасконь.