Перед тем как я покидаю отель британец Варвик говорит мне: «Здесь все, что угодно может случиться. Если кто-то подойдет ко мне и скажет: «Там над отелем летают козлы», я только спрошу: «Сколько?»
Тувиа Тененбом
Поймать еврея
Перевод Марка Эппеля
Главы из книги. Продолжение. Начало в №2-3/2017 и сл.)
Выход Двенадцатый
Еврей находит «еврейское расистское ДНК»
Мне должен бы быть привычен Тель-Авив, город, повзрослевший гораздо быстрее меня. Если в прежние времена в нем было довольно много синагог, включая Большую синагогу с ее пятью сотнями сидений — желанное место для всех верующих, то сегодня Большая синагога заполнена пятнадцатью душами, а другие молитвенные дома заменились магазинами с товарами модной одежды, искусства и роскоши. Тель-Авив никогда не был по-настоящему религиозным городом, a сегодня и подавно. Некоторые улицы Тель-Авива содержат больше магазинов одежды, обуви и прочей моды, чем людей. Не совсем так, но почти. Не говоря уже о кафе, ресторанах и иных пунктах продажи всех разновидностей продуктов питания и напитков.
Гидеон сидит в офисе своей газеты в Тель-Авиве, куда я только что прибыл, чтобы с ним встретиться.
Его отец, рассказывает он, родом из Судет, и он ребенком говорил по-немецки.
Но Гидеона не заботят Судеты, его заботит Оккупация. Он не всегда был таким, но начав работать в газете, «чем больше понимал, что оккупация является жестокой и преступной, тем более радикальным становился».
— Вы полагаете, что народ Израиля жесток по своей природе?
— Нет, совсем нет. Другие народы такие же. Но есть одна вещь, которая отличает израильтян от других наций, нечто, являющееся ДНК израильской ментальности. Это вера в то, что мы избранный народ — убеждение, являющееся расистской точкой зрения, и это что-то очень глубокое в ДНК израильтян, евреев. Вера в то, что мы лучше, чем другие, что мы заслуживаем всего, вроде убеждения премьер министра Голды Меир, что евреи могут делать все что угодно, и это в дополнение к мысли, что мы понесли самые большие жертвы в истории. Именно эти мысли заставляют нас верить, что у нас есть право, которого нет у других, и поэтому мы можем делать что угодно. Отсюда проистекает демонизация палестинцев.
— Можем ли мы сказать, что израильтяне и нацисты одинаковы?
— Нет.
— Почему нет?
— Можно было бы сравнить с нацистами тридцатых годов. Но это максимум, что вы можете сделать. Здесь нет планов по уничтожению других наций, никто не планирует править миром, нет концентрационных лагерей. Я предпочитаю сравнивать Израиль с Южной Африкой времен апартеида.
— Может ли это когда-нибудь измениться?
— Только если Израиль за это поплатится. Только под давлением экономическим или, не дай бог, кровопролития.
— Как вы думаете, евреи всегда были такими, с этой расистской ДНК?
— Конечно.
В такой ситуации, спрашиваю я его, почему он не пакует чемоданы и не прыгает в самолет, чтобы просто немедленно покинуть эту страну?
»Я израильский патриот», — отвечает он. Израиль очень важен для него, это его место и, к тому же, риторически спрашивает он: «Что я буду делать в других местах, писать о туризме?»
Европа, как правило, занимает сторону палестинцев, в то время как Соединенные Штаты — сторону израильтян. Как вы думаете, что является причиной этого?
— Европа — гораздо более сложная, интеллектуальная и обладающая идеями. Америка неглубока, все черно-белое, к тому же у них промыты мозги.
Согласно интеллектуальному «правилу генерализации», Гидеона следовало бы лишить права выступать публично. Конечно, это никогда не произойдет, ибо Гидеон Леви — практически главный источник информации для всех интеллектуалов, имеющих хоть малейший интерес к Израилю.
— Почему, как вы думаете, европейцы столь интересуются этой землей?
— Это очень сложный вопрос. С одной стороны, вы не можете игнорировать прошлое. В некоторых европейских странах, я уверен, и я говорю о чувствах, лежащих в их подсознании, есть мысль типа: «если наши жертвы делают ужасные поступки, возможно, то, что мы им причинили, не так уж плохо. Это заставляет европейцев почувствовать себя лучше, это компенсирует их чувство вины. Но верно также и то, что Европа является более чувствительной, нежели Америка к нарушению прав человека в целом.
Мы продолжаем разговаривать, и Гидеон сообщает мне, что он не говорит по-арабски. Я спрашиваю, как же он может писать об ужасах, совершаемых Израилем по отношению к палестинцам, о чем он постоянно пишет, если он не понимает язык своих собеседников.
Гидеон отвечает, что среди его сотрудников есть говорящие по-арабски, чтобы беседовать с интервьюируемыми, которые не говорят по-английски или на иврите. Я замечаю, что люди здесь говорят на двух разных языках, один, когда беседуют между собой, и другой, когда беседуют с иностранцами, и если вы не знаете их родной язык они продадут вам небылицы. Даже Аль-Джазира делает это, предлагая две очень различные позиции: одну — для «братьев», на арабском языке, и другую — для западных стран, на английском. Но Гидеон, вообще не понимающий арабский язык, утверждает, что это неправда. И когда, наконец, я спрашиваю, сообщает ли он также и о палестинских нарушениях прав человека, он отвечает, что то, что делают палестинцы, не его дело.
Я понятия не имею, как он может сообщать о злоупотреблениях одной стороны, даже не интересуясь злоупотреблениями другой. Насилие, в конце концов, во многих случаях идет по кругу: один стреляет, а другой стреляет в ответ, — но если не упомянуть первую пулю и только сообщить о второй, то второй стрелок превращается в обычного убийцу росчерком вашего пера, а не потому, что он таковым является на самом деле.
Что он думает о поселенцах в Хевроне?
— Они — наихудшие. Без всякого сомнения.
Но у него проблемы не только с поселенцами.
«Я думаю», — говорит он мне, — что средний палестинец жаждет мира больше, чем средний израильтянин. У меня нет сомнений по этому поводу». И тем не менее, несмотря на свою любовь к палестинцам он с ними не знаком. Он признается: «Все мои друзья — израильтяне. У меня нет ни одного палестинского друга».
Печально. За столько лет, что Гидеон защищает палестинцев, ни он не подружился ни с одним палестинцем, и никто из них не стал дружен с ним. Очевидно, что, несмотря на предположение, которое можно было бы сделать из его статей, на самом деле его не заботят палестинцы, только евреи. Он — израильский патриот, как он говорит. Он хочет, чтобы его Израиль, его евреи были сверхлюдьми, отвечающими поцелуями на пули. Короче, он хочет, чтобы все евреи были Иисусами и умерли на кресте.
Может быть только одна причина, почему ему хочется, чтобы они были Иисусами: в сердце, в его темных углах, этот Гидеон есть величайший в своем роде еврейский расист, какой когда-либо существовал. Евреи должны вести себя как сверхлюди, потому что они таковыми являются. И до тех пор, пока они не будут вести себя как высшая раса Иисуса, он будет их ненавидеть. Он — наиболее странный тип ненавидящего себя еврея, какой вы можете найти.
Мы болтаем, болтаем, о том о сем, и когда интервью подходит к концу, я задаю ему последний вопрос: вы не будете возражать, если я присоединюсь к вам во время вашей следующей экскурсии в Палестину?
»Хорошо», — говорит он, и предлагает поддерживать связь, чтобы согласовать детали.
Я с нетерпением жду следующей недели. Гидеон идет встречаться со Страдающими Арабами раз в неделю вот уже в течение нескольких лет, и я получу возможность посмотреть, как урожденный немецкоговорящий еврей-суперрасист общается с арабами на иврите. Если это не величайший театр, то не знаю, что это такое.
* * *
Пока я еще в Тель-Авиве, израильском городe, представляющем политическое левое крыло, я иду на встречу с Уди Алони.
Уди представляется как режиссер и писатель с призом Берлинского кинофестиваля в кармане, присужденным ему министром Германии по делам экономического сотрудничества и развития Дирком Нибелем. Снова Дирк, человек занятый Развитием. Уди очень гордится своим призом Берлинале, и он не сообщает мне тот факт, что полученный им приз — это вовсе не общепринятый приз Берлинале, а я не поднимаю этот вопрос в беседе с ним.
Уди является сыном бывшего члена кнессета Шуламит Алони, матриарха левых в Израиле, и его фильм «Искусство/Насилие» в скором времени появится на многих экранах в Германии, сообщает он мне с гордостью. Шуламит, находящаяся теперь в деменции, и за которой ныне ухаживает сын, была сильным лидером, и я до сих пор ее отчетливо помню. «Она была лучшей», — говорит Уди о ней, и я соглашаюсь.
Пока мы сидим за кофе в одном из бесчисленных кафе Тель-Авива, Уди ностальгически вспоминает иное место: «Я прожил один год в Дженине, и два года — в Рамалле». Его глаза загораются, как если бы он только что упомянул о двух женщинах своей мечты.
Уди является ярким примером новых левых Израиля: левых экстремистов. Таких левых я еще не знал, левых, куда только можно дотянуться левой рукой. Гидеон не один такой. Он, Гидеон, и «политический психолог», встреченный мною ранее, являются членами нового клуба. «Люди в Тель-Авиве не верят в Бога, но все же они полагают, что Бог обещал им эту землю», — так Уди описывает нерадикальных левых. Его левизна иная. Он находится на переднем крае кампании по бойкоту Израиля и израильской продукции, — с восторженным удовольствием делится он со мной.
Если его кампания бойкота будет успешна, то он, как израильтянин, сильно пострадает. Если Израиль не сможет продавать свою продукцию за рубежом, и ни одна страна не станет продавать продукты Израилю, страна падет и люди умрут от голода. Это то, что он хочет?
В определенном смысле — да.
— В конце здесь должно образоваться одно государство, где каждый человек имеет один голос, — как он выразился.
— В таком случае, вероятно, палестинцы составят большую часть в этом государстве, и еврейское государство перестанет существовать, правильно?
— Я мечтаю об этом!
В дополнение к мечте, у него есть и кошмары.
— Для меня мысль, что в один прекрасный день я проснусь, а вокруг меня нет ни одного палестинца, это кошмар.
— Вы говорите по-арабски?
— Нет.
Это меня ошеломляет. Как люди, говорящие, что они любят палестинцев и посвятившие свою жизнь сохранению палестинской самобытности и культуры, даже не развлекают себя мыслью изучить эту культуру? Они знают Канта, они знают Ницше, они знают Сартра, они знают Аристотеля, но они не знают ни Корана, ни хадиса, ни самого арабского!
Я изучал Коран, я изучал хадис и я изучал арабский язык. Уди — любитель арабов. А я тогда кто?
Уди — еврей-самоненавистник иного сорта, нежели Гидеон Леви. Уди не израильский «патриот»; он не желает «Израиль Иисусов». Он не желает самого Израиля. Уди является нормальным самоненавистником. Он любит палестинцев не за то, кем они являются, так как он незнаком с ними, а за то, кем они не являются: они — неевреи, они враги евреев, и это делает их прекрасным народом.
* * *
Через несколько часов я сижу в грузинском ресторане за столом с израильской ученой. Она насквозь левая и любит палестинцев. Настолько, что, она продолжает повторять мне, — это уже десять раз за последние полчаса на случай если я не расслышал, — что уже долгие годы она спит с палестинцем. Они не появляются в обществе вместе, не особенно, но они занимаются сексом. Левый интеллектуал, сидящий с нами, очень этому рад и замечает в какой-то момент: «Я счастлив слышать это. Я знаю, с тобой все в порядке». Ее знание палестинской культуры равно нулю, но она делит с ней свою постель. Это вызывает уважение, не так ли?
Честно говоря, эти евреи заставляют меня скучать о палестинцах. Может быть, мне стоит посетить их только для того, чтобы прочистить голову.
Вифлеем, место рождения Иисуса, будет неплохо. Я не был там десятилетия. Поехали!
Выход Тринадцатый
Палестинцы находят «Палестинскую Богоматерь» и 368000 сионистских колонизаторов.
Единственная моя проблема: кого или что, я посещу в Вифлееме — городе, где я никого не знаю?
Ну, я мог бы встретиться с палестинским министром туризма и древностей — Рулой Майа. Она, надо полагать, расскажет о народе, о любопытных местах, сокровищах, и прочие истории.
Я иду к ней.
На двери министерства так же, как у д-ра Ехаба, табличка гласит: «Государство Палестина».
«Я родилась в Иерусалиме, жила всю свою жизнь в Рамалле и после того, как вышла замуж, переехала в Вифлеем», — рассказывает она мне, пока я сижу в ее офисе. Рула, очень симпатичная женщина — христианка. Я могу судить об этом по картине на стене ее офиса: «Палестинская Богоматерь». Я никогда не слышал про Палестинскую Богоматерь, но я не слышал и о многих других христианских дамах и святых.
— Сколько христиан живет в этом городе?
— Общее христианское население в Палестине составляет 1.5 процента.
— Почему так мало?
— Христиане уехали в 2000 году.
— Почему?
— Думаю, причина в том, что большинство христиан относятся к среднему классу и они уехали из-за оккупации.
— Сколько жителей живет в этом городе и прилегающих районах?
— В районе Вифлеема живет примерно 180000, из которых 3500 являются христианами.
У меня нет желания снова пускаться в распросы об исходе христиан из Палестины, я уже прошел через это с Ханан Ашрауи и знаю, что, не зависимо от фактов, всегда и во всем обвинят «оккупацию». И я меняю тему.
— Что бы вы чувствовали, будь здесь Гидеон Леви — человек, борющийся за права палестинцев?
— Не думаю, что он любит нас. Он — левый, борющийся против своего правительства, а не за нас.
— Хорошо ли, что в настоящее время ведутся переговоры о мире между израильтянами и палестинцами?
— Моя бабушка жила в Яффо, там она построила свой дом. И я не думаю, что это справедливо, когда люди вынуждены покинуть свою страну. Это несправедливо, даже если у нас будет соглашение с Израилем.
Она говорит о 1948 г. Она говорит о справедливости, такой, какую она бы хотела, с евреями, живущими где-нибудь в другом месте. Я стараюсь заставить ее быть точнее в своем заявлении.
— Вы предлагаете, чтобы евреи исчезли отсюда?
Она избегает мины. «Мы ведем сейчас мирные переговоры», — говорит она сухо.
— Но вы бы предпочли, чтобы евреи уехали?
— Мы ведем переговоры о мире.
— Вы предпочли бы, чтобы евреи, живущие здесь, исчезли?
Она не отвечает напрямую на этот вопрос, лишь повторяет предыдущее заявление.
Я подхожу к ней ближе и стучу по ее лбу как стучат в дверь, тем временем шепча ей в уши: «Я — ангел. Вы спите в постели. И я прихожу к вам, стучу в ваш лоб и говорю: Рула, Рула, Рула! Что бы ты хотела, чтобы я сделал с израильтянами? Скажи мне свое желание, и я его осуществлю. Неважно, что ты хочешь, я это выполню. Скажи мне, скажи своему ангелу. Скажи мне: ты хотела бы, чтобы я отправил всех евреев обратно в Европу?
Рула не может сдержаться и хохочет.
Успокоившись, она говорит: «Вы не журналист, вы политик».
— Нет, я ангел! Настоящий ангел. Скажи мне, Рула, и я выполню твое желание!
Она снова смеется. Она смотрит на меня, ее губы двигаются, но беззвучно.
— В чем дело, Рула?
— Я министр, я не могу ответить на этот вопрос.
— Попроси своего ангела о чем хочешь и скажи своими словами.
— Я могу сказать, что справедливого решения нет. Она улыбается мне улыбкой взаимопонимания лишь одними глазами и добавляет: «Вы знаете, как это интерпретировать, вы знаете, что я думаю».
Да, я знаю. Она хочет, чтобы отсюда убрались все евреи, включая Гидеона и Уди. Возможно ее желание исполнится, и Яффо будет очищена от евреев, но никто не может предсказать, дадут ли ей, христианке, дом.
* * *
Мы отлично проводим время вместе, Рула и я, и много смеемся. Она любит таких немцев, как я, мистер Тобиас, и мне она нравится. В данном случае я остановился на имени Тобиас, не Тоби, полагая, что, может, для женщин это звучит сексуальнее, и я думаю, это сработало хорошо. Но время идет быстро, и я должен уходить. Я хочу осмотреть город. Рула просит женщину по имени Сахар сопровождать меня на экскурсии по Вифлеему.
Вначале мы едем в центр города. Там между церковью Рождества Христова и мечетью Омара на площади Мангер находится здание под названием «Вифлеемский Мирный Центр». Я захожу. Я люблю мир. Внутри, как вы понимаете, представлена «мирная информация». Например, что израильтяне, или, как здесь называют, «ашкенази» — ненастоящие евреи. Они — некие особые существа, которые прошли через массовое обращение в иудаизм несколько сотен лет назад. Эта часть информации, чтобы ее уж точно никто не пропустил, предоставлена на разных языках.
На случай, если вы все-таки пропустили эту важную информацию, предоставленную вам бесплатно государством Палестина, снаружи есть еще информация об израильтянах. Да, да. Снаружи, в центре площади, есть секция: «Информация для туристов об оккупации». Я взял печатную брошюрку «Информация …» в Центре Мира и сажусь, чтобы полистать ее, поскольку Сахар хочет познакомить меня со всем. В брошюре говорится, что в конце Второй Мировой войны «368000 сионистских колонистов эмигрировали в Палестину», уничтожили палестинцев, и «высадили быстро растущие сосны», чтобы скрыть свои преступления.
Существует даже перечень источников, из которых взята информация. Наиболее значительные из них либо полностью еврейские либо финансируются за счет евреев.
Стоит заметить, что эти евреи, внуки Musulmänner, решили описать своих бабушек и дедушек, избегших печей европейского расизма, в виде банды диких зверей.
Я не могу вязнуть в этом. Надо продолжать движение. На стенах вокруг площади я замечаю плакаты, восхваляющие шахидов. Шахиды, мученики, изображены с автоматами. Как правило, шахиды — это люди, которых убили после того как они убили тех, кто «высаживал сосны».
* * *
Я намереваюсь помолиться Иисусу.
При входе в церковь Рождества Христова я вижу полицию надзора за туризмом. Не уверен, в чем точный характер ее миссии, но заметил, что вместо винтовок и пуль они держат авторучки и бумагу.
Группа туристов собирается войти в церковь, но полицейский останавливает их.
— Туристическая полиция здесь для сбора статистики, — объясняет мне Сахар.
— Откуда вы и сколько вас? — спрашивает полицейский.
— Мы из Японии, и нас семеро, — отвечает один.
— ОК. Мархабан (Добро пожаловать).
Человек отделяется от группы и подходит к полицейскому, чтобы поговорить с ним.
— Я с японцами, — говорит он, — но я швейцарец. Это нормально?
Я смотрю на него, и думаю: «Вот самое верное доказательство того, что Бог существует: кто еще мог создать такого идиота, как этот швейцарец? Большой Взрыв сделать такое не может.
Коп, для которого это не первый швейцарец, с которым он столкнулся, подмигивает мне и улыбается.
Церковь Рождества Христова, если вам хочется знать, разделена на Греческую православную, Армянскую и Католическую секции.
Как истинный христианин, я спускаюсь вниз в пещеру, чтобы поклониться точно на том месте, где родился Иисус. В двух футах отсюда — ясли. Эти два крошечных участка, как я узнаю, принадлежат двум разным конфессиям. Горе вам и проклятие Господне на вашу голову, если вы, будучи членом одной конфессии, попытаетесь молиться на площади другой.
Такова эта земля. Напряжение на каждом квадратном ее футе.
Возвращаясь к конфликту между арабами и евреями… здесь две христианские общины борются за пространство в два фута шириной, и борьба иногда превращается в насилие, а там снаружи какой-то Керри думает, что он может добиться мира между нациями.
Мимо быстро проходит монах, держа поднос с долларовыми банкнотами. Его счастье, что Иисус мертв. Будь Иисус жив, этот монах и его церковь остались бы без долларов.
***
После молитвы Сахар ведет меня к Молочному Гроту церкви — гроту, высеченному в меловом песчанике. Вероятно, сегодня палестинское правительство хочет, чтобы я молился. Молочная церковь поставлена на месте, где Матерь Божия остановилась с младенцем Иисусом, чтобы покормить его, и капля молока из ее груди упала на землю. Вот почему скалы здесь белые. У входа в церковь стоит статуя царя Давида. «Царь Давид был палестинцем”, — поясняет мне Сахар, позируя рядом с царем, чтобы продемонстрировать свое сходство, — “Он родился в моей деревне. Царь Давид был мой прапрадед». Они похожи как сиамские близнецы, того же роста и того же возраста.
— Что особенного в этой церкви?
— Матери, которые хотят иметь детей, приходят сюда, даже мусульмане. Они смешивают каменную пыль с водой и пьют, это помогает плодородию.
А я-то думал, что для этой цели нужно есть шакшуку в ресторане Makhneyidah в Иерусалиме. Вероятно, я был неправ.
* * *
Мы возвращаемся обратно в Вифлеемский Центр Мира. Теперь, помолившись, мы можем достичь истинного мира. Там мы встречаем Мариям, которая работает в центре. По доброте она позволяет мне курить в своем кабинете.
— Вам нельзя курить на улице, мусульмане вам не позволят. До 2000 года христиане составляли 95 процентов населения Вифлеема, а теперь их 1.5 процента.
— Почему христиане покинули город?
— Христиане уехали, потому что здесь нет заработка.
— А почему мусульмане не уехали?
— Они получают деньги от саудовцев.
—- А христиане не получают?
— Саудовцы дают только мусульманам.
Выкурив две или три сигареты, я отправляюсь на прогулку по улицам Вифлеема.
Вот магазин, где продают, помимо всего прочего, Иисуса и Марию из священного дерева. Джек, владелец магазина, говорит о своих маленьких деревянных божках: «Американцев заботит размер, а не качество. Немцы заботятся о качестве, а не о размере. Палестинцы любят краски…»
Старый город Вифлеем — пир для глаз волшебной красоты — в настоящий момент, просто омыт фондами развития. Я замечаю, пока иду, что почти каждый дом здесь отремонтирован любящими государствами извне. Норвегия, Италия, Бельгия, Швеция — лишь небольшая часть списка стран, на которые обращает внимание гуляющий.
Среди великолепных домов на чудесных улицах старого города разбросаны десятки магазинов, но почти все закрыты. Я спрашиваю об этом Сахар, и она отвечает, что это вина израильтян. «Оккупация», «Израиль» и «евреи» — автоматические ответы на все плохое. Израиль ушел из Вифлеема несколько десятилетий назад, но почему бы его не обвинить? Спросив местную женщину, почему в окрестности все магазины закрыты, я получаю иной ответ. «Министерство туризма [палестинское] не хочет, чтобы туристические автобусы останавливались на дороге возле магазинов. Если бы автобусы останавливались, туристы, идущие к Церкви вдоль этих улиц, заполнили бы магазины под завязку. Но правительственные чиновники не хотят этого.
— Почему?
— Я не знаю.
Я вхожу в один из домов. В нем пять комнат, две ванные, гостиная, кухня, все сделано из камня и мрамора. Дворец, возникший благодаря европейской щедрости.
Финансируют ли европейцы еврейские проекты?
Чтобы найти ответ на этот вопрос, я еду в Иерусалим и связываюсь с Иреной Поллак-Рейн из Иерусалимского фонда, одного из самых процветающих фондов Израиля. Ирена — директор секции немецкоговорящих стран в рамках Фонда. Ирен рассказывает, что ее беспокоят различные европейские инициативы, призывающие бойкотировать Израиль — BDS. «BDS является результатом многолетней деятельности, проводимой против Израиля. В немецкоязычных землях те, кто проталкивает бойкот, в большинстве случаев, немцы. В целом, немецкие фонды и немецкие правительственные спонсоры жертвуют только на совместные арабо-еврейские проекты или проекты, предназначенные только для арабов. Немцы не будут финансировать проект, ориентированный на еврейскую общину».
***
Я не хочу больше слышать о немцах, к тому же я проголодался. Захожу в симпатичное иерусалимское кафе и вижу группу немецких журналистов. Только Бог знает, каким образом все эти немцы здесь высадились, по крайней мере, мне это неизвестно.
Ну, теперь уже нет смысла убегать от немцев. «Если вы не можете победить их, присоединяйтесь к ним», — говорит английская пословица. Я сажусь и заказываю себе еду, которой можно было бы кормить ангелов, и проглатываю все в один присест. Эта страна, должен вам сказать, набита самой вкусной едой, какая только есть. Снаружи я замечаю наклейку на автомобиле: «Я вожу Yekke». Я выхожу и фотографирую ее. Двa молодых палестинца подходят ко мне и спрашивают, зачем я фотографирую старую машину. Вы знаете этого еврея Yekke? — спрашиваю я их. Они громко хохочут. Машина, — говорят они, — принадлежит их дружку, работающему в ресторане на кухне. Оказывается, старый немецкий еврей-банкир, которого я себе вообразил, на самом деле является палестинским подростком, моющим посуду.
Какая страна.
В какой-то момент я вспоминаю о «своем» немце — Гидеоне Леви, и посылаю ему email по поводу нашей совместной поездки в Палестину. Он отвечает довольно быстро: «Дорогой Тувиа, мы сделаем это после моего возвращения из-за границы. Гидеон.
Нет проблем.
Выход Четырнадцатый
Немцы на Святой Земле: живые мертвые.
В Немецкой колонии в двух кварталах от моего дома есть кладбище бывших жителей этого района, немецких тамплеров. Его обычно запирают, но сегодня оно открыто. Может, стоит зайти? В мою голову приходит мысль, что один из покоящихся здесь построил дом, где я сейчас живу. Возможно, надо отдать дань уважения. Я замечаю, что эти могилы не разрушены, в отличие от тех, на Масличной горе. И я вхожу. Это странное чувство, своего рода встреча с историей, с местом и народом, который когда-то жил. Строчка на одной из надгробных плит говорит: “Hier ruht Gottlob Bäuerle, geb. den 17. April 1881. Gest. den 12. Juni 1881. Auf Wiedersehen!”
Какая короткая жизнь! И какое мягкое трогательное окончание на плите: «Auf Wiedersehen [До свидания]!»
У Кристофа Паулюса, прожившего восемьдесят два года, на надгробной плите выгравировано: «Ухожу лысым».
Религиозный и романтичный народ, любивший свои семьи и Адольфа Гитлера. Они пришли на Святую Землю в конце девятнадцатого века в надежде приветствовать Иисуса, когда тот прибудет в дни Второго пришествия. Но Иисус не пришел, в ХХ веке пришел Гитлер, и, как оказалось, они ждали его. Британцы, правившие тогда этой землей, арестовали их и депортировали.
Они здесь жили, здесь работали в поте лица своего, здесь строили и здесь умерли.
Они ушли, и сегодня есть иные немцы в Святой Земле, занявшие их место. Я вижу их целую толпу в отеле Кинг Давид, находящемся неподалеку от кладбища. Кто они?
Это немецкие журналисты, собравшиеся здесь, чтобы принять участие в брифинге, который предложил организовать немецкий федеральный министр иностранных дел Гидо Вестервелле. Да, это не совсем пресс-конференция, а скорее попытка министра иностранных дел напомнить о себе в средствах массовой информации, некий жест, смысл которого: “Я настолько добр, что потрачу свое время на вас, а вы будьте добры ко мне”.
«Переговоры с Ливни были весьма продуктивными», — говорит он, обращаясь к министру Ципи Ливни, главе израильской команды на мирных переговорах с палестинцами. Гвидо говорит о политических проблемах этой части мира, как если бы они были его собственными. Ему хочется, чтобы два смутьяна, арабы и евреи, пожали друг другу руки и стали хорошими друзьями.
Присутствующим предлагают апельсиновый сок, фундук и шоколадные печенья, и я пробую. Я бы предпочел фалафель, но не жалуюсь. Честно говоря, сладости хорошо сочетаются с речью Гвидо. После того, как Гвидо поделился тем, чего достиг, начинаются вопросы и ответы.
“Учитывая известную историю Германии и евреев”, — спрашиваю я его, — “кем, как он полагает, считают его евреи и арабы? И кроме того: Является ли история частью его мотивации быть вовлеченным в конфликт, который не имеет к нему отношения?”
В пространном ответе он утверждает, что практически все немецкие школьники видят Израиль в качестве единственной демократии региона. Потребуется нечто покрепче, чем орешки и шоколадное печенье, чтобы убедить меня в этом абсурде, и когда я вновь открываю рот для следующего вопроса, он спрашивает, записываю ли я его. Я отвечаю, что да. Он говорит, что эту встречу нельзя записывать.
О-оп. Это означает, что я не могу цитировать его дословно, но могу написать «в общем» то, что он сказал.
Чем же Его Честь хочет поделиться с нами, что не следует ставить непосредственно в кавычки? Он рассказывает нам, к примеру, что во время поездки в Газу он встретил там маленьких детей. Они были такие чудные, и он был тронут, глубоко тронут. Все, что он делает в этом регионе, дает он нам понять, он делает ради этих детей.
Он также говорит о ядерной программе Ирана, которую он считает опасной не только для Израиля, но и для остального мира. Если Иран будет иметь ядерное оружие, говорит он, остальные шесть государств тоже будут иметь его.
Я не следил за всеми его публичными выступлениями, и возможно, он говорил то же самое и на других встречах раньше, но это так симпатично выглядит — это «мы вместе» сидим здесь и беседуем. Auf Wiedersehen.
Немецкий посол, сидящий справа от Гвидо, выглядит немного скучающим. В какой-то момент он даже вытаскивает свой смартфон и занимается им.
* * *
Министр иностранных дел Германии — не единственный немец, трудящийся ради мира на этой земле. Немецкий фонд Конрада Аденауэра (KAS) также усердно занят миротворчеством и желает вселить мир в сердцах арабов и евреев. Арабы и евреи, которых они имеют в виду, не журналисты, а учителя, люди, которые больше связаны с детьми, нежели с фундуком. Вопрос заключается в том, как этого добиться, и им пришла в голову чудесная идея: пусть два антагониста встретятся и влюбятся друг в друга или, по крайней мере, подружатся друг с другом, и тогда они привьют эту только что найденную любовь и понимание в сердца детей, которых они учат. Так как люди KAS имеет в виду арабов и евреев, планируемое примирение не может иметь место на территории, за которую обе стороны в настоящее время борются. Следует найти некую нейтральную территорию, страну, на которую ни один из учителей не будет смотреть, как на свою собственную, где KAS мог бы организовать многодневную мирную конференцию. Слава Богу, есть Иордания, и KAS арендует иорданский отель для этой цели. Интересно будет посмотреть, как будет проходить эта встреча.
Выход Пятнадцатый
Вас сердечно приглашают на вдохновленный немцами трехдневный романтический танец в Иордании, исполняемый любящими мир и арабов немцами.
KAS (точнее его филиал в Израиле) находится в Иерусалиме, и поездка должна была бы занять около тридцати минут легкой езды, если пересечь границу по мосту Алленби (мосту Короля Хусейна). Это очень легко, но как известно, на Ближнем Востоке ничего легко не бывает. Иорданцы, это длинная история, не позволяют израильтянам проезжать по этому мосту в Иорданию. Вместо этого они предлагают им использовать другой мост — на севере. Это означает, что мы должны проехать весь путь на израильский север, въехать там в Иорданию, а затем проделать весь путь обратно на юг по иорданской стороне. Продолжительность поездки вместо тридцати минут девять часов. KAS снял хороший автобус для поездки, и я доволен. Я разговариваю то с тем, то с другим попутчиком, и в этот момент звонит телефон сопровождающего нас сотрудника KAS. Одна из участниц, ключевой докладчик этого мероприятия, позвонила, чтобы сказать, что она не приедет. Палестинская католическая школа, где она работает, велела ей не ехать; они не хотят, чтобы она встречалась с евреями, и их не заботят немецкие усилия по примирению. Я подслушал этот разговор и мне интересно, проинформируют ли нас об этой замечательной причине отмены доклада? Нет.
На одной из наших остановок я заговариваю с израильским преподавателем, таким же курильщиком, как я, и спрашиваю, почему он здесь и что им движет. Он отвечает, что я глупец, если сам еще не понял: ведь палестинцы правы, утверждая, что это их земля, поскольку они жили здесь до евреев, и он хочет встретиться с ними и высказать им свои мысли. К тому же он рад посетить арабскую страну такую, как Иордания, где он никогда не был раньше.
Этот парень уже любит палестинцев, с какой же целью его сюда пригласили? Я делюсь этим сомнением с ним; и он удивляется, почему меня это удивляет. «Здесь все израильтяне такие, как я. Зачем бы мы поехали, если бы так не думали?“
Когда я начинаю размышлять об этом, то прихожу к выводу, что он прав, но теперь я не понимаю, в чем смысл конференции. Может быть, идея заключается в том, чтобы убедить палестинцев любить евреев. Возможно, не правда ли?
Женщина, ответственная за это событие, — немка, впервые услышавшая об Израиле от израильского знакомого ее родителей. Он-то и предложил ей приехать в Израиль, когда она была молоденькой девочкой. Не имея лучшего занятия, она поехала в еврейское государство, полюбила его, а заодно и красивого араба. Теперь они живут в районе, где нет евреев, и где ни один араб не продаст и не сдаст в аренду жильё еврею. Это такая трогательная любовная история, что я уверен, Эжен Ионеско оценил бы ее по достоинству, доживи он до того, чтобы ее услышать.
Время течет, и в конце концов мы подъезжаем к границе с Иорданией. Я замечаю, что в нашей группе один из израильтян имеет венгерский паспорт в дополнение к своему израильскому. В этом паспорте нет ни одного штампа, владелец им никогда не пользовался. Он заполучил его на всякий случай. Он хочет иметь место, где он сможет поселиться, если Израиль исчезнет с карты Земли. Многие израильтяне, говорит он мне, приобретают европейские паспорта на всякий случай. Этот человек молится о мире, но я подозреваю, что он атеист.
Ожидание на границе растягивается на несколько часов. Должно быть, очень перегруженный переход, говорю я себе, и я выглядываю, чтобы посмотреть, сколько машин проезжают из Иордании и сколько — в обратную сторону, чтобы пересчитать их поштучно. Так, общее количество машин, проехавших из Иордании, две. Теперь считаю количество автобусов, едущих в Иорданию. Один. Туристы из Азии. Ого.
В зале ожидания чиновник на паспортном контроле просматривает предоставленный KAS список людей, приехавших в королевство для заключения мира, и помечает синей ручкой все еврейские имена. Он подсчитывает количество евреев, и лицо его при этом очень серьезно. Он выходит, затем возвращается и выдает визы. Израильтяне-евреи получают групповую визу; имеется в виду, что ни один из них не может пойти, куда ему вздумается, по собственному желанию. Я получаю нормальную визу; я не еврей. Мы уже почти садимся в автобус, который повезет нас назад на юг по иорданской стороне, когда нам говорят, что никаких остановок в пути не будет, в отличие от того, что мы имели, пока ехали по израильской стороне. Ни мороженого, ни колы, ни туалетов. Сходите в туалет сейчас, советуют нам, так как, прежде чем вы увидите туалет снова, пройдет какое-то время. Никто не говорит нам, почему так, и никто не просит объяснений. Причина очевидна: еврею находиться в арабской стране небезопасно, но никто не хочет этого слышать, и меньше всех сами евреи. У нас миссия мира, а не миссия мочеиспускания. Интересно наблюдать людей в этом автобусе, выдающихся учителей будущих лидеров: арабы держатся с арабами, евреи — с евреями.
Так делается первый шаг в заключении мира в немецком стиле.
Но мне не следует преуменьшать ими сделанного. Ведь, правда в том, что KAS добился значительного продвижения: немцы оплатили эту поездку, турагентство, с которым заключен контракт на поездку, является еврейским, распорядитель поездки и водитель автобуса — палестинцы, туалеты остались пустыми, а отель, куда мы в ближайшее время прибудем, иорданский.
На сегодняшний день, даже американский президент Барак Обама не в состоянии совершить такое чудо.
Мы проезжаем через иорданские города и деревни. Большую часть пути я вижу недостроенные дома, бесконечно повторяющееся лицо короля Абдаллы на плакатах и кричащую от ужаса бедность. Большинство жителей здесь палестинцы, и я спрашиваю себя, почему Каталония не возводит чудесные белые особняки здесь. Это была бы прекрасная помощь.
Мы прибываем в отель-спа на иорданской стороне Мертвого моря. Открытие сессии назначено на следующее утро. Реальные мирные переговоры между арабами и евреями, организацией которых занят госсекретарь Джон Керри, и которые, конечно же, никак не связаны с нашими усилиями, начнутся тоже завтра. В качестве предисловия к мирным переговорам Керри ракетой обстрелян город Эйлат; она была перехвачена системой противоракетной обороны «Железный купол».
* * *
Когда приходит время начать наш семинар, мы вновь встречаемся. На креслах мы находим распечатанную программу, в которой сообщается, что проект финансируется Европейским Союзом.
Материалы на английском языке. Еврейские докладчики говорят, заикаясь, на плохом английском, арабские говорят четко и на английском, и на арабском, а гость из Норвегии, выражается на прекрасном английском и сообщает нам, что он здесь по собственной воле, что означает, что никто ему не платил. Истинно праведный человек, и хорошо, что он делает это достоянием общественности. И так как он уже здесь и такой замечательный, он и будет выступать в качестве нашего основного докладчика, заменяя ту, которая отменила свое участие.
Существует лишь одна проблема: большинство людей здесь не понимают английского. Когда я заговариваю с кем-нибудь на английском, спрашивая, например: «Откуда ты?» Я получаю ответ, причем, не на английском, смысл которого: «Доброе утро». KAS, я подозреваю, хотел, чтобы мероприятие было «международным», и английский — это отлично. Но шутки в сторону. Это, безусловно, замечательная идея — собрать людей, не понимающих друг друга, и таким образом обеспечить возможность им друг с другом не разговаривать. Это глубокая концепция, и я собираюсь обсудить ее в многотомной книге, котoрую планирую об этом написать.
Речи сказаны, по крайней мере, на данный момент, и сессия началась.
Активистка мира из Израиля предлагает нам отставить стулья в сторону и встать так, чтобы образовать круг. “Мы не будем касаться друг друга руками”, — говорит она. Под начавшуюся арабскую музыку нам надо представить, что мы находимся в кухне, занятые приготовлением пищи.
На следующем этапе, после того, как мы совместно «приготовили еду”, мы должны, стоя лицом друг к другу, начать разговор. Я предлагаю руку иорданской женщине в хиджабе рядом со мной, что оказывается явным нарушением правил, ибо она не может здороваться за руку с мужчиной, как она объясняет. Иорданец, пожимающий-таки мне руку, спрашивает, не еврей ли я. Я отвечаю, что не помню, кто я, но, если я не ошибаюсь, то я не еврей и не араб. Он обдумывает это и говорит, что я должен быть либо тот, либо другой. Я отвечаю, что я немец. «Добро пожаловать в земли Его Королевского Высочества Абдаллы».
Следующий этап: в динамиках появляется западная музыка, и нам предлагается танцевать. Я смотрю на танцоров, ни один из которых не в состоянии двигаться хоть сколько-нибудь изящно, и на мгновение мне кажется, что я только что попал в психиатрическое учреждение. Это выглядит действительно странно, но люди, кажется, хорошо проводят время. Я думаю, для них это своего рода спорт. Сжигание калорий в тренажерном зале не нуждается в ритме, не так ли? Возникает страшная путаница; и распорядительница немка предлагает прерваться, чтобы выпить кофе. Видимо попытка координировать ноги — для нее пытка.
* * *
Во время перерыва на кофе я познакомился с несколькими иорданцами из города Зарка и с рядом палестинцев из Иерусалима, но я не смог найти ни одного палестинца с Западного берега. Мне сказали, что здесь есть делегация из Рамаллы. Где они? Мужчина вызвался показать мне делегацию из Рамаллы. Но он их тоже не нашел. Это не означает, что их нет, они здесь. Где? В туалете, говорит он. Все представители Рамаллы мочатся в одно и тоже время.
Через какое-то время он обнаруживает одного из пи-пи-мейкеров. Вон там, говорит он, стоит группа из Рамаллы. Я подхожу к указанному человеку. Он из Рамаллы? Да, это правда, говорит он. И в какой школе Рамаллы он преподает? О, нет, он преподает в Иерусалиме. А где его друзья, люди из Рамаллы? Они — в Рамалле, естественно.
Не здесь? Нет, не здесь. В Рамалле.
Рамалла — это круто.
Есть большое различие между тем, чтобы иметь здесь, в этом отеле, людей из Рамаллы или из Иерусалима. Иерусалим находится под управлением Израиля, и его арабам не надо ехать в Иорданию, чтобы встретиться с евреями. А вот в Рамалле, местонахождении палестинского правительства, нет ни одного еврея, и если бы его арабы встретились с евреями, KAS могла бы претендовать на успех в деле сближения народов. Но делегация из Рамаллы то ли мочится в каком-то иорданском туалете, то ли поедает фалафель в Рамалле.
Что KAS себе думает?
Это немецкое мирное мероприятие стоит около 200 тысяч шекелей (около 45000 евро), сказал мне один из организаторов. Что ж, по крайней мере, это дешевле, чем хамам в университете Аль-Кудс.
Я наблюдаю людей и замечаю поразительное различие между арабами и евреями. Евреи переполнены желанием казаться приятными, тогда как арабы горделиво ходят, подняв головы. И настолько же, насколько евреи пытаются скрыть свою культуру, и ни один из них не надел какую-то характерную израильскую или еврейскую символику, настолько арабы демонстрируют свою с чувством собственного достоинства.
После перерыва вся группа делится на три части, каждой предназначена своя комната: палестинцам, иорданцам и израильтянам. Я предполагаю, что именно так можно убедить людей любить друг друга: разделив их. Есть одно интересное условие: в комнате не должны разговаривать о политике.
Я иду проверить палестинскую группу, но мне не позволяют зайти. Так что я ожидаю, пока они закончат, чтобы выяснить, кто же они такие. Блондинка, брюнетка, ещё брюнетка, и несколько иерусалимцев выходят и все говорят друг с другом по-английски. Оказывается, эта палестинская группа состоит из иностранцев, преподающих в палестинских школах, и пары иерусалимцев.
* * *
Я трачу некоторое время, чтобы поболтать с британцем по имени Варвик, генеральным директором отеля-спа на Мертвом море. «Моя жена, — говорит он мне, — палестинка из Вифлеема».
Мусульманка?
— Христианка. Англиканская церковь.
— Когда она уехала из Вифлеема?
— В 1950-е годы, когда израильтяне заняли город.
— Подождите, разве израильтяне были в Вифлееме в 50-е годы?
— Дайте проверить.
Он берет свой смартфон и проверяет. «О, 1967,»— исправляется он.
Хорошо, что он знает, как пользоваться Google, чтобы выяснить, когда его жена оставила Вифлеем. Люблю британцев.
* * *
Я возвращаюсь на семинар KAS.
Входя, я протягиваю руку одному из арабов. Он спрашивает: «Вы еврей?» «Нет, — отвечаю, — я наполовину американец, наполовину немец». Он пожимает мне руку.
Наступает вечер. Ужин закончился, и мы сидим снаружи, слушая местную музыкальную группу, играющую громкую арабскую музыку. Я предлагаю одному из израильтян, тому, для которого это его первое посещение арабской страны, показать Амман. Амман — очень красив, говорю я ему, и я не против свозить вас в столицу. Он умирает от желания увидеть Амман, говорит он мне, но ему не разрешают выходить из отеля.
Почему?
KAS предупредила его: «Я не могу выходить из отеля. Нам всем сказали об этом. Иордания небезопасна для евреев. Всего несколько дней назад иорданский депутат парламента призвал к похищению израильтян в Иордании, если они там появятся, чтобы удерживать их в заложниках».
В перерывах между музыкальными ритмами я подсаживаюсь к иорданской даме.
— Я хашемитская иорданка, — представляет она себя. И в настоящий момент она делает докторат по философии. Она живая, независимая и до сих пор не замужем. Пока не найден мужчина, подходящий для нее, говорит ее мама, а в ее традиционном обществе такие вопросы, как брак решает мама.
Это не первый раз, когда она приняла участие в немецкой мирной инициативе.
Она любит немцев и имеет вполне определённое мнение об евреях.
— Хочу быть с вами честной, я всегда считала, что евреи это такой вид животных.
— А что вы думаете сейчас?
— Меня возили в Иерусалим посмотреть на Аль-Аксу и Гроб Господень. Побывав там, я увидела страну и то, что евреи построили. Я не знала, что они построили города, но когда увидела, что они построили, я поняла, что они не собираются покидать этот регион.
Так кто же такие евреи, что вы теперь думаете о них?
— Оккупанты. У меня нет никаких проблем сказать вам это. Это правда.
— Вы не будете возражать, если кто-то из них приедет сюда, чтобы жить здесь, в Иордании?
— Нет, они не должны приезжать сюда. Нет!
— А как насчет американцев?
— Каких американцев?
— Обычных американцев, добрых христиан.
— Они могут приезжать жить с нами. Нет проблем.
— А как насчет американских евреев?
— Нет, нет. Они не должны иметь права здесь жить. Нет.
— В Иордании нет евреев?
— Извините, нет.
— Вы верующая христианка?
— Да.
— А Иисус Христос был евреем?
— Нет. Евреи его убили!
— Разве это означает, что он не мог быть евреем?
— Если бы он был евреем, евреи бы его не убили!
— А кто убил Саддама Хусейна?
— Почему вы спрашиваете?
— А кто убил Муаммара Кадафи?
— Что вы пытаетесь этим сказать?
— Скажите вы мне. Вы собираетесь получить докторскую степень, вы должны быть в состоянии отвечать на такие вопросы.
— Они оба были арабы, и арабы их убили.
— Что это значит, мой дорогой доктор?
— Хорошо, я вас поняла. Если евреи убили Христа, это не доказывает, что он не был евреем. Действительно. Я никогда об этом не думала, но теперь я поразмышляю об этом.
— Кстати, откуда вы знаете, что евреи убили Иисуса?
— Все знают.
— А что говорит Священная Книга?
— В Иордании учат, что евреи его убили. Все учат этому: римляне, протестанты.
— Но что говорит Священная Книга?
— Не знаю. Я должна об этом подумать.
— Зачем думать? Почему бы не посмотреть в Священную Книгу; откройте ее и прочитайте?
— Не евреи?
— Священная Книга говорит, что его убили римляне.
— Это для меня новость.
— Может быть, сегодня или завтра, вы откроете Священную Книгу и посмотрите?
— Завтра я хочу с вами сфотографироваться. Хорошо?
— В любое время.
Мы говорим друг другу до свидания и спокойной ночи.
* * *
Рамзи Нацаль, владелец отеля-спа на Мертвом Мертвое, рассказывает мне, как возник его отель. Немецкое туристическое агентство в течение многих лет возило немецких пациентов больных псориазом на Мертвое море в Израиле. В 1986 году руководители компании пришли к Рамзи с идеей: они будут отправлять своих пациентов в Иорданию, если он построит отель на иорданской стороне моря. Некоторые люди проделывают весьма большую работу только для того, чтобы евреи зарабатывали меньше.
***
Пока участники мероприятия заняты выкрутасами наподобие танцевальных па, я разговариваю с ведущим специалистом нашего KAS семинара, норвежцем — профессионалом по «Решению конфликтов».
Поскольку ему не оплатили приезд, я прошу его объяснить, зачем он здесь, почему его это волнует и что именно побудило его приехать. Короче: Как возникают такие благодетели?
Что делает человека героем?
Он поражен моим вопросом. Разве я не знаю, что суть норвежской культуры — заботиться о людях, рассуждает он?!
— Нет, я не знаю. Действительно? И он такой? А заботят ли его, например, другие конфликты: хуту и тутси, курды и тибетцы, чеченцы и албанцы, иракцы и копты, афганцы и цыгане, упоминая лишь некоторые?
Он бросает на меня судорожный взгляд, ему хочется понять, на чьей я стороне. Вы е…, — начинает он спрашивать, но останавливается перед звуком «в».
Это сложный момент. Я даю тишине повиснуть на минуту, чтобы ее ощутить. Затем позволяю себе смилостивиться и говорю ему, что я немец.
Он успокаивается: немцы — это неплохо, — и мы продолжаем разговор.
Что люди в вашей стране думают об арабо-израильском конфликте? — спрашиваю я. На чьей они стороне? На этот вопрос ответить ему очень просто; он интеллектуал и свое дело знает. Девяносто процентов норвежцев на стороне палестинцев, — говорит он мне, поскольку считают, что Израиль это — расистская страна, Израиль — государство апартеида. А вы сами что думаете? — спрашиваю я. Что ж, он полагает, что его соотечественники правы. Норвежцы, говорит он, чувствительны к страданиям слабых меньшинств. Они всегда были такими и всегда будут. Такой была история Норвегии, и таким будет ее будущее. Чудесный народ.
А не может ли он рассказать мне, как норвежцы себя вели во время Второй Мировой войны, спрашиваю я.
Ему хочется знать, зачем я сую нос в историю его страны.
Я же немец, напоминаю я, а немцы вечно говорят о Второй Мировой войне. Такая у нас странная привычка.
Он смотрит на меня с неловкостью, но такой как он норвежец не будет врать такому как я немцу.
Мы не любим признаваться в этом, говорит он тихим голосом, но мы сотрудничали с нацистами.
Я надавливаю посильнее и спрашиваю, включало ли это отправку евреев в печи.
Да, говорит он, его руки немного дрожат и лицо передергивает нервный тик.
Не странно ли это, делюсь я наблюдением с этим ученым, что такой народ как норвежцы, который всегда был чувствителен к страданиям слабых меньшинств, посылал беззащитное меньшинство, евреев, в печи?
Он не отвечает.
К счастью для меня, он считает меня немцем. Если бы он знал, что я еврей он, вероятно, сказал бы, чтобы я «прекратил жаловаться снова и снова на события Второй Мировой войны».
К счастью для него, KAS меняет курс и решает оплатить ему участие в семинаре. Заслуги перед организацией человека, считающего евреев расистами, а палестинцев — чистыми душами, слишком дороги, чтобы остаться неоплаченными.
* * *
Семинар KAS закончился, и назад в Израиль я отправляюсь самостоятельно более коротким маршрутом. Я сажусь в совместное такси в Иерусалим и оказываюсь рядом с интеллигентно выглядящей женщиной.
Мы разговариваем.
Она из Вифлеема и работает на неправительственную организацию, связанную с экологическим просвещением. Сколько существует НПО в этой земле? — спрашиваю я ее.
— Тысячи. В одном только Вифлееме их около ста.
Ее зовут Нур, и она действительно интеллектуально развита. Она многое изучала и старается применить то, что знает, на практике. Ей хорошо платят, говорит она, и ей живется удобно, благодаря американцам, немцам, и остальным странам ЕС, которые платят ей зарплату.
— В Палестине экономика НПО. Палестина является страной НПО. Мы называем это «НПО Палестина». Кто платит нашим государственным лидерам? НПО. Здесь почти ничего не производят и ничего не выращивают, за исключением НПО. Вот так.
— Вы этим довольны?
— В краткосрочной перспективе, да. Но в конечном счете, это нас убьёт. Однажды НПО исчезнут, и мы останемся ни с чем. Это не нормально, когда страна живет на подачки. У нас слабое правительство, и в один прекрасный день мы за это заплатим. Это не естественно.
— Вы знаете другие страны, живущие так?
— Только Палестина.
— Ну, Западный мир только о вас и беспокоится!
— Нет. Это евреи сказали им это делать!
— Что?
— Они осыпают своими деньгами Палестину, потому что, не давай они деньги палестинцам, это должны будут делать евреи; ведь Израиль является оккупирующей силой, а оккупанты обязаны платить народу, который они оккупируют.
— Действительно так? Европейцы и американцы хотят сэкономить деньги евреев?
— А иначе зачем бы они это делали?
— А где в Иордании вы были с вашей НПО?
— В Акабе.
— Что вы там делали?
— У нас был трехдневный семинар для учителей с целью помочь им разработать курс об охране водных ресурсов и окружающей среды. Еще один семинар для учителей, организованный другим НПО, и тоже в Иордании. Неплохо бы узнать, сколько НПО устраивают семинары в Иордании в каждый данный момент.
Перед тем, как я покидаю отель, британец Варвик говорит мне: «Здесь все, что угодно может случиться. Если кто-то подойдет ко мне и скажет: «Там над отелем летают козлы», я только спрошу: «Сколько?»
* * *
Вернувшись домой, я сажусь почитать, что нового в мире, и вот, пожалуйста:
- Более пятисот египетских сторонников движения Братьев-мусульман было убито египетскими силами безопасности; Активисты Братьев-мусульман сожгли сорок коптских церквей.
- Генеральный секретарь Организации Объединенных Наций, находящийся в настоящее время на Ближнем Востоке, призывает к миру и стабильности.
Звучит неплохо, правда? Есть только одна загвоздка. Секретарь ООН не в Египте; он — в Израиле. Тысячи и тысячи умирают в эти дни на Ближнем Востоке, но ООН занята Израилем. Вы должны быть норвежской или немецкой НПО, чтобы считать, что это имеет смысл.
Выход Шестнадцатый
Кошки, ООН и Избранные в Золотой одежде.
Поскольку люди разочаровывают меня, я задумываюсь, не пришло время ближе познакомиться с моими кошками.
Я выхожу в садик, но завидев меня, они убегают. Я прихожу к выводу, что они меня не желают, и строю планы, как бы KAS мог заставить их меня полюбить. Сначала я вспоминаю о танцевальных пируэтах KAS, но это требует от меня вливания 200000 шекелей. Может быть, я должен позвонить в Зуркамп в Берлине (это — мои издатели), чтобы они немедленно перевели деньги на такое великое дело. Но затем я думаю, почему бы не попробовать отнестись к кошкам с тем же уважением, с каким я отнёсся к Хашимитской даме?
Хотелось бы иметь здесь какие-нибудь косточки, но у меня их нет.
Молоко. Вот что у меня есть. Я иду в дом, беру суповую тарелку, Наливаю в нее молоко и выставляю снаружи.
Это кошерное молоко, и я надеюсь, кошки воспримут его хорошо.
Я возвращаюсь обратно в дом и наблюдаю.
Одна кошка подходит пить и приканчивает молоко в минуту.
Должно быть, ее мучал голод или жажда, а, может, и то и другое.
Я даю ей еще.
Влезает другая кошка. Эта крупнее и сильнее.
Первую все еще мучает голод или жажда, и она ждет, чтобы та, что сильнее, позволила ей попить еще, но та, что сильнее, не дает.
Тарелка снова чиста.
Я наполняю тарелку еще раз.
Сильная пьет первой, но затем чуть отодвигается назад.
И первая кошка пробует удачу. Она лакает четыре-пять раз, пока сильная приближается к тарелке.
Тарелка снова пуста, и я снова ее наполняю.
Теперь сильная позволяет первой кошке пить вместе с ней.
Так проходит еще минута, а затем сильная аннулирует свое разрешение, и слабая уходит.
Сильная наслаждается над тарелкой сама, но потом немного отодвигается.
Слабая возвращается.
Я наблюдаю кошек, существ, с которыми я только что познакомился, и думаю: уличные кошки очень умны, особенно эти бродячие кошки, и они знают правила природы лучше меня. Правило, здесь соблюдаемое, насколько я могу судить, это: “Сила диктует право”. Являются ли люди такими же или они отличны? Генеральный секретарь ООН, который сейчас находится на этой земле, представляет собой как бы коллективное человеческое тело, решающее, время от времени, навязать санкции против определенной страны по своему выбору или даже санкционировать вторжение в такую страну. На практике такие решения ставятся на голосование в Совете Безопасности ООН, т.е. на голосование членов, этот совет составляющих. Кто же они? Ну, члены этого совета меняются, кроме важнейших из них, постоянных членов, имеющих право вето. Ими являются Китай, Франция, Россия, Великобритания и США. Как они туда попали? Они победители Второй Мировой войны. Что отсюда следует? Сила диктует право. Как у кошек на улице. Много раз, идя по улицам этой страны, я вижу автомобили ООН, припаркованные там, где простые люди типа меня этого делать не могут, ибо у них есть иммунитет, а у меня нет. Сила диктует право. Кроме того, при ООН действует специальное агентство под названием UNRWA (по оказанию помощи и организации работ для помощи палестинским беженцам), которое, согласно литературе, помогает пяти миллионам палестинских беженцев. Откуда они взяли такое огромное количество, я не знаю; возможно, следует посетить лагерь UNRWA за период моего нынешнего путешествия.
К настоящему моменту кошки исчезли, вероятно, занявшись социальным общением на тротуарах и под припаркованными машинами, а у меня небольшая проблема. Сейчас вечер пятницы, и я в Иерусалиме, где все закрыто. Чем занять свое время?
Ну, харедим, добившиеся, чтобы сегодня все бизнесы были закрыты, не сидят дома, бездельничая. Они развлекают себя занятиями святыми; почему мне не присоединиться к ним?
* * *
Я беру свой zekel Beiner («мешок костей», то бишь себя) и отправляюсь к самым ультра, в группу Толдос Аарон, к тем, чьих последователей я посетил несколько недель назад. Я облачаюсь в белую рубашку и черные брюки, прячу мой iPhone и сигареты, и тем и другим запрещено пользоваться в субботу, и надеваю черную кипу. Жизнь — это маленький театр.
Ребе (великий рабби) уже должен вернуться из своего летнего отпуска в Австрии, и в эту ночь, в 11:00 вечера, как мне сказано, будет давать Тиш. Это означает, что он будет есть в пятницу вечером в общественном месте, заполненном своими последователями, которые будут стоять вокруг него, наподобие святых ангелов.
Я вхожу к Толдос Аарон.
Место пусто.
Что случилось с Тишем?
Ну как я мог забыть! Я же жил в таких кварталах, и мне бы следует знать. Да, Тиш начинается в 11 часов вечера, но эти 11, на самом деле, не 11! Это в остальной части Израиля 11:00, но здесь у людей свои часы, небесное время, и в соответствии с их временем сейчас только 10:00 вечера.
Добрая весть, однако, заключается в том, что есть еще один Тиш в этом же квартале. У отца Ребе, который был известен своими чудесами, было двое детей, и когда он умер, хасидская династия разделилась на две части. Другой Ребе начинает свой Тиш в 10:00 вечера по небесному времени, т.е. именно сейчас, в 11:00.
Я иду туда. И там действительно начинается Тиш. В шабат или, как здесь произносят, в шабес, последователи Ребе одеваются в праздничную одежду, означающую здесь надевание большей, чем обычно, хасидской шапки, называемой штраймл, и золотого платья с тонкими синими полосами, а также специального бело-золотого пояса — гартель.
Они выглядят исключительно красиво, потрясающе красиво. Эти мужчины, позвольте вам сказать, единственные мужчины среди человечества, которые знают, как одеваться. Картинка. Одним словом, они смотрятся восхитительно. Как это случилось, мне немедленно хочется понять, что все остальные мужчины на планете одеваются в самые уродливые из одежд, известных человеческому разуму? Не говоря уже о большинстве моих друзей-геев, которые полагают, что мужская одежда означает футболки. Подойдите сюда, о вы, геи, и посмотрите, как на самом деле могут выглядеть красивые мужчины!
Потрясающее зрелище.
У этих красавцев занимает считанные минуты превратить синагогу в арену с трибунами, на которых они будут стоять и смотреть, как их Ребе ест и пьет. Мужчины смотрят, как мужчина ест.
Это гей-шоу, или что-то иное?
Нет-нет. Не дай Бог. Ребе — святые, и смотреть, как они едят и пьют — лучшее лекарство от всех болезней души и тела.
Ребе стоит перед своим королевским креслом, а в это время множество людей в золотом смотрят на него и поют: «Ай ай ай, па, па, па, ла, ла, ла, да, да, да, ай, ай ай, ой, ой, ой, ай, ай, ай». Снова и снова, все громче и громче.
Два каравая хлеба, хала, лежат перед ним. Каждый размером со среднюю ракету, покрытые богато украшенными тканями. Вокруг него золотые и серебряные кувшины и кубки, ярко сияющие, типа и стиля таких, какими владеют богатейшие короли. Шесть служащих, называемых здесь шамашим, стоят готовые ему услужить.
Он сморкается.
Все смотрят, как святой человек сморкается.
Это важно знать.
Служитель наливает вино.
Все начинают петь.
И, только начав, сразу останавливаются.
Ребе поднимает свою чашу вина.
Все опять поют. Громко.
Ребе открывает рот. Тихо, с нераспознаваемой дикцией, так что я с трудом могу расслышать гласные. Полная тишина. Затем он издает что-то слабым голосом, но его последователей это не волнует. Он святой человек, непосредственно связанный с Богом, и Бог понимает все, что он говорит. Бог понимает язык собак, кошек, львов и птиц, и уж, конечно, он понимает язык этого Святого Ребе.
Время движется. Скоро полночь, а это означает 11:00 вечера по небесному времени, и я хочу посмотреть другого Ребе.
Я иду туда. Ребе еще не пришел, пока только последователи, они ждут его. Они тоже в золотом. Довольно многие, кстати, блондины. Это самая высокая концентрация светловолосых евреев, которую я когда-либо видел на этой земле. Светловолосые евреи, одетые в золото. Отличное сочетание.
Пока он не пришел, я интересуюсь, что изучают мужчины в золотом в этом месте. Читаю: «В пятницу, в рамках подготовки к святому шабату еврей должен подстричь свои ногти. Как подстригать ногти? Следующим образом: сначала подрезать ноготь четвертого пальца левой руки, а затем второго пальца, затем пятого, затем третьего, и затем большого. Сменить руку и начать подрезать ноготь второго пальца, а затем четвертого, затем большого, третьего и пятого. Делайте так, и вы будете спасены».
Бинго.
Ребе входит и около тысячи последователей приветствуют его пением: «Ай, ай, ай», — которое нескончаемо. Этот Ребе выглядит поэнергичнее своего брата, что может объяснить, почему у него больше последователей.
Ребе издает какие-то болезненные звуки, а они слушают. Не знаю, возможно, боль — результат его ностальгии по австрийскому отелю. Он делает попытку пропеть что-то, и они громко отвечают: «Ой, ой, ой».
Если сюда придет посторонний нерелигиозный человек, то он, вероятно, подумает, что эти люди — полные дураки, сектанты с промытыми мозгами, которые восторгаются, наблюдая, как чихает их предводитель. И этот посторонний на самом деле будет прав. Это напоминает мне, что я чувствовал, когда я наблюдал образованных людей в Штатах и в Европе, кричащих от волнения, когда они наблюдали президента Барака Обаму, делающего жест рукой или морщащего нос.
Не похожи ли во всех смыслах эти люди в золотом на светских интеллектуалов Тель-Авива? Ни в коей мере. Здешние евреи, хотя они такие же антисионисты, как и их братья в Тель-Авиве, — гордый народ, и одеты они в миллион раз лучше, чем те. Они Избранные в Золотой одежде, горячие и красивые.
* * *
Я оставляю Горячих Парней и возвращаюсь к своим уличным кошкам. Но не вижу их. И все же наливаю для них большую порцию молока на всякий случай. В течение нескольких секунд они слетаются, бог знает откуда, все семейство плюс новые родичи, которых я никогда раньше не встречал, и все пьют вместе. Двое, бесстыдно и прямо перед моими глазами, начинают заниматься любовью в моем Святом саду на всеобщее обозрение. Если бы Избранные в Золотом видели это, они бы кричали свое «Ой, ой, ой» так громко, что все умершие на Масличной горе выскочили бы из своих могил в танце экстаза.
В Египте люди мрут, как мухи, в Немецкой колонии кошки занимаются любовью.
А я иду спать.
(продолжение следует)
