Эти финансируемые ЕС НПО знают, какие именно гиды им нужны, такие, как Итамар. Другими словами: НПО ищут в этой стране «лучших» евреев, бывших евреев, которые гарантированно расскажут об Израиле и его евреях самое худшее. Почему, Бога ради, ЕС финансирует их?
Тувиа Тененбом
Поймать еврея
Главы из книги
Перевод Марка Эппеля
(продолжение. Начало в №2-3/2017 и сл.)
Выход Семнадцатый
Европейская комиссия спонсирует приезд итальянских подростков на Святую Землю для того, чтобы сфотографировать бездомных палестинцев.
Время течет, и я встречаю самые разные типы людей и скачиваю всевозможные виды приложений на свой iPhone. Например, такое, которое способно сообщить, какой городской автобус находится ко мне ближе всего. Удивительно, как такие вещи работают, реальная жизнь на чипе. Не надо напечатанных автобусных расписаний на каждой остановке, нужен только iPhone. Почему не могут сделать такое же в Нью-Йорке? Мой iPhone соединяется с GPS автобусов в окрестности, и мне говорят, где автобус находится в любой момент. Неужели, правда? Давайте посмотрим, какие автобусы сейчас вокруг? iPhone говорит, что приближается автобус № 18. Вон там? Да, прямо впереди я вижу, как он подкатывает. Я пропускаю его и оглядываюсь. Я вижу группу солдат бедуинов, которым, кажется, вполне комфортно в армейской форме. Вот несколько русских. А вот куча американских религиозных евреев, говорящих с Лос-Анджелеским акцентом. Класcно. А вот немецкий парень, который меня приветствует. Вот группа французов, а вон пара эфиопов, дальше — еще несколько немцев, а за ними — британцы. Эта улица похожа на Организацию Объединенных Наций, только без Совета Безопасности, ни у кого нет права вето.
Я сажусь на следующий автобус. Сегодня я собираюсь присоединиться к израильскому гиду и группе итальянских школьников на образовательный тур, организованный итальянским институтом в Милане.
* * *
Мы встречаемся у Дамаских Ворот/Баб аль-Амуд/Шаар Шхем и отправляемся к «арабской деревне, разрушенной евреями в 1948 г.»
Прелестно.
Итамар Шапира, гид, нанятый итальянцами, будет нашим ведущим.
«Добро пожаловать в Израиль/Палестину», — приветствует он нас в автобусе, принадлежащем арабской компании с водителем арабом. Итамар — единственный еврей здесь.
Сегодня мы в исследовательской поездке, которая даст нам представление о масштабах израильской оккупации и аннексии арабских земель в Израиле и Палестине.
«В Иерусалимe 900.000 жителей: 36 процентов арабы, 20 процентов ортодоксы, 10 процентов светские, представляющие израильскую элиту европейского происхождения, а остальные — монстры-поселенцы».
Это то, что рассказывает Итамар, пока автобус едет к месту назначения.
Мимо нас проезжает полицейский ван, и Итамар объясняет: «Это — скунс, транспортное средство, используемое полицией для разгона демонстрантов». Впечатление, складывающееся у нас, и, я полагаю, это то, к чему Итамар ведет: Израиль — полицейское государство.
Мы продолжаем ехать пока не добираемся до первого места назначения — главного въезда в Иерусалим. «Деревня» — куча заброшенных домов — называется Лифта. Мы выходим и начинаем спускаться вниз по склону. Итамар указывает тенистое место, и мы останавливаемся на короткое время для лекции.
Евреи «захватили эту деревню в 1952 году» после принятия нового закона, тогда же они захватили «92-94 процентов остальной части Израиля», то, что называется «зеленой чертой». Именно посредством этого закона, — добавляет он, —»евреи экспроприировали все принадлежащие арабам земли».
Молодые итальянцы слушают Итамара, стоя или сидя, фотографируют, а некоторые даже записывают все, что он рассказывает, и все они глубоко вовлечены, как если бы этот участок земли принадлежал их бабушкам и дедушкам. Oни смотрят на заброшенные строения как на знакомые с детства полюбившиеся места и их злит, что дедушек и бабушек здесь больше нет. Ни один проходящий мимо человек, наблюдающий за ними, и за миллион лет не догадается, что эти дети только вчера впервые приземлились в аэропорту Бен-Гурион.
Итамар раскладывает карты, чтобы преподать нам историю. Он любит говорить об «евреях».
— Сколько евреев в мире? — спрашивает кто-то.
— Трудно сказать, — отвечает Итамар,- некоторые говорят, что пятьдесят пять миллионов, другие говорят, что двадцать, а иные — что двенадцать миллионов.
Еврей ли он сам?
— Я не считаю себя евреем, я считаю себя бывшим евреем.
Они смеются. А потом кто-то задает вопрос: «Могут ли христиане стать гражданами Израиля?»
— Вы можете перейти в иудаизм, стать евреем и получить гражданство. Но я бы не советовал вам становиться евреем.
Теперь итальянцы смеются громче.
Я пользуюсь моментом, чтобы поговорить с организатором итальянской группы, молодой женщиной по имени Элис. Какая организация стоит за этой поездкой и сколько все это стоит, спрашиваю я ее.
— Эта поездка организована Casa La Pace Milano, организацией, поддерживающей обучение в интересах мира. Каждый платит около тысячи евро за двухнедельную поездку в Израиль и на оккупированные территории.
Элис посещает землю оккупантов уже в четвертый раз. Все началось несколько лет назад, когда она провела три месяца в Шхеме и просто влюбилась в палестинский народ. Какие еще страны интересуют Casa La Pace Milano?
— Израиль бросает вызов и нарушает международное право, не соблюдает подписанные им соглашения, не уважает права человека, и является оккупирующей силой.
— Я понял, понял. Но в какие другие страны организует поездки Casa La Pace Milano? Или Израиль является единственной страной в мире, неуважающей права человека?
— Есть другие страны, да, есть.
— И Casa La Pace Milano организует поездки в эти страны?
— Нет-нет. Только сюда.
— Тысяча евро, включая перелет, туры, гостиницы, питание и все остальное?
— Да, тысяча евро. Но не публикуйте статью до следующего месяца, хорошо?
— Почему?
— Израильтяне выгонят меня, если узнают.
— Тысяча евро — это очень мало. Кто оплачивает остальное?
— Организация.
— Кто дает ей деньги на это?
— Европейская комиссия.
— Значит, Европейская комиссия финансирует эту поездку. Правильно?
— Да.
Мы фотографируемся вместе. В следующем месяце, будучи уже в Италии, Элис очень хотелa увидеть свою фотографию опубликованной.
Я спрашиваю Элис, обращаются ли она и ее друзья также к другой стороне, евреям, чтобы выслушать то, что те хотят сказать, хотя бы ради того, чтобы посмотреть на проблему со всех сторон. Ну, говорит она мне, сегодня и завтра группа работает с евреями, т.е. с Итамаром, а потом они будут с палестинцами. Таким образом, они увидят обе стороны.
Не удивительно, что Сильвио Берлускони был самым долговременным послевоенным премьер-министром Италии. Нужны десятилетия, чтобы итальянцы сообразили, что кое-что не имеет никакого смысла.
Я пользуюсь моментом, чтобы обдумать, что же мне только что сказали: Европейская комиссия, иными словами, Европейское Сообщество финансирует поездки молодых европейцев в Израиль, образовательные поездки, вне всякого сомнения. Эти финансируемые ЕС НПО знают, какие именно гиды им нужны, такие, как Итамар. Другими словами: НПО ищут в этой стране «лучших» евреев, бывших евреев, которые гарантированно расскажут об Израиле и его евреях самое худшее. Почему, Бога ради, ЕС финансирует их?
Поездка продолжается. Итальянцы хотят есть, и их доставляют к Дамаским воротам, чтобы поесть в арабском ресторане. Оттуда они продолжат свое путешествие, чтобы увидеть дополнительные доказательства израильского незаконного и жестокого обращения с палестинцами.
* * *
Пока они отправляются поглощать свой обед, я встречаюсь с Джеральдом М. Штейнбергом, основавшим НПО «Монитор» правого направления, которая, предположительно, должна «наблюдать за наблюдателями.» Я еду к нему в офис на такси. Офис довольно прост и насчитывает пятнадцать сотрудников, которые заняты мониторингом около 150 международных НПО, как работающих в Израиле и Палестине, так и зарубежных, посвятивших себя данному вопросу. Из этих 150, говорит он, «по крайней мере 50 финансируются за счет Германии или немецких фондов.»
— И на чьей они стороне?
— Все они пропалестинские. Немецкая протестантская Brot für Die Welt, — говорит он, -является одной из худших. Она финансирует социальные кoмпании, пытающиеся убедить израильскую молодежь не призываться в армию.
— Как вы объясните то, что немцы настроены настолько пропалестински?
— Они лишь следуют тренду. НПО начались в Скандинавии, и Германия была последней, примкнувшей к международным НПО и антисемитской и антисионистской деятельности.
Я спрашиваю Джеральда, знает ли он, как много денег перетекает из немецкой киноиндустрии создателям израильских фильмов.
Джеральд бросает на меня ошеломленный взгляд. Он никогда не задумывался об этом маленьком джинне. Он даже не знает, как эти деньги оценить, но он попытается.
Это напоминает мне о том, что Алесия Уэстон из Синематеки обещала вернуться с ответом на этот вопрос, но до сих пор не вернулась. Я посылаю ей email.
* * *
Время летит быстро, и мне надо возвращаться к итальянцам. Я звоню Итамару, чтобы убедиться, что группа все еще у Дамаских ворот, но он не поднимает трубку.
Я иду по улице и вижу рекламу на стене о том, что рабби по имени Дэвид Бацри «исправляет» грехи людей в возглавляемой им ешиве». Звучит захватывающе, не так ли? Это лучше, значительно лучше, чем любое изобретение какого-либо гения израильского хай-тека!
Выход Восемнадцатый
Рабби, назначенный Богом и ангелами, избавит вас от превращения в ослицу.
Как следует из его имени, Давид Бацри принадлежит сефардской общине, и, читая объявления, я понимаю, что он из мира сефардских харедим, политически представленных партией ШАС. В цифрах, это огромная часть общества и достаточно мощная. Это евреи, происходящие из арабских стран, но подпавшие под влияние фанатичных ашкеназских рабби. В результате, они учатся, как немцы, и обладают воображением, как арабы. Это может быть прекрасным сочетанием, а может привести к страшному месиву. Давайте посмотрим, какой смесью стали люди ШАС.
Когда я вхожу в его ешиву, рабби Бацри отсутствует, но другие рабби, по крайней мере один из них, сын Бацри, здесь.
Всем присутствующим, кстати, было приказано поститься целый день, чтобы способствовать стиранию своих грехов. Стирание грехов очень важно. Ибо, да будет это всем известно: если вы пролили семя свое даже один раз в жизни, вы будете посланы гореть в аду до скончания веков. Конечно же, по словам рабби Бацри, входящего несколькими минутами позже, и по словам его последователей, присутствующих здесь, Бог милостив, особенно к своему избранному народу. Поэтому Бог предлагает решение пролившим семя: если тот постится 420 дней, говорит Бацри, грех пролившего будет прощен.
И чтобы никто здесь не перепутал, рабби предлагает всем присутствующим напечатанный листок с указанием, сколько дней поста требуется для прощения различных грехов. Убийство: 1199 дней поста освободит вас. Спать с замужней женщиной: 325. Онанизм: 4000. Нет, это не опечатка; развлечение с собственным пенисом хуже убийства. Этот грех будет забыт и прощен, только если вы поститесь 4,000 дней. Другими словами, одиннадцать лет.
В общем, говорит рабби, каждый присутствующий должен постится в течение 26,249 дней, если он или она хочет быть очищен от всех грехов. Другими словами: семьдесят два года.
Как мы, Избранные, можем прожить всю жизнь без пищи? Рамадан неожиданно выглядит очень-очень симпатично. Может мне все-таки перейти в ислам?
Рабби Бацри не волнуют мои заботы. На сопроводительных страницах, розданных нам, он перечисляет следующее: «Человек, занимающийся сексом со своей женой во время менструации будет перевоплощен в нееврея. Человек, занимающийся сексом с замужней женщиной будет перевоплощен в осла. Человек, занимающийся сексом со своей матерью будет перевоплощен в ослицу. Человек, имеющий половую связь с женой своего отца, будет перевоплощен в верблюда. Человек, занимающийся сексом с нееврейкой будет перевоплощен в еврейскую шлюху.»
Затем он уточняет: Даже если мы не делаем все перечисленное выше, это не избавит нас от перевоплощения в будущей жизни в ослицу или еврейскую шлюху. Нет. Бог, говорит он, перевоплотит нас в осла, если мы просто представим себе, что спим с замужней женщиной, или — в верблюда, если мы просто вообразим маленькую романтическую связь с женщиной нашего отца. Конечно, о конечно, рабби Бацри тратит свое время на нас, ужасных грешников, не потому, что он любит нас пугать. У него в жизни есть более важные дела, чем проводить свое время с предполагаемыми ослами, вроде нас.
Причина, почему рабби здесь, заключается в том, что у него есть хорошие новости. Понимая, как это страшно быть на нашем месте, рабби имел аудиенцию с Богом и ангелами, Габриэлем и Рафаэлем, и эти трое придумали гениальный план: оплатить пост. Ну, да. Вместо того, чтобы поститься, ты можешь заплатить. И вот, как это работает: за один шекель вычитается один день поста. Дешево, верно? Рабби сегодня в хорошем настроении, и он готов пойти нам навстречу даже больше, имеется ввиду платежи: 101 шекель в месяц в течение двадцати шести месяцев, и мы будем очищены от грехов, которыми в настоящее время обременены. Конечно, если мы согрешим снова, нам нужно будет доплатить. Но на сегодняшний день, это очень просто: двадцать шесть месяцев, только 101 шекель в месяц. Бог милостив.
Имеются и другие планы освобождения от грехов, согласно соглашению между рабби с Богом и его ангелами: платить за каждый грех отдельно. Это работает на самом деле просто. Если, предположим, вы убили своего соседа, oтправьте 1,199 шекеля, и вы — белы, как снег. Мастурбировали? Нет проблем. Небо принимает Визу. Дайте свой номер Визы, и мы спишем 4000 шекелей с вашего счета, и с вами все будет хорошо и прекрасно: очистились от этого греха. Конечно, если вы мастурбировали дважды, это 8000 шекелей. Каждый раз, когда вы касаетесь своего пенисa, помните, что с вашего банковского счета ушло 4000 шекелей. Чем больше делаете, тем больше платите. Чем меньше делаете, тем меньше платите. Только, пожалуйста, не думайте о сексе с женой своего соседа, иначе Виза будут работать дополнительные часы, вычитая цифры с вашего банковского счета.
Люди вокруг меня, хотите верьте, хотите нет, достают свои кредитные карточки.
Это еще не все. Люди, которые во всем остальном выглядят совершенно нормальными, подчиняются командам служащих рабби, обходящих их. «Еще нет», — кричат они тем, кто подает свои кредитки слишком быстро.
Далее следует церемония. Тем, кому предстоит быть очищенным от своего счета в банке или в Визе, велят связать ноги специальными веревочками, которые им раздают. Это для того, чтобы очистить душу, потому что Бог не будет брать деньги у несмиренных. Испуганные люди исполняют приказы.
Я покидаю это место расстроенный и потрясенный. Кто сказал, что евреи умные?
Я думаю о бродячих кошках в моем саду и о том, как счастливо они занимались любовью в общественных местах. Скорее всего, они будут перевоплощены в еврейских шлюх. Вот будет весело.
Выход Девятнадцатый
Европейская комиссия сердечно приглашает Вас принять участие в расследовании обстоятельств под руководством экс-еврея, который проведет вас по Музею Холокоста в Иерусалиме и раскроет истинное лицо лживых, жестоких, жаждущих убийства, пораженных сифилисом евреев, живых и мертвых.
На следующий день я снова присоединяюсь к экс-еврею Итамару и его итальянцам. Cегодня они едут не в очередную Лифту, а в Яд ва-Шем, и мне интересно, какие чувства в них вызовет музей мертвых евреев.
Tур ведет опять Итамар, и он не просто гид, он педагог, так что, пока мы идем от секции к секции этого музея, Итамар делает все возможное, чтобы превратить историю Второй Мировой войны в современную. Он достигает этой вызывающей восхищение цели путем сравнения того, что было, с тем, что происходит сейчас. Если вы озадачены и не понимаете, о чем речь, позвольте мне выразиться яснее: путем сравнения между вчерашними нацистами и сегодняшними израильтянами.
«В Израиле сегодня африканцы содержатся в концентрационных лагеряx», — сообщает Итамар, имея ввиду незаконных суданских и эритрейских иммигрантов.
Я слышал о множестве проблем с этими африканцами, но никогда не говорилось, что их держат в концлагерях. Я записываю себе, что надо бы встретиться с этими африканцами и заодно проверить, заставляют ли их принудительно трудиться, и функционируют ли крематории в Израиле.
Мы переходим к другому разделу о мертвых евреях, где обычный посетитель музея узнает о главной фазе массового истребления миллионов евреев. Но у нашего экс-еврея другие мысли в голове. Он говорит: «Когда начались потери 1942 года, наступило то, что получило название «Истребление евреев». Естественно, вы видите это с точки зрения еврейских жертв; в конце концов, это еврейский музей. Но знайте, то же самое происходит сегодня в Палестине. То, что происходит в Израиле, это Холокост. Сегодня израильская армия совершает то же самое, и американская армия — тоже.»
Мы переходим к разделу Лодзинского гетто, где на экране воспроизводится печально известная речь Хаим Румковского «Дайте мне ваших детей». Румковский был назначен нацистами старостой Лодзинского гетто, и в сентябре 1942 года они потребовали, чтобы им отдали на сожжение двадцать тысяч еврейских детей. Румковскому было приказано предоставить детей, и 4 сентября 1942 года он произнес эту речь перед своими собратьями: «Тяжелый удар поразил гетто. Они требуют от нас отдать самое дорогое, что у нас есть, — детей и стариков. Я не удостоился иметь собственных детей, но лучшие годы жизни я отдал воспитанию сирот. В мои преклонные годы я вынужден умолять: Братья и сестры! Отцы и матери! Отдайте мне ваших детей!»
Эти вызывающие озноб слова прерываются голосом Итамара, по-прежнему продолжающим сравнивать евреев и нацистов: «Палестинская администрация сегодня казнила многих людей по команде Израиля».
Мы переходим в секцию массовых убийств евреев, где представлены свидетельствa из различных стран, захваченных немецкой армией, о том, как евреи рыли свои собственные могилы.
И Итамар, историк с выданной самому себе лицензией, замечает: «Восемьдесят процентов убийств совершалось не нацистами, а местными жителями».
Нацисты, как и Израиль, приказывали убивать другим.
Блестяще.
Время рассказывать об окончательном решении еврейского вопроса, печально известном нацистском плане полного истребления евреев.
Говорит Итамар: «Нет какого-либо приказа Гитлера, говорящего: «Убить всех евреев Европы». Сегодня мы знаем, что убийство евреев не было инициировано сверху; это — нечто, рaзвившееся снизу, от солдат, постоянно окруженных смертью и искавших какие-то способы борьбы, например, с партизанами. Так одна вещь ведет к другой, и люди убивают все больше и больше. Я могу вам рассказать пример из моего опыта службы в израильской армии. Я арестовывал по двести, триста палестинцев, иногда маленьких детей, иногда я бил их, а затем бросал в грузовик. Не задавая никаких вопросов. Имея такой собственный опыт, я могу себе представить, что и сам делал бы то же самое, что делали немцы».
Интересно смотреть, чем люди в Европейском Сообществе заняты в эти дни: они используют Яд ва-Шем, памятник миллионам евреев, забитых их руками, в качестве платформы для ядовитой пропаганды против переживших их бойню. Когда вы приходите сюда с Итамаром, глядя на мертвый Освенцим, но слыша слово Палестина, видя нацистского офицера на видео, но слыша имя Израиль, вы не можете не признать, каким чрезвычайно эффективным пропагандистом является Итамар. Когда вы покидаете Яд ва-Шем после тура сюда, подаренного от европейских щедрот, то, что остается у вас в голове, заключается в следующем: поляки арестовали шесть миллионов палестинцев, которые были отравлены газом в душегубках еврейского Тель-Авива, а затем сожжены в крематориях Треблинки, обслуживаемых палестинцами по приказу Израиля.
И еще одна очень важная информация, представленная нам Итамаром в качестве бонуса, прежде чем мы уезжаем: Герцль, человек, чье провидение стало основанием государства Израиль, умер от «сексуальной болезни».
Когда я спрашиваю его, что это за половая болезнь, он отвечает, что это был сифилис. Очевидно, Итамар обеспокоен тем, что нарисованный им образ евреев недостаточно плох, и поэтому добавляет эту новую деталь.
В качестве бывшего еврея этот Итамар — просто чемпион своей новой идентичности.
В эти дни я узнаю о Европе больше, чем я когда-либо хотел знать. Чем больше я хожу по этой земле, тем больше я их вижу: НПО здесь, НПО там. Мне больно наблюдать молодых европейцев, приезжающих в эту страну только для того, чтобы всосать еще немного ненависти по отношению к евреям дополнительно к той, что у них уже есть.
Сегодня также я узнаю об Израиле нечто, чего не знал раньше. Да, я уже встречался в последние несколько дней с «хорошими», полными самоненависти, израильтянами, но я никогда не мог вообразить, что это может достигнуть такой степени, какую я наблюдаю сейчас.
Я пробыл в этой стране достаточно долго, чтобы почувствовать себя дискомфортно от такого уровня самоненависти вокруг себя. Я нуждаюсь в чем-то для моего психического благополучия, я хочу быть окружен нормальным народом.
Слава Богу, Палестина находится рядом. Алло, Рамалла: Я иду!
Выход Двадцатый
Познакомьтесь с самым харизматичным человеком в Палестине, гением шпионажа, яростным, добрым, серьезным, веселым, безжалостным лидером, и узнайте, как еврей/немец Тоби стал саудовским принцем.
Сегодня мой человек — генерал Джибриль Раджуб, которого так многие боятся и которым так многие восхищаются.
Джибриль говорит мне: «Надеюсь, я могу сказать вам то, во что я верю. Для меня Германия и немцы очень важны. Ваш народ — один из тех, кто пострадал в прошлом веке, вы оказались козлом отпущения для фундаментализма и экстремизма; но позже немцы доказали, что они великий народ, они смогли восстановить свою страну, и теперь Германия является важным игроком международного сообщества. Я думаю, что мой народ должен многому учиться у вас, и я полагаю, что у нас имеется много общих этических ценностей. Этика и ценности — это единственный способ убедить мир в том, что палестинский народ заслуживает самоопределения».
Для меня встретиться с Джибрилем является особым событием. Я писал об этот человеке. Более десяти лет назад, я был соавтором пьесы об израильско-палестинском конфликте «Последняя девственница», и для одного из четырех персонажей на сцене прототипом был Джибриль. На сцене он выступал под псевдонимом, как вы можете догадаться, «Джибриль Раджуб». Увидеть написанный тобой характер, свое творение во плоти и в реальности — чувство, которое мало кто поймет. Этого человека я знаю очень близко, хотя мы никогда не встречались раньше.
— Скажите читателю, что для вас значит Палестина, что означает для вас быть палестинцем?
— Для меня Палестина — это Родина. Я здесь родился, здесь родились и мой отец, и мой дед. Я предан делу нашего народа. Я присоединился к сопротивлению совсем молодым. Израильтяне шесть раз арестовывали меня. В целом, я провел семнадцать лет в израильских тюрьмах. Я боролся против израильской оккупации и горжусь этим.
Джибриль — это живая легенда. Для израильтян он террорист, арестованный и осужденный, и вновь арестованный и осужденный; и список его преступлений весьма впечатляющ. В настоящее время он возглавляет Федерацию футбола Палестины и Олимпийский комитет Палестины. Но не обманывайтесь. В списке предыдущих мест работы есть должность палестинских превентивных сил безопасности, грозного аппарата разведки и охраны. Этот человек — ведущий боец, ведущий шпион и ведущий манипулятор.
Мой тип человека.
Почему хозяин больших секретов своей страны занимается футболом? Вопрос хороший, ведь Джибриль ничего просто так не делает.
— Жизненный опыт, — говорит он,- научил его, что «сопротивление не означает только военное противостояние», и в какой-то момент «я начал понимать, что наши стремления могут быть достигнуты и с помощью других инструментов». Одним из этих инструментов, какая неожиданность, может оказаться спорт. “Спорт”, — учит он меня, — «является эффективным инструментом для достижения наших национальных стремлений.»
Джибриль начинает волноваться, говоря о Палестине. «Палестина для меня — все», — говорит он, наслаждаясь каждым произносимым словом.
«Я был и остаюсь преданным делу палестинского народа», — продолжает он, добавляя:
— Равноправие женщин для меня обязательно. Я делаю попытки. Я надеюсь, что другая сторона [Израиль] поймет масштабы того, что мы делаем, и откроет мост, «чтобы мы вместе могли идти дальше».
Бред. Я знаю это, он знает это, но он должен это сказать. Как мы доехали до равноправия женщин? Что за ерунда. Но немецкие журналисты такое любят, и он меня этим кормит.
— Франция — это духи. Германия — Мерседес. США — это Макдональдс. А что такое Палестина?
— Достаточно того, что здесь, в Палестине, родился Христос, достаточно того, что мы имеем Аль-Аксу, достаточно, что Палестина является священной для трех религий: иудаизма, христианства и ислама.
Джибриль наслаждается своей ролью и отлично ее играет.
— В Европе, — говорит он, — было много войн, но в этом месте родился Христос, который «излучал любовь и мир».
Еще одна ложь. Джибриль не христианин, и для мусульман Иисус был пророком, а не Христом, но Джибриль знает, что хороший европейский христианин, типа меня, будет впечатлен этим, и он это произносит. Он, главарь из главарей, действительно верит, что я немецкий христианин. Ай, да я!
Чтобы развлечься и посмотреть на его реакцию, я напоминаю Джибрилю, что палестинский президент Махмуд Аббас не упомянул слово «иудаизм», произнося самую важную свою речь на Генеральной Ассамблее ООН в Нью-Йорке пару лет назад, что дало ясно понять всему миру, что Палестина была родиной всего двух основных религий, ислама и христианства. Почему же Махмуд «забыл» иудаизм, а Джибриль так хорошо это помнит?
— Я не собираюсь защищать Абу-Мазена. Я думаю, что Абу-Мазен может защитить себя сам, и я даже готов устроить вам встречу, чтобы вы взяли интервью. Джибриль просит меня написать свое имя, а также набросать официальный запрос Абу-Мазену, и он позаботиться об этом. Как же, черт, я напишу «Тоби — немец»? Одно дело, сказать «Тоби немец» и совершенно другое — записать его. «Официальный запрос от Тоби немца».
— Конечно же, — говорю я ему, — я это сделаю при первой же возможности.
— Палестинцы готовы разделить Иерусалим, — продолжает говорить Джибриль, продавая мне еще одну из своих заготовленных фраз, — и они согласны с тем, чтобы еврейская сторона имела юрисдикцию над еврейскими святыми местами. Но израильтяне этого не хотят.
* * *
Я думаю, что к настоящему моменту я уже наслышался достаточно заготовленных фраз, и поэтому спрашиваю, что он думает о решении ЕС бойкотировать израильские товары, произведенные на Западном берегу и в Восточном Иерусалиме.
— Впервые в жизни израильтяне оказались изолированными на территории всей Европы, — заявляет он, безмерно счастливый.
— Они [израильтяне] не имеют права водить за нос весь мир из-за Холокоста, совершенного не палестинским народом, а другими.
Повысив голос, он выкрикивает: «Израиль расистское, фашистское, экспансионистское образование!»
Успокоившись, он добавляет:
— Я думаю, что международному сообществу все это надоело!
Неплохо.
— Вы пробыли в израильских тюрьмах семнадцать лет. Вы жили с израильтянами, вы пытались их убить, они пытались вас убить. Чему вы научились у израильтян?
— Думаю, что я узнал много нового.
— Что?
— Прежде всего, вы знаете, я выучил их язык… Во-вторых, я изучил историю евреев и сионистского движения и, думаю, я знаю о них больше, чем они сами знают о себе.
— Джибриль, является ли сионизм расизмом, да или нет?
— Я думаю, что сионизм, выражающийся в нынешнем израильском поведении, является худшим видом расизма.
Вспоминая человека, умершего, по словам экс-еврея, от «сексуальной болезни», я спрашиваю Джибриля, имеет ли он ввиду тот сионизм, который предвидел Теодор Герцль.
— Извините! Но они могут называть себя, как пожелают.
И чтобы я не забыл, Джибриль напоминает мне, что несколько лет назад даже ООН приравняла сионизм к расизму.
Это мне уже нравится. Мне удалось приостановить им заготовленные фразы. Теперь, возможно, услышим что-то нормальное.
— Почему здесь так много денег вливается в НПО? Потому, что они так сильно любят палестинцев? Потому, что так сильно ненавидят израильтян? Зачем!
— Ближневосточный конфликт между израильтянами и палестинцами, — отвечает, он, — является «источником фундаментализма и экстремизма» во всем мире, является «угрозой для глобального мира», и именно поэтому «весь мир вкладывает деньги, время и энергию в этот регион”.
— Я не понимаю, почему такой стране, как Норвегия, не все равно, что здесь происходит?
Джибрилю странно мое удивление.
— Это очевидно, — аргументирует он, — почему Европа вовлечена; Европа хочет защитить себя и своих граждан. Я, что, не читаю новости? Он уточняет:
— Сколько терактов произошло в Европе и даже в Германии в результате этого конфликта? Сколько? Сколько самолетов было похищено? Сколько людей было убито? Извините!
— Именно благодаря участию Европы на Ближнем Востоке, — поучает он, — [мы] прекратили проливать кровь для обеспечения наших национальных устремлений.
Иными словами, палестинцы теперь знают, что мир не против них, и поэтому они перестали взрывать самолеты во время полета.
Чтобы убедиться, что понял его правильно, я спрашиваю, значит ли это, что террор вновь охватит Европу, если не давать деньги НПО, поддерживающим палестинцев.
Он понимает, что, похоже, зашел слишком далеко, и пытается поправить себя:
— Я думаю, — переключается он в иной режим, — что они сочувствуют страданиям палестинцев.
— У меня есть для вас новости, — говорю я ему,- нам плевать на всех, и мы ни о ком не заботимся. Нас, европейцев, на самом деле, ничто это не волнует. Точка. Мы готовы бомбить все, что движется, как мы это делали не так давно в Ираке, если только обнаружим, что наши банковские счета в опасности. У нас богатая история убийства и друг друга тоже, причем без всякой реальной причины. С какой стати он думает, что мы сочувствуем чему-либо и кому-либо?
— Джибриль, — говорю я ему, — мы банда убийц, и у нас нет никаких симпатий к кому-то или чему-то! Хочу сообщить тебе новость, Джибриль: мы неэтичны и аморальны.
Он смеется: «Тогда, я полагаю, этот вопрос, вы должны задать канцлеру Германии».
* * *
Мне нравится этот человек. Согласны вы с ним или нет, но в нем есть гордость. Ему не стыдно. Он любит свой народ. И он счастлив быть тем, кто он есть, в отличие от многих евреев.
Теперь я знаю, чтобы понять Израиль, вам надо посетить Палестину. Именно через эту противоположность вы понимаете лучше и Израиль, и, заодно, Палестину.
В этот момент я пытаюсь оставить политику и заставить человека поговорить со мной в качестве просто Джибриля, Джибриля-человека, а не Джибриля-босса.
Что делает Джибриль Раджуб по утрам, когда просыпается? Что первое, что он делает утром? Может быть, он, к примеру, целует свою жену?
— Когда я встаю утром, я читаю газеты. Мне нужно точно знать, что происходит, потому что я всегда ожидаю сюрпризов.
— Скажите, как вы отдыхаете с вашей женой?
— Я посвящаю 100 процентов времени делу Палестины. С тех пор как я присоединился к ФАТХу (ООП) у меня ни разу, ни разу не было отпуска. Я никогда не имел чего-то личного, личную жизнь. Что еще вы хотите знать?
— Много ли вы занимаетесь спортом?
— Я хожу два-три раза в неделю. Минимум двадцать пять километров без остановки. Вы можете присоединиться ко мне в четверг и сами посмотрите. Я иду отсюда пешком в Иерихон. Последний раз, когда я шел с Файядом [предыдущим премьер-министром], мы прошли двадцать один километр за три с половиной часа.
В это время начинается программа новостей наиболее популярного израильского канала, и, как множество израильтян, Джибриль включает телевизор. Я стараюсь отвернуть голову от телевизора, так как я, предположительно, не понимаю иврит. Иногда я поглядываю и прошу его перевести. Джибриль переводит.
Мне и Джибрилю хорошо вместе. Мы чувствуем взаимную химию. И он демонстрирует это, предлагая поговорить без записи, просто как мужчина с мужчиной.
Я не прекращаю смеяться, слушая его откровенные рассказы о политике и всем прочем. Ясно, я не могу поделиться тем, о чем он говорил вне записи. Скажу лишь, что с этой минуты нашей беседы ни одна «заготовленная фраза» не была произнесена.
Этот Джибриль — умница, именно такой, каким я описал его в своей пьесе.
Когда все закончено, он спрашивает меня, что я делаю сегодня вечером. Я отвечаю, что я в его распоряжении, и он приглашает меня присоединиться к нему на вечеринку в одном из роскошных отелей Рамаллы — Mövenpick.
На этой вечеринке он произносит вступительную речь, транслируемую национальным телевидением, в которой благодарит «этого немца», т.е. меня, за то, что я присоединился к нему сегодня. Как может такой человек, как он, мастер шпионажа, не понимать, что я не ариец? Думаю, если можно так выразиться, я проделал хорошую работу. Если бы израильская секретная служба могла это использовать, они бы заплатили мне солидную зарплату за то, чтобы я поступил к ним на службу.
Джибриль — прекрасный, страстный оратор, это самый харизматичный человек в Палестине. Он называет Израиль расистским, фашистским, и говорит, что если бы Гитлер встал из своей могилы, то он был бы в шоке, видя жестокость Израиля.
Когда я уже собираюсь уйти, Джибриль протягивает мне свою визитную карточку. Это не обычная ординарная карточка. По размеру — да, но на этом сходство заканчивается. Карточка представляет собой позолоченный прямоугольник внушительного веса с нейлоновым покрытием. Она гласит: «Джибриль М. Раджуб. Генерал майор. Член ЦК движения ФАТХ, вице-секретарь Комитета, президент Палестинского Олимпийского комитета, президент Палестинской Федерации футбола. Палестина, Западный берег, Рамалла.»
Человек власти.
Нам так хорошо вместе, что Джибриль хочет, чтобы я пришел и на следующий день.
Не знаю, надо ли. Как долго я смогу разыгрывать арийца? Но я не позволяю страху и сомнениям взять над собою власть и отвечаю, что приду с удовольствием.
И я это делаю.
* * *
После того как я выхожу с вечеринки, на палестинской стороне границы меня подбирает автомашина типа ван. Лина, женщина восточной красоты, сидит впереди, а еще один человек — за спиной. Она и водитель — мои гиды, а у человека за спиной какая-то иная функция, мне не очень понятная. Лина из Саудовской Аравии, бывшая замужем за палестинцем и теперь разведенная, она работает на Джибриля.
Мы направляемся в Хеврон.
Мы едем в белом Chevrolet по нескончаемым дорогам.
— Дорога от Рамаллы дo Хеврона заняла бы полчаса, — говорит Лина, — если бы не израильтяне. Опять обвиняют израильтян, только в этом случае она права. Кратчайшая дорога требует проезда через Иерусалим, и для этого нужно разрешение на въезд в Израиль, поэтому мы петляем объездными горными дорогами и вади. Но этот ван совершает стремительный объезд, летя по палестинским дорогам и позволяя мне дивиться на красоты и тайны гор, открывающихся передo мной километр за километром. Голые горы, живописные и суровые, высохшие, высокие, каждая, поражающая своей неповторимой формой — такие же, как люди на этой земле.
Я не знаю, почему мы отправляемся в Хеврон. Поток несет меня туда, куда приведет.
Проезжаем Национальный парк под названием Иродион. Что это значит? Лина не знает. Мы видим группу древних живописных колонн, возвышающихся перед нами. Мы заглядываем в туристический справочник и читаем, что этим колоннам две тысячи лет. Рядом с колоннами небольшой дом, и старая арабская чета сидит снаружи, наблюдая за тем, чтобы солнце двигалось правильно с востока на запад. Лина подходит к ним и спрашивает, что это за столбы; в Саудовской Аравии никто никогда не рассказывал ей. Мужчина отвечает: а, эти столбы стоят здесь уже двадцать лет.
— Кто их здесь поставил?
— Евреи.
Перед нами гора, ведущая вверх и вверх, возможно, к обиталищу небесных ангелов.
— Что на вершине горы?
— Евреи из далекого прошлого.
Там, наверху, постепенно выясняю я, территория Управления природы и парков Израиля. Что они там делают? Ну, две тысячи лет назад там стоял дворец, а также, по утверждению археологов, это предположительное место захоронения царя Ирода, еврея «из далекого прошлого.»
Ого. Это же царь Ирод. С Храмовой горы. Это место не слишком вяжется с палестинским историческим рассказом, но я ничего не говорю. Я же тупой немец.
Мы возвращаемся к вану. Мы едем все дальше и дальше, и очень скоро этот летящий ван достигает Хеврона. Когда мы выходим, я смотрю на номерной знак. Это не обычный номерной знак. Нет. Этот ван принадлежит палестинскому правительству.
Хорошо быть в курсе.
Мы гуляем по улицам Хеврона, по его палестинской стороне. Последний раз, когда я был в Хевроне, я в основном находился в дозволенных для евреев 3 процентах и всего лишь несколько минут, в самом начале, на другой стороне. Сейчас я нахожусь в центре города. Какой красивый город. Живой, освещенный, кишащий людьми, полнокровный и довольно большой.
— 33 процентa палестинцев Западного берега, — говорит мне Лина, — живут здесь.
На улицах я вижу таблички USAID, обозначающие проекты, финансируемые правительством США. И они тоже в Палестине.
Здесь я вижу гораздо чётче различие между арабским и еврейским районами Хеврона. Здесь нет запустения, нет безобразных куч мусора, и это не гетто. Сколько чернил пролито зарубежными журналистами, описывающими трудности, вызванные для арабов Хеврона еврейскими поселенцами. Журналистами, привычно забывающими упомянуть богатство этого города и комфорт его жителей. Почему бы различным зарубежным гидам не делать туры в эту часть Хеврона, в его пленительные 97 процентов?
Лина, вероятно, по приказу Джибриля хочет, чтобы я посетил мечеть Ибрагима, т.е. «Пещеру патриархов», которую я посещал, будучи в еврейской части города, — святом месте как для мусульман, так и для евреев, которое разделено между ними и имеет два отдельных входа. И я отвечаю, что я был бы рад. И когда мы там оказываемся, я действительно рад. Место идеальное, великолепное и вдохновляющее. Лина молится, а я хожу вокруг, пытаясь украдкой заглянуть в еврейскую часть, а затем Лина говорит, что мы должны идти.
Мы отправляемся смотреть юношеский футбольный матч, где нас ждет Джибриль. Палестинская команда проигрывает. Эта игра заканчивается, а другая начинается. Джибриль хочет, чтобы мы посетили палатку протеста где-то в городе, где, как он говорит, проходит демонстрация.
Мы быстро туда прибываем. На земле стоит палатка. Много плакатов. Пластиковые стулья. Люди сидят вокруг печального старика с красными глазами и едва ли искоркой жизни и бормочат что-то в его уши. Старик смотрит куда-то вдаль, как будто старается увидеть там своего сына, находящегося в милях и милях отсюда, но не может. Его сын, Махмуд Абу Салах заключен в израильской тюрьме и приговорен к многим годам пребывания за решеткой за совершение террористических актов.
— Что он сделал? — спрашиваю я Лину.
— Ничего, — говорит она и добавляет, что он болен неизлечимым раком.
В эти дни, когда израильтяне и палестинцы ведут мирные переговоры, Израиль выпускает ряд палестинских заключенных, но Абу Салах к ним не относится. Через несколько минут показывается Джибриль и произносит короткую речь, заявляя, что израильская «фашистская оккупация не достигнет своих целей». Похоже, эта демонстрация была поспешно организована, и за ней стоит Джибриль, пожелавший изобразить небольшое шоу для немца Тоби.
* * *
Теперь выясняется, что недалеко отсюда проходит свадьба, и Лина говорит, что Джибрилю хочется повести меня туда.
Человек с заднего сидения вана быстро и аккуратно снова заталкивает меня в машину. Мы едем быстрее быстрого. Ван останавливается прямо возле огромной толпы на открытом воздухе. Ревущая музыка, вокруг сотни людей. Они явно ждут моего появления, и меня сопровождают из вана в радостный эпицентр происходящего, как если бы я был саудовским принцем. Я сказал «принцем»? Нет. «Королем» — более подходящее слово. Люди выстраиваются приветствовать меня, пожимают мои святые руки. Король. Да. Если вы смотрите саудовское телевидение и наблюдаете толпы, приветствующие короля — то, что Саудовское телевидение показывает миллион раз в день, поскольку они больше ничего не могут показать — вы в секунду распознаете оказываемую мне честь.
Я в восторге. Я — обладатель нефтяных месторождений.
Люди смотрят на меня, они улыбаются мне.
Пока я продвигаюсь, мне начинается казаться, что некоторые не знают, кем является мое Величество, но поскольку они видят, что их друзья пожимают святую руку, они тоже это делают. Им любопытно выяснить, кто же я такой. Да. Но, между нами, я понятия не имею, что происходит. Возможно произошла ужасная ошибка, но это известно только Пророку Мухаммеду. Он на небесах, рядом с Аллахом, он знает все. Я же ничего не понимаю.
Хотя, должен признаться, я быстро привыкаю к своему новому статусу. Требуется мгновение, чтобы привыкнуть, что тебе поклоняются. Это кажется для тебя естественным в считанные секунды. Король Тоби Первый. Мое привыкание к власти, к тому, что я принц и правитель, что мне поклоняются и мной восхищаются, смешивается с осознанием того, что эти поклонники находятся под моим полным контролем, и я могу делать с ними все, что захочу, что я реальный царь Ирод. Это удивительно и потрясает.
Мне показывают на стул, пластиковый стул в самом центре. Но только я собираюсь воссесть на своем престоле, Лина говорит, что мы должны уходить.
Что?!
Из всемогущего царя Ирода я превращаюсь в какого-то немца Тоби. Какое падение!
Что случилось? Никто мне не объясняет. Никто не пожимает мне руку, пока я выхожу. Легко пришел, легко ушел.
Мы быстро уносимся со свадьбы. Кому-то открылась моя истинная личность? Я очень надеюсь, что нет.
Ван останавливается. Завтра, — говорит мне Лина, — генерал Раджуб пойдет в свой поход из Рамаллы в Вифлеем. Хочу ли я присоединиться?
— Да, — говорю я, счастливый, что мое подозрение не подтвердилось.
Думаю, я не нуждаюсь в том, чтобы Гидеон Леви показывал мне Палестину. Я управляюсь сам.
Лина высаживает меня на контрольно-пропускном пункте близ Иерусалима. Я могу пересечь еврейскую границу, она не может. Мы встретимся завтра.
Я прохожу. Через несколько минут, от Лины приходит email. Завтра похода не будет, — пишет она. Что произошло? Не знаю. И, возможно, никогда не узнаю.
Я возвращаюсь в Иерусалим встретиться со своими уличными кошками и покормить их кошерным молоком.
Выход Двадцать Первый
Бездомные палестинцы паркуют Range Rovers у ворот своих вилл.
Что еврею делать, если поход с палестинцем отменен?
Стать палестинцем самому.
Именно это я и делаю на следующий день. Но не просто палестинцем. Хотелось бы стать палестинцем особенной душевности, таким, кто продемонстрирует свою признательность и благодарность ЕС.
Как проявить такую ловкость? Lederhosen (кожанные штаны). У меня есть пара, и я их надеваю. Не знаю, заметит ли кто-нибудь мои Lederhosen, ибо не знаю, какое количество людей способно распознать этот специальный предмет одежды, но стоит попробовать. Я смотрю на себя в зеркало и на секунду вспоминаю, зачем я привез мой Lederhosen с собой. Я хотел сравнить две оккупированные земли, но как только я вспоминаю об этом, тут же забываю. Прости, Тироль, но ты лишь ничтожная муха перед таким львом, каким является Иерусалим.
Я не спеша иду по базару Старого города где-то между Баб аль-Амуд и Аль-Аксой, когда меня останавливает человек, продающий куфии (арабские головные уборы).
— Сколько? — спрашиваю я.
— Сто двадцать шекелей, — отвечает он.
Эта цена, позвольте мне вас просветить, первый залп в столкновении двух опытных, закаленных мужчин. Никто не желает продвинуться на пенни навстречу другому. Прекрасная возможность для ЕС и США принять участие, не говоря уж о приглашении на конференцию НПО в Иорданию, чтобы разрешить эту проблему путем танцев.
Жалко, что ни один из них не заботится о куфиях. В результате, не имея союзников, мы сами ведем переговоры.
— Двадцать»,— говорю я.
— Сто, — говорит он.
Мы продвигаемся все дальше и дальше, каждый вербуя на помощь Аллаха, и Аллах, наконец, объявляет свое небесное решение: сорок четыре шекеля.
Дело сделано, и я прокладываю свой путь к Западной стене.
Будет интересно, радостно воображаю я, посмотреть, как евреи отреагируют на Шейха Тоби Австрийского в своей среде. Что-то я не помню, чтобы кто-то когда-либо видел араба, по крайней мере одетого по-арабски, у Западной стены.
Первый намек на то, что мое обличие несколько странно, я получаю во время проверки безопасности перед проходом к стене. Этот проход контролируется службой безопасности 24/7, и беспечностью здесь не пахнет. Двое полицейских, стоящих возле аппарата для рентгеновской проверки, не верят своим глазам, видя меня на входе, словно я только что свалился из расположенной на небе психбольницы. Они смотрят друг на друга. По-видимому, им никогда не объясняли, что делать в таких обстоятельствах. Наконец одному из них приходит в голову замечательная идея: он достает свой смартфон и просит друга сфотографировать его, стоящим рядом со мной. Шейх Тоби любит всех людей его любящих, и я сразу же протягиваю руки в эти теплые объятия. Хотите меня сфотографировать? Хоть двадцать раз! Мы стоим рядом друг с другом, как две голубки, и г-н Безопасность делает фотографию Шейха. Потом еще одну. И еще. И еще. Эти сотрудники службы безопасности до того рады, что забывают проверить меня и позволяют пройти просто так. Я, Салах ад-Дин в Lederhosen, с радостью прохожу для завоевания Святой Горы.
Я прохожу в зону моления и продолжаю идти вдоль стены, точнее, вдоль аль-Бурак, как будто я владелец этого места. Евреи смотрят на меня. Они понятия не имеют, как я попал в их святыню, но ничего не говорят. Я хожу, и хожу, и хожу, как будто я король, каковым я на самом деле и являюсь, но никто не подходит поцеловать мою руку или поклониться пред моим саном. Эта территория, охраняемая лучшими представителями израильского аппарата безопасности с целью предупредить появление любого арабского террориста, собирающегося делать проблемы, как ни странно и ни удивительно, принимает мое присутствие без слов. Везде вокруг камеры безопасности, тысяча глаз следят за каждым движением, но никто не реагирует на меня.
Саудовско-тирольский король, каковым я являюсь, обижается, что никто его не замечает. И для того, чтобы добиться хоть какого-то внимания, я прохожу возле толпы сефардских подростков-верующих, разделенных на мужскую и женскую группы, и медленно двигаюсь к женской группе, как будто я хочу похитить парочку для себя. Мужские хранители женской чистоты замечают меня, и некоторые выкрикивают «Смерть арабам». Но не только они. Нью-йоркский еврей, подходит ко мне, приветствуя фразой «Fuck you!» Услышав эти два слова, произнесенные его устами, я в доли секунды превращаюсь из короля в имама. «Это святая земля, — говорю я ему — Здесь не произносят подобныe слова. Еврей, вернись в Нью-Йорк, ибо ты не заслужил эту святую землю!»
Ну, что сказать? Честно говоря, думаю, я был рожден стать имамом.
Когда я отхожу оттуда, один из подростков приближается ко мне и говорит: «Я думаю, что вы израильский левак и специально пришли провоцировать нас, чтобы кто-то сказал что-то плохое».
Как он смеет говорить такое такому имаму, как я!
* * *
Наступает вечер, и я иду ужинать с американским другом, находящимся в эти дни в Израиле. После обеда он берет меня на прогулку в окрестности района, где он остановился, неподалеку от Еврейского университета. Мы проходим мимо целого ряда великолепных домов какого-то огороженного квартала, с машинами типа Range Rover и Audi ждущих своих хозяев у ворот.
— Кто здесь живет? — спрашиваю я.
— Эти виллы принадлежат людям Лифты.
Мой друг, по случаю, левый активист и знаком с историей места гораздо лучше меня. Нет никаких бедных беженцев из Лифты, — говорит он, разрушая впечатление, возникшее у меня после посещения заброшенной деревни Лифта с Итамаром. Лифта, расположенная на въезде в Иерусалим, была в старые времена пиратской деревней, жители которой зарабатывали на жизнь, заставляя паломников в святой город расставаться со своим земным имуществом.
Исторически сложилось так, что эти жители владели землями в окрестностях, где мы с другом гуляем, и в настоящее время их потомки являются одним из богатейших арабских кланов, они-то и владеют этими прекрасными домами.
Кто знает, может быть, ЕС в ближайшее время пожертвует еще €2,4 млн, чтобы «сохранить палестинское культурное наследие» и здесь.
Я возвращаюсь к своим бродячим кошкам, составляющим к этому времени целую колонию, и сажусь читать бесплатную израильскую газету «Israel Hayom». Это самая читаемая ежедневная газета Израиля правого направления, финансируемая Шелдоном Адельсоном, американским магнатом, капитал которого, по сообщениям, достигает $35 млрд.
Чтобы получить представление о читателях этой газеты, я просматриваю раздел объявлений. Вот примеры товаров, наиболее желаемыx израильской общественностью: немецкие, австрийские, и польские паспорта, а также натуральная Виагра.
Шелдон Адельсон — единственный, кто платит деньги. А вот, Haaretz, самая левая ежедневная газета в Израиле, физически печатает «Israel Hayom» в течение уже ряда лет. Это делает «Israel Hayom» крупнейшим финансовым покровителем Haaretz.
Я пытаюсь объяснить это моим кошкам, с которыми у меня осторожно развиваются дружеские отношения, но они бросают на меня странный взгляд, будто хотят сказать: «Ты совсем с ума спятил?»
Мои кошки — умные создания.
Выход Двадцать второй
Еврейский пилот, поставивший задачу: поймать евреев!
С тех пор, как я прибыл в эту страну, я почти каждый день гуляю часами напролет, направляясь туда, где много людей, в попытке воссоединиться с землей, оставленной мною так давно. Может быть, пришло время мне сесть и не двигаться, и пусть люди приходят ко мне, как человеку местному. Я решаю это сделать в Тель-Авиве, культурном центре Израиля.
Прямо возле площади Рабина в центре Тель-Авива есть книжный магазин-кафе «Толаат Сфарим» (книжный Червь). Я занимаю столик, заказываю горяченный «кофе афух» (кафе латте) и готов встречаться с разнообразными евреями.
Я начинаю день с Джонатана Шапира, героя фильма «10% — что делает человека героем», который я видел в Синематеке. К тому же, Джонатан — брат Итамара (упоминавшегося в главах о Лифте и Яд ва-Шеме), и я надеюсь, он просветит меня сегодня.
— Я был образцовым ребенком-сионистом, который читает вслух имена павших в войнах Израиля и погибших во время Холокоста. Моя мечта была попасть в ВВС, такая же, как у всех примерных детей Израиля. Я закончил армейское обучение и стал пилотом в 1993 году. К счастью, я был в эскадрильи вертолетов спасательной службы. Я рисковал жизнью, чтобы доставить раненых солдат в госпитали. Я чувствовал, что занят благородной правильной деятельностью.
В эти дни Джонатан не является больше пилотом израильский армии.
— Теперь я иногда подрабатываю в США в качестве пилота вертолета на специальных полетах для пост-штормовой очистки вод. Я хотел бы делать то же самое здесь, в Израиле, но здесь мне не дадут такую работу.
Джонатан имеет степень магистра в области разрешения конфликтов. Эту степень он получил в австрийском университете. На секунду я развлек себя мыслью, не поговорить ли с ним о Тироле, но тут же от нее отказался. Обсуждать Тироль в книжном магазине выглядит как-то неверно.
Я смотрю на его фигуру: интересно, как бы он выглядел в Lederhosen; но я не думаю, что он пошел бы к Западной стене. Человек изменился. Как человек, рисковавший своей жизнью ради сионизма, превратился в австрийского разрешателя конфликтов?
— Я до сих пор рискую своей жизнью здесь, но на стороне угнетенных, а не угнетателей.
Джонатан использует резкие слова, когда речь идет об Израиле: «Все, чему меня учили, основано на обмане и самообмане”.
— Что заставило вас измениться? Какое критическое событие перевернуло вас?
Джонатан говорит тихо, мягко, размеренным тоном, с приятной теплотой. Он изменился, пойди вообрази, в ходе мирной инициативы, целью которой было вызвать любовь между арабами и евреями. Именно тогда этот еврей начал ненавидеть других евреев.
Эта инициатива имела место в миротворческой арабо-еврейской деревне Неве Шалом, где палестинец рассказывал о своей парализованной ниже шеи сестре, жертве израильско-палестинского конфликта. Глубоко тронутый его речью Джонатан начал переосмысливать все, во что он раньше верил. До этого момента, цинично говорит он, он был обычным леваком «плач, но стреляй», который ртом ведет разговоры о мире, а в руке держит пистолет. Но с этого момента он переменился.
Для меня не ясно, как история парализованной палестинской девочки могла коснуться его так глубоко, человека, доставлявшего в больницы многочисленных евреев с оторванными конечностями или без признаков жизни. Но, по его словам, сознание, что он служит в армии, причиняющей палестинцам травмы, «сводило его с ума».
— Если бы удача была на стороне палестинцев, и они выиграли войну, как они бы поступили с вашими детьми? Джонатану не нравится этот вопрос, и он сразу же идет в наступление: «Это классический аргумент правых».
Я говорю ему, что это не ответ. Есть ли у него иной ответ?
Он долго рассказывает мне об истории того и этого. Но мне не достаточно истории, и я стараюсь вернуть его к текущему моменту и быть со мной прагматичным.
— Что бы случилось, если бы Израиль проиграл в 1967 году? Как, по вашему мнению, арабы поступили бы с евреями?
— Понятия не имею.
— Ну, представьте, что случилось бы?
— Я не знаю.
Он, безусловно, знает. Из своей кабины он видел много поучительных примеров.
Всю свою энергию Джонатан тратит на критику Израиля, а не других стран. Единственный ли Израиль дьявол этого мира? Я напоминаю ему, что в Швейцарии совсем недавно принят закон против строительства минаретов на швейцарской земле. Почему он не борется сo швейцарцами?
— Если вы начнете кампанию бойкота Швейцарии из-за запрета строительства мечетей, я присоединюсь к вам.
Как будто у меня нет лучшего занятия в этой жизни, нежели бороться со святыми швейцарцами.
— А как насчет других праведных европейских стран?
— Если вы откроете кампанию бойкота Швеции за заключение в тюрьмы суданских беженцев, я присоединюсь к вам.
Но самые жесткие замечания он отводит Израилю.
— Если вы спрашиваете мое мнение, сотням тысяч суданцев должно быть позволено приехать сюда. В конечном итоге, это избавит Израиль от его расизма.
Джонатан и Итамар, два благородных Шапира, воспеты всевозможными критиками Израиля. Но именно Джонатану посвящена песня под названием» Джонатан Шапира», в которой израильская поп-певица Ая Корем поет о своем желание родить от него детей. Она подобна израильской ученой из грузинского ресторана, о которой я упоминал прежде. Одна гордится тем, что спит с арабом, другая мечтает переспать с Джонатаном.
Конечно, не все израильтяне столь плохо думают об евреях и Израиле.
***
Приветствуйте нового посетителя «Книжного Червя», Микки Штайнера, являющегося управляющим директором немецкой компании SAP Labs, Israel.
— Вы Екке?
— Не я, мой отец.
Микки — положительная фигура, который восхищается достижениями израильского хай-тека.
— Международные компании прибывают в Израиль ради технологических изобретений, которые здесь создаются. Инновации, возникающие здесь, там не могут быть сделаны.
— Почему так?
— Это характерно для Израиля — находить решения в, казалось бы, неразрешимых ситуациях. Это начато немецкими евреями, пришедшими сюда строить страну задолго до Холокоста, когда не было никакой инфраструктуры, кроме самой базисной, и все надо было создавать с нуля.
— Почему же Израиль столь силен в хай-теке?
— Это у нас в генах уже со времен разрушения Второго Храма.
Мне стоило пользоваться таким ответом много лет назад, когда я изучал математику и компьютеры, а моя семья харедим, не желавшая признавать какую-либо учебу, кроме раббинистических книг, была в ярости от меня. Жаль, что я не был знаком с Микки в те дни.
— Что из современных технологий сделано в Израиле?
— Семьдесят процентов продаж Intel базируются на изобретениях, сделанных в Израиле.
— Можете привести какие-то примеры изобретений, сделанных здесь?
— USB-флеш (disk-on-key) — израильское изобретение. Voice-mail — израильскoe изобретение. SMS. Компьютерные чипы, на которых работаeт ноутбук. Медицинские сканирующие устройства, такие как MRI. VOIP (IP-телефония). Кибер-защита данных для мобильных телефонов. Флэш-память.
— Другими словами, если бы не Израиль, сегодня не было бы никаких мобильных телефонов, в предположении, конечно, что другие не открыли бы эти технологии?
— Да.
— Вы верите, что есть еврейские гены?
— Да, в смысле культуры, влияющей на тех, кто является ее частью, в данном случае на евреев.
— И вы полагаете, следовательно, что еврейский народ — самым умный и изобретательный?
— Да.
— Почему же у евреев возникает чертовски много проблем везде, где бы они не появились?
— Потому что они чертовски умны, и люди боятся евреев, подозревают евреев, завидуют евреям.
— Допустим я Бог и предлагаю вам следующее: я делаю вас чуть менее умными и менее изобретательными, а в обмен на это весь остальной мир будет вас любить. Соглашаетесь на мое предложение?
— Нет.
— Почему нет?
— Я предпочитаю остаться с моим наследием и моими корнями даже ценой ненависти.
— Как это возможно, что умный, изобретательный народ с такими генами поклоняется рабби Бацри и рабби Йосефу, известному и склочному рабби Овадьи Йосефу, обожающему проклинать всякого с ним не согласного?
— Не знаю. Спросите социологов.
***
Хотя Ави Примор, израильский посол в Германии с 1993 по 1999 годы, не социолог, но и он пришел к Книжному Червю дружески поболтать. Ави основал и возглавляет Центр европейских исследований при Тель-Авивском университете, находящийся в содружестве с университетом Аль-Кудс и Королевским научным обществом Иордании.
Возможно, университет Аль-Кудс сумеет научить университет Тель-Авива, как выбивать финансирование для хамама.
Ави и его коллеги обучают студентов на степень мастера во всех трех университетах. Затем, после первого года обучения, студенты едут еще на один год в университет Генриха Гейне в Дюссельдорфе.
— Кто за все это платит?
— Я. Я собираю средства в фонд, в основном в Германии. Это стоит более одного миллиона евро в год.
— Сколько у вас в общей сложности студентов?
— Шестьдесят. По двадцать из каждой страны (Израиль, Иордания и Палестина).
Мать Ави родом из Франкфурта. Она приехала в Тель-Авив в 1932 году, «встретила моего отца, влюбилась и осталась здесь. Никто из ее семьи, оставшейся в Германии не пережил Холокост».
— Вы хотели бы родиться палестинцем?
Как, черт возьми, мне пришел в голову такой вопрос, я не знаю. Думаю, я выпил сегодня слишком много виски, но, возможно, Ави сделал то же самое, потому что он отвечает вполне серьезно.
— Нет, говорит он, не хотел бы, потому что палестинцы — «несчастная нация» и потому что он не ценит их культуру.
— Как же вы с ними работаете, если вы их не цените?
— Я был бы рад, если бы нашими соседями были швейцарцы и норвежцы…
Мне нравится Тель-Авив. Он не так красив, как Иерусалим, на самом деле даже довольно некрасив, но в Тель-Авиве есть что-то особенное, какая-то внутренняя красота, особенная атмосфера. Может быть, его люди, по большей части молодые и возбужденные. В Тель-Авиве есть еще одна вещь, которой нет в Иерусалиме: пляж. Почему бы не пойти туда? Я упаковываю свой IPad и делаю именно это.
Нет ничего более утешительного, чем плеск волн. Существовала бы в Иерусалиме такая напряженность, как сейчас, имей он пляж? Представьте себе, что вместо его святых мест был бы пляж, прямо там, посередине. Нет Шхины, нет священных надгробий, никакого спец-аэропорта в небо; нет ни жены Бога, ни сына Божия, ни посланника Бога, лишь вода и бикини.
Где-то по дороге между Тель-Авивом и Иерусалимом есть знаменитая деревня, это не святая деревня и там нет бикини. Она называется Абу-Гош, и я еду посмотреть на нее.
(продолжение следует)
