Невозможно даже перечислить все благотворительные и культурно-просветительные общества и организации, где Товий Коган не состоял бы почетным попечителем и почетным председателем. А это — верный признак большой человечности его натуры.
Владимир Аникин
Бессарабские палестины: Этюды о бессарабском еврействе (часть третья)
(продолжение. Начало в №2-3/2018 и сл.)
Февраль 1917‑го и еврейская улица
Праздник Февральской революции пришел и на бессарабскую еврейскую улицу. Не секрет, что немало евреев состояло в рядах нелегально действующих РСДРП (особенно ее меньшевистской части), в партии социалистов-революционеров, в сионистских организациях. Февраль вывел их из подполья, позволил действовать в открытую. Не случайно в руководстве профсоюзов, Советов рабочих и солдатских депутатов, среди гласных городских дум оказались и евреи.
В частности, только в Кишиневе, членом правления профсоюза рабочих печатного и переплетного цехов, вместе с представителями других национальностей, стал Фишгант, а в совет профсоюза был избран Шлейзиндер. С.П. Френк и Р.М. Фихман стали членами исполкома профсоюза служащих торгово-промышленных предприятий города, а Фирман — членом правления профсоюза строительных рабочих. В состав исполнительного комитета Кишиневского Совета рабочих, солдатских и офицерских депутатов вошли Спивак, Вайсман, доктор Нисельсон (от офицеров), Левензон и Фресман (от солдат). При довыборах состав исполкома пополнили Фихман, Фаерман и другие еврейские активисты. Резинский совет рабочих и крестьянских депутатов возглавил Я. Тойберман. Это — лишь отдельные факты присутствия лиц еврейской национальности в различных избирательных органах.
Профсоюзы возглавили движение рабочих и служащих за сокращение рабочего дня, снижение норм выработки, увеличение заработной платы и улучшение условий труда. Невыполнение работодателями этих требований оборачивалось стачками, локаутами и забастовками. Последние добавили немало головной боли и евреям — владельцам фабрик, заводов, мастерских, торговых заведений. Бастовавшие рабочие кишиневских чугунолитейного завода Готлиба, мельниц и макаронных фабрик, прачечных и красильных заведений, парикмахеры и другие добились установления 8-часового рабочего дня и повышения заработной платы в среднем на 20‑50 процентов.
К слову, весьма предусмотрительно повел себя в годы войны владелец самой крупной мельницы и макаронной фабрики Товий Моисеевич Коган, который, не дожидаясь забастовок, установил восьмичасовой рабочий день и даже организовал для своих рабочих бесплатное медицинское обслуживание, пригласив известного в городе врача Д.Я. Гальперина. В самые трудные дни 1917 года мельница Т. М.Когана оставалась единственной в Кишиневе, где плата за помол муки не повышалась. Неуступчивость владельцев мастерской готового платья Маранценбойма (ул. Харлампиевская, 54), мануфактурного магазина Идельштейна (на Новом базаре), кожевенного завода Векслера, крупной бакалейной фирмы Ш. Пагиса и ряда других хозяев была, в конце концов, сломлена стойкостью бастующих рабочих и служащих.
Значительный материальный урон понесли (особенно в первый период Февраля) и лесопромышленники И. Зильбербезег (Бендерский уезд), Цайлингольд, Барбаш и Липсон (с. Пашканы, Кишиневский уезд), братья-купцы Борух и Эль Абрамовичи (с. Старые Дубоссары, Бендерский уезд), Я. Блузштейн (Оргеевский уезд), Ш. Лудмер и Н. Вайсман (м. Единцы, Белецкий уезд). В арендованных ими лесных угодьях крестьяне близлежащих селений, угрожая применением силы служащим, самовольно вели масштабную рубку леса, вывозили заготовленные хозяевами пиломатериалы и дрова. Ш. Лудмер и Н. Вайсман, похоже, с отчаяния, убедившись в бездействии местных властей, отправили срочную телеграмму на имя самого министра внутренних дел Временного правительства с просьбой «немедленно прекратить самочинство». Особо следует упомянуть о серьезном ущербе, нанесенном бессарабским землевладельцам и арендаторам земельных участков, в том числе и евреям. Владелец вотчины Перены (Кишиневский уезд) М. Рейдель, арендаторы М. Кицис (с. Устье-Лупа), Авербух (с. Фурчены, Оргеевский уезд), Перельман (Сорокский уезд) и другие «спешно» информировали руководителей соответствующих милицейских участков уездных комиссариатов о самовольном захвате их земель, сенокосов, пастбищ и даже разгроме усадеб крестьянами из соседних селений. Земельные угодья «самочинно» присваивались, запахивались и засевались без всякого выкупа.
Революционный Февраль придал сильный толчок развитию политического самосознания различных национальностей России, евреев в частности. Причем политический спектр их партийных предпочтений был широк. Наиболее идейно сплоченной и организационно прочной среди еврейских партий, несомненно, являлся Бунд («Союз»), преследующий программную цель: переустройство общества на социалистических началах. С победой Февраля сила Бунда, можно сказать, удвоилась, поскольку с марта до начала октября 1917‑го бундовцы вместе с меньшевиками и большевиками входили в объединенную Российскую социал-демократическую рабочую партию. Немало лиц еврейской национальности являлись членами весьма боевитой партии социалистов-революционеров (эсеров). Один из ее лидеров — Зельвянский — был членом губисполкома. Можно констатировать, что в действующих в крае Советах рабочих и солдатских депутатов эсеры и меньшевики составляли большинство. Такие Советы (до их постепенной большевизации), как правило, поддерживали мероприятия органов власти Временного правительства и выступали за продолжение участия России в первой мировой войне. Одним из активнейших проводников политики социал-демократов (меньшевиков) являлась Надежда Гринфельд.
Во внутрипартийной жизни местные комитеты Бунда строго выполняли решения партийных конференций. В отношении к субботнему отдыху бундовцы стояли «на точке зрения свободы совести». Вера признавалась делом частным, личным. Вместе с тем подчеркивалось, что принципы, которыми руководствуется отдельное лицо, «не могут вытеснить, заглушить классовую точку зрения». Как пролетарская партия Бунд не может умалчивать, что классовые интересы, классовая борьба требуют, чтобы у пролетариев всех наций был один день для отдыха, который можно было бы использовать «для своих культурных, экономических, партийных и организационных интересов и целей». Выходило, что субботний отдых все же «препятствует еврейскому пролетариату принимать нормальное участие в экономической жизни страны».
Прием в члены партии был свободным. В Кишиневе достаточно было записаться у ежедневно дежуривших активистов во Дворце Свободы. Общие собрания кишиневских бундовцев проводили, как правило, в помещении музыкального училища (Подольская, 58). Интересы Бунда в Бессарабском губернском исполкоме Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов представлял, в частности, В. Н. Гринфельд.
Активную пропагандистскую работу среди еврейского населения развернули сионисты, возглавляемые известным в России сионистским деятелем, делегатом I Всемирного сионистского конгресса, уроженцем Кишинева врачом Яковом Бернштейном-Коганом. Их программной целью была подготовка условий для исхода евреев из стран рассеяния в Палестину. Одновременно сионисты призывали «осуществлять идеи социализма», не исключая, естественно, «борьбы против капитализма». Особенно наступательной их деятельность стала после VII Всероссийского съезда сионистов (июнь 1917, Петроград), в работе которого участвовал и Я. Бернштейн-Коган. К удовлетворению сионистов съезд констатировал, в частности, поддержку ведущими государствами (Англией, США и, возможно, Россией) проведение «мирного конгресса» для решения вопроса о предоставлении евреям Палестины и о проведении среди российского еврейства плебисцита по этому вопросу. В условиях децентрализации партийной структуры местные сионистские организации получили большую самостоятельность с правом получения финансовой помощи, выделяемой Сионистской лигой. С согласия центрального органа, местные сионистские ячейки могли «блокироваться» с другими партиями. Лидеры сионистов строили большие планы повсеместного открытия начальных школ, средних учебных заведений с преподаванием всех предметов на «древнееврейском языке». Исходя из местных условий, предполагалось и преподавание на так называемом «жаргоне» (то есть на идише. — В. А.). Кроме того, они выступали против придания еврейской общине как таковой «законодательной функции» и отделения «духовной» общины от «светской».
Определенное влияние среди бессарабских рабочих‑евреев имела «Поалей Цион», одна ветвь которой, примыкающая к сионизму, поддерживала социалистический курс на Палестину, а другая грезила территориальной национально-культурной автономией. На еврейской улице действовали и более мелкие национальные партии: Еврейская прогрессивная партия (председатель И.Н. Финкельштейн) и Еврейское народное объединение («народные социалисты»). Немного большевиков‑евреев и примыкающих к большевикам являлись членами объединенной РСДРП и Бунда. Наиболее видные из них — Ю. И. Суховалер (член исполкома Кишиневского Совета рабочих и солдатских депутатов), Г.Л. Ляйфер, Ш.Мизяковский, М.Л. Меерсон и И.Э. Якир (активисты кишиневского студенческого союза)…
Уже одно перечисление еврейских политических организаций свидетельствует о далеко не единой их позиции — как по отношению к текущему моменту революции, так, тем более, к перспективе развития страны. К примеру, кишиневский комитет Бунда вынужден был даже принять специальную резолюцию, в которой «выразил самый энергичный протест» против попыток сионистов препятствовать проведению митингов бундовцев в помещении синагоги и предпринятым попыткам срыва митингов «недостойными приемами» (выкриками и шумом. — В. А.), применяемыми ранее «агентами старого режима». В свою очередь, исполком Кишиневского Совета, состоящий в основном из эсеров и меньшевиков, в том числе и бундовцев, отклонил ходатайство местной еврейской социал-демократической рабочей организации «Поалей Цион» о «допущении ее представителя» в указанный орган на том основании, что «Поалей Цион» не является чисто социалистической партией». Так что «блокироваться» отдельным политическим силам для умножения общей мощи практически не удавалось (кроме, пожалуй, Бунда).
Еврейские партии не отставали друг от друга в пропаганде своих программных принципов и идей. Бундовцы совместно с социал-демократами открыли общий Рабочий клуб в доходном доме Шварцмана (по ул. Пушкинской). Здесь работали киоски с литературой на русском и еврейском языках, действовала читальня, раздавались брошюры на еврейском языке (например, с изложением муниципальной программы Бунда и др.), проводилась запись в члены партии.
Митинги, митинги-концерты и публичные лекции прибывших известных ораторов из социал-демократов, эсеров и бундовцев проходили, как правило, в помещении цирка, в зале Благородного собрания и во Дворце Свободы (на ул. Александровской). Бундовцы и социал-демократы активно использовали в агитационной работе свою газету «Известия Кишиневского Совета рабочих и солдатских депутатов».
Своим клубом с читальней располагали и сионисты. Регулярно проводились собрания, беседы, распространялась литература, практиковался сбор средств в фонд клуба и читальни. Примечательно, что при клубе вскоре начало действовать отделение общества «Тарбут» («Культура»), которое возглавил избранный из уважаемых сионистов временный комитет в составе Берлянда, Бермана, Серебеника, Ш. Гринберга, Балцана, Гринберга 1‑го и Фельдгендлера. Цель общества — распространение еврейской культуры, иврита, открытие национальных школ и детских садов.
Самыми, пожалуй, животрепещущими и горячо обсуждаемыми на партийных собраниях и митингах практически во всех еврейских партиях являлись проблемы отношения к текущему политическому моменту, решения национального вопроса и развития еврейской культуры. Большой резонанс среди еврейской массы вызвали доклады активистов Бунда Гринштейна «Политическое положение и наши задачи» и М. Рейзенберга «Национальный вопрос в программах Бунда», лекции члена ЦК «Поалей Цион» Я. Персмана «О политической, экономической и национальной составляющих муниципальной программы партии» и члена президиума Одесского Совета рабочих и солдатских депутатов И. А. Левковского «Социально-политические течения в еврействе», выступления на митингах Надежды Гринфельд, известного оратора из Одессы социал-демократа Ходорова, представителя Петроградского Совета М. Л. Слонима (эсер) и др. На волне революции активизировалась и спортивная жизнь: не было отбоя от желающих записаться в еврейский спортклуб «Маккаби», открывшийся в помещении «Талмуд-Торы» (Синадиновская, угол Николаевской).
В конце концов, общественная оценка действительной популярности партий была дана кишиневцами на выборах в городскую Думу. Пятьдесят девять (!) мест из 105 завоевал блок социалистов-революционеров (эсеров), социал-демократов, народных социалистов и Бунда. Сионисты получили двенадцать мест. Остальные мандаты достались союзу христиан (13), кадетам и Молдавской национальной партии (по шесть). Хороших результатов добились левые и в других городах края. В частности, в Бендерах городским головой был избран инженер, социал-демократ, интернационалист Хинценберг, вернувшийся на родину из каторжной ссылки.
И все же, несмотря на порой принципиальные различия идейных платформ, преследуемые партийные цели, у местных органов Временного правительства, Советов рабочих, офицерских и крестьянских депутатов, всех без исключения партий была общая труднейшая задача, связанная с продолжающейся мировой войной и недавним (август 1916 г.) вступлением в нее королевской Румынии на стороне Антанты. По существу, Бессарабия в этих условиях являлась прифронтовой полосой, местом дислокации и передислокации крупных воинских формирований Юго-Западного (затем — Румынского) фронтов. Между тем, буйство свободы (вернее, вседозволенности) перехлестывало через край. Анархия, беззаконие, безудержная дороговизна, захват частных земель, лесных угодий, выпасов, разгром помещичьих имений, грабеж солдатскими маршевыми ротами продовольственных складов и винных погребов, нахлынувший поток беженцев и дезертиров, трудности с продовольствием для населения и другие серьезные напасти в условиях непредсказуемых военных действий грозили большой бедой. Зачастую восстановление законности и порядка требовало вмешательства военной силы. Усугубляли положение порой противоречивые действия местных органов Временного правительства и Советов. Процветала антиправительственная и черносотенная пропаганда (последняя — особенно в сельской местности). Все это, в конце концов, привело к полной деморализации армии и постепенному усилению двоевластия, а то и троевластия.
Существующие проблемы политического и общественного развития края стали предметом обсуждения на I Бессарабском губернском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов (май 1917‑го). Ключевые вопросы программы съезда — отчеты о деятельности местных Советов, разбор текущего момента (решение национального вопроса, отношение к Временному правительству и войне), аграрный и продовольственный вопросы, городское и земское самоуправление, состояние агитационной и культурно-воспитательной работы нашли отражение в докладах и выступлениях Айбиндера, Н. Гринфельд, Зельвянского, Придикмана, Слонима, Тойбермана, Шейнбаума и других делегатов. По многим вопросам съезд принял примирительные резолюции. В исполком губернского Совета были избраны, среди прочих, Левензон (Кишинев, социал-демократ, примыкающий к большевикам), Зельвянский (Кишинев, эсер), кандидатами — Новак (Оргеев), Шейнбаум (Фалешты) и Тойберман (Резина). Членом президиума исполкома стал Зельвянский.
Еврейская улица, воспринявшая Февральскую революцию, как глоток свежего воздуха, как надежду на лучшее будущее, ещё не знала, чем всё это закончится… (По материалам Национального архива Республики Молдова).
МЕЛЬНИЦА КОГАНА
На протяжении более полувека с уст многих бессарабцев не сходило это словосочетание «мельница Когана», ставшее нарицательным. Недаром говорится: «Хлеб — всему голова». Но еще юный Товий Коган, в общем-то, соглашаясь с народным изречением, вкладывал в него свой особый смысл…
Многое удивляет в необычной судьбе удачливого кишиневского предпринимателя.
Отец его Моисей Коган, известный в еврейских кругах ортодокс, все тешил себя надеждой, что сын вот-вот «опомнится» и станет его преемником. Но, видимо, испытывая в этом глубокие сомнения, он все чаще и чаще выплескивал на отпрыска накопившееся недовольство, не обнаруживая у того должного усердия и желания стать слугой священных божественных писаний.
Спасибо матери — она брала сына под защиту, тихо приговаривая: «Все перемелится, мука будет…». Мать, видно, как в воду смотрела.
Двадцатилетним вступил Товий на предпринимательскую стезю. Острое чувство момента подсказывало ему, что мукомольное дело в Бессарабии на все времена — самое необходимое людям. Начинающий предприниматель заметил стремление местных помещиков расширять посевы хлебов и увеличивать вывоз зерна за границу в расчете на быстрые доходы и благосостояние.
С чего он начал? Сразу, как говорится, «взял быка за рога»: в 1883 году основал большое предприятие, войдя на правах совладельца в одну из действующих в то время в Кишиневе мельниц. Незаурядные организаторские и коммерческие способности не замедлили проявиться: уже через несколько лет он приобретает эту мельницу в собственность. Причем, конкурентов у него было предостаточно: макаронная мануфактура купца П. Касерта, макаронные мастерские при паровых мельницах Суриса, Грипперга и др. Но Товий Коган был человеком не робкого десятка. И кто знает, быть может, именно сильная конкуренция и подтолкнула его еще активнее развивать свое дело. И он делал это с присущими его натуре размахом, с заглядом далеко вперед.
Твердо уверовав в то, что век конных, водяных и ветряных мельниц заканчивался, он расширяет свою мельницу, устанавливает более мощные паровые машины, что позволило практически механизировать все виды основных работ. Это принципиально отличало организацию и, разумеется, производительность труда от мукомолен конкурентов, где тяжелый ручной труд преобладал над машинным. Некоторое время спустя предприниматель затеял новую реконструкцию своего предприятия. Проект надстройки он доверяет разработать не кому-нибудь, а самому губернскому архитектору Г.В. Купче, дипломированному гражданскому инженеру, под руководством которого в Бессарабии было построено более трехсот гражданских и церковных сооружений.
К началу двадцатого столетия мельница Когана превращается в одно из самых мощных мукомольных предприятий. Здесь были задействованы современные паровые машины общей мощностью в 345 лошадиных сил, несколько паровых котлов, паровой насос, различные новейшие станки и механизмы, динамо-машины. За сутки тут размалывалось до шести тысяч пудов пшеницы. Обслуживали мельницу более пятидесяти работников. При мельнице с 1901 года уже действовала макаронная фабрика (не путать с мастерскими!) с 28 рабочими, официально зафиксированная статистикой и попавшая в почетный список заводов и фабрик Российской империи. На этой фабрике ежегодно вырабатывалось до 35 тысяч пудов макарон и вермишели трех сортов. Общий годовой оборот «фирмы Когана» достигал астрономической для своего времени суммы — более миллиона рублей.
Характерной чертой для Товия Когана, как предпринимателя, являлось заботливое отношение к наемным работникам. Он умел понимать нужды и заботы рабочего человека. Именно по его инициативе владельцы мельниц еще в 1906 году удовлетворили выставленные союзом мельничных рабочих требования и установили восьмичасовой рабочий день и отменили ночную смену. Более того, для обслуживания работников своей фирмы он пригласил известного в Кишиневе врача Д.Я. Гальперина.
Не случайно значение мукомольно-макаронной фирмы Т.М. Когана неизмеримо возросло в годы первой мировой войны, особенно в годы острого продовольственного кризиса. Стоимость вырабатываемой на фирме муки для населения и нужд армии была значительно ниже, чем у конкурентов. Качество же продукции было выше, поэтому от заказов не было отбоя, и, тем не менее, фирма Когана являлась чуть ли не единственной, не имеющей долгов перед казной. В июне 1917 года кишиневский городской продовольственный комитет специальным постановлением посчитал мельницу Когана «способной работать 24 дня в месяц, при выработке 5400 пудов крупы и двух тысяч пудов дерти». Вместо 560 рублей вознаграждения было решено определить Т.М. Когану «за личный труд предпринимательскую прибыль в пять процентов…». Кроме того, как надежный контрагент городской управы он был освобожден от реквизиции большого количество принадлежащей ему пшеницы (по законам военного времени).
В 1932 году Товий Моисеевич Коган справил «золотую свадьбу» со своей мельницей: исполнилось полвека ее существования под постоянным руководством своего основателя и владельца.
Но мельничное дело было только лишь частью жизни предпринимателя. Он знал лучше, чем кто-либо другой, что не единым хлебом жив человек. Его отзывчивое сердце в течение всей жизни неизменно откликалось на всякий призыв о помощи. Известно, что еще в 1899 году, во время жестокого голода в Бессарабии от недорода из-за небывалой засухи, он прокормил хлебом за свой счет почти все население целого уезда. Немало он жертвовал и на оказание помощи голодающим в далекой Рязанской губернии. Впрочем, он одинаково отзывался и сочувствовал нуждам всех слоев населения, без различия национальности и вероисповедания. В частности, он был почетным членом престижного (его возглавлял сам губернатор) губернского попечительства детских приютов.
Невозможно даже перечислить все благотворительные и культурно-просветительные общества и организации, где Товий Коган не состоял бы почетным попечителем и почетным председателем. А это — верный признак большой человечности его натуры.
Добавим, что в течение ряда лет он избирался гласным (депутатом) кишиневской городской думы, и за свои заслуги был объявлен почетным гражданином Кишинева. Хоронили Товия Моисеевича Когана буквально всем городом. (По материалам Национального архива Республики Молдова).
ПОБЕГ ПРИКАЗЧИКА
Давно, усталый раб, замыслил я побег…
А. С. Пушкин
Согласитесь, сделать решительный шаг в жизни, который призван «перевернуть» собственную судьбу, может далеко не каждый даже в зрелом возрасте, в сто крат труднее это сделать в молодости. Однако молодой приказчик одного из крупных кишиневских магазинов все-таки решился на непростой выбор. Этим он предоставил современникам и их потомкам определить, насколько морально оправдан сделанный шаг…
— Неужели, неужели господь наконец-то услышал меня,- молнией пронеслось в голове Лузера. Сердце его застучало сильнее, и он на мгновение отпрянул от стола управляющего магазином, чтобы не выдать свое волнение.
Тем временем Абрам Рабинович достал из папки целый ворох фактур на оплату и, всматриваясь в ведомость приема денег от покупателей, как обычно нудно, с присущей его голосу гнусавостью, стал объяснять приказчику, какое дело поручает ему сам владелец магазина Мендель Рейдель. На этот раз даже гнусавый тон управляющего показались Лузеру сплошной музыкой.
За годы работы у Менделя Рейделя, он, Лузер Рейтих, протер до дырок о прилавок магазина не один сюртук. Дела в магазине шли удачно. Он часто выезжал в села, где заключал договора с крестьянами на скупку будущего урожая. Да и черновой работы не чурался, если надо нагружал, когда надо — сгружал… Словом, не белоручка, и хозяин был им доволен. Но… к деньгам ни-ни… Сбор денег с иногородних должников доверялся другим.
Определенно — его испытывали, подозревал Лузер. Но хозяину и управляющему никогда не узнать о его тайной мечте. И, вообще, ему наскучило быть мальчиком на побегушках, даром, что он числится приказчиком. После нескольких встреч в Одессе с приятелем по учебе в торгово-коммерческой школе, он все больше проникался мыслью, что самое подходящее в его положении — это побег. И он решил куда. Недаром же Одесса-мама полнилась слухами об американской золотой лихорадке. Далекий Клондайк не давал ему покоя. Друзья старательно обдумывали детали побега. Если что и требовалось позарез, то лишь приличные деньги.
И вот, наконец, свершилось, пришло и к нему доверие. 21 октября 1901 года приказчик Лузер Рейтих с божьей помощью отбывает из Кишинева. Ему с достоинством пожимают руки сам хозяин и управляющий магазином Абрам Рабинович. Задание не из легких: предстоит неблизкая поездка на юг губернии. Сначала в Измаил, Тарутино и Килию, затем, уже на обратном пути в Кишинев, он должен, побывать, в Болграде, Комрате и Каушанах, и везде — «для производства счета с некоторыми покупателями и получения денег» за приобретенный в магазине Менделя Рейделя товар (кстати, все покупатели — евреи). Это хозяйское задание, Лузер выполнил с честью. В его руках оказалось ни много ни мало — более двух с половиной тысячи рублей, очень кругленькая по тем временам сумма.
Закончился октябрь, наступила середина ноября, а Лузера все нет. В магазине начали строить догадки: мог ли он загулять с молодухой, или, может быть, ограблен и скрывается, пораженный стыдом от своей беспомощности. А может… и в голову лезли всякие черные мысли…
— Менделе, Менделе, старый воробей, — на каждом шагу клял себя хозяин. Как же ты дал обмишурить себя молокососу. Нутром Мендель чувствовал что-то недоброе. Он переживал не столько о, может быть, уже потерянных деньгах, сколько за свою младшую дочь Ривку, которой очень нравился тихоня Лузер.
Слух о случившемся мгновенно распространился по городу. От стыда поднять глаза и ответить на ехидные смешки знакомых, Мендель скрылся на своей вотчине в Перенах.
Наконец, делать нечего, управляющий магазином Абрам Рабинович обращается с соответствующим заявлением к приставу 4-го участка, мол, так и так: Лузер Рейтих в Кишинев не явился и денег не представил. Полицейское дознание, как и полагается, было препровождено судебному следователю третьего участка Кишиневского уезда Родзевичу. Загруженный работой Родзевич, видимо, недостаточно вникнув (или не желая вникнуть) в суть полученного полицейского дознания и «ухватившись» за мелькнувший в тексте дознания населенный пункт Каушаны, немедленно отправляет «дело» с соответствующей резолюцией своему коллеге по второму участку Бендерского уезда. Последний, справедливо считая себя на равных с Родзевичем, и, более того, признавая пересланное дело «себе не подследственным», обращается в Кишиневский окружной суд, который совершенно основательно возбуждает против Родзевича уголовное дело «о неправильных его действиях». Все это происходит в середине декабря 1901 года и играет, как говорится, на руку Лузеру Рейтиху (интересно, догадывался ли об этой судебной канители Лузер?).
Из проведенного Кишиневским окружным судом расследования стало известно, что «Бременская полиция (в Германии. — В.А.) запрашивала кишиневского полицмейстера, подлежит ли задержанию Рейтих, направляющийся в Америку». Интересно, что эту телеграмму из Бремена (видимо, там проживали не только хорошие музыканты, но и полицейские), судебный следователь Родзевич переправил своему коллеге из Бендерского уезда (!). Более того, из имеющейся у прокурора суда переписки видно, что «Кишиневской полицией был получен целый ряд телеграмм из Бремена и Гамбурга, как поступить с Рейтихом». Так, в телеграмме от 28 ноября 1901 года буквально сказано: «Немедленно отвечайте на телеграмму от 9-го насчет задержанного Лузера Рейтиха.., должен быть освобожден». Разумеется, кишиневский полицмейстер при такой судебной чехарде не мог ответить ничего определенного германским коллегам.
Дни стремительно убегали. А в это время шпаги судебных следователей скрестились в схватке. Уголовное отделение Кишиневского окружного суда признало, что следователь Родзевич обязан был «по закону и очевидности» признать дело с побегом Лузера Рейтиха и кражей денег «себе подследственным» и он лично обязан был им заниматься, а не перекладывать на плечи других. Дальнейшее рассмотрение дела Родзевича слушалось уже в конце января 1902 года на Общем собрании отделений окружного суда, которое постановило возбудить против Родзевича «дисциплинарное производство» по соответствующей статье. В свою очередь, вышестоящая инстанция — Одесская судебная палата, вынужденная рассмотреть «дело по обвинению Родзевича в небрежности по службе», а не беглеца Лузера Рейтиха, определила (страшно подумать!): сделать исполняющему должность судебного следователя Родзевичу предостережение.
Это очень серьезное, надо думать, предостережение было сделано 25 апреля 1902 года. А в это время под музыку пароходного гудка, наш Лузер на всех парах мчался по атлантическим просторам к берегам своей мечты — Америки.
Ну что сказать, ну что сказать… Мне кажется (а может быть, просто кажется), что в этой трагикомичной истории выиграли все главные действующие лица. Выиграл проигравший (подумаешь, потерял пару тысяч), владелец магазина Мендель Рейдель: он избавился от неверного будущего зятя, а главное, от неверного мужа своей дочери — Ривки. А разве что-нибудь серьезное проиграл судебный следователь Родзевич? Так, погладили легонько против шерсти (попутно возникает вопрос, а не тянул ли он время за определенную мзду?). Наконец, выиграла Америка: она, безусловно, приобрела довольно предприимчивого молодого человека, ставшего, возможно, чем черт не шутит, в будущем миллионером…. (По материалам Национального архива Республики Молдова; фамилии и имена — сохранены по документам.
(продолжение следует)
