Потом меня отвели в большую комнату с кроватями, где пять или шесть женщин стонали, кричали, визжали, метались из угла в угол, звали нянечек и засыпали на несколько минут в перерыве между схватками. Вначале их поведение показалось мне несдержанным и не интеллигентным. Но через час-полтора я делала то же самое и сама не могла отличить себя от них.
Нелли Воскобойник
[Дебют]Как это делается
Рассказы
Сказка о Золотом Петушке
Золотой Петушок сидел на своей золотой спице и бдительно поворачивался вместе с ней во все стороны. Его дело было вовремя кукарекнуть, чтобы предупредить о нападениях из-за границы. Говоря по правде, он был не единственной системой раннего оповещения. В штабах за всеми границами сидели платные агенты и исправно сообщали о вражеских инициативах. По ночам, накрывшись с головой пледом, отстукивали позывные и посылали своим боссам шифровки о планах и намерениях коварных соседей. И электронная разведка не дремала. Подслушивала разговоры северных соседей, подглядывала за южными. А восточных вообще показывала по телевидению на 732 канале онлайн. На западе у нас море, так что о западе петушок мог не беспокоиться. Были, конечно, и данные спутниковой разведки. Если где замечали скопление боевой техники больше одной единицы, то будили командиров приграничных полков. А уж если больше трех, то и начальника округа могли растолкать… Сам Петух являлся внебюджетным подарком одного кудесника — старинного друга Сиона. Было бы грубо и неделикатно показать чародею, что его дар ценят не выше, чем разработку какого-нибудь старт-апа. Поэтому спицу установили в самом Црифине. Спервоначалу Петушок, конечно, и понятия не имел, кто и откуда собирается нападать, и очень боялся осрамиться, да и мага своего подвести.
В первый же день он повернулся на север и невнятно кукарекнул. Вокруг произошла легкая суета. Кликнули начальника разведки. Тот упер руки в бока, поглядел на вскукарекнувшего и проворчал:
— Ну да, было дело. Только что Мустафа Бадер Ад-Дин призвал двинуть войска и незамедлительно уничтожить Израиль. Пару дней Петушок был вполне доволен собой, но потом почувствовал, что пора. Ветер как раз дул на юго-запад. Он звонко закукарекал. Начальник штаба оторвался от телефонного разговора с женой и вопросительно посмотрел на начальника разведки. Тот объяснил:
— Это в Газе. Сегодня два туннеля закончили. Собираются нападать на блокпост!
— А, ну-ну, — сказал генерал и продолжал говорить жене: — Тали, она ничего не читает! Учительница сказала, что она распечатывает из Википедии сама не знает что! Это катастрофа!! Надо что-то делать!!!
Тут Петушок почувствовал себя свободнее. Для полной уверенности он кукарекнул на восток. Теперь уже в старших офицерах необходимости не было. Довер* коротко объяснил журналистам, что террористическая группа «Валид Аш-Шехри» перехвачена при попытке перейти границу с Иорданией. Все было в порядке. Петушок кукарекал, когда и куда хотел. Один раз, из озорства — прямо в море. А там, конечно, была в это время шхуна с оружием для «Исламского джихада» и два десятка отборных Воинов Аллаха. Попасть впросак оказалось невозможно. И Петушок переключился на личную жизнь. До того, как кудесник мобилизовал его на военную службу, он жил на ферме в Висконсине. У него была вполне счастливая семейная жизнь, которую он по глупости не ценил: курочка Ряба, цыплятки, другие курочки. Он стал вспоминать о них и ностальгически кукарекать. Теперь он делал это и ночью. Глупо было с его стороны соглашаться на предложение кудесника. Тоска одолевала Петушка, и уже ни в Ришоне, ни в Лоде, ни в Рамат-Гане никто по ночам глаз сомкнуть не мог.
Формально Петушок был прав. Упрекнуть его было невозможно — угроза мерцала со всех сторон и во всякое время. Дело легло на стол к премьер-министру. Советники прикинули несколько вариантов решения проблемы ночного покоя для законопослушных граждан, и он вынес вердикт: выкинуть к чертовой матери Петуха, вместе со спицей и со всей базой, подальше в Негев. Бедуины привычные — им все равно на намазы вставать. А на месте бывшей базы построить роскошный район, каждая квартира в котором будет стоить три миллиона шекелей. Ясное дело — для демобилизованных солдат…
* Офицер, отвечающий за связь с прессой.
Стрелы ее — стрелы огненные!
На днях перечитывала «Суламифь» Куприна. Ах, это так же прекрасно, как было, когда мы читали в первый раз в свои двенадцать лет. «Ложе наше — зелень, кровля — кедры!» Как невыносимо хороша Суламифь! Как прекрасен и мудр Царь! Какие упоительные рассказы сплетает он, чтобы развлечь и успокоить свою возлюбленную! А какие драгоценности дарил ей Соломон! И рассказывал в мудрости своей о свойствах и особенностях каждого камня. «Вот сапфир, возлюбленная моя, жрецы Юпитера в Риме носят его на указательном пальце…» Э-э-э… минуточку… какие жрецы? какой Юпитер? какой Рим? До основания Рима осталось двести лет! Еще не родилась прабабушка той волчицы, которая выкормит Ромула и Рема! И Юпитер, похоже, еще не родился. Во всяком случае, пастухи, пасущие коз на склонах Капитолия, пока о нем ничего не знают. И во мне просыпается древняя, как царь Соломон, еврейская спесь. И я думаю… а вот это уже политически некорректно — то, что я думаю.
Начало
Эстер было семнадцать лет, когда в магазинчике у своего дяди Арона в Киеве она встретила худощавого смешливого чернявого Яшу. Яша работал в табачной лавке у своего брата. Ни он, ни его брат, ни дядя Арон, у которого Эстер жила уже одиннадцать лет после смерти матери, не имели права жительства в Киеве и до революции платили помесячно городовому за то, что их оставляли в покое. Теперь в городе стояли польские войска. Но табачные лавки и писчебумажные магазины работали, как всегда.
Яша пришел купить десять дюжин конвертов, чтобы рассылать счета постоянным клиентам. Эстер была красивой статной молчаливой девушкой. Они понравились друг другу с первого взгляда. Приказчик из табачной лавки стал заходить к ним каждый день. То купить чернил, то передать Арону в подарок десяток папирос, а иногда просто поболтать в свободную минуту и оставить Эстер тюльпан, а то и розу.
Строгая, молчаливая, исполнительная Эстер расцветала, когда Яша появлялся в дверном проеме. Она научилось отвечать подначкой на подначку и шуткой на шутку. Она стала смеяться, слушая его рассказы и даже один раз дала покупателю лишние шесть копеек сдачи. Дядя только вздохнул, когда староста синагоги неторопливо посчитал сдачу, отдал ему шесть копеек и сказал, что, кажется, девушку пора выдавать замуж.
Обручение состоялось в доме Яшиного брата, а хупу поставили во дворе у Арона. В приданное Эстер получила от тети подушку, пуховое одеяло и тюфяк, а от дяди восемь золотых царских десяток из жестяной коробки «Эйнем», вытащенной из-под пола. Он собирался дать дюжину, но рука сама отсчитала… Эстер не ожидала подобной щедрости и расплакалась.
Яше брат дал «Малый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона», две коробки папиросных гильз (по 520 шт.) фирмы «Катыкъ» и машинку для их набивки — верный кусок хлеба при любой власти. Правда одного тома не хватало, но подарок от брата был царский.
Они сняли крошечный подвальчик в том же квартале. Десятки сунули в жестянку от монпансье и спрятали под половицей.
Через два дня после свадьбы, когда Яша торчал в магазине Арона, делая вид, что присматривает на прилавке что-то нужное, в магазин вошли двое. Один сказал: «Это налет! Всем сесть на пол и молчать!» Другой молча обшарил хозяина и открыл кассу. Яша и Эстер сидели на полу рядом. Он шепнул ей беззвучно: «Сними кольцо. Сунь в рот» Налетчик, который спокойно и беззлобно копался у покупательниц в сумочках и вынимал из их ушей сережки, чудом расслышал и усмехнулся: «Оставь, Яша! Приспичило мне ее колечко! Красивая она у тебя. Мазел тов!».
Нужно было зарабатывать. Платить за подвальчик, купить керосинку, кровать и кастрюлю. И кроме того, ему ужасно хотелось делать ей подарки. Смотреть, как она, непривыкшая к обновкам, расцветает от неожиданного платочка или даже пары туфель на каблучках. Яша ушел из табачной лавки и утроился на строительство — несколько домов восстанавливали после бомбежек. Он таскал ведра с цементом по сходням на третий этаж. Получал вдвое против того, что платил брат, но уставал ужасно. Ночами мучился от болей в спине. Однако, страсти к жене не потерял. Они оба весь день предвкушали то, что будет ночью. Только в запрещённые дни высыпались. Но после миквы она шла домой, невольно ускоряя шаг. Эстер забеременела через полгода после хупы и тоже стала искать приработки — ходила к гоям стирать белье в пятницу вечером, когда дядин магазин уже не работал. Расходы предстояли огромные — акушерка, детская одежда, да мало ли что еще…
Боли в спине становились все сильнее. Яша уже не мог поднять тяжелое ведро. Бывало, вообще не мог встать с кровати. Со стройки ушел. Брат, несмотря на то, что взял на его место другого парнишку, давал иногда приработок — набивать табаком гильзы, вести расходные книги, но гроши эти мало добавляли к тому, что зарабатывала Эстер. Она родила, бегала с ребенком по уборкам, брала стирку на дом, стряпала навынос, а Яша, сидя у дома, продавал ее кугл хозяйкам, припозднившимся с готовкой к субботе. Половицу, однако, не поднимали пока у Яши на спине не открылись страшного вида гнойники. Доктор пришел в подвал, пощупал спину, вымыл старательно руки с мылом и сказал, что это костный туберкулез. Надежды на выздоровление нет. Но если бы отвезти больного в Евпаторию… Там песок имеет особые лечебные свойства. И лиман… И климат, подходящий для чахоточных. Но все равно состояние очень плохое. Что уж там особенного, в этой Евпатории… Денег за визит не взял и ушел, покачивая головой и что-то бормоча сквозь зубы.
Тогда Эстер продала в два дня керосинку, кровать, кастрюлю и туфли на каблучке. Сложила одежду всех троих в мешок. Сшила маленький мешочек для монет и повесила на шнурке себе на шею. Потом простилась с родней, взяла извозчика, с его помощью вывела из подвала Яшу, устроила свой мешок и двухлетнего спящего Баруха на сидении и поехала на вокзал.
Неделю они добирались до Евпатории. Яша совсем ослаб, почти не мог есть. Пока был в сознании — не жаловался, а когда задремывал, то громко стонал.
С поезда на извозчике она отвезла его на пляж. Стоял август. Солнце пекло. Она закопала мужа почти по горло в золотой горячий песок. Оставила сверху только правую руку и бутылку с водой. Сказала, что вернется к заходу солнца, подхватила ребенка и мешок и ушла в город. Она разыскала синагогу и рассказала жене служки про свою беду. Горячее сочувствие к Эстер и золотая десятка сделали свое дело. Яшина жена теперь имела угол в домике служки при синагоге. И могла оставить ребенка у толковой еврейской женщины, вырастившей дюжину своих. До вечера она успела найти работу в трактире, где сговорилась и стряпать, и мыть посуду. К закату Эстер была на пляже. Яша ждал ее. Он был в сознании, правда выпил всю воду. Но кто-то прикрыл ему голову газеткой. И он был голоден. Яша хотел есть! Она забрала его домой до утра, а утром, еще до рассвета снова притащила на пляж
Золотой песок и солнце вылечили ужасные свищи. Через несколько месяцев Яша ходил сам. И верите? Там, в Евпатории, у них родился второй сын Давид. Бабушка не хотела рожать его, но денег на аборт не было, и он родился, как того требовала природа.
Всю свою жизнь бабушка говорила, что виновата перед младшим сыном, потому что не хотела его и желала выкидыша. А дед Яша дожил до моего рождения. Я помню его. Он и тогда был веселым, живым и смешливым. Работал маляром и знал, кажется, все на свете. Показывал мне машинку для набивания папирос. Помню, что играл на мандолине и читал наизусть множество стихов. Умер он в пятьдесят четыре года от инфаркта.
День рождения
В наше время в Тбилиси бесплатно рожали только сироты и совсем забубенные. Женщины устроенные — замужние, имеющие родителей и связи в обществе рожали за сто рублей. Лева заблаговременно договорился с врачом, который обещал приехать в больницу, как только я туда попаду. Сто рублей охотно предоставили мои мама с папой. В больницу я пришла пешком, опираясь на Левину руку и раз пять остановившись по дороге, чтобы переждать схватки. Настроение у меня было прекрасное — поздняя беременность дело тяжелое и нудное. Я была рада, что все кончается. Боялась, конечно, родовой боли, но думала, что раз другие прошли через это, то и я не оплошаю.
Было около полуночи. Начиналось семнадцатое ноября, и этот день обещал стать днем рождения моего дитяти.
Меня приняли без возражений, записали, куда следует и охотно позвонили к ангажированному врачу. На этом кончилось все, что принадлежало к миру, в котором я жила прежде. Дальше началось что-то из другой жизни. То ли средневековой, то ли вообще вымышленной. Меня обрядили в невероятно драный халат с огромным вырезом, отвели в помещение, которое не могло существовать во второй половине двадцатого века и совершили надо мной немыслимо унизительные процедуры, из которых клизма, была еще не самым постыдным. А потом напоили стаканом касторки, жизнерадостно пообещав, что это ускорит роды и мне не придется долго мучиться схватками. Стакан касторки! Кто не пробовал — не может и вообразить! Я ничему не сопротивлялась — не потому, что думала, что все это нужно для моего ребеночка, а просто из врожденного покорства и вдолбленного в детстве послушания.
Потом меня отвели в большую комнату с кроватями, где пять или шесть женщин стонали, кричали, визжали, метались из угла в угол, звали нянечек и засыпали на несколько минут в перерыве между схватками. Вначале их поведение показалось мне несдержанным и не интеллигентным. Но через час-полтора я делала то же самое и сама не могла отличить себя от них.
Пришла санитарка. Улеглась на свободную кровать и немедленно заснула. Заглянул мой врач. Благосклонно поулыбался и велел сделать мне укол, ускоряющий роды. Отрабатывал немалую сумму в сто рублей. Через часик я оказалась в родильной зале. Мои роды действительно были быстрыми. Их определили странным выражением «трамвайные роды». Стакан касторки вкупе с уколом привели к тому, что мальчик мой появился на свет за пять минут. Что, конечно, ни в коем случае не предусмотрено природой. Его немедленно забрали от меня и унесли куда-то, обронив, что младенец нуждается в покое. Так родился мой старший сын. В палате соседки спрашивали как мы назовем нашего первенца. Я сказала, как мы с Левой и договорились: «Давид!»
Соседки оживились. «Смотри, как хорошо! — сказала одна. — Вы ведь евреи, а называете ребенка в честь нашего грузинского царя Давида».
Я миролюбиво ответила: «У нас был свой царь Давид».
А о том, что грузинский царь был назван в честь нашего царя, деликатно промолчала. К чему осложнять и так непростые проблемы?
О книгоиздательстве
Интересная история. Ну, не то что интересная, а занятная.
Я написала книжку. Все пишут — и я написала. Штук семьдесят маленьких рассказов. Истории про мое детство, разные забавные случаи из жизни, несложные рассуждения на простые темы и всякое безобидное бормотание о прожитой жизни. Получилось что-то приятное и необременительное. И весь тираж разошелся по друзьям и знакомым, распродался в магазинах, разослался по библиотекам, так что у меня осталось только три книжки, обещанные определенным людям. А некоторые просят. Спрашивают где можно купить. Иногда даже употребляют слово «достать».
С одной стороны, немалый соблазн сделать своими руками раритет. Чтобы букинисты разных стран сражались за каждый экземпляр на Сотби. А с другой стороны — кто их знает, букинистов? Вдруг окажутся хладнокровны? Просто те десять человек, что хотели бы её иметь, погрустят минут пятнадцать и забудут.
И я решила выпустить книгу через интернет в формате, пригодном для читалок. Каждый, кому вздумается, скачает и прочтет. А если и нет — с меня взятки гладки. И как раз мне объяснили как это делается. Оказалось, что удивительно просто. Есть специальный сайт. Совершенно бесплатный. Пишешь название книги, пересылаешь текст и тебя спрашивают, хочешь ли ты это опубликовать. И ты, конечно, говоришь: «Да!!»
Я так и сделала.
Тогда из интернетовской бездны ко мне всплыл вопросник, не содержится ли в книге чего-нибудь нехорошего. Вопросы довольно странные.
Есть ли в тексте описание распивания спиртных напитков? Если есть, то осуждается оно или нет? Употребления наркотиков? Призывы к национальной розни? Изображение терактов? Святотатства? Насилия над малолетними? Сексуальные сцены? Нецензурные выражения? Убийства? Пытки? Призывы к свержению президента? Бродяжничество?
Список всех возможных гнусностей оказался очень длинным и сложно дифференцируемым: насилие над малолетним с описанием деталей и с осуждением или без описания и без осуждения. Ко всякому пункту несколько уточняющих подробностей: пропагандирует ли автор это дело, или описывает равнодушно, или, может, горячо осуждает.
Я, как и многие другие русские, ленива и не любопытна. Список до конца не дочитала и всюду проставила знак, что у меня ничего такого нет. И отправила неизвестно куда. А оттуда через два часа пришел ответ. Кто-то читал и очень внимательно. И, оказывается, я описываю бродяжничество. И самоубийство у меня есть. И детям до 18 мою книгу читать нельзя. И более взрослым опасно — мало ли какие ужасные примеры они переймут у моих героев. Там и про вино. И даже про коньяк. Вполне одобрительно. И есть история как меня в семь лет мама отшлепала — налицо насилие над малолетними. И о разных национальностях всякие некорректности. И про теракт намек. И описание уголовного преступления — кражи… Я-то думала, что книжка постная, а специалисты обнаружили, что скоромная. Да еще как! Ого-го!
Призывов к свержению президента, правда, нет. Но спрашивается, чего его, Ривлина, свергать? Ну не понравится он — кнессет другого выберет. Мало ли их, готовых побыть президентами?
Как это делается
Обычно рассказы, которые я пишу, взяты из жизни — так уж сложилось, ничего путного выдумать не могу. Но все-таки они не документальные репортажи. Немножко изменяю антураж, диалоги собственной выпечки, чуть заостряю типы, иногда свожу вместе в один сюжет разные случаи, которые происходили в разное время. Короче — я в своем авторском праве!
То, что расскажу сейчас, будет абсолютной правдой. Произошло только вчера, помню каждое слово. Дело было так. К доктору М. пришла пациентка. Прелестная ашкеназская дама восьмидесяти лет. Из Афулы — не ближний свет! У дамы медленно развивающийся рак груди. Он ее не очень беспокоит, но метастазы в мозгу вызывают боли, тошноту, и вообще не на пользу… Еще несколько лет назад мы бы лечили ее облучением всего мозга — дает хорошие результаты, метастазы перестают беспокоить и новые в мозгу некоторое время не возникают, но… Что ни говори, а ум от этого острее не становится. Коэффициент интеллекта немного падает, память немного ухудшается, острота восприятия немного тупеет. А дама — умница! Обаятельная, и живая, и остроумная. И доктор М. решает по новейшей методике облучить ей только сами метастазики, не затрагивая остального мозга. Дело это очень деликатное, требует величайшей точности СТ и МRI отличного качества. Не говоря уж о тонком планировании лечения и сложном и прихотливом процессе самого облучения. Но есть один нюанс: наша пациентка оглохла в возрасте двух лет. И теперь нормально слышит только благодаря аппарату, вживленному под кожу пониже уха. А существенной частью этого аппарата является железное колечко. А с ферромагнетиком внутри, сами понимаете, МRI сделать невозможно. Потому что основой сканера является магнит неописуемой силы. Он притягивает все железное так, что когда кретин-уборщик, который в своем рвении навести чистоту проник через все преграды, вошел в экранированную комнату, — его тележка сорвалась с места, пролетела по воздуху и со всей дури вломилась в аппарат, полностью разрушив его и сама превратившись в лепешку. Уборщик остался жив только благодаря покровительству ангелов-хранителей, густо напичкавших своим присутствием все корпуса нашей больницы. То есть, чтобы сделать необходимый МRI, нашей пациентке надо удалить железяку. Значит, организовать операционную со всей командой, потом комнату восстановления после наркоза. Потом СТ. Потом МRI. Дальше материалы попадут к двум врачам, которые договорятся между собой, какие именно районы мозга будем облучать, и всё аккуратно нарисуют. И не думайте, что для них договориться об этом так же просто, как двум литературным критикам договориться, хорош ли новый роман Сорокина. Дальше всё переходит к физикам, и ко мне в частности. Мы вдвоем за два часа делаем очень непростую программу. Потом для верности проводим измерения и убеждаемся, что на практике получим в точности то, что запланировано. Потом передаем все данные на ускоритель. Теперь, в шесть вечера, техники, которые на работе с семи часов утра, могут вызвать больную. Но — упс! — не могут: она в операционной, ей вживляют слуховой аппарат. Потому что отоларингологи утверждают, что его нужно вернуть в очень короткое время. Иначе он окажется непригодным, и придется заказывать новый. Теперь мы ждем все вместе: родня старушки — две дочери и внук, симпатичный рыжий парень в шортах и кипе; доктор М., у которого сегодня, как на грех, день рождения; два физика и два техника. Семь часов вечера. Мы все от усталости уже сидим сгорбившись и болтаем о пустяках. Подходит старый араб в галабии, с женой в длинном пальто и хиджабе. Спрашивает о чем-то. Внук внезапно отвечает на хорошем арабском. Ага, понятно, скорее всего офицер из элитных частей — они арабский знают отлично. Доктор М. неожиданно тоже вмешивается в разговор. Он говорит по-арабски с запинкой, зато лучше знает географию больницы. Арабы ушли удовлетворенные. Наконец больную привозят из операционной. Мы укладываем ее со всем тщанием. В десять глаз следим за точностью лечения — мы все так устали. Еще восемьдесят минут, и все метастазы уничтожены. А мне еще час ехать домой. На автопилоте…
