Первую Баварскую советскую республику принято относить к 7 — 13 апреля, вторую к 13 апреля —  01 мая. Общее для обоих образований — высокий темп событий со сменой участников разных партий, острые дискуссии на собраниях, нарастание социальной напряженности. Если в первой БСР коммунисты не сумели достичь полной власти в органе управления —  Центросовете, отказавшись участвовать в нем не на высших постах, то во второй БСР им удалось захватить эти посты.

Наталия Завойская

Макс Левин — лидер БСР, эмигрант, биолог, коммунист, советский гражданин и враг народа

К 100-летию Баварской советской республики

14 апреля 2019 года исполняется 100 лет со дня провозглашения в одной из земель Германии — Баварии —  советской республики, одной из первых попыток проведения в жизнь большевистской идеи мировой революции. Одним из ее вождей стал уроженец города Москвы Макс Людвигович Левин (1885 —  1937).

Полной и достоверной биографии М.Л. Левина[1], одного из тех, кого одни историки называли и называют лидерами второй БСР (13 апреля —  1 мая 1919 г.), а другие —  ее главарями и «еврейскими чужаками», не существует.

Эпизоды, связанные с участием М.Л. Левина в баварских событиях 1918 — 1919 годов, по свежим следам попали в книги и статьи 1920 —  1930-х годов[2]. Несколько лет назад появилось, пожалуй, самое глубокое исследование, посвященное событиям тех дней, российского историка А.Ю. Ватлина[3], обратившегося к изучению феномена —  БСР, на основе документов из архивов Германии и РФ.

В биографии Левина выделяются два основных периода: 1918 — 1919 гг. —  это его «звездные» годы в Мюнхене, и 1921 —  1937 гг. —  годы жизни и деятельности в большевистской России/СССР.

Попытка создать Баварскую Советскую республику не удалась. БСР просуществовала всего две недели. Многие из ее участников были осуждены и расстреляны. 36-летнему Левину посчастливилось уцелеть и добраться до Москвы, где ему суждено было прожить немногим более полутора десятка лет, а затем разделить участь миллионов советских граждан, расстрелянных в ходе сталинского террора.

Причин, по которым эта личность в российской исторической науке почти столетие оставалась в тени, несколько. Первая из них — в советское время абсолютная, а позднее ограниченная, но все же закрытость отечественных архивов. Вторая —  разбросанность по архивам документов, связанных с жизнью и деятельностью Левина. Третья причина —  многолетняя недоступность для советских историков документов, находящихся в архивах зарубежных стран (Германия, Швейцария и Австрия), с которыми до возвращения в Россию была связана жизнь Левина, а также трудности с доступностью для иностранных историков документов, хранящихся в архивах СССР/России.

Занимаясь биографией М.Л. Левина, надо иметь в виду, что кое-что из известного на сегодняшний день, требует проверки. Так, например, выявление сведений об отце Левина, Людвиге Ивановиче, позволило опровергнуть высказывание Карла Радека[4],  что Макс Левин —  «сын бывшего генерального германского консула в Москве»[5]. Согласно анкете, заполненной самим Левиным после возвращения в Советскую Россию, отец его был «крупным купцом в Москве, представителем английских, германских и швейцарских крупных машиностроительных заводов»[6], что согласуется с более ранней записью (1913 г.), появившейся недавно в Интернет-издании, и дополняет ее: «L. Levien, Comptoir John M. Sumner and Co»[7].

Если запись М. Левина об отце-крупном купце в анкете 1921 г. не смутила кадровиков Исполкома Коммунистического Интернационала (ИККИ), то позднее сестра его Сусанна (в замужестве Сенилова[8]), работавшая в том же ИККИ в отделе Востока[9], а затем в Институте Маркса-Энгельса, была уволена из-за такой же записи. Не помогло ей и то, что в другой анкете она записала отца «служащим»[10]. Сусанна изменила отчество «Людвиговна» на «Львовну», а в статьях о племяннике М.Л. Левина —  советском физике-академике Льве Андреевиче Арцимовиче[11], мать его до сей поры фигурирует в литературе как Ольга Львовна, хотя в анкете 1935 г. сын собственноручно записал ее Ольгой Людвиговной[12].

Л.А. Арцимович, сделавший головокружительную для советского периода карьеру[13], несомненно, знал о расстреле своего родственника в 1937 г., но не оставил о нем, а также о своем деде со стороны матери —  Л.И. Левине —  ни слова. Нет ни одного упоминания о нем и в воспоминаниях сестры академика Е.А. Арцимович (1911 —  1991)[14]. Понять это несложно: с 1944 г. будущий академик приступил к работе под руководством И.В. Курчатова в засекреченной Лаборатории № 2. В первые дни мая 1945 г. он с группой физиков ездил в поверженную Германию и позже был среди допущенных на аудиенции к Сталину. О своих ближайших родственниках, германских подданных, пришлось забыть.

По справочной книге «Вся Москва», отец Макса Левина — германский подданный и член общества таковых —  значился членом-сооснователем одного из лучших технических училищ России —  Комиссаровского, покровителем которого был великий князь Константин Константинович. Среди членов Попечительского совета училища были крупный промышленник А.В. Бари[15], известнейший инженер  В.Г. Шухов[16], барон В.Д. Шеппинг[17] и др. Согласно немецкому архивному источнику, купец Людвиг Левин являлся создателем в Москве благотворительного фонда своего отца, Иоганна Левина[18].

Основными источниками биографии М.Л. Левина для данной статьи являются документы, хранящиеся в РГАСПИ[19], в Архиве Российской Академии наук[20], Центральном Государственном архиве г. Москвы[21], Государственном архиве Российской Федерации[22], а также материалы из австрийских, германских и других газет 1919 —  1921 гг. (ANNO — Austrian Newspaper Online; ZEFYS — ZEitungsoFmationsSYStem; digipress —  Das Zeitungportal der Bayerischen Staatsbibliothek).

Революционные события, происходившие весной 1919 г. в Мюнхене, привлекали внимание не только в самой Германии, но и во многих странах мира. Газеты прокоммунистического толка приветствовали своих героев, в то время как противники всячески их клеймили. Надо отдать должное журналистам того времени, что они использовали малейшую возможность, чтобы сообщать читателям о событиях в Мюнхене и его окрестностях. Ввиду почти полной изоляции противоборствующими сторонами баварской столицы, делать это было непросто.

Сведения о М. Левине, одном из вождей БСР, нередко искажались, тем более что журналисты, освещавшие события в Мюнхене, не сразу разглядели, что он и Евгений/Ойген Левинэ — два разных лица. Случалось, что Левинэ-Ниссена и Левина воспринимали как трех человек. В результате ошибки 5-го июня 1919 г. вместо Левинэ расстрелянным был назван Левин. Через 10 лет, когда в Риме в советском посольстве погиб некто Левин, тут же возникло предположение, что это бывший вождь БСР[23]. Третьего лидера БСР, Товия Аксельрода, пресса путала с эсером П.Б. Аксельродом.

Попробуем дополнить известный «анкетный остов» Макса Людвиговича Левина. Родился он (09) 21 мая 1885 г. в Москве[24]. Крещен был в Ильинской церкви, что на Воронцовом поле (Ивановский сорок). Как уже было сказано, отец его Людвиг Левин (1851 —  после 1918) был состоятельным человеком, представителем крупной британской фирмы «Джон М. Сумнер и К^о», производившей котлы и котельное оборудование для промышленных предприятий и флота. Матерью стала Екатерина Федоровна (в девичестве Кондратьева[25]) (1855 —  после 1927[26]). В 1918 г. отец доживал свои годы за границей[27], а мать так и осталась в Москве.

У Макса было шесть сестер: упомянутые выше Ольга (1881 — после 1936, в замужестве Арцимович) и Сусанна (1887 —  после 1936), а также Мария (1876 —  после 1936, в замужестве Бурхгардт), Евгения (1879 —  после 1936), Елизавета (1883 —  после 1936, в замужестве Ронталь), Людмила (1889 —  после 1936, в замужестве Баскакова). Так как в служебной анкете Сусанна отметила, что училась в московской Петропавловской женской гимназии[28], то можно было предположить, что семья Левин/Левиных была связана с евангелическо-лютеранской общиной при церкви Петра и Павла в Петроверигском переулке Москвы, что и подтвердилось[29]. В 1893 г. Людвиг Левин подал прошение о зачислении сына во второй подготовительный класс директору мужской гимназии при той же церкви. Учился мальчик посредственно, особенно был не в ладах с латынью. Из гимназии он выбыл в 1897 г.

Будучи в курсе дел Комиссаровского училища, старший Левин опасался, как бы его единственный сын «не попал под влияние русского студенчества». Он считал, что лучшее образование сын получит в Германии, и послал его в реальное училище города Мейсена. В классе Макс оказался единственным учеником, приехавшим из России[30]. Весной 1902 г. он закончил училище и «два с половиной года работал как волонтер на машиностроительной фабрике в Швейцарии»[31]. Во второй половине 1905 г. он переехал в Германию и по настоянию отца поступил в университет города Галле-на-Заале.

Уберечь сына от политических веяний времени отец не смог. Позднее М. Левин вспоминал, что убийство министра внутренних дел В.К. Плеве произвело на него «колоссальное впечатление». Ему захотелось понять, что происходит в России и в мире. Пытаясь найти ответы на волновавшие его вопросы, юноша усердно читал «Neue Zeit» («Новое время», орган германских социал-демократов) и штудировал статьи Ф. Адлера, Б. Борхардта, Э. Вурма, К. Каутского, К.П. Кунова, Г. Экштейна и др. Но одного чтения ему было мало. Макс жаждал стать участником событий. Ему удалось найти контакты с группой эсеров. В то время его интересовали террор и аграрный вопрос («я был за уравнительное землевладение, за социализацию земли»). Поздней осенью 1905 г. Макс уехал из Галле и оказался в Москве в день всеобщей забастовки. Вот как он описал те дни: «Связи ни с кем не было, прислушивался к тому, что делалось вокруг. Во время боев я на Смоленском рынке организовал дружину и участвовал в баррикадах. Обстреливали конные патрули. Во время восстания я вступил в партию эсеров. Я чувствовал, что все на меня произвело такое ошеломляющее впечатление, что надо было разобраться во всем»[32]. Вернувшись в Германию, Левин пробыл там полгода, и, бросив учебу, снова появился в Москве. Но на этот раз он решил быть не просто наблюдателем социальных выступлений, а стать пропагандистом на Прохоровской Трехгорной мануфактуре в Пресненском районе, рабочих которой эсеры считали своей главной опорой. Он вошел в расширенный комитет их партии. Вместе с сестрой Ольгой он посещал марксистский кружок[33].

Оставшись в Москве на лето 1906 года, Левин знакомился с молодыми рабочими и вел с ними беседы на политические темы. Среди них оказался рабочий сахарного завода Родион Гусев. На деньги отца М. Левин (он же Дубровин) снял помещения для своего проживания и для политических сходок. Но московская полиция довольно быстро вышла на подозрительный след, и в ноябре того же года М. Левин с Гусевым были арестованы. Судебные документы свидетельствуют о том, что к двадцати годам Левин, несмотря на то, что его попытка создать эсеровский кружок закончилась крахом, прочно встал на путь революционной деятельности[34].

При обыске у Левина полиция обнаружила его заграничный паспорт, типографский шрифт, браунинг, большую библиотеку (около 400 брошюр и книг, среди них работы Г.В. Плеханова, К. Каутского, В.И. Ленина, П.А. Кропоткина и др.) и множество прокламаций[35]. Левина обвинили по статьям 126 и 129 Уголовного Уложения Российской империи, т.е. в том, что он принимал «участие в сообществе, образовавшемся в составе “партии социалистов-революционеров” заведомо поставившем целью своей деятельности ниспровержение существующего в Российском государстве общественного строя посредством низвержения монархической власти и замене ее демократической республикой…» Однако судить его должны были только за участие в революционной пропаганде.

Чтобы вызволить сына из тюрьмы, отец дал деньги на залог в 1 000 рублей, и в феврале 1907 г. Макс был отпущен на поруки. Однако в конце апреля по предписанию градоначальника он снова был взят под стражу, и около четырех месяцев провел в одиночке Московской губернской уголовной тюрьмы, в знаменитой Таганке.

Отец, германский подданный, добился, чтобы до суда Макс смог выйти на свободу. За него поручилась сестра Ольга, и 16 октября 1907 г. с пропуском Охранного отделения Макс удалился в Тверь, где обязался находиться «неотлучно» вплоть до суда. Однако в конце декабря того же года он внезапно исчез. На судебные заседания Левин не являлся. На запросы о его местонахождении, направленные родителям и Ольге, никто ничего не мог, вернее же, не захотел сказать. Тем временем московский градоначальник сделал запрос в Судебную палату, нет ли у нее возражений против высылки «порочного иностранца» М. Левина за границу[36]. Объявления о его розыске, печатавшиеся в газетах, не дали результатов. Российская жандармерия продолжала разыскивать Левина вплоть до начала Первой мировой войны.

Левин-старший, не разделявший взглядов сына на жизнь, а тем более его политических убеждений[37], продолжал настаивать на том, чтобы сын получил высшее образование. Только в конце 1907 г., будучи уже двадцати двух лет, Макс приступил к учебе в университете Цюриха. Двумя годами позже в Цюрих приехала учиться на медицинском факультете его замужняя сестра Елизавета Ронталь[38]. Основанием для приема Макса в университет стали свидетельство об окончании реального училища в Мейсене и документ, что в 1905 г. он начинал учиться в университете Галле[39]. Подробности о годах его учебы неизвестны, разве только то, что в 1908 г. по рекомендации знаменитого профессора Э. Геккеля[40], он начал заниматься зоологией у его ученика профессора А. Ланга[41], а в 1911 г. состоял членом естественно-научного общества Цюриха[42]. Сам Левин писал, что в годы учебы он находился «как бы в двойственном положении»[43], имея в виду совмещение академических занятий с политической деятельностью.

Во время учебы Левин жил в районе Дитикон, на улице Бремгартенштрассе. Известно, что находившийся на этой улице дом № 61 (так называемый «Ziergärtli») принадлежал столяру П. Платтену[44]. Его сын Фриц[45]  — личность достаточно известная. В судьбе России он дважды сыграл важную роль: будучи секретарем швейцарской социалистической партии,  в апреле 1917 г. он удачно провел операцию по отправке политических эмигрантов (в том числе Ленина) и беженцев в Россию в знаменитом «пломбированном вагоне»[46], а в январе 1918 г. Платтен спас Ленина от покушения на его жизнь.

В 1910 г. Левин вступил в СДП Швейцарии. «С 1910 — 1912 я всегда был с Платтеном», —  писал он. В 1912 г. он вступил в РСДРП и состоял во фракции большевиков[47]. В том же году он побывал на антивоенном конгрессе в Базеле и слушал выступление знаменитого трибуна французских рабочих Ж. Жореса. Тогда же он имел беседу с социал-демократом А. Бебелем, который «ругал и большевиков, и меньшевиков, что они отделились, что царизм от этого выигрывает. Я ему доказывал, —  вспоминал Левин, —  что в борьбе мы найдем правильный путь для свержения царизма».

В 1913 г. Левин закончил университет[48]. Родительское желание он выполнил, а свидетельство об окончании университета отложил в долгий ящик. Из Швейцарии Левин перебрался в Германию, и следующие шесть лет (1913 —  1919 гг.) завершились выходом его из массы рядовых революционеров-марксистов-коммунистов на уровень первых величин: в документах своего «звездного времени» он значился членом Высшего Революционного Совета и главным военным комиссаром, председателем и основателем Компартии Германии.

Осенью 1913 г. Левин подтвердил немецкое гражданство, что исключало возможность его депортации, и вступил в союз «Спартак». В том же году он записался добровольцем в гвардейский пехотный полк и с началом войны принимал участие в операциях. Находясь на восточном фронте, был переводчиком в ополчении, позднее состоял вице-прапорщиком при радиостанции. За годы войны Левин побывал во Франции, в Бельгии и Польше[49].

 «После ранения я приехал в Мюнхен, где узнал о выступлении Либкнехта, — записано со слов Левина в протоколе открытого собрания партийной ячейки ИККИ. —  Я впервые увидел выступление “Спартака”. Тут я понял, что правильная линия та, которая за поражение своего правительства. В 1916 г. я был послан на русский фронт. Я там проводил осторожную агитацию в смысле разложения армии. В 1918 г. был отправлен обратно в Германию, сначала на офицерские курсы, где пробыл до июля. Приехал в Мюнхен».

В речи Г. Фрауэндорфера, министра транспорта правительства Эйснера[50], выступившего после разгрома БСР свидетелем на судебном процессе, есть слова, относящиеся к Левину: «Для характера Эйснера показательным было его отношение к Левину. Левин, в то время едва известный, был одним из его, Эйснера, приверженцев, совершавших вместе с ним подготовку к революции. Быстрее, чем это нравилось Эйснеру, Левин приобрел популярность среди радикалов, и Эйснер рассматривал его как соперника и боялся его …»[51]

Известно, что 4 ноября 1918 г. Левин присутствовал на докладе знаменитого М. Вебера «Новое политическое устройство Германии» и оппонировал ему, когда выступавший высказался против мира любой ценой и революции[52].

«Пятого ноября, —  записано упомянутом выше протоколе, —  состоялась демонстрация, на которой была масса народу, я на ней выступал, призывал приступить к выборам в советы. 7-го наступила революция, меня социал-демократы арестовали, но по требованию совета освободили. Я впервые выпустил первый номер “Роте Фане” [«Красное знамя»] … Поехал в Баварию, говорил с Розой Люксембург. Я был в организации Спартака[53] и проводил его политику. Затем был послан от Баварии на I съезд Германской КП…»[54]

На политическую арену Мюнхена Левин выдвинулся благодаря своему ораторскому таланту и отличному знанию работ Маркса, Ленина и др. Немецкий язык был для него родным, как и русский. Говорил он краткими, «рубленными» предложениями, не стеснялся грубых выражений, которые пресса была вынуждена смягчать. Присутствовавшим на многолюдных собраниях запоминались его броские фразы, такие, как: надо биться «око за око, зуб за зуб, пуля за пулю, грудь за грудь, удар за удар»[55]. Или его призыв немедленного закрытия всех университетов, «так как они суть бордели научной проституции». Некоммунистическая пресса писала, что высокого, ухоженного и хорошо одетого Левина, поднимавшегося на трибуну, собравшиеся приветствовали,  словно опереточного певца[56]. На слушателей производили впечатление также его сапоги для верховой езды и нагайка[57].

В отличие от Евгения Левинэ, который печатался в газетах, Макс Левин письменного творчества, видимо, не любил. Вычленить его решения и действия в бурном политическом котле, кипевшем в то время в Мюнхене, затруднительно. Нужны поиски в архивах Германии и Австрии. Особенно были бы интересны документы, составленные и подписанные самим Левиным. Однако кое-какие факты удалось собрать.

16 — 21 декабря 1918 г. в Берлине проходил Общегерманский Конгресс рабочих и солдатских советов. Левин принимал в нем участие, вероятно, как представитель солдат Западного фронта[58]. Относительно другого лидера будущей БСР —  Е. Левинэ —  сомнений нет: как участник международного рабочего движения он приехал на Конгресс в качестве депутата от города Эссена.

В конце декабря того же года в Берлине состоялся двухдневный I-й съезд Компартии Германии. Позднее К. Радек писал:

«Около 100 делегатов. Много знакомых. Пик[59], Эрнст Майер[60], Дункер[61] и другие, но преобладает молодежь, которую перед войной не знал. Среди нее двое русских: Левинэ[62] с серьезным задумчивым лицом, бывший эсер, воспитанный в Германии, и в военной форме молодой шустрый Макс Левин…»[63] Заняв позицию в структуре КПГ, образованной при его участии, Левин жил на ее средства[64].

В своем выступлении на съезде КПГ Левин затронул несколько вопросов, связанных с пролетарской революцией. Первым был вопрос об отношении большевиков к террору: «Большевики, — заявил он, —  были и есть самые энергичные противники террора. Самое большее, на что они идут, —  это контр-террор». Это замечание Левина, в прошлом сторонника эсеров, было благосклонно отмечено К. Либкнехтом. Вторым был вопрос о пагубности «кантонизации» революции, т.е. проведении ее в отдельных частях рейха с их тенденцией к сепаратизму, которая, например, отчетливо была выражена в Баварии. Революция (речь шла о Германии), говорил Левин, должна идти единым мощным потоком. К речи Р. Люксембург о системе советов Левин сделал уточнение: центральная власть в советах должна быть сосредоточена в руках коммунистов. Произнесенные на съезде слова характеризовали Левина как активного коммуниста.

Известен эпизод, связанный с тем, что правительство премьер-министра Эйснера приняло решение запретить все не согласованные с ним демонстрации. Как один из организаторов акций Левин был арестован, что вызвало бурный протест: несколько тысяч человек потребовали немедленного освобождения арестованных, и Эйснер был вынужден его освободить[65]. Сам Левин упоминал, что ему довелось участвовать в одной из стачек в Гамбурге[66].

21 февраля 1919 г. в Мюнхене произошло убийство премьера К. Эйснера, а несколько дней спустя начал работу Конгресс рабоче-крестьянских и солдатских советов[67], на котором в числе многих выступал и Левин[68]. Еще до похорон Эйснера корреспонденту лондонской газеты «Daily Express» удалось коротко встретиться с М. Левиным[69], который заявил, что советы требуют вооружения всех рабочих и смещения тогдашнего коменданта города О. Дюрра. Последний в беседе с тем же корреспондентом возразил, что ни вооружать рабочих, ни оставлять свой пост он не намерен. Левин не преминул упомянуть, что студенты задумали совершить на него покушение и поэтому он уже взял в заложники пятьдесят представителей городской аристократии, которым гарантировалась безопасность, но только в том случае, если не будет новых убийств политиков. В конце встречи Левин произнес: «Победа принадлежит нам: завтра рабочие будут вооружены… Вот я —  на месте Эйснера. Ну, а где же мой убийца?» и вскочил в быстро отъехавший автомобиль. Несмотря на браваду, Левин, конечно, был напуган. У него была охрана, но была она и у премьера.

После похорон Эйснера в политических верхах Баварии началась дискуссия, кто займет пост премьер-министра, и Левин рассматривался как одна из кандидатур[70].

Инцидент, случившийся 28 февраля во время заседания Конгресса, был описан свидетелем, американским журналистом О.Х. Виллардом[71]:

в зале внезапно появились вооруженные солдаты, и по приказу коменданта, начальника полиции и военного министра были найдены левые радикалы М. Левин и Э. Мюзам[72]. Первый был избит, и их обоих вывели из зала. В холле солдаты собирались расправиться с Левиным. Ему удалось заставить солдат опустить направленные на него револьверы и выиграть время до появления своих сторонников, которые его и освободили.

Интерес представляет появившаяся в марте того же года статья видного журналиста П. Гентизона, в которой приведены некоторые высказывания Левина:

«Я не заменю Эйснера. Он не был большевиком. Я большевик. На вопрос, является ли он большевиком в русском понимании, Левин ответил, что в общих чертах это так, но не в деталях. С диктатурой пролетариата, например, мы попробуем с самого начала продолжить производство и избежать анархии… Характер нашей диктатуры будет в общем более умеренный, чем в России, где голод, военные действия все время обостряют задачи комиссаров. Кроме того, мы используем весь опыт, приобретенный нашими братьями славянами»[73].

Было известно, что Левин уехал из России около семи лет назад и что там происходило в действительности, доподлинно знать не мог, тем не менее участники Конгресса воспринимали Левина как эксперта по вопросам, связанным с Советской Россией. Несогласие с отдельными высказываниями Левина выразил лидер баварских независимых Эрнст Толлер[74],  для него тот был «до мозга костей убежденным марксистом». Э. Мюзам одну из его речей характеризовал как «грандиозную» [75].

 Ключевой проблемой Конгресса было установление в Баварии власти советов как системы управления. Левин жестко настаивал на ее введении. В принципе баварцы не были против системы советов. О советах говорили не только в Баварии. Альтернатива советы или парламент обсуждалась в Германии и после краха второй БСР. Опыт России, где советы задавливались диктатурой, вызывал опасения. Вызывал сомнения и другой вопрос — установление всеобщего избирательного права. Баварцам было известно, что такого права в России не существует. Опыт Советской России привлекал, но и настораживал. На заседаниях довольно часто упоминались российские реалии: насилие, террор, трибуналы и др. В сторону Левина неслись упреки в том, что проповедуемый им социализм воинствующий и сродни милитаризму. Левин убеждал участников Конгресса в том, что в постреволюционной России нет ни ада, ни рая.

Насилие, применявшееся большевиками, он объяснял сопротивлением старого режима и другими сложившимися обстоятельствами. То, что происходило в России, он назвал «очищением» (Läuterung)[76], не расшифровывая, что  он понимал под очищением. Однако в другом выступлении пояснил, что для победы революции должна быть убрана буржуазия. «Боритесь и боритесь, —  призывал участников Конгресса Левин, —  пока вы не победите, пока вся власть не будет в ваших руках, законодательная, исполнительная и контроль!» Что же касается ситуации в России, то в общих чертах Левин, конечно, был информирован, но истолковывал события в духе принятой им схемы, за основу которой им были взяты тезисы Манифест Маркса и Энгельса («Манифест воинствующего социализма»), а также работы Ленина и Троцкого, касавшиеся октябрьского переворота и мировой революции (Weltrevolution).

 Один из трех лидеров БСР, Товий Лазаревич Аксельрод, появился в Мюнхене в середине января 1919 г. До этого он работал в Берлине с Адольфом Иоффе в Российском телеграфном агентстве (РОСТА), но вскоре по причине роспуска организации покинул Берлин. От Эйснера Аксельрод получил разрешение на временное пристанище в курортном местечке Эбенхаузене[77]. Для второй БСР весьма кстати оказались как российские, так и европейские связи Аксельрода[78].

Евгений Левинэ появился в Мюнхене 6 марта. До этого он находился в промышленной области Вестфалии, где имелась небольшая, но хорошо финансировавшаяся каким-то русским источником группа спартаковцев. Как сообщала социал-демократическая «Arbeiter-Zeitung» («Рабочая газета»), главным пропагандистом группы являлся Левинэ. Он убеждал рабочих, что, если в Германии будет создана социальная республика, к ним присоединятся французские и английские рабочие. Большевики, говорил он, могут заключить «лучший мир» (einen besseren Frieden), чем отягощенные всеми преступлениями шейдеманы[79]. 12 марта Левинэ был кооптирован в руководящий центр КПГ[80], а Макс Левин «добровольно ушел на второй план, избавившись от организационных забот»[81]. Позднее Левин вспоминал:

«Я был главным военным комиссаром. Моя работа была военная и агитационная»[82], что ему было знакомо со времен войны: «Разлагающую работу я вел среди тех элементов, на которые я мог рассчитывать, я оформлял их взгляды… Я вел агитацию в пользу Вильсонской[83] позиции. Выступал я чисто индивидуально»[84].

Известно, что президент США допускал признание Советской России.

Коммунисты Левин и Левинэ оказались в Мюнхене неслучайно: в ночь на 8 ноября 1918 г. независимец Курт Эйснер в здании ландтага объявил о свержении династии Виттельсбахов, а Баварию провозгласил республикой. Эйснер стал ее премьер-министром. Живший одно время в Мюнхене В.И. Ленин давно лелеял мечту о революции в Германии. Незадолго до ноябрьских событий он писал: «Все мы умрем за то, чтобы помочь немецким рабочим в деле движения вперед начавшейся в Германии революции. Международная революция приближается за неделю на такое расстояние, что с ней надо считаться как с событием дней ближайших»[85]. После удавшегося октябрьского переворота в Петрограде это казалось вполне осуществимым.

К. Эйснер не являлся приверженцем российского большевизма. Познакомившись с Левиным на подготовительном этапе ноябрьской революции, Эйснер непродолжительное время «ковал с ним планы», но вскоре между ними возникли значительные несогласия[86]. Агитационную деятельность Левина он воспринял как «большевистские метания» (bolschewistische Treibereien). Вероятно, тогда же Эйснеру стало известно, что одному из лейтенантов рейхсвера Левин предлагал 2 000 марок за роту солдат, чтобы та перешла в сферу его, Левина, влияния[87]. В свою очередь и Левин не благоволил к Эйснеру. «Если К. Эйснер не возьмет курс на революцию и не защитит этот курс от Ауэра и его сторонников, —  заявил он, —  то мы сбросим кабинет Эйснера, и кровопролитие нас не остановит». Сильным противником Эйснер считал своего соотечественника, министра внутренних дел Э. Ауэра[88]. Не придавал он особого значения и словам министра юстиции И. Тимма[89], который считал Левина «самым опасным среди русско-еврейских властителей Баварии» и террористом[90]. Ни в Левине, ни в Аксельроде Эйснер не видел особой опасности для провозглашенной им республики. Евгений Левинэ в то время обретался в другом месте. Предугадать же дальнейшие мюнхенские события, в том числе и объединенные действия российских коммунистов —    Левина, Левинэ и Аксельрода —  судьба не дала ему шанса.

Так как начало деятельности Левина в Мюнхене пришлось еще на осень 1918 г., то он имел существенное преимущество перед Левинэ. Обстановку на месте Левин знал лучше последнего. К моменту появления Левинэ у Левина уже сложились прочные контакты с представителями рабочих, солдат и русских военнопленных. Он контактировал с Толлером, Мюзамом, Клигльхофером[91], Мэннером[92], Марутом (Травеном)[93], Яффе[94], графом фон Цехом[95] и многими другими. Выступления пламенного оратора на многочисленных собраниях и митингах сделали его узнаваемым деятелем. Лейтмотивами его выступлений были установление диктатуры коммунистов и системы советов. Два дня спустя после убийства Эйснера с постамента памятника Шиллеру он вещал собравшимся мюнхенцам: «Диктатура должна принадлежать пролетариату, и он должен показать тем, кто превратил его в рабов, что теперь власть в его руках»[96]. Чтобы удержать власть, продолжал Левин, баварский пролетариат должен быть вооружен, а примером для Баварии должна быть советская Россия. Речь он закончил призывом к мировой революции. По ходу событий Левин переходил от революционных призывов к действиям: так, если в начале января 1919 г. он говорил о «контр-терроре» как о крайней мере, то с середины апреля контр-террор начал практиковаться и в Мюнхене, и в близлежащих местностях: за каждого убитого революционера был обещан расстрел десяти граждан-заложников. Чтобы резонанс звучал громче, в заложники выбирались состоятельные граждане. По сообщению прессы, при Левине находился бельгиец Буле (Boulet), который, пользуясь адресной книгой, ведал доносами[97].

Итак, к середине марта 1919 г. два коммуниста, Левин и Левинэ, оказались в Мюнхене, где уже не было прежних правителей династии Виттельсбахов, а премьер-министр К. Эйснер Баварской республики был убит. Однако имелись избранный 17 марта ландтагом премьер-министр социал-демократ И. Гофман[98] и его правительство. Из-за сложившейся накаленной обстановки 7 апреля правительство Гофмана было вынуждено покинуть город и обосноваться в Бамберге, откуда оно вернулось только 17 августа.

Чем были заняты в марте – первой половине апреля Левин и Левинэ? (Аксельрод присоединился к ним позже). После начала революции в Баварии Левин стал председателем Совета солдатских депутатов, куда вошли представители армейских частей Мюнхена и окрестностей, и далее продолжил эту деятельность. Помимо участия в разного рода собраниях Левин и Левинэ пропагандировали и отстаивали большевистские идеи. Наряду с агитационной накачкой рабочих и солдат они должны были вести подготовку к военным действиям, так как знали, что власть мирным путем, если и получить, то удержать не удастся. Формировалась Красная Армия. На все действия, которые могли привести коммунистов к власти, нужны были деньги. Какие-то средства поступали через Венгрию. Было известно, что провозглашенная в марте Б. Куном ВСР щедро снабжалась Советской Россией деньгами. Помимо советских средств новые власти предпринимали попытки добраться до банковских ячеек состоятельных горожан[99] и опустошить банки.

Апрель 1919 г. ознаменовался в Мюнхене последовательным возникновением двух недолговечных Баварских советских республик. Уже в начале мая в Мюнхен вошли правительственные и добровольческие войска, устроившие бойню участникам апрельских событий.

Первую Баварскую советскую республику принято относить к 7 — 13 апреля, вторую к 13 апреля —  01 мая. Общее для обоих образований — высокий темп событий со сменой участников разных партий, острые дискуссии на собраниях, нарастание социальной напряженности. Если в первой БСР коммунисты не сумели достичь полной власти в органе управления —  Центросовете, отказавшись участвовать в нем не на высших постах, то во второй БСР им удалось захватить эти посты. И тогда речь уже шла о диктатуре коммунистов, членов КПГ, но выходцев из России.

Еще до провозглашения второй Баварской советской республики, 1 апреля того же года, Левин вместе с Ф. Майргюнтером[100] и Штольценбергом посетил Будапешт[101]. Цели, которые преследовал этот визит, помимо ознакомления с ситуацией в Венгрии, не выявлены. Спустя пять дней после провозглашения второй БСР была предпринята попытка ее руководителей вылететь в Будапешт, чтобы получить и доставить в Мюнхен наличные деньги[102]. Сближение Левина с главой Венгерской советской республики Б. Куном[103] относится к их заключению в венском замке Штайнхоф уже после падения обеих советских республик[104].

7 апреля представители политических партий решали вопрос о провозглашении в Мюнхене первой БСР. Левин выступил против. Он заявил о преждевременности этого акта, так как, по его убеждению, вначале коммунисты должны сформировать коммунистическое правительство[105]. Он заявил также, что только тогда войдет в новое правительство, если во главе его будут стоять его однопартийцы[106].

12 апреля при голосовании по вопросу о провозглашении БСР голоса «за» и «против» разделились почти поровну. Коммунисты во главе с Левиным согласились войти в Центросовет (Zentralrat) с совещательным голосом, однако Левин настаивал на том, что КПГ не намерена нести ответственность за последствия преждевременности БСР: не партийные вожди, а народные массы должны провозглашать новую республику, а она в свою очередь должна завоевываться, а не объявляться[107].

 

К 17 апреля в Мюнхене среди населения распространился слух, что Левин и Толлер бежали, прихватив с собой крупные суммы денег. Исполком был вынужден сообщить, что Левин продолжает работать, а Толлер находится на фронте[108].

18 апреля Левин выдал вюртембергскому посланнику в Баварии К.М. фон Фильзэку документ, который должен был гарантировать последнему дипломатическую неприкосновенность как непричастному к контрреволюционным действиям, но посланник стороной узнал, что действие иммунитета в БСР легко нарушается, и предпочел скрыться из Мюнхена[109].

Для проведения социализации в Баварии в Мюнхен был приглашен австрийский экономист доктор О. Нейрат. Незадолго до падения второй БСР ему было поручено составить доклад об экономическом положении БСР. Вывод был пессимистичным. Возможный выход из создавшегося положения Нейрат видел в немедленном начале переговоров с правительством Гофмана, что было отвергнуто Комитетом действия[110]. И без Нейрата коммунисты осознавали, что их власти приходит конец. В кругу ближайших соратников Левин вынужден был сделать признание, что недостаток денег и продуктов питания приведет к краху их власть[111]. 28 апреля на общем собрании фабзавкомов прошли жаркие дебаты. Левинэ, Левин и Аксельрод вышли из состава правительства. Левинэ, недавнюю речь которого о счастье и солнце на советском Востоке все хорошо помнили, был встречен криками протеста. С этого момента у лидеров БСР (и не только у них) возникла проблема как можно скорее и надежнее скрыться: они были уверены, что со стороны имперского правительства пощады им не будет.

Одним из способов борьбы за власть являлись листовки и плакаты. Их использовали как борцы за создание БСР, так и их противники. Призывы партий к рабочим, солдатам и крестьянам, а также к населению Мюнхена не всегда, но все же имели подписи конкретных лиц (напр., как Э. Толлера, Э. Мюзама, Р. Эгльхофера[112], так и И. Гофмана). В обширных коллекциях мюнхенских листовок подпись Макса Левина не встречается. Особенность последнего держаться в тени подметил и швейцарский генеральный консул в Мюнхене Густав Хеги: «Д-ра Левина, который считается, по крайней мере, по отношению к внешним делам лидером правительства, никогда нельзя застать на месте. Он также не визирует призывы, указы и т.д. »[113]. Сам Левин утверждал, что он действовал только за кулисами[114].                      

В бурной истории XX века просуществовавшая всего две недели вторая БСР, в которой одной из ключевых фигур был М. Левин, занимает скромное место. Однако она является неотъемлемым и значимым звеном в цепи дальнейших исторических событий, приведших к возникновению гитлеровского режима в Германии. С годами БСР — советское эхо в Баварии —  обросло проклятьями и в этом сопровождении продолжало поминаться в фашиствующей и фашистской прессе Германии 1920 —  1940-х годов[115]а в СССР продолжали воспевать героев Баварской советской республики, особенно Е. Левинэ.

За две недели существования второй БСР вооруженными отрядами Красной Армии в Мюнхене были захвачены главный железнодорожный вокзал, резиденция, казармы. Из-за проведения стачек прекращали работать предприятия. Крупные городские отели превращались в оружейные склады. Общественный транспорт то и дело переставал работать. Железнодорожное сообщение с другими городами нарушалось. На улицах возникали бои с применением ружей, ручных гранат и пушек. Появились вооруженные русские военнопленные, а также венгры. В неразберихе оживились грабители. Телефонная и телеграфная связь с остальным миром была практически прервана, буржуазные газеты закрыты. Вместо газет руководители БСР проводили устные «политинформации» для собиравшихся горожан. Также вывешивались плакаты. Почтовая служба нарушалась. Обычным делом стали аресты неугодных и взятие в заложники зажиточных горожан. Революционный трибунал, состоявший из девяти рабочих, судил по революционному разумению. Высказывание самого Левина о суде и законах не имело ничего общего с юстицией. В результате блокировки выездных путей как со стороны БСР, так и с правительственной стороны город оказался изолированным, что вело к нехватке продуктов питания и топлива. Фальшивые банкноты, которые, как предполагалось, были привезены из России[116], считались аферой коммунистов[117]. Только на оплату службы красногвардейцам ежедневно должно было расходоваться 500 000 марок[118], а средства быстро таяли. Предполагалось, что значительные суммы были расхищены.

По мнению исследователей[119], прямого влияния Москвы на события в Мюнхене во время двухнедельного правления Левина-Левинэ-Аксельрода практически не было, с чем нельзя не согласиться. Прежде всего это подтверждается отсутствием подробной информации о событиях в Мюнхене у самого советского вождя и частым обращением наркома Г.В. Чичерина к находившемуся в Будапеште Б. Куну, от которого в Россию через Чепельскую радиостанцию в основном и шли известия о венгерских событиях, а также о мюнхенских[120].

Из двух советских республик, Венгерской и Баварской, первая по своему резонансу как международному, так и российскому оказалась более значительной. Кун явно принадлежал к более высокому политическому уровню. Ленин прекрасно видел, что фигуры Куна и Левина по их масштабу неравноценны. Если в адрес первого им были высказаны самые лестные для революционера слова, то второй их не заслужил. Для Ленина Макс Левин был одним из многих, кого он встречал в эмиграции. Как личность Левин явно не дотягивал до уровня революционных идеологов и удачливых деятелей. В московский период его жизни кремлевские верхи отвели Левину роль переводчика-синхрониста, а также доверили перевод статей Ленина на немецкий язык.

По примерным оценкам прессы, финансовые затраты на события, происходившие в Венгрии под руководством Б. Куна (содержание армии, средства на внутреннюю и внешнюю пропаганду и прочие издержки), составили 14 млд крон[121]. «Стоимость» мюнхенских событий второй половины апреля 1919 г. оценивалась в 150 млн марок[122]. 

Апрельские события в Мюнхене, заключительной частью которых стала вторая БСР, имели для города и его жителей тяжелые последствия. По опубликованным вслед за ее падением данным, убытки от «советского эха» оценивались в четверть миллиарда марок, а число убитых и раненых в Мюнхене на 7 мая 1919 г. составило 170 и 770 человек соответственно[123]. Правительственные войска жестко расправлялись как с вождями, так и с примкнувшими к ним лицами.

Представление о количестве находившегося в Мюнхене оружия дала одна из газет: к 10 мая 1919 г. на пункты приема поступило 169 полевых и 11 тяжелых орудий, 760 пулеметов, 21 351 винтовок, карабинов и пистолетов, 70 000 единиц холодного оружия, 30 000 ручных гранат и 8 000 000 патронов[124].

Как воспринимали Левина и его соратников представители государственной власти Германии? Корреспонденты газет некоммунистического толка не скупились на их характеристики, называя то «бандой сумасшедших, фантастов, фанатиков и преступников»[125], то «тщеславными чужаками-агитаторами», то «кучкой руководящих смутьянов»[126], то «нравственно и морально совершенно разложившимися субъектами»[127]. В листовке правительства И. Гофмана они были названы «кучкой пришлых большевистских агентов», «нелюдями»[128]. Граф фон Цех считал  их «русской троицей», состоявшей из евреев[129]. В одной из листовок Левин попал в разряд «физически и духовно прокаженных».

Известная немецкая писательница Изольда Курц, автор эссе о мюнхенских событиях тех дней, восприняла коммунистов Левина, Левинэ и Аксельрода как «террористическую группу». Первых двух, по ее мнению, можно было считать единым духовным целым, причем Левинэ представлялся ей «самым опасным, самым беспощадным, и, вероятно, самым значительным среди вождей», обладавшим к тому же талантом журналиста. Аксельрода она охарактеризовала как «ужас всех банков»[130].

Анархист Э. Мюзам, осмысливая мюнхенские события, писал:

«Мои опасения, возникшие при образовании КПГ, что партийный дух и нетерпимость вызовут рост партийного чиновничества и вместе с ним скрытую реакцию, устрашающе оправдались. Внезапно всплыли неизвестные Левин, Левинэ, Дитрих[131], Мортен[132], Шуман, и, не имея представления об особых обстоятельствах в Мюнхене, вдруг захватили лидерство… Самое странное, что их действия, хотя большей частью это были русские, полагавшие, что они владеют великолепным наследием большевизма, полностью противоречили большевистским идеям, насколько это было возможно…»[133]

Отвлечемся ненадолго на семью Лев’ин/Левиных, жившую в Москве. С 1902 г. Екатерина Федоровна, мать Макса, сделалась владелицей двухэтажного особняка с мезонином № 13 в Денежном переулке[134], который был приобретен у музыкального издателя К.А. Гутхейля. В Денежном переулке издавна селились состоятельные люди. С Екатериной Федоровной жила семья ее дочери Ольги Людвиговны. Здесь прошли ранние детские годы племянника Левина, упомянутого выше будущего академика АН СССР Льва Арцимовича.

«До 1919 г. наша семья (отец, мать, две мои сестры и я), — писал академик Л. Арцимович, — жила в Москве. В 1919 г. из-за тяжелого продовольственного положения мы были вынуждены выехать из Москвы»[135]. Е.Ф. Левин осталась. В апреле 1921 г., до возвращения сына, она находилась на лечении в санатории ЦК Покровское-Стрешнево[136], а в 1927 г. обитала на окраине города и занималась торговлей бельем на Сухаревском рынке[137]…

Вернемся к герою статьи — к Левину. Словесных его портретов не так много. Их авторы —  как его идейные противники (например, Ю. фон Цех, Л. Скийоппа[138]), так и соратники (например, К. Ретцлав[139]). Например, 5 мая 1919 г. Цех сообщал в Берлин:

«Левин, искусный оратор, оказывает сильное воздействие на своих слушателей… Но, по существу, он является выхолощенным фразером без внутреннего стержня. Однажды во время беседы он заявил, что ни на секунду не задумается перед тем, как поставить меня к ближайшей стенке и расстрелять. Когда же я ответил ему, что я полностью в его распоряжении и подходящая стенка уж наверняка найдется, он тут же сдал назад и постарался принять обходительный тон. Он, впрочем, отрицал любое официальное участие в новом правительстве и действовал только за кулисами»[140]. Папский аудитор Л. Скийоппа оставил еще менее привлекательный портрет Левина: «Молодой парень, русско-еврейского происхождения, примерно 30 —  35 лет. Бледный, неопрятный, с невыразительными глазами, грубым голосом с наглыми интонациями: действительно отталкивающий тип, однако с интеллигентной и хитрой миной на лице»[141].

Самый обстоятельный и самый нейтральный портрет М. Левина был составлен баварской полицией (8 мая 1919 г.):

«34 года, но выглядит моложе, рост 170 —  175 см., стройный, сильный, лицо вытянутое, бледноватое, брюнет, волосы густые, зачесанные назад, на затылке коротко стриженые, небольшие баки, обычно без бороды, глаза серо-голубые, лоб высокий, неярко выраженный орлиный нос, полные губы, при разговоре нижняя губа заметно выпячивается вперед, ущербные, неровные зубы, сутулая спина, шаркающая, вялая походка, страстный курильщик…»[142]

Для К. Ретцлава, ответственного за охрану лидеров БСР, Макс Левин был «интересным явлением»: самый популярный, темпераментный оратор, прекрасно владевший вниманием cлушателей. Конечно, собравшимся импонировало то, что перед ними выступал биолог, имя которого сопровождалось для многих магическим словом «доктор». Речь о современных событиях он пересыпал сравнениями из истории, поговорками, анекдотами. Использовал иронию по отношению к противникам. Любил тут же, на публике, зачитывать цитаты из свежих немецких и иностранных газет. Мог говорить безо всякой устали два часа. Быстро и находчиво реагировал на вопросы. Много позже Ретцлав, присутствовавший на трех или четырех выступлениях Левина, признал, что все «они были повторением первого. Такие же бурные, такие же интересные, и, как вскоре Левин должен был увидеть своими глазами, полные самообмана»[143]. Для Ретцлава Левин был «самым симпатичным человеком», которого в мюнхенском районе Швабинге многие считали своим. Несмотря на склонность к богемному стилю жизни, он избегал экстравагантности, всегда был по-бюргерски одет, гладко выбрит и производил впечатление благополучного ученого, что не мешало ему быть полностью партийным человеком. Как у завсегдатая, у Левина в мюнхенском кафе «Zur Stadt Wien» был свой столик, за которым он диктовал статьи, отвечал на письма. Рядом с Левиным часто видели издателя, писателя и актера Р. Марута[144]. Левин посещал почти все театральные представления и концерты. Упомянул Ретцлав и спутницу Левина, но утаил ее имя. В ту пору подругой его была Луиза (Лу) Гейслер-Шеллер. На декабрьском Общегерманском Конгрессе рабочих и солдатских депутатов (1918 г.) она работала стенографисткой[145].                                                               

Луиза родилась в Мюнхене 26 января 1899 г. в семье служащего Министерства иностранных дел Франца Гейслера. Обучалась в народной школе, год в средней и два года в коммерческой школах, где приобрела востребованную в то время специальность стенографистки и машинистки. В 1916 г. Луиза вступила в ряды Независимой социал-демократической партии Германии. В 1918 г. она вышла замуж за швейцарца Шеллера. В следующем году стала членом СДП Швейцарии в секции Коммунистического Интернационала. Брак был недолгим[146], но швейцарское гражданство Луиза сохранила. В историю коммунистического движения она вошла под фамилией Гейслер[147]. В феврале 1919 г. вступила в «Союз Спартака». Весной того же года начала работать стенографисткой в Мюнхене в Комитете действия. 10 мая[148], вскоре после вступления правительственных войск в Мюнхен, была арестована по обвинению «в государственной измене и организации содействия побегу коммунистов». Через два месяца за недостатком улик была интернирована в Швейцарию. В декабре 1920 г. отправилась в Вену, где находился Макс Левин, и до апреля следующего года работала в ЦК КП Австрии. В августе того же года через рижскую границу она прибыла в Россию. В Москве по рекомендации венгерского коммуниста М. Ракоши[149] была принята в Коминтерн.

«В мае 1919 г. после падения БСР [я] бежал по требованию ЦК КПГ», — записал Левин в анкете. Будучи известен как один из лидеров БСР и представитель ЦК КПГ, он отдавал себе отчет, что в случае задержания ему грозит расстрел. Незадолго до провала БСР из паспортной экспедиции были похищены формуляры заграничных паспортов[150]. Ими и воспользовались коммунисты. Им оставалось только вклеить фотографии и вписать вымышленные имена[151]. Дальше каждый решал, как спасти свою жизнь. Евгений Левинэ, скрывавшийся в Мюнхене на квартире художника Б. Шмидта[152], был обнаружен 14 мая[153] и осужден военно-полевым судом как один из виновников разразившейся гражданской войны[154].

Левину удалось избежать участи Эгльхофера, Левинэ и других деятелей БСР. В Мюнхене он имел обыкновение часто менять конспиративные адреса. Как гражданин Германии, он был обвинен в государственной измене, так как осуществлял попытку насильственного изменения конституции Баварии. Он был объявлен в розыск[155]. После падения БСР победители продолжали клеймить Левина как предателя, преступника, аморального человека. В объявлении о его розыске баварская полиция, играя на патриотических чувствах граждан, особо подчеркивала, что, несмотря на службу в немецкой армии, Левин якобы испытывал фанатичную ненависть к Германии и жаждал ее унижения. Советская Россия добилась его освобождения и поначалу считала его героем.

Вначале полиция посулила тому, кто окажет ей помощь в поимке Левина, 10 тысяч марок[156]. Через месяц тщетных поисков сумма была утроена. Сведения о Левине были разосланы также правоохранительным органам соседних стран. Появление беглеца ожидалось в Немецкой Австрии.

Э. Мюзам, к тому времени попавший в тюрьму, фиксировал в дневнике «успехи» полиции в преследовании политических деятелей мюнхенских событий. Если в розыске Левинэ полиция преуспела, то Левину удалось скрываться почти полгода. Пресса публиковала сообщения, что его якобы видели то в Куфштейне, то в Аугсбурге, а в конце июня 1919 г. в Бамберге железнодорожная полиция арестовала похожего на Левина мужчину[157].

«Случайное стечение благоприятных обстоятельств, — писал Левин сестре Ольге 4 апреля 1920 г. из дома для умалишенных под Веной [Штайнхоф], куда его перевели из тюрьмы[158], —  дало мне возможность на пятый день по капитуляции города, в котором царила белогвардейская вакханалия, бежать.  Ввиду того, что за мою голову была объявлена премия 30 000 марок и моя счастливая физиономия красовалась на публичных местах всех городов и городков Германии, продолжать революционную работу даже нелегально было невозможно».

Из того же письма узнаем, что, покинув Мюнхен, Левин проделал пешком путь на север Баварии[159]. Другой источник уточнил, что во время побега он воспользовался заранее приготовленным прибежищем в поселке Бланкенбург в Верхней Баварии[160]. Затем он переправился через Чехо-Словакию и добрался до Вены, где в течение двух месяцев пытался «найти себе окошечко на восток, чтобы тихо и благочинно улизнуть. Наконец, почти все уже было налажено и к отъезду готово, как вдруг меня на улице схватили два джентльмена… Это случилось 6 октября [1919 г.]. 7-го уже меня посадили в центральную тюрьму, где и продержали раба божьего целых шесть месяцев в одиночном заключении. Это в той самой Австрии, во главе которой стоит известный, когда-то славившийся марксист доктор Реннер[161] —  чтоб ему лопнуть, негодяю…»[162]

Незадолго до 6 октября венская полиция заподозрила в посещавшем театр и оперу «англичанине» объявленного в розыск Левина. Довольно долго он не желал признаваться, что это он и есть…

Накануне падения БСР, 30 апреля в здании мюнхенской гимназии Луитпольда, которое использовалось и как казарма Красной Армии[163], и как тюрьма, были расстреляны заложники: два пленных гусара-саксонца, офицер и семь членов праворадикального общества «Туле» (Thule-Gesellschaft)[164]. Обычно в этом здании, где царил комендант Ф. Зейдль[165], подчиненный главнокомандующему армии БСР Рудольфу Эгльхоферу, находилось более 300 красноармейцев, а в обеденное время набиралось около 500. Сюда направлялись для исполнения приказы на обыски и аресты, здесь хранились конфискованные при обысках у граждан вещи, здесь же помещались касса, выплачивавшая жалование красноармейцам, и столовая. Как уже говорилось, взятие заложников практиковалось Левиным и раньше. Когда стало очевидным, что ситуация выходит из-под контроля, заложники превратились в средство возможного торга с правительством Гофмана, а в случае неудачи —  в объект мести. Гофман отверг любые условия со стороны БСР, и 1-го мая 1919 г. правительственные войска вошли в Мюнхен.

В один из первых майских дней были выписаны приказы на арест Левина, Левинэ и других деятелей БСР. Розыск Левинэ и суд длились недолго. За государственную измену военный трибунал присудил его к расстрелу, и 5 июня, несмотря на протесты общественности, приговор был приведен в исполнение. Своей вины в государственной измене Левинэ не признал, как не признал и причастности к расстрелу заложников. Формально так оно и было: сам он в расстреле не участвовал. Это дало повод К. Розенфельду[166], адвокату Левинэ и Аксельрода, заявить в прессе, что его подзащитные не были связаны с расстрелом заложников:

«На судебных слушаниях они оба показали себя настоящими идеалистами, которые из высоких побуждений стремились осуществить свои коммунистические идеи. Они не были способны на подлые действия»[167].

5 или 6 мая Левину удалось покинуть Мюнхен. Так что с 26 (день ареста членов общества Туле) по 30 апреля (день их расстрела) он был в городе и, безусловно, знал о заложниках, содержавшихся в гимназии Луитпольда. 1-го сентября, когда Левин уже несколько недель скрывался в Вене, в Мюнхене начался двухнедельный судебный процесс над участниками расстрела заложников и причастными к нему лиц (Geiselmordprozess). Пребывая в Вене, о ходе сентябрьского процесса Левин узнавал из газет[168].

Как только в Мюнхен пришло сообщение об аресте Левина, власти Баварии послали запрос австрийскому правительству о его немедленной выдаче. В Мюнхене не было сомнений в причастности Левина к расстрелу заложников. Его имя фигурировало в ходе допросов как свидетелей, так и обвиняемых. Ни Левин, ни Левинэ не могли не знать, как и для чего в гимназии оказались члены общества «Туле» и в чем они могли обвиняться. Их арест — «едва ли не единственная успешная операция спецслужб БСР»[169]. В ходе процесса было упомянуто, что при обыске помещения, где обреталось общество, были обнаружены оружие, листовки антисемитского содержания и несколько поддельных печатей городской комендатуры[170]. Никто из опрошенных на сентябрьском суде не оспаривал факт, что в ночь с 29 на 30 мая оба, Левин и Левинэ, и кто-то третий (не Аксельрод[171]) вместе с Зейдлем спускались в подвал гимназии, где содержались заложники, и проверяли по именам их наличие. Никакого судебного разбирательства по вопросу вины заложников проведено не было. Они были арестованы как грабители. В связи с надвигавшимся крахом БСР произошла откровенная расправа, с особым цинизмом и звериной жестокостью. На процессе свидетель Р. Беценхаузер[172], служащий Военного министерства БСР (бывший торговец) заявил, что он сам слышал, как в присутствии Левинэ и Эгльхофера Левин говорил, что дела БСР обстоят скверно и что необходим какой-то «резерв» (Rückhalt). Этим резервом должны были стать «самые шикарные» («feinste»), т.е. наиболее значимые, титулованные заложники[173].

В деле немецкого рабочего-политэмигранта Георгия Губера (р. 1896 г.), попавшего в СССР под жернова Большого террора, следователем НКВД был поставлен вопрос о его участии в расстреле заложников в Мюнхене[174]. Губер сказал, что до сентябрьского процесса ему «удалось доказать», что непосредственного участия в расстреле он не принимал, т.е. никто из свидетелей не дал на него показаний. По cловам Губера, его выдал бывший сокамерник по делу 1916 г. В результате он был приговорен к 15 годам каторги, из которых отбыл восемь с половиной лет, и в декабре 1927 г. был амнистирован[175]. На одном из допросов он заявил, что «о расстреле этих людей имелось распоряжение Эгльхофе[ра], который был в то время командующим красными частями города Мюнхена»[176]. Или самим Губером, или следователем НКВД заложники в деле были названы «этими графами», «контрреволюционерами».

На сентябрьском процессе деятельность общества «Туле» против БСР практически не рассматривалась. Суд занимался исполнителями и соучастниками расстрела. Деяния Левина также не являлись предметом рассмотрения. Этим должен был заняться другой процесс: правительство Баварии не оставляло надежды, что поиск Левина увенчается успехом, что в действительности и произошло.

«Вопрос о том, отдавал ли приказ о казни сам Эгльхофер или содеянное было результатом инициативы снизу, активно обсуждается вот уже без малого целый век, но так и остается открытым», — писал А.Ю. Ватлин. Тех, кто бы мог прояснить ситуацию, допросить было уже невозможно: Эгльхофер был убит, Левинэ осужден и расстрелян. Аксельрод осужден на 15 лет[177].  Левин скрылся. В дальнейшем Левин хранил молчание по поводу расстрела заложников, как и Луиза Гейслер, о присутствии которой в гимназии упоминали свидетели. К тому же при поджоге городского управления полиции были уничтожены хранившиеся там документы[178].

18 сентября судебный процесс, подготовленный и проведенный правительством Гофмана, был завершен. Все дни здание суда как снаружи, так и внутри охраняли отряды военных. При входе проводился тщательный досмотр документов. Меры безопасности на самих заседаниях суда были чрезвычайными: практически при каждом обвиняемом находился охранник. На заседания были допущены только специальные корреспонденты крупных газет. Фотографирование было запрещено. Сделать зарисовки было разрешено только рисовальщику из «Neue Illustrierte» («Новый иллюстрированный журнал»).

Заслушав показания около 150 свидетелей, суд следующим образом интерпретировал ход событий до расстрела в гимназии Луитпольда: «… Зейдль и Левин изготовили листовку о том, что якобы белогвардейцы привязали к дереву 68-летнего старика и расстреляли его, а Носке[179] направил отряды Белой гвардии, дабы устроить в Мюнхене политическую кровавую резню и потребовать от рабочих защиты “прусских кровожадных господ”. Утром следующего дня листовка возымела взбудораживающее воздействие, прежде всего, на рядовой состав Красной Армии. Оба [Зейдль и Шикельхофер[180]] осуществили декретированный Эгльхофером, Левиным и Левинэ-Ниссеном расстрел заложников преднамеренно и предумышленно. При этом они не могут отговориться, что на них оказали воздействие их высокопоставленные покровители»[181].

В тот же день, 18 сентября, участникам расстрела были зачитаны приговоры: главные обвиняемые Ф. Зейдль и И. Шикельхофер и еще четыре человека получили смертные приговоры. 19 сентября они были расстреляны во дворе тюрьмы Штадельхайм. Восемь обвиняемых (в их числе и упомянутый выше Г. Губер) получили по 15 лет заключения[182].

В Берлинском архиве хранится дело Макса Левина, касающееся вопроса о его выдаче Баварии, в котором говорилось:

«Макс Левин, гражданин Германии, преследуется государственными судебными органами Мюнхена как соучастник преступления…. Согласно ордеру на арест от 19 октября 1919 г., имеются подозрения, что 30 апреля 1919 Левин принимал участие в расстреле десяти лиц во дворе гимназии Луитпольда в Мюнхене как соучастник, подстрекатель и пособник подлого преступления. Особенно настойчиво он оспаривает утверждение, что действовал при расстреле этих десяти лиц, именуемых “заложниками”»[183].

Венской полиции Левин заявлял, что в Мюнхене он был только редактором газеты «Die Rote Fahne».

В Берлине в ту пору находился представитель советского правительства В. Копп, который участвовал в разрешении вопроса о Левине[184].

Через пару дней после ареста Левина, зальцбургская газета опубликовала статью, посвященную «казусу Левина». Он был назван «мотором», «главой» большевизма и коммунизма в Мюнхене. «Макс Левин из Москвы — типичный авантюрист, —  писала газета. —  В нем соединились все те черты, которых не должен иметь народный вожак»[185].

29 октября 1919 г. Мюзам отметил в своем дневнике: «Для Левина все еще существует опасность быть выданным. Но его шансы выросли благодаря тому, что г-н Мюллер-Майнинген[186] в дикой жажде крови послал в Вену государственного прокурора Либериха[187], чтобы добиться выдачи [Левина], но этот разбитной палач своей назойливостью так довел австрийцев, что после резких заявлений и выпадов по отношению к Рейху они поспособствовали отъезду Либериха…»[188]

В австрийских социал-демократических кругах требование Баварии выдать ей Левина вызвало возмущение бесцеремонностью вмешательства в законодательную систему страны. Правительство Австрии напомнило баварскому руководству, что Вена не имела договоров о выдаче иностранцев-преступников ни с Рейхом, ни с Венгрией, ни с одним из государств-правопреемников. Венская социал-демократическая «Arbeiter-Zeitunug» («Рабочая газета») печатала подробнейшие материалы, где разъяснялась юридическая неправомочность выдачи Левина, хотя и признавалось, что в провозглашении советской диктатуры в Баварии он принимал «самое большое участие»[189].

Освобождения Левина требовали также члены НСДП Баварии:

«Баварское правительство требует безоговорочной выдачи Левина… Первый государственный адвокат Либерих уже отправился в Вену, чтобы провести выдачу не на основании обвинения в государственной измене, а в обычном преступлении. Утверждается, что второй процесс по делу об убийстве заложников доказал соучастие Левина в преступлении в гимназии Луитпольда. Конечно же Левина обвиняют в том, что он виновник этого преступления. В этом уверены и государственный адвокат, и часть буржуазии, желающая заполучить самого непоколебимого и опаснейшего противника. За последние месяцы на Левина были вылиты потоки лжи и клеветы, неистощимый запас которых есть у буржуазии, если речь идет о политическом противнике. Каждый из нас, кто знает Левина, не сомневается в его честности. Именно мы, кто часто был с Левиным в остром политическом противоречии, должны говорить об этом часто и ясно. Весь пролетариат Мюнхена придерживается того же мнения, и он бы не понял, если бы наши немецко-австрийские товарищи допустили выдачу Левина его мстительным противникам. Товарищи Австрии! Всеми средствами препятствуйте выдаче Левина буржуазной юстиции! Мюнхенской буржуазии не должен достаться этот триумф! Пролетариат Мюнхена с благодарностью и удовлетворением воспримет ваши действия! Действуйте, пока еще есть время!»[190]

«Венский суд 1-й и 2-й инстанции, — сообщал сестре Левин, —  постановил выдать меня черносотенным баварским палачам, но совет министров пока еще не подтвердил своим вотумом это решение суда. Таким образом, я все еще вишу между небом и землей. Будь они прокляты, сволочи»[191].

В Штайнхофе, куда был помещен Левин, он встретил шестерых венгерских комиссаров, арестованных на немецко-австрийской границе при побеге из также рухнувшей Венгерской советской республики. Среди них оказался Б. Кун, бывший глава этой республики[192].

СДП Австрии взяла на себя расходы на содержание Куна и Левина. Бывшие вожди обходились ей в день примерно по18 крон каждый[193].

Левин писал сестре:

«Какой прекрасный человек Бела Кун. Это революционер огромной энергии, товарищ с искренней и открытой душой ребенка, одним словом, русский человек … Я в Бело Куна влюбился по уши. Его как-то сразу, экспромтом начинаешь любить, обменявшись с ним лишь парою слов. Удивительный человек. Как будто природа его создала только для того, чтобы в зеркале этого создания любоваться самой собой»[194].

 После того как Кун был выслан в Россию вместе с русскими военнопленными[195], этот «прекрасный человек» был назначен членом Реввоенсовета Южного фронта и стал ближайшим соратником М. Фрунзе. Кун и его приспешники (Р. Залкинд, она же Землячка, и др.) запомнились уцелевшим свидетелям трагических событий в Крыму как палачи, истреблявшие не только своих политических противников —  офицеров-белогвардейцев, которых они обманом заманили в свои сети, но и мирное население, включая стариков, женщин и детей.                       

В Штайнхофе Левин пребывал в неведении относительно своей судьбы и, не желая ее осложнять, написал сестре Ольге процитированное выше письмо. Оно вполне могло оказаться последним. Как он и предполагал, письмо было перлюстрировано и в итоге в машинописном виде попало в его архивное дело. Левин не вдавался в подробности событий в Мюнхене, о которых он, безусловно, был осведомлен как никто другой. Нет там ни слова и о связи БСР с революцией в России. Он писал:

«14 апреля прошлого года [1919 г.] товарищ Женя Левинэ и я были поставлены во главу Баварской пролетарской диктатуры. Сами не ожидая быстрого хода развития революционного движения, мы вдруг очутились в таком круговороте событий, где, несмотря на всю незрелость объективной ситуации, пришлось все-таки открыть огонь по неприятельским позициям. Воленс-ноленс мы вдруг оказались машинистами на быстро мчащемся паровозе пролетарской социальной революции. Ровно две недели мы мчались. Вследствие отсутствия поддержки со стороны рабочего класса остальных союзных государств Германии, главным же образом благодаря слабому развитию классовых противоречий, а, следовательно, и классового самосознания баварского пролетариата, наконец, политической и экономической отсталости южной Германии, и вообще мелко-буржуазной клерикальной Баварии, в частности, диктатура авангарда мюнхенского пролетариата не выдержала напора реакции, т.е. белогвардейской армии Носке, двинувшего на нас войско приблизительно 100 тысяч штыков с пулеметами, минометами, гаубицами, аэропланами и прочими остроумными изобретениями “культуры” капиталистической эпохи. Рабочие Мюнхена дрались, как львы, несмотря на полное отсутствие каких-либо перспектив на победу, несмотря также на открытый саботаж со стороны предателей революции, “товарищей” из лагеря социал-шовинистов и так называемых “независимых социал-демократов” (независимых от своего собственного мозга), гипнотизеров рабочих масс и “фразеров” “переворота без насилия”, на деле политических трусов и евнухов. Бежавший 7-го апреля из Мюнхена совет министров с премьер-министром и дерньер[196] прохвостом “социал-демократом” Гофманом во главе отдала Мюнхен в полное распоряжение разнузданным белогвардейским ордам генералов военного министра Носке. Результат: несколько тысяч убитых и раненых»[197].

11 октября 1919 г. газета «Die Rote Fahnе» опубликовала письмо Левина, направленное К. Томану[198], в котором он просил незамедлительно предпринять шаги по выяснению вопроса о его обвинении. «Так как ни в Вене, ни где-то в пределах Немецкой Австрии я не занимался политикой, —  писал Левин, —  так как я вообще нахожусь здесь не по доброй воле, а как беженец на пути в Москву, как беженец политический, преследуемый за государственную измену, то я рассматриваю свое задержание как противоречащее признанному теперешним правительством праву на убежище и самым решительным образом требую моего освобождения. Если бы речь шла о нарушении принятых в стране законов, то оно было только в том, что я находился здесь несколько недель без отметки в полиции, что не было сделано по понятной причине. 

Так как у меня ни в коем случае нет иллюзий относительно судебных разбирательств, которые мне предстоят, несмотря на то, что влиятельные места в правительстве заняты социал-демократами, называющими себя марксистами, у меня нет причины верить, что мне позволят видеть всех лиц, которые заинтересованы в моей судьбе.

Само собой разумеется, Бавария сделает все, чтобы заполучить меня. Почином к тому может рассматриваться речь государственного адвоката в мюнхенском процессе по убийству заложников… Все, что было высказано по этому поводу, только порочит память моего друга Евгения Левинэ и создает благодатную атмосферу для другого государства, требующего моей выдачи. Конечно, жажду выдачи свяжут с обычным, а не с политическим преступлением»[199].

Если новости о судьбах венгерского комиссара Б. Куна и его товарищей не сходили с газетных полос в течение нескольких месяцев вплоть до того момента, когда Кун появился в Петербурге, то сведения об освобождении Левина скудны. Широкий резонанс дело Куна получило из-за того, что советская сторона поставила условием передачи ей Куна с обещанием отпустить большое число австрийских военнопленных. Инстанции, через которые шли переговоры об освобождении Левина, видимо, были практически теми же, что и у Куна. Для большевистской России они оба были гражданами иностранных государств, не прекращавшими добиваться их выдачи, предъявляя им в вину обычные преступления, на самом же деле желая заполучить и покарать их как государственных преступников. И Кун в Венгрии, и Левин в Баварии действовали в российских интересах, и бросать их на произвол судьбы Советская Россия не желала. Переговоры об отправке Куна «с товарищами» в Россию Вена вела через уполномоченного М.М. Литвинова, пребывавшего в ту пору в Копенгагене[200]. В литературе есть упоминание о наличии документов Левина в фонде Литвинова [201].

Кун был противоправно присоединен к большой группе русских военнопленных, направлявшихся в Россию на выделенном Антантой пароходе «Лиссабон»[202]. Что касается Левина, то он все еще оставался в Штайнхофе[203].  Присутствие Куна было обнаружено, и весь транспорт задержан. После дополнительных переговоров германской и австрийской сторон Кун был освобожден и смог продолжить путь в Россию, а Левин появился в Москве только через десять месяцев, сумев побывать в Киеве.

Помимо представителей советской стороны в освобождении Левина принимала участие Международная Лига женщин в лице известных пацифисток-феминисток Л.Г. Гейман и А. Аугспург, которые в 1919 г. специально встречались с Левиным и Левинэ с целью предотвращения вынесения смертных приговоров революционным трибуналом[204].

После того как Левин оказался в Советской России, некоторые подробности его освобождения опубликовала «Neue Freie Presse («Новая свободная пресса»)»[205]. «Баварское правительство требовало его выдачи не из-за политических, а из-за обычных преступлений», —  говорилось в статье. Австрия от выдачи отказалась, а высылка не устраивала Левина. Он подал апелляцию, которую правительство отклонило. Соседние с Австрией страны не соглашались его принять или предоставить возможность пересечь их территории. Тогда, согласно сообщению, пришлось пойти на ухищрения: Левин получил право находиться в Вене под фамилией Зейдлер[206]. Вначале он жил в пансионе 8-го округа, потом в отеле и, наконец, на частной квартире. О дальнейших перемещениях Левина и под каким именем он скрывался, газета ничего сообщить не смогла. 28 июня 1921 г. из Стокгольма была получена депеша, что Левин отметился на границе у командования кавалерийского отряда Красной Армии и направился в Москву[207]. Сам же Левин о своем освобождении и передвижениях предпочитал не распространяться, опасаясь выдать тех, кто помог ему сохранить жизнь.

Упомянутая выше племянница Левина писала, что он cмог приехать в Москву в результате обмена политзаключенными по инициативе советского правительства. Но это не так. Действительно, был момент, когда Левина собирались обменять на австрийского экономиста Нейрата, который в феврале 1919 г. приехал в Мюнхен, чтобы обсудить социально-экономические проблемы в правительстве Эйснера и впоследствии был арестован…

К десятилетию Баварской советской республики, весной 1929 г., М. Левину как одному из уцелевших лидеров, была заказана статья[208]. Ссылаясь на «стратегов классовой войны, какими являлись Маркс, Энгельс и Ленин», он высоко оценил значение победы социальной революции в Германии и недолгого существования БСР. Следуя оценке Ленина, он назвал недочеты, упущения и ошибки коммунистов. Заключая статью, Левин писал, что «…баварский пролетариат и в первую очередь его авангард —  баварская коммунистическая партия —  могут спокойно предстать перед судом истории. Худо ли, хорошо ли, коммунисты отдали баварскому рабочему классу все, что было в их силах и способностях». Однако суд истории оказался совсем неспокойным…

(окончание следует)

Примечания

[1] Макс (Максимилиан, Максим) Людвигович Лев’ин (варианты написания на немецком и русском языках: Max Levin, Levien, Lewiеn, Lewin, Löwen, Левьен). Фотография – из дела М.Л. Левина, хранящегося в Российском государственном архиве социально-политической истории [РГАСПИ]. Ф. 495. Оп. 205. Д. 2551. Л. 77.

[2] Например, Gerstl M. Die Münchener Räte-Republik. München. 1919; Вернер (Фрелих) П. Баварская советская республика. М., 1924; Mühsam E. Von Eisner bis Levine. Die Entstehung der Bayerischen Raterepublik. Brl., 1929; Levine R. Aus der Münchner Rätezeit. Brl., 1925; Левине Р. Советская республика в Мюнхене. М.-Л., 1926; Волленберг Э. В рядах Баварской Красной Армии. М., 1931; Застенкер Н. Баварская советская республика. М., 1934; см. также: Ермолаев А.И., Конашев М.Б. Максимилиан Людвигович Левин (1885 – 1937) // Studies in the History of Biology. 2013. Vol. 5. № 3. С. 97 – 100. Конечно, БСР является предметом многочисленных исследований, появившихся и в последующие годы.

[3] Ватлин А.Ю. Советское эхо в Баварии. Историческая драма 1919 г. в шести главах, пяти картинах и двадцати документах. М., 2014. 464 с.

[4] Радек (Radek) Карл Бернгардович (1885 – убит в тюрьме в мае 1939), один из лидеров международного рабочего движения.

[5] Радек К. Ноябрь // Красная новь. 1926. № 10.  С. 152. Версия Радека об отце Левина была воспринята Р. Пайпсом (Россия при большевиках. М., 1997. С. 204).

[6] РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 2551. Л. 40 об.

[7] Л. Левин, Бюро Дж. М. Сумнера и К^о. Universität Zürich Matrikeledition (Levien Max). В ходе партийной «чистки» М. Левин записал своего отца директором комиссии машиностроительной конторы (РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 2551. Л. 49); см. также: Вся Москва на 1911 год. М., 1911. С. 325 (Общий алфавит жителей города Москвы) – представитель фирмы Джон М. Сумнер и К^о.

[8] ЦГА Москвы. Ф. 363. Оп. 4. Д. 15042 (на 70 л.).

[9] РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 2551. Л. 41 об.

[10] Рокитянский Я.Г. Из биографии академика Д.Б. Рязанова: разгром Института К. Маркса и Ф. Энгельса (март 1931 г.) // Отечественные архивы. 2008. № 4. С. 23.

[11] Академик Лев Андреевич Арцимович. Воспоминания, статьи, документы. М., 2009. С. 19.

[12] АРАН. Ф. 411. Оп. 3. Д. 316.

[13] Завойская Н.Е. Современники // Семь искусств. 2012. № 6 – 9. К работам по созданию советской атомной бомбы в Лабораторию № 2 (с 1956 г. – Институт атомной энергии) и в другие учреждения того же профиля с дозволения НКВД были привлечены физики, имевшие «темное» пятно в биографиях (например, академик Ю.Б. Харитон имел отца-эмигранта, академик Е.К. Завойский – пять репрессированных родственников, академик И.Е. Тамм и главный инженер Е.Н. Бабулевич – репрессированных братьев).

[14] Академик Лев Андреевич Арцимович. Воспоминания, статьи, документы… С. 240 – 246.

[15] Бари Александр Вениаминович (1847 – 1913), крупный инженер-механик.

[16] Шухов Владимир Григорьевич (1853 – 1939), выдающийся российский инженер.

[17] Шеппинг Владимир Дмитриевич (1853 – 1921), барон, действительный статский советник, гофмейстер, член правления Московского отделения Государственного дворянского земельного банка, член попечительского совета Комиссаровского технического училища, член правления Московского Института благородных девиц. Его жене Марии Александровне (урожд. Голицыной) принадлежал дом № 11 по Денежному переулку (см. Дернова-Пигарева О.И., Шапошников К.А. Князь Александр Николаевич Голицын (1830 – 1911) и его библиотека // Чертковские чтения: Материалы второй научной конференции 26 – 27 сентября 2012 г.: [сб.] / ГПИБ. М., 2013), т.е. Шеппинги были соседями Левин/Левиных.

[18] В архиве г. Шверина (Германия) хранится следующее дело: Die von dem Kaufmann Ludwig Levien in Moskau errichtete Johann Leviens-Stiftung 1902 – 1938. Schwerin, 5.12-7/1 Mecklenburg-Schwerinisches Ministerium für Unterricht, Kunst, geistliche und Medizinalangelegenheiten. № 9440. 200 Bl.

[19] РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 2551. Л. 25, 40 – 41 (анкеты, заполненные Левиным по прибытии в Россию (1921 г. и 1922 г.); л. 49 – 51 (протокол собрания партийной ячейки-«чистки» 1930 г.); л. 73 – 76 (письмо из заключения под Веной (4 апреля 1920 г.).

[20] АРАН. Ф. 350. Оп. 3 Д. 228 (на 9 л.); Ф. 350. Оп. 1. Д. 413. Л. 15, 23,36, 45, 58, 70; Ф. 355. Оп. 1а. Д. 138 Л. 7 – 22; Ф. 356. Оп. 3. Д. 69. Л. 62, 64 об.

[21] ЦГА Москвы. Ф. 148. Оп. 8. Д. 216 и 217; Ф. 149. Оп. 2. Д. 293; Ф. 179. Оп. 63. Д. 8827; Ф. 16. Оп. 237. Д. 134; Ф. 16. Оп. 235. Д. 2810; Ф. 131. Оп. 71. Д. 858, 859, 860.

[22] ГА РФ. Ф. 10053. Оп. 1. Д. П-64361.                                         

[23] (Linzer) Tages-Blatt. 19. Dez. 1930. Nr. 292. S. 2.

[24] ЦГА Москвы. Ф. 149. Оп. 2. Д. 293. Л. 86; Universität Zürich. Matrikeledition. Levien Max – запись о том, что он родился в Ростоке (Мекленбург – Шверин, Германия), относится к его отцу.

[25] См.: Fahndungsplakat 08.05.1919 // Schricker R. Rotmord über München. Berlin. O/J. S. 152.

[26] Вся Москва на 1927 год. М., 1927. С. 702.

[27] РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 2551. Л. 76.

[28] РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 65а. Д. 12290. Л. 3 об.

[29] ЦГА Москвы. Ф. 149. Оп. 2. Д. 293; там же. Ф. 148. Оп. 8. Д. 216, 217.

[30] Jahresbericht der Realschule und des Progymnasiums zu Meiβen. Meiβen, 1902. S. 16, 18.

[31] РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 2551. Л. 40 об.; АРАН. Ф. 355. Оп. 1а. Д. 138. Л. 7.

[32] РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 2251. Л. 49.

[33] Арцимович Е.А. Страницы детства // Воспоминания об академике Л.А. Арцимовиче. М., 1981. С. 149; то же // Академик Лев Андреевич Арцимович. Воспоминания, статьи, документы. М., 2009. С. 240.

[34] ЦГА Москвы. Ф. 131. Оп. 71. Д. 858 (на 103 л.), 859 (на 36 л.), 860 (на 112 л.); Ф. 16. Оп. 237. Д. 134 (на 9 л.).

[35] В 1919 г. корреспонденту и владельцу «The Nation» О.Г. Вилларду Левин сказал, что в Швейцарии у него осталась большая библиотека (The Revolutionary Age. 19 April 1919. No. 27. P. 3). Позже, в 1925 г., Левин писал, что он хотел бы получить свои три ящика книг из Берлина (РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 2551. Л. 67).

[36] ЦГА Москвы. Ф. 131. Оп. 71. Д. 859. Л. 7.

[37] РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 2551. Л. 76.

[38] Züricher Universität Matrikeledition. Elisabeth Lewien (Ronthal); ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. П-64361. Л. 4 об; РГАСПИ. Ф. 295. Оп. 65а. Д. 11012.

[39] Züricher Universität Matrikeledition. Levien Max.

[40] Геккель (Haeckel) Эрнст (1834 – 1919), биолог-эволюционист, профессор Йенского университета.

[41] Ланг (Lang) Арнольд (1855 – 1914), профессор Цюрихского университета, специалист по сравнительной анатомии и зоологии.

[42] Vierteljahrsschrift der Naturforschenden Gesellschaft. Zürich. 1912. S. CXLVI.

[43] РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 2551. Л. 49.

[44] Trutmann H.P. Dietikon schnarchte friedlich, als die russische Revolutionärin eintraf // Limmatpost. CVP. Die Zeitung der CVH Dietikon.

[45] Платтен (Platten) Фриц (1883 – 1942, погиб в лагере НКВД), швейцарский социал-демократ, один из организаторов КП Швейцарии.

[46] Platten Fritz. Die Reise Lenins durch Deutschland. Berlin, 1924; Platten Fr.N. Glasnost für Fritz Platten (1883 – 1942) // Horch und Guck. 1994. Heft 11. S. 35 – 42.

[47] РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 2551. Л. 49.

[48] РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 2551. Л. 40 об. Скорее всего, докторской степени М.Л. Левин не имел. Как следует из статьи Г. Трайбера (Hubert Treiber), также сомнительно, что Е. Левинэ имел докторскую степень (Трайбер Г. Рождение веберовского рационализма: Гейдельберг и знакомство Вебера с русской философией истории // Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2010. Т. 11. Вып. 2. С. 146).

[49] РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 2551. Л. 40 об.

[50] Фрауэндорфер (Frauendorfer) Генрих фон (1850 – 1921), юрист, политик.

[51] Rosenheimer Anzeiger. 14. Dez. 1919. Nr. 286. S. 1.

[52] Вебер Марианна. Жизнь и творчество Макса Вебера. М., 2007. С. 514 – 515.

[53] По сообщению прессы, военный министр Пруссии В.Г. Рейнхардт был убежден, что «Спартак» поддерживался советской Россией и людьми, и деньгами (Arbeiter-Zeitung {Wien}. 20. Febr. 1919. Nr. 50. S. 3).

[54] РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 2551. Л. 49 – 50.

[55] Badische Post. 10. Okt. 1919. №. 236. S. 2; другой вариант в: Salzburger Volksblatt. 10. Okt. 1919. Nr. 230. S. 1. Слова «око за око, зуб за зуб» записаны в Ветхом завете, в третьей книге Моисея.

[56] Vossische Zeitung (Berlin). 13. Apr. 1919. Nr. 190. S. 5 – 6.

[57] Hirschberg M. Jude und Demokrat: Erinnerungen eines Münchener Rechtsanwalt 1883 bis 1939 // Biographische Quellen zur Zeitgeschichte. Bd. 20. München, 1998. S. 124.

[58] Allgemeiner Kongreß der Arbeiter- und Soldatenräte. Stenigraphische Berichte. Brl., 1. 1918 (1919). S. 215. Неуверенность вызвана отсутствием инициалов.

[59] Пик (Pieck) Вильгельм (1876 – 1960), деятель германского и международного рабочего движения.

[60] Майер (Meyer) Эрнст (1887 – 1930), один из вождей Компартии Германии. В 1921 г. – главный редактор газеты «Die Rote Fahne».

[61] Дункер (Duncker) Герман (1874 – 1960), политик и профсоюзный деятель.

[62] Левинэ (Levine) Евгений (1883 – 05.06.1919 расстрелян в Мюнхене), лидер БСР, коммунист.

[63] Радек К. Ноябрь // Красная новь. 1926. № 10. С. 152.

[64] РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 2551. Л. 40 об.

[65] Ватлин А.Ю. Советское эхо в Баварии… С. 23; Arbeiter-Zeitung. 11. Jan. 1919. Nr. 10. S. 3.

[66] РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 2551. Л. 53.

[67] Конгресс проходил в Мюнхене с 25.02 по 08.03.1919 г.

[68] Stenographischer Bericht über die Verhandlungen des Kongreβes der Arbeiter-, Bauern- und Soldatenräte. München, 1919. S. 14 – 16, 19, 36 – 43, 72 – 73, 74 – 75, 198 – 199 (http://data.digitale-sammlungen:de/bsb00009689/image_1).

[69] Auckland Star. 26. Febr. 1919. Nr. 49. P. 5.

[70] Arbeiter-Zeitung. 24. Febr. 1919. Nr. 54. S. 1; Innsbrucker Nachrichten. 24. Febr. 1919. Nr. 46. S. 2.

[71] The Revolutionary Age. 19 Apr. 1919. Nr. 27. P. 3.

[72] Мюзам (Mühsam) Эрих (1878 – убит 10.07.1934), один из вождей мюнхенских событий 1919 г., анархист, писатель, публицист.

[73] Le Temps. 12 Mars 1919. № 21007. P. 2.

[74] Толлер (Toller) Эрнст (1893 – 1939), писатель и общественный деятель.

[75]  Stenographischer Bericht über die Verhandlungen des Kongreβes … S. 45.

[76] Stenographischer Bericht … S. 38. 

[77] Bayern im Umbruch: Die Revolution von 1918, ihre Voraussetzungen, ihr Verlauf und ihre Folgen. Munchen, 1969. S. 418; Ватлин А.Ю. Дважды приговоренный: Комиссар советской Баварии Товий Аксельрод // Люди между народами. Действующие лица российско-германской истории ХХ в.: Материалы конференции российских и немецких историков 25 – 29 апреля 2009 г., Тутцинг, ФРГ. М., 2010. С. 12, 14.

[78] Innsbrucker Nachrichten. 26. Juli. 1919. Nr. 170. S. 6. В статье “ Der Kommunist Axelrod vor dem Standgerichte” говорилось о постоянном телеграфном общении Товия Аксельрода с советским правительством, о шифрованных телеграммах (ряд телеграмм был зачитан председателем суда на заседании 23.07.1919 г.).

[79] (Linzer) Tages-Post. 6. Dez. 1918. Nr. 280. S. 3. Шейдеман (Scheidemann) Филипп (1865 – 1939), политик, социал-демократ.

[80] Ватлин А.Ю. Советское эхо… С. 44.

[81] Ватлин А.Ю. Советское эхо… С. 44.

[82] РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 2551. Л. 50.

[83] Вильсон (Wilson) Вудро (1856 – 1924), 28-й президент США, лауреат Нобелевской премии мира 1919 г.

[84] РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 2551. Л. 53.

[85] Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 50. С. 186.

[86] Die Attentate im Bayerischen Landtag: der Prozess gegen Alois Lindner und Genossen vor dem Volksgericht München. München, 1919. S. 77.

[87] Rosenheimer Anzeiger. 16. Jan. 1920. Nr. 13. S. 1.

[88] Die Attentate im Bayerischen Landtag… S. 13; Rüttenauer B. Pittoreske Geschichte der Münchener Revolution // Deutsche Allgemeine Zeitung. 1. Dez. 1918. Nr. 581. S. 3.

[89] Тимм (Timm) Иоганн (1866 – 1945), деятель СДПГ, в 1918 – 1919 гг. министр юстиции.

[90] Busching P. // Süddeutsche Monatshefte. 1919. Vol. 16. Nr. 9 (Juni). S. 222.

[91] Клингльхофер (Klinglhofer) Густав (1888 – 1961), деятель БСР, был осужден на пять с половиной лет тюрьмы.

[92] Мэннер (Mаenner) Эмиль (1893 – 1990), банковский cлужащий, социалист.

[93] Марут (Marut) Рет (Травен) (1882 – 1969), анархист, публицист, писатель, издатель журнала «Der Ziegelbrenner».

[94] Яффе (Jaffé) (1866 – 1921) Эдгар, видный экономист, член НСДПГ. Вместе с Г. Фрауендорфером издавал еженедельник «Europaische Staats- und Wirtschafts-Zeitung», министр юстиции в правительстве К. Эйснера и далее.

[95] Цех-Буркерсрода (Zech Burkersroda) Юлиус фон (1885 – 1946), в 1921 г. представитель германского правительства в Мюнхене.

[96] Neue Freie Presse. 24. Febr. 1919. Nr. 19577. S. 1.

[97] Intelligenzblatt (Bern). 10. Juli. 1919. Nr. 188. S. 2.

[98] Гофман (Hoffmann) Иоганн (1867 – 1930), премьер-министр Баварии в 1919 – 1920 гг.

[99] Ватлин А.Ю. Финансовая политика советских властей в Баварии в 1919 году// Вопросы истории. 2014. № 6. C. 38-50; № 7. С. 37; № 8. С. 77-88.

[100] Майргюнтер (Mairgünther) Фердинанд (1895 – после 1935), соучредитель КПГ, редактор газеты «Die Rote Fahne».

[101] Ватлин А.Ю. Советское эхо… С. 47; “Vossische Zeitung” (2. Sept. 1919. Nr. 446. S. 4) писала, что суд имел в своем распоряжении протокол Отдела пропаганды КПГ, из которого следовало, что 1-го апреля 1919 г. Левин, Зейдль и еще два человека находились в Будапеште и что была создана комиссия, которая должна была утвердить основные направления для возможного переворота в Мюнхене. Этот же протокол в середине июля 1919 г. упоминала в своем эссе писательница Изольда Курц (Neue Freie Presse {Wien}. 12. Juli 1919. Nr. 19713. S. 1).

[102] Ватлин А.Ю. Советское эхо… С. 259 – 260 (ссылка на: Staatsarchiv Bayern. Staatsanwaltschaft. 2851. Bl. 41).

[103] Кун (Kun) Бела (1886 – расстрелян 20.08.1938), лидер Венгерской советской республики, деятель Коминтерна.

[104] РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 2551 Л. 74 – 75.

[105] Arbeiter-Zeitung. 8. Apr. 1919. Nr. 97. S. 3.

[106] Arbeiter-Zeitung. 11. Apr. 1919. Nr. 100. S. 1.

[107] Arbeiter-Zeitung. 13. Apr. 1919. Nr. 102. S. 3.

[108] Gerstl M. Die Münchner Räte-Republik. München, 1919. S. 71 – 72.

[109] Benz W. Politik in Bayern 1919 – 1933: Berichte des würtembergischen Gesandten Carl Moser von Filseck. Stuttgart, 1971. S. 36.

[110] Ватлин А.Ю. Финансовая политика советских властей в Баварии в 1919 г. // Вопросы истории. 2014. № 7. С. 45.

[111] Coburger Zeitung. 25. Apr. 1919. Nr. 96. S. 1.

[112] Эгльхофер (Eglhofer/Egelhofer) Рудольф (1896 – убит 3 мая 1919), матрос, член КПГ, комендант Мюнхена, начальник Красной Армии БСР.

[113] См.: www.amtsdruckschriften.bar.admin.ch/viewOrigDoc.do?ID…

[114] Ватлин А.Ю. Советское эхо… С. 261 (cсылка на: Politisches Archiv des Auswaärtigen Amtes. R 2733).

[115] Tagblatt (Linz). 16. Dez. 1923. Nr. 285. S. 1 (Der Antisemitsmus – eine geistige Epidemie); Neues Wiener Tagblatt. 15. Okt. 1939. Nr. 284. S. 5; Völkischer Beobachter. 2. Mai 1944. Nr. 123. S. 1 – 2.; ibid. 3. Mai 1944. Nr. 124. S. 1 – 2 (E. Mündler. Die Lehre von München. Vor 25 Jahren).

[116] Heidelberger Zeitung. 24. Apr. 1919. Nr. 95. S. 1.

[117] Писательница И. Курц в своем эссе (см. сноску № 130) привела слова «финансового гения» Э. Мэннера: «Финансово советская республика могла бы продержаться столько времени, пока бумажную фабрику в Дахау не захватил бы враг» // Neue Freie Presse. 12. Juli 1919. №. 19713. S. 1.

И. Курц опубликовала еще два эссе о революционных событиях в Мюнхене: “München und die Ermordung von Kurt Eisner” (ibd. 28. Febr. 1919. Nr. 19581. S. 1) и “Prozess Toller” (ibd. 3. Aug. 1919. Nr. 19734. S. 1 – 3).

[118] Berliner Volks-Zeitung. 26. Apr. 1919. Nr. 187. S. 1.

[119] Напр.: Neubaurer H. (München und Moskau 1918/1919. Zur Geschichte der Rätebewegung in Bayern. München, 1958); Mitchell A. (Revolution in Bayern 1918 – 1919. The Eisner Regime and the Soviet Republic. Princeton, 1965).

[120] Кун И. Бела Кун. М., 1968. С. 175 – 176; János M. Bak. Aus dem Telegrammwechsel zwischen Moskau und Budapest März – August 1919 // Vierteljahrshefte für Zeitgeschichte. 1971. Jg. 19. Heft 2. S. 187 – 224.

[121] Эту цифру привела газета Badische Post (4. Oktober 1919. Nr. 231. S. 2), перепечатавшая сведения из венгерской газеты «Vilag» («Мир»). Утверждалось, что бóльшая часть денежных средств была расхищена. Источник денежных средств назван не был.

[122] Oberrheinische Nachrichten (Liechtenstein,Vaduz). 26. April 1919. Nr. 29. S. 3.

[123] Neues Wiener Tagblatt. 7. Mai 1919. Nr. 125. S. 4.

[124] Oberrheinische Nachrichten. 21. Mai 1919. Nr. 36. S. 2; во время второй БСР населению было выдано более 100 тысяч ружей (Der Neue Tag. 7. Mai 1919. Nr. 45. S. 2).

[125] Heidelberger Zeitung. 2. Mai 1919. Nr.102. S. 1.

[126] Heidelberger Zeitung. 16. Apr. 1919. Nr. 90. S. 1.

[127] Münchener Stadtsanzeiger. 13. Sept. 1919. Nr. 37. S. 1.

[128] Ватлин А.Ю. Советское эхо в Баварии… С. 258.

[129] Ватлин А.Ю. Советское эхо в Баварии… С. 260, 266.

[130] Kurz Isolda. Aus den Tagen der Münchener Räterepublik // Neue Freie Presse. 11. Juli 1919. Nr. 19712. S. 1 – 3; ibid. 11. Juli 1919. Nr. 19713. S. 1 – 3.

[131] Будих (Budich, Дитрих) Вилли (1890 – расстрелян 22.03.1938), инженер, один из основателей КПГ.

[132] Мортен (Morten, Ochel) Эвальд (1875 – 1957), один из основателей КПГ.

[133] Mühsam Erich. Tagebücher. Brief vom 19. Juli 1919 // muehsam-tagebuch.de>tb/index.php.

[134] ЦГА Москвы. Ф. 179. Оп. 63. Д. 8827. Л. 1. Известный с древних времен Денежный переулок в 1933 г. был переименован в ул. Веснина, а в 1994 г. переулку было возвращено старое название.

[135] АРАН. Ф. 411. Оп. 3. Д. 316. Л. 11 (1935 г.).

[136] РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 2551. Л. 65 – 65 об.

[137] Вся Москва на 1927 год. М., 1927 (раздел «Частная торговля». С. 702).

[138] Cкийоппа (Schioppa) Лоренцо (1871 – 1935), папский аудитор.

[139] Рецлав (Retzlaw) Карл (1896 – 1979), публицист, политик, функционер КПГ.

[140] Ватлин А.Ю. Советское эхо в Баварии… С. 261.

[141] Hermann A. In Visier der Diplomaten: Nuntiatur- und Gesandtschaftsberichte zur Münchner Revolutions- und Rätezeit // Theolоgie. Geschichte. 2013. Beiheft 7. S. 53.

[142] Allgemeiner Tiroler Anzeiger. 20. Mai 1919. Nr. 115. S. 4.

[143] Retzlaw K. Spartakus. Aufstieg und Niedergang. Erinnerungen eines Parteiarbeiters. Fr. a. M., 1971. S. 119.

[144] Марут (Marut) Рет (Б. Травен) (1882 – 1969), анархист, публицист, писатель, издатель журнала «Der Ziegelbrenner» (1917 – 1921).

[145] Allgemeiner Kongreß der Arbeiter- und Soldatenräte Deutschlands. Brl., 1. 1918 (1919). S. 5.

[146] Hamburger M. Das Leben von Eva Wilhelmine Walter-Geissler (1900 – 1991) // www.martinhamburger.ch/index.php/…textbeispiele?…1…

[147] Гейслер (Geisler, Geissler) Луиза (1899 – 1973), стенографистка Коммунистического Интернационала. В мае 1924 г. была отослана ЦК КП Германии в Москву, так как была «сильно скомпрометирована» во время «процесса ЧК». Луиза очаровала известного индийского коммуниста Ната Ройя и в 1927 г. сопровождала его в дипломатической миссии в Китай (Ханькоу), а в 1928 – 1930 гг. они вместе жили в Берлине. В 1928/29 гг. Гейслер работала в корпорации Дженерал Моторс. Узнав, что Рой попал в тюрьму, приехала к нему в Бомбей, но британская полиция, не позволила ей покинуть корабль, на котором она прибыла. Переписка Роя и Гейслер продолжалась в 1930 – 1933 гг. (известно о 17 письмах Роя к Луизе). Жила в Швейцарии.

[148] Arbeiter-Zeitung. 16. Mai 1919. Nr. 134. S. 4.

[149] Ракоши (Ráкоsi) Матиас (1892 – 1971), генеральный секретарь КП Венгрии.

[150] Arbeiter-Zeitung. 29. Apr. 1919. Nr. 117. S. 3; Neues Wiener Tagblatt. 29. Apr. 1919. Nr. 117. S. 4.

[151] Ватлин А.Ю. Советское эхо в Баварии… С. 166, 266, 284.

[152] Шмидт (Schmidt, Schmid) Бото (1886 – после 1919), художник.

[153] Arbeiter-Zeitung. 15. Mai 1919. Nr. 133. S. 3.

[154] Arbeiter-Zeitung. 5. Juni 1919. Nr. 154. S. 3.

[155] М.К. Мюллер в своей работе («Der Wehrverband als Bürgerpflicht?». Augsburg, 2015. S. 17) указала на нахождение объявления о розыске М. Левина и Э. Толлера в архиве Аугсбурга: StadtAA, Bestand 31- 45 N2 Pfaff, Nr. 40 Tagesbefehle der Stadtwehr, Befehl vom 15.05.1919.

[156] За поимку В. Будиха была обещана сумма в 5 000 марок (Rosenheimer Anzeiger. 17. Juni 1920. Nr. 140. S. 2).

[157] Heiβerer D. Einsteins Verhaftung. Materialien zum Scheitern eines revolutionären Programms in Berlin und Bayern 1919 // Archiv für Geschichte des Widerstandes und der Arbeit. 1992. Nr. 12. S. 49 – 52.

[158] РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 2551. Л. 74. В Штайнхоф Левин и другие попадали не потому, что кто-то сомневался в их адекватности, а потому, что власти опасались возникновения связей заключенных с охраной и возможности побега.

[159] Немецкая пресса сообщала, что якобы при побеге М. Левин использовал самолет, который произвел вынужденную посадку, и Левин мог быть схвачен // Die Rote Fahne (Wien). 6. Mai 1919. Nr. 67. S. 1.

[160] Egon Günther. Fluchten und Zufluchten in Oberbayern // www.hinterland-magazin.de/pdf/05-16.pdf.

[161] Реннер (Renner) Kaрл (1870 – 1950), австрийский политический деятель, социал-демократ, в 1918 – 1920 гг. канцлер Немецкой Австрии.

[162] РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 1. Д. 2551. Л. 74; Vossische Zeitung. 8. Okt. 1919. Nr. 512. S. 1; Die Neue Zeitung (Wien). 8. Okt. 1919. Nr. 276. S. 3.

[163] Berliner Börsen-Zeitung. 19. Sept. 1919. Nr. 425. S. 2.

[164] В программу образованного в 1918 г. общества «Туле» входила вербовка в ряды имперской гвардии и антисемитская пропаганда. Символику общества заимствовала НСДАП.

[165] Зейдль (Seidl/Seidel) Фриц (1894 – расстрелян 19 сент. 1919), один из командиров красноармейцев БСР.

[166] Розенфельд (Rosenfeld) Курт (1988 – 1943), политик, адвокат.

[167] Berliner Tageblatt und Handelszeitung. 1919. 21. Sept. Nr. 241. S. 2.

[168] Berliner Volks-Zeitung. 9. Oktober 1919. Nr. 478. S. 1.

[169] Ватлин А.Ю. Советское эхо… С. 296.

[170] Ватлин А.Ю. Советское это… С. 296 (ссылка на: StaB. Staatsanwaltschtaft. 1947).

[171] Ф. Майргюнтер на слушаниях в суде заявил, что 28 апреля 1919 г. Аксельрод был им вывезен из Мюнхена (Neue Freie Presse. 12. Sept. 1919. Nr. 19773. S. 2). Председатель суда на заключительном заседании заявил о третьем неустановленном лице (nicht mehr festbarer Mann), т.е. присутствие Аксельрода им не было подтверждено (Berliner Börsen-Zeitung. 19. Sept. 1919. Nr. 425. S. 2).

[172] Рудольф Беценхазер (Betzenhauser) в силу секретарской должности хорошо знал в лицо руководителей БСР. Он отметил, что тогда в комнате, кроме Левинэ, Эгльхофера и Левина, присутствовала фрейлейн Шеллер, подруга Левина).

[173] Neue Freie Presse. 15. Sept. 1919. Nr. 19776. S. 6.

[174] Vossische Zeitung. 3. Sept. 1919. Nr. 447. S. 4.

[175] Freiheit! (Wien). 23. Dez. 1927. Nr. 125. S. 2; Arbeiter-Zeitung. 23. Dez. 1927. Nr. 350. S. 1.

[176] ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 2. Д. 17474. Л. 15.

[177] Vossische Zeitung. 26. Juli 1919. Nr. 375. S. 3. Суд над Т. Аксельродом состоялся 23 июля 1919 г. (см. статью в: “Innsbrucker Nachrichten”. 26. Juli 1919. Nr. 170. S. 6). Аксельрод не обвинялся в расстреле заложников (см. сноску 171). На суде свои подписи под финансовыми документами БСР он назвал проформой. Вскоре после суда Аксельрод был освобожден и вместе с женой отправлен в Россию.

[178] Deutsche Allgemeine Zeitung. 3. Mai. 1919. № 211. S. 1; Ватлин А.Ю. Советское эхо… С. 295.  На суде обвиняемый Зейдль заявил, что картотека членов КПГ была сожжена по приказу, поступившему из штаб-квартиры КПГ в Берлине. Проверить данное заявление невозможно.

[179] Носке (Noske) Густав (1868 – 1946), в 1919 – 1920 гг. военный министр Германии.

[180] Шикельхофер (Schickelhofer) Иоганнес (1879 – расстрелян 19 сент. 1919), фабричный рабочий.

[181] Berliner Börsen-Zeitung. 12. Sept. 1919. Nr. 425. S. 2.

[182] ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 2. Д. 17474. Л. 15.

[183] BArch. R 901-74554. Auslieferung des Max Lewien nach Berlin wegen Mordes an Gesellen aus Österreich. Nov. 1919 – Aug. 1921.

[184] Копп (Kopp) Виктор (1881– 1930), вначале представитель, затем уполномоченный советского правительства в Берлине по вопросам о военнопленных и экономических отношений.

[185] Salzburger Volksblatt. 10. Okt. 1919. Nr. 230. S. 1. Перепечатка из консервативной газеты «München-Augsburg-Abendzeitung».

[186] Мюллер-Майнинген (Müller-Meiningen) Эрнст (1866 – 1944), баварский политик.

[187] Либерих (Lieberich) Генрих, адвокат, обвинитель на процессе Е. Левинэ.

[188] Mühsam E. Tagebücher. Der Brief vom 29. Okt. 1919 // muehsam-tagebuch.de>tb/index.php.

[189] Arbeiter-Zeitung. 22. Okt. 1919. Nr. 290. S. 3 – 4; ibid. 24. Okt. 1919. Nr. 292. S. 4; ibid. 25. Okt. 1919. Nr. 293. S. 4; ibid. 26. Okt. 1919. Nr. 294. S. 1 – 3.

[190] Die Rote Fahne. 24. Okt. 1919. N. 173. S. 2.

[191] РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 2551. Л. 75.

[192] Кун И. Бела Кун. Воспоминания / Серия ЖЗЛ. Вып. 22. М., 1968. С. 205.

[193] Die Neue Zeitung (Wien). 15. Juli 1920. Nr. 193. S. 3. Для сравнения: 1 кг картофеля в Вене в то время стоил 8 крон, говядина (мякоть) 52 кроны, проезд на трамвае 2 кроны.

[194] РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 2551. Л. 74 – 75.

[195] Die Neue Zeitung. 14. Aug. 1919. Nr. 222. S. 2; Ем. Ярославский. Бела-Кун прибыл в Петроград // Советская Сибирь. 1920, 15 авг. № 182 (253). С. 1. Публикация Ярославского была нужна, так как, будучи венгерским военнопленным, Кун некоторое время провел в Сибири.

[196] Dernier (франц.) – последний.

[197] РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 2551. Л. 73.

[198] Томан (Toman, Tomann) Карл (1884 – погиб в лагере НКВД 5 мая 1950), деятель австрийский КП.

[199] Die Rote Fahne. 11. Okt. 1919. Nr. 126. S. 3.

[200] Die Neue Zeitung. 17. Juli 1920. Nr. 195. S. 2.

[201] Encyclopedia and Utopia. The life and work of Otto Neurath (1882 – 1945). Dordrecht-Boston-London, 1996. P. 27 – 28.

[202] Neue Freie Presse. 23. Juli 1920. Nr. 20080. S. 4.

[203] Die Rote Fahne. 23 Juli 1920. Nr. 363. S. 2.

[204] Heynen R. Degeneration and Revolution: Radical Cultural Politics and the Body in Weimar Germany. Leiden-Boston, 2015. P. 172.

[205] Neue Freie Presse. 28. Juni 1921. Nr. 20413. S. 3.

[206] BArch. R901-74664.

[207] Die Rote Fahne. 28. Juni 1921. Nr. 649. S. 1.

[208] Левин М. Баварский пролетариат на аванпосте социальной революции // Правда. 13 апр. 1929. № 85 (4219). C. 3.