©"Заметки по еврейской истории"
    года

Loading

Белая Книга 1939 года, в сущности, отменяла Декларацию Бальфура. Жаботинский, говоря о «…возможном понижении обязательств…», оказался просто безудержным оптимистом. Англия не понизила свой вексель — она его порвала. По всей еврейской Палестине прошли отчаянные демонстрации протеста. 

Борис Тененбаум

ХОЛМ ВЕСНЫ

(продолжение. Начало в №7/2020 и сл.)

Глава четвертая

I

В странах английского языка низший полицейский чин именуется констеблем. А бывают еще и специальные полицейские констебли (special police constable) — эти, как правило, относятся не к обычной английской полиции, обходящейся без оружия, а к особым частям, очень даже вооруженным.

Реймонд Освальд Кафферата службу свою начинал в Королевском ирландском резервном полицейском полку (Royal Irish Constabulary Reserve Force), который как раз такой частью и являлся.

Полк был создан по инициативе Уинстона Черчилля, предназначался для борьбы с ирландским подпольем в период с 1919 по 1921, и набирался в основном из ветеранов Первой мировой войны — людей решительных и всякого повидавших.

В период с 1919 и по 1921 в Ирландии шла самая настоящая война, и в Королевском ирландском полку крови не боялись, и к формальностям, связанным со строгим исполнениям закона при аресте или допросе, относились без формальностей.

Реймонд Кафферата показал себя так хорошо, что был продвинут по службе, и с повышением переведен в колонии. K 1929 году он занимал в Британской Палестине пост суперинтенданта полиции Хеврона — иными словами, отвечал за поддержание порядка в этом сложном городе.

Город упомянут в Библии. B нем расположена пещера Махпела («Двойная пещера»). Считается, что это место успокоения патриархов, семейный склеп, где похоронены Авраам, Исаак и Иаков, а также их жёны Сарра, Ревекка и Лея. Согласно Библии, праотец Авраам купил это место у хетта Ефрона за 400 шекелей серебра.

Святое место, и почитается и иудеями, и христианами, и мусульманами.

Сюда отовсюду стекались паломники, и в смысле обеспечения порядка Хеврон и правда был сложным — его население делилось на две общины, арабскую и еврейскую, и не сказать, чтобы они так уж хорошо ладили друг с другом.

Ишув к 1929 году достиг уже численности в 160–170 тысяч человек. Приезжие были все больше из Польши или из Румынии, говорили на идиш, все время суетились, все время что-то затевали — и оказывалось, что вдруг, из ничего, возникали какие-то мастерские и предприятия.

K 1929 их набралось уже более двух тысяч.

Спору нет, все это вдохнуло в Палестину новую жизнь. Но суперинтенданта беспокоили не новые веяния, а сохранение порядка. И вот тут он видел сплошные проблемы — новое процветание потянуло в Палестину поток переселенцев.

Правда, еврейская иммиграция в Палестину властями как-то контролировалась, а вот с арабской не было никакого сладу.

Британские владения на Ближнем Востоке простирались от Каира до Багдада. И когда пошли слухи о том, что в Палестине можно заработать вдвое, а то и втрое больше, чем в Ираке или в Египте, в Палестину оттуда хлынули люди.

И вот этот процесс уже не контролировался никак, и арабское население Палестины за какие-то семь лет — с 1922 и по 1929 — чуть ли не удвоилось.

Понятно, что на всех работы не хватило.

И к тому же оказалось, что еврейские мастерские норовят нанимать не арабов, а именно евреев, да еще и платят им вдвое — нагло ссылаясь на то, что они грамотные и умелые, и от них больше толку.

А устроенные на социалистический лад киббуцы и вовсе отказывались «… использовать наемный труд…», что на практике означало то же самое: арабов не принимали.

Недовольных было много. Они копились и в Хевроне, и в окрестных арабских деревнях — напряжение прямо-таки висело в воздухе.

В общем, суперинтендант Кафферата начал принимать меры.

II

Прежде всего, он поговорил с видными членами арабской общины — и все они заверили суперинтенданта, что они всей душой стоят за закон и порядок. Хотя, конечно, есть и смутьяны из числа всяких там чужаков, что приезжают неведомо откуда и сеют вражду между старинными обитателями города Хеврона, привыкшими жить друг с другом в мире и согласии.

Не сказать, чтобы Реймонд Кафферата так уж им и поверил. Он жил на Востоке уже достаточно долго, и знал, что тут вежливые люди всегда скажут тебе то, что, как они думают, ты хотел бы от них услышать.

Но все же это было лучше, чем ничего.

Далее, он вызвал к себе мухтаров окрестных арабских деревень, и сказал им, что и в городе, и в округе — повсюду, где действует юрисдикция полицейского управления Хеврона, закон будет защищен.

И если понадобиться, он будет защищен всеми средствами, имеющимися в его распоряжении, в чем они, зная его не первый день, могут не сомневаться.

Мухтары, конечно, сомневаться и не подумали.

Они уверили начальника полицейского управления в своей приверженности к покою, миру и общему благополучию, но упомянули всяких там пришлых, от которых одни неприятности.

Ну, и напоследок суперинтендант Кафферата собрал своих полицейских.

Их у него было сорок человек. Набирались они в строгом соответствии с инструкциями, принятыми в Британской Палестине для улучшения взаимодействия полиции с населением-то есть в количествах, пропорциональных представительству местных общин.

Поскольку на 20 тысяч населения Хеврона евреев было около 700 человек, то на их долю из 40 мест в полиции следовало бы набрать одного-двух человек — ну, одного и набрали.

Для поддержания связей с евреями Кафферата на него очень полагался.

III

Евреи, конечно, беспокоились. Но помнили, что арабские мятежи в 1920–1921 Хеврон обошли — здешняя община состояла в основном из сефардов, которые знали и арабский язык, и местные обычаи, и с местными арабскими нотаблями ладили вполне.

В общем, считалось, что неприятностей удастся избежать — и ту дюжину людей из Хаганы, что были присланы из Иерусалима, попросили уехать.

В пятницу, 23-го августа 1929, стало известно, что арабы пошли на штурм еврейского квартала в Старом Городе Иерусалима.

Суперинтендант Кафферата немедленно выставил полицейские пикеты, а сам обратился с речью к толпе арабов, собравшихся у автобусной станции Хеврона.

Каких-то видимых результатов на арабов речь не оказала, но к суперинтенданту обратился глава еврейской общины Хеврона, рабби Иаков Слоним.

Он просил о помощи и защите — его на улице закидали камнями.

Кафферата рассудил, что самое лучшее, это избегать провокаций. Он велел раввину передать всем евреям города, чтобы они закрылись и не выходили из своих домов. Распоряжение суперинтенданта было выполнено, а сын рабби Слонима, Элиэзер, предложил всем желающим укрыться у него.

Элиезер Слоним заведовал местным отделением Англо-Палестинского Банка, был членом городской управы, и считал, что уж его-то дом тронуть никто не посмеет.

Резня началась в субботу утром, 24-го августа.

В отчете, представленном позднее, суперинтендант сообщил, что он, услыхав дикие вопли, вошел в узкий проход вроде туннеля и увидел араба, который отрезал ребенку голову. Нож, по-видимому, был не слишком хорош, потому что одного взмаха не хватило, и понадобился второй, но тут араб увидел Каффератy и повернул нож против него.

Суперинтендант выстрелил в него в упор, а в отчете упомянул, что стрелял не в голову, а в пах.

Через пару шагов Кафферата увидел растерзанную еврейскую девушку, залитую кровью, а над ней с кинжалом в руках стоял человек, которого суперинтендант знал по имени — это был констебль Исса Шериф.

Увидев начальство, констебль бросился в соседнюю комнату с криком: «Ваша честь, я полицейский!», и попытался захлопнуть за собой дверь.

Кафферата его застрелил…

Ho на этот раз в своем отчете в подробности он не вдавался.

IV

Подробности, однако, так или иначе всплывали — отчет Каффераты был не единственным источником информации. Выяснилось, в частности, что Элиезеру Слониму предлагали уладить вопрос по-доброму, по-соседски — он просто выдаст всех, кого он прячет в доме, и убьют из них только ашкеназов, ведь всем известно, что зло идет именно от них, евреев из далекой Европы.

А остальных, может быть, и не тронут…

Но Элиезер Слоним не прислушался к голосу разума, и двери своего дома не открыл, и поэтому их выломали и убили всех — и самого Элиэзера, и его старого отца, рабби Иакова, и его жену, и детей, и вообще всех, кого нашли в доме. Уцелел один только годовалый сын Элиезера, Шломо — ему поранили голову, но впопыхах не добили.

Убили и аптекаря Гершона Бен-Циона — он уж сорок лет как жил в Хевроне, и лекарствами его лечились равно и евреи и арабы — но что поделаешь?

Прошла линия разлома, и разделилa соседей на своих и чужих. И вот, Гершон Бен-Цион оказался чу­жим, и был убит и изуродован, а его дочь изнасиловали, а потом тоже убили. А жену аптекаря — нет, и не изнасиловали, и не убили — а только отрубили ей обе руки.

Аптеку сожгли, конечно… Kак, впрочем, и синагогу, и библиотеку при ней, и вообще все, до чего смогли добраться. До здания полицейского управления, правда, добраться не смогли, и там укрылись многие. Они смогли уцелеть. Ну, и кого-то спрятали соседи. А кого-то, наоборот, вытащили из тайных чуланов и убили на месте.

Странно поворачивается жизнь, и удивительные вещи случаются с людьми, которых перестали считать за людей.

V

Резня в Хевроне имела значительные последствия. Прежде всего, надо было немедленно притушить пожар — и еврейскую общину эвакуировали из города под защитой британских штыков, а известному смутьяну, Жаботинскому, власти запретили въезд в Палестину — благо, он как раз был в Европе.

Полосой пошли обыски. Нападения на еврейские общины, расположенные на прибрежной равнине от Тель-Авива до Хайфы, были остановлены местной самообороной, которая применяла оружие.

Следовательно, оружие следовало найти и изъять.

И кое-что действительно изъять удалось, но многое припрятали, и самым тщательным образом.

На британские власти ишув уже не надеялся, и Бен-Гурион в рамках своей деятельности вo Всеобщей федерации труда Палестины увеличил тайную статью расходов, связанную с контрабандным ввозом пистолетов и винтовок.

Начались попытки наладить местное производство патронов, а потом еще и гранат, что, разумеется, держалось в глубоком секрете.

Дело было трудным, результаты получались мизерные. Hо, как показал Хеврон, это было много лучше, чем ничего.

Хагану было решено увеличить — принимали даже подростков. В частности, взяли парнишку по имени Моше Даян. В 1929 ему исполнилось 14 лет — самое время для того, чтобы по-настоящему научиться владеть оружием.

Министерство колоний Великобритании тем временем собирало информацию о происшедших событиях, начала работать комиссия по расследованию под председательством судьи Уолтера Шоу, и свидетельства собирались со всей положенной беспристрастностью.

Например, были рассмотрены жалобы арабских общин на «… засилье понаехавших чужаков…», и отмечалось, что до тех пор, пока еврейское население Палестины не превышало 7%, все было более или менее тихо.

А вот когда эта доля утроилась и превысила 20% — вот тут-то и начались мятежи.

Во главе протестов шли интеллектуалы. В воззвании иерусалимского союза арабских студентов Палестины говорилось следующее:

«… О араб! Помни, что еврей — твой сильнейший враг с незапамятных времен. Не поддавайся на его хитрые уловки и помни, кто распял Христа (да пребудет он в мире), и кто отравил пророка Мухаммеда (да будет с ним мир и наши молитвы)…».[1]

Ну, комиссия судьи Шоу так далеко не пошла.

Но пришла к выводу, что

«… беспорядки были вызваны озабоченностью арабского населения Палестины по поводу репатриации евреев и покупкой ими земель в Палестине…».

Рекомендовалось усилить контроль над еврейской иммиграцией, и немедленно запретить любую продажу евреям земли.

Комиссия так же призвала к созданию Законодательного собрания Палестины. Рекомендовался и способ создания такого собрания:

«… в нем должно было превалировать арабское большинство…».

VI

Рекомендации вызвали такой шум, что была назначена еще одна комиссия, на этот раз под руководством Джона Хоупа Симпсона. Комиссия разбиралась с делом очень обстоятельно, добрых два месяца проверяла факты на месте и пришла к тем же выводам, что и первая.

И вообще — считалось, что необходимо «… укрепить авторитет власти…». В рамках этого укрепления какой-то светлый ум в министерстве колоний решил, что суперинтенданта Реймонда Кафферата следует назначить начальником полиции Тель-Авива.

Как-никак, по меркам Палестины, это культурный город — там даже и кафе есть.

A правительство премьер-министра Рамси Макдональда представило на утверждение парламента «Белую Книгу», названную «Книгой лорда Пассфилда», по имени тогдашнего министра по делам колоний. И в ней повторялось все, что рекомендовалось комиссиями: строгое ограничение еврейской иммиграции в Палестину, запрет на продажу евреям земли, и «… создание Законодательного собрания Палестины на основе прямых выборов…», что автоматически давало арабам в этом Собрании подавляющий перевес.

Ну, тут уж случился просто взрыв.

Президент Всемирной сионистской организации, доктор Хаим Вейцман, всегда стоял за сотрудничество с Великобританией, любой ценой и несмотря ни на что. Но он подал в отставку, и говорил всем, что «… не в силах защищать незащитимое…».

И его, надо сказать, услышали.

Дэвид Ллойд Джордж критиковал правительство, не выбирая выражений, а Сионистская организация обратилась в Лигу Наций.

Дело тут было в том, что формально Англия управляла Палестиной на основе мандата, выданного ей Лигой. Согласно Статьи 7-й этого мандата Британия обязалась:

«… способствовать приобретению палестинского гражданства евреями, которые выберут Палестину местом своего постоянного проживания…».

Ну, и Лига Наций указала на несоответствие…

В результате Белую Книгу лорда Пассфилда отменили, Рамси Макдональд направил Вейцману официальную телеграмму, в которой «… подчёркивалась решимость британского правительства следовать принципам…» — и доктор Вейцман взял свою отставку обратно.

Но на круги своя ситуация уже не вернулась.

В 1931 году от Хаганы откололась так называемая «Национальная Военная Организация» — «Иргун Цваи Леуми» — что в ивритской аббревиатуре звучит как «Эцель». В ней преобладали сторонники Жаботинского. Они верили в библейский принцип «Око за око».

A Англию считали врагом.

Глава пятая

I

16-го октября 1936-го года в порту Яффа случилось знаменательное происшествие: рабочие нечаянно уронили бочку с цементом. Это произошло во время разгрузки бельгийского судна «Леопольд II», которое доставило в Палестину, в числе прочего, и 537 бочек цемента, заказанные неким Дж. Катаном, добропорядочным коммерсантом из Тель-Авива.

Ну вот, и одну из этих бочек уронили, и оказалось, что в ней запрятаны патроны, а впридачу к ним еще и несколько разобранных винтовок.

Всполошившиеся таможенники немедленно остановили разгрузку, известили полицию, и начали обыск. Результаты его превзошли их самые худшие опасения — из 537 бочек цемент содержался только в 178, а остальные оказались набиты оружием. Всего было захвачено 800 винтовок, 400 тысяч патронов, и, что было хуже всего, 25 пулеметов «Lewis», которые английская армия с большим успехом применяла во время Первой Мировой Войны.

Понятно было, что груз представлял собой контрабанду, предназначенную для Хаганы, что раскрыт он был чисто случайно, и что сам по себе размер захваченной партии оружия свидетельствовал, что делалось это далеко не в первый раз.

Далее оказалось, что настигнуть и арестовать получателя груза не удастся — значившийся в документах Дж. Катан, добропорядочный коммерсант из Тель-Авива, был чистой фикцией, в природе не существующей. В накладных было сказано, что груз он заберет самовывозом, но и адрес коммерсанта оказался фальшивым, и доискаться кого-нибудь, кто его хотя бы видел, оказалось невозможным.

В общем, к большому разочарованию британских властей арестовать никого не удалось.

Однако арабская пресса Палестины их «… разочарованием…» не удовлетворилась. В газетах была поднята кампания под лозунгом «Евреи готовятся к войне!» — и через 10 дней последовала общая забастовка арабских рабочих, которая в порту Яффа перешла в буйные демонстрации.

А еще через пару дней известный проповедник, шейх Изз ад-Дин аль-Кассам (Izz ad-Din al-Qassam), призвал своих сторонников к вооруженному восстанию.

II

Само по себе воззвание мало что значило, но шейх аль-Кассам был не просто проповедником.

Он родился в Сирии в образованной семье, преданной Исламу. Когда подрос, отправился в Египет и учился там в аль-Азхаре, знаменитом медресе, крупнейшем центре истинно исламского образования, и усвоил концепцию, согласно которой «… неверные пожирают мусульман, как лакомое блюдо…», и ответить на это надо силой. Вернувшись домой, в Сирию, аль-Кассам претворил теорию в практику — принял участиe в восстании против французской власти.

Восстание французы подавили — и не сносить бы шейху головы, но он сумел бежать, добрался до британской Палестины, и там верные сторонники укрыли егo в Хайфе.

Вот в Хайфе шейх аль-Кассaм стал лидером подпольной организации «Черная Рука». В ней было около 800 человек, имевших не только ножи, но и кое-какое огнестрельное оружие.

Целью организации была «… беспощадная борьба против безбожных сионистов и англичан…», которых следовало убивать при первой возможности.

А если такой возможности не представлялось, то правоверному рекомендовалось сосредоточиться на вырубке садов, «… посаженных сионистами…», и на разрушении железных дорог, «… проложенных англичанами…».

В ноябре 1935-го два сторонника шейха были застигнуты полицией при рубке фруктовых деревьев, и вместо того, чтобы сдаться, они открыли огонь и убили одного из полицейских.

Вот таких вещей англичане очень нe любили.

Aль-Кассам был объявлен вне закона, выслежен, и убит в перестрелке с полицией в пещере неподалеку от деревни Ябуд. Хоронили его в Хайфе, и на похороны стеклись тысячи людей со всей Палестины. Шейх после смерти оказался куда важнее, чем был при жизни.

Oн стал мучеником.

III

Бурная жизнь, прожитая Изз ад-Дином аль-Кассамом, отразила нечто большее, чем его личную судьбу. Еще недавно, в начале 20-х годов, вроде бы всемогущие тогда державы Антанты делили Ближний Восток по своему усмотрению, и министр колоний Великобритании, Уинстон Черчилль, властной рукой создавал княжества и королевства.

Но во французской Сирии в январе 1936 вспыхнули беспорядки, и настолько бурные, что их не удалось подавить даже оружием.

B начале марта французское правительство оказалось вынужденным принять в Париже делегацию сирийского национального движения, которая должна была обсудить вопрос о предоставлении Сирии независимости.

И оказалось, что совершенно такая же проблема стоит перед английскими властями в Египте — все в том же марте 1936-го года начались формальные переговоры между Великобританией и Египтом об изменении природы их отношений. Они завершились подписанием англо-египетского договора, и в итоге английские войска должны были покинуть египетские города, и ограничить свое присутствие только зоной Суэцкого канала.

Соглашение с Египтом было достигнуто по уже существующему примеру, установленному в Ираке, когда летом 1931-го года Англия согласилась на формирование там независимого правительства под руководством премьер-министра Нури ас-Саида, и поддержала идею вступления Ирака в Лигу Наций.

Понятно, что формальные границы Британской Палестины не отделяли ее от общего культурного пространства арабов Ближнего Востока, и арабские нотабли Палестины выдвинули перед Великобританией свои категорические требования.

Сводились они к требованию немедленно запретить еврейскую иммиграцию.

Ситуация становилась неконтролируемой, и в Лондоне решили создать специальную комиссию по решению «палестинского вопроса».

Ее возглавил лорд Пил (Peel), человек известный и заслуженный, и с основательным опытом в колониальных вопросах. Он довольно долго занимал пост государственного секретаря по вопросам Индии (The Secretary of State for India), в этом качестве отвечал не только за всю Британскую Индию, но и за подступы к ней — Аден и Бирму. Kак правило, он находил выход из самых сложных ситуаций.

В Лондоне посчитали, что лорд Пил найдет выход и в Палестине.

IV

Лорд выход действительно усмотрел, и заключался он в разделе Палестины на три части: арабскую, еврейскую и британскую.

Арабскую часть при этом предполагалось привести в экономическую ассоциацию с эмиратом Трансиордания, a еврейскую — составить из тех городков и поселений Палестины, в которых имеется еврейское большинство.

При этом за Британией оставался контроль над пунктами, имеющими стратегическое значение — например, над портом Хайфа.

Предложение комиссии лорда Пила атаковали со всех сторон. Верховный арабский комитет отверг его с порога, мнения сионистов разошлись в диапазоне от осторожного интереса до полного отторжения.

A в Англии задавали резоннейшие вопросы — например, как будет кормить себя арабская Палестина, пусть даже в ассоциации с Трансиорданией? Собираемых там налогов мало на что хватит, и дефицит придется покрывать за счет бюджета метрополии?

И как разделить еврейские и арабские поселения, если они очень часто представляют собой перемешанные цепочки анклавов? В качестве примера достаточно сослаться на арабскую Яффу, c eё еврейским «пригородом» под названием Тель-Авив.

Kаким обрaзом их можно разделить?

Лорд Пил в качестве практического средства предлагал «… обмен населением…», который, вообще говоря, сводился к переселению примерно 200 тысяч арабов из зоны с еврейским большинством. Эта идея встретила полную поддержку со стороны ишува, а со стороны Верховного арабского комитета — столь же полный и категорический отказ даже рассматривать такую возможность.

Так все эти дебаты длились и длились, и все это шло вплоть до 26 сентября 1937-го года. В этот день Льюис Йелланд Эндрюс, британский комиссар Северного oкруга Палестины, попал в засаду, устроенную сторонниками шейха аль-Кассама. Его убили в городе Христа, Назарете, на пути в церковь.

Места лучше они не нашли.

V

В 1923-м году в Риге Жаботинский основал молодежную сионистскую организацию, «Бейтар» — так звучала ивритская аббревиатура слов «Союз [имени] Иосифа Трумпельдора». Трумпельдор погиб в 1920-м на севере Палестины, защищая поселения Тель-Хай, и Жаботинский видел в своем покойном друге воплощение того, кем должен быть истинный сионист: строитель, не отступающий ни перед какими трудностями, и бесстрашный воин, человек с высоким чувством чести.

Собственно, именно таким сам Жаботинский и был, и на возникшую возможность некоего «… нового сотрудничества с англичанами…» в деле подавления арабского мятежа посмотрел отрицательно.

После резни в Хевроне он никаким английским обещаниям не верил, ибо «… предавший раз — предаст и снова…».

Но Бен-Гурион посмотрел на вещи иначе.

Прагматик до мозга костей, всякие там соображения о чести он считал чистоплюйством, а в сложившейся в Палестине ситуации видел определенные выгоды — англичане оказались в серьезном конфликте с руководством арабских общин в Палестине.

Верховный арабский комитет был запрещен, его члены арестованы, или изгнаны куда-нибудь подальше — например, на Сейшельские Острова. В создавшейся обстановке колониальные власти нуждались в «… помощи на местах…».

Hеофициальные военные связи с английской администрацией были установлены, Хагана в какой-то степени была легализована под названием «Полиция Еврейских Поселений» (Jewish Settlement Police), была также организована «Еврейская Вспомогательная Полиция» (Jewish Supernumerary Police) — поначалу в количестве 6000 человек, вооруженная англичанами.

Тем самым появилась возможность и легально владеть оружием, и проводить регулярные учебные сборы, и участвовать в смешанных англо-еврейских патрульных операциях.

Более того — появилась возможность изменить саму структуру Хаганы, добавив ей совершенно новые возможности. Работа в этом направлении началась еще в 1936, и получила крупный толчок вперед в 1938, в связи с тем, что возникло некое прямое англо-еврейское военное сотрудничество.

Об этом сотрудничестве есть смысл поговорить отдельно.

VI

С началом арабского мятежа в 1936 году выяснилось, что с задачей самообороны Хагана справляется — повторений Хеврона не было, и даже серьезных попыток нападения на сколько-нибудь крупные еврейские поселки не предпринималось.

Было понятно, что это натолкнется на жестокий отпор.

Но зато ночью и поля, и дороги Палестины принадлежали повстанцам. И если передвижение все-таки было возможным, потому что дороги патрулировались английскими солдатами, то вот с полями дело обстояло плохо — посевные работы были очень затруднены, и урожай снимать из-за поджогов стало почти невозможно.

Руководство Хаганы осознало, что это не единичные промахи, а системная проблема: самооборона строилась на принципе «… защитим наши дома и дождемся подхода полиции…».

Для предотвращения погрома — достаточно. A для ведения войны — нет, недостаточно.

Слово «Хагана» означает «Оборона», и было найдено, что оборона эта статична, локальна, и не располагает ни «зрением» в виде разведки, ни «ударом» в виде инициативы и наступления, ни «маневром» — не было никакой продуманной системы по переброске помощи на угрожаемый участок.

Соответственно, были приняты определенные меры — в составе Хаганы появились «Полевые роты» (плугот саде на иврите), задачей которых как раз и были действия в полях, вне поселений.

Во главе этих отрядов стоял Ицхак Садэ — личность чрезвычайно колоритная. Вообще-то его звали Исааком Ландсбергом, родился он в 1890 в Люблине, который тогда входил в состав Российской Империи. Когда началась Первая мировая война, Ландсберг — бывший цирковой борец, чемпион Петербурга — пошел добровольцем в царскую армию, и воевал в ее составе вплоть до 1917. После распада Империи служил в Красной армии в должности командира роты, но потом перебежал к Врангелю, и к 1921 добрался до Британской Палестины.

Понятно, что человек с его опытом Хагане очень пригодился, и к 1938 Исаак Ландсберг командовал еврейской поселенческой полицией, создал из ее лучших бойцов «Полевые роты», о которых мы уже говорили, даже поменял фамилию на «Садэ», что на иврите означает «поле». И вот тут ему подвернулся замечательный шанс.

Он встретился с Ордом Вингейтом.

VII

Капитан Вингейт службу свою в британской армии начинал в артиллерии. Еще в военном училище произошел с ним следующий казус: по заведенному обычаю кадеты старшего курса «… гоняли молодых…», и один из способов «гоняния» заключался в том, что провинившегося курсанта младшего курса наказывали пробежкой в голом виде через строй старшекурсников, которые и лупили его мокрыми полотенцами, а в конце пробежки обливали ведром воды, в которое перед этим заботливо помещали три-четыре пригоршни колотого льда.

И вот, Вингейту вменили в вину «… слишком позднюю доставку лошади в конюшню…», и объявили наказание пробежкой. Он подумал, а потом подошел к первому по успеваемости кадету старшего курса, и предложил ему ударить его полотенцем прямо сейчас.

Кадет поглядел на Орда Вингейта, тоже подумал, и сказал, что «… это не по обычаю…», и поэтому бить его он не будет.

Тогда Вингейт повернулся уже ко всему старшему взводу и ровным голосом спросил — нет ли тут кого-нибудь, кто все-таки хочет его ударить?

Охотников не нашлось.

И в итоге кадет Вингейт приобрел репутацию «… трудного подчиненного, не признающего обычаев…», но хорошего солдата.

С этой репутацией он и служил — сперва в артиллерии, потом в кавалерии, куда его перевели за высокое мастерство в выездке, а потом в колониальных войсках в Судане.

Он там создал из местных новобранцев отряд в три сотни штыков, который с большим успехом действовал против тамошних работорговцев и контрабандистов.

И вот он-то, уже в Палестине, и предложил своему начальству идею, с помощью которой обещал прекратить непрерывные диверсии арабских повстанцев против нефтепровода, идущего из Ирака к порту Хайфа.

Никакое патрулирование справится с ними не могло.

И капитан Вингейт высказал здравую мысль, что лучше всего ловить воров будут другие воры, и что он берется этот процесс организовать быстро и с минимальным издержками.

Начальство сомневалось, но в
итоге капитан получил ворчливое согласие попробовать. И вот тут-то его пути и сошлись с теми, которыми ходил Ицхак Садэ.

Так образовались «Специальные ночные взводы» — «Special Night Squads» (SNS).

VIII

Стороны быстро договорились. Ицхак Садэ пообещал капитану Вингейту лучших бойцов из состава своих «полевых рот» и полную поддержку в трудном деле сбора разведывательной информации. И действительно — выделил 25 человека, уже прошедших подготовку на курсах Хаганы для командиров взводов, а потом добавил еще полсотни.

Одним из них был Моше Даян, тот самый, который в 1929 в 14 лет присоединился к самообороне в своих краях в Галилее.

Когда в ходе борьбы с нынешним арабским мятежом началось формирование еврейской вспомогательной полиции, он был принят туда в качестве констeбля.

Начальство его ценило, и довольно быстро произвело в сержанты. Правда, с такой же быстротой разжаловалo — «… за несоблюдение субординации…».

Что правда, то правда — к субординации констебль Даян относился довольно наплевательски, но вот его новый командир, капитан Орд Вингейт, произвел на него сильное впечатление.

Прежде всего, он ориентировался ночью на местности лучше своих подчиненных, которые считали эту местность своей, и думали, что знают ее как свои пять ральцев.

Вингейт казался им стариком (ему было в ту пору 35 лет), но и в физический форме и в выносливости он не уступал своим двадцатилетним бойцам.

Ну, и наконец, капитан показал им, как надо «… воевать в Судане…».

Вингейт говорил по-арабски — окончил специальные годовые курсы с оценкой 85 баллов из 100 возможных и пленных допрашивал сам. Ему ничего не стоило застрелить одного из них, просто с целью сделать остальных поразговорчивей.

Захваченных с поличным при диверсии на нефтепроводe, как правило, убивали на месте. Hо не всех — некоторым калечили руки, макали головой в нефть, а потом отпускали в родные деревни.

Военные операции проходили только ночью, и всегда носили характер внезапного нападения.

Одна такая засада, организованная группой из 7 коммандос (Даян был одним из них), обратила в паническое бегство арабский отряд из 80 человек.

В военном смысле успех «Специальных ночных взводов» был полным. Cчитается, что они причинили 12% всех потерь, которые понесли арабские отряды в 1938-м, и при этом сами потеряли всего двоих солдат.

К началу 1939 года мятеж догорел.

Англичане посчитали, что можно переходить к мирным переговорам.

Глава шестая

I

В свое время, еще до предложений Комиссии лорда Пила о разделе Палестины, Жаботинский говорил, что следует ожидать попытки англичан понизить свои обязательства. И даже приводил пример, ссылаясь на свою юность в дореволюционной России:

«… у нас в Одессе какой-нибудь коммерсант ни за что не признавал, что он банкрот. Но однажды вечерком он приглашал своих кредиторов на чаепитие, и предлагал им вернуть его векселя на 30% номинала, и уверял, что это в общих интересах. И я чувствую, что в Лондоне уже начали кипятить чай…».

Ну, если продолжить аналогию, то да, действительно: в ноябре 1917 сионисты, включая и самого Жаботинского, смотрели на Декларацию Бальфура как на вексель, только выписанный не безвестным одесским коммерсантом, а Ротшильдом.

По ставшей штампом поговорке, «… над Британской Империей не заходило солнце…» — она была явлением беспрецедентным, рядом с ней меркли все прочие.

Со времен Рима мир не знал другого столь же грандиозного построения, но Империя британцев превосходила и Рим, ибо правила не только землей, но и морями.

Это даже было отражено в гимне, который по-английски начинался словами: «Правь, Британия, морями…» — после чего следовало смелое утверждение, что правление это возгласили ангелы еще с тех пор, как по воле Небес остров Британия поднялся из лазури моря.

Так что если уж Британия в лице лорда Бальфура пообещала создать евреям создать их национальный очаг, то они обещание это рассматривали как «… вексель банка Ротшильда…».

Но, увы, и самые крупные банки иногда вынуждены проводить реструктуризацию долгов.

II

Японцы называли Первую мировую войну «… гражданской войной европейцев…» — и со своей точки зрения были правы. Основные военные действия развернулись в Европе, окончились поражением Германии и Австро-Венгрии, а заодно и распадом Российской Империи, но и победители оказались до крайности истощены.

Франция буквально потеряла целое поколение, Англия пострадала меньше, но финансы ее были подорваны.

Oна была вынуждена так экономить, что не обновляла даже военный флот. K началу 1939 оказалось, что из 12 линейных кораблей, имевшихся в распоряжении Великобритании только два были построены в 20-е годы, а остальные 10 были ветеранами Первой мировой войны, не прошедшими модернизации.

В докладах Адмиралтейства говорилось, что «… в метрополии нет ни одной военно-морской базы, оборона которой отвечала бы современным требованиям…», а между тем угроза новой войны становилась все более и более отчетливой.

Мюнхенское соглашение 1938 года рухнуло, и в этих условиях Великобритании следовало направить все свое внимание на подготовку к новой войне в Европе.

Из этого проистекала необходимость поддержания «… спокойствия в колониях…». Hy, a если не полного спокойствия, то хотя бы максимально возможного.

В этом виделась абсолютная неизбежность.

III

Так называемая Конференция круглого стола между арабами и евреями состоялась в Лондоне в феврале 1939, но ее ход можно было предсказать заранее, еще в декабре 1938.

Именно в этом месяце прошение Сионистской организации к британским властям о внеочередном допуске 10 тысяч еврейских детей из центральной Европы в Палестину было отклонено.

Резкое ограничение еврейской иммиграции было твердым требованием всех арабских делегатов — и недавних мятежников, возвращенных из ссылки членов Верховного aрабского комитета Палестины, и Абдуллы, эмира Трансиордании, и Нури Саида, виднейшего политического деятеля Ирака, и принца Фейсала из Саудовской Аравии, и представителей правительства Египта.

В еврейской делегации главными людьми были трое — доктор Хаим Вейцман, Давид Бен-Гурион, и лорд Ридинг, бывший вице-король Индии, он был одним из наиболее уважаемых членов еврейской общины Великобритании.[2]

Конференция началась с того, что арабская делегация отказалась сидеть за одним столом с еврейской делегацией. И даже более того — отказалась находиться с евреями в одной комнате.

Так что с самого начала дискуссия разделилась: стороны находились в двух разных залах, и говорили не друг с другом, а с английскими посредниками.

Ну, и дальше конференция шла по той же колее.

Еврейскую точку зрения изложил доктор Вейцман. Он сказал, что понимает озабоченность арабских представителей тем, что новые иммигранты превысят «… экономическую емкость Палестины…», но заверил их, что этого не произойдет, и что положение арабов в Святой Земле ничуть не ухудшится, а даже изменится к лучшему. А правительство Великобритании он просил не сокращать иммиграцию в тот «… черный день…», который пришел к евреям центральной Европы.

От арабов выступал Джамал ал-Хуссейни, близкий родственник Амина ал-Хуссейни, муфтия Иерусалима. Он сказал, что речь, собственно, может идти только о том, что Палестина получает наконец независимость, ее будущее правительство само решит все вопросы, связанные с присутствием в стране всяких там еврейских чужаков. A в обмен на согласие Великобритании на такое урегулирование будущее правительство пообещает в разумной мере учесть «… интересы Англии в сфере безопасности…».

Заявление делалось по всем правилам торговли на восточном базаре — запрос на порядок превышал ожидания продавца.

На этом конференция и прервалась.

IV

Всю следующую неделю Малколм Макдональд, министр колоний Великобритании, выкручивал руки еврейской делегации, настаивая на том, чтобы она согласилась на прекращении иммиграции в Палестину. А в ответ на отказ говорил, что коли так, то Англия может и согласиться на арабский запрос, и оставить ишув без британской защиты.

Эта угроза была подкреплена тем, что Невилл Чемберлен, английский премьер, сообщил прессе, что Правительство Его Величества в принципе готово принять идею независимой Палестины с демократической формой правления и с «… законодательным собранием, избранным на пропорциональной основе…».

На практике это означало, что законы в Палестине будут приниматься при гарантированном арабском большинстве в две трети голосов, а что такое полиция, набранная на основе пропорционального представительства, евреи помнили со времен хевронской резни.

В последней попытке «… добиться согласия сторон…» министр колоний известил еврейскую делегацию, что ее отказ на ограничение иммиграции ведет только к ужесточению переговорной позиции арабов, создает трудности британской администрации, и тем самым ведет к усилению антисемитизма в самой Англии. Чего, добавлял министр, «… не может желать ни один истинный друг еврейской общины…».

Убедить евреев согласиться на закрытие Британской Палестины для мечущихся в поисках спасения беженцев из Германии министру не удалось. Hо, как оказалось, на его «… компромиссные предложения…» не согласились и арабы.

В итоге Правительство Его Величества приняло решение самостоятельно.

Было объявлено, что в течение следующих 10 лет Палестина получит независимость. Еврейская община сохраняет право принимать иммигрантов, но в количестве не больше 10 тысяч человек в год в течение 5 лет. Впрочем, еще 25 тысяч могут въехать по дополнительной квоте, но продажа земли евреям запрещается, немедленно, начиная с момента принятия Белой Книги 1939 года.

Книга была принята 17 мая. Она, в сущности, отменяла Декларацию Бальфура. Жаботинский, говоря о «… возможном понижении обязательств…», оказался просто безудержным оптимистом.

Англия не понизила свой вексель — она его порвала.

По всей еврейской Палестине прошли отчаянные демонстрации протеста. Но это ничего не изменило, а 1-го сентября 1939 года Германия начала вторжение в Польшу, и это изменило всё.

Началась Вторая мировая война.

(продолжение следует)

Примечания

[1] Israel, by Martin Gilbert, Harper Perennial, New York/London, 1998, p. 61.

[2] Движение, возглавляемое Жаботинским, с Англией больше не сотрудничало, и приглашения не получило.

Print Friendly, PDF & Email
Share

Один комментарий к “Борис Тененбаум: Холм Весны

Добавить комментарий для Soplemennik Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.