ЗАМЕТКИ ПО ЕВРЕЙСКОЙ ИСТОРИИ

Все они, дочь, его вторая жена, их дочь и внучка, погибли в сентябре 1941 года вместе со всеми евреями Крупок, кроме моей мамы, и лежат в могиле возле деревни Лебедиво в 3 км. от Крупок. Моя мама жила еще 2 года, поскольку семья подписалась, что она не еврейка и никто в местечке ее не выдал. В конце 1943 года появился из Витебска ее соученик-полицай и выдал маму. Вскоре ее расстреляли. 

[Дебют]Леонид Бокуть

ТРИ ДНЯ В КРУПКАХ ПОСЛЕ ТРИДЦАТИ ЛЕТ

ЖИЗНИ И СМЕРТИ КРУПСКИХ РОДОВ БОКУТЕЙ И СОСКИНЫХ В ХХ ВЕКЕ

Моя родословная. С 1920-ых годов в Крупках жили Бокути и Соскины

Родоначальником наших Бокутей был мой дедушка Бокуть (Бокуц), Осип (Язеп) Иванович, из крестьян, 1866 года рождения, деревня Сокольщина, Узденский район, Минская область (в этой деревне было только 2 фамилии — Бокути и Даугелевичи; наш родственник Борис Васильевич Бокуть родился там же, был академиком АН Беларуси, ректором Гомельского университета, мы с ним встречались в Новосибирске и Гомеле). Вот его краткий путь в Крупки — Узда (церковно-приходская школа), Зембин, Борисовский район (начальник сельской почты), Борисов (начальник тюрьмы по принуждению во время первой немецкой оккупации), Крупки (работник Заготконторы). Жена дедушки, моя бабушка, была Бокуть-Макаревич, Степанида Марковна, мещанка из Пинска, 1876 г.р. в семье домовладельца-белоруса и сироты-польки Каси Гладышевской. В Зембине у дедушки и бабушки было 8 дочерей и один сын Аркадий — мой отец. Пять дочерей умерли в гимназическом возрасте в 1910-ых годах от испанки и заразных детских болезней. Остались три дочери — гимназистки Борисовской гимназии (город Борисов и его река Березина, приток Днепра известны с Наполеоновских времен, а сейчас тем, что это родина А.Б. Чубайса):

— Зина по мужу Бабицкая, она стала телеграфисткой в Борисове, была удостоена после ВОВ орденом Ленина, похоронена в Борисове,

— Наталья (Наля) по мужу Островская, муж офицер из дворян, принявший Советскую власть, жила в Москве, мастер маникюра; муж и единственный сын погибли во время ВОВ; удочерила после войны мою сестру Лилю; похоронена в Москве на закрытом Даниловском кладбище на семейном месте Островских,

— Любовь (Люба), 1905 г.р., по мужу Дмитриева, секретарь-машинистка Крупского Райиспокома, дочери Надежда (Надя), 1925 г.р. и Татьяна (Таня), 1926 г.р.; воспитала после ВОВ меня и брата Павла (Павлика). Её муж Борис был в Крупках бухгалтером, осужден за растрату на несколько лет тюрьмы и бесследно пропал (!). Похоронена в Можайске, родном городе мужа. Надя и Таня одновременно закончили после ВОВ Белорусскую среднюю школу в Крупках и географический факультет БГУ, работали учителями в Ельске, Можайске, Восточной Германии, Ростове. Надя была незамужем, ее жених-богатырь Иван Томилович из Крупок был мобилизован после ВОВ на шахту в Донбасс и там погиб под землей. Таня по мужу стала Прокопенко, он офицер из местечка Ельск, Гомельская область. Обе похоронены в Ростове. От Тани осталась дочь Надя, детский врач, муж — на пенсии, живут в Ростове.

— Мой отец гимназист Аркадий, 1898 г.р. до революции мечтал стать священником. На Первую мировую войну его не взяли как единственного сына у родителей. Отслужил в Красной Армии после Гражданской войны. Стал главным бухгалтером Крупского Райпромкомбината. В 1934 году женился на моей маме, она Соскина, Зинаида (Гинда) Матвеевна (Мотэвна). На ВОВ в первую неделю войны его не мобилизовали по возрасту. В июле 1944 году я и сестра «выплакали» его от мобилизации перед строем призывников.

Главой нашего рода Соскиных был мой дедушка Соскин, Мотэ, сапожник, родился в черте оседлости евреев местечке КраснОе, Могилевской губернии, теперь Смоленской области. Вот его краткий путь в Крупки — Красное, Екатеринослав (после революции Днепропетровск, сейчас Днепр), Красное, Крупки. Жену дедушки, мою бабушку, звали Шейна, девичью фамилию я не знаю. В Екатеринославе у них родились сын, мой дядя Илья Моисеевич (Мотэвич) Соскин, 1910 г.р. и дочь, моя мама Зинаида (Гинда) Матвеевна (Мотэвна) Соскина (потом Бокуть ), 1916 г.р. После революции в 1918-1920 годах там случился голод и моя бабушка Шейна умерла от голода, а дедушка с детьми вернулся в Красное, а в середине 1920-х — в Крупки. Мою маму взяла на воспитание в Витебск ее тетя по фамилии Богораз. Мама там окончила 7 классов и затем Техникум дошкольного воспитания в Ленинграде, была заведующей детсадом в Крупках. Мой дядя Илья посещал в Красное еврейскую школу, а потом русскую школу. Он мне говорил много позже так — «Я не могу обижаться на Советскую власть. Без нее я бы был сапожником в местечке». Не окончив даже семилетку, он поехал в Оршу в Железнодорожное ремесленное училище, которое давало и семилетнее образование. Потом он поехал в Ленинград на завод слесарем. В 1929 году к ним на завод пришли представители ЛГУ агитировать на рабфак. Конечно, дядя Илья сразу согласился, окончил рабфак, был принят на географический факультет ЛГУ, окончил его, поступил в аспирантуру в Москве, защитил кандидатскую диссертацию, получил бронь от войны. После ВОВ вернулся в Ленинград, защитил докторскую диссертацию и стал известным океанографом, специалистом по Балтийскому морю, работал в Гидрометцентре Ленинграда, был членом ученого совета при Горном Институте. Похоронен в Петербурге. Мой дедушка реб Мотэ, так его называл мой дедушка Осип Иванович, завел вторую семью. Все они, дочь, его вторая жена, их дочь и внучка, погибли в сентябре 1941 года вместе со всеми евреями Крупок, кроме моей мамы, и лежат в могиле возле деревни Лебедиво в трёх километрах от Крупок. Моя мама жила еще два года, поскольку семья подписалась, что она не еврейка и никто в местечке ее не выдал. В конце 1943 года появился из Витебска ее соученик-полицай и выдал маму. Вскоре ее расстреляли. Я провел с мамой несколько дней в полицейской кутузке. Я запомнил — комната с женщинами, в углу — ведро с помоями, и у меня нет никакого страха. Меня отпустил немецкий офицер к отцу со словами: «Заберите его, а то тоже расстреляют». Мне это рассказали, когда я уже вырос. Это было мое второе спасение от смерти. Третье произошло в последние дни июня 1944 года, перед самым освобождением. В дом пришли два полицая. Пока дедушка и бабушка с Павликом на руках разговаривали с ними, отец, Лиля и я выпрыгнули через окно в задней комнате и убежали огородами в лес, где провели несколько дней. Я помню, как мы выпрыгнули из окна, сестра Лиля помнит, как мы бежали в лес. Я этого не запомнил, но зато помню, что в метрах пятидесяти от того места, где мы прятались, лежал труп немецкого солдата, помню пожар в местечке — немцы зажгли центр местечка, близлежащие улицы не пострадали. Не помню, как мы возвращались, но хорошо помню день освобождения в районе 1 июля 1944 года: мы сидим с дедушкой на лавочке около нашей хаты, а от базара вниз по бугру с разворотом на 90 градусов как раз перед нами со страшным грохотом мчится колона танков Т-34. (Видимо шоссе Москва — Минск выше нас стало непроходимым и танки шли в обход на Борисов и Минск. 2 июля Минск освободили)

Несколько лет после войны мне снились кошмары, что в дом приходят полицаи. Несколько лет у меня был детский энурез, который прошел сам собой благодаря тому, что никто (в том числе я сам) не обращал на это никакого внимания и, вообще, в детстве меня не только не наказывали, но даже не ругали. Если делали замечание, то ласково со словами: «Лёнечка», …. Мне было достаточно, чтобы я чего-то такого больше не делал, а «ТАКОЕ», конечно было.

Фамилия Соскин была распространена в Белоруссии, особенно в Минской области. В Новосибирском Академгородке живет мой старший друг, известный историк, участник ВОВ на передовой Варлен Львович Соскин-Файнштейн, 1925 г.р. Его отец Соскин из Минска, основатель комсомола в Беларуси, погиб в ВОВ. Его мама Файнштейн из местечка Узда (совпадение!) из семейства знаменитого раввина Моше Файнштейн (1895, Узда, современная Минская область, Белоруссия — 1986, Нью-Йорк) — крупнейший галахический авторитет XX века.

Встреча

Первый день в Крупках, 5 июня 2019 г. (прошлый раз я был в Крупках в 1990 году, останавливался у моих учителей Минковых, Яков Максимович и Александра Никифоровна, ул. Пушкина, 5).

Меня любезно встретили на станции Крупок, 5 км. от местечка-города (я перед этим посетил Минск и сделал научный доклад на кафедре алгебры БГУ) главный редактор «Крупского Вестника» Марина Николаевна Бородавко и водитель редакции Владимир Петрович Подберезкин. Объехали местечко-город на машине. Старая часть изменилась мало. Самое главное — всем оставили старые участки земли-огороды. Они большие. Никакого уплотнения. Новый город построили в районе старого шоссе Москва-Минск по обе стороны. Шоссе на этом участке перенесли на несколько километров от Крупок. Там больничный городок, который расширился благодаря Крупскому космонавту Коваленку, несколько многоэтажных домов, коттеджи, церковь, костел, улицы с частными кирпичными домами. Почти все улицы местечка-города асфальтированы. Во всем поселке-городе канализация, водопровод, газ для кухни и отопления. Баня закрыта, но у (почти?) всех своя баня. Реку Бобр (она впадает в Березину) запрудили больше, чем было. Строят новую гидроэлектростанцию. Образовалось второе большое озеро (было одно), есть несколько купальней, роскошный парк на месте поместья польского шляхтича Святского (парк посадили еще при мне в начале 1950-х, как он вырос за 70 лет!), 200-летний сосновый бор Лебартова (Le Bartova — в честь француза по фамилии Бартова), где мы когда-то жгли огромные пионерские костры каждую весну. Озера и вся природа вокруг них, включая парк и Лебартова, — это настоящее чудесное украшение Крупок! Рядом с Лебартова и озером покоится старое Крупское местечковое-городское кладбище, ныне закрытое (новое кладбище за железной дорогой). Старое кладбище находится в образцовом состоянии, обнесено красивой деревянной оградой, все оставшиеся могилы имеют каменные или железные памятники, у всех железные оградки. В районе Крупок были и частично сохранились еще два старых кладбищ — католическое и еврейское.

На старом Крупском кладбище похоронены мой дедушка Язеп (Осип) Иванович и моя мачеха тетя Алла (сын Аллы и моего папы Бокуть, Владимир Аркадьевич, 1950 г.р. отслужил на подводной лодке на Дальнем Востоке, окончил Новосибирский медицинский институт, заведующий отделения реанимации Новосибирской детской клинической больницей скорой помощи). Я хоронил их обоих в 1952 и 1972 годах. Мой папа похоронен в 1980 г. в Москве на Даниловском кладбище, сейчас в центре Москвы, (улица Шаболовка, 4-ый Рощинский проезд, где жили мои тетя Наля и сестра Лиля). Моя бабушка Степанида Марковна похоронена в местечке-городе Ельск, Гомельской области, где работали в школе Таня, Надя и с ними тетя Люба и бабушка. Кстати сказать, я в Ельске проводил студенческие каникулы и провел 1957-58 учебный год академического отпуска из МГУ, работал на нефтяных вышках Белорусской геофизической экспедиции техником-оператором газокаротажной станции, искали нефть. Как я уже написал, мою маму воспитывала семья ее тети по фамилии Богорад в Витебске, почти вся их семья погибла в ВОВ и Холокосте. Дядя Илья говорил мне позже, что остался один его родственник по фамилии Богорад, с кем он общался. Сейчас в Витебске живет Леонид Богорад, один из организаторов Славянских базаров, но по моим сведениям он из других Богорадов. Моя бабушка Соскина, Шейна похоронена в Екатеринославе (сейчас Днепр) на Украине. Моя тетя Люба, похоронена в Можайске, где она и дочь Надя жили и работали в ГОРОНО (секретарем-машинисткой и инспектором, соответственно). Надя и Таня похоронены в Ростове, где жила и работала учительницей Таня, по мужу-офицеру Григорию Прокопенко (он из Ельска, Гомельской области). Мой папа продал дом по улице Луговой-Козловского, 7 в начале 1970-х и переехал в Москву к дочери Лиле.

После обеда и отдыха я зашел в Районную библиотеку, представился. Когда я пришел в библиотеку перед отъездом в последний день, то они были наготове, встретили меня торжественно. Мы хорошо поговорили. Молодая сотрудница Юля помогала нам найти ссылки в Интернете — Филдсовская медаль моего ученика Ефима Зельманова, статью обо мне в Новосибирской газете «Ведомости законодательного собрания НСО». к моему 80-летию, 2017 год. Статья называлась «Спасшийся трижды». Мы договорились поддерживать контакт.

Разговор с Игорем Борисовичем Шалаумовым
(1949 г.р., единственный еврей местечка).

Вечером первого дня мы с ним 4 часа провели у меня в Доме охотников и рыболовов (бывшем во время войны тюрьмой, где мы с мамой сидели в камере).

Он читал мне несколько статей из газет из своего ПК — свои, опубликованные в Крупском Вестнике, одного историка из русской еврейской газеты «Мост», Тель-Авив. Они все о жителях Крупок, в основном, евреях, живших после ВОВ или погибших на войне и в Холокосте (были расстреляны 5000 евреев Крупского районе, в том числе 1600 из местечка Крупок). И.Б. является главным хранителем могил Холокоста (это овраги, засыпанные землей). Он обновил и поставил новые памятники, где теперь указано, что это были евреи (а не просто мирные жители). Средства дали спонсоры из Англии, США, Израиля, Минска.

Я остался высочайшего мнения о бескорыстной работе Игоря Борисовича по сохранению памяти о прошлом Крупок, о памяти евреев, погибших в Холокосте.

Я увидел и услышал, что он много делает как работник Дома Культуры по помощи в организации и проведении многих-многих праздников, концертов, спортивных соревнований, смотров команд МЧС района, и т.д., и т.п. И еще, он умеет разговаривать с людьми, выслушать, помочь. Я видел все это в течение этих 3 дней. Он еще возглавляет клуб коллекционеров, 11 человек. Сам он собирает фотоаппараты. Каждую неделю они собираются, обсуждают, где и как показать детям и взрослым свои коллекции. В целом, он энергичный человек, полный разных идей, умеет их реализовывать. Вот сейчас он мечтает в доме Миркиных по улице Ленина создать своеобразный музей Крупок. Думаю, что найдутся люди, которые внесут свой вклад в музей, в частности, работающие в Академгородке, как, например, доктор наук, профессор ИМ РАН, НГУ, и университета Урбана-Шампэнь, США А.В. Косточка, его отец из Холопенич. В Институте почвоведения СО РАН работает доктор наук, профессор, чей отец тоже из Крупского района. Я уже не говорю о космонавте В.В. Коваленке И ДВУКРАТНОЙ ОЛИМПИЙСКОЙ ЧЕМПИОНКЕ ПО АКАДЕМИЧЕСКОЙ ГРЕБЛЕ Е.А. КАРСТЕН-ХОДОТОВИЧ. Это начинание было бы интересно и важно для всех районов Беларуси.

Второй день, 6 июня 2019 г.

Утром я побывал в редакции Крупского вестника, наметили с моим многолетним ментором Мариной Николаевной программу моего пребывания в Крупках.

В кабинете Марины Николаевня я увидел много похвальных грамот, в том числе за лучшую районную газету Минской области. Из многолетней переписки с Мариной Николаевной я увидел, что она открытый человек, хорошо идет на контакты с людьми, любит свою работу, старается много сделать для людей, для Крупчан, старается расширить горизонт районной газеты за пределы района, области, республики. Мне все это нравится.

Был трогательный разговор со старейшей сотрудницей редакции, которая со слезами на глазах говорила о Холокосте в их деревне, свидетелем чего она была. Эта тема так или иначе звучала все три дня моей поездки и нередко со слезами на глазах у местных жителей.

Потом состоялась замечательная встреча с группой учителей и учеников моей родной Крупской (тогда русской) гимназией-школой № 2, которую я окончил в далеком 1953 году. Был откровенный разговор о моей жизни, который стимулировался вопросами и неподдельным интересом участников. Вот некоторые вопросы, на которые я отвечал

— Когда я почувствовал в школе, что стану математиком?
— Какие иностранные языки я знаю?
— Какая у меня семья?
— Какие у меня ученики?
— Каково мое отношение к религии?
И другие. Вот конспект некоторых моих моих ответов.

— Вообще, я чувствую себя наполовину белорусом, наполовину евреем. О том, что мама еврейка, я узнал едва ли не на улице после освобождения. Мальчишки, мои сверстники, называли меня «жидом» (заметьте — не во время оккупации (!), когда вся семья подписала бумагу, что мама не еврейка и мою маму-еврейку выдал в конце 1943-начале 1944 гг приехавший ее соученик полицай из Витебска). Так или иначе за годы жизни в Крупках я почувствовал себя белорусом. Именно так — не евреем, не поляком (у меня есть еще польская кровь от бабушки по отцу, польке по маме, она родилась в Пинске), а именно белорусом! Я даже помню тот момент, когда я осознанно стал таким. В анкете при поступлении в МГУ не было вопроса о национальности родителей, так что о маме я написал по ее паспорту Бокуть, Зинаида Матвеевна, хотя она была Соскина, Гинда Мотэвна при рождении. Там еще был вопросы, был ли я в оккупации (да, был) и были ли близкие родственники в плену или угнаны в Германию. Тут я задумался. Меня сопровождала Таня. Я собирался написать в анкете, что т. Люба, Надя и Таня были вывезены в Германию. Таня мне сказала:  «Не пиши, достаточно того, что мы от этого настрадались, когда вернулись домой » — из песни слово не выкинешь».

Мое второе еврейское «я» началось с анкеты при поступлении. в аспирантуру МГУ (я написал в анкете, что мама еврейка, погибла в Холокосте) и сформировалась в Новосибирске после смерти моего учителя А.И. Ширшова (1921–1981). Тут были обстоятельства, связанные с (государственным) антисемитизмом в СССР — опять из песни слово не выкинешь. С начала 90-х годов я стал ходить в Новосибирскую синагогу.

Получаю пенсию из фонда «Дети Холокоста», Германия.

Жена и дети, внуки у меня православные. Белорусом я был и остаюсь, как белорусами остаются католики Крупок. Моя жена медицинская сестра Бокуть (Семенова), Светлана Николаевна из семьи раскулаченных деревни Пятиловка, Куркинский район, Тульская область. Перебравшись в Москву, отец жены Николай Егорович работал на строительстве Московского метро, он был плотником. Во время войны это сохранило ему жизнь — он попал в плен под Москвой, его как плотника оставили там же, дважды бежал, после первого раза оставили в живых как нужного плотника, второй раз бежал успешно. Воевал, вернулся домой в 1947 году. Все наши дети и внуки являются успешными людьми, живут и работают в Москве. У нас есть двухлетняя правнучка Марина.

Особый разговор об учениках и моей работе в ИМ СО РАН (1961-н.в.) и Южно-Китайском Нормальном Университете (SCNU), Китай (2006-2016). У меня около 40 кандидатов и докторов наук, теперь они разъехались по университетам всему свету — Россия (Новосибирск, Барнаул, Омск, Тобольск, Иркутск, Ульяновск, Пермь, Петербург), США, Канада, Бразилия, Мексика, Швеция, Израиль, Монголия, Китай.

Украшением моей научной группы является Ефим Исаакович Зельманов (1955  г.р., г. Хабаровск, его мама с Украины, бабушка по отцу из Гомеля, он каждое лето проводил на даче родителей отца, помнит белорусское словечко бабушки «пазычить»), лауреат премии-медали Филдса («Нобелевской премии по математике»), член Национальной Академии наук США, член Академии наук и искусств США, член Академий наук Испании, член Академии наук Бразилии, член Академии наук Южной Кореи, почетный профессор нескольких университетов мира — Англия, Канада, Германия, Испания, Барнаул, постоянный профессор Калифорнийского университета в Сан-Диего, Профессор Корейского Института Высших Исследований (KIAS, Korea), Профессор Университета Короля Сауда, Саудовская Аравия (King Saud University, Saudi Arabia), Профессор Международного математического центра Южного Университета наук и технологий, Китай (SUSTech, Shenzhen, China), ведущий научный сотрудник лаборатории теории колец Института математики им. С.Л. Соболева СО РАН, Новосибирск, член Международного Наблюдательного совета НГУ.

За работу в Китае я получил Орден Дружбы (2009) и стал Почетным гражданином города Гуанчжоу (Guangzhou, China).

Вторая половина дня

Здесь были очень интересные беседы с жителями Крупок.
На улице Луговой-Козловского, рядом с дома моего отца, я встретил Надежду Александровну Лобач (в девичестве Юбко), 1921 г.р. Они с мужем и детьми переехала из Холопенич и купили этот дом в 1975 году. Сейчас она живет одна, дочь регулярно приезжает из Минска, привозит продукты. При мне ей звонила племянница из Германии, ее муж немец. Есть внуки и правнуки. Живется ей, по ее словам, хорошо, никогда не было так хорошо — пенсия 300 белорусских рублей (больше 9 тысяч русских), никаких налогов платить не надо, нет войны, У нее в доме все удобства, телевизор, большой огород, баня, все делает сама. Правда, вот только Америка ее беспокоит. А «при Сталине жилось плохо» — раскулачивание, в колхозе работали «задарма» , ничего не платили (ну, это я знал — тетя моей жены получила в колхозе за год 300 грамм (!) зерна), надо было сдавать налог — 36 килограмм мяса, 120 литров молока, 72 яйца в год (дедушка моей жены покупал яйца и еще шерсть для налогов, правда, мяса не было). В общем, по-старому говоря, у крестьян были и барщина, и оброк одновременно. Ее как и других молодых из деревни мобилизовали на три года на Урал, Нижный Тагил строить завод. Я это знал по судьбе Александра Васильевича Косточки, сотрудника нашего Института математики в Академгородке. Его деда раскулачили и сослали на Урал. Там после войны у молодого Василия родился Саша, который окончил Новосибирский государственный университет, стал доктором наук, профессором, остается сотрудником Института математики, но уже много лет профессор известного университета в США, является, как и Зельманов, членом Международного ученого совета НГУ. Холокост бабушка Надя видела и помнит, говорит об этом со слезами. Евреев было много в Холопеничах — кузнецы, сапожники, торговцы. Они были «хитрее» (в ее понимании умнее, образованнее) местных мужиков. Вот, мол, ей сшил еврей туфли, «я их всю жизнь носила».

А какие кофточки продавали! Она была готова напоить меня кофе, но вот святой день, День Вознесения, нельзя. Подарила мне свежий номер Крупского вестника со статьей о местной жительнице, которая была угнана немцами на работы в Освенцим и там такого нагляделась и пережила, что не дай Бог. Я такого до сих пор не знал, что там творилось с евреями, особенно с детьми. Рассказать такое невозможно.

Аналогичное сочувственное отношение к евреям, пострадавшим во время оккупации, проявила одна продавщица на базаре, сама из Бобруйска. Вот ее слова: Вот немцы убивали Юда (Jude), а что им плохого сделали Юда?! Она использовала немецкое произношение слова Juda, которое, вероятно, слышала во время войны.

Еще один разговор был с соседкой моего родного дома по улице Ленина. Когда я упомянул о знаменитом Зельманове, она все допытывалась, а как он посмел уехать, не остаться в России?! Пришлось как-то отвечать, мол, поднимает авторитет России в мире.

Третий день, 7 июня 2019 г.

В третий день мы с И.Б. Шалаумовым и В.П. Подберезкиным объехали 3 из 6 могил Холокоста

— около Крупок, 1600 жертв Холокоста лежат около деревня Лебедево, там похоронен мой дедушка и его вторая семья — жена, дочь и маленькая внучка. Моей мамы там нет, ее могила не известна. Мама Игоря Борисовича при расстреле упала в овраг чуть раньше, она не была ранена. Когда местные мужики засыпали овраг, она попросила их не засыпать то место, где она выбралась на поверхность. Так она осталась живой в тот день и прибежала в деревню Обруч, где жили ее родители.

— около деревни Обруч (450 жертв, в том числе дедушка и бабушка по матери Игоря Борисовича). Его мама опять чудесным образом спаслась — она протиснулась под колючую проволоку, которой были огорожены все евреи перед расстрелом, и опять сумела убежать. Третий раз ее выдал полицай и начальник полиции приказал одному полицаю ее расстрелять. Тот привел ее в лес, приказал копать могилу, а сам сел и заснул, он был пьяным. Мама И.Б. увидела это, огрела его лопатой между глаз, схватила его карабин и убежала теперь далеко, за 70 км в Лепельские леса, Витебская область, где были партизаны. Там она и осталась до освобождения. Мама вернулась в Крупки и имела разрешение владеть своим карабином еще год. У нее была хорошая семья. Умерла мама в возрасте 96 лет, всегда отказывалась разговаривать с немцами.

— около деревни-местечки Бобр (950 жертв).

 Местечко Бобр считает своей родиной Евсей Григорьевич Гендель, минский математик и писатель-переводчик с английского 70-ти (!) книг из серии «Жизни замечательных людей», последняя «Сальвадор Дали» о великом художнике 20 века. Я познакомился с ним в Минске благодаря Александру Ефимовичу Залесскому, моему старинному товарищу, математику, члену-корреспонденту НАН Беларуси, у которого я остановился в Минске. Его отец — участник войны, мама белоруска. Он с мамой пережил оккупацию в Минске.

Заключение

Поездка на мою Родину Крупки была очень интересной. Она вызвала желание еще и еще раз обдумать свою жизнь, написать эти заметки.