Посох — символ власти и символ чуда. Ударив посохом по скале, Моше извлекает воду, которой утоляет жажду разуверившаяся в своем лидере община Израиля (Имена, Шмот 17:6, В пустыне, Бемидбар 20:9-11). Не меньшим чудом может стать и объединение расколотого на два царства еврейского народа.
ТРИ ПРОРОКА. ИЕХЕЗКЭЛЬ (ИЕЗЕКИИЛЬ)
Сын человечий
(продолжение. Начало в №4/2020)
Гордыня
И Первый и Второй храм евреи могли спасти ценой собственной независимости, ценой смирения и покорности Бавелю и Риму, властно утверждавшим мировое господство. В обоих случаях возникает вопрос: почему в иные времена, в иных обстоятельствах покоряясь мощи властителей мира, спасая Храм, дважды евреи выбирали путь, ведущий к неминуемой катастрофе? Ответ пророков: гордыня, над Господом вознесение, которой у Иехезкэля подвержены не только люди, но и животные, и деревья. Обуянные гордыней, евреи Учение, законы, наставления Господни забыли, имя Его осквернили, против Бога восстали. Тем же грехом обуяны соседи. Их гордыня у пророков, особенно у Иехезкэля, явлена в тонах возмездия, хотя их грехи, их преступления не столь, по мысли человечьего сына, огромны, как грехи и преступления собственного народа.
У Иехезкэля гордецов-соседей гораздо больше, чем у предшественников, к тому же, они куда более дальние, а пророчества о них намного подробней. Историческим фактам гибель почти в одно время с Иеѓудой народов-соседей отнюдь не противоречит. Нашествие с севера, осознанное пророками наказанием Всевышнего за грехи, постигло все народы и племена региона. Невухаднецар несет народам меч, голод и мор, ибо он — карающий бич: «Злейшие народы Я наведу, они домами их завладеют, гордыне сильных конец положу, они осквернят их святыни» (7:24). Слова эти заставляют вспомнить съеденный пророком свиток, на котором записаны плачи, стон и стенание (2:10).
Иехезкэль в своем тель-авивском изгнании провидит соседей Иеѓуды, которых грабит, уничтожает Невухаднецар. Более всего занимает пророка судьба Цора, государства самого богатого в регионе, и судьба гиганта Египта, совсем недавно пытавшегося меряться силой с северной супердержавой: сначала с Ашуром (Ассирией), а затем с Бавелем (Вавилоном). И Цор и Египет, по слову пророка, будут разграблены, разбиты, унижены в наказание за гордыню. Их судьбе пророк посвящает подробный рассказ, их падению — плачи.
Цор радуется падению Иерушалаима, конкурента в торговле, в результате чего сам будет он богатеть. Цор (Тир) — древнейший город-государство, упоминавшийся в египетских документах конца 19 в. до н.э. Находился на побережье Средиземного моря к югу от современного Бейрута, около двадцати километров северней современной границы Израиля и Ливана. Греки называли его Финикией. Язык финикийцев был близок к ивриту и, вероятно, внешним обликом и одеждой они были схожи с евреями, с которыми в период Первого храма поддерживали тесные политические отношения. Так, женой царя Ахава была Изевэль, дочь царя Цидона (Цари 1 16:31), на который распространялась власть Цора. Царь Шломо для строительства Храма и дворца просил прислать ему мастеров-финикийцев. Знамениты финикийцы и созданием письма. Но более всего — мореплаванием и торговлей, чему посвящены многие места у Геродота, Страбона. Азиаты-финикийцы приложили массу усилий, знаний, талантов, чтобы приуготовить появление гегелевского афоризма: «После кругосветных путешествий мир стал для европейцев круглым».
Славился, славился Цор своими мореплавателями и купцами. Имел колонии в различных местах Средиземного моря. Власть Цора распространялась на ряд городов и кроме Цидона. Описание торговли Цора поражает обилием фактов двух видов. Во-первых, тем, что Цор торгует со странами, расположенными не только близко, но и очень от него далеко во всех четырех концах света. Во-вторых, обилием товаров. Цор можно назвать величайшим торговцем своей эпохи. Поражают знания пророка, в деталях описавшего торговые связи Цора. Иехезкэль с дотошной подробностью рассказывает о множестве народов и стран, торговых партнерах, об изобилии товаров, золота и каменьев, роскоши, которые в Цор везли корабли.
Кораблю и сам Цор уподоблен. Его суда предназначались для перевозки грузов на дальние расстояния. Представители разных народов Цор защищали, кормили, одевали, строили и ремонтировали его суда. Лишь кормчими были на кораблях жители Цора. Его корабли сравниваются пророком с караванами, служившими для сухопутной торговли.
Но грядет, надвигается возмездие за гордыню. Будут повержены знаки гордыни и мощи — идолы Цора, возможно, столбы в храме Геракла, описанные Геродотом: «Святилище, богато украшенное посвятительными дарами. Среди прочих посвятительных приношений в нем было два столпа, один из чистого золота, а другой из смарагда, ярко сиявшего ночью» (2:44).
Цор поражен за то, что радовался сокрушению Иерушалаима (26:2). За это богатство его отберут, «товары разграбят, стены разрушат, дома прекрасные разобьют, камни, деревья и землю в воду швырнут» (там же 12), за это будет он в скалу голую обращен (там же 14), будет покрыт Господом множеством вод (там же 19), в страну подземную низведен (там же 20). Станет Цор ужасом: «Искать будут тебя — вовек не найдут, — слово Господа Бога» (там же 21).
Исполняя Господню волю, пророк возносит по Цору плач, сравнивая былую силу его, великолепие, зависть соседей с настоящим: бессилием перед врагами, убожеством, насмешками злорадствующих соседей. «Плач, рыдание по тебе вознесут, скорбно оплачут: кто Цору подобен, кто с ним в море сравним?» (27:32)
В прошлом, совсем не далеком, Цор был «исполнен мудрости, красы совершенства» (28:12), но огромный торг его злодейством наполнил, и он согрешил (там же 16). Цор, подобно другим грешникам, сам себя убивает, переполняясь грехами: «Извлек Я огонь из тебя самого — и пожрал он тебя» (там же 18).
Наказание постигнет Цор за гордыню, ибо он возомнил себя не только мудрее посланца Божия Даниэля, но сердце его вознеслось, и сказал: «Я бог, на престоле божьем в сердце морей воссел» (там же 2-3). «Поэтому больше не будет в округе у дома Израиля его презирающей колючки едкой, занозы болезненной» (там же 24).
Величие, могущество, пиршество красоты принесли Цору его корабли, соединившие с ним берега Великого моря. Но чем выше покоренная круча, тем страшнее крушение.
Повествование и плач о Египте построены по той же модели, что и о Цоре. С той разницей, что слово о Цоре безлично, а обращенное к Египту адресовано его царю Паро (29:2). Словосочетание «царь Паро» избыточно: паро и есть по-египетски нарицательное: царь. Дословно: большой дом, вероятно, сокращение: большой дом царя. Это слово со временем превратилось в титул египетского верховного властелина. Такое избыточное словосочетание, вероятно, возникло из-за того, что пророк обращается в первую очередь к изгнанникам, для которых слово паро могло уже быть мало знакомо.
Египет — могущественная держава — в период, отраженный в пророчестве Иехезкэля, потеряла свое положение в регионе, проигрывая северному соседу Израиля — могущественному Бавелю. Подобно Бавелю, поразившему изгнанников реками, Египет воображение евреев поражает Рекой, которая играла государство образующую роль в жизни Египта на протяжении всей его древней истории. Важнейшее существо, обитающее в реках Египта, обожествленный египтянами крокодил, — один из богов египетского пантеона. Большим крокодилом Господь именует Паро, в гордыне сказавшего: «Это река — моя, я сам себя сотворил» (29:3). За гордыню, за то, что Египет был «тростниковой опорой дому Израиля» (там же 6), Господь бросит Паро-крокодила в пустыне:
В пустыне брошу со всей рыбою твоих рек, в поле свалишься — не подберут, не поднимут,зверю земному, птице небесной отдам тебя пожирать (там же 5).
Обуянный гордыней Египет сравнил себя с кедром ливанским — Ашуром-Бавелем, избранным Господом быть бичом, которого воды взрастили, бездна которого вознесла (31:4). В больших водах был корень этого кедра (там же 7), «в Эдене, саду Божьем, ему все деревья завидовали» (там же 9). И в заключение притчи звучит мораль-заключение: аллегория переходит в плоскость реальности:
Чтобы все деревья не возвышались, в облаках крону свою не раскидывали, не возносились в гордыне все пьющие воду, ибо все назначены смерти — внизу, на земле, среди людей, в могилу сходящих (там же 14).
Сделаем отступление, процитировав еще один стих о кедре: «В ветвях гнездились все птицы небесные, под ветвями все звери полевые рожали, в тени его все народы великие обитали» (там же 6). Этот стих — из притчи о кедре-Ашуре.
Притча (машаль) и ее толкование (нимшаль) чрезвычайно распространена в древней литературе Востока, ТАНАХ не исключение. Как правило, машаль и нимшаль отделены друг от друга. Между ними — ощутимый барьер, преодолеть который — задача слушателя/читателя. Спорадически Иешаяѓу, Ирмеяѓу барьер между аллегорией (притча и есть развернутая аллегория) и толкованием, «увлекаясь», преодолевали. У Иехезкэля это преодоление становится постоянным.
Первое полустишие стиха — притча о кедре, возвышающемся над всеми деревьями (кстати, реальный ливанский кедр может достигать высоты в тридцать метров). Второе — из толкования. Оба полустишия — гиперболы (бывают, хоть и намного реже, литоты).
В первом речь идет обо всех птицах небесных и всех зверях полевых. Во втором — обо всех народах великих. Полустишие-толкование «вдвинуто» в ряд стихов, развивающих образ самого могучего, самого высокого, самого прекрасного кедра.
В стихах, в которых говорится о наказаниях, грядущих Египту, рекам настойчиво противопоставляется иссохшая пустыня (29:9-10), Господь обещает сделать землю Египет пустыней среди пустынных земель, среди народов рассеяв, по странам развеяв (там же 12), обратить реки в пустыню (30:12).
Сорок лет шел по пустыне еврейский народ, выведенный Господом из Египта. Сорок дней, день за год несет пророк вину дома Иеѓуды (4:6), и через сорок лет, собрав из народов, Господь изгнание Египта возвратит из народов, гордыню мощи его унизив (30:6), приведет «в землю Патрос, в их исконную землю, будут там царством униженным» (29:14).
Патрос — название южного, верхнего Египта, откуда египтяне распространились на север. Господь в будущем, вернув египтян в их исконную землю, умалит их силу и влияние на Израиль и весь регион. И перед тем, как скрупулезно описать последнее обиталище Египта и других поверженных — шеоль (подземное царство мертвых), пророк заключает:
Этот плач дочери народов, оплакивая его, проплачут,
Египет, народ весь оплачут, — слово Господа Бога
(32:16).
Пастырь и/или пастух
И еще родила Ѓевеля, брата его, Ѓевель был пастухом овец… (Вначале, Брешит 4:2)
Слова «пастух» и «овцы» в ТАНАХе из самых употребительных. Не удивительно: долгое время, всю эпоху праотцов евреи занимались исключительно скотоводством, чем отличались от соседей-египтян, рядом с которыми и среди которых жили. Иосеф говорит отцу и братьям, жить идущим в Египет: «Будет: если позовет вас Паро и скажет: ‘Какие занятия ваши?’ Скажете: ‘Скотоводами рабы твои были с юности до сих пор, и мы, и наши отцы’…» (Вначале, Брешит 46:33-34)
Связка «пастух-скот» в ее метафорическом бытии издревле характерна и для шумеров, и для народов, изъяснявшихся на аккадском и на египетском.
В русский язык Библия вошла древнеболгарской, старославянской походкой. Стихия высокого церковнославянского штиля так никогда с обычной языковой стихией и не смешалась. Пример: пастырь-паства, пастух-скот. Как передавать неразъятость пастыря-пастуха по-русски? А если — передать, что чему предпочесть? Изначально выбрав путь максимально возможного следования оригиналу, должно предпочесть «пастуха», возвращая «русский библейский» к истокам, до вторжения близкой, но не родной южнославянской стихии. Читатель услышит в этой фразе гиперболу и будет прав. Заметим, Иехезкэль сам по себе гипербола, равной которой нет в тексте ТАНАХа. Во всем идет дальше предшественников, в нагнетании излюбленных слов в том числе.
В 34-ой главе «пастух», «пасти» и производные встречаются 34 раза. Слова, обозначающее мелкий скот и его виды, встречаются 20 раз. Эта глава — развернутая аллегория, в которой доступным всем языком излагается новое теократическое общественное устройство: царем будет Всевышний, а правителем — потомок Давида.
Устами пророка Господь обращается к пастухам, пасущим себя (34:2), овец не пасущих: слабых не укрепляющих, больных не лечащих, раненых не перевязывающих, потерянных не возвращающих, пропавших не ищущих, властвующих силой (там же 4). Без пастухов их пасущих разбредаются овцы, становясь пищей для зверей полевых (там же 5). И, как это особенно часто бывает у Иехезкэля, сказанное повторяется:
Жив Я, — слово Господа Бога, — без пастуха на хищение отданы овцы Мои, полевому зверью — на съедение, не разыскивали Моих овец Мои пастухи, себя пастухи пасли, овец Моих не пасли (там же 8).
Так было, но больше не будет. Больше пастухи овец не будут пасти. Господь их отыщет, Господь о них заботиться будет, разыщет отбившихся, «из всех мест, куда разбрелись, в день мрачный, туманный» спасет их (34:12). Их, овец, Господь уведет, соберет, приведет, будет пасти и судить, союз мира с ними заключит, покой им дарует, дождь даст им в срок, не будут знать они ни голода, ни позора
Вы — овцы Мои, овцы пастбища Моего, люди вы,
Я — ваш Бог, — слово Господа Бога
(там же 31).
Этот день
Даруя землю Израиля народу Израиля, Бог велит, бросив жребий, разделить ее между коленами, а внутри колен — между родами. Таким образом, предопределена неотчуждаемость земельных наделов, крепостная зависимость — не свободного человека от властителя, но земли — от свободного человека.
Вместе с тем Учение предусматривает и возможность продажи-покупки поля, наследственного удела: «Если, обеднев, брат твой продаст из владения своего, то выкупающий самый близкий, придя, выкупит то, что брат его продал» (Воззвал, Ваикра 25:25). Такая продажа была последней возможностью свободного человека сохранить свое главное достояние — свободу, после чего до последней черты оскудевшему оставалось одно: продать себя и семью в рабство. Но «купить» наследственное поле, равно как «купить» раба-еврея значило, по сути, аренду. Раба можно было «купить» до истечения семилетнего срока, до субботнего года, а «продажа» надела согласно закону (там же 13) была действительной вплоть до наступления иовеля (пятидесятилетия), после чего земля возвращалась продавцу или его наследникам.
Понятно, что покупке земли должен был радоваться покупатель и печалиться продавец. Особенно радуется выкупу родового надела пророк Ирмеяѓу. Господь сообщает: придет обедневший родственник, вынужденный продать свой надел, объявляя, что на Ирмеяѓу — обязанность выкупа. Пророк выкупает, составляется купчая, отвешивается серебро. Ирмеяѓу, исполнив заповедь, рад, потому что «будут еще покупать дома и поля, и виноградники в этой стране» (32:15). И еще раз повторяет Господь:
За серебро будут поля покупать, писать купчие, запечатывать, свидетелей ставить в земле Биньямина, вокруг Иерушалаима, в городах Иеѓуды, в горах и долине, на юге, ибо Я изгнанников возвращу, — слово Господа (там же 44).
У всех пророков звучат слова утешения. Все они пророчат возвращение изгнанников. Ирмеяѓу, пророк Крушения, верит: Господь простит, все вернется очищенным на круги своя. Иехезкэль, пророк изгнания, утешая, говорит о сердце новом и новом духе, новом Исходе, новом разделе земли, в центре которой воздвигнут новый Дом Господа.
Если Ирмеяѓу верит в достаточно скорое возвращение (традиционное понимание: семьдесят лет), то Иехезкэль о сроках не думает, и порой кажется, что его пророческий взор устремлен к возвращению, подобно взору Иешаяѓу, провидящему утопические времена, когда народы перекуют мечи на плуги, когда, словно вол, лев есть будет солому.
Ирмеяѓу и Иехезкэль — современники. Почему же столь отлична реакция на происходящее? Вероятно, дело здесь не во времени, а в пространстве. Крушение происходит на глазах непосредственного участника событий Ирмеяѓу, а Иехезкэль узнает о происшедшем со слов уцелевшего беглеца, который спустя месяцы добирается до Тель-Авива.
Покупатель Ирмеяѓу рад. А Иехезкэль? Сказал пророку Господь: «Земле Израиля — всё, конец» (7:2), «теперь конец тебе!» (там же 3)
«Вот, этот день! Вот, наступил!» (там же 10)
«День настал, время пришло: покупатель не радуйся, продавец не печалься» (там же 12). «Продавец к проданному не вернется, хоть и выживут» (там же 13).
Перелагая откровение в земные слова, пророк, не дорожа любовию народной, охапками швыряет слова-камни, словно побивает ими преступного грешника. Без разбора швыряет из пращи слова, подобно Давиду, побивающему Голиата.
Порой экспрессия перехлестывает через край, «отрывистый», «пунктирный» синтаксис, нередкий в ТАНАХе, не позволяет понять текст без «дополняющих» слов (что было сделано еще в Переводе Ионатана) или без комментария.
Сказав «этот день», пророк толкнул первый камень, отнюдь не самый тяжелый. Тот, дрогнув, скатился, и мгновение — обвал, грохот, крушение. Несутся слова, ведомые движением, влекущим себя самое. Звуки приводят слова. Аллитерация, которую в переводе передать невозможно, предопределяет и направляет движение слов.
«Никого из них, ни их племени, ни их самих не оплачут» (там же 11). Ключ к пониманию стиха — аллитерация, повторение מ и ה, что пытается передать переводчик, повторяя н, х, пл.
Пророк швыряет слова, от которых не убежать, не увернуться. Меч, голод, мор, трепет, стыд, вретище, плешь. Вслед за гибелью — траур, за которым осмысленье-похмелье: на улицах золото, серебро, не спасшие в этот день от «неистовства Господа; души свои им не насытят, живот не наполнят» (там же 19).
«Злейшие народы» (там же 24) — орудие наказание в Господней руке — разграбят богатство, завладеют домами, осквернив святыни, в изгнание уведут. Потому — «сделай цепь» (там же 23). Ею в колонну пленников соединят, прикрепив к носу пленного или щекам.
Придет за бедою беда, весть будет за вестью,
вопросят прорицание у пророка, Ученье у коѓена пропадет, а у старейшин — мудрость.
В трауре будет царь, рубище наденет вельможа, задрожат руки простого народа,
по их путям им воздам, по их судам буду судить, и узнают, что Я — Господь
(там же 26-27).
3. Притча
Точка взрыва
Пророчество в малом времени просто немыслимо. Пророк мыслит эпохами, живет временами. У всех больших пророков, пророков крушения и изгнания, точка взрыва, рождения нового пространства-времени — приближающаяся, совершающаяся, совершившаяся Катастрофа, Шоа — тотальное истребление.
Временная среда обитания Иешаяѓу — от начала времен, от создания мира и человека до воплощения идеального мира и идеального человека, от Ган Эдена бывшего до Ган Эдена будущего. У земного Ирмеяѓу эпохи земные: от Исхода и до Исхода, от конца изгнанья египетского и до конца изгнания вавилонского.
Рамки истории у пророка видений и притч сходны с рамками Ирмеяѓу. Но у Иехезкэля немало отличий. Во-первых, он не слишком привязан к точке взрыва, словно всеобщая катастрофа унесла в неведомый мир звуки, краски, запахи настоящего. Горизонты туманны, детали не прорисованы. И впрямь, на боку лежа день напролет, много ль увидишь? Есть ли кто-либо рядом с вечно лежащим, странным, немым человеком? Жена умерла, кому нужен несчастный? Тем более, рот открывая, швыряет слова, от коих не увернуться, не уберечься: обжигают, пронзают.
День сегодняшний, современность, река Кевар, Тель-Авив — не настоящее, временное, преходящее. Осознание значимости изгнания еще не пришло, зияние боли невыносимо. Истинное пространство не здесь, но — Иерушалаим, Иеѓуда, Кинерет, Соленое море и Великое море. Он там, а не здесь, где времени нет и никогда, сколь годам не тянуться, не будет.
Потому, минуя зияние пространства и времени, Иехезкэль ведет отсчет, как Ирмеяѓу, от Исхода и до Исхода. Еще две тысячи лет до рождения Иеѓуды ѓа-Леви, на западе жившего, чье сердце было далеко — на востоке. Еще две с половиною тысяч лет до рождения человека, игрою случая родившегося в Бучаче, на самом же деле уроженца Иерушалаима. Но и они, и поколения их соплеменников, соизгнанников уже родились в Иерушалаиме, и сквозь зиянье-шоа вернулись в него, почти все — после смерти.
Иехезкэль чрезвычайно тщательно расставляет вехи своего изгнаннического существования. По большей части ведет отсчет по-прежнему, по годам царствования Иеѓояхина, который был царем и для него царем и остался. Эта хронологическая скрупулезность, возможно, вызвана стремлением не совсем вырваться из физически определенного ему, Иехезкэлю сыну Бузи, конкретного времени, ведь только в нем находясь, пророк способен жить в большом времени от Исхода и до Исхода. В этом физическом тель-авивском времени он говорит со старейшинами, в нем совершает поступки, расставляя знаки, давая знамения. Деталей мало, их почти нет: лицо, фигура пророка, рядом с ним — скудный хлеб, малая мера воды. Ни одно лицо не выступает из фона, смазанного, туманного. Ни плеска воды, ни лунного блеска — река. Ни полей, ни трав — но равнина. Ни острых камней, ни пиков, ни скал — но горы. Не отчужденность от физического тель-авивского бытия, но — отрешенность.
Художник Иехезкэль предпочитает большие полотна, огромные фрагменты пространства, глыбы времен. Грядущий Израиль он расселяет на карте, расчерчивая по линейке уделы колен, пространство, Израилем Господу вознесенное, пожертвованное Храму, коѓенам и левитам, земли правителя и земли для города. Все точно отмеряно, все симметрично.
И только одно нарушает симметрию, деля уделы колен на неравные части: семь колен к северу, пять колен к югу от города, от Храма Господня. Будет отстроен, тогда возродится центр времени и пространства Израиля, а значит, и мира. Только одни детали интересуют пророка: детали устройства Храма, иерархически организованного, от стен двора внешнего к центру всего мироздания — святому святых.
Мир Иехезкэля гомогенен, однороден, иерархичен. Потому его интерес к Тель-Авиву, временным и пространственным задворкам мироздания, вовсе ничтожен. Тель-Авив, Бавель, где-то там еще северней — царство Гога из далекой страны Магог.
Иехезкэль не пренебрегает реалиями. Только физическая реальность для пророка-жреца обязана быть освященной. Ее в отстроенном Храме он видит, ее он осязает, он дышит размерами в локтях, пядях, тростях измерительных. Он вдыхает благоухание будущих жертв, его взор выхватывает жертвенные столы с кровью животных, принесенных им, коѓеном и пророком, Всевышнему.
В этой картине каждая деталь увидена и прописана, каждое мгновение остановлено. Пуантилист Иехезкэль пишет Храм крошечными мазками, но тотчас меняет кисть, говоря об ином. Широкий малярный мазок — тысячелетие, еще один — готова эпоха.
Пророк реален и точен, физически скрупулезен. И он же в притчах, которые естественно, без щербинки переходят в исторический реализм, сгущает эпохи с именами, событиями, отчетом о торговле, как в главах, посвященных падению великого морского торгового центра на море Великом.
Котел и виноградное дерево
В современном понимании притча — произведение аллегорическое. Но это только одно из значений этого слова в ТАНАХе, среди которых: пословица, афоризм, сентенция, пророчество, философское и морализаторское рассуждение, ироническое и саркастическое высказывание. Притчи — дидактическое сочинения — во всем многообразии древних значений этого слова были на древнем Востоке предметом изучения в школах мудрости, в которых получали воспитание юные отпрыски из семей элиты. Не исключено, таким образом, что Иехезкэль в детстве и ранней юности причастился этой учености.
Книга Притчи (Мишлей) составлена в значительной части из учебного материала школ мудрости, ее адресат — юноша, молодой человек, ученик, постигающий мудрость. Задачи определены уже в начальных стихах: «Познавать мудрость и поучение, слова разума понимать. Принимать поучение, разумение, праведность и правосудие, и справедливость» (1:2-3). Традиция приписывает авторство книги Шломо, мудрость которого «была больше мудрости всех сынов Востока, всей мудрости Египта», Шломо, изрекшего три тысячи притч (Цари 1 5:10,12).
Притча — один из важнейших жанров ТАНАХа. Иехезкэль любит притчу. Можно добавить: любит больше других пророков. Во всяком случае, их у него больше, чем у предшественников. Не случайно сказано в Вавилонском талмуде (Брахот 56б): увидеть во сне Иехезкэля — к мудрости. Особое пристрастие коѓен-пророк испытывает к поговоркам, в особенности отражающим уходящую реальность. Ведь то, что случилось в его поколении, не могло не отменить многое из прежних представлений о мире.
У Ирмеяѓу есть притча о кипящем котле, к северу обращенном (1:13). Иехезкэль, подхватывая и развивая образ предшественника, создает притчу о котле и мясе. Котел, в котором отбросы и грязь, — это город, погрязший в грехах. Поэтому Господь велит, выварив мясо, поставить котел на огонь пустым, чтобы медь раскалилась, расплавилась нечистота, грязь уничтожилась (24:1-13).
Другая притча о виноградной лозе, которая названа деревом, чтобы «попасть» в отведенный сюжетом сравнительный ряд с лесными деревьями, главное достоинство которых — их древесина. В отличие от них, древесина виноградного дерева ни на что не годится. «Для ремесла ее древесину берут?» (15:3)
Ни на что негодное раньше, виноградное дерево, выгорев, тем более для ремесла не годится. Понятно, что лоза виноградная в качестве дерева никому не нужна, ни на что не пригодна. Но она не лесное дерево, иное у нее назначение, о чем в притче не сказано. Лоза виноградная сама выбрала путь, пожелав стать, как все деревья лесные: служить идолам, камню, каждому дереву зеленеющему (последний образ встречается практически во всех книгах ТАНАХа, это общее место). Если виноградная лоза сама выбрала быть как все деревья лесные, то она их судьбу и разделит: «Как виноградное дерево среди деревьев лесных отдал Я пламени — пожирать, так отдал Я обитателей Иерушалаима» (там же 6).
Кедр, лоза и орлы большекрылые
Замечательную непринужденной естественностью притчу, сочетающуюся с реалистически достоверным рассказом, встречаем в 17-ой главе. Масоретский текст разделил главу на четыре части: вступительная (17:1-2), первая (там же 3-10), третья (там же 22-24) — это притча, охватывающая реалистически точный рассказ о современности (вторая часть главы, там же 11-21). Первая часть — то, что было, недалекое прошлое. Вторая, серединная, — что совершается. Третья, последняя, — то, что случится. Обращаясь к пророку, Господь «определяет жанр» текста, с которым тот обратится к дому Израиля: «Загадай загадку и притчу скажи» (там же 2).
Первая часть. Два героя: один — большой орел, большекрылый, узорчато густоперый, другой — большой орел, большекрылый и густоперый. Определение «узорчато», как видим, единственное отличие первого орла от второго. Первый орел, появившись в Ливане (на севере от Эрец Исраэль), сорвав верхушку побегов кедра, переносит ее в Кнаан (название Земли обетованной до появления там евреев), где семя ливанского кедра посадил у обильных вод, словно иву (там же 5). Из семени выросла виноградная лоза. Когда появляется другой герой, лоза протягивает к нему корни, простирает ветви свои. И дальше в духе Иехезкэля следует повтор-уточнение: лоза была посажена на добром поле первым орлом, а, протянув ко второму корни и ветви, «она преуспеет?» Если второй орел, корни обрежет, плоды оборвет — «она не зачахнет?» (там же 9)
Вторая часть. Разделение на то, что было, и то, что происходит сейчас, в этой части весьма условно. Вначале сказано коротко: пришел царь Бавеля в Иерушалаим, «взял царя и вельмож, к себе, в Бавель их увел» (там же 12), «взял из семени царского, с ним союз заключил» (там же 13). Отметив «рифмующееся» повторение слова «семя», последуем за рассказом. Поставленный царем Бавеля на царство, не названный по имени («семя царское») восстает на царство поставившего: «Восстал на него, послов в Египет послал — дать коней и много народа» (там же 15). На царство царем Бавеля поставленный союз нарушил, клятву (данную именем Бога!) он обесчестил. За это следует наказание: «Сеть на него Я накину, в Мою западню будет пойман, в Бавель приведу, буду судиться с ним за вероломство, с которым Мне изменил» (там же 20).
Третья часть. Если в первой части говорится, что из семени кедра выросла в Кнаане стелющаяся по земле виноградная лоза, то в третьей — из могучего кедра вырастает на горе Израиля кедр.
Персонажи первой части — орлы, демонстрирующие садоводческие качества. Герой второй части — Господь. Под кедром, посаженным Им, будут все крылатые обитать, в том числе, и орлы (третья часть).
Главная идея всех трех великих пророков: разрушение разрушенного, крушение сокрушенного. Прежняя история закончена. Искупленная страданиями изгнания, она будет иной: очищенной от греха, от человеческой скверны, залогом чему царь новый, царь истинный — Всемогущий Господь.
Все три части выверенно организованного текста создают единую картину истории с прологом, рассказывающим о причинах крушения, и эпилогом — прорывом в пророческий идеал. Серединная часть обращена в первую голову к современникам, живущим со времени изгнания Иеѓояхина и приближенных его (среди них и сам Иехезкэль) на берегу Кевара и в других местах империи Невухаднецара. Им, живущим вдали от центра событий, неизвестны подробности измены царя Цидкияѓу, который, опираясь, на одного из орлов — Египет, поднял против Бавеля восстание.
Один из героев притчи — кедр, высокое и крепкое дерево, символ мощи. Ливанский кедр был использован царем Шломо при строительстве Храма. Поэтому в переносном значении: кедр — Храм, а верхушка кедра — элита Иерушалаима во главе с царем, угнанная Невухаднецаром, взошедшим на престол, когда борьба за территории бывшей Ассирийской империи между Бавелем и Египтом была в разгаре. В конце 601 г. до н. э. Невухадрецар предпринял попытку вторгнуться в Египет, но потерпел неудачу, что побудило государства региона, включая Иеѓуду, к восстанию против его владычества.
В первой части рассказывается об орле. Он сорвал верхушку побегов, в которой нетрудно увидеть намек на юного царя Иеѓояхина, воцарившегося во время восстания против Бавеля в возрасте 18 лет и царствовавшего около трех месяцев.
Если первый орел притчи — царь Бавеля, то другой орел, большой, большекрылый и густоперый (17:7) — египетский фараон, на помощь которого напрасно рассчитывал Цидкияѓу. Когда в 598/7 гг. Невухаднецар вторгся в восставшую Иеѓуду, царь Иеѓояхин был вынужден капитулировать. Невухаднецар возвел на престол Матанию, имя которого было изменено на Цидкияѓу. Акт изменения имени был символическим выражением его вассального положения. Цидкияѓу, которому во время восшествия на престол был 21 год, был склонен следовать совету пророка Ирмеяѓу не восставать против Бавеля, однако не сумел противостоять требованиям своих военачальников и в 589/8 гг. бросил вызов Бавелю.
Осада Иерушалаима вавилонянами длилась два с половиной года. В Иерушалаиме начался голод. В месяце тамуз 586 г. до н. э. городская стена была пробита. Цидкияѓу бежал, но был схвачен, его сыновья убиты. Пророк так обращается к клятвопреступнику: «А ты, мертвец, злодей, властитель Израиля» (21:30). Цидкияѓу был ослеплен и отправлен в цепях в Бавель, где и умер.
Аллегории и притчи мы находим почти во всех книгах ТАНАХа, в немалом числе — у Иешаяѓу и Ирмеяѓу. Но только у Иехезкэля они столь органично сочетаются с «реалистическим» текстом, прорастая в него корнями.
Единый посох
Посох — символ власти и символ чуда. Ударив посохом по скале, Моше извлекает воду, которой утоляет жажду разуверившаяся в своем лидере община Израиля (Имена, Шмот 17:6, В пустыне, Бемидбар 20:9-11). Не меньшим чудом может стать и объединение расколотого на два царства еврейского народа.
Вслед за видением о сухих костях, волей Всевышнего оживающих, следует пророчество о вековечном стремлении к единству Израиля и Иеѓуды, которые после смерти Шломо при потомках его разделились на два перманентно враждующих царства. Когда Иехезкэль будет в грядущем колена землями «наделять», он по-новому «перемешает» наделы южан и северян. А пока вслед за знаменитым видением следует слово прямое, прозрачный поступок-знак.
Господь велит пророку взять два посоха, на одном написать, что это посох Иеѓуды и колен, с ним единенным, на втором — что это посох Эфраима и всего дома Израиля, с ним единенным. Святой благословен Он велит пророку посохи друг к другу приблизить, сделав единым (37:17), а на вопрос удивленных ответить:
«Вот, Я беру посох Иосефа, который в руке у Эфраима, и колен Израиля, с ним единенных, и к посоху Иеѓуды его приложу, единым посохом сделаю, в моей руке одним они станут» (там же 19).
Когда из народов Господь заберет сынов Израиля, очистившихся от скверны язычества, и в их землю их приведет, Он сделает их единым народом: «двумя народами больше не будут, на два царства больше они не разделятся» (там же 22), и раб Господень Давид «одним пастухом будет над всеми» (там же 24).
Смысл притчи: старый мир, когда еврейский народ жил в двух царствах, воевавших друг с другом, разрушен. Будущий мир, когда Господь вернет искупивший грех вражды севера с югом народ, будет миром единого еврейского царства, у которого будет пастух из рода Давида. Тогда Господь со Своим народом заключит завет мира, который станет вечным заветом (там же 26).
И в заключительных стихах главы звучат знаменитые рефрены, «прошивающие» книги пророков. Дважды — рефрен, впервые прозвучавший в книге Воззвал (Ваикра 26:12):
Будут они Мне народом, а Я буду им Богом (37: 23, 27).
А также:
Я — освящающий Израиль Господь (там же 28).
(продолжение следует)
