©"Заметки по еврейской истории"
    года

Loading

Ну а теперь, когда наступили «дни короны», все в корне изменилось. Из самостоятельного и независимого во всех отношениях человека, разъезжающего на машине, посещающего лекции и помогающего детям и внукам, я как, впрочем, все в моем возрасте, попала от них в полную зависимость.

Елена Лейбзон (Дубнова)

МАЛЕНЬКИЕ НОВЕЛЛЫ

«Сердце человека — к человеку»

 Елена Лейбзон (Дубнова)Эту, казалось бы, такую непритязательную историю, но почему-то ее именно, я вспоминаю с особой теплотой. А произошла она в магазине одного из районов Реховота — в так называемом «ханут бэ шхуна». Маленький, тесный, он, конечно, внешне проигрывал на фоне современных гигантов-суперов. Но тем не менее, он никогда не страдал от недостатка в покупателях — ведь в нем, практически, можно было купить все, не прибегая к транспорту и не нервничая в поисках стоянки — и в этом преимущество подобных магазинчиков. В тот день — день традиционных скидок, магазин был переполнен: тележки, с набитыми до отказа продуктами, закрывали, и без того узкие проходы, мешая свободному продвижению. И вот в такой обстановке немолодая женщина, явно бывшая соотечественница, стоявшая передо мной, внезапно ринулась к соседней кассе. Я, стоя за ней, не могла не заметить, как с беспокойством она все это время высматривала, какая же очередь движется быстрее. Но, неожиданно, в тот самый момент, когда она решила перебежать в соседнюю кассу, еще несколько человек, более проворных, перескочили туда же. Разочарованная женщина вернулась в свою прежнюю очередь, но теперь она уже стояла за мной. Я, наблюдая за ней, вдруг, как бы со стороны, увидела себя: как часто я бывала в такой же ситуации, стоя как на иголках, теряя терпение, начинала перебегать из одной очереди в другую — и в результате пропускала все очереди и стояла еще дольше. Как говорят на иврите остался «киреях ми по и ми шам — лысый со всех сторон» И тут, неожиданно для себя, движимая каким-то внутренним порывом, я предложила ей: «Становитесь передо мной, ведь вы раньше здесь стояли». Надо было видеть ее реакцию: озабоченное лицо ее просветлело, от чего даже разгладились в улыбке морщины.

«Ну что вы, не надо», — слабо запротестовала она.

«Ничего, ничего, становитесь», — подбодрила я ее. Тут подошел ее муж, стоявший в стороне — и вдвоем они начали благодарить меня на русском, а потом уже на всех языках, которыми владели: вспомнили и идиш и иврит, желали здоровья, нахес от детей, и еще много всевозможных благ. Было очень трогательно слышать слова такой искренней благодарности, ну, конечно же, не за 10–15 минут, которые они в результате выиграли. Они просто были растроганы моим чисто человеческим поступком и восприняли его как проявление особого благородства. А я, слыша такие теплые слова, подумала, как же немного надо, чтобы сделать приятное другому. К такому выводу давно пришел мудрейший царь Соломон. В «Мишлей» — философском размышлении о смысле жизни человека.

Он писал. «Как [в воде] лицо — к лицу, так сердце человека — к человеку». Я помню, какая горячая дискуссия была у меня с лектором, который объяснял: «Когда ты уступаешь дорогу другому водителю машины, ты уступаешь только потому, хочешь показать ему, что сейчас я — хозяин положения и, пропуская, ты попросту хочешь унизить его».

Нет, — отпарировала я, — не могу согласиться с таким объяснением — это в корне неверно. Если я уступаю дорогу тому, кто просит его пропустить, то делаю это с радостью, ведь мне представляется возможность сделать добро другому человеку.

В последнее время в подобных ситуациях среди водителей даже принят особый жест рукой, означающий простую человеческую благодарность и признательность. В результате этот, такой будничный эпизод, лично для меня стал очень поучительным: теперь я стараюсь быть снисходительной к человеческим слабостям, искать во всём хорошее. И как учил Аврахам Ицхак Кук — первый раввин Эрец Исраэль —искать искры добра с тем, чтобы исправить и улучшить мир, в котором живем.

В дни «короны»…

Могла ли я предполагать тогда, стоя с театральным биноклем у окна и с высоты своего этажа высматривая объявления о продаже квартиры, что наступит такая ситуация в жизни, когда я особенно оценю эти минуты. В те дни семья дочери искала квартиру, я тоже со всем рвением включилась в эти поиски и, подобно охотнику, долгие часы простаивала у окна выслеживая «добычу».

И я увидела её: это была прекрасная квартира в доме напротив, на том же этаже, что и моя и, более того, ее окна смотрели прямо на мои. Точно как в песне: «Наши окна друг на друга смотрят вечером и днем». Да, о таком можно было только мечтать!

Все эти годы, а прошло более десятка лет, я наслаждаюсь их присутствием — их жизнь у меня, как «на ладони». Вот дочь стоит у окна и что-то готовит, а вот зять вешает белье. «Где Дина? (так зовут дочь), — кричу я в окно, и он — с озорной улыбкой, с хорошим йеменским акцентом, по-русски, отвечает: «Ты видишь моя жИна спит, а я работаю». Когда мелькают тени в окне, я спокойна: они — дома, но, когда долгое время в квартире темно, — тревожно и одиноко на душе.

«Мама, мы вернулись», — звонит дочь.

«Очень хорошо», — спокойно отвечаю. Я это уже знаю с первой минуты, как блеснул свет в их окнах. Ну зачем им об этом рассказывать. Только от одного сознания, что они рядом, становилось спокойно на душе, хотя, зная, как тяжело они работают, я стараюсь как можно реже прибегать к их помощи.

Ну а теперь, когда наступили «дни короны», все в корне изменилось. Из самостоятельного и независимого во всех отношениях человека, разъезжающего на машине, посещающего лекции и помогающего детям и внукам, я как, впрочем, все в моем возрасте, попала от них в полную зависимость.

А в дни Пейсах и особенно «седера» проблема стала острее: они не могли и допустить мысль, что я, находясь рядом, — «рукой подать», — останусь одна. И тогда мой внук предложил «соорудить мне апартаменты» на площадке перед входом в их квартиру. Его идея прекрасно сработала: дверь квартиры открыли, праздничный стол сдвинули в центр салона, приблизив как можно ближе ко мне — и так мы, не нарушая правил изоляции, наслаждались общением. И я, даже я, со своего места участвовала в чтении пасхальной Агады. Думаю, этот праздник надолго останется в моей памяти. И не только потому то, что все было продумано до тонкостей: и цветы на маленьком столике, покрытом белой скатертью, и слова внучки, отпечатанные на салфетке «маком шамур ле савтуш» — «место сохранено за савтуш (ласкательное от савта — бабушка)», но главное то тепло и внимание, которое я получила от всех них.

Это тепло я чувствую и сегодня. Особенно трогательно, когда в пятницу вечером и днем в субботу, я слышу позывные: «Мама», — и я, словно актер, спешу «на выход», к окну. Это меня «вызывают» на кидуш. И я устремляюсь к своему «посту».

А там, напротив, распахивается окно: семья в сборе. И даже один из двух внуков-солдат сегодня тоже дома. Машут руками, посылая мне воздушные поцелуи. Слушаю благословение на вино и потом в притихшем пространстве, отделяющем нас друг от друга, звучат звонкие голоса: «Шаббат шалом, савта

В эти минуты я думаю, что даже у короны есть положительные моменты: я привыкла «давать», а тут я поняла, что надо уметь и получать.

Пианист

Он стоял на сцене, высоко подняв голову, его лицо, как маска: никаких эмоций. Казалось, его чувства как и его пиджак, застегнуты на все пуговицы. А ведь всего несколько минут назад, исполняя 2-й концерт Сергея Рахманинова, он был само воплощение эмоций: глаза полузакрыты, губы двигаются, руки, то бурно взлетают над клавишами, то нежно скользят по ним. Поражала не только его виртуозная игра, но и выразительные движения тела: вот в музыкальном экстазе пианист откидывает назад голову с копной черных вьющихся волос, и затем в том же порыве резко склоняется над фортепиано и так на протяжении всего концерта. Наслаждаясь его игрой, я думала, сколько же вдохновения души и энергии он должен был вложить в такое исполнение! А последний мощный аккорд он закончил таким накалом, что зал в одном порыве вскочил и аплодировал ему уже стоя, выражая свое восхищение и восторг. Это был настоящий триумф.

Они стояли уже несколько минут, в надежде, что он все-таки еще что-нибудь сыграет. Но пианист, холодно взирая на публику, только сдержанно кланялся и видно было что играть на бис он не собирается. Меня, свидетеля этой сцены по другую сторону экрана, даже покоробила его нарочито сдержанное и неестественное поведение. Мне захотелось узнать о нем поподробнее. И я нашла интервью, в котором он рассказал не столько о себе, сколько об отце. Отец, в прошлом блестящий пианист, прошел через несколько лагерей смерти и уцелел лишь благодаря своему музыкальному таланту. «Он был немногословный и замкнутый человек», — вспоминал сын, — и не любил рассказывать о годах кромешного ада, которые ему пришлось пройти. Отец оживлялся только тогда, когда занимался со мной музыкой. Играть после смертельных побоев и тяжелой работы в лагерях смерти, он уже не мог, достаточно было взглянуть на некогда изящные и тонкие пальцы отца, которые теперь напоминали скрюченные корни старого дерева. Всю свою любовь к музыке отец воплощал во мне — в этом он видел смысл своей жизни. Это была своего рода обсессия — сделать из меня великого пианиста и тогда у меня будут шансы сыграть там — в той проклятой для него стране.

«Отец, — спросил я его, — что тебе это даст?» И впервые за все годы он не мог сдержаться. Он заговорил, и воспоминания внезапно нахлынули на него, и он уже не мог остановиться.

«Ты знаешь, самое страшное было играть искрящиеся вальсы Штрауса, когда твоих собратьев вели в газовые камеры, или когда их расстреливали на твоих глазах: сердце обливалось кровью — а ты должен был — играть. И все в оркестре, такие же обреченные, — играли. Скажу правду, — мы хотели жить, понимая, что это просто отсрочка неминуемой смерти. Но один раз я не выдержал. Нас позвали ночью ублажать музыкой разгулявшихся немцев и в пьяном угаре они начали бросать нам объедки со своих столов. Мне это ударило в голову, я даже не успел осознать безрассудность своего поступка, схватил и бросил эти объедки им назад. Страшно вспомнить, что они сделали со мной: ты видишь эти руки и эти пальцы. Я удивлялся, почему они меня тогда не пристрелили. Потом понял, — они просто не хотели терять хорошего пианиста, уверенные в том, что все равно мне из этого ада живым не выбраться. И если бы не конец войны, я бы, конечно, живым оттуда не вышел».

Прочитав исповедь пианиста, я все поняла — этот концерт он играл в Берлине и его поведение — своеобразная месть за отца.

Читая псалмы…

 Памяти моего брата Е. Дубнова

«И все-таки, — в недоумении воскликнула дочь, — читать псалмы за детьми, внуками, молиться за их здоровье и благополучие, — это я понимаю, но читать изо дня в день псалмы за людьми, давно ушедшими в иной мир — какой смысл в этом?».

«Знаешь, — ответила я, — ты не первая задаёшь мне этот вопрос, но для меня это не только молитва за благополучие ныне живущих, но — ежедневная встреча с дорогими людьми, с которыми нас разлучила смерть. И, неважно, сколько лет прошло с тех пор — но в минуты, когда я произношу имя каждого, за кем читаю псалом, он для меня словно оживает. Я жду эту встречу. И еще не было дня, чтобы я её пропустила».

Ты же сама видела, — напомнила я дочери, как каждую свободную минутку я использую для чтения псалмов — будь это очередь в магазине или к врачу, а если не успеваю до захода солнца, то даже и в машине, в ожидании смены светофора. Надо сказать, — призналась я — бывают моменты, когда эмоционально это нелегко. Так, читая псалом за братом, внезапно ушедшим из жизни полгода назад, я не могу удержать слезы, так свежа еще рана утраты. Мне иногда даже кажется, что я слышу его голос. «Ну, Лена, что нового, как ты себя чувствуешь, как дети, хочу тебе сказать Шаббат Шалом». Так быстро, по-деловому. Он всегда очень дорожил своим временем, умел ценить каждую минуту, словно торопился воплотить в жизнь то многое, что задумал: закончить еще один сборник стихов, завершить еще один роман. Столько планов вынашивал… Меня, подчас коробила эта его поспешность. Теперь же я бы многое отдала, чтобы вернуть эти минуты.

И это не единственные минуты, которые хотелось бы мне удержать в памяти. Вот он стоит — 14-летний худенький мальчик-подросток. Он растерян и подавлен, и не в состоянии скрыть свою боль перед предстоящей разлукой. Я выхожу замуж, покидаю семью, Ригу и уезжаю в далекий Ташкент. Он с психологией ребёнка воспринимает это как предательство с моей стороны, ведь его детские годы, после трагической гибели старшего брата, прошли со мной и под моей опекой. Я в те годы была для него во многом непререкаемым авторитетом — особенно в одежде. Это воспоминание он пронес через всю жизнь и даже не преминул описать его в своих мемуарах. До его отъезда в Израиль были у нас еще несколько ничего не значащих встреч. И вот спустя более десяти лет вся наша семья собралась на долгожданной Родине. Теперь уже передо мной стоял возмужалый, одетый с большим вкусом, уверенный в себе молодой мужчина. Еще бы — он живет в Лондоне, работает в Лондонском университете над докторской диссертацией, одновременно преподаёт там же, желанный гость и призер многих фестивалей и поэтических конкурсов. И это, несомненно, не могло не отразиться на нем — было что-то менторское и покровительственное в его поведении. Наши роли теперь поменялись, и я чувствовала себя младшей, невольно, тушевалась, подбирая слова. — ведь он очень точно чувствовал слово и не выносил небрежности в русском языке, которым блестяще владел. И поэтому, когда я давала ему почитать что-нибудь из написанного мною, я справедливо волновалась перед его суровой оценкой — его замечания всегда были точны, профессиональны и бескомпромиссны — ко всем и, в первую очередь, к самому себе.

Читая же псалом за старшим братом, трагически ушедшим из жизни более полувека назад, я уже не испытываю такую острую боль потери — она со временем притупилась, но прекрасный образ его, словно в дымке, неизменно встает передо мной. Он не оставил никого после себя, но в своей внучке, пришедшей в этот мир именно в его йорцайт, в день памяти по нему, я вижу его продолжение — у нее такая же тонкая благородная душа, которая была у моего брата, ушедшего совсем молодым.

Вообще, книга псалмов — это книга нашей жизни, и в ней я особенно ощущаю ее скоротечность — ведь читаются псалмы в соответствии с годами жизни каждого. Стареем мы, взрослеют наши дети, подрастают внуки, и со всем этим жизненным круговоротом «тают» страницы книги псалмов. И, когда книга уже совсем тоненькая, уже в самом ее конце я нахожу псалмы за родителями, которым сегодня было бы далеко за сто. Как тут не вспомнить дорогую маму — она была стержень нашей семьи, и ей мы обязаны тем, что сегодня мы здесь, а через несколько страниц от нее — он был старше мамы на пару лет — псалом за отцом, в прошлом горячий коммунист, сумевший на склоне лет оценить и полюбить эту страну. Никогда не забуду его тост в день независимости государства. «Выпьем, — воскликнул отец, — за нашу маленькую, прекрасную страну». Эти искренние слова его навсегда остались в моей памяти.

Царь Давид, а большинство псалмов написаны им, все 70 лет своей жизни, вплоть до самой смерти, страдал от гонений и преследований, боли и потерь.

«Услышь, Бог, молитву мою, не пренебрегай мольбою моей! Услышь и дай ответ на плач и стенание моё. >< Кто бы дал мне крылья голубиные, сказал я.Полетел бы я, как голубь, нашёл бы покой; улетел бы далеко, поселился бы в пустыне! Поспешил бы найти приют от вихря, от бури! Смешай, Владыка, раздели их языки; ибо вижу я насилие и распри в столице». (55.2-11)

Криком души пронизаны все псалмы царя Давида, но красной нитью, несмотря на все страдания, проходит в них глубочайшая вера в Того единственного, кто может его спасти. Псалмы царя Давида давно перестали быть достоянием еврейского народа.

Помню, в нашумевшем в свое время американском фильме «Звуки музыки», настоятельница монастыря в тяжелую минуту воздевает руки к небу: «Поднимаю взор к горам: оттуда придёт помощь. Помощь Господа, создателя неба и земли». (121,1-2)

Думается мне, что на протяжении жизни, мы не раз поднимаем глаза к небу, взываем к Его помощи, защите и состраданию…

Print Friendly, PDF & Email
Share

Елена Лейбзон (Дубнова): Маленькие новеллы: 4 комментария

  1. Борис Дынин

    Присоединяюсь к Benny и Игорю. Рассказы звучат как негромкий, возникший в обыденной жизни искренний гимн человечности.

  2. Игорь Ю.

    Спасибо Бенни за подсказку, но, прежде всего, спасибо Автору за прекрасные, теплые, умные и добрые новеллы. Они внешне маленькие, но чувства в них и смысл в них — большие.

  3. Benny B

    Тёплые, добрые, иногда грустные, но всегда искренние рассказы.
    Один из них мне понравился гораздо больше других, но это личное.
    Спасибо.

  4. Лида Подольская

    Лена, можно ли было вообразить тогда, что ты будешь читать и ТАК понимать Псалмы Давидовы?!

Добавить комментарий для Лида Подольская Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.