ЗАМЕТКИ ПО ЕВРЕЙСКОЙ ИСТОРИИ

Можно иметь любое политическое воззрение, но нельзя отрицать того, что «Ленин в Октябре» — шедевр. Да, здесь талантливо сошлись сценарий Каплера, режиссура Ромма, съемки Волчека, великолепная игра Щукина, который окрасил свою роль особым юмором и обаянием. Спустя два года вышло продолжение — «Ле­нин в 1918 году». Так Каплер и Ромм, повторяю, стали родоначальниками советской киноленинианы. А еще — лауреатами Сталинской премии…

Лев Сидоровский

«СПАСИБО ТЕБЕ, МОЙ ЛЮБЫЙ…»
Вспоминая Алексея Каплера

СНОВА листаю свою старую телефонную книжку: «Алексей Яковлевич Каплер. Москва, А-319, Красноармейская, 23, кв.98. т. 151-53-90». К классику советской кинодраматургии, к тому же — великолепному газетному публицисту, а в том 1972-м — еще и знаменитому телеведущему «Кинопанорамы», я после предварительного телефонного звонка заглянул по прось­бе коллег из ленинградского журнала «Аврора», попросивших взять у Каплера интервью насчет тогдашних киношных дел. Од­нако вовсе не сие конкретное задание больше всего волновало меня, пока от станции метро «Аэропорт» шагал к «писательскому» дому. Куда важнее представлялось ну хотя бы чуть-чуть прикоснуться к его жизни, полной удивительнейших фактов, взлетов и паде­ний (не зря же Каплера, не вдаваясь в подробности, официаль­но называли «человеком непростой судьбы»), а в ту пору — еще и согретой огромной любовью к Прекрасной Женщине.

Эту их взаимную любовь ощутил я — едва переступил по­рог: Алексей Яковлевич был нездоров и зябко кутался в боль­шой шотландский плед, а Юлия Владимировна Друнина, жена и муза, великолепная поэтесса, присев рядом с тахтой, нежно грела в ладонях его руку… Казалось бы, мой визит оказался совсем не ко времени, и я уже намеревался с извинениями отк­ланяться, однако хозяева рассудили по-иному: дело превыше всего! И только напоив гостя чаем, позволили включить дик­тофон. Сереброголовый человек терпеливо отвечал на мои «ки­ношные» вопросы — ну, например:

— Вопрос о личности актёра в наше время становится едва ли не самым главным. Это то, что почти невозможно скрыть. Человек мелкий, глупец, неуч проглядывает в любой роли. Тут не спасут никакие тексты, ибо вы можете заглянуть актёру в глаза. Зритель всегда ощутит фальшь, ощутит, что человек хочет выдать себя за того, кем он не является…

При этом Алексей Яковлевич то и дело обращался к собственной весьма не ординарной биографии…

* * *

ОН ВСПОМИНАЛ, что свой путь в искусстве начал в качест­ве «оголтелого зрителя»: киевский школьник с друзьями вместо уроков бежали в кино, где шли такие «шедевры», как «Мерт­вец-убийца», «Портрет-убийца», «Жюв против Фантомаса», «Скрюченная рука»… На улицах гремела Гражданская война, власть в городе без конца менялась-то деникинцы, то петлюровцы, то красные, но мальчишек эти кровавые игры взрослых не инте­ресовали: они во все глаза смотрели на экран, где Элен Додж освобождался из лап человека-зверя… Спустя почти два деся­тилетия Люська (как звали Каплера приятели) напишет о тех годах историко-революционные сценарии и станет родоначальни­ком советской киноленинианы. Но пока что ему было глубоко всё равно, к примеру, выживет ли предательски раненый эсер­кой Каплан вождь мирового пролетариата, поскольку куда боль­ше волновало, что в следующей серии «Тайн Нью-Йорка» приду­мает детектив Жюльен Карель…

Там же, на крутом днепровском берегу, еще мальчиками познакомились Алексей Каплер, Григорий Козинцев и Сергей Ют­кевич: вместе участвовали в театральных постановках и даже организовывали целые театры. Потом, в Петрограде, Козинцев с Траубергом создадут Фабрику Эксцентрического Актера, и Кап­лер к ФЭКСам примкнет: в гоголевской «Женитьбе» исполнит роль… Ната Пинкертона; в мольеровском «Господине де Пур­соньяке» будет, пуская дым из ушей, кататься по сцене на трехколесном велосипеде; а на киноэкране, в гоголевской «Ши­нели», предстанет «значительным лицом». К тому ж попробует себя и в кинорежиссуре.

* * *

ОДНАКО, «чтобы нести зрителю не чьи-то чужие мысли, чувства и взгляды, а свои собственные», в конце концов, стал кинодраматургом. Именно дружок отроческой поры Юткевич по сценарию Каплера поставил самый первый его фильм «Шахтеры». Далее последовали «Три товарища», где звучала песня «Кахов­ка» и прекрасные актеры Баталов (для сведенья молодого читателя: не Алексей, а его дядя Николай), Горюнов, Жаров убеждали зрителя в том, что «героям вчерашних лет» на Гражданской войне было легче, чем в сегодняшней мирной жизни…

Но настоящую славу и почет молодому автору принесла другая картина. Партия и правительство решили отметить приб­лижающееся двадцатилетие октябрьского переворота достойным фильмом. Был объявлен закрытый конкурс на лучший сценарий, в котором победил Каплер. Свой замысел, по тем временам не только смелый, но и кощунственный (впервые сделать главным героем киноленты самого Ленина!), даже — опасный (одно не­верное слово, вложенное в уста Ильича, могло стоить драма­тургу жизни!), осуществил он великолепно: вместо величест­венного вождя на экране предстал живой человек (как утверж­дали знающие люди, кое в чем напоминающий самого автора). Можно иметь любое политическое воззрение, но нельзя отрицать того, что «Ленин в Октябре» — шедевр. Да, здесь талантливо сошлись сценарий Каплера, режиссура Ромма, съемки Волчека, великолепная игра Щукина, который окрасил свою роль особым юмором и обаянием. Спустя два года вышло продолжение — «Ле­нин в 1918 году». Так Каплер и Ромм, повторяю, стали родоначальниками советской киноленинианы. А еще — лауреатами Сталинской премии…

* * *

КОГДА началась Великая Отечественная, Каплер не пожелал присоединиться к коллегам, которые эвакуировались в Ал­ма-Ату. Передав туда новый сценарий под названием «Котовс­кий» (вскоре тоже ставший популярным фильмом), добился, что­бы его забросили военкором в партизанский край. А потом «Из­вестия» день за днем печатали его очерки оттуда, вслед за которыми возник сценарий «Товарищ П». И мы увидели одну из лучших картин о войне — «Она защищает Родину» с незабываемой Верой Марецкой…

* * *

ДАЛЕЕ Каплер полетел в осажденный Сталинград. Но перед этим в его судьбу вмешалось нечто неожиданное, переломавшее всю жизнь: он встретил дочь Сталина…

Откроем книгу Светланы Аллилуевой «Двадцать писем дру­гу»:

«Ему предстояла поездка в Сталинград. В эти несколько дней мы старались видеться как можно чаще… Мы ходили в хо­лодную военную Третьяковку… Потом ходили в театры. Тогда только что пошел «Фронт» Корнейчука, о котором Люся сказал, что «искусство там и не ночевало». (…) Люся был для меня тогда самым умным, самым добрым и прекрасным человеком… Он раскрывал мне мир искусства — незнакомый, неизведанный. А он всё не переставал удивляться мне, ему казалось необыкновен­ным, что я понимаю, слушаю, впитываю его слова…».

Он улетел в Сталинград. Вскоре Светлана обнаружила в «Правде» его статью оттуда, обращенную к ней, которая закан­чивалась так: «Из твоего окна видна зубчатая стена Кремля…». И очень испугалась. Потому что отец, который уже выс­казывал свое крайнее недовольство этим ее знакомством, тоже непременно сие прочтет… Но Каплер вернулся, встречи продолжились, и однажды:

«Утром, когда я собиралась в школу, неожиданно домой приехал отец, что было совершенно необычно. Я никогда еще не видела отца таким. Он задыхался от гнева. “Где, где всё это? — выговорил он, — Где все эти письма твоего писателя? Мне всё известно! Все твои телефонные разговоры… Твой Каплер — английский шпион, он арестован!” (…) “А я люблю его!” — сказала наконец я, обретя дар речи. “Любишь?!” — выкрикнул отец с невыразимой злостью — и я получила две пощечины…».

Что кроется за фразой «твой Каплер — английский шпион», Светлана тогда сразу не осознала…

«Как во сне, я вернулась из школы. Отец рвал и бросал в корзину мои письма и фотографии. “Уж не могла себе русского найти!” То, что Каплер — еврей, раздражало его, кажется, больше всего…».

Только смерть Сталина освободила Каплера из лагерей Воркуты и Инты…

* * *

АЛЛИЛУЕВА «свалила» за рубеж, но ее тень, словно тень отца Гамлета, преследовать Каплера продолжала. В западной прессе появилось сообщение: мол, некий американский режиссер решил поставить сенсационный фильм о «романе века»! И сразу же чья-то высокопоставленная голова решила: теперь седовла­сого «Ромео» выпускать за границу нельзя, потому что «похи­тят»! Ах, как глупо и унизительно было это «табу» для человека, который, кроме всего прочего, являлся вице-президентом Международной гильдии сценаристов и со свойственным ему тем­пераментом защищал интересы своих советских коллег. А еще он обучал студентов-вгиковцев своему ремеслу, которые к тому же требовали от «всемогущего мэтра», чтобы он «пробивал» их отнюдь не всегда гениальные сценарии. А еще его терзали гра­фоманы со стороны, и Алексей Яковлевич, испытывая постоянное чувство вины перед любыми неудачниками, старался устроить их судьбы. А еще его ежемесячный на ТВ выпуск «Кинопанорамы», когда этот далеко не молодой лицом, но всё равно горячий сердцем ведущий на телеэкране мог (по-моему, впервые в со­ветской действительности) неторопливо, хорошим русским язы­ком (в прямом эфире!) рассуждать не только о фильмах, но и о многом другом, тоже весьма важном, сделал Каплера в стране вообще сверх популярным. Вот уж этого всесильный председа­тель Гостелерадио по фамилии Лапин простить Алексею Яковле­вичу не смог и в конце концов дал ему от ворот поворот… А еще вся страна читала в миллионнотиражной и очень авторитетной тогда «Литературной газете» его потрясающие фельетоны — «Сапогом в душу», «Воспитание дёгтем», «Случай в дачном посёлке» и дру­гие, тоже вызывавшие бурю, в коих Каплер, которого не сломали ни Инта, ни Воркута, выступал против весьма влия­тельных подонков… И, конечно, были новые фильмы — назову хотя бы «Полосатый рейс» и «Человека-амфибию»…

* * *

И БЫЛА Любовь… Юлия Друнина, красавица-поэтесса, прямо со школьной скамьи ушла на фронт. Они встретились, когда ей было тридцать, а ему — пятьдесят. И потом, если оказывались в разлуке, он каждый день слал ей телеграммы. Например:

«Сидел дома, занимался, и вот меня выстрелило срочно бежать на телеграф, сказать, что я тебя люблю, может быть, ты не знаешь или забыла. Один тип».

Она ему отвечала:

Ты — рядом, и всё прекрасно:
И дождь, и холодный ветер.
Спасибо тебе, мой ясный,
За то, что ты есть на свете.
Спасибо за эти губы,
Спасибо за руки эти.
Спасибо тебе, мой любый,
За то, что ты есть на свете.
Ты — рядом, а ведь могли бы
Друг друга совсем не встретить…
Единственный мой, спасибо
За то, что ты есть на свете!

Они обожали Коктебель и Старый Крым, и, когда в 1979-м его не стало, она написала:

Старый Крым — последняя обитель.
Чёрный камень — всё как в страшном сне…
Не судите люди, не судите:
Здесь лежать положено и мне.

Да, она добровольно ушла из жизни, и теперь они лежат там рядом…