Он сконцентрировал свой интеллектуальный потенциал на разработке собственного метода восприятия искусства итальянского Ренессанса… «Индексы Беренсона» — это составленный им каталог «Перечень главных итальянских художников и их произведений с указанием местонахождения». Беренсон атрибутировал и описал более 12 тысяч объектов искусства.
БЕРНАРД БЕРЕНСОН, СУДЬБА ЛИТВАКА
Дан род мне древний — что мне делать с ним,
Таким гонимым и таким моим?
По мотивам Осипа Мандельштама
Начну с обращения в дальнюю даль времени. В 1965 году, мне, 24-летнему студенту харьковского Политеха без связей и блата, в глухую пору, не говорю тотального, но уж точно многообразного, дефицита, предстоял трудный поиск подарка любимой девушке. Случилась, однако, удача. В книжной лавчёнке напротив студенческого общежития Гигант на Пушкинской улице прямо в окошко был выставлен красавец-альбом: Бернард Бернсон «Живописцы итальянского Возрождения». Перелистывая приобретённую книгу, мы убедились, что у нас в руках редкое для тех лет издание из шкатулки печатных сокровищ. И да, чувствуешь себя плодотворно обогащенным от знакомства с этим фундаментальным источниковедческим трудом энциклопедической значимости и масштаба. Тексту автора предшествуют два предисловия, одно, принадлежащее перу члена-корреспондента Академии Наук СССР В.Н. Лазарева и второе, Н.А. Белоусовой, — специалистов высшего ряда советских искусствоведов. Множество цветных и черно-белых иллюстраций, и, главное, детальное описание Беренсоном сходства и особенностей четырёх различных итальянских школ и мастеров эпохи Возрождения, посвятив каждой из них отдельный очерк: Венецианские живописцы, Флорентийские живописцы, Живописцы Средней Италии, Живописцы Северной Италии.
Описание творчества художников эпохи Ренессанса не является предметом этой статьи. Она об ином, о чём будет рассказано ниже.
Чередой скользя мелькали годы, сопровождаемые счастливыми и печальными событиями, сменой городов и даже стран. Я давно расстался с первой любимой девушкой, мы оба благополучно обрели надежных спутников семейной жизни. Альбом Беренсона, естественно, остался в Харькове у владелицы подарка.
Ничто не могло предвещать мне в те 60-е, что судьбе будет угодно способствовать личной встрече с картинами, фресками, витражами, описанными автором «Живописцев…», во многих музеях, галереях, кафедральных соборах, дворцах городов Европы и Америки.
В США, куда я эмигрировал с семьёй в 1979 году, первые несколько лет ушли на адаптацию к новой жизни. затем стало полегче, появилось время для возврата к старым увлечениям, в частности, музыкальным и книжным. Цепкая память однажды подсказала имя автора книги о художниках. Америка — бездефицитная страна — легко удовлетворила пожелание заново обрести тот же том Беренсона, вот почему, держа книгу в руках, я сейчас с такой лёгкостью называю спустя пять десятков лет её реквизиты: фамилии, названия глав…
В связи с пусконаладочными работами мне довелось побывать во многих штатах и провинциях США и Канады. В середине 90-х оказался в столице штата Массачусетс, запускал новое оборудование в газете Бостон Глоб. Узнал, что город славится своим музеем изобразительных искусств. Пользующийся мировой известностью музей получил своё имя в честь основательницы — Музей Изабеллы Стюарт Гарднер, — имя до тех пор незнакомое, но интригующее.
Интересно, что именами мужчин названы несколько известных культурных мекк, например: Музей Гуггенхейма, Коллекция Фрика, Библиотека и Музей Моргана (все в Нью-Йорке), Дворец Вандербильта (в Ашвилле, Сев. Каролина), у нас в Филадельфии возведён Киммел центр исполнительских искусств, названный в честь промышленника Сиднея Киммела, пожертвовавшего 65миллионов долларов на его возведение.
Но вот, Изабелла Гарднер, и почему она здесь упомянута? Не знавшая финансовых ограничений меценат, искренний ценитель, покровитель искусств, незаурядная личность с неисчерпаемым запасом интеллектуальной пытливости, она достойно занимает своё суверенное место в ряду выдающихся подвижников развития культуры. Жизненные трагедии не обминули её стороной: в 25 лет осталась бездетной, потеряв двухлетнего сына, в 58 — вдовой, похоронив горячо любимого мужа. И тогда она решила направить свою энергию на строительство музея изобразительных искусств, идею которого вынашивала с мужем Джеком Гарднером в течение многих лет, после неоднократных посещений с ним Европы, Китая, Египта. Музей должен был служить мемориалом ушедшему супругу. Вместе с архитектором Вильямом Сирсом она непосредственно курировала все этапы проекта, как говорится «от нуля и до ключей». Взбиралась по лестнице на строительную площадку (есть фотография), ланчевала с рабочими, пробивала разрешения у городских инспекторов, утрясала все возникавшие проблемы.
Через 5 лет после смерти мужа, в 1903 году, состоялось открытие музея. Сначала его посещение ограничивалось четырьмя днями в месяц для всех желающих, но потом, не желая выплачивать в городскую казну драконовские налоги, Гарднер решила допускать к осмотру экспозиции в основном студентов Гарварда. К 1908 году ей всё же пришлось уплатить значительную сумму налогов, и двери этого храма искусств были открыты для широкой публики. Огромные анфилады с шедеврами Ренессансной живописи, весь в гобеленах концертный зал, салон приёма гостей с картинами Рембрандта и Вермеера были как глоток свежести для жаждущих встречи с великим и штучным искусством. Вильям Джеймс, американский философ и психолог, описывая необычный эффект этого места, отмечал, что «посетители становились безмолвными, смиренными и добрыми, как будто они переносились в своё детство».
Сравнительно небольшой по размеру музей и по сей день является хитом достопримечательностей Бостона и привлекает внимание не только туристов со всего света, но и похитителей картин высшей лиги. 18 марта 1990 года двое мужчин в форме офицеров полиции вырезали из рам 13 полотен художников Возрождения и Импрессионистов общей стоимостью в сотни миллионов долларов. Среди них, полотна Вермеера, Рембрандта, Эдуарда Мане, Эдгара Дега… Картины до сих пор не найдены, их поиск продолжается. Сейчас опустошённые рамы украденных картин висят на своих прежних местах.
Изабелла Гарднер скончалась в 1924 году в возрасте 84 года. Своё завещание она снабдила требованием сохранить неизменным черты и характер экспозиции музея. Наряду с этим, она оставила присущие её характеру чёткие инструкции о своих похоронах, считая, что заслуживает королевских ритуальных почестей, цитирую:
«нести мой гроб высоко — на плечах носильщиков похоронного персонала. Им должно быть точно объяснено, как это делается».
Именно после посещения и знакомства с наследием Изабеллы Гарднер произошёл всплеск нового плотного интереса к фигуре и явлению Бернарда Беренсона. Из витринных и настенных объяснительных материалов и вопросов к экскурсоводу вдруг явилась и проявилась выдающаяся конструктивная роль Беренсона в содействии Изабелле Гарднер в собирании её коллекции. Бернард Беренсон был одним из, хотя и несомненно не единственным, экспертом, знатоком, советником в приобретении нескольких тысяч — используем французское выражение, принятое в 19 веке, objects d’art — предметов искусства. При его непосредственном участии были куплены для музея около 70 полотен европейских мастеров, к примеру, картины Тициана «Похищение Европы», Рафаэля «Алтарь семейства Колонна», единственный морской пейзаж Рембрандта, к сожалению, украденный в 1990г. «Христос во время шторма на море Галилейском», Джентиле Беллини, Андреа Мантенья и др.
* * *
Подошло время обратиться к некоторым страницам биографии Бернарда Беренсона. Бернгард Вальвроженский, таково было имя при рождении ребёнка, появился на свет 26 июня 1865 года в еврейской семье, жившей в местечке Бутримонис, в 60 км. от Вильно, Литва (отсюда, — литваки), которая была в то время частью Российской империи. Здесь для меня интересен факт, что альбом «Живописцы итальянского Возрождения», появился в русском издании в 1965 году, т.е. ровно столетие спустя со дня рождения автора книги, что делает честь деятелям культуры, осуществившим этот проект.
Родители Бернгарда, Альберт Вальвроженский и Ида Миклешанская, в пору рождения первого сына были молоды, 20 и 18 лет соответственно, и известно, что Альберт никакому ремеслу не был обучен, они жили в семье родителей Иды, отец которой служил приказчиком на лесоразработках. Семья росла, вослед Бернгарду появились младшие сестра и брат. Среди родни и обитателей окрестных местечек развернулось движение по переселению в Америку, да и голод, охвативший в те годы Литву (погромы начались позднее), настраивал на принятие судьбоносных решений. Альберт вместе с племянником в 1874 году отправились в Бостон, о котором в литовских еврейских газетах шла слава, как о просвещённых «Американских Афинах». Год спустя, в возрасте 10 лет, Бернгард с мамой и двумя сёстрами прибыл в Бостон. Здесь в семье Беренсонов родились ещё две дочери.
Прибыв в Америку, не имевший профессии Альберт занялся торговлей, точнее, в поисках средств к существованию стал развозчиком от дома к дому, как рикша на тачке, товаров бытового обихода.
При оформлении американских паспортных документов глава семьи Вальвроженских решил принять фамилию Беренсон, а с началом первой мировой войны Бернгард избавил своё имя от буквы г, отдающей немецким звучанием и поименовал себя более англо-итальянским Бернард.
Поделюсь любопытным наблюдением. Имя автора в русскоязычном издании «Живописцев…» переведено как Бернард Бернсон. Выскажу гипотезу, к которой отнюдь не приглашаю присоединиться, но в которой убеждён, что это не случайный недосмотр переводчиков в русском издании. Утверждаю, что такова была их, я бы сказал, благородная мотивировка замаскировать, закамуфлировать, не засветить еврейство автора чтобы легче было обойти заслоны проницательной цензуры. Подровнять, оевропеить эту фамилию по образцу и подобию, например, кинорежиссёра Бергмана или философа Бергсона. Но эти фамилии и на латинице пишутся как Bergman, как Bergson. Да и шахматист Samuel Reshevsky (Решевский) не переводился на кириллицу как Ршевский. Сейчас в искажении фамилии Беренсона (или ББ, аббревиатура, которую он использовал подписывая свои письма) нет нужды. Википедия не лукавит с именем историка искусств, Колумбийская энциклопедия рекомендует естественную транскрипцию.
С 11 до 18 лет Бернард делил своё время между занятиями в средних и старших классах общеобразовательной школы и регулярными посещениями Бостонской публичной библиотеки. Он нащупал свой путь к глубокому и систематизированному гуманитарному образованию. Помимо знания русского и древнееврейского языка, (с которым познакомился, посещая ребёнком хедер), библиотечные книги помогали ему в изучении арабского, латыни, он читал Коран, Тору, русскую классику (поэзию Державина и Пушкина, прозу Гоголя, Тургенева и — кто бы мог подумать? — С.Т. Аксакова), английскую поэзию, исландские саги, интересовался астрономией, археологией, русской и мировой историей. Источником столь жадного влечения к познанию служила стимулирующая семейная атмосфера. Альберт Вальвроженский с молодости был захвачен идеями Еврейского Просвещения — Хаскалы — учением Моисея Мендельсона, призывавшего евреев, выйти за пределы гетто, преодолеть общинную изоляцию и стать активными носителями прогрессивных воззрений в науке, культуре, социальном обустройстве общества. Самому Альберту не довелось осуществить заветную мечту — стать светским учёным, просветителем, но его дети, и прежде всего, Бернард Беренсон являют собой яркое, сознательное и продвинутое воплощение учения Хаскалы, или по крайней мере, части его.
Свои университетские занятия ББ начал с посещения Бостонского университета. Пробыв в нём в течение одного года, он остался неудовлетворённым объёмом учебных программ. К этому времени он подружился с состоятельным студентом Гарварда по имени Эдвард Уоррен, (их единил интерес к античным цивилизациям), который предложил ему существенную финансовую помощь для оплаты перехода и учёбы в одном из самых престижных университетов США. Осенью 1884 года 19-летний Бернард Беренсон в поношенном костюме вошёл в аудитории Гарвардского университета. Он не был первым еврейским студентом в его стенах, подавляющее большинство учащихся принадлежало к миру христианства. Лишь дюжина евреев была в числе выпускников университета в 1885 году, а первый еврейский профессор был приглашён на работу в Гарвард и того позднее, три года спустя. Среди сокурсников Беренсона, с которыми он сошёлся особенно близко, были Джордж Сантаяна (George Santayana), в будущем известный философ и писатель, а также сын богатого еврейского текстильного магната Чарльз Лосер (Charles Loeser), ставший серьёзным коллекционером картин, с ним ББ тесно сотрудничал в этой сфере, хотя впоследствии они жестоко враждовали.
ББ проявил принципиальный интерес к изучению курса истории искусств только что введённому в учебные программы Гарварда её ректором Чарльзом Вильямом Элиотом (Charles William Eliot). Его двоюродный брат Чарльз Нортон (Charles Norton) стал первым профессором по специальности история искусств. Посещая его блестящие лекции и под могучим влиянием интеллектуально насыщенных идей Нортона, ББ окончательно определил сферу своего профессионального приложения: художественная жизнь эпохи итальянского Возрождения, которой остался верен до конца своих дней. Если иметь ввиду, что во времена университетской учёбы репродукции картин были очень редки (например, Нортон преподавал в классах, не имея подручных изобразительных материалов), в городах США было мало подлинников итальянской живописи, для большинства американцев поездки в Европу были весьма затратны в плане финансов и времени, то избранный ББ путь оказался провидчески верным, т.к. позволил ему принять участие в удовлетворении культурных потребностей публики своими монографиями, экспертными оценками картин, посредничеством в приобретении полотен для музеев.
* * *
Удача зачастую подстерегает людей наиболее её достойных. Завершение обучения в Гарварде в 1887 году совпало с важным событием в жизни Беренсона. Группа состоятельных бизнесменов, в число которых вошли упоминавшиеся выше Эдвард Уоррен и Изабелла Гарднер, решила из собственных средств выделить для него денежный грант в 700 долларов — сумму в то время достаточную для годичного пребывания в Европе с целью изучения её культуры. Знаменательно, что именно частная филантропия сыграла столь благотворную роль в судьбе молодого человека, а госпожа Гарднер стала заботливым, с оттенком материнства, куратором (со временем с обратной связью) многих его дальнейших идей и проектов.
По некоторым воспоминаниям, они скорее всего познакомились на бостонских лекциях Чарльза Нортона об итальянских художниках. Далее последовал грант для поездки в Европу. Как только ББ пересёк океан и прибыл в Париж, между Гарднер и ББ завязалась систематическая переписка длившаяся десятки лет. Последняя открытка с поздравлениями ко дню рождения была отправлена 59-летним благодарным почитателем за три месяца до её кончины. О доверительной стилистике писем впервые оторванного от родной семьи молодого парня свидетельствует, например, следующие строки из Парижа «…погрузился в жуткое одиночество» и «в течение нескольких недель, я едва был жив». В своих частых посланиях он делился впечатлениями и анализировал театральные представления, рекомендовал её вниманию прочитанные книги, не стеснялся (в сдержанной, конечно, форме) делиться проблемами физического самочувствия… В свою очередь, г-жа Гарднер соблюдала свойственную ей раскованную тональность в переписке, читала предложенные ББ книги, поощряла своего протеже делиться чувствами и подробностями личной жизни.
В позднейших мемуарах Беренсон, описывая свой первый визит в Европу, вспоминал
«Как жестоко я страдал от мысли, что больше никогда не увижу места, которые только что посетил, что оставляю позади россыпь мыслей и образов, которые не поддаются воссозданию».
Видимо, он имел ввиду, что недостаток материальных средств не позволит ему повторить маршруты первоначальных странствий. Когда же материальные обстоятельства изменились к лучшему и позволяли путешествие домой, жажда насытиться европейскими культурными богатствами была столь неутолима, что он покинул Европу и посетил Америку лишь через 7 лет.
Начав с Парижа, ББ затем побывал в Лондоне, Брюсселе, Амстердаме, Берлине, Вене. В письме к Гарднер он сообщал, что после знакомства с картинами Ганса Мемлинга и Яна ван Ейка, считает, что коллекции произведений северного Возрождения уступают в сравнении с полотнами венецианских мастеров, которые
«художники par excellence (высшего ряда), полностью свободны от жеманства, наиболее эстетичны и прекрасны».
Осенью 1888 года Бернард Беренсон, проехав через Альпы, попал в Италию. Весь багаж предыдущих знаний из книг, лекций Нортона, разговоров с четой Гарднеров надёжно подготовил его к восторженной встрече с удивительной страной, ставшей новой родиной до конца его дней.
Свои первые впечатления от Венеции он описал будущей жене Мэри Костелло,
«…когда я впервые воочию увидел башню колокольни на площади Сан Марко, я подумал, что она падает на меня. Я читал, что на этом месте слепые внезапно становятся зрячими, чтобы насладиться первыми проблесками вселенной».
ББ избрал местом постоянного пребывания Флоренцию, и хотя он регулярно путешествовал по многим городам Италии, но зиму и раннюю весну предпочитал проводить во Флоренции.
Придя к осознанию необходимости профессиональной специализации, он сконцентрировал свой интеллектуальный потенциал на разработке собственного метода восприятия искусства итальянского Ренессанса, перейти от идей и планов к практическому их воплощению в статьях и монографиях. Неотъемлемым разделом многих монографий стал ИНДЕКС — идентификация авторства полотен. «Индексы Беренсона» — это составленный им каталог «Перечень главных итальянских художников и их произведений с указанием местонахождения». Беренсон атрибутировал и описал более 12 тысяч объектов искусства.
Приведу цитату из предисловия Н.А. Белоусовой к «Живописцам…», в которой она трактует теоретическую новизну подхода Беренсона.
«Исходя из общеизвестного принципа, что главным для итальянского искусства является образ человека, Бернсон указывает на четыре основных условия изображения человеческой фигуры. В картине или фреске должны присутствовать: осязательная ценность (tactile value) изображения, движение фигуры, живописная пространственность композиции и колорит.
Я предпочитаю, — говорит автор, — вместо понятия „форма“ употреблять понятие „осязательная ценность“, потому что при взгляде на картину мы бессознательно переводим наши зрительные ощущения в воображаемые ощущения осязания, напряжения и объема». Итак, если фигуры на картине отвечают этому условию, то зритель воспримет их во всей их пластической ощутимости и телесности, вообразит, что сможет их реально ощупать, сдвинуть с места или обойти кругом.
Во-вторых, в картине должно присутствовать движение, выраженное подвижной и функциональной линией, то есть линией, выполняющей определенное назначение.
В-третьих, композиция должна быть пространственна, то есть должна подчеркнуть глубинность построения или кажущуюся живописную трехмерность картины или фрески.
В-четвертых, — колорит. Но, «поскольку краска играет менее существенную роль во всем том, что отличает произведение живописи от персидского ковра, постольку и роль ее в судьбах искусства менее значительна», — замечает Бернсон в заключительной главе книги. Поэтому колориту уделяется меньше внимания в его системе изобразительных приемов. И надо сказать, что недооценка роли колорита — одно из самых уязвимых мест эстетической теории Бернсона».
Первая монография Бернарда Беренсона «Венецианские Художники Ренессанса, с Индексами к их работам» вышла в Лондонском издательстве Путнэм» в 1894 году.
Вторая монография «Флорентийские Художники Ренессанса, с Индексами к их работам» вышла в том же издательстве в 1896 году.
Третья монография «Живописцы Средней Италии эпохи Ренессанса» опубликована издательством Путнэм в 1897 году.
Наконец, четвертая монография «Живописцы Северной Италии эпохи Ренессанса» выпущена издательством Путнэм в 1907 году.
Эти четыре монографии характеризуются многими англоязычными историками искусств, как «четыре божественные литургии».
Ниже иллюстрируется образец живого, доверительного, образовательного собеседования ББ с потенциальным музейным неофитом на примере картины флорентинца Джотто ди Бондоне «Мадонна со святыми и ангелами»:
«Едва глаз успевает остановиться на этой картине, как мы уже воспринимаем реальное пространство, заполненное изображением трона, величественно восседающую на нём мадонну, ангелов, сгруппированных рядами вокруг неё. Наше осязательное воображение немедленно активизируется. Наши ладони и пальцы как будто следуют за зрением, и гораздо быстрее возникает ощущение реального, чем при знакомстве с самими предметами; ощущения всё время меняются в зависимости от того, какие части фигуры — лицо, торс, колени — выступают перед нами на передний план. Эта картина утверждает нашу жизнеспособность. Мне не важно, что она, вызывающая такие чувства, имеет недостатки, что изображённые на ней люди не соответствуют моему идеалу красоты, что фигуры слишком массивны и невыразительны. Я забываю всё это потому, что мне предстоит нечто лучшее, чем останавливаться на ошибках.
Каким же образом Джотто совершает это чудо? Самыми простыми средствами; элементарными познаниями в области света, тени и линии, выражающей объём, он умудряется из всех возможных контуров, из всех вариантов светотени, присущих данной фигуре, выбрать именно те, которые привлекут наше внимание. Это определяет характер его типов, красочное построение, даже композицию. Джотто стремится создать типы простых людей с ширококостными и массивными фигурами, то есть таких, какие и в реальной жизни возбуждали наше осязательное воображение. Он извлекает из зачатков светотени всё, что может, он создаёт красочную гамму возможно более светлой, так, чтобы её контрасты были максимально резки. В своих композициях он стремится к чёткости группировок, чтобы каждая, имеющая значение фигура обладала ясно выраженными осязательными свойствами…
Передача осязательной ценности предмета является достоверным и наиболее специфическим художественным свойством живописи Джотто и его личным вкладом в искусство…
Мироощущение Джотто проникнуто чувством полноценного материального бытия, которое привело его к столь жизненному изображению предмета, что мы воспринимаем его непосредственнее, чем в действительности. Это помогает нам верить в силу искусства и в наше понимание его, что уже само по себе сулит много неизведанных радостей. В этом великая и вечная заслуга Джотто как художника».
Мысли ББ о Рафаэле Санти не потеряли своей пронзительной проникновенности, современного звучания и сейчас:
«Высокоодарённый, родившийся в то время, когда натуралисты и другие ведущие художники вновь открыли для себя форму и поняли её значение, когда зрительное воображение, по крайней мере в Италии, претерпело по сравнению со средневековым сильные изменения и стало в известном смысле для нас почти современным, а идеалы Ренессанса в какой-то непостижимый для нас миг откристаллизовавшимися, Рафаэль стал тем, кем он должен был стать.
Представления, профильтрованные сквозь его сознание, становились чистыми и прозрачными, как всё, что он воспринимал и чувствовал. Он поставил перед собой задачу одарить современный ему мир художественными образами, которые вопреки мятежным страстям и мрачным событиям последнего времени, воплотят для большинства культурных людей их духовные идеалы и чаяния. “Прекрасна, как мадонна Рафаэля” — эти слова всё ещё считаются высшей похвалой женской красоте среди европейцев, одарённых тонким художественным вкусом. И в самом деле, как можно найти большую чистоту и более совершенную прелесть, нежели в его “Мадонне делла Грандука” или более возвышенный женский образ, чем “Сикстинская мадонна”? Кто в юности, увлекаясь Гомером, Вергилием или Овидием, не воспринимал эти поэмы по-своему, не грезил об их героях во сне, не мечтал о них наяву, пока не увидел их полностью воплотившимися в знакомых уже образах фрески “Парнас” в Станца делла Сеньятура в Ватикане! Кто хоть раз, мечтая о благородном и духовном общении людей между собой, не смотрел с томительным желанием на “Диспут” или “Афинскую школу”?»
Поневоле будешь пленён таким стилевым моцартианством. Кажется, Бернарду Беренсону удалось освободить искусствоведение от тяжеловесности научной терминологии, сделать книги о живописи интересными не только для специалистов, но широкому читательскому кругу.
Известно, что Эрнест Хемингуэй в своей Нобелевской речи заметил, что если уж говорить о литературном мастерстве, то премию следовало бы присудить Карлу Сэндбергу или Бернарду Беренсону — за ясность и прозрачность их творений.
* * *
Любопытна канва брачных отношений ББ. Мэри Смит, ко времени первой встречи с Бернардом и, будучи замужем за юристом Фрэнком Костелло, была уже матерью двух дочерей. Весной 1888 года Мэри Костелло, узнав из письма подруги, что, «Бернард Беренсон — гений, с прекрасным характером, такой деликатный, такой неповторимый, такой нежный», прислала ему приглашение на обед в её доме в одном из районов Лондона. Из беседы за обедом стало ясно, что они совпадают в своих интересах к искусству художников Возрождения, и по отплытии ББ на континент, она послала ему новое издание труда Уолтера Пейтера «Ренессанс». Когда в августе 1890 года, переполненный свежими итальянскими впечатлениями, ББ вновь появился в Лондоне, он вскоре был приглашён на званый обед в семью Костелло. Мэри тщательно готовилась к встрече в надежде обсудить с ним какой-то понравившийся ей современный бестселлер.
«К моему удивлению и разочарованию — продолжает Мэри в книге воспоминаний — его реакция была негативной, “О, эта паршивая книга!”. Впоследствии он признавался, мои разговоры не отличались блеском, но моё розовое платье его впечатлило. И вопреки моим глупым и тривиальным разговорам, он должно быть почувствовал мои духовные устремления, которые были им оценены по достоинству».
Фрэнк проводил свои рабочие часы на работе, а Мэри, сопровождаемая Бернардом, стала регулярно посещать Национальную галерею Лондона, и когда в сентябре 1890 года ББ отправился в Париж, семья Костелло присоединилась к нему, оценив выдающиеся достоинства бесплатного экскурсовода по Лувру.
В течение нескольких последующих месяцев ББ, путешествуя по музеях Германии, Будапешта, Вены, отправил Мэри 80 писем с подробными описаниями картин и художественных впечатлений от увиденного. Это падало на благодатную почву, ей необходим был такой педагог, она нуждалась в подпитке своей неутолимой любви к искусству. Когда ББ вернулся в Англию и вновь встретился с Мэри, они стали интимно близки. Более того, она приняла радикальное решение — вопреки воле родителей, официально не разводясь с мужем, оставить детей на его попечение и присоединиться к Бернарду в его путешествиях и искусствоведческих штудиях. В этой «грешной» связи они прожили почти 10 лет.
Фрэнк Костелло скончался в конце 1899 года. Через год после его ухода, 27 декабря 1900 года состоялась официальная церемония бракосочетания Бернарда и Мэри Беренсон на их новой вилле вблизи Флоренции под названием И Татти. Среди гостей были мать и брат Мэри и две её дочери Рэй и Карин. Несколькими месяцами позднее из Америки приехала навестить сына его мать. Она сокрушалась, что Бернард так долго торчит в изгнании, Мэри её успокаивала. Изабелла Гарднер была в восторге, прислала из Бостона ликующую телеграмму:
«Если вы не сможете быть счастливы вместе — никто не сможет».
Огромная заслуга Мэри, что она смогла не только распознать, оценить, но и целенаправить талант Бернарда в русло плодотворном для искусства. Именно она послужила для ББ пассионарным вдохновляющим началом в создании монографий о художниках Ренессанса, три из которых были написаны до официального замужества, но когда они уже были неразлучны. Да и сама Мэри под влиянием Беренсона со временем превратилась в авторитетного искусствоведа. Семейный тандем Беренсонов, где экспертность Бернарда удачно дополнялась авантюрностью Мэри, стал настоящей находкой для коллекционеров. Есть свидетельства, что она контрабандой, после их покупки на европейских аукционах, провозила картины для коллекции Гарднер.
Правила семейного поведения Беренсонов были специфичны. Среди твёрдых, разделяемых обоими супругами принципов были тесное деловое сотрудничество, забота друг о друге, моральная поддержка партнёра в случае принятия рискованных решений (были и такие). Мэри взяла на себя практически всю заботу о быте, обустройстве жилища, включая проект перестройки дворца И Татти, приёмы гостей, культурный досуг.
Однако, нарушение заповеди супружеской верности друг другу не считалась клятвопреступлением, (особенно учитывая добрачный опыт обоих), свобода семейных отношений была фактом жизни этой семьи. Однажды, Бернард, заподозрив, что Мэри беременна не его ребёнком, отправил её в Англию сделать аборт и настоял ещё на одной семейной договоренности — не иметь совместных детей.
Донжуанскй список самого ББ, вероятно, не более обширен, чем пушкинский, (впрочем, кто знает?), но в нём несколько крупных имён.
В 1904 году к листу любовниц ББ присоединилась леди Алин Сассун. Дочь барона Густава де Ротшильда, главы парижской ветви семейства, она была замужем за Эдвардом Сассун, членом английского парламента. Леди Сассун сопровождала ББ, когда он обходил крупных парижских галерейщиков и способствовала знакомству Бернарда с успешным торговцем антиквариата, человеком еврейского происхождения, лордом Джозефом Дювином, с которым он позднее тесно сотрудничал и, оказывая ценные консультационные услуги, разбогател.
Ещё одна постоянная посетительница великосветских салонов, которую он одаривал своим вниманием — леди Сибил Каттинг, жена миллионера и дипломата Вильяма Каттинга. Мэри её особенно недолюбливала и ревновала к мужу. Через несколько лет после смерти Вильяма, леди Сибил в 1918 г. вышла замуж за общего знакомого семьи Беренсонов, с адюльтером между ББ и Сибил было покончено, однако, Мэри ожидала новая беда. Муж вскоре обзавёлся новой пассией, баронессой Габриеллой Ла Казе, о чём сообщал жене в восторженных письмах, и они, по свидетельству самой Мэри «разрушили мою вселенную».
В жизни ББ были две внесупружеские привязанности, проложившие неизгладимый душевный след в его сознании.
1. Белла да Коста Грин, женщина афро-американского происхождения, но благодаря очень светлому цвету кожи, объясняла её несколько темноватый экзотический оттенок своим португальским происхождением. «О времена! О нравы!» — уместна в этом случае сентенция Цицерона.
Как профессиональный работник библиотеки Принстонского университета она была проинтервьюирована богатейшим финансистом Джоном Морганом, искавшим управляющего для собираемой им библиотеки редких книг, рукописей и инкунабул. Морган высоко оценил её таланты и не только утвердил её в должности, но предоставил карт-бланш на покупку и формировании своего уникального собрания. Через какое-то время она стала его любовницей. Благодаря в значительной степени её деятельности, Библиотека Моргана остаётся одной из ведущих коллекций книжных редкостей в мире.
ББ встретил Грин в 1909 году, когда она уже 4 года управляла библиотекой. Об интенсивности их общения свидетельствует факт, что в архиве Беренсона сохранилось более 600 её писем. Послания к Белле не сохранились, т.к. она распорядилась сжечь свой архив. Драматическому развитию страстного влечения, помимо физической привлекательности, способствовало совпадение их гуманитарных интересов, они понимали и ценили талант, эрудицию, масштабы обогащающей образованности, взлёт с самых нижних ступеней социальной лестницы, В одном из писем ББ она признаёт, что любит обоих мужчин, Моргана и Беренсона:
«Я желала бы видеть вас обоих в одном человеке, тогда моему сознанию не пришлось бы раздваиваться».
Реалии жизни упорно сопротивлялись их намерениям. Белла не могла оставить Моргана и своё детище, библиотеку, в Нью Йорке, а ББ не решался разводиться с Мэри и покинуть Италию. И если в феврале 1910 года она писала Бернарду: «Я должна спрятать тебя в моё сердце, затворить двери, выбросить ключи — я хочу целовать тебя, пока дыхание меня не покинет и моё тело не расплавится в твоём», то в марте 1914 — на предложение ББ соединить судьбы — голос трезвого рассудка взял верх: «Если принять во внимание наши собственные интересы в плане материального благополучия и других ценностей мира, твою искреннюю любовь к людям и обществу, и мои одну или две маленькие амбиции — твоё предложение, в целом, вздор… Я, по крайней мере, откровенно признаю, что не пожертвую ради тебя своим комфортом, и, насколько я знаю тебя, ты чувствуешь то же самое, так стоит ли терять время, болтая об этом».
2. Елизавета “Ники” Мариано, уроженка Польши, была нанята семейством Беренсонов в качестве библиотекаря И Татти в 1919 году. Владея знаниями многих языков, она вначале занималась перепиской с издателями и дилерами по продаже картин. Постепенно, благодаря своим личностным и профессиональным качествам, стала неотъемлемой частью семьи Беренсонов, третьим её членом. В дотелевизионную эру значительная часть вечернего времени посвящалась чтению книг вслух. Ники читала с милым славянским акцентом, чётко произнося каждое слово французскую поэзию, русские сказки, немецкие повести, хасидские легенды на идиш, переводы с китайского и арабского. Письма ББ к близким друзьям тридцатых годов полны сообщениями об этом. Цитирую послание Клотильде Маргхиери от 16 октября 1933 года, где следует обратить внимание на выбор писательских имён: «Ники читает нам повесть Йозефа Рота (Joseph Roth) «Марш Радецкого», она значительно лучше, чем его «Иов», но все-таки уступает повести Франца Верфеля (Franz Werfel) «Марта». Между прочим, Верфель говорил мне, что «Павел среди евреев» единственная из его сожжённых и запрещённых в Германии книг». Ещё один живой отзвук гитлеровского варварства.
Между Беренсоном и Мариано росла и упрочилась взаимная привязанность, продолжавшаяся до конца его дней. Она изучила все особенности его характера и привычек: в работе, методах изучения картин, прогулках, питании, путешествиях, одежде, даже традиционного ритуала вечернего чая. С ней еврейские традиции его детства заново ожили и принимались всерьёз, например соблюдался обряд Rod Chodesh, церемония новолуния, начала лунного месяца. Для Беренсона мир природы был средоточием глубоких духовных смыслов, он считал, что к нему практика приветствия начала лунного месяца пришла из соприкосновения с миром волшебства, и что люди лишённые такого чувства подобны деревьям растущим в пустынном одиночестве. И когда однажды Ники написала ему, что мечтает встретить новолуние вместе с ним, он ответил: «Ты и есть реальный центр моей нормальной жизни и без тебя я не чувствую себя в мире с собой».
* * *
Мэри Беренсон скончалась в 1945 году в возрасте 81 год, Она и ББ были друг для друга супругами, друзьями, партнёрами, союзниками, оппонентами, объектом любви и ревности в течение 55 лет. Своему другу судье Хэнду ББ написал несколько патетически: «На смертном одре она выглядела героически прекрасной, как величественная французская надгробная статуя ХII века».
* * *
Бернард Беренсон имел множество связей с женщинами до и после женитьбы на Мэри Смит. Со временем он нашёл наиболее стабильный формат отношений с двумя женщинами: женой и возлюбленной, — делившими с ним одно жилище, который, благодаря настойчивым усилиям всех троих, их внутренней деликатности, осознанной жертвенности во имя высшей цели, удалось гармонизировать в семейный тройственный союз, плоды деятельности которого ощутимы и по сей день.
* * *
Труды ББ о Ренессансе обосновали и упрочили его положение как первоклассного эксперта в вопросах атрибутации авторства произведений живописи. Один из историков искусства, Майкл Рейнхарт пишет о концепции «личности художника», что «это был Беренсон, кто развил эту идею в качестве надёжного инструмента для организации, классификации и интерпретации серии художественных произведений». ИНДЕКСЫ Беренсона позволяют видеть, что каждый художник работает изнутри обширного круга единомышленников, — опираясь на своих учителей, мастеров, общаясь с друзьями, оказывая влияние на своих учеников — и они служат фундаментом различных школ итальянской живописи.
Беренсоны стали сотрудничать с богатейшими людьми своего времени, не жалевшими денег на собственные частные собрания. Финансисты, политики, промышленные магнаты, не обладавшие нужными для коллекционирования компетенциями, не раз и не два становились жертвами мошенников, навязавших им подделки и пустышки. Работа с четой Беренсон, напротив, была авторитетной гарантией успешных приобретений.
Упоминавшийся выше антиквар лорд Дювин дружил и консультировался с Беренсоном. Он нуждался в нём, т.к. экспертные оценки ББ по итальянской живописи были практически всегда точны, чётко сформулированы, профессионально обоснованы. Дювин же чувствовал недостаточность своих знаний именно в этой области. В итоге, получая 25% от каждой сделки за свою экспертизу, Беренсон стал богатым человеком.
Их сотрудничество продолжалось более тридцати лет, до 1937 года, когда возникла проблема атрибутации картины «Поклонение пастухов» (Adoration of the Shepherds). Дювин считал, что полотно создал Джорджоне, Беренсон настаивал на авторстве Тициана. Полемика привела к разрыву отношений. В своём разгневанном письме Дювину Ники Мариано от имени Беренсона писала: «ББ не видит никакого резона оставаться в положении консультанта лорда Дювина. Это равноценно абсолютной потере самоуважения, не говоря уже о чувстве собственного достоинства, он не желает, чтобы его держали в качестве домашнего баловня, а не общепризнанного авторитета». В настоящее время картина «Поклонение пастухов» находится в Национальной галерее искусств Вашингтона ДС, авторство признано за Джорджоне.
* * *
В 1900 году Беренсон приобрёл виллу И Татти, в Тоскане, в окрестностях Флоренции. Заложенный в ХVI веке как маленький сельский домик, он был перестроен и превращён супругами Беренсон в начале XX века в роскошный дворец и великолепный сад, центр изучения искусства Возрождения с гигантской библиотекой и впечатляющей картинной галереей. ББ был «князем» поместья почти 60 лет, вплоть до кончины. Поколения друзей, учёных и учеников проходили вдоль кипарисовой аллеи, наверх к зданию с библиотекой и галереей. В различные периоды сюда совершали паломничество выдающиеся деятели мировой культуры и политики, «все побывали тут», вот далеко не полный их перечень: Гарри Трумэн, члены шведского королевского двора, Сомерсет Моэм, Марк Твен, поэт Эзра Паунд, итальянский писатель, драматург Габриэль Д’Аннунцио, Джон Стейнбек, Эрнст Хемингуэй, Мэри Маккарти, Эдит Уортон, влиятельный журналист-международник Уолтер Липпман…
* * *
В эпоху, когда всё знающий гаджет ещё не был электронной частью ладони, Бернард Беренсон, — хрупкий статью, но мощный разумом и миссионерским предназначением, с его обескураживающим энциклопедическим объёмом информации знаток Ренессанса, — служил источником просвещённости, мудрости, открытий, озарений и был таковым как в эпистолярном, так и личном общении. По мнению мемуариста Кеннета Кларка «как собеседник он притягивал к себе словно драгоценное явление самого искусства».
В период с 1927 по 1955 годы, ББ вёл систематическую переписку и встречался в И Татти и других местах с Клотильдой Маргхиери. Ко времени знакомства ББ, в свои 62 года — всемирно признанный историк искусств, а Клотильда — тридцатью годами моложе — жена успешного адвоката и мать пятилетнего сына. Она — начинающая журналистка, освещает культурную жизнь районов Неаполитанского залива, где издавалось в то время 14 ежедневных газет. ББ оценил её способности, очарование, образованность и, видимо, вспоминая, какую благотворную роль Изабелла Гарднер сыграла в его судьбе, постепенно взял на себя в отношении Клотильды миссию духовного и интеллектуального гуру. Во многих письмах он рекомендовал ей книги для её рецензий. Например, уже упомянутого австрийского писателя Франца Верфеля в письме от 5 октября 1932 года: «Нет, моя дорогая, вы вполне можете писать о Верфеле, не касаясь деликатного вопроса о фашизме…»
В архиве ББ сохранилось порядка 1100 оригиналов их писем.
Ниже приводится ряд отрывков из этой эпистолярии.
Клотильда — ББ, 7 сентября, 1931.
«…Сегодня я закончила «Дуэль» Чехова, которую вы мне советовали прочесть. Насколько русские книги разительно отличаются от остальной литературы! Они создают мутную и гнетущую атмосферу. Мне кажется, что это общая черта всех русских повестей. Я чувствую в них состояние угнетающего беспокойства. Это нарушает внутреннюю гармонию души. Мне книга не понравилась, это просто хроника скандальной истории и переполнена ощущением безысходности…»
ББ — Клотильде, 16 сентября, 1931.
«…Вы попросили меня написать о «Дуэли» Чехова и «Очарованном страннике» Лескова. Я не берусь говорить о них конкретно, т.к. читал их давно, и осталось лишь общее впечатление, не вспоминаются ни детали, ни даже сюжет. Такова история с большинством давно прошедших через мои руки книг. Я могу высказать свои суждения только о свеже прочитанном, да и то человеку, с которым мы предприняли это совместно. Насколько мне вспоминается, впечатление об этих повестях было столь приятное, что я жажду вновь ознакомиться с ними, если только найдётся время. Мне очень близок русский дух, чувствую себя в нём, как в своём доме, он мне настолько инстинктивно и благоприобретённо симпатичен, что трудно поверить в твёрдое неприятие вами этих двух историй. Может быть это случилось из-за вашей плохой осведомленности? Если бы вы столкнулись с чем-то сугубо экзотическим, то вы подсознательно всё-таки были открыты для более адекватной оценки, но если вы плохо знакомы с предметом повествования, то это принимает форму несовершенства и даже бесформенности.
Не думали ли вы о том, что первое впечатление не более чем проекция вашего прошлого жизненного опыта на текущий предмет? Открытие новых фактов и глубокое изучение их требует смирения, терпения, решимости, все они — слуги разума. Культура — в моём понимании этого слова — покоится на фундаменте насыщения, углубления, обогащения духовных ценностей. В одиночку вряд ли возможно охватить все стороны явления, но навязывание своих вкусовых предпочтений, противостоящих достигнутому уровню знаний лишь противостоит культуре, разрушает её».
ББ — Клотильде, 19 сентября,1931
«…Я хочу рассказать вам о двух новеллах Тургенева Бретер и Клара Милич, прочитанные нами по-английски. Вторая описывает феномен одержимости, первая — дикий характер. Она очень хороша, но излишне литературна, что типично для современной прозы. Русские берутся отражать противоречивость человеческих нравов, неожиданность их поступков, что отличает их от предсказуемого поведения героев Клейста, Стендаля или типажей Мольера или Мопассана. Большинство наших западных писателей сверхупрощают своих героев.
Я хочу, я жажду так много всего, и это желание само по себе есть то, что владеет моим сознанием».
ББ — Клотильде, 5 октября, 1932
«…Теперь, моя дорогая, очень важная вещь должна быть усвоена вами, также как и мной. Если вы хотите черпать из запасов моих знаний, то нужно бывать почаще в И Татти. Их волны поплывут к вам, для чего достаточно одного вашего прикосновения. И дело не только в том, что в устных беседах я более ярок, чем в письмах, намного более выразителен! Дело в том, что у меня нет времени, чтобы в письмах высказать всё ярко и точно, в тех деталях, которые они того заслуживают. И мои мысли есть результат не высшего разума, или вдохновения от сверхъестественного провидчества, но пятидесяти лет размышлений и, связанных с ними штудий. Это всё в вашем распоряжении, и я сделаю всё от меня зависящее, чтобы не гневаться, если вы предпочтёте этим пренебречь…»
ББ — Клотильде,7 февраля, 1933
«…Я жду вашей оценки повести Йозефа Рота «Йов». Шлите рецензию прямо в журнал. (литературно-художественный журнал «Пегас», с которым сотрудничала Маргхиери — МА). Это солидное издание, так почему бы вам не принять вызов — взяться за эссе под названием, скажем, «Критерии Бернарда Беренсона в его Живописцах итальянского Возрождения? Не исключено, что статья может оказаться интересной и должна быть вполне «объективной». Всё же я не уверен, хватит ли у меня хладнокровия сказать, как, по слухам, Людовик ХIV сказал Расину “Я похвалил бы тебя больше, если бы ты хвалил меня меньше”…»
ББ знал себе цену.
* * *
В числе итогов жизни и деятельности Бернарда Беренсона, выделяются три самые значительные.
- Музей Изабеллы Стюарт Гарднер в Бостоне, США. Бернард Беренсон своими талантами и неустанными творческими и предпринимательскими усилиями способствовал собранию первоклассной коллекции картин и других художественных сокровищ для него. Да и сама история отношений Изабеллы Гарднер и Беренсона служит символом и знаковым явлением благородного филантропического подвига во имя торжества искусства.
- Вилла И Татти с картинной галереей, обширной библиотекой в пятьдесят тысяч томов, порядка трёхсот тысяч фотографий репродукций завещана им своей alma mater, Гарвардскому университету. В 1924 году Белла Грин, узнав о намерении ББ завещать виллу Гарварду, восторженно комментировала его решение: «… никаких лекционных аудиторий, чистая атмосфера искусства в подлинном смысле слова, такое погружение в неё даст больше чем учёба во всех университетах вместе взятых…» Сейчас это учреждение носит название Центр Гарвардского университета по изучению итальянского Ренессанса. В нём молодые искусствоведы могут работать и учиться, безвозмездно, пользуясь её бесценным достоянием.
- Живописцы итальянского Возрождения — труд Бернарда Беренсона, служащий пособием по этому предмету для многих поколений студентов и любителей живописи. Книгу можно найти и сейчас, в издании 2006 года, т.е. более 100 лет спустя после публикации первого очерка из серии о художниках.
* * *
Бернард Беренсон скончался 6 октября 1959 года в возрасте 94 лет и похоронен на территории И Татти.
* * *
До сих пор в этой статье не упоминалась возрастная хронология религиозной принадлежности Бернарда Беренсона.
Тенденция конформизма чётко прослеживается через всю судьбу Бернарда Беренсона. Была ли она мотивирована, были ли к тому предпосылки, оправдания?
Коллизия жизни ББ такова, что он дважды прошёл через обряд смены вероисповедания.
В стенах Гарварда 19-летний еврейский юноша, вращаясь в кругу сплошь христианского студенчества, остро ощущал свою «беловоронность». В новой для того времени научной дисциплине «история искусств» менторы этого направления Чарльз Нортон и другие профессора скептически относились к практике привлечения к её изучению свежего поколения эмигрантов. Он «более амбициозен, чем талантлив» (more ambitions than abilities) — так Нортон, однажды, высказался о ББ. В условиях реальной религиозной предубеждённости и ксенофобии, перспективы неофициального запрета на профессию для иноверцев, идея «бесшовного» растворения в одной из деноминаций титульной религии — христианстве — представилась ему убедительным аргументом для движения к ассимиляции. Осенью 1885 года, на втором году обучения в университете, он был крещён в епископальной церкви Святой Троицы в Бостоне.
Второй раунд смены веры, среди различных деноминаций христианства, уже более эмоционально осмысленный, относится к периоду его сближения с Мэри Смит, будущей Беренсон. В 1891 году он перешёл в католицизм, в жестоких словах отрекаясь от веры отцов. В патетическом письме к Мэри Костелло он несколько сумбурно излагает свои мотивы:
«До чего, бывало, я ненавидел себя за то, что был одним из тех, кого, как Данте описывал, “Небеса отрицают и Ад презирает”…как я счастлив занять определённую позицию, отказаться от надуманных свобод… Я страдаю от вечных вопросов к самому себе, от претензий, что я могу познать всю Вселенную… Моя благословенная Италия теперь ещё более божественна. Я не могу передать вам до какой степени это состояние гармонии делает меня воистину католиком».
Раздвоенность религиозного сознания ББ отражена в его раннем рассказе «Смерть Израиля Коппеля» (The Death of Israel Koppel). В нём много символики, проекций его личной судьбы. Молодой еврейский юноша после четырёхлетнего обучения в гуманитарном университете возвращается к родителям в литовскую деревню. Местечковые односельчане не принимают и презирают его. Находясь в комнате с любящей мамой, он внезапно впадает в кому, она решает, что он умер. Смерть засвидетельствована местным медиком и, согласно еврейским законам, он должен быть немедленно похоронен. Отец исполняет предписание веры, и обряд погребения совершается без задержек. Вслед за этим рассказ описывает смену сцен-кадров между метаниями отца с ужасными мыслями, что сын похоронен живым и сына, пробудившегося в гробу. Фамилия юноши не случайна и в переводе с немецкого означает закрытый кабинет. Таким образом, в рассказе несколько символических закрытых кабинетов: литовский еврей вписан в немецкую фамилию; он же получает знания в условиях нееврейского образования; наконец, его возвращение в еврейскую среду оборачивается погребением живого человека.
Следует также отметить его обзор «Современная еврейская литература», опубликованную в 1888 году в одном из периодических бостонских изданий «Андовер ревью» В нём он с симпатией отмечал реалистические, романтические и даже сугубо национальные тренды прозы на идиш. С тёплой ностальгией он описывал, как «каждая картина, образ, сказание, ветхозаветная проповедь запечатлевается в сознании еврейского ребёнка…»
В связи с рассмотрением этнической стороны жизни ББ, интересна история передачи им в дар Гарвардскому университету виллы И Татти. Вначале ректорат Гарварда отнесся негативно к желанию ББ завещать виллу университету, однако, он твёрдо решил претворить в жизнь свой план как в знак благодарности своей алма матер, так и филантропическую акцию (а ла Гарднер) для обучения истории искусств будущих культурологов. Белла Грин настойчиво рекомендовала к осуществлению этого проекта привлечь Пола Сакса, профессора департамента истории искусств. Выбор его для помощи в выполнении этой задачи не случаен. Пол Сакс (из семьи богатейших банкиров Голдман — Сакс) был первым евреем, принятым в этот департамент только в 1914 году, т.е. десятилетия спустя после организации кафедры в Гарварде. В 1926 году Сакс посетил И Татти, детально ознакомился с его экспонатами и обсудил с ББ, процедуру оформления виллы в качестве постоянного итальянского филиала кафедры истории искусств Гарварда. Понадобилось ещё много заполненных юридической казуистикой лет, прежде чем дар был законным образом оформлен. ББ и Пол Сакс состояли в многолетней дружеской переписке.
В одной из информаций ВИКИ сказано: «В атмосфере фашистского и затем смертельного нацистского преследования Беренсон оставался в Италии на протяжении всей войны и каким-то образом пережил Холокост». Эти сведения нуждаются в уточнении по части «каким-то образом пережил». Документальные свидетельства позволяют это сделать. С началом масштабной войны в Европе католическое крещение еврея Беренсона выглядело мало убедительным а приплюсованное к его антифашистским взглядам и просто опасным. 2 дня спустя после бомбёжки Японией Пёрл-Харбора и официальным объявлением Италией войны с США, в газете Вита Итальяна появилась статья с обвинением, что «центр Беренсона — мошенничество, прикрывающее его роль политического агента, и он заслуживает отправления в концлагерь». Почитавший заслуги ББ, зять Муссолини Галеаццо Чиано, министр иностранных дел, позднее казнённый, послал телеграмму в полицию Флоренции оставить его в покое. Это помогло, т.к. полиция была готова действовать.
Главная заслуга в спасении жизни и коллекции Беренсона принадлежит Ники Мариано и маркизу Филиппо Серлупи (Filippo Serlupi Crescenzi), юристу, коллекционеру, и, что не менее важно, послу крошечной республики Сан-Марино в Ватикане, пользовавшемуся дипломатической неприкосновенностью. Как только нависла угроза оккупации Италии германскими войсками, решительная в своих действиях Ники обратилась к другу семьи послу Сан-Марино за советом, и тот пригласил ББ и Мариано жить в его замке Ла Фонтанелле, вблизи Болоньи. Прикованную к постели больную Мэри и служащих виллы в известность не поставили, разглашение секрета ставил успех операции спасения под угрозу. Позднее в своём дневнике ББ записал, что будь обнаружен, он «был бы выслан в Люблин, если только сначала не убит». Вместо намечавшихся нескольких месяцев, Ники и ББ прожили в Ла Фонтанелле целый год.
Эпикуреец, не изменявший своему стилю, ББ в письме Клотильде Маргхиери от 4 октября 1944 года писал
«…Ники и я жили целый год с семейством Серлупи в полном комфорте, почти роскоши. Мы наслаждались климатом Ривьеры, имели возможность принимать ежедневный душ, работало центральное отопление, всегда было обилие вкусной пищи. Мы совершали долгие прогулки, а семья Серлупи и её мать баронесса Риттер, француженка, составляли прекрасную компанию. Он любит читать вслух, делает это замечательно и познакомил меня с произведениями современных итальянских драматургов, поэтов и новеллистов, фамилии которых мне мало знакомы. Здесь хорошая, библиотека французской литературы, и мы привезли с собой несколько сотен собственных книг. Ники и я читаем вслух английских и немецких авторов, а баронесса — французских. Ники прочла всего Шекспира и Мильтона, много позднейшей английской поэзии, а также Шиллера и Гёте. Я неспешно пишу понемногу каждый день, что-то вроде дневника, который позднее намереваюсь под названием «Сплетни и Реалии» (Rumors and Reflections) опубликовать…»
* * *
Именно в то время, когда Бернард Беренсон, спасая свою жизнь, любовался красотами Итальянской Ривьеры, мой отец Борис Авербух в январе 1944 года погиб под Кировоградом, Украина.
Разные судьбы!
* * *
Жизнь Бернарда Беренсона служит ещё одним ярким примером конфликта вер, иудейской и христианской, рассматриваемого на фоне конкретного времени и места. Не приходится отрицать, что не будь перехода Беренсона в христианство, многие достижения культуры, в которой несомненны его заслуги: музей Изабеллы Гарднер, Гарвардский центр по изучению Итальянского Ренессанса И Татти, уникальная монография о живописцах Возрождения, колоссальный эпистолярный архив — либо не были бы осуществлены, либо имели другой масштаб и форму. Да и сама его жизнь могла оборваться не на вилле И Татти, а как у шести миллионов его единоплеменников в пламени Холокоста.
* * *
В заключение, два риторических вопроса.
Почему, наряду с биографиями Сары Бернар, Франца Кафки, Давида Бен-Гуриона, Леона Блюма, Бенджамена Дизраэли, Альберта Эйнштейна, Юлиуса Роберта Оппенгеймера, Стивена Спилберга и др. — биография Бернарда Беренсона опубликована издательством Йельского университета в серии «Еврейские жизни»?
Следует ли нам отказываться от наследия и заслуг евреев, отрёкшихся от веры своих еврейских предков: Генриха Гейне, Марселя Пруста, Андре Моруа, Людвига Берне, Бернарда Беренсона, Осипа Мандельштама, Бориса Пастернака, Иосифа Бродского, Александра Галича, Валентина Гафта, Константина Райкина, Людмилы Улицкой…?
Литература
- Бернард Бернсон «Живописцы итальянского Возрождения» Изд-во Искусство, Москва, 1965
- «Looking at pictures with Bernard Berenson» («Глядя на картины с Бернардом Беренсоном»), Harry N. Abrams, Inc. Publishers, New York, 1974
- Rachel Cohen «Bernard Berenson, A life in the Picture Trade» (Рахиль Коган «Бернард Беренсон, жизнь эксперта по продаже картин»), Yale University Press, New Haven and London, 1992
- «A Matter of Passion, Letters of Bernard Berenson and Clotilde Marghieri», («Сущность страсти, переписка между Бернардом Беренсоном и Клотильдой Маргхиери»), University of California Press, Berkeley, 1989
