Находясь между жизнью и смертью, спасаясь от гнева Шауля, Давид ведет себя в высшей степени благородно. Даже службу плиштим трудно ему поставить в вину (очень позаботился повествователь): во-первых, бежать ему некуда, а во-вторых, служа своему покровителю грабежом, он обманывал его, утверждая, что убивает и разоряет своих соплеменников, хотя убивал и грабил чужих.

Михаил Ковсан

ТРИ ЦАРЯ

Давид
Научная реконструкция
(продолжение. Начало в №1/2021 и сл.)

4

Царь

Пришли все старейшины Израиля к Давиду в Хеврон, Давид пред Господом с ними заключил в Хевроне союз,
помазали они Давида царём над Израилем по слову Господа через Шмуэля

(Повести лет 1 11:3).

До царей в Израиле были судьи, которые поднимались и поднимали народ в минуты опасности. Судьи вожди, объединявшие группу колен на борьбу с врагами, недостатка в которых народ Израиля не испытывал. Судьи возникали на малый исторический миг и, сверкнув, прогремев, прославившись подвигами, в небытие уходили. Хороша ли такая форма правления, или не очень, об этом не говорится. Зато сказано о царях, пришедшим судьям на смену. Царь — уступка. Идеал — теократия. Всё от Бога: мораль, закон, человек, мироздание. Слышать Господа, с Господом говорить, Господа славить — величайшая из наград.
Давида.

Господь — свет и спасенье мое,
кого мне бояться?
Господь — твердыня жизни моей,
кого мне страшиться?

Приблизились злодеи ко мне
пожрать мою плоть,
враги мои, вороги,
они споткнулись, упали.

Станом обложат меня —
сердце мое не боится,
поднимется война на меня —
всё равно уповаю.

Одно у Господа я просил,
это буду просить:
в доме Господа быть
все дни моей жизни,
красоту Господа видеть
и в Храм Его приходить.

В шалаше спрячет Он
в день беды,
в тени шатра Он укроет,
на утёс поднимет меня.

А ныне голову поднимет мою
над врагами вокруг,
жертвы трубления в Его шатре принесу,
Господа воспою и восславлю.

Господь, услышь! Мой голос зовет,
сжалься надо мной и ответь.

С Тобой говорило сердце мое.
— Ищите Мой лик.
— Господи, лик Твой буду искать.

Не скрой лик от меня,
в гневе раба Своего не отринь:
был помощью мне,
не оставь, не покинь, Боже спасения моего.

Оставили мать и отец,
Господь подберет.

Дороге Своей, Господь, научи,
прямым путём уведи
от врагов
(Восхваления 27, 26:1-11).

 

4.1. «И в смерти не разлучились!»

Давид возвращается, поразив Амалека, и на третий день появляется человек из стана Шауля со знаками траура: в разорванной одежде, с прахом на голове. Пав перед Давидом на землю и распростершись, он рассказал, что видел Шауля, которого настигли колесницы и всадники, Шауля, опирающегося на копье (!), который просил этого человека из племени Амалек: «Встань надо мной и убей, меня дрожь охватила,// а душа еще пока что во мне» (Шмуэль 2 1:9). Так копьё и Амалек — важнейшие герои повествования — вновь появляются, теперь в сцене гибели Шауля, рассказанной вестником смерти.

Но несколько стихов назад в конце книги Шмуэль 1 повествователь без всяких гонцов, без всяких посредников сообщил, что оруженосец не смог по просьбе Шауля убить его, и тот сам пал на меч, а вслед за ним пал на меч и оруженосец. Повествователь контрастно сталкивает две версии смерти Шауля — противопоставить Амалека, олицетворение абсолютного зла, благородному оруженосцу, чтобы еще раз объяснить решение Господа отрешить от царства Шауля за грех с Амалеком, отношение к которому — испытание, которое Давид выдерживает опять.

Убивший Шауля приносит Давиду венец и браслет, снятые с головы и руки. В знак горя и траура Давид и люди его разрывают одежды. Давид подзывает слугу и велит убить убийцу Шауля, ведь его собственные уста свидетельствовали: «Я убил помазанника Господня» (там же 16).

В этом же сражении погибает Ионатан. Так, сыграв свои роли в судьбе главного персонажа, погибнув, из повествования отец с сыном ушли — чтобы посмертно вернуться. Ушла любовь, бывшая сильней жажды власти, и ушла любовь-ненависть, одна из самых трагичных в ТАНАХе.

И оплакал Давид красу Израиля, оплакал Шауля и Ионатана.
От крови убитых, от тука воинов лук Иеѓонатана не отступал!
Меч Шауля пустым не возвращался!

Шауль и Иеѓонатан при жизни любимые и прекрасные и в смерти не разлучились!
Быстрее орлов, львов были сильнее!

Дочери Израиля, о Шауле рыдайте,
не он ли одевал вас в красную шерсть расписную, украшения золотые на ваши наряды не возлагал?

Как пали воины в битве!
Иеѓонатан — на горах убитых!

О тебе, брат мой Иеѓонатан, я горюю! Для меня был ты прекрасен!
Любовь твоя мне женской любви чудесней была!

Как воины пали!

Пропало оружие! (там же 22-27)

4.2. Хеврон

По слову Господа с двумя жёнами и людьми своими идет Давид в город Иеѓуды Хеврон, город праотцев, где «мужи Иеѓуды», помазали его «царём над домом Иеѓуды» (Шмуэль 2 2:4). Давид становится царём самого большого колена Израиля.

Тем временем Авнер сын Нера, военачальник Шауля, воцаряет Иш Бошета (презрительная кличка: человек стыда, позора; Иевосфей), сына Шауля, над остальными коленами. Два года он царствовал, два года снова два царя были в Израиле. «Была долгая война между домом Шауля и домом Давида, // Давид становился сильней, становился слабей дом Шауля» (там же 3:1).

Находясь между жизнью и смертью, спасаясь от гнева Шауля, Давид ведет себя в высшей степени благородно. Даже службу плиштим трудно ему поставить в вину (очень позаботился повествователь): во-первых, бежать ему некуда, а во-вторых, служа своему покровителю грабежом, он обманывал его, утверждая, что убивает и разоряет своих соплеменников, хотя убивал и грабил чужих. Но теперь Давид — царь, хотя царствует над одною Иеѓудой, в Хевроне, и вести ему теперь себя приходится только по-царски.

В Хевроне у Давида появляются новые жёны (царский статус обязывает), и рождаются сыновья, одним из них суждено сыграть заметную роль в жизни отца, другим — остаться в безвестности. Число жён и их родословие — важный показатель престижа царя и знак, указующий вектор политики. Прежние жёны — из прежней жизни, не царской. Теперь — дело иное. Мааха — дочь Талмая (Фалмай), царя Гешура (Гессур), от нее сын Авшалом. А Шломо еще не родился: наследник должен родиться в Иерушалаиме, новой столице, там и тогда, где и когда Давид станет полноправным царём, всего Израиля повелителем.

А пока… Пока война между домом Шауля, в котором усилилось влияние Авнера и зреет раскол, и домом Давида, в котором пока еще малы сыновья и о наследстве не думают. Авнер, набравший силу и забирающий власть, входит к наложнице Шауля, что вызывает возмущенье Иш Бошета, ведь это знак: Авнер хочет узурпировать власть, отняв ее у него, сына-наследника. Авнер предлагает Давиду союз, на который тот соглашается, выставив условием вернуть ему Михаль дочь Шауля. Союз с Авнером?! Разделяй и властвуй! Давид посылает посланцев к Иш Бошету сказать: «Отдай мою жену мне, Михаль, которую приобрел я за сто крайних плотей плиштим» (там же 14). И взял Иш Бошет ее от мужа, который идет, плача, за ней.

Авнер, на сторону Давида переметнувшись, называет того рабом Господа (там же 18), именем, которым впервые был назван Моше (В пустыне, Числа 12:7), а затем и преемник его Иеѓошуа (Иеѓошуа, Книга Иисуса Навина 24:29). Появившись перед Давидом, Авнер предлагает услуги: «Поднимусь, пойду, соберу весь Израиль царю, моему господину, заключат с тобою союз, по желанию души своей царствовать будешь» (Шмуэль 2 3:21). Давид отпускает с миром Авнера. Тот, безусловно, силен, способен на многое. Но предавший раз…

Тем временем из набега с добычей возвратились рабы Давида с Иоавом во главе. Узнав, что Авнер приходил и Давид его отпустил, он упрекает: «Ты Авнера сына Нера ведь знаешь, провести тебя приходил, // твои входы-входы выведать, всё, что делаешь, вызнать» (там же 25). Давид Авнера знает не хуже Иоава. Зачем же его отпустил?

Здесь повествователь вслед за любимым героем, лукавящим перед Иоавом простодушным, лукавит перед простодушным читателем. Понимающий — тот, понятное дело, поймет. Простодушный? Своим простодушием пусть и утешится.

Давид — дело царское — «не знает», что Иоав, уйдя от него, шлет за Авнером посланцев, а когда тот в Хеврон возвратился, бьет его в живот, вероятно, копьём, отомстив за кровь брата своего Асаѓэля (Асаил, там же 27), которого ударом копья в живот Авнер убивает (там же 2:23).

Узнав о гибели Авнера, Давид говорит: «Чист я и царство мое навеки пред Господом// от крови Авнера сына Нера» (там же 3:28). Иоаву и народу всему Давид-царь велит разорвать одежды, вретищем препоясаться, Авнера оплакать, Он и сам идет за похоронными носилками, плачет, а с ним весь народ на могиле Авнера, клянется, что целый день до захода солнца есть хлеба не будет, т.е. на потребу народа истинно по-царски лицедействует лицемерно.

Знал весь народ, хорошо в его глазах это было,
как было в его глазах хорошо всё, что царь совершал.

Узнал в тот день весь народ, весь Израиль:
то, что Авнера сына Нера убили, было не от царя (там же 36-37).

Кровь Авнера, по слову царя, не павшая на него, открыла Давиду дорогу к царствованию над всем Израилем. Иш Бошет? «Когда сын Шауля услышал, что в Хевроне умер Авнер, руки его ослабели» (там же 4:1), ведь цари вместе с царством теряют и жизнь. Притворившись продавцами пшеницы, два брата в дом Иш Бошета проникают, убив его, голову отсекли, принесли Давиду в Хеврон и сказали: «Вот, голова Иш Бошета сына Шауля, врага твоего, душу твою искавшего,// дал сегодня Господь моему господину отмщение Шаулю и потомству его» (там же 8).

Напомнив о том, что он сделал с известившим его о смерти Шауля, «почитавшим себя благовествующим», приказывает Давид убить убийц Иш Бошета, «злодеев, мужа-праведника убивших в доме его, на ложе его», а голову Иш Бошета в могиле Авнера в Хевроне похоронить (там же 10-12).

Вопрос: неужели для головы не нашлось особого места? Вопрос: зачем Давид Иш Бошета и Авнера так странно соединяет? Кто они? Враги? Не враги? Как это часто бывает, Давид ставит вопросы, на которые повествователь отвечать не желает. Понимающий, тот, понятно, на вопросы ответит? Если захочет. Если осмелится?

Казалось бы, всё. С домом Шауля покончено. И крови никого из рода Шауля на его руках нет. Клятву свою Давид не нарушил. И никто более на царство не посягает. Более того, гибель Авнера и гибель Иш Бошета славу справедливого царя Давида лишь укрепляют, равно как и то, что жена Давида — дочь Шауля Михаль. Более ничто не мешает упрочению славы Давида, любви народа к царю, воплощающему справедливость. Будущее безоблачно.

Но! Повествователь интригу убить не спешит. Мимоходом, между прочим, перед рассказом о гибели Иш Бошета он замечает, что жив сын Ионатана, которому «было пять лет, когда пришла весть из Изреэля [Изреельская долина] о Шауле и Иеѓонатане, няня подняла его, побежала, торопясь, бежала — он упал, охромел, имя его Мефивошет» (там же 4). Таким образом, род Шауля из жизни Давида, из повествования о Давиде-царе не исчезает.

А завершается рассказ о Давиде, царствовавшем в Хевроне, триумфом, эпилогом, который одновременно — пролог его будущей славы.

Все колена Израиля пришли к Давиду в Хеврон,
говорили они, сказав: «Мы твоя кость и плоть!

Даже вчера и третьего дня, когда царь Шауль был над нами, ты Израиль выводил и приводил,
тебе сказал Господь: Ты будешь пасти народ Мой Израиль, ты над Израилем будешь правителем».

Пришли все старейшины Израиля к Давиду в Хеврон, царь Давид пред Господом с ними заключил в Хевроне союз,
помазали они Давида царём над Израилем.

Тридцать лет было Давиду при воцарении,
сорок лет царствовал.

В Хевроне царствовал над Иеѓудой семь лет и шесть месяцев,
в Иерушалаиме царствовал тридцать три года над всем Израилем и Иеѓудой (там же 5:1-5).

4.3. Иерушалаим

Понял Давид, что Господь утвердил его царём над Израилем,
ради Своего народа Израиля высоко царство его возвысил.
По всем странам пошло имя Давида,
на все народы навел Господь страх

(Повести лет 1 14:2,17).

Хеврон — незримая связь с праотцами, Хеврон — продолженье традиции. Шмуэль-пророк был последним судьёй Израиля. Шауль — первым, но неудачным царём. Давид — царь нового времени. Давид — царь-устроитель Израиля. Новому царю, царю идеальному — новая столица, не только новая, но — идеальная, столица на скрещенье важнейших путей с севера на юг и с востока на запад, столица, объединяющая колена Израиля, такая, о которой поэт Давид скажет:

Песнь ступеней Давида.
Веселился, когда мне сказали:
«В дом Господень пойдем».

Ноги наши стояли
в твоих воротах, Иерушалаим.

Иерушалаим построенный —
как город, соединившийся воедино.

Куда поднимались колена,
Божьи колена, свидетельство Израилю,
имя Господа благодарить.
Там сидели на престолах суда,
престолах дома Давида.

Мир просите Иерушалаиму!
Будут спокойны любящие тебя!
Будет мир в твоих укреплениях,
покой — во дворцах!

Ради братьев и ближних моих
скажу: «Мир тебе!»

Ради дома Господа Бога
буду просить тебе благо!

(Восхваления 122, 121)

Эта глава Восхвалений рисует идеальный Иерушалаим, город всего Израиля, город правосудия дома Давида (суд — дело царское), куда три раза в год, веселясь, в паломнические праздники (Песах, Шавуот и Сукот) восходят все колена Израиля. Когда паломники покидают Иерушалаим, они его благословляют, а жители Иерушалаима благословляют паломников.

Но это — лишь будет. Чтобы поэт Давид воспел Иерушалаим построенный, соединившийся воедино, царь Давид должен город, принадлежащий народности иевуси (иевусеи), город, который слепые и хромые от вторжения охраняют, этот город Давид должен завоевать. Кто эти слепые, кто эти хромые, можно лишь предполагать. Может, жители Иевуса издевательски хотели сказать, что даже слепые и хромые способны защитить город, замечательно укрепленный? Или, что все, даже слепые и хромые, будут его защищать? Возможно, речь идет о статуях местных божков, которым иевуси вверили свою безопасность.

На физической карте Израиля начала царствования Давида Иерушалаим не значился. На духовной — неопределенно маячило место, которое изберет для жертвоприношений Господь: «Ешь пред Господом Богом на месте, которое Он изберет поместить там имя Свое, десятину твоего хлеба, вина и масла и первенцев быков и овец,// чтобы ты научился страшиться Господа Бога все дни» (Слова 14:23).

После смерти Шауля Давид царствовал в Хевроне, постепенно укрепляя влияние в еще не совсем своем царстве, карта которого пестрела анклавами чужеземцев. Большая часть страны еврейская, однако, не вся, тут и там — поселения прежних ее обитателей, среди них иевуси, владеющие городом Иевусом. Иевус и окрестности по жребию был разделен между коленами Иеѓуды и Биньямина, сам город, населенный иевуси, достался Биньямину, колену, коренных жителей изгнать не сумевшему (Судьи 1:21). У Иевуса большое стратегическое значение, потому важнейшая задача укрепляющегося на царстве Давида — его завоевать, о чем подробно повествуется в пятой главе второй книги Шмуэль.

Город действительно замечательно укреплен. Иевус неприступен. Но осаждающие проникают в него по тоннелю, по которому город снабжался водой. Этот тоннель был обнаружен археологами, по нему вода поступала в город из источника Гихон в долине Кидрон, к юго-востоку от Иерушалаима.

Слепые и хромые не помогли, от воинов Давида, проникших по тоннелю, город они не спасли. В Повестях лет (1 11:6) переданы слова Давида, сказавшего, что первый, поразивший иевуси, будет главой города. Им стал Иоав, человек, которого Давид ненавидел, но от которого избавиться не мог всю свою жизнь, завещав это выполнить сыну-наследнику.

Евреи, захватив город и крепость Сион (в оригинале: Цион, этимология неясна), получили в наследие слово, ставшее синонимом названия города и всей страны. Крепость находилась на юго-восточном холме, и после прихода евреев получила название город Давида. Царь начал строительство, чтобы в будущем город стал «цельностью красоты» (Восхваления 50, 49:2). Одной из отправных точек строительства стал Мило, район, удаленный от основной части города. Относительно значения топонима существует ряд предположений, наиболее вероятным представляется относящее его к корню со значением «наполнять», согласно чему этот район (или здание) возводился на месте, специально наполненном землей и камнями. Такой способ строительства характерен для Иерушалаима. Так, холм, на котором был выстроен Второй храм, от которого до сего дня сохранилась западная подпорная стена («стена плача»), тоже был насыпным.

«Всё больше и больше возвеличивался Давид,// был с ним Господь Бог Всемогущий» (Шмуэль 2 5:10).

Давид строит царский дворец и воюет с заклятыми врагами Израиля. Сражение с плиштим происходит в долине Рефаим, между Иерушалаимом и Бейт Лехемом, где, вероятно, находились поля жителей столичного города, а нынче район столицы Израиля.

Хирам, царь Цора (Тир) посылает Давиду кедровые деревья (ливанский кедр — высокое и крепкое дерево, символ мощи), столяров и каменщиков для стен, и «они дом Давиду построили» (там же 11). Цор — древнейший город-государство, упоминавшийся в египетских документах конца 19 в. до н.э. Находился на ливанском побережье Средиземного моря к югу от современного Бейрута, около двадцати километров северней современной границы Израиля и Ливана. Греки называли его Финикией. Славился своими мореплавателями, купцами, ремесленниками. Имел колонии в различных местах Средиземного моря. Поэтому скупое сообщение о кедре и ремесленниках на самом деле означает международное признание Израиля и Давида. Не случайно, вслед за этим сообщением говорится: «Понял Давид, что Господь утвердил его царём над Израилем, // ради Своего народа Израиля царство его возвысил» (там же 12).

Утвердил? Возвысил? Перейдя из Хеврона в Иерушалаим, берет Давид еще наложниц и жён, у него рождаются дети, среди которых наследник Шломо.

Плиштим, услышав, что «помазали Давида царём над Израилем» (там же 17), на него нападают. Дважды нападают плиштим на Давида, дважды он Господа вопрошает, дважды его действиями Всевышний руководит, дважды Давид побеждает, защищая Иерушалаим.

4.4. Ковчег

В пустыне Всевышний велит Моше сделать ковчег свидетельства (завета) и положить в него скрижали с десятью заповедями. С тех пор святыня сопровождает евреев и в скитаниях по пустыне, и при переходе Ярдена, когда Израиль, выполняя волю Господа, входит в землю, народу Израиля обетованную. Был ковчег и в плену — у плиштим, немало горя принес его захватившим, пока не догадались избавиться — отправив евреям.

Отныне же место ковчегу в столице, и Давид со всем народом своим, с тридцатью тысячами «избранных из Израиля», идет в Кирьят Иеарим — перенести «оттуда Божий ковчег» (Шмуэль 2 6:1-2).

На новую повозку установив ковчег, повезли. «Давид и весь дом Израиля» (там же 5) на музыкальных инструментах играют. Вдруг по дороге тряхнули быки, Уза, один из двух, ведших повозку, протянул руку к ковчегу — поддержать его. Возгорелся гнев Господа — поразил Узу, у ковчега он умер. «Устрашился в тот день Давид Господа// и сказал: «Как ковчег Господа ко мне доберется?» (там же 9)

«К дому Овед-Эдома из Гата» (!) Давид ковчег повернул (там же 10). Три месяца ковчег Господа находится там, и Господь благословил хозяина и весь его дом. И вновь Давид решается перенести ковчег в город Давида. Теперь не везут его, а несут. Пройдут несущие шесть шагов — жертву приносят, а сам Давид танцует изо всех сил перед ковчегом, и — слышны возгласы и звуки шофара (рог, который употреблялся и употребляется сегодня исключительно в ритуальных целях для трубления).

Принесли ковчег Господа, на месте, в шатре, разбитом Давидом, установили,
вознес Давид Господу всесожжения и жертвы мира.

Завершил Давид возносить всесожжения и жертвы мира,
благословил народ именем Всемогущего Господа (там же 17-18).

Вернулся Давид в свой дом — его благословить. А Михаль дочь Шауля смотрела в окно — Давида видела пляшущим и «его в своем сердце презрела». Вернулся Давид — вышла навстречу, сказала: «Как сегодня почтен был царь Израиля, перед служанками рабов своих ныне себя обнажавший, как один из пустых оголялся он, обнажался» (там же 16,20).

Сказал Давид Михаль: «Пред Господом, который предпочел меня отцу твоему, всему его дому, поставив меня правителем народа Господня, Израиля,
пред Господом буду я веселиться.

Больше этого унижу себя, ничтожным в глазах своих буду,
и перед служанками, о которых сказала ты, я возвеличусь».

У Михаль дочери Шауля не было детей
до дня ее смерти (там же 21-23).

Возможно, именно в тот день Давид-поэт обратился к Всевышнему:

Восхваляйте Бога!
Благодарите Господа, ибо Он благ,
верность Его навеки!

Кто о могуществе Господа молвит,
восхваление Ему возгласит?!

Счастливы берегущие справедливость,
совершающий праведное ежечасно.

Помни меня, Господь, к Своему народу благоволя,
вспомни Своим спасением.

Увидеть благо избранников,
веселиться Твоего народа веселием,
восхваляться
с уделом Твоим

(Восхваления 106, 105:1-5).

4.5. Царские будни

Обосновался Давид в новой столице. Начались царские будни.

Царствуя в Иерушалаиме, который Давид превратил в центр мощного единого государства с чиновничьим аппаратом, с войском, с охраной границ, царь целенаправленно ведет победоносные войны с соседями, цель которых не только избавить Израиль от набегов, но и овладеть землями, Израилю обетованными Господом. Наиболее частыми были войны с плиштим, и, в конце концов, Гат, едва ли не главный город после Иерушалаима в цикле повествований о втором царе Израиля, Гат становится подвластным Давиду.

Царь воюет, поражая плиштим (на западе) и Моав (на востоке), который становится его данником, поражает царя Цовы (на севере), когда идет вернуть Прат (Эвфрат) под руку свою, ставит наместников в Арам Дамэсеке (на севере). Берет Давид трофеи, в Иерушалаим приносит. Услышал царь Хамата (Емаф) о военных успехах Давида, прислал сына своего поздравить Давида, сосуды золотые, серебряные и медные в дар принести. Всё серебро и золото «от всех народов, которые завоевал», Давид Господу посвящает. «Создал себе имя Давид», «помогал Давиду Господь везде, куда бы ни шел», «Давид над всем Израилем царствовал,// вершил Давид суд и справедливость всему народу его» (Шмуэль 2 18:11,13-14).

Давид воюет. Давид ставит наместников. Давид расставляет чиновников. Повествование о царских буднях: победах, покорении народов, дани, наместниках и т.д., ведется довольно бесстрастно, вполне в духе официальной Повести лет. И то сказать, иному Давид поводов не дает: ни благородства, ни мужества, ни иных каких добродетелей не проявляет. Разве что заботится о сыне своего друга, внуке Шауля. Среди множества дел вспоминает Давид о доме Шауля. Уцелел раб по имени Цива и хромой сын Ионатана по имени Мефивошет, которого Давид велит привести к себе, отдает ему все поля Шауля, тот ест за царским столом.

 Увы, не все дни Давида спокойны, благородны, приятны. Умирает царь Амона, его сын воцаряется. Посылает Давид рабов царя молодого утешить. А вельможи Амона поступок Давида так объяснили: «Не для того ль, чтоб о городе выведать, а разведав — разрушить, к тебе Давид рабов своих засылал?» Молодой царь жестоко оскорбил посланцев Давида, половину бороды обрив им, «половину одеяния до зада обрезал// и отослал». Понимая, что Давид оскорбление не простит, сыны Амона собирают наёмное войско. А Давид против них посылает Иоава, который «над войском» и всё «войско доблестных» (постоянное войско, там же 10:3,4,7). Несмотря на прибывшую с севера помощь Арама, враги Давида повержены.

Тебе ответит Господь в день беды,
будет оплотом тебе имя Бога Яакова.

Из святилища помощь пошлет,
с Сиона поддержит.

Вспомнит все твои приношения,
тучные всесожжения.
Села.

По сердцу тебе даст
и замыслы все исполнит.

Будем в Твоем спасении ликовать,
соберемся именем Бога,
исполнит Господь
все наши чаянья.

Ныне узнал:
спас помазанника Своего,
из святилища небесного Он ответит,
вызволит мощью десницы.

Колесницы — одним,
кони — другим,
а мы
имя Господа, Бога нашего призовем.

Они встали на колени, упали,
а мы поднялись и одолели.

Спаси, Господи!
Царь, ответь в день, когда мы взываем

(Восхваления 20, 19:2-10).

Не будучи идеальным царем, Давид стал идеалом царя.

5

Жёны

Став царём в Иерушалаиме, взяв новых жён, Давид откровенно нарушает закон, который царю устанавливает Учение: «И не будет себе множить жён, сердце свое отвращать» (Слова 17:17). В Иерушалаиме у Давида немалый двор: царские родственники, дяди-тёти, родные-двоюродные, племянники-зятья, все знают каждого и каждый всех, дружбы против, вражда родовая, интриги, борьба за влияние на царя: кого куда, кто кого, и гнев и милость царские переменчивы. Множество жён и детей, сыновья вписаны в летопись, дочери, как Тамар, при случае упомянуты. Наложниц без счёту, почти как меди, запасенной для Храма. Обо всей этой будничной липкости повествующий о Давиде брезгливо умалчивает, щадя царское самолюбие и свое представление о величественном и прекрасном царе, таком, как звёздное небо, торжество над разбитым врагом, царе, воплощающем благородство: прощение, дарование жизни, царе, прекрасном, как слово, Всевышнего прославляющее.

Давид — царь, значит, такой, как другие.
Царь — Давид, значит, на иных не похож.

Да и с кем сравнивать? Фараон — египетский царь — далеко, только слухи доходят. Вблизи? С ними Давида, с Господом говорящего, сравнивать непристойно.

Сыновья Давида — разъятая Давидова цельность. Амнон — нестерпимая, неодолимая страсть. Авшалом и Адония — отцовская красота и жажда власти. Шломо — мудрость Давида. Каждый — отцовская часть. А Давид — единственный и неповторимый. И то сказать, из более чем 2400 персонажей ТАНАХа он, несомненно, самый яркий, живой, «многосоставный».

А красота? Греховна. Губительна красота. Давид красив. Красива Авигаль (вариант: Аивгаиль; Авигея). Красива Бат Шева. Красива дочь Давида Тамар. Красив Авшалом. И Адония, сын Давида, красив. На одну семью не много ли красоты? Ведь она тяжела, как волосы Авшалома. И самый-самый красивый — на отца руку поднявший.

Авшалом! Авшалом!

Повторим: губительна и греховна. Прав сын Давида Шломо, прав жестоко, угрюмо: «Заповедь — светильник, Учение — свет,// путь жизни — обличение, поучение. Хранить от женщины злой,// от соблазнов речи чужой. Не возжелаешь красоты в сердце своем,// не возьмет тебя очами своими» (Притчи 6:23-25).

5.1. Авигаль

Первая жена Давида — дочь Шауля, чье отношение к Давиду двойственно, подобно отцовскому. Любит его и спасает, и над ним насмехается. Давид — натура могучая. Даже во время бегства, борьбы за власть не только война с плиштим, отношения с воинами своими, сражение с Шаулем за народную любовь, не только это его занимает.

Пропитание Давидово войско добывало традиционно, оно его отнимало: мирно, как было в Нове, и, несмотря на то, что повествователь, как зеницу ока, честь героя своего берегущий, прямо не рассказал, конечно, и силой.

Жизнь Давида и его отряда в пустыне вряд ли была слишком сытой. Давид узнает, что Навал, обладатель трёх тысяч овец и тысячи коз, скот свой стрижет. Стрижка скота — это событие, стрижка скота — это праздник, для пастухов — самый главный. К празднованию стрижки скота готовят, словно на свадебный пир, угощение, созывают гостей. Услышав о стрижке, Давид посылает десять юношей-воинов пожелать блага Навалу и дому его, напомнив, что люди Давида его пастухов не обижали, ничего у тех не пропало. Всё через юношей сказано ясно. Мол, даже если меня разбойником почитаешь, то разбойник я благородный, тебя ничем не обидевший. Поэтому в праздничный день дай, «что сыщет рука, рабу своему, своему сыну Давиду» (Шмуэль 1 25:8). В ответ оскорбление: «Кто Давид? Кто сын Ишая?// Нынче много рабов, от господ своих убегающих. Возьму хлеб мой и воду мою, и скот мой, который зарезал для своих стригалей,// и отдам людям, о которых не знаю, откуда они!» (там же 10-11)

Отвечает Навал как Навал, вполне оправдывая имя свое, которое его жена Авигаль истолкует: «Подлец имя его» (там же 25). Контрастной характеристикой супружеской пары повествователь и начал рассказывать об этом эпизоде скитаний Давида: «женщина благоразумная и красивая, муж — жесток, злодей, как собака» (там же 3).

Контраст — любимый приём повествователя. К контрастам между Шаулем и Давидом, Шаулем и сыном повествователь ещё два добавляет: между богачом и женой, между ним и Давидом. Теперь становится ясно, зачем повествователь знакомит читателя, еще не разворачивая сюжет, с богачом и женой его, к которой один из посланцев Давида заглянул и рассказал ей о том, что они пастухов мужа не обижали, и о его реакции на просьбу Давида.

Об Авигаль не попусту сказано: благоразумная. Она берет двести хлебов, два меха с вином, пять овец, готовых к приготовлению на костре, жареных зёрен, изюм, сушеный инжир (имеются в виду прессованные круги — продукт, незаменимый в пути; там же 18) и, навьючив на ослов, не сказав мужу, велит слугам идти. Сама же едет навстречу Давиду, идущему со своими людьми расправляться с обидчиком.

Ситуация примирения Яакова с братом Эсавом, когда он впереди себя посылает дары, повествователем перевернута. Видно, он полагает, и вполне справедливо, что, в отличие от Эсава, падкого на дары, Давида прельстят и утешат не столько дары, сколько женская красота и женская мудрость.

Встречаются. Давид излагает обиды: стерег добро, он злом отплатил. Авигаль, сойдя с осла, падает ниц, на земле простирается, к ногам Давидовым припадая, просит выслушать слова рабыни его, просит отдать привезенный дар Давидовым воинам. От Авигаль слышит Давид предсказание: Господь душу врагов Давида «выбросит из пращи», предсказание, в котором скрыто воспоминание-восхищение о его подвиге в битве с Гольятом. Иначе к чему бы ей всуе пращу поминать?

Будет: когда Господь моему господину добро, о котором ему говорил, сотворит,
поставит правителем над Израилем.

Не будет это сердца укором, преградой моему господину: зря пролил кровь, Он спас моего господина,
сделает добро Господь моему господину — рабу свою вспомни» (там же 29-31).

Отвечает Давид:

«Благословен Господь Бог Израиля, сегодня тебя мне навстречу пославший.
Благословен разум твой, благословенна ты,
не дав мне сегодня в крови идти, спасшая мою руку.

Но — жив Господь Бог Израиля, не давший мне зла тебе причинить,
не поспешила бы мне навстречу прийти, до света утра не осталось бы у Навала мочащегося к стене» (там же 32-34).

Эпилог этой истории, в отличие от диалогов, намеренно (контрастно!) немногословен. Давид, с почтением выслушав Авигаль, приняв дары, с миром домой ее отпускает. Приходит она — в доме «словно пир царский», хозяин пьян очень, на сердце его хорошо. Наутро Авигаль всё рассказала ему: «сердце в нем умерло, стал камнем», а дней через десять «поразил Навала Господь — умер» (там же 36-38).

Узнав о его смерти, Давид говорит: «Благословен Господь, за мой позор с Навала взыскавший, раба Своего от зла удержавший, Господь, на голову Навала его зло обративший», и посылает — в жёны взять Авигаль. Сказала посланцам Давида, до земли поклонившись: «Раба твоя будет служанкой — мыть ноги рабов моего господина» (там же 39,42).

Так Авигаль, спасшая Давида от пролития крови, становится его второю женой. И ещё Ахиноам (Ахиноама) взял в жёны Давид. Но для царского счета ещё далеко. Такова царская матримониальная арифметика.

5.2. Бат Шева

Главное дело царей, в том числе и Давида, это война. Воцарившись, Давид сам в ней участие принимает нечасто, посылая во главе войска «во время, когда выходят цари», т.е. во время, когда дожди прекращаются и воевать не мешают, Иоава. И в этот раз, равнодушно сообщает повествователь, «послал Давид Иоава, и рабов своих с ним, и весь Израиль, сынов Амона они уничтожили, Рабу [Равва] они осадили» (Шмуэль 2 11:1). Почему как бы нехотя, через силу, «по обязанности» повествователь это читателю сообщает? Потому, что дело есть поважней, такое, о котором официальный летописец ничего не расскажет. Да и где он, тот летописец? А повествователь рядом, возможно, в самом царском доме, который, как и положено, выше других домов городских — небольших, невысоких, с плоскими крышами, которые в полной мере часть и немаловажная дома.

Было: в вечерний час встал Давид с ложа, по крыше царского дома ходил, с крыши увидел: на крыше купается женщина,
видом очень красивая женщина (там же 2).

Ох, уж эти крыши, как ещё убедимся, так назойливо повторяемые!

Не помнится, чтобы о какой-либо из жён Давида было сказано «очень красивая». Царь посылает узнать, оказывается, она — Бат Шева, жена Урии-хити (хеттеянин). Далее события развиваются очень стремительно, ведь «могуча, как смерть, любовь» (Песнь песней 8:6), — скажет сын их Шломо.

Послал Давид посланцев взять ее, привели — лёг с ней, очистившейся от нечистоты, она в свой дом возвратилась.
Зачала эта женщина,
послав, сообщила Давиду, сказала: «Беременна я» (Шмуэль 2 11:4-5).

Давид требует от Иоава прислать Урию в Иерушалаим. Приходит. Расспросив, домой посылает, вслед — царский подарок. Но Урия ложится у входа в царский дом вместе со слугами, домой не идет. На вопрос Давида, почему не идет, отвечает, называя своим господином не Давида, но Иоава:

«Ковчег, Израиль, Иеѓуда находятся в шалашах, господин мой Иоав и рабы моего господина в поле станом стоят, а я пойду к себе в дом есть, пить, с женой возлежать?

Жизнь твоя! Души твоей жизнь! Если это я сделаю!» (там же 11)

Снова Давид зовет Урию, «ел и пил с ним Давид, его напоил,
вечером ушел лечь на постель свою вместе с рабами», «домой не спустился». Написал Давид Иоаву письмо и с упрямым Урией отослал. В письме слова воистину царские: «Урию в тяжёлое сраженье пошлите, от него отступите, поразят — он погибнет» (там же 13,15). Давид обрекает Урию на смерть после того, как все попытки, напоив, размягчив сердце, послать его домой, скрыв грех, не удались. То ли Давид в сокрытии грехов не слишком умел, то ли Господь не попустил.

При осаде города Иоав ставит Урию на место, о котором знает: там «храбрые воины» (там же 16), т.е. на опасное место. Урия погибает. Опытный царедворец, не уверенный в реакции Давида, Иоав посылает к Давиду посланца, хитро передающего слова Иоава, оправдывающегося перед царём в том, что его воины оказались в опасности — под стенами города: вначале враг их теснил, но они, одолев, преследовали их до ворот городских.

Сказал посланцу Давид: «Иоаву так скажи: ‘Это дело в глазах твоих злом не будет: так ли, иначе, но меч пожирает, бой за город ужесточи, разрушь его, и крепись’».

Услышала жена Урии, что погиб муж ее Урия,
оплакивала мужа она.

Истек траур, послал Давид взять ее в дом свой, стала ему женой, сына ему родила,
сделанное Давидом злом в глазах Господа было (там же 25-27).

При всей любви к своему герою, кумиру совершенное названо однозначно. Оправдания злу повествователь не ищет. Посланный Господом пророк Натан (Нафан) рассказывает Давиду притчу о богатом и бедном, и о малой овечке, единственном достоянии бедного, которая вместе с его сыновьями росла, «с ним один хлеб она ела, из одной чаши пила, спала на груди его, как дочь, для него была». Когда пришел к богатому странник, тот, пожалев взять из овец и быков своих, чтобы его накормить, «взял овечку бедного человека» (там же 12:3-4). Реакция Давида спонтанна:

Разгорелся гнев Давида на этого человека,
сказал Натану: «Жив Господь! Смертник человек, такое творящий!

Вчетверо за овцу он заплатит,
за то, что такое он сотворил, и что не пожалел» (там же 5-6).

За этим следуют шесть стихов речи Натана, первые три — о зле, которое Давид сотворил, последние три — пророчество-приговор, то зло, которым заплатит Давид за свое преступление. Между стихами — симметрия.

Первый — четвёртый: «от руки Шауля Я тебя спас» — «от дома твоего никогда меч не отступит»;

второй — пятый: «дал тебе дом твоего господина, жён твоего господина Я тебе дал» — «из твоего дома возьму твоих жён на глазах твоих, отдам ближнему твоему»;

третий — шестой: «мечом сынов Амона его ты убил» — «Я сделаю это при солнце, при всём Израиле!» (там же 7-12)

Давид-поэт не сказать об этом не мог. В этом едва ли не самом пронзительном поэтической тексте ТАНАХа говорится о почках, которые служат в ТАНАХе метафорическим замещением слов «душа», «разум» и т.п., и об эзове, растении, применявшемся для ритуального очищения (Воззвал 14:49-52).

Когда пришел к нему Натан-пророк,
после того, как вошел он к Бат Шеве.

Сжалься в Своей верности, Боже,
в милости великой сотри преступления.

Отмой от вины,
очисть от греха.

Преступления знаю свои,
мой грех всегда передо мною.

Я лишь пред Тобой одним согрешил,
в глазах Твоих зло совершил,
в словах Своих праведен будь,
в суде Своем чист.

Ведь я в прегрешенье родился,
в грехе зачала меня мать.

Ведь Ты истину в почках желал,
скрыто мудрость мне возвестишь.

Эзовом очисть — я очищусь,
отмой — стану снега белей.

Дай услышать радость, веселье,
Тобой сокрушенные кости будут торжествовать.

Скрой лик от грехов,
все мои вины сотри.

Сердце чистое, Боже, мне сотвори
и дух истинным во мне обнови.

Не отбрось от Себя,
дух святой не отними.

Верни радость спасения Твоего
и щедрый дух во мне утверди.

Преступников путям Твоим научу,
и грешники к Тебе возвратятся.

Избавь от крови,
Боже, Бог спасения моего,
мой язык воспоет
Твою праведность.

Владыка, уста мне открой,
и рот Тебе восхваленья поведает.

Ведь не жертвы желаешь — принес бы,
не всесожжения хочешь.

Жертвы Богу —
сломленный дух,
сердце удрученное, сокрушенное
Бог не презрит.

Благоволя, даруй Сиону добро,
отстрой стены Иерушалаима.

Тогда праведных жертв пожелаешь,
всесожжение и воскурение,
тогда на жертвенник возложат
быков

(Восхваления 51, 50:2-21).

Верный царю и солдатскому долгу Урия везёт Иоаву свой приговор. Подозревает, что там, в письме? Судьбу свою прозревает? Или, догадываясь обо всём, добровольно идет на заклание, не ропща, не проклиная, царской воле покоряясь смиренно? Давид-воин, Давид-герой воду, добытую его воинами с риском для жизни, на землю, как кровь, жертвоприношением возливает. Давид-царь вероломно на смерть воина своего отправляет.

Завоевывать — весело, радостно.
Охранять завоеванное — грустно, печально.

Охранять — прежде всего, демонстрировать свою власть всем и вся: и Бат Шеве и Урии, и Иоаву, и государству. Ведь царя играть им, его окружающим. Чтобы играли — весело, радостно, вдохновенно. А грусть и печаль его им видеть не надо, даже далёкие отзвуки его тоскливого, тошного одиночества доходить до них не должны. Только с Ним вечно одним может Давид своим одиночеством поделиться. «Обратись ко мне, сжалься,// один я, несчастен» (там же 25:16); «Один с миром лягу, усну:// Господь, Ты один// уложишь в покое» (там же 4:9).

Грустит о прошлом Давид? Об избраннике-изгнаннике Давиде тоскует? Готов променять власть на борьбу? На бездомность — оседлость? Повествователь — молчит. Но пусть лаконизм древней прозы читателя не обманет. Поэзия и Давида-героя и Давида-царя выдает с головой. В отличие от прозы, в поэзии умолчать невозможно.

Бат Шева царю дорого обошлась. Давид сознается Натану в грехе. И «Господь ребёнка, которого Давиду жена Урии [не Бат Шева!] родила, поразил — заболел он смертельно» (Шмуэль 2 12:15). Давид просит Господа о ребёнке, постится, всю ночь лежит на земле. На седьмой день умирает ребёнок, рабы Давида боятся сказать ему: как бы зло не сотворил, а Давид видит: рабы перешептываются, и спрашивает: «Умер ребёнок?» Ответили: «Умер» (там же 19). И — поражая — услышав о смерти ребёнка, поднимается Давид, меняет одежду, в Доме Господа простирается, ест.

Рабы сказали: «Что это, что делаешь ты?
О ребёнке живом ты постился и плакал, когда умер ребёнок, ты встал и ешь хлеб?»

Сказал: «О живом ребёнке я постился и плакал,
думал: кто знает, Господь помилует меня — жив будет ребёнок.

Теперь умер — к чему мне поститься? Его вернуть я смогу?
Иду я к нему, он ко мне не вернется» (там же 21-23).

Может, с этой смерти и начинается путь Давида «к нему», путь, на котором всё больше и больше горя, несчастья, всё меньше радости и веселья?

Не в этот ли момент Давид осознал: бесконечная жизнь его кончилась, начался отсчёт тягостный, неотвратимый.

Объяснение Давида очень, даже слишком логично. Его не принять невозможно. Так же, как невозможно — понять. Ни в ярости, ни в страсти, ни в горе, ни в радости — никогда Давид голову не теряет. Может, это голову его и спасает. Ничего для Давида непоправимого нет. Всё поправимо. А смерть? Она в руках Бога, чью волю он приемлет смиренно.

Утешил Давид Бат-Шеву, жену, вошел к ней, с ней возлежал,
родив сына, нарекла ему имя Шломо, Господь его полюбил (там же 24).

Даже полюбив Давида, «споткнувшись» на Урии, вспоминаешь, что царь — не благо, но уступка народу, требовавшему от Шмуэля поставить над ними царя и, даже услышав предостережения, потребовавшему: «Нет, только царь будет над нами. И мы будем, как все народы,// царь наш будет судить нас, выходить перед нами, наши войны будет он воевать» (Шмуэль 1 8:19-20).

Царь в народном сознании ассоциируется с судом и войной. А значение имени Шломо — «мир», «благоденствие», «цельность». Господь передает через пророка Натана еще одно имя, одновременно указывая на особую близость сына Давида к Всевышнему и об отце напоминая: Иедидья (Возлюбленный Господа).

Даже если представить, что случившееся в доме Давида не стало достоянием многих, утаить происшедшее от ближнего круга было никак не возможно. Авторитет царя наверняка пошатнулся. Хотя… Не будем, однако, о грустном.

О царском авторитете радея, Иоав, Рабу завоевавший, за царём посылает, чтобы город именно он захватил, чтобы лавры победителя Давиду достались. Пришел Давид. Воевал. Захватил. «Множество добычи из города вынес» (Шмуэль 2 12:30).

Воплощающий волю Господню, борющийся за царство Давид в глазах повествователя почти безупречен, несмотря на службу плиштим. Поступок с Урией даже он, любящий Давида, оправдать не стремится.

Авигаль, Бат Шева, другие. Или только Бат Шева? Остальные — другие.

Или и Бат Шева — тоже другие, все и всё — только другое, кроме власти, поэзии, диалога с Всевышним.

Господь, не наказывай в гневе,
в ярости не карай.

Упали на меня Твои стрелы,
рука на меня пала Твоя.

Нет живого места на теле
от Твоей ярости,
нет покоя костям моим —
согрешил.

Поверх головы прегрешенья прошли
ношей тяжкой, меня тяжелее.

Смердят язвы, гноятся
по моей глупости.

Скрючился и поник,
весь день мрачным хожу.

Бёдра трясутся,
и нет живого места на теле.

Ослабел я и сокрушен,
рык мой — рёв сердца.

Владыка, пред Тобою все желанья мои,
стенание мое от Тебя не сокрыто.

Сердце стучит,
оставила сила!
Свет глаз!
И они не со мною.

Любящие и друзья,
против раны стоят,
близкие мои
стоят вдалеке.

А вопрошающие душу мою западню затевают,
желающие зла беды мне умышляют
и коварства
каждый день замышляют.

А я, как глухой, не слышу,
не открываю рта, как немой.

Стал я, словно не слышащий,
в чьих устах нет упреков.

Ибо Тебя, Господи, чаю,
Владыка, Ты ответишь, мой Боже.

Сказал,
что не будут надо мной насмехаться,
когда споткнется нога,
надо мной не возвысятся.

Ибо к паденью готов,
и со мной всегда моя боль.

Ибо о вине своей расскажу,
греха своего я страшусь.

А враги живы, сильны,
и умножились лживые ненавистники.

И платящие злом за добро,
за преследование добра ненавидящие.

Господь, не оставь,
от меня, Боже, не отдаляйся!

Спеши на помощь!
Властелин — спасенье мое!

(Восхваления 38, 37:2-22)

6

Авшалом! Авшалом!

Смерть ребёнка, которого рождает Бат Шева, первое, но отнюдь не последнее наказание Давиду за грех с женой Урии. Грех этот — в Давидовой судьбе переломный. Восхождение к власти, борьба с врагами сменяются властью и борьбою с собой. Соблазны власти огромны. Слава внутри страны и среди соседей-врагов, жёны и дети — символ преуспеяния. И — парадоксально — от греховного брака с Бат Шевой наследник рождается, царь-мудрец легендарный Шломо, которому дано то, что не было суждено раскаявшемуся отцу совершить — построить дом Богу в Иерушалаиме, месте, избранном Господом.

Но это еще впереди. А пока обычная царская жизнь, в которой помимо войн и строительных забот важнейшее место занимают отношения в доме: большому количеству жён и наложниц, разноязыких и разноплеменных, и детям их ужиться совсем не легко. Заметим, в доме Давида жёны царя. Нет в его доме царицы.

Авшалом — сын Давида от Маахи дочери Талмая, царя Гешура. У него сестра Тамар, сказано о которой: красивая (Шмуэль 2 13:1). О сёстрах в ТАНАХе упоминается редко, для этого нужен повод особый, такой, как с Диной, которую насилует Шхем. Он и отец его просят Яакова отдать Дину в жёны Шхему и выполняют поставленное условие: сделать обрезание всем жителям города. Но Шимон (Симеон) и Леви (Левий) убивают мужчин, а братья их город грабят нещадно (Вначале 34).

Тамар, сводную сестру свою, полюбил другой сын Давида — Амнон от Ахиноам, первенец царский. События разворачиваются в жанре придворной новеллы. Кроме треугольника Амнон — Тамар — Авшалом, в новелле и другие герои. Один из них Ионадав, человек очень умный, друг Амнона, он сын Шимы, брата Давида, т.е. двоюродный брат Амнона. Как видим, всё, если не остается, то происходит в семье.

Амнон, страдая, от любви заболевает, на что обращает внимание Ионадав, которому Амнон и признается в любви к сводной сестре. Дальше события разворачиваются по сценарию Ионадава.

Лёг Амнон, заболел,
пришел царь его повидать, Амнон царю говорит: «Пусть придет Тамар, сестра моя, на моих глазах две оладьи она приготовит, с руки ее я поем» (Шмуэль 2 13:6).

Две оладьи? Почему оладьи? Почему именно две?

В желании Амнона съесть две оладьи, приготовленные Тамар, виноват не его аппетит — виновато созвучие: сердце (лев) и оладьи (левивот), которые своим названием обязаны, по всей вероятности, форме, похожей на сердце. Таким способом Амнон подает знак сводной сестре, который не замечает (или не хочет заметить) Давид. Ну, а две: два любящих сердца, никак не иначе.

Посылает царь за Тамар — брату еду (!) приготовить. Приходит, на глазах Амнона оладьи (не сказано сколько) готовит, сковороду перед ним ставит. Амнон не ест, слуг отсылает.

Амнон Тамар говорит: «В ту комнату еду занеси — из руки твоей я поем!»
Взяв оладьи, которые сделала, Тамар в ту комнату Амнону их отнесла.

Подает есть —
он, схватив, говорит: «Иди, ляг со мной, сестрица моя!»

Сказала ему: «Нет, брат мой, не насилуй меня, так не делается в Израиле,
не делай мерзости этой.

Я, куда пойду я с позором моим? А ты, ты будешь как один из мерзавцев в Израиле!нынче же с царём говори, он меня от тебя не отвергнет» (там же 10-13).

Может, именно на это, на свадьбу сына и дочери, скрепляющую внутрисемейный союз, надеялся Давид, дочь свою к сыну своему посылая? Так или нет, но Амнон «схватил, изнасиловал, с ней возлежал», а после этого «возненавидел ее лютой ненавистью: возненавидел ненавистью огромней любви, которой любил» (там же 14-15), и прогнал.

На Тамар полосатое платье, такое носят дочери царские. Пошла, крича, в знак горя и траура «пепел на свою голову возложила [не из той ли печи, в которой оладьи готовила?], платье на себе, полосатое, разорвала» (там же 19). Таким образом, семейный союз, в семейный позор обратившийся, не остался семейным: весь город, за ним и страна узнали о бесчестье дома Давида.

Авшалом велел сестре об этом молчать, она с тех пор жила в его доме. Разгорелся гнев Давида. Авшалом Амнона возненавидел. Таким, скверным, печальным, мог бы быть у этой истории эпилог. Если бы только это был эпилог!

Стрижка овец (вспомним рассказ о Навале) — это праздник, стрижка овец завершается пиром. Со времени оладий два года прошло. У Авшалома — стрижка овец, он всех царских сыновей на нее приглашает. И царя просит прийти. Тот отказывается, Авшалом просит, чтобы пришел Амнон (похоже, не всех царских сыновей он позвал). Коль не царь, пусть будет оказана честь Авшалому — пойдет царский первенец и наследник. Давид отвечает: «Зачем с тобой он пойдет?» (там же 26) Догадывается Давид, что кроется за просьбой или же нет: повествование двоится, чёткость, определенность теряя, словно повествователь не договаривает, намеренно оставляя смысл размытым.

Упросил царя Авшалом. Давид посылает Амнона и всех сыновей.

Приказал Авшалом слугам своим, сказав: «Смотрите, когда от вина хорошо будет на сердце Амнона, скажу вам: ‘Поразите Амнона!’, убейте, не бойтесь,
ведь это я приказал, будьте сильны и храбры!»

Слуги Авшалома сделали с Амноном, как Авшалом приказал,
вскочили все царские сыновья, сел каждый на мула — сбежали.

Были в пути — дошло известие до Давида:
убил Авшалом всех сыновей царя, ни один из них не остался (там же 28-30).

Получив известие, Давид в знак горя и траура разрывает одежды, ложится на землю. И тут возникает «очень умный» Ионадав: «Не думай, мой господин, что все юноши, царские сыновья убиты, Амнон, один он погиб,// это Авшалом замышлял со дня, когда Тамар, сестру его, он изнасиловал» (там же 32).

Пришли царские сыновья, подняли голос, рыдают. Авшалом, отомстив за сестру и убрав с пути соперника за наследство Давида, бежит на родину матери, к царю Гешура, своему деду. И был Авшалом там три года. Об Авшаломе Давид тосковал. «Об умершем Амноне утешился» (там же 39).

Но и это не эпилог.

Знающий, что сердце Давида с изгнанником Авшаломом, Иоав посылает в Текоа (город недалеко от Иерушалаима) за мудрой женщиной и говорит: «Скорби, одежду скорби надень, маслом не умащайся, будь женщиной, о мертвом многие дни скорбящей» (там же 14:2). Она должна по наущению Иова, придя к Давиду, сказать царю то, что Иоав вложит в уста. Придя, пав ниц, она царя просит о помощи. Двое сыновей было у женщины этой, вдовы. Однажды поссорились в поле, один другого убил. «Восстала на рабу твою вся семья, сказали: ‘Отдай убившего брата — убьем за душу брата, которого он убил, и наследника уничтожим’,// погасят оставшийся у меня уголёк, уцелевшее на земле, имени моему мужу не даст он» (там же 7).

Передавая слова семьи, вероятно, старейшин рода, мудрая женщина вкладывает в их уста фразу, выдающую истинные мотивы. После смерти оставшегося сына, единственного наследника, земля должна перейти к другому члену семьи, например, к брату мужа ее.

В основе иносказания об угольке лежит реалия времени: после смерти единственного продолжателя имени оно будет вычеркнуто из списка владельцев земельных наделов. Услышав рассказ, царь женщину домой отсылает, и напоследок между ними происходит диалог говорящих о разном: царь о деле женщины, сын которой погиб, а второго хотят казнить, семейный земельный надел отобрав, а женщина говорит о царе, сына изгнавшем: «Мы смертью умрем! Не собрать воду, пролившуюся на землю!// Душу Бог не прощает, но умысел замышляет, чтобы отверженный — от Него не был отвержен» (там же 14).

Что такое вода? Символ жизни. Что такое вода, пролившаяся на землю? Жертвоприношение, кровь замещающее. Хорошо Иоав мудрую женщину инструктировал.

Царь принял решение о сыне вдовы: оградить убийцу от посягательств и на его жизнь, и на право наследника. Ситуация с убийцей Авшаломом аналогична, ведь после смерти первенца Амнона (второй по старшинству Килав после упоминания в Шмуэль 2 3:3 не встречается в тексте) он наследник трона по старшинству. Что делает Иоав, вкладывая притчу в уста мудрой вдовы? Он дает страдающему Давиду легитимацию возвращения любимого сына.

Давид догадался, чьих рук это дело, и велит Иоаву вернуть Авшалома, которого по возвращении видеть отказывается. Два года живет в Иерушалаиме Авшалом, лицо Давида не видя. Два раза отправляет Авшалом за Иоавом, чтобы тот пошел к царю от его имени просить о прощении, и два раза Иоав не желает с Авшаломом встречаться. Тогда велит Авшалом своим слугам выжечь участок поля Иоава, который рядом с его. Приходит Иоав: «Зачем твои рабы мой участок выжгли огнем?» (там же 14:31)

Сказал Иоаву Авшалом: «Посылал я к тебе сказать, чтоб сюда пришел — к царю отправить тебя, сказать: ‘Зачем я из Гешура пришел? Хорошо, если бы там еще был!
Теперь увижу лицо царя, если на мне есть вина, пусть он убьет’».

Пришел Иоав к царю и рассказал, он позвал Авшалома — пришел к царю, ниц на земле перед царём распростерся,
целовал царь Авшалома (там же 32-33).

И, как бы между делом, посередине рассказа об изгнании и возвращении Авшалома сообщает повествователь:

Подобного Авшалому, мужа, славного красотой, во всём Израиле не было:
от стопы до темени не было в нем изъяна.

Когда голову стриг — стриг каждый год, тяжело ему было, и стриг —
весили волосы головы двести шекелей царского камня.

Родились у Авшалома три сына и дочь одна, имя ее Тамар,
была она красивая видом (там же 25-27).

Зачем нужно упоминание о стрижке волос, вес которых достигает двухсот шекелей царского камня, т.е. немного-немало двух-трёх килограммов? Во-первых, это намек на праздник стрижки овец, во время которого убит был Амнон. С другой стороны, именно волосы станут причиной гибели Авшалома. А зачем упоминается дочь Авшалома, «красивая видом»? Чтобы напомнить Тамар, изнасилованную Амноном, которого Авшалом убивает, изгнанный за это отцом и домой возвращенный. И о Давиде, нелишне напомнить, сказано, что он красив видом, Давиде, который, соблазнившись красотою Бат Шевы, страшный грех совершает, посылая Урию на смерть. Последствия этого греха тянутся через всю жизнь Давида, возлюбившего красоту и красотой окруженного.

 Авшалом прощен. Он вернулся. Царь принял его, Давид целовал Авшалома.

 Увы, и это не эпилог.

Давид сердца народные завоевывал — победами, справедливостью, благородством. Об Авшаломе же сказано: «похищал» (там же 15:6).

После всех событий: бегства, возвращения и прощения, заводит Авшалом колесницу, лошадей и рабов-гонцов — «пятьдесят человек перед ним бегущих» (там же 1). И делает всё, чтоб у Давида народную любовь дерзко похитить.

Встав, Авшалом на дороге, у ворот становился,
было: каждого, тяжбу имевшего, на суд царский идущего, Авшалом подзывал и говорил: «Из какого ты города?» Говорил: «Раб твой из такого-то колена Израиля».

Говорил ему Авшалом: «Смотри, слова твои хороши и верны,
но некому у царя тебя выслушать».

Говорил Авшалом: «Кто бы поставил меня судьёй в этой стране,
приходил бы каждый, у кого тяжба и суд, ко мне, я бы судил его справедливо».

Было: каждый, подходя, перед ним простирался,
а он протягивал руку, брал его и целовал.

Так поступал Авшалом с каждым израильтянином, на царский суд приходящим,
сердца израильтян Авшалом похищал (там же 2-6).

Давид не замечает? Не хочет этого видеть? Не верит в злые намеренья сына? Повествователь молчит. Не знает? Нечего ему на это сказать?

Авшалом просит отца позволить пойти в Хеврон, город, где Давид стал царём, пойти, чтобы исполнить обет, данный в Гешуре, служение Господу совершить. Говорит ему царь: «Иди с миром». Авшалом рассылает во все колена разведчиков, говоря: «Звук шофара услышав, провозгласите: ‘Авшалом воцарился в Хевроне!’» Посылает он и за Ахитофэлем (Ахитофел), советником Давида, дедом Бат Шевы. «Мощным был заговор, шло к Авшалому всё больше народа» (там же 9-12).

Прибывает вестник к Давиду: «Сердца израильтян с Авшаломом» (там же 13). И Давид рабов своих поднимает бежать: «от Авшалома спасенья не будет,// спешите уйти, чтоб не обогнал, и, нагнав, на нас навел он беду и город острием меча поразил». Весь дом идет за царем, покидающим город, только «десять женщин-наложниц» оставляет он дом охранять. Рядом с Давидом идут рабы его, крети и плети, его личная гвардия, «идут шестьсот человек, пришедших за ним из Гата» (там же 14-18). Речь идет об отряде, с которым, спасаясь от Шауля, Давид пришел в Гат, с ними он воевал и вернулся в Хеврон.

К одному из них, Итаю из Гата (то ли город этот с Давидом не желает расстаться, то ли Давид с этим городом) царь обращается: «Зачем и тебе с нами идти?// Вернись, с царем оставайся, ты — чужеземец, из своих мест изгнанник». Из текста, вероятно, намеренно не ясно, о каком царе идет речь: об Авшаломе или же о царе Гата. И Давид добавляет: «Вернись и братьев с собой верни! Настоящая верность!» Давид, обращаясь к Итаю, просит уйти его самого и увести с собой воинов, которые, вероятно, также были выходцами из Гата. И заключает эту просьбу-требование восклицанием, выражая, что именно в этом и состоит настоящая верность. Итай царю отвечает: «Жив Господь! Жив царь, мой господин! Там, где будет царь, мой господин, — на смерть ли, на жизнь, и раб твой там будет» (там же 19-21).

Повествователь подробно описывает скорбную процессию, покидающую с Давидом Иерушалаим, которую провожает «ковчег Божьего завета», «пока весь народ из города не прошел». «Вся страна голосом громким рыдает, и народ весь проходит, // царь поток Кидрон переходит, перед царем весь народ дорогой к пустыне проходит» (там же 23-24).

Скорбь скорбью, печалью печаль, бегство бегством, но Давид не забыл, кто в стране царствует. Он просит Цадока (вероятно, Великого коѓена) вернуть ковчег в город: «Найду в глазах Господа милость, и Он меня в город вернет — и его и обитель его Он даст мне увидеть» (там же 25). Цадок и его сыновья, а также Хушай, друг царя (советник) остаются по просьбе Давида в качестве его глаз и ушей.

По Масличному подъему Давид поднимается, поднимается, плачет, голова покрыта, идет босиком,
и весь народ с ним с головами покрытыми поднимаются, плачут и поднимаются (там же 30).

Бежит Давид от сына своего Авшалома, как некогда от Шауля.

Как много врагов моих, Господи,
многие на меня восстают!

Многие о душе моей говорят:
«Нет ему спасения в Боге».
Села.

А Ты, Господи, щит для меня,
слава моя, голову мою поднимающий.

Голос мой к Господу — воззову,
с горы святой мне ответит.
Села.

Я лёг, уснул,
пробудился: Господь укрепил.
Не убоюсь десятков тысяч народа,
меня обступившего.

Встань, Господь,
спаси меня, Боже,
Ты бил всех врагов моих по щекам,
крушил зубы злодеев!

Спасенье — у Господа,
на Твоем народе — благословенье Твое.
Села

(Восхваления 3:2-9).

Бог, Ты — мой Боже,
зову Тебя на заре,
Тебя душа жаждет,
по Тебе плоть изнывает
в земле пустынной и изнемогшей,
безводной.

Как в Святилище Тебя прозревал,
увидеть мощь и славу Твою.

Ведь лучше жизни верность Твоя,
будут уста Тебя славить.

В жизни своей буду Тебя благословлять,
руки во имя Твое возносить.

Словно туком и жиром будет душа насыщаться,
уста ликовать,
рот восхвалять

(там же 63, 62:2-7).

Давид уходит из Иерушалаима. Авшалом в него входит.

Конечно, и это не эпилог.

Теперь, как при противостоянии Давида с Шаулем, повествователь рисует картину, лишенную полутонов. Только этот чёрно-белый калейдоскоп гораздо пронзительней.

Первый, кого встречает беглец, это Цива, слуга Мефивошета, сына Ионатана, внука Шауля. Цива — с дарами. На вопрос Давида: «Это что у тебя?», отвечает: «Ослы — ездить царскому дому, хлеб, инжир — слугам есть, вино — пить ослабевшим в пустыне». На вопрос: где хозяин его, отвечает: «Остался в Иерушалаиме он, сказав: ‘Сегодня дом Израиля мне царство отца вернет’» (Шмуэль 2 16:2-3). Мефивошет настолько глуп, что думает, будто Авшалом затеял бунт против отца, чтобы вернуть Шаулеву наследнику царство, или лжет царю Цива? Некогда в этом царю разбираться — надо от Авшалома бежать. А пока Циве он отдает все владения Мефивошета.

И еще одна встреча с человеком из дома Шауля. Выходит он, ругается, швыряет камни в Давида и в рабов его: «Убирайся, проваливай, человек кровавый, мерзавец! На тебя Господь обратил всю кровь дома Шауля, вместо которого ты воцарился, отдал царство Господь в руку сына твоего Авшалома,// вот ты — во зле, ты — человек кровавый!» (там же 7-8) Давид не позволяет снести ему голову: ведь это Бог сказал ему Давида ругать, ведь и собственный сын его ищет души отца не случайно. Может, это заслуженное им наказание, через которое надо пройти? «Может, увидит Господь глазами Своими// и воздаст мне добром за его ругань сегодня» (там же 12). Может, и прав Давид, страшащийся напрасно пролитой крови, только не кровь дома Шауля на нем, но кровь Урии?!

Тем временем действие переносится в Иерушалаим, Давидом покинутый, занятый Авшаломом, которого Хушай, глаза и уши Давида, приветствует: «Да живет царь!» Упрекает его Авшалом: «Почему не пошел ты с другом своим?» Отвечает Хушай, что он с тем, «кого Господь, этот народ, все израильтяне избрали», что будет служить сыну Давида: «Как отцу я служил, так тебе буду!» (там же 16-19)

Давид — изгнанник. Авшалом в Иерушалаиме. Даже советники Давида переметнулись к нему. Он сын царя, значит, он царь, к тому же, самое главное — любовь народа на его стороне. Что делать дальше? Советует Ахитофэль: «Войди к наложницам отца своего, оставленным им дом охранять,// весь Израиль услышит, что ты отца опозорил, и окрепнут руки тех, кто с тобой». «Раскинули Авшалому на крыше шатер,// на глазах всего Израиля вошел Авшалом к наложницам отца своего» (там же 21-22).

Авшалому раскинули шатер на той же крыше, по которой ходил Давид, увидевший на крыше купающуюся Бат Шеву. Сбылось предсказание пророка Натана. «Господь сказал так: Я зло на тебя наведу — из твоего дома возьму твоих жён на глазах твоих, отдам ближнему твоему,// на глазах этого солнца он с жёнами твоими возляжет. Ты творил тайно,// Я сделаю это при солнце, при всем Израиле!» (там же 12:11-12)

Авшалом, позоря Давида, к отцовским наложницам входит.

Понятно, и это не эпилог.

Понятно и то, что теперь всё решится в сражении. Сын воюет с отцом. Отец сражается с сыном. Что быть может страшнее и горше?

Ахитофэль, верно служащий сыну против отца, советует Авшалому позволить ему немедленно, в эту же ночь за Давидом погнаться: «Приду, он измучен и слаб, испугаю его — весь народ, что с ним, побежит,// царя одного убью». Предложение это «верным было в глазах Авшалома// и в глазах всех старейшин Израиля» (там же 17:2,4). Никого убийство царя не смутило.

Решил Авшалом выслушать и совет Хушая, верно служившего в прошлом отцу Авшалома. А тот, продолжая верно Давиду и в настоящем служить, отвергает предложение Ахитофэля и предлагает не торопиться, а собрать «весь Израиль от Дана до Беер Шевы», т.е. от истоков Ярдена у подножья Хермона на севере до пустыни Негев на юге, «во множестве, как песок морской», «и самому тебе идти в бой» (там же 11).

Ослепленный победами Авшалом принимает совет Хушая, благодаря чему Давиду удается собрать силы для боя. «Господь велел расстроить хороший совет Ахитофэля: Господь беду на Авшалома навел» (там же 14). Авшалом попадает в ловушку, расставленную Давидом. О том, что произошло, по цепочке сообщили Давиду, и он со своими людьми переправляется через Ярден. Ахитофэль, «увидев, что его совет не исполнили, встал, оседлал осла и домой, в свой город отправился, дому своему завещал и удавился» (там же 23).

Действие переносится на восточный берег Ярдена, в Заиорданье. Давид обращается к своим воинам: «Выхожу, с вами иду я» (там же 18:2). Давно Давид не выходил на войну. Вот и в этот раз — не случилось. Отвечая на просьбы воинов, он в городе остается и становится у ворот, войско свое на войну провожая и наказывая командирам: «Юношу Авшалома для меня — укройте». И весь народ слышит этот царский приказ (там же 18:3-5).

Повествование о бое получилось коротким: сражение было в лесу, войско Авшалома было разбито, «разгром великий был — двадцать тысяч», «в тот день чаща лесная пожрала больше, чем пожрал меч» (там же 7-8). Гораздо более подробным получилось повествование об одном из участников битвы.

Смешная картина получилась. Трагическая.

Случилось: Авшалом — перед рабами Давида,
Авшалом ехал на муле, зашел мул под ветви большого дуба, ветвями дуба его голову захватило, между землёй и небом повис, мул, который под ним, ушел.

Один человек увидел, Иоаву сообщил,
сказал: «Видел я Авшалома, на дубе висит он».

Сказал Иоав человеку, ему сообщившему: «Видел, почему не убил его, там — его в землю?
Десять серебряных дал бы тебе и пояс».

Сказал Иоаву тот человек: «Если б и тысячу серебряных я взвешивал бы в руках, не простер бы руку на царского сына,
ибо в наш слух царь приказал тебе, Авишаю, Итаю, сказав: ‘Сохраните мне царского сына, юношу Авшалома’.

Ложь бы в душе своей сотворил — ничего от царя б не укрылось,
а ты в стороне бы стоял».

Сказал Иоав: «Медлить, упрашивать тебя я не буду»,
взял три стрелы в руку, в сердце Авшалому вонзил — тот в сердце дуба был еще жив.

Окружили его десять юношей, оруженосцев Иоава,
поразили Авшалома, и — умер (там же 9-15).

Весь народ, Иоав не исключение, все слышали приказ Давида об Авшаломе. Почему Иоав, военачальник Давида, убивает сына Давида? Он, привыкший к иносказаниям царским, понимает Давида так, как тот хотел бы, чтоб его поняли? Или Иоав заведомо волю царскую нарушает, спасая Давида и царство от непокорного сына, от царевича своевольного, любовавшегося своей красотой, длинными волосами своими, которые его и сгубили? Или это мысли, самого Давида терзающие? Ведь живой Авшалом — угроза для царства, смерть сына — царства спасение. Власть неизбежно связана со смертями? Власть смертью себя охраняет? Смерть Авшалома — Давида спасение. Победи Авшалом, его военачальник Давида бы не пожалел. Эти вопросы Текст порождает, однозначного ответа не требуя.

Сражение завершилось. Авшалома «в огромную расселину бросили, громадную груду камней над ним навалили», а «весь Израиль по своим шатрам разошелся». И тут же повествователь по ассоциации вспоминает, «рифмуя», что еще при жизни тщеславный Авшалом памятник поставил себе, «до сего дня памятником Авшалому его называют» (там же 17-18).

Один из воинов вызывается бежать, весть царю сообщить. Отговаривает Иоав его: «Ты сегодня не благовестник, в другой день весть сообщи, // сегодня не сообщай: сын царя умер» (там же 20). Иоав посылает другого, по имени Куши. Возможно, это имя нарицательное: один из чернокожих воинов и/или слуг. Как бы то ни было, этим именем, нарицательным или собственным, прозрачно намекается на чёрную весть, которую доставят царю. Однако и «белый» гонец жаждет бежать. Так начинается забег белой и чёрной вестей, и вряд ли опьяненные победой задумываются гонцы, что у каждого из них весть чёрно-белая, или бело-чёрная, что дело не слишком меняет.

В ожидании вестей Давид сидит «между двумя воротами» (там же 24): видимо, город обнесен двумя стенами и царь — «на пороге». Так и хочется добавить: между двумя вестями сидит. На крыше ворот (на сей раз на крыше ворот!) — дозорный, который видит сперва одного гонца, а затем и другого. Прибегает первый, белый, с белою вестью, сообщает царю о победе, о судьбе царского сына не знает. За ним — Куши, чёрный, с чёрною вестью: «Царь, мой господин, добрая весть! Ныне Господь судил всех на тебя восставших!»

Сказал царь Куши: «Благополучен юноша Авшалом?»
Сказал Куши: «Да будет, что с юношей, с врагами царя, моего господина, со всеми во зло на тебя восстающими!» (там же 28-32)

Прогуливаясь по крыше царского дома, увидел Давид Бат Шеву на крыше дома своего воина Урии. Теперь он поднимается «вверх, на ворота», т.е. на крышу ворот.

Задрожал царь, вверх, на ворота поднялся, заплакал,
ходил, говорил: «Сын мой Авшалом, сын мой, мой сын Авшалом, кто мне даст смерть, я вместо тебя, Авшалом, сын мой, мой сын!» (там же 19:1)

Люди Давида рады, они торжествуют: погиб враг Авшалом. В горе Давид: погиб сын его Авшалом. Если живой Авшалом — это враг, то мертвый Авшалом — только сын.

Избранник Господа, национальный герой, победитель Гольята, всех и вся победитель, народный любимец — страдающий Давид, оплакивающий сына, восставшего на него. Как оказалось, Господь избрал Давида не только на подвиги и на царство — на страдания избрал его Бог, заставив изведать всю полноту чувств, головокружение от успехов и падения унизительность. Может, именно в полноте изведанных чувств — секрет притягательности самого цельного, самого яркого из великой плеяды героев ТАНАХа.

А злой гений Давида, пекущийся о царе и царстве его Иоав, услышав, что «царь плачет, о сыне он сокрушается», поняв, что «в тот день спасение стало скорбью всего народа», что крадется «народ, в город входя,// как крадется народ опозоренный, убегая из боя», что, укрыв лицо, царь громко взывает: «Мой сын, Авшалом! Авшалом, сын мой, мой сын!», Иоав, придя к царю, говорит:

«Сегодня ты опозорил всех рабов своих, спасших ныне душу твою и душу сыновей твоих, дочерей, душу жён, душу наложниц.

Любя тебя ненавидящих, любящих тебя ненавидя,
сегодня ты доказал, что нет для тебя ни вельмож, ни рабов, сегодня я понял, что, если Авшалом был бы жив, а все мы сегодня мертвы, это было бы в глазах твоих справедливым.

Теперь встань, выйди, сердцу рабов своих говори,
ибо, клянусь Господом, не выйдешь — ни один при тебе в эту ночь не останется ночевать, и эта беда — из всех бед, тебя постигавших от юности твоей и доныне» (там же 2-8).

Никуда от Иоава отцу Давиду, словно от собственной царственной тени, не деться.

Исполнил Давид то, что сказал ему Иоав, сел в воротах, а весь народ, пройдя перед ним, по шатрам разошелся, оставив Давида с мыслями об Авшаломе и царя с мыслями о возвращении царства, ведь здесь, вдали от Иерушалаима, он только изгнанник. А Иоав склонил «сердца всех мужей Иеѓуды», послали к Давиду: «Вернись, ты со всеми рабами своими!» (там же 15) Этим и завершилась служба Иоава, смененного на посту военачальника. Однако еще Иоав вернется.

Во время переправы через Ярден царского дома Шими, проклинавший Давида, бегущего из Иерушалаима, просит его простить, и царь клянется тому, что он не умрет. Барзилай (Верзеллий), содержавший царя-изгнанника, провожая его, переправляется через Ярден. Царь приглашает Барзилая с собой, но тот уже стар для царских благодеяний. Уже в Иерушалаиме встречает Давид Мефивошета, который сумел перед царем оправдаться. Вернувшись в Иерушалаим, Давид помещает десять наложниц, сыном его оскверненных, в «охраняемый дом» (там же 20:3), содержит их, к ним не входя.

Возвращение Давида на первый взгляд триумфально. Однако в расстроенном междувластием государстве вновь возникает извечный спор между родным Давиду коленом Иеѓуда и остальными. Один негодяй, протрубив в шофар, возгласил: «Нет доли нам у Давида, удела у сына Ишая! По шатрам, израильтяне!» (там же 1) Государство разделяется на Иеѓуду и «опричный» Израиль. Давид велит Амасе, военачальнику Авшалома, поставленному Давидом над войском вместо Иоава, мужей Иеѓуды в три дня созвать, после чего возвратиться. Опоздал Амаса. Давид посылает Иоава бунтовщиков усмирять. Тот по дороге Амасу встречает, который не остерегся меча в руке Иоава (там же 10). После этого Иоав настигает негодяя, зачинщика бунта, тот прячется в городе, Иоав его осаждает, требует от жителей его голову, и те, отрубив, сбрасывают ее со стены. И Иоав, возвративший себе пост военачальника, возвращается к царю, в Иерушалаим (там же 22).

Так завершается самая трагичная страница жизни Давида.

Можно лишь пожалеть, что у Авшалома не было столь беззаветно, как у отца его, любящего повествователя, рассказавшего потомкам, что двигало честолюбцем в борении с великим Давидом. Жаль, о проигравших не повествуют, во всяком случае, повествования о них не сохраняются.

Авшалом — тень отца, свое место забывшая. В бунте против Давида, в борьбе за власть Авшалом старательно отцу подражает. Отец стал царём, любви народной добившись. Авшалом крадет ее исподволь, лебезя, не делами, так хоть словами недовольным царём угождая. Давид сперва воцарился в Хевроне — и Авшалом сперва Хеврон покоряет. Давид из Хеврона идет Иевус завоевывать, в город Давида его обращать — Авшалом в Иерушалаим идет, Давидово наследие похищает. Всем хорош царь Авшалом: мудр, красив, справедлив. Только не избран — Авшалом самозванец, пародия, копия, бледная длинноволосая, красивая немощь. Он не был героем. Как ему стать царём без отцовского благословения? Несмотря ни на что, не стать Авшалому Давидом, который между жизнью и смертью бежал. Авшалом между жизнью и смертью висит, а движется мул, который, оставив хозяина, идет себе, словно время, не милующее ни отца, ни сына, ни висящего, ни бегущего, время, текущее мимо.

(продолжение следует)