©"Заметки по еврейской истории"
    года

Loading

Меня поразил выплеск ряда материалов, обвиняющих писателя Константина Симонова в махровом антисемитизме в нынешних, совершенно других условиях. Бойкие, зубодробительные заголовки: «Борьба Симонова с писателями — евреями, ветеранами войны», «Вырождение души Константина Симонова», «Еще раз о подлости Константина Симонова», «Палач — Константин Симонов»…

Лазарь Фрейдгейм

РЕАЛЬНОЕ И НАДУМАННОЕ: О  К. СИМОНОВЕ И АНТИСЕМИТИЗМЕ

Создание мнимой реальности могло бы образовать особый раздел окололитературного сочинительства. Особо благодатную почву этому создают возможности интернета. Эффектная утка, выпущенная в популярный водоём, может появиться в поле зрения многих тысяч людей в течение нескольких часов. Порой это, вероятно, действует на утковода сильней, чем гром театральных аплодисментов на острослова.

Я не ставлю целью представить трактат о фантазиях в литературе на темы жизней известных людей, хотя интернет даёт для этого обширный материал. Речь пойдёт о многократно повторенной за последние годы истории антисемитского преследования Константином Симоновым ветерана войны. Необходимо сразу отметить, что в этой коллизии Симонов выступает в двух ипостасях: обличающего и обличаемого. В каждой из этих составляющих обнаруживается перебор.

Доводилось слышать о человеконенавистничестве, о фашистских формациях… Но об избирательном ненавистничестве к одному человеку, ненависти, выражаемой из года в год в каждой публикации, мне знать не доводилось. Впрочем, вспомнилась одержимость Катона Старшего: «Карфаген должен быть разрушен». Но, то не локальное неприятие, а государственная политика великого Рима…

Байки ненависти

Небольшое путешествие в прошлое. Посмотрим газеты начала 1953 года. К бабке не ходи: что ни номер газеты, поток карикатур, фельетонов, сообщений о кознях Джойнт и каверзных прислужников этой сионистской организации с какими-то нерусскими фамилиями. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что всё это «люди еврейской национальности».

Меня поразил выплеск ряда материалов, обвиняющих писателя Константина Симонова в махровом антисемитизме в нынешних, совершенно других условиях. Бойкие, зубодробительные заголовки: «Борьба Симонова с писателями — евреями, ветеранами войны», «Вырождение души Константина Симонова», «Еще раз о подлости Константина Симонова», «Палач — Константин Симонов»…

Обобщённо представим краткое изложение.

Заседание Союза писателей СССР по этому делу проходило 1 марта 1953 года. В исторические дни, когда газеты «ПРАВДА» и «ИЗВЕСТИЯ» непрерывно публикуют материалы об убийцах-евреях, об этих Вовси, Этингерах, «Литературная газета» как в рот воды набрала. Агент «Джойнта» и сионистов Бершадский должен держать ответ!

У стола президиума появляется Бершадский. Он был во время войны командиром артиллерийской батареи. Прошел со своими пушками от Сталинграда до Берлина. Глуховат от контузии. Изранен. В теле осталось несколько десятков осколков. Вся грудь — в боевых орденах. Выступил Симонов: Бершадский действительно храбро воевал. О его подвигах многократно писали газеты. Но за какие идеалы воевал Бершадский? За кого он рвался в бой? Конечно же, за идеалы сионизма. Космополитизма. Он воевал за Ротшильдов, Рокфеллеров, за реакционное еврейство. Бершадский — враг русского народа. И должен понести наказание по всем статьям.

Бершадский был сразу арестован. После освобождения он пришёл на собрание, где выступал Симонов. Бершадский поднялся, взял костыль, подошёл к столу президиума. Переложил костыль в правую руку и нанёс Симонову удар костылём прямо в лицо, да так, что Симонов упал вместе со стулом на спину. В зале раздались выкрики: «Милицию, вызовите милицию!» В это время с пола поднялся Симонов, утирая кровь, текущую из рассеченной брови.

— Не надо милицию, мы с товарищем Бершадским друг друга поняли.
— Я тебе не товарищ. Ты ничем не отличаешься от врагов, с которыми мы воевали, — бросил Бершадский, развернулся и заковылял в сторону выхода.У этого текста долгая история. Первоисточником непримиримых оценок в адрес Симонова, представляется, была Доба Каминская, проживающая с 1991 г. в США. Кандидат технических наук, доцент по специальности «Автоматизация производственных процессов». По собственным оценкам, «будучи на пенсии, полностью переключилась «с физики на лирику». Выступает с авторскими программами во многих дневных центрах для пожилых людей.

В течение ряда лет появляются в печати аналогичные рассказы об антисемитском демарше Константина Симонова и оскорблении ветерана Отечественной войны Рудольфа Бершадского. Рассказ трансформируется так, как будто это сообщение новостных агентств. Раз от раза дополняются события. То сионисты, то космополиты. То партбюро, то редакционное собрание. То сотрудник редакции, то инвалид с костылями. В последних вариантах возникают подробности, подчёркивающие кажущуюся достоверность отражения событий: рассказчик несёт за арестованным костыли. Вариантов много. То арест через несколько дней, то прямо на собрании. То нокаутирующий удар, то личные извинения Симонова. Разноречий столько, что можно прийти только к одному выводу: фактология страдает, добавляются произвольные трактовки и события.

Много мелких огрехов вроде даты партийного собрания 1 марта 1953 года — этот день был воскресеньем. Можно не заметить разнородное «участие» в рассказах костылей, возникших для большего эмоционального накала. Многое можно было бы не заметить. Но трудно обойти критикой зоильство авторов.

Азарт обличителя толкает не только к субъективной оценки высказываний, но и к их дополнению для подгонки под принятый масштаб осуждения и ненависти. Широта таких вольных интерпретацией дополняется ещё ссылками на другие источники. Порой известных литераторов, которые, как представляется, могли иметь даже личные контакты с Симоновым. Читатель, склонный к документальности, тем более имеющий научный бэкграунд, без труда найдёт подлинную публикацию. В ней же не удаётся найти ни буквы, ни духа приведенных материалов. Для меня остаётся загадкой, для какой цели авторы столь каверзно транспонировали используемые документы. Но, как говорится, Бог им (авторам) судия…

Всего несколько дней отделяли описанное событие от бесславного ухода вождя всех народов в преисподнюю. Страница истории страны. Точнее, небольшие штрихи на монументальном полотне. Это было как бы преддверие прощального марша уходящей эпохи. Жестокого времени, морально державшего людей в скрюченном состоянии.

Смерть Сталина — прекращение дела врачей

В газете «Правда» 4 марта 1953 года сообщили:

«В ночь на 2-ое марта у товарища Сталина, когда он находился в Москве в своей квартире, произошло кровоизлияние в мозг, захватившее важные для жизни области мозга. Товарищ Сталин потерял сознание. Развился паралич правой руки и ноги. Наступила потеря речи».

Жизнь страны затормозилась, над страной нависла печаль. Многие люди задавались вопросом, как же Сталин будет руководить страной, когда он лишился речи. В других средах появилась благодарность Чейну-Стоксу (в медицинском заключении было указано, что у вождя дыхание Чейна-Стокса. Это для специалистов характеризовало безнадёжность состояния). Во многих еврейских семьях особо отметили праздник Пурим, установленный в память о спасении евреев от истребления Аманом.

А следом за этим через месяц — официальный откат от символа сталинского антисемитизма — дела врачей. Реабилитация. Признание спровоцированности обвинений. Уникальный случай сообщения советских властей о неправомерности действий… (Увы, в современной России ни одного признания ошибок не было).Свирский написал, что почти месяц литературная Москва только и говорила о симоновском слове… Как живой свидетель тех дней могу предположить, что и в литературных кругах, и вне их в те дни поток событий вытеснил из памяти ставшее атавистическим выступление Симонова по поводу специфики участия в войне своего сотрудника.

А Симонову по поводу такого вынужденного демарша в последние дни дрожи перед сталинским всесилием можно только посочувствовать и вспомнить характеристику, данную ему И. Эренбургом: «У Константина Михайловича слабые сфинктеры: он всегда одну секунду недодерживает». Симонову не удалось сохранить порядочность, не смог удержаться от антисемитских фельетонов. А ведь оставалось ждать считанные дни до смерти Сталина, до окончания дела врачей. Симонов не дотерпел до приходившего веяния времени.

Fact checking — не пустой звук

Метаморфозы этого сюжета побудили меня высказать свои представления не о политическом лице К. Симонова, не о художественных достоинствах литературных опусов, а о правомерности трансформации исторических фактов по воле субъективных настроений авторов.

Литературное творчество даёт простор для красок любого радужного спектра, для оценок, подчинённых сиюминутным настроениям. Эмоциональность впрыскивает жизнь в повествование, увлекает читающего. Автор монополизирует простор по своей воле. Но всё это только пока сюжет является плодом воображения и не выдаётся за воспоминания с реальными людьми, не предлагается как свидетельство реальных событий.

Если автор не историк, не документалист, то он волен в подаче материала. Если же ты вышел в тоге документалиста, изволь заручиться свидетельствами и документами. Ответственно примерь каждое слово, добавленное к признанным свидетельствам прошлого.

Возникает вопрос, каковы пределы эмоциональной составляющей в non/fiction материалах? Представляется, что красная линия проходит в корректировке фактологии. Субъективности место в оценках, но не в додумывании событий и обстановки. Недопустимо выдавать собственные рассуждения и соображения за документальные факты и события жизни реальных лиц.

Вспомнилась классическая репортерская байка: если собака покусала человека, это не новость. Новость это если человек покусал собаку. Сказать хорошее об известном человеке — это дуновение ветерка. Сказать пакость — это шторм.

Симонов до своего последнего часа видел в Сталине «отца народов», комплиментарно отзывался о его правильных оценках произведений советских писателей. (Можно вспомнить, что Симонов был любим Сталиным и 6 раз был удостоен Сталинской премии в области литературы.)

Обвинения Симонова в антисемитизме очень удобрено ложатся на почву тех лет. В период конца 1940 — марта 1953 гг. каждая советская газета несла заряд антисемитизма. Память об этом особенно жива в тех, кто испытал отголоски этого на себе и своей семье.

Я в этом отношении не нейтральный человек. Сам бы мог вспомнить о бедах семьи 1947–48 гг. увольнения родителей, исключение из Физтеха (тогда факультет МГУ) старшего брата. С газетами тех дней в руках — храню могу перечислить перипетии дела врачей, примеров — хоть отбавляй. Да и уже после кончины усатого помнится собственное поступление в институт летом 1953 года с золотой медалью после нарочито демонстративных собеседований в двух институтах…

История, инкриминируемая К. Симонову, относится к началу 1953 года. Обычно при пересказах детали утрачиваются. В данном случае всё наоборот: чем дальше «тем страшнее»… Последние несколько лет год от года появляются варианты с новыми прорисованными деталями, подобно накоплению исторических данных.

Перебор в панегирике это, возможно, дань жанру. Излишние добавки и фантазии в жёсткой критике это «не комильфо», за это оправдана выволочка. В былые времена предвещали: шандалами по голове…

Передо мной воспоминания Г. Свирского «На лобном месте», книга Б. Сарнова «Сталин и писатели. Сталин и Симонов», биографическая справка о Р. Бершадском и книга М. Поповского «Идеальный советский писатель Константин Симонов — итоги жизни». Замечу, что все воспоминания лишены особого пиетета перед К. Симоновым.

На основе внимательного просмотра этих источников — fact checking, как любят сейчас подчёркивать журналисты, — можно отметить, что все словесные перехлёсты в обвинениях, как и красочное описание костылей в руках участника, являются плодом художественного (антихудожественного!) творчества авторов.

«Экзекуция» состоялась в редакции «Литературной газеты». Это случилось в январе или феврале 1953-го. Симонов изложил свою точку зрения: в редакцию пробрались люди, которые мешают разоблачать корни буржуазного национализма. Главный виновник этого Ру­дольф Бершадский, заведующий отделом фельетонов, заверил, что он, боевой фронтовой офицер, ни к какому национализму отношения не имеет. В протоколе собрания редколлегии было отмечено, что в редак­ции имело место притупление бдительности, что бур­жуазный национализм поднял голову в отделе фелье­тонов, но был разоблачен и пресечен.

На страницах «Литературной газеты» один за другим появились антисемитские фельетоны. Бершадского исключили из пар­тии, сняли с работы и в ночь с 5 на 6 марта арестовали. Сейчас такая дата ареста звучит невероятно. Но история движется по своим законам и неспешно… Линия парии победила, и Литературка успела «достойно» отметить последние дни вождя.

Можно отметить, что портрет Р. Бершадского в антисимоновских рассказах трудно совместить с реальным человеком. У меня долго возникали сомнения, о том же ли человеке есть данные в Википедии. Только внимательное сопоставление воспоминаний убедило, что искалеченный инвалид на костылях в рассказах является советским поэтом, прозаиком и сценаристом Рудольфом Юльевичем Бершадским.

Он принимал участие во многих «горячих точках», в том числе, столкновениях с японцами на озере Хасан в 1938 году, советско-финляндской войне (1939–1940). Награждён орденом Красной Звезды (1940). С первых дней Отечественной войны Бершадский на фронте. Вначале — корреспондент армейской и фронтовой газет, а с 1943 г. — на командной работе. Был ранен, контужен. Награждён орденами Отечественной войны I и II степени и четырьмя медалями. После войны побывал в сражающемся Вьетнаме. Член ВКП(б) с 1938 года. Сотрудник ряда московских газет, был заведующим отделом «Литературной газеты».

Сарнов написал: «Силен, видать, был страх, охвативший Симонова в те дни, — иначе никогда бы он не унизился до таких объяснений. Бершадский, выйдя на свободу (сидел он недолго), на первом же партсобрании потребовал, чтобы Симонов перед ним извинился. И Симонов извинился. Это значительно более скромное завершение истории об антисемитизме К.Симонова.

Два штриха — о хорошем

Позволю себе в заключение — этакие ударные аккорды — привести, на мой взгляд, не убиваемые соображения по поводу мнимой антисемитской настроенности Константина Симонова.

Первые две жены писателя были стопроцентными еврейками. Сын К. Симонова Алексей Симонов говорит, что «моя лучшая половина — еврейская». До конца жизни Симонов материально поддерживал семью своей бывшей жены.

Израиль особо чувствителен к антисемитизму. Это несмываемое клеймо. Константин Симонов «по гамбургскому (точней: по израильскому) счёту» оказался чист! Свидетельство тому, в частности, распространение песни «Ат хаки ли» — «Жди меня» на иврите в Израиле и, в особенности, — в армии Израиля.

Сын писателя А. Симонов писал, что

«в стихотворении «Жди меня» есть что-то молитвенное. Нет более молитвенного языка, чем иврит. В переводе Авраама Шлёнского это угадано, и в мелодии автора музыки Шломо Дрори тоже угадано. А из советских композиторов никто угадать этого не смог. Вот так и получилось, что на русском языке этой песни нет, а на иврите она есть. В России израильская песня прозвучала в 1999 г., когда мне исполнилось 60 лет. Впервые стихи моего отца звучат на древнем языке моей матери».

От редакции: о судьбе стихотворения «Жди меня» в переводе на иврит см. статью Олега Таткова в прошлом номере «Заметок по еврейской истории», а также статьи Ильи Войтовецкого в №№ 1, 2 «Заметок» за 2006 год.

Print Friendly, PDF & Email
Share

Лазарь Фрейдгейм: Реальное и надуманное: о К. Симонове и антисемитизме: 11 комментариев

  1. Олег Татков

    Уважаемый господин Фрейдгейм!
    Рискну посоветовать Вам глянуть ещё один образчик наследия классических симонофобов — https://litrossia.ru/item/kasayas-trjoh-velikih-okeanov/
    Очень показательны комментарии к тексту.
    Замечу — это газета «Литературная Россия»…
    Помимо полного собрания ненависти в комментах, некто поэт Сербовеликов (кто такой — понятия не имею) разродился полным непотребством. Придется цитировать
    Там, где мы бывали,
    Нам танков не давали –
    Танки не умели мы водить.
    С лейкой и блокнотом
    Истекали потом,
    А потом любили водку пить.

    Глаз не опускайте,
    Чаще наливайте.
    Рано нам, ребята, на погост.
    Мы сквозь трупный запах
    Едем на пикапах –
    И себя снимаем во весь рост.

    Там, где шла пехота,
    Постоять охота –
    На ее обугленном пути.
    Здесь, на пепелище,
    Ты снимай, дружище!
    Мы хотим в историю войти!

    Так «пройтись» по военной журналистике вообще и по Константину Симонову , в частности еще надо было суметь и посметь.
    Ничего — админы пропустили.
    Очевидно согласно установке…
    Так что, сейчас, Симонову , боюсь достается как раз от антисемитов…
    И это организованный литературный погром
    Мне так кажется…
    С Уважением!!!

    1. Николай Сербовеликов

      Этот стишок в комментарии ЛитРоссии проходит под ником Великосербов. Я никакого отношения к этому не имею.
      Николай Сербовеликов

      1. сербовеликов

        Мой эпигон Великосербов
        И альтер эго заодно,
        Он не последний и не первый,
        Короче говоря — говно.
        Говоря точнее — Клюзов,
        Затраханный безмозглой музой…
        И в ЦДЛ его все знают,
        И откровенно посылают
        Кто на три буквы, кто на пять,
        Едрёна мать, едрёна мать.

        1. Олег Татков

          Уважаемый господин Сербовеликов!
          Кажется Вас нечаянно оболгал….
          Конечно в комментах «ЛР» отметился с этим гнусным пасквилем про военкоров некто ВЕЛИКОСЕРБОВ. Ну очень похоже — Сербовеликов-Великосербов — и он постоянно с Вами в комментах на «ЛР» присутствует…
          По количеству гибнущих в мирное время профессия военного корреспондента сейчас лидирует…
          И надо быть огромной сволочью, чтобы такое написать ….
          Моя вина, но… — единственное оправдание — я привел помимо текста еще и ссылку — там всё есть.
          Прошу Вас меня, за этот баг извинить, но сути мною написанного это совершенно не меняет — Константин Симонов не антисемит и в угоду конъюнктуре (личной ли, политической ли) его имя полощут сейчас паралитературные твари всех мастей, окрасов, взглядов…
          И это страшно, потому что речь идет о человеке написавшем гимн любви на войне — «Жди меня» и не только…
          Он достоин гораздо бОльшего и уважения и памяти…

          1. сербовеликов

            Уважаемый Олег, спасибо за отклик, с меня как камень свалился. Дело в том, что мне постоянно вредит графоман Клюзов, он тоже мелькает в комментах ЛитРоссии. Когда-то я по пьяной лавочке помог ему вступить в СП, а он сейчас, в качестве благодарности, сочиняет бездарные стишки под ником Великосербов. Я боялся, что мне могут приписать авторство… Так и вышло… Спасибо ещё раз. Единственное, что я могу сделать — набить при встрече морду этому Клюзову. На мою просьбу не публиковать комменты под ником Великосербов ЛитРоссия не отреагировала.

        2. сербовеликов

          Подобное со мной уже случалось. В одном сборнике патриархии опубликовали под моей фамилией моё стихотворение, напрочь кем-то переписанное, осталась одна или две последние строчки. Концов не найдёшь… Видимо, это новый способ литературной борьбы.

  2. Олег Татков

    Уважаемый господин Фрейдгейм!
    Спасибо за публикацию
    В дополнение темы.
    Из мемуаров Симонова «Глазами человека моего поколения».
    «На протяжении… первых месяцев пятьдесят третьего года Алексей Александрович Сурков, который сидел в Союзе писателей, как в былые времена я, заменяя длительное или довольно длительное время отсутствовавшего Фадеева, дважды рассказывал мне о разговорах с работниками аппарата ЦК в связи с имевшими ко мне касательство письмами. Надо сказать, что Сурков глубоко, органически презирал и ненавидел и антисемитизм как явление, и антисемитов как его персональных носителей, не скрывал этого и в своем резком отпоре всему, с этим связанному, был последовательнее и смелее меня и Фадеева.
    В первом случае он в ярости рассказывал мне о содержании письма, которое ему как исполняющему обязанности руководителя Союза писателей показали в аппарате ЦК. Это письмо, адресованное в ЦК, было не анонимным, его подписал один из тех бывалых людей, которые, имея немалые заслуги в годы войны, воспользовались сделанной чужими руками литературной записью своих подвигов для того, чтобы пробиться в Союз писателей. Не буду называть здесь фамилию этого человека, которую я узнал от Суркова, не посчитавшего нужным скрывать ее от меня. Он погиб через год или два после этого — случайной и злой в своей предельной нелепости смертью, — так что бог с ним. Но само письмо заслуживает краткого пересказа даже сейчас, через столько лет, поскольку оно характеризует какую-то частицу атмосферы того времени, когда не аноним, а человек, носивший известное имя, решил заняться антисемитского характера раскопками такой глубины, до которой додумывались, пожалуй, только фашисты.
    В своем письме он хотел обратить внимание отдела агитации и пропаганды ЦК, что то потворство евреям и то засилье евреев, с которым связана деятельность руководимой мною «Литературной газеты», объясняются моим собственным еврейским происхождением. Как он выяснил, я был на самом деле не Симоновым, а Симановичем, родился в еврейской семье и являлся сыном шинкаря в имении графини Оболенской, впоследствии взявшей меня на воспитание и усыновившей. Эти сведения он, видимо, считал достаточно серьезными для того, чтобы, подписавшись собственной фамилией, направить их в ЦК. Сурков, как я уже упомянул, говорил об этом с яростью, а я, услышав это, в первую минуту расхохотался. Расхохотался потому, что моей первой реакцией была мысль о том, как я расскажу про это своей маме, которая не имела имения с шинкарем по фамилии Симанович, и вообще имения не имела, и не была графиней Оболенской, потому что графов Оболенских не было, были только князья Оболенские. Но, что правда, то правда, была урожденной княжной Оболенской, вышедшей перед первой мировой войной замуж за полковника Симонова и именно от него имевшей ею рожденного сына Кирилла, к ее большому, кстати, неудовольствию подписывавшего свои сочинения как Константин Симонов. И мама потом действительно ужасно смеялась над всем этим. Но Сурков первой моей реакции тогда не разделил.
    — Напрасно смеешься, — сказал он мне. — Лучше подумай над тем, до чего надо докатиться, чтобы писать такие письма в ЦК, что это за обстановка, в которой человек решается на писание таких писем.
    И он был, конечно, прав: несмотря на смехотворную форму, как знак времени это письмо имело и свою серьезную сторону. Наконец, Сурков тоже все-таки рассмеялся, когда я ему рассказал, почему я в первый момент расхохотался. Я поблагодарил его за информацию, а он только сердито и грустно махнул рукой.
    — Хорош бы я был, если б я не стал рассказывать тебе этого. — По выражению его лица я понял, что кто-то, с кем он говорил, видимо, не рекомендовал ему рассказывать мне этого, и Сурков сделал это вопреки чьему-то совету.
    В самом конце января, когда в «Литературной газете» печатался не то последний, не то предпоследний материал о происходившей среди писателей дискуссии «Об основных вопросах изучения творчества В.В. Маяковского», Суркова снова вызвали туда же, куда и в первый раз, в связи с тем, что что-то кому-то в этих отчетах не понравилось. И в связи с этими, обращенными ко мне как к редактору газеты да и практическому руководителю этой дискуссии недовольствами работавший тогда в отделе агитации и пропаганды Владимир Семенович Кружков, которого я хотя и знал довольно много лет, но не мог бы положа руку на сердце сказать о нем ничего ни плохого, ни хорошего, с некоторой оторопью, наверное, от неожиданности того, что он узнал и чем собирался поделиться с Сурковым, сказал Суркову, что у них имеются серьезные, хотя еще и не до конца проверенные сигналы о том, что в Москве существует в писательских кругах непосредственно связанная с «Джойнтом» группа лиц, возглавляет которую не кто иной, как Константин Симонов. На этот раз Кружков никаких писем Суркову не показывал, хотя надо думать, что серьезными сигналами, о которых говорил Кружков, были именно письма, и на этот раз скорее всего анонимные, но та оторопь, с которой рассказывал ему обо всем этом Кружков, запала Суркову в память. Не знаю, что уж он там сказал Кружкову, наверное, со своей обычной в таких случаях резкостью не полез за словом в карман и рубанул то, что думал, а мне в заключение разговора сказал горько и серьезно:
    — Разумеется, предполагалось, что я тебе всего этого не скажу, да и не хотелось, по правде говоря, говорить все эти пакости, но тебе нужно это знать. Нужно знать, что какие-то сволочи копают под тебя, хотят во что бы то ни стало вырыть тебе могилу. И учти, что при всей нелепости все это говорилось с таким серьезным видом, что я ушам своим не поверил.
    Так закончился наш второй разговор с Сурковым в эти месяцы, важный для меня. Был потом еще и третий, но это уже после смерти Сталина, и о нем отдельно».

  3. Soplemennik

    Не в тему, но кстати. У Мальгина есть великолепные записи эстрады.
    Посмотрите дальше его журнал.

  4. Л. Беренсон

    ШИРОК РУССКИЙ ЧЕЛОВЕК
    —————————————
    Прочитал. Спасибо автору за автобиографические подробности на фоне того злополучного времени. Поднятая тема интересна и мне близка, так как в те годы я не поступал в институт, а уже принимал экзамены у абитуриентов. Мне доверялись только группы, укомплектованные совершенно «нейтральным» контингентом. 
    Что касается главного, заявленного в заголовке разговора о Симонове.
    Мне кажется, что автор упустил важное, доказательное.
    — Реальное, в упрёк Константину Михайловичу: 
    Фадеев, Сурков и Симонов рапортуют об исключении евреев из Союза писателей
    24.03.1953
    Секретарю ЦК КПСС Н.С. ХРУЩЕВУ
    О МЕРАХ СЕКРЕТАРИАТА СОЮЗА СОВЕТСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ ПО ОСВОБОЖДЕНИЮ ПИСАТЕЛЬСКИХ ОРГАНИЗАЦИЙ ОТ БАЛЛАСТА 
    https://avmalgin.livejournal.com/1325065.html
    И это уже на третьей неделе после издыхания тирана такое признание в верности  его антисемитскому курсу. 
    — в опровержение надуманного:
    «Леонид Велехов:
    … В частности, история с его участием в кампании по борьбе с «безродными космополитами». Зачем он в нее ввязался? Хотя я знаю, что у него было свое объяснение.
    Алексей Симонов: Можно этому верить, можно этому не верить, но я этому верю. Если бы этот доклад (его могли делать два человека – он и Софронов) взялся делать Софронов, он к тому обязательному списку, который уже был спущен сверху, добавил бы еще десять своих нелюбимых евреев. Поэтому Симонов взялся делать этот доклад.

    Леонид Велехов: То есть он считал, что пошел на определенное самопожертвование?

    Алексей Симонов: Совершенно справедливо. Это было самопожертвование применительно к подлости. Ничего не сделаешь – время такое.

    Леонид Велехов: Это действительно, что в это же самое время один из космополитов, Александр Михайлович Борщаговский, у него на даче жил?

    Алексей Симонов: Ну, на даче не на даче, но факт то, что он вызвал Александра Михайловича накануне доклада и сказал: «Шура, я завтра буду делать доклад про вас. Вы есть в этом списке. Не назвать ваше имя я не могу. Список обязателен для зачтения». Я рассказываю в интонации Алеши Германа, который мне эту историю рассказывал десять лет тому назад. «Вас завтра выгонят из партии, послезавтра выгонят из «Нового мира», и я ничем не могу вам в этом смысле помочь. Чем я могу вам помочь? У вас будет очень трудно с заработками. Я не только вам помогу, я сегодня уже готов это сделать». И сделал. И Светка Кармелита, дочка Борщаговского, которая была тогда маленькая, говорит: «Из нашего обихода исчезли многие писатели. А Симонов всегда оставался».

    (Из упомянутого автором интервью Алексея Симонова на Радио Свобода «Я отцу не судья, а сын»)
    https://www.svoboda.org/a/27356212.html.

    Можно вспомнить и нашумевшее открытое письмо Симонова (оплеуха жидоеду Бубеннову) на тему «раскрытия псевдонимов».

    1. Mark Averbukh

      Несколько лет назад я опубликовал том материалов о русско-еврейских отношениях «Вокруг евреев». В нём опубликован и вышеприведенный отрывок из мемуаров К.М. Симонова. К нему я — составитель — рискнул высказал свой комментарий
      От составителя. Составитель (ввиду того, что оба участника событий ушли из жизни), решается высказать сугубо гипотетическое суждение об авторе подметного письма в аппарат ЦК. Считанное количество прославившихся во время войны людей стали авторами бестселлеров тех времен и членами Союза писателей: Петр Вершигора («Люди с чистой совестью»), Алексей Федоров («Подпольный обком действует»)… Среди них одним из самых популярных «бывалых – по словам К. Симонова – людей, которые, имея немалые заслуги в годы войны, воспользовались сделанной чужими руками литературной записью своих подвигов для того, чтобы прорваться в Союз писателей» был автор популярнейшей книги «Сильные духом» Дмитрий Николаевич Медведев, которого составитель и «подозревает» в авторстве письма. Основанием для этого, (помимо известности имени и службы в органах НКВД перед войной), является хронологическое совпадение с информацией Симонова. Дмитрий Медведев скончался 14 декабря 1954 года, т.е. почти через 2 года после разговора Симонова с Сурковым. Похоронен на Новодевичьем кладбище. Причину смерти нам обнаружить не удалось. Составитель еще раз подчеркивает, что это всего лишь гипотеза.

  5. Soplemennik

    …Читатель, склонный к документальности, тем более имеющий научный бэкграунд, без труда найдёт подлинную публикацию. В ней же не удаётся найти ни буквы, ни духа приведенных материалов…
    =========
    Если это так, то что стоило автору самому дать ссылку на публикацию?

Добавить комментарий для Николай Сербовеликов Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.