Вдруг его сердце беспорядочно затрепетало, потом забилось быстрее, и он почувствовал новую странную боль в груди. Но это еще не был конец. Тогда Дэвид сел на кровати, свесив ноги, посидел так с полминуты и медленно начал одеваться.

Джейкоб Левин

КОЛЛЕКЦИЯ ДЭВИДА ФИШЕРА

Макс Гилл с раздражением думал: почему на этой улице все односемейные дома одинаковые? За сорок лет он никак не мог запомнить номер нужного ему дома. Но оставалась ещё одна примета — зелёная дверь с деревянной круглой ручкой.

Макс шёл проведать своего друга Дэвида Фишера. Он едва успел сделать один терпеливый длинный и два коротких звонка, как в дверях показалась измученная седая Рейчел.

— Ты что, ждала меня, стоя за дверьми? — пошутил Макс.

— Не входи. Давай лучше поговорим здесь. Утром был доктор Бергер. Ночью Дэйву было очень плохо, он даже детей не узнавал. Мы думали, что это конец. Сейчас Дэйв не пропускает ни одного слова, всё слушает и всему придаёт огромное значение.

— Что сказал доктор?

— Он сказал: «Если бы не сердце, то с онкологией он бы ещё чуть-чуть протянул. А так — вряд ли. Теперь смерть может наступить в любую минуту». Дети прождали всю ночь. Всё впустую, только утром они пошли на работу.

— Что он сейчас делает?

— Сейчас спит, а может, притворяется. Иди к нему в спальню. Я ему только что сделала укол морфия, — Рейчел пропустила Макса вперед. — Эй, Дэвид, посмотри кто к тебе пришёл!

Из спальни донёсся слабый голосок Дэвида:

— Заходи, Макс, садись. Ты пришёл вовремя: завтра меня бы уже не было. Если я сегодня ночью не умру, дети сдадут меня в хоспис. Там меня уже никто не найдёт. Рейчел измучилась со мной, бедняжка.

— Дэйв, на кресле была твоя одежда — брюки, подтяжки, носки. Я случайно сел на них…

— Это Рейчел, она специально кладёт на кресло мою одежду, чтобы я видел её и думал, что вот-вот встану и пойду на работу. Я уже три недели не встаю. Даже катетер уже почти не вытаскивают. Я весь в метастазах, как в паутине. Ну, что нового в клубе?

— В клубе всё по-старому. Что там может быть нового? Но сегодня произошло такое! Такого я ещё не припомню!

— Что же произошло? – безразлично спросил Дэвид.

— Я утром проснулся рано, дай, думаю, дойду до нашего антикварного рынка по «Авеню оф Америкас», посмотрю, что там делается. А потом зайду к тебе, ведь это почти рядом. За те пятьдесят лет, что мы коллекционируем складные ножи, такой удачи, как сегодня, у меня ещё не было! Да и во всём «Нью-Йоркском имперском клубе» коллекционеров ножей такого ещё не было целых двадцать лет! С тех пор, как Ричи Спинелли купил у идиота из Плимута красавца «Роджерса» за сто долларов! Представляешь, иду в самый конец барахолки, туда, где продают золото, кораллы, часы и другое барахло и вижу незнакомое лицо. Подхожу — и что же? У него на столе лежат идеальный «Роджерс» и два одинаковых немецких «Хенкеля»! Самого большого размера! Оба примерно 1920 года! Как будто с конвейера только что сошли! Лезвия заточены «apple seed» (способ заточки — прим. ред.). Всё как полагается! Такую редкость сегодня на рынке не встретишь. Оба так и просятся в коллекцию. Сколько лет я охотился за таким большим «Хенкелем»!

«Роджерс» я для отвода глаз потрогал. Я же знаю, что это не меньше пятнадцати тысяч и не наш это вид коллекционирования. Я говорю ему осторожно: «Почём «Хенкели»?» А он отвечает так неуверенно: «Шестьсот долларов каждый», — и смотрит вопросительно мне в глаза. Я не поверил своим ушам, что так дёшево и переспрашиваю: «Сколько?» А он мне отвечает скороговоркой: «Хорошо, хорошо, если это много, то как насчёт, пятисот наличными?». Я ему тут же отсчитал пятьсот долларов и думаю: надо быстрее уходить, пока он не передумал. Понятно, что он не в курсе настоящих цен или только впервые на этот рынок попал. Вот, полюбуйся, какой красавец, Дэйв!

И Макс протянул ему складной нож.

— Я его не удержу, руки слабые, не надо, Макс, ещё упадёт. Я тебе верю. Что же ты второй «Хенкель» для меня не купил? Ты же знаешь, что в моей коллекции такого тоже нет, — дрожащим от обиды или от слабости голосом сказал Дэвид.

— Но у меня больше денег с собой не было…

— Мы же с тобой старые друзья, Макс, как же ты так поступил? Надо было оставить ему задаток, зайти ко мне и взять денег. Здесь ведь недалеко.

Макс растерялся:

— Сам не пойму, почему я так поступил… Но я вначале не думал на рынок идти и пришёл без денег. А чеки они там не берут, ты и сам это знаешь…

— Знаю…

Дэвид замолчал и отвернулся к стене. Ёмкость, наполненная жёлтой мочой, осталась в стороне от него. Его худые плечи вздрогнули, а острая лопатка под простыней оттопырилась вверх.

Макс сказал:

— Не злись, Дэйв, не надо. У него на столе лежал ещё «Роджерс». Лезвие — полные двенадцать дюймов длиной. Но это была подделка. На слоновой кости было нацарапано: «King Farukh». Все знают, что самая большая и полная коллекция «Роджерсов», была у египетского короля Фарука, но королю бы в голову не пришло на ручке нацарапать такую глупость. Между прочим, я узнал, кто откупил всю коллекцию у короля. Это Самюэль Сатиян, за два миллиона фунтов. У армян деньги водятся. А он был женат на дочери аргентинского президента… Ты не слушаешь меня, Дэйв? Ты спишь?

Но Дэвид не спал. Он укрылся с головой и от обиды дрожал мелкой дрожью.

— Ну хочешь, Дэйв, я опять пойду на рынок? Дай мне денег в долг, вдруг там ещё что-нибудь осталось. Хотя и маловероятно…

Но Дэвид не отвечал.

— Обиделся, — вздохнула Рейчел.

Провожая Макса к выходу, она добавила:

— Хорошо, Макс, что ты ему показал нож. Он даже о смерти позабыл.

Она вернулась в спальню и сказала:

— Всё-таки некрасиво получилось, Дэвид. Макс этого не заслужил… Пойду в аптеку, витамины для тебя куплю.

— Какие витамины, когда до смерти осталась всего одна ночь? — подумал Дэвид. — Наверно, пошла болтаться по магазинам.

Вдруг его сердце беспорядочно затрепетало, потом забилось быстрее, и он почувствовал новую странную боль в груди. Но это еще не был конец. Тогда Дэвид сел на кровати, свесив ноги, посидел так с полминуты и медленно начал одеваться. Потом он стал искать свои носки и сникерсы и, не найдя, засунул ноги в войлочные тапочки без задников, взял в руку коричневую палку из твёрдого змеиного дерева с набалдашником в виде собачьей головы и медленно переставляя ноги двинулся к дверям.

Дойдя до выхода, он вспомнил, что не вынул катетер и не взял с собой деньги. Он вернулся, снял с книжной полки «Шулхан Арух» Иосефа бен Эфраима Каро, открыл книгу и собрал между страницами последние семь «зелёных» по сто долларов.

Когда он вышел на свежий морозный воздух, у него закружилась голова, его качнуло в сторону, и он едва не упал.

Через час он вошёл в ворота антикварного рынка. По дороге с ним кто-то здоровался, но он не узнавал этих людей, а последним какой-то мужчина спросил его:

— Дэвид, где твоя обувь?

Его «Хенкель» всё ещё лежал на столе. Дэвид удивился, протянул пять сотен хозяину и почти прошептал:

— Мне этот нож нравится. Здесь пятьсот баксов.

— Такой нож потянет все семьсот.

Дэвид молча прибавил ещё двести и остался без денег. Хозяин завернул нож в кусок рождественской подарочной красно-зелёной бумаги и сказал:

— Можете не проверять, этим ножом ещё никогда не пользовались. У меня их было два. Мой дед привёз оба в подарок из Германии после убийства министра Вальтера Ратенау в 1922 году. Это семейная реликвия. Я бы их не продавал, но внуку нужна операция, он повредил ахилловы сухожилия.

Дэвид медленно плёлся по «Авеню оф Америкас». Ему ужасно хотелось спать. Вдруг он увидел впереди скамейку: — только бы дотянуть до неё.

Он сел и тут же впал в забытье. Его палка упала на землю. Свободной рукой он изо всех оставшихся сил прижимал к себе свою реликвию. Во сне ему привиделось, что он в 1944 году под Дюнкерком бредёт по пояс в холодной воде вместе с другими канадскими солдатами. Руками он крепко сжимал поднятую над головой винтовку.

На самом деле он сидел в луже мочи, потому что, извлекая катетер уходя, он забыл пристегнуть мочесборник. Он опять открыл глаза и тотчас же развернул свёрток. «Хенкель» был на месте. В следующий момент он улыбнулся и умер. Так и сидел он, улыбаясь, а воробьи прыгали по его острым коленям и уже совсем его не боялись.

Теперь Дэвид был по-настоящему счастлив, потому что «счастье — это краткий миг между обретением желаемого и страхом его потерять».

21 мая 2001 года