ЗАМЕТКИ ПО ЕВРЕЙСКОЙ ИСТОРИИ

Израиль — уникальное явление. По-видимому, единственное в мире государственное образование, которое было сознательно изобретено. И получилось так, что в возведенное здание легли усилия очень разных людей, при жизни друг друга не любивших. Однако каждый из них оказался необходим на своем месте и в свое время… Страна догнала Данию по суммарному годовому производству, и сейчас догоняет Швецию по численности населения.

Борис Тененбаум

ХОЛМ ВЕСНЫ

(окончание. Начало в №7/2020 и сл.)

Послесловие Владимира Янкелевича

Глава двадцать восьмая

I

Вооруженные силы Израиля летом 1973-го года составляли 75 тысяч человек. Из них две трети приходилось на военнослужащих срочной службы, и на резервистов, призываемых на переподготовку. Оставшаяся треть приходилась на долю профессиональных военных — их в армии насчитывалось 25 тысяч. К этой цифре следует приглядеться, она не так проста, как кажется на первый взгляд.

Израильская армия строилась в 1948 непосредственно из сил самообороны, образовавшихся в подполье, и, в силу этого, состояла в основном из пехоты. И флот, и авиация рассматривались не как отдельные виды вооруженных сил, а как своего рода «… продолжение армии…», поэтому воинские звания устанавливались по единому образцу. Скажем, во флоте старший офицер именуется полковником, а не носит гордое звание капитана первого ранга, как это принято во всех прочих ВМС.

И авиации тоже никаких декоративных отличий не полагалось. Это в США есть четыре вида ВВС: авиация армии, авиация флота, авиация морской пехоты, и собственно авиация, в состав которой входят и межконтинентальные баллистические ракеты. В Израиле есть одна-единственная авиация, рассматриваемая как часть Армии обороны Израиля — и это все.

Однако с течением времени она приобрела очень серьезный потенциал, на нее уходило 52% оборонного бюджета Израиля, ей требовались наилучшие кадры, какие только можно было найти и подготовить — и этот факт получил отражение в числе профессиональных военных, занятых службой в ВВС. Их было одиннадцать с половиной тысяч человек, примерно столько же, сколько приходилось на все сухопутные силы.

В числе профессиональных военных Израиля оказалось и около двух тысяч моряков.

Вообще-то Израиль своим военным флотом особенно не занимался. Скудные фонды и ограниченные человеческие ресурсы распределялись строго по приоритетам, и, если рассматривать три традиционных вида вооруженных сил — авиацию, армию, и флот — как «сестер», то Золушкой в Израиле, несомненно, были ВМС.

Высказывалось даже предложение избавиться от флота совсем, списав оба израильских эсминца (британской постройки времен Второй мировой войны), и оставить в строю только две подлодки, столь же старые, как и списываемые эсминцы — и морской спецназ, так называемую 13-ю Флотилию.

Однако, по зрелом размышлении, решили все-таки не торопиться.

Как ни странно, одним из факторов для такого решения было желание «…разгрузить авиацию…». Армии очень не хватало пушек, в тактических разработках самолеты часто играли роль «…летающей артиллерии…», и поручать им еще береговую оборону не хотелось. А поскольку и у Египта, и у Сирии имелись на вооружении ракетные катера, способные выпустить по Тель-Авиву ракеты с боеголовкой весом чуть ли не в полтонны, то защиту от такого нападения решили возложить на флот.

К тому же в Израиле разрабатывалась своя собственная ракета, и ее надеялись довести до стадии действенного оружия. Конкретно доработку вела компания IAI — Israel Airspace Industries, а вместо списанных эсминцев в Израиле появились ракетные катера.

Им эта ракета прекрасно подошла.

Катера в количестве двенадцати единиц построили во Франции, и после введения эмбарго последние пять пришлось буквально украсть. История эта составила бы прекрасный сюжет для приключенческого фильма — но сейчас для нас имеет значение только то, что в 1973 у Израиля произошли изменения в составе вооруженных сил.

В придачу к армии и авиации появился еще и флот.

II

Самой спокойной из сухопутных границ Израиля была иорданская. Неофициальные контакты были устойчивы и доверительны. Утверждалось даже, что 25-го сентября 1973 король Хусейн тайно посетил Тель-Авив и предупредил о готовящемся нападении. Точных сведений у него не было, одни слухи, и ему не слишком-то поверили — слухи на восточном базаре стоят недорого.

Северный военный округ был защищен пограничной полосой, устроенной на Голанских высотах вдоль так называемой «Пурпурной линии». Она называлась так по цвету, которым на картах наблюдателей ООН после Шестидневной войны 1967 была обозначена линия разделения израильских и сирийских войск. В полосу входил противотанковый ров шириной в шесть метров, минные поля, и цепочка из семнадцати блокпостов, служивших в основном наблюдательными пунктами. Сплошной линии обороны не было — Израиль в этом смысле полагался на подвижные танковые части.

На Голанских высотах размещалось всего два пехотных батальона, а основой обороны служила 188-я танковая бригада. Правда, ввиду общей тревожной обстановки было решено перебросить на Голаны части 7-й танковой бригады. Для того, чтобы сделать это как можно быстрей, личный состав с Синая отправили автобусами, а танки и прочую технику экипажам выделили уже на месте, на базах резервов Северного военного округа.

Южный военный округ, защищенный так называемой линией Бар-Лева, даже в сентябре 1973 считался спокойным — как мы знаем, фотографии солдат, загорающих у Суэцкого канала, украшали передовые страницы израильских газет.

Линия Бар-Лева, однако, особо не укреплялась, и на линию Мажино совершенно не походила. Противотанковый ров копать там было не нужно — Суэцкий канал шириной в пару сотен метров с его с успехом заменял. Свой берег израильтяне сделали еще более укрепленным, насыпав высокий песчаный вал. На всем протяжении Канала разместили цепочку из 34-х укрепленных наблюдательных пунктов, каждый рассчитанный на гарнизон из взвода пехоты. Поскольку эти пункты ставили в тех местах, где к берегу Канала со стороны Синая подходили какие-то дорожки, то возникла идея усилить оборону постов емкостями с горючей жидкостью. По замыслу инженеров, в случае попытки египтян форсировать Суэцкий канал в районе блокнота, жидкость должна была сливаться в воду, с последующим поджогом.

Идея с созданием «…моря огня…» на бумаге выглядела красиво, но испытания показали, что на практике это не работает из-за сильных течений — и она была оставлена.

Главные усилия инженерных войск были сосредоточены на строительстве двух рокадных дорог, идущих с севера на юг вдоль Канала. Первая из них шла примерно в 10 км от линии воды, и называлась «артиллерийской», вторая, более основательно построенная и размещенная в 30 км от Канала, предназначалась для маневра танковых частей, и без особой выдумки названа Обходной. Блокпосты же в большой степени были заброшены, и только 18 из них имели гарнизоны.

6-го октября 1973 года они в сумме насчитывали 436 солдат.

III

При взгляде со стороны эта цифра выглядит ошеломляюще низкой — против них на западном берегу Канала стояли египетские войска, сведенные в две общевойсковые армии, так называемые 2-ю и 3-ю, и было в них общим счетом сто тысяч человек, располагавших парой тысяч танков.

Израильское командование было и впрямь очень уверено в себе, но не настолько, чтобы предполагать, что четыре сотни солдат удержат линию обороны длиной в 130 километров.

Нет, конечно.

На Синае была размещена целая дивизия, а в целом в Южный военный округ вместе с частями поддержки входило 18 тысяч человек — примерно четверть всей регулярной армии Израиля.

В случае каких-либо неприятностей войска Южного военного округа могли быть удвоены, утроены или даже учетверены — это зависело от уровня мобилизации.

Но осенью 1973 никаких особых неприятностей не ожидалось — очень уж шатко и неустойчиво было положение нового лидера Египта, Анвара Садата. Гамаль Абдель Насер умер в 1970 — внезапно, не оставив преемника.

Первым и очевидным кандидатом на пост президента был Али Сабри. Его главным козырем были тесные отношения с СССР. Еще до смерти Насера он зачастил с визитами в Москву — был там в июне 1969 года как бы «…по партийной линии…», как член Высшего исполнительного комитета Арабского cоциалистичeского cоюза, еще раз — в апреле 1970 года в качестве главы египетской делегации на торжествах по случаю 100-летия Ленина, а потом, в конце декабря 1970, приехал еще разок.

Он ведал разведкой, а в 1970 в придачу ко всему прочему, получил звание маршала авиации. Но в начале октября Арабский социалистический союз поступил по закону и рекомендовал на пост президента страны действующего вице-президента, Анвара Садата. Тот немедленно назначил маршала Сабри вице-президентом Египта, и понимающим людям было понятно, что реальная власть как раз в руках у маршала — за Садатом не было серьезной поддержки, он считался фигурой временной.

Но в середине мая 1971 Садат, перетянув на свою сторону Республиканскую гвардию, произвел внутренний переворот. Али Сабри был арестован, а 10 декабря 1971 года трибунал приговорил его к смертной казни. Садат тут же заменил казнь на пожизненные каторжные работы, а потом и вовсе снизил срок до 25 лет тюрьмы. Тем самым он демонстрировал уверенность победителя — но ему как-то не очень верили.

Этому сильно способствовали метания нового лидера. Он, например, отказался от панарабских притязаний Насера, отменил само понятие — Объединенная Арабская Республика, и тем самым вернул Египту его название. С другой стороны, Садат то и дело объявлял, что вот-вот настанет час решительной битвы с сионистским агрессором, и что в этой великой битве он не остановится ни перед чем, даже если придется принести в жертву миллион египетских солдат, которых он тут же, не переводя дыхания, называл своими детьми.

Все это сильно напоминало пресловутую ракету земля-земля, которая убила Эшколя, и доверия к президенту Египта не внушало. План Даяна об одностороннем отводе израильских войск от Суэцкого канала, предложенный было им на рассмотрение кабинета, поддержки не получил. Правительство Голды Меир решило, что никакой дипломатической инициативы сейчас проявлять не стоит.

Решили подождать «…естественного развития событий…».

IV

Поражение — строгий учитель, и может преподать хорошие уроки. Египетский Генштаб готовился к форсированию Суэцкого канала, приняв во внимание горькие истины, которым научился в июне 1967 — у Израиля есть крупный перевес во всем, что касается маневренной войны, и его летчики лучше египетских. Следовательно, надо обратить повышенное внимание на средства противовоздушной обороны, и поэтому вся зона Суэцкого канала была набита самыми лучшими ракетными комплексами ПВО, какие только можно было получить в СССР.

Далее — израильские танкисты лучше египетских. Поэтому им следует в первую очередь противопоставить не танки, а пехоту, вооруженную противотанковым оружием — и поэтому в батальонах, предназначенных для форсирования Канала, каждый третий пехотинец имел гранатомет, а количество ракетных противотанковых комплексов, известных в СССР как «Малютка», втрое превышало советские нормативы.

В египетской армии создали сорок новых батальонов инженерных войск, обучаемых только одному — быстрому наведению понтонных мостов. Один из младших саперных офицеров предложил для разрушения песчаных валов использовать водометы вместо взрывчатки. Идею опробовали на практике и обнаружили, что она работает.

Время начала операции выбиралось самым тщательным образом. Важно было начать при дневном свете, чтобы помочь ориентироваться первым группам «коммандос», которые пересекут Канал, надо было сделать так, чтобы наведение понтонных мостов пришлось на темное время суток — это должно было защитить саперов от ударов израильской артиллерии — и надо было подгадать так, чтобы внезапное накопление войск произошло в такое время, когда его не увидят американские спутники.

Наконец, надо было не только скоординировать операцию с союзниками, но и держать ее в глубочайшем секрете, чтобы обеспечить внезапность. Даже старшие офицеры не знали ни о дне, ни о часе начала войны — днем 6-го октября все они были уверены, что просто участвуют в очередных маневрах. Однако, получив сведения о начавшейся в Израиле мобилизации, операцию решили ускорить. Радио Каира сообщило о «… нападении сионистских полчищ на мирную землю Египта…».

В два часа дня египетская артиллерия открыла огонь по всему фронту.

V

Война началась в тот самый день, когда в Израиле отмечался Йом-Кипур, или День Искупления — великий еврейский праздник в еврейском календаре. И полагается в этот день назвать вслух каждый свой грех, раскаяться в нем и решить больше его не повторять, и принять на себя обязательство — больше этого греха не совершать. И будет тогда сделана против твоего имени хорошая запись, и будет тебе дарован «…хороший и сладкий год…», и в знак этого правоверному еврею положено включить в праздничную трапезу мед и яблоко, и макать дольки этого яблока в мед, чтобы год был поистине «… сладким…».

Но год оказался кровавым — ибо было найдено, что повинен Израиль в грехе чрезмерной гордыни.

До начала войны в октябре 1973 считалось, что Израиль справляется с огромным численным превосходством своих врагов.

Он способен побеждать их, потому что его разведка превосходна и заблаговременно предупредит, потому что его армия умеет проводить мобилизацию за 48 часов, потому что руководство страны не станет ждать, а ударит первым, потому что в ходе войны можно будет сосредоточить усилия на каком-то одном фронте — а еще и потому, что израильская авиация решит исход боя в считанные часы.

В начале войны 1973 ни одно из этих условий выполнено не было.

Четвертую (или пятую — если считать полномерной войной военные действия вдоль Суэцкого Канала в 1967–1970) арабо-израильскую войну сравнивали с землетрясением. Египетские и сирийские войска перешли в наступление с места, без считавшейся необходимой долгой подготовки.

Разведка неверно оценила ситуацию и не предупредила вовремя. От идеи превентивного удара авиацией пришлось отказаться по настойчивой «…просьбе…» главного союзника Израиля, Соединенных Штатов. Приказ о мобилизации — да и то, только частичной — был отдан за четыре часа до начала нападения и Египта, и Сирии, которое оказалось и одновременным, и прекрасно синхронизированным.

Следствием всего этого была полная неразбериха — например, один израильский танковый батальон отправился в бой без биноклей, которых почему-то не оказалoсь на складе. Танки на Синай пришлось двигать своим ходом, а не на транспортерах, что было серьезным нарушением принципа экономии моторесурсов — нo несколько выигранных таким образом часов были важнее.

Первые израильские контратаки на Синае были плохо скоординированы, и отбиты с большими потерями. Одна из бригад вышла из боя с 14-ю исправными танками из той примерно сотни, которая составляла ее нормальный списочный состав. Пытавшаяся остановить наступление врага авиация встретилась буквально со стеной огня и понесла потери. Зенитные пушки и ракеты разных типов прочно закрывали арабские войска от ударов с воздуха.

К концу первого дня войны к сведению Моше Даяна, министра обороны Израиля, был представлен список потерь.

Он включал имена около 500 убитых.

VI

Война началась 6-го октября при поистине катастрофических обстоятельствах. Однако буквально в течение 72-х часов ситуация начала меняться к лучшему. Уже 8-го октября сирийцы попали под тяжелый ответный удар и начали отступать к Дамаску. Их отчаянные призывы о спасении вынудили египетское командование к наступлению вглубь Синая, которое окончилось катастрофой — не только их наступающие танковые части оказались уничтожены, но и более того, израильтяне прорвали египетский фронт и переправились на западный берег Суэцкого Канала.

Переправу сперва осуществляли на плотах, потом — на отдельных понтонах, потом — с помощью понтонного моста, построенного из скупленной во Франции списанной рухляди. Американцы отказали Израилю в поставках такого рода оборудования, так что пришлось вспомнить былое и обойтись своими силами.

В ход были пущены такие неординарные средства, как мост, изобретенный Давидом Ласковом — непотопляемый, полностью готовый и заранее собранный воедино. Он состоял из сцепленных вместе стальных цилиндров двухметрового диаметра, наполненных полиурeтановой пеной. Мост был отбуксирован 16-ю танками из центрального Синая до Канала. Такого рода операция никогда не планировалась, их никогда не отрабатывали, мост предполагалось тащить на дистанцию не более чем один-два километра — но это было сделано, и с 19-го октября по мосту на ззападный берег Суэцкого канала пошли танки.

Израильские войска проявили неслыханную скорость адаптации к новым условиям боя. На ходу изобретались тактические приемы, которые и не снились поставщикам, изготовителям израильских вооружений. Например, выдвижение дальнобойных 175-мм американских пушек с тыловых позиций на передний край (чего не полагается делать никогда, но они оказались очень полезны для подавления баз тяжелых зенитных ракет), постройка полевых укреплений из так называемых «габионов» — металлических сеток, куда без цемента засыпали подручный камень, и таким образом строили нужные сооружения (то есть очень быстро строили что угодно, и где угодно), побившая все мировые рекорды эффективности деятельность полевых ремонтных мастерских, которые за ночь восстанавливали подбитые днем танки — все это принесло свои плоды.

А уж то, что произошло в октябре 1973 года с египетским флотом, лучше всего охарактеризовать коротким словом — «разгром».

При всякой попытке выйти в море арабские ракетные катера натыкались на противника, который немедленно переходил в атаку. Залпы ракетами советского производства, П‑15, производимые с предельных дистанций в 40–45 километров, не давали никаких видимых результатов — цели на экранах радаров двоились, троились, исчезали, уходили в небо, а между тем противник сближался на расстояние 20–22 километров, после чего в борт била израильская ракета «Габриель», что при 150-килограммовой боеголовке, задействованной против, скажем, ракетного катера «Оса», водоизмещением в 160 тонн, приводило к тому, что катер этот разносило в щепки.

А из 54-х запусков убийственной в 1967 году ракеты П‑15 — в 1973 в цель не попал ни один.

Отчаявшись попасть во врага, египетские командиры эмпирическим путем пришли к следующей тактической схеме — при обнаружении противника немедленно дать залп на предельной дистанции, и, облегчив этим катер, немедленно же, и на полной скорости уходить обратно на базу. Сирийцы эту тактику даже и улучшили — их ракетные катера из порта не выходили, а «вели бой» с противником, прячась между торговыми кораблями, стоящими в сирийских портах — Тартусe, Баниясe, Латакии…

Их, однако, доставали и там.

VII

Война окончилась к 24-му октября — с израильскими войсками, стоящими на шоссе Каир-Суэц в 100 км от Каира, и с аэропортом Дамаска, находящимся под прицелом израильской артиллерии.

Министр обороны Израиля Моше Даян — обычно очень заметный человек — после первого дня боев исчез с экранов TV, и не появлялся перед микрофонами. Он, конечно, вскоре вернулся на свое обычное место любимца прессы — именно его фото с Ариэлем Шароном, командиром дивизии, первой прорвавшейся в «Африку», обошло всю мировую печать. Героическая переправа на западный берег Суэцкого Канала, решившая исход войны на египетском фронте, сгоряча была приписана гению Моше Даяна — как это oписано в книге Арнольда Шермана «When God Judged And Men Died», вышедшей из печати в США чуть ли не сразу после перемирия, уже в декабре 1973-го года.

Однако война окончилась, пыль улеглась. Мертвые были сосчитаны, оплаканы и похоронены. Почему их оказалось так много? Почему война шла целых три недели? Почему она началась с такого ужасающего хаоса? Почему она началась внезапно — что именно делала прославленная израильская разведка? Почему война началась вообще — не было ли способа ее избежать? Все эти вопросы, конечно же, не могли быть адресованы одному человеку, как бы высоко он ни стоял в иерархии страны и государства — но понятно было, что одним из главных «ответчиков» должен был быть министр обороны.

Министр, к сожалению, упорно молчал. То есть он говорил, и даже много — но звучало все это как-то не слишком убедительно.

Даян появился на Голанах в тот момент, когда сирийское наступление еще не было отбито. Встречавшие его офицеры просто не узнали своего министра. Обычно одно его присутствие успокаивало людей — «…с ним они чувствовали себя защищенными от любой опасности…». Это не лирика, а слова боевого генерала, Иски Шадми. Сейчас Даян не отдавал приказы. Он высказывал свое мнение, но оговаривался, что это — «…всего лишь мнение министра…». Он совершенно серьезно обсуждал с Шадми «…вопрос о сирийских танках около кибуца Эйн Гев…», на восточном берегу Тивериадского Озера. Шадми перебил Даянa и сказал ему — «Моше, это 5 танков с десятком солдат. Почему ты должен думать о них? Оставь эту проблему на нас — мы ее решим сами…». Сам Шадми говорит, что всего за сутки до разговора ему и в голову бы не пришло разговаривать с Моше Даяном таким образом.

Такое же впечатление вынесли офицеры южного командования. Прибывший с инспекционным визитом министр обороны произвел на них удручающее впечатление. Заместитель командира Южного Фронта Бен-Ари вообще вспоминал впоследствии:

«…Даян был в панике. Он не был собой. Обычно он молча изучал проблему, потом отдавал короткий приказ. В этот раз Даян непрерывно говорил. Задавал бессмысленные вопросы. Вставлял бессмысленные замечания. Не брал на себя никакой ответственности…»

Такая же картина происходила на заседании у Голды Меир, в начале войны и за закрытыми дверями. Моше Даян не отдавал приказы, а «…подавал советы…». Кстати говоря, Голда им не следовала…

В 1973-м году бремя тяжелейшей ответственности управления войной легло на «комитет» из трех человек — министра обороны Моше Даяна, начальника Генштаба Давида Элазара, и на премьер-министра, Голду Меир.

Ее министр обороны рекомендовал отход к линии перевалов, и уж там «…армия должна была стоять насмерть, до последнего человека и последнего патрона…». А ее начальник Генштаба предлагал:

«…вести активную оборону по той линии фронта, которая сложилась к 7-му октября, ожидать подхода резервов, и после периода консолидации перейти в наступление…».

А она — как говорит в своих мемуарах Голда Меир — «…должна была решить, кто из них прав…».

В такой обстановке важные и чисто военные решения пришлось принимать 75-летней женщине, по понятным причинам никогда в своей долгой жизни войсками не командовавшей.

Споры на тему «роль личности в истории» бесконечны, но в 1973-м году в Израиле личность действительно оказала влияние на ход событий. Голда Меир всегда говорила, что считает роскошь грехом, и что отчаяние в трудной ситуации — роскошь, которую она не позволит ни себе, ни своей стране. У нее не было никакой возможности оценить мнения своих военных советников в их, так сказать, технических аспектax. Она оценила их по человеческой мере. Предложение о глубоком отходе ей подавал потрясенный и сломленный человек, мнение об обороне на месте и консолидации — человек чрезвычайно озабоченный, но уверенный. И она согласилась именно с ним.

С другой стороны, она отклонила сделанное Даяном предложение подать в отставку. Она больше не полагалась на его мнение, но сместить министра обороны в разгар военных действий было бы знаком той самой паники, которую она стремилась подавить.

Даян остался в правительстве. Власть в военных вопросах полностью перешла к Давиду Элазару.

8-го октября генерал Шарон позвонил Даяну с Синая. Шарон настаивал на немедленном наступлении с целью прорваться на западный берег Суэцкого Канала, и не мог убедить в этом ни своего номинального командира Гонена, ни назначенного на юг «координатора Генштаба» Бар-Лева. По старой памяти он решил задействовать авторитет Даяна — конечно же, тот поддержит его рискованный, но многообещающий план действий.

И Даян ему ответил: «Я не вмешиваюсь…».

15-го октября первые две сотни израильских парашютистов из состава дивизии Шарона переправились через Суэцкий канал — Шарон сумел сам, без посторонней помощи, убедить командование. К утру 16-го октября на западном берегу Канала было уже 30 израильских танков и 2000 солдат. Вскоре по оперативно наведенным мостам туда переправилась вся дивизия Брена Адана. Даян приехал в «Африку», навестить солдат. Он уже не выглядел серым, с запавшими щеками. Он даже улыбался — что видно на сделанных тогда фотографиях.

Его уверенность в себе вернулась к нему в полной мере.

VIII

В фундаментальной книге Кеннета Поллока «Arabs At War» (она вышла в 2002 году) приводится следующее сравнение.

В июне 1944 года Советский Союз начал операцию «Багратион», направленную против немецкой Группы Армий «Центр», расположенную на укрепленных позициях в Белоруссии. Немецкие войска состояли из опытных, закаленных войной ветеранов, и были защищены заранее сооруженными линиями обороны, на стороне советских войск была достигнутая ими тактическая внезапность, большой перевес в числе, и огромный перевес в вооружениях. В числах это выражалось следующим образом — тройной перевес в живой силе, шестикратный перевес в танках, восьмикратный перевес в артиллерии. Результатом был полный разгром немецких войск. Через два месяца русские армии стояли на Висле, пройдя за это время почти 1000 км, и уничтожив в процессе наступления 30 немецких дивизий. 450 000 солдат и офицеров вермахта были убиты или попали в плен.

29 лет спустя, в октябре 1973 года, сирийская армия начала похожее наступление на Голанские высоты. Начальные позиции сторон очень напоминали те, которые существовали в 1944-м году в Белоруссии. Опытная армия израильтян стояла за линией подготовленных укреплений, на стороне сирийцев была тактическая неожиданность и материальный перевес.

Положение сирийцев было много лучше, чем положение советских войск — они имели перевес 10 к одному в людях и в артиллерии, и 8 к одному — в танках. Тактическая внезапность была даже больше, чем в 1944-м — наступление было начато не во время войны, противник нападения совершенно не ожидал. Тем не менее, наступление не удалось. В одном из двух секторов, в которых велась атака, сирийским танкам удалось пройти около 20 км, во втором их остановили еще раньше. Контратака израильтян на третий день войны повернула сирийские войска вспять, в направлении на Дамаск.

От полного разгрома их спасло то, что Израилю пришлось перенести главные усилия на египетский фронт, но вся занятая было ими территория была потеряна, да еще и с существенной добавкой, их столица оказалась в пределах досягаемости артиллерийского огня противника, а из 1400 танков, которые имелись в начале наступления, 1100 оказались безвозвратно потеряны.

Советское наступление 1944-го года оказалось решающим — оно проложило дорогу русским армиям в сердце Германии. Сирийское наступление 1973-го года тоже оказалось решающим, только иначе: Сирия пришла к выводу, что отбить Голаны военным путем не удастся, и, согласно Поллоку — «…это убеждение держится в силе уже почти 30 лет…». Напомню, что его книга была издана в 2002-м году, через 29 лет после Войны Судного Дня.

С временной дистанции в без малого 30 лет, и при большой географической удаленности — от Голанских высот до университетских лужаек в штате Небраска, где Поллок написал свою огромную по объему книгу (583 страницы текста, плюс еще 100 страниц тематического индекса и справочного аппарата) все-таки довольно далеко — война Судного Дня выглядела блестящей победой Армии обороны Израиля.

Объяснить ее только замечательным профессионализмом израильтян автор книги никак не мог, и поэтому он занялся детальным анализом многочисленныx проблем арабских армий вообще, и сирийской армии в частности.

То есть Израилю следовало бы гордиться своими военными достижениями…

Однако в 1973-м году настроение в Израиле было отнюдь не праздничным. Случившееся в первые два дня военных действий люди осознавали как большую беду — и уже в ноябре к работе приступила специальная государственная комиссия по расследованию причин неудач начального периода войны.

В нее входило 5 человек — председатель Верховного Суда Израиля Шимон Агранат, член Верховного Суда Израиля Моше Ландау, Государственный Контролер Израиля Ицхак Небензаль, и два человека, которые в свое время занимали очень высокие военные посты — Игаль Ядин и Хаим Ласков. Все эти люди пользовались большим авторитетом и уважением, стояли в стороне от обычных и неизбежных политических дрязг, и имели полномочия задавать любые вопросы любым должностным лицам, включая премьер-министра Голду Меир. Тексты собеседований с некоторыми министрами — например, с Даяном — по понятным причинам были засекречены. Работа комиссии шла вплоть до апреля 1974-го года.

Министр обороны Израиля Моше Даян тем временем занимался своей работой — надо было вести переговоры с египтянами и с американцами о разъединении войск в зоне Канала, о начале расчистки Канала для возобновления судоходства (сам Даян видел в этом важный элемент для достижения длительного перемирия — у Египта появлялся большой стимул не возобновлять военные действия), надо было как можно быстрее сокращать армию, потому что при большом числе мобилизованных экономика не работала должным образом — и так далее, и тому подобное. Список неотложных забот министра обороны был чрезвычайно длинным.

Его основательно критиковали. Демобилизованные солдаты возвращались с фронта — им было очень не по душе то, что до сих пор не определены причины провалов начального периода войны, и очень многие из них винили в этом правительство в целом и министра обороны в частности. Один из офицеров, капитан Мотти Ашкeнази, просто винил во всех бедах Даяна — лично и персонально. Капитан был герой — он командовал единственным опорным пунктом на Линии Бар-Лева (известным под названием «Будапешт»), который удалось удержать — и к его мнению прислушивались многие.

Даян дважды предлагал Голде Меир свою отставку. Оба раза она отклонила его предложение — только что прошли выборы, правящая партия «Авода» потеряла 6 мандатов в парламенте, но осталась у власти. Отставка ключевого члена кабинета была очень нежелательна.

2-го апреля 1974-го года комиссия Аграната обнародовала результаты своей работы. Вину за ужасный промах с запоздавшей мобилизацией комиссия возложила на военных. Со своих постов смещались четыре старших офицера военной разведки, командовавшего Южным Фронтом генерала Гонена предлагалось уволить в резерв. Увольнялся в отставку также Начальник Генштаба Давид Элазар.

С другой стороны, члены правительства были оправданы. Комиссия судила по следующему критерию — министр обороны не имел в своем распоряжении никакого собственного механизма для оценки ситуации, и вынужден был полагаться на мнение военной разведки и Генерального Штаба. Министр прислушался к отдельному мнению командующего Северным военным округом о вероятности столкновения с Сирией, и санкционировал своевременное усиление его войск. Мера эта спасла Голаны. В отношении Юга он получил от Генштаба письменное подтверждение того, что сил там достаточно — мнение, к которому присоединился весь аппарат военной разведки, без единого исключения. Следовательно, министр исполнил свой долг, и не может быть обвинен в небрежности или неосторожности.

Заключение комиссии было сделано на американский лад — с юридической точки зрения оно было безупречно. «…Должностное лицо выполнило свой служебный долг…» — и будь это некое абстрактное «никто», а не человек, самой личностью и всей жизнью своей олицетворявший безопасность страны — все было бы в порядке. Но идея, что во всем виноваты люди в военной форме, а люди в штатских пиджаках освобождены от ответственности, не показалась стране справедливой.

Разница между Давидом Элазаром и Моше Даяном состояла именно в покрое одежды. Если Элазар с порицанием смещался со своего высокого поста — почему Даян оставался в своем кабинете? В маленькой стране все знают всех и все — и всем было известно, что в первую, самую страшную неделю войны, войсками командовал Элазар — а не Даян, потерявший в беде голову. По стране прокатилась волна сердитых демонстраций.

Солдаты, своей грудью заслонившие страну в минуту, когда ей грозила гибель, хотели знать, как же получилось так, что им пришлось драться в отчаянных условиях, в окружении и без надежды на своевременную помощь.

Капитан Ашкенази, в немыслимо трудных условиях все-таки удержавший свой блокпост, требовал честного расследования, и напрямую обвинял Даяна в преступной халатности. И оказалось, что призыв его услышан. Капитан стал необыкновенно популярен.

Правящая Рабочая партия раскололась. Одна ее фракция угрожала голосовать за вотум недоверия правительству, если Даян немедленно не уйдет в отставку, другая угрожала обратным — голосовать против правительства, если Даяна вынудят уйти. Раскол стал последней каплей — 18 апреля ввиду невозможности сохранить парламентское большинство все правительство Голды Меир ушло в отставку.

IX

Новое правительство, образованное после отставки Голды Меир, было сформировано на базе ее старой партии, но места для Даяна в нем не нашлось. Новым премьер-министром стал Ицхак Рабин — первый в истории Израиля премьер, который родился в Израиле, а не в Российской Империи. Теперь ему надо было торговаться с американцами — что было нелегким занятием.

Генри Киссинджер покупал добрую волю Египта, и платил за покупку уступками, которые выжимал из союзника США, который Соединенным Штатам ни в чем не мог отказать. Разъединение египетских и израильских войск свелось к тому, что Израиль оставил все территории, завоеванные в октябре 1973 года и отступил на 30 км. от Суэцкого канала

В итальянском журнале тех лет была помещена уморительная картинка — Киссинджер с улыбкой протягивает Рабину, стоящему с очень унылым лицом, стакан с какой-то жидкостью — по-видимому, очень горьким лекарством. Подпись под картинкой гласила: «Выпейте это, Рабин — это принесет МНЕ пользу…».

Делать, однако, было нечего — приходилось уступать, за что Рабина нещадно поносила в Кнессете правая оппозиция. Новым руководителям израильской внешней политики — Ицхаку Рабину, Шимону Пересу и Игалю Алону — хватало забот и проблем…

Оставшийся не у дел Даян занимался тем, чем обычно и занимаются политики в отставке — он начал писать свои мемуары. Ему предложили очень хорошие условия в Великобритании — издательство Weidenfeld & Nicolson заплатило ему за книгу 460 тысяч долларов. Он начинал находить, что в сделках с англичанами есть и приятные стороны. Дочка помогала с рукописью — ей было поручено описать жизнь отца от рождения до 1948-го года. С сыновьями он связей не поддерживал…

Книга, надо сказать, получилась довольно скучная — она была названа «Жить с Библией», но как раз жизни в ней мало — все больше неинтересные пересказы библейских сказаний, применительно к биографии героя — самого Даяна.

Возможно, в этом была виновата работа Яэль Даян — эпизоды, которые написаны ее отцом, читать интереснее. Один из них приведен ниже, Даян описывает в нем поиски египетского храма на Синайском полуострове, который он во что бы то ни стало хотел посмотреть — и вот как об этом рассказывает он сам:

«…На этот раз (в 1967 году) мы решили добраться до храма на вертолете. Его пилотировал Моти (командующий ВВС Мордехай Ход). Мы кружили над горами, но храма не обнаружили. С нами было еще несколько офицеров ВВС, и они пришли на помощь своему командующему, проводили линии на карте и сверялись с компасами, но Серабит Эль-Кадем словно сквозь землю провалился. Горючее у нас было на исходе, и нам оставалось одно: прибегнуть к старому средству и попросить какого-нибудь местного бедуина показать нам дорогу. В одной из долин чернели палатки, и мы посадили вертолет около одной из них. Старый седовласый бедуин с изборожденным морщинами лицом подошел к нам. Я поздоровался с ним, и он ответил мне, как старый знакомый: «Алейкум ас-салам, мой господин». — Вы знаете, где Серабит Эль-Кадем? — Да, мой господин. — Можете вы показать нам, где это? — Да, мой господин. Взяв свои сандалии в руки, старик взобрался на вертолет и показал Моти жестом, в каком направлении лететь.

Вертолет оторвался от земли. Мы открыли банку консервов в честь нашего проводника. Минуту спустя, я решил, что мы совершили непоправимую ошибку. Вместо того, чтобы консультировать пилота, он с головой ушел в эту банку, залез в нее всей пятерней и на вопросы Моти отвечал лишь нетерпеливыми быстрыми движениями руки, словно отгонял назойливых мух. Наконец банка опустела, наш проводник выскреб ногтями последние остатки мяса и жира, приставшие к стенкам, облизал с наслаждением пальцы, горестно вздохнул и сказал Моти: «Вот оно, спускайся здесь». Моти снизился, сделал несколько кругов и посадил вертолет. Мы оказались в самом центре двора Серабит Эль-Кадема. Я спросил бедуина о том, какое имя носит его племя. «Ат-Тиаха» — был ответ. По-арабски это означает «заблудившиеся». Я не знаю, когда его племя получило свое прозвище. Но если у них когда-нибудь и возникали трудности с самолетовождением, то они их несомненно успешно преодолели…».

Летом 1976-го года Даян с женой сидел в ресторанчике в Тель-Авиве, когда к нему подошел Шимон Перес — министр обороны в правительстве Рабина — и попросил его отойти в сторону для короткого разговора. Он показал ему план освобождения заложников, задержанных в Уганде, в аэропорту Энтеббе, и спросил его, что он об этом думает. «Замечательный план!» — сказал Даян с энтузиазмом. План был действительно замечательный, и удался на удивление хорошо. Вклад Даяна в это потрясающее по смелости замысла и по мастерству исполнения дело состоял в одном одобрительном возгласе.

Со скуки он затеял редактировать газету — она просуществовала 3 месяца. В ноябре 1976-го Даян публично высказался на щекотливую в Израиле тему — о ядерном оружии. На обеде, который давала Ассоциация Рекламных Кампаний, он заявил, что настала пора отказаться от упора на танковые войска, и открыто провозгласить, что у Израиля есть, как он выразился, «…атомная опция…».

Заявление наделало шуму, но официальной реакции не последовало. Просто Перес и Алон дали знать, что они не согласны с такой постановкой вопроса — и шум затих сам собой. Они было ответственные министры действующего правительства, а мнение генерала на покое стоило немного…

Выборы, назначенные на осень 1977-го года, были перенесены на весну из-за одного из маленьких скандалов, которые делают политическую жизнь в Израиле столь занятной для иностранцев — в декабре 1976-го года Ицхак Рабин отправился на аэродром лично встретить первые самолеты F‑15, поставленные Израилю из США, в сопровождении лидеров парламентских партий правящей коалиции. Однако возвращаться надо было после заката солнца, что нарушало святость субботы, и Национальная религиозная партия запротестовала. Никакого выхода из ситуации, кроме отставки правительства, не нашлось, и выборы назначили на 17-е мая.

Однако в апреле грянул гром — газета «Haaretz» откопала, что жена Рабина, Лея, оставила незакрытым свой долларовый счет в Вашингтоне после того как ее муж окончил свою там работу — он представлял Израиль в Вашингтоне в качестве израильского посла. Правила в то время запрещали держать долларовые активы в иностранных банках. И Рабин снял свою кандидатуру в премьеры.

Его заменил Шимон Перес. Удивительное дело — этот очень умный человек занимал решительно все возможные посты в правительстве — но всегда как бы по наследству. Он за всю свою длинную политическую карьеру никогда и ни при каких обстоятельствах не выигрывал национальные выборы, но в 1977-м году это печальное обстоятельство не было еще известно его товарищам по партии.

Выборы 1977-го принесли политическую сенсацию — Рабочая партия впервые за всю 29-летнюю историю Израиля выборы проиграла.

Новым премьер-министром Израиля стал Менахем Бегин.

Глава двадцать девятая

I

Менахем Бегин, глава «Ликудa», стал главой правительства. Этот блок и его союзники — например, Национальная Религиозная Партия (НРП) — получили большинство в парламенте. В частности, НРП увеличила свое представительство с 10 мандатов до 12. По-видимому, ее лидеры, решив свалить Рабина, действовали не только из уважения к святости субботы, но и по более земным мотивам.

На пост министра иностранных дел Бегин пригласил Моше Даяна. У него были свои причины для столь неожиданного выбора — все-таки не часто политические лидеры демократий берут на важный пост человека из партии, которую они только что победили на выборах. Но в пользу Даянa говорил тот факт, что вот как раз он не был связан «…партийными узами…» — он всегда был сам по себе, и очень на этом настаивал. Бегину был нужен самостоятельный человек, с собственными идеями, с узнаваемым за рубежом именем — Бегин пришел к власти с 9-й попытки, в его окружении было немного известных людей. Образ Даяна изрядно потускнел в Израиле, но за границей он был по-прежнему популярен.

Было еще одно соображение, которое Бегин мог принимать во внимание — репутация Даяна как «ястреба». Когда-то назначение Даяна на пост министра сельского хозяйства вызвало глубокомысленную статью в американском журнале, где говорилось, что «…все это неспроста…», и что «…Израиль готовится к войне…». Бегину было желательно создать у американцев именно такое впечатление.

Если президент Картер и унаследовал что-то от деятельности дипломатической команды времен Никсона-Киссинджера, так это полную готовность преподнести Израилю «горькую пилюлю». Даян колебался недолго. Он изнывал от своего вынужденного отстранения от активной политической жизни, и рассматривал пост в правительстве как нечто естественное.

Но его бывшие однопартийцы поглядели на это совершенно иначе.

II

Самое мягкое определение, которое они ему давали, было «предатель». Исраэл Каргман, бывший председатель Финансового Комитета парламента, назвал его «…политической проституткой…». Hаверное, определение это немало повеселило израильтян — выходцев из Советского Союза. И Даян был не похож на Троцкого, и Каргман Ленина никак не напоминал…

Много хуже любых красочных определений его характера было то, что его не захотела видеть Голда Меир. Ее, в отличие от Каргмана, он искренне уважал. Конечно, она не опустилась до ругани, чувство собственного достоинства ее не оставило. Просто Даян несколько раз пытался повидать ее, но каждый раз она «…была нездорова…» — и наконец, даже до него, законченного эгоиста, дошло, что она больше нe пустит его на порог.

20-го июня 1977-го года новое правительство Израиля приступило к работе.

А уже в сентябре у министра иностранных дел этого правительства, Моше Даяна, возникли чрезвычайно серьезные заботы, связанные с Марокко. В начале сентября 1977 он передал в Египет предложение о встрече — и, о чудо, в этот раз израильское предложение не было отвергнуто с порога. Египет выразил согласие на установление секретного канала переговоров.

16-го сентября Даян прилетел в Марракеш. Поездка была обставлена очень романтически: он прилетел не на рейсовом, а на частном самолете, не из Израиля, а из Брюсселя — причем в парике, с наклеенными усами, и в солнечных очках, скрывавших его отсутствующий левый глаз. Его встретил министр иностранных дел Египта, Тухами. К соглашению они не пришли, но процесс переговоров не был прерван.

9-го ноября Садат произнес речь в египетском парламенте, и заявил, что он готов приехать в Иерусалим, и обратиться к Кнессету,

«…если это поможет достичь мира и сохранить жизнь хоть одного из сыновей Египта, которому не придется тогда погибaть в битвах…».

13-го ноября Бегин пригласил Садата приехать в Иерусалим.

III

19-го ноября 1977-го года, в субботу вечером, впервые в истории самолет с лидером арабского государства открыто приземлился в израильском аэропорту Бен-Гурион. Анвара Садата сопровождали не только египетские министры, но и звезды американской журналистики — Уолтер Кронкайт и Барбара Уолтерс.

В воскресенье, 20-го ноября, Садат произнес обещанную речь — в Иерусалиме, в зале заседаний израильского парламента. Это был поистине исторический момент — речь его транслировалась по телевидению на весь мир. Он сказал, что не затем он прибыл в Израиль, чтобы добиться сепаратного мира, или временного соглашения о разъединении войск. Нет, он хочет мира, настоящего мира:

«…Но Израиль должен уйти из Синая, уйти с Голанских Высот, уйти с Западного Берега, уйти из Иерусалима, установить палестинское государство, вернуть в их дома изгнанных палестинских беженцев…».

Министр обороны Эзер Вейцман наклонился к уху сидевшего рядом с ним Даяна и прошептал — «Нам надо готовиться к войне…».

После Садата на трибуне появился Менахем Бегин. Его речь была короткой. Он сказал, что Израиль искренне стремится к миру с арабами, и что об всем можно при желании договориться.

На торжественном обеде, данном в честь гостя правительством Израиля, Садат мрачно сказал Даяну, что он разочарован — Бегин не принял его предложения. «Дорога к соглашению лежит через переговоры» — ответил ему Даян — «Вы не можете ожидать, что с вами немедленно согласятся по всем вопросам. Но давайте продолжать говорить друг с другом, и, я уверяю вас — вы не пожалеете…».

Переговоры шли и шли, но результата не приносили.

Торговля шла по всем правилам восточного базара — с клятвами, что предполагаемая сделка разорит продавца — и его самого, и его будущих детей — и с заверениями покупателя, что он даже и не поглядел бы на совершенно ненужный ему и явно гнилой товар, если бы не жара, и не некоторое вялое любопытство к этой никому не нужной рухляди…

Стороны терпеливо ждали, кто из них сделает первый промах и обнаружит нервозность, но первыми нервы не выдержали у американцев. Через 9 месяцев после визита Садата в Иерусалим президент Картер пригласил лидеров и Египта, и Израиля в США, в Кэмп Дэвид.

IV

Разные бывают времена, и разные бывают обстоятельства, и совершенно разных вещей требует от людей время, в котором они живут.

В 1908-м году Жаботинский вмешался в шумную дискуссию, начало которой положила статья его бывшего протеже, незаконного отпрыска семьи Левенcонов, ставшего за какие-то 5–6 лет видным петербургским критиком, Корнеем Чуковским.

Статья называлась «Евреи и русская литература», и автор ее красноречиво доказывал, что не следовало бы евреям писать пьески из русского быта, которого они совершенно не знают, а лучше бы им сосредоточиться на создании своей собственной литературы — на идиш или на иврите. Ему ответил поэт и писатель В.Г. Тан, который провозгласил, что он себя причисляет именно к русской литературe, потому что русский — его родной язык. Жаботинский написал весьма едкую статью, направленную против Тана, тот ему ответил — и началось замечательное литературное побоище, где обе стороны демонстрировали блестящее искусство словесного фехтования.

Но в двадцатые годы Жаботинский начисто перестал интересоваться вопросами, связанными с русской литературой — а написал короткую статью о политике, которой следовало бы придерживаться ишуву в отношении к арабам, называлась она «О Железной Стене», и сводилась к простому утверждению:

«…для достижения мира с арабами в будущем нам следует отказаться от всех попыток заключить с ними мир в настоящем…».

Пересказывать этот шедевр политической речи и трудно, и не хочется — много лучше просто прочитать оригинал. Во всяком случае, ничего более убедительного на затронутую тему мне читать не доводилось.

Идею «Железной Стены» высказал и обосновал Жаботинский, но если и был у Армии обороны Израиля — структуры, выполняющей эту роль — какой-то один Главный Архитектор, то главным претендентом на эту должность был бы Даян. Концепция «Стены» — сперва силою вещей, а потом вполне сознательно — была основой израильской политики в течении больше 50 лет, начавшись задолго до основания государства, и вплоть до встречи в Кэмп Дэвидe.

И сейчас за ее изменение взялись два человека — политический наследник Жаботинского, Менахем Бегин, и Моше Даян — любимец Бен-Гуриона, страж и защитник «Железной Стены». Оба они решили, что «…время будущего — время заключения мира…» — возможно, уже пришло.

V

Их партнерам по переговорам предстояло пройти не меньший путь. Пожалуй, уже начиная с поражения в войне 1948-го года, слово «Израиль» в арабском мире с успехом заменило слово «дьявол». Это понятие — дьявол — разумеется, принадлежит к потустороннему миру, но может иметь и вполне практические приложения в обыденной земной действительности. Скажем, обе стороны в гражданской войне в Йемене в шестидесятые годы без всяких сомнений обзывали друг друга «израильскими агентами» — смысла в этом не было никакого, и все прекрасно это знали, но ненавистного политического противника, конечно же, полагалось клеймить как «пособника нечистого».

Радио Каира называло саудовцев и иорданцев «агентами сионизма и империализма», а в мечетях Эр-Рияда Насера определяли как «безбожника» и намекали на то, что он агент сами знаете кого.

Саудовцы или алжирцы могли упражняться в риторических «изгнаниях беса» вполне свободно — это не требовало от них никаких усилий, никаких практических шагов, и не создавало никаких проблем и опасностей — скорее даже наоборот, служило полезной цели. Кознями дьявола можно объяснить решительно что угодно — от неурожая до необходимости поддержания сурового военно-полицейского режима.

Однако если с «чертом» приходилось воевать, то поневоле следовало заниматься исследованием его возможностей чинить зло — хотя бы с целью разработки мер для борьбы с этим злом. В Египте в Генштабе на беду свою этими исследованиями сначала пренебрегали, но потом (после поражения в Шестидневной войне) занимались очень серьезно — вплоть до того, что старших офицеров поощряли в изучении иврита.

В войне 1973-го года на суэцком фронте самым надежным источником информации египетской армии служили радиоперехваты — они давали информацию не только о планах израильтян, но и просто объективную картину поля битвы. Сообщениям своих младших командиров генералы не верили — и имели к этому очень хорошие основания.

Египетские офицеры, как правило, сообщали в штаб одно из двух — либо что они геройски атакуют (даже если в настоящий момент их солдаты сидели по укрытиям), либо что они героически защищаются от превосходящих сил врага (даже если врага не было видно и на горизонте).

Увы, через несколько дней источник иссяк — израильтяне поняли, в чем дело, и, не имея возможности быстро навести должную дисциплину в своих радиопeреговорах, попросту уничтожили египетские станции перехвата…

После окончания войны египтянами была сделана серьезная оценка ее итогов — не для публики, конечно. Публика, ясное дело, продолжала получать победные сводки о «…грандиозной победе египетского солдата, вооруженного самым совершенным оружием…». Но в Генштабе выводы были не столь радужными. В целях пропаганды можно и должно было утверждать, что сбито 305 израильских «Фантомов». На деле было известно, что израильские ВВС потеряли от 20 до 25 самолетов от огня ракет, и еще от 15 до 20 — от огня зенитных орудий. На то, чтобы сбить один самолет, расходовалось в среднем 40 тяжелых зенитных ракет, и 150 легких, типа «Стрела». Это превосходило русские нормативы примерно раз в 10. Согласно американским оценкам, этими же ракетами при этом было сбито от 45 до 60 египетских самолетов.

В 1967-м году соотношение сбитых в воздушном бою самолетов между Египтом и Израилем составляло 7:1. В 1973-м году оценки колебались — между 20:1 и 35:1. Американцы использовали усредненное оценочное соотношение 25:1.

Цифры взяты из книги Кена Поллока, но египетскому Генштабу они несомненно были известны и без помощи американского аналитика, и много раньше, задолго до того, как его книга была издана.

Вывод военных — если Египет хотел получить свои территории обратно, то отнять их силой он не сможет. С «чертом» следовало мириться. Необходимость в смене политического курса в Египте ощущалась — но как же трудно ломать установившуюся рутину…

VI

Насколько Анвар Садат опередил свое окружение, видно хотя бы из мемуаров Бутроса Бутроса-Гали, который вел переговоры с израильтянами, занимая позицию, примерно на уровне Даяна.

Если и был в египетской делегации человек, который должен был бы понимать другую, не-египетскую точку зрения, то это был, конечно, Бутрос-Гали. Он был христианин, копт, член нелюбимого в Египте меньшинства, из старой и когда-то богатой семьи, разоренной конфискациями нового режима. Юрист, профессор международного права, он был вознесен Садатом на министерский пост, и все вышеперечисленное сообщил о себе сам, в процессе самоотвода — видимо, ритуального выражения скромности, приличествующее подданному, которого владыка повышает в статусе.

Насчет подданного и владыки — это не преувеличение, а констатация факта. Согласно мемуарам Бутроса-Гали, Садат обычно вел с ним беседы, стоя к нему спиной, и беседы эти сводились к кратким приказам и не слишком ясным инструкциям, которые он должен был проводить в жизнь, угадывая намерения своего повелителя. Описано это без тени обиды, как нечто должное.

Так вот, юрист и профессор международного права никак не мог понять, почему Египет должен терпеть Израиль в том виде, в котором он существует. Как человек, далекий от всякого фанатизма, воспитанный по-европейски (по крайней мере, он так полагал — и очень этим обстоятельством гордился), он был согласен иметь в соседях некий ближневосточный Гонконг — анклав со специальными законами и правами, но уж конечно в сильно урезанном виде, и без всякого оружия.

Он выполнял волю Садата, но видел в переговорах некую войну. Например, на пресс-конференции в Брюсселе он специально перешел на французский язык, чтобы уязвить своего оппонента, Моше Даяна, который французским не владел. Он с огромным удовлетворением отмечает тот факт, что Даян был одет в недорогой серый костюм, который не шел ни в какое сравнение с костюмом самого Бутроса-Гали, сшитым в Италии на заказ у дорогого портного.

Это очень занятно читать у человека, который сам — сотней страниц выше — утверждает, что в странах Черной Африки, о которых он пишет с нескрываемым презрением, придается тем большее значение протоколу, чем невежественнее и беднее страна, этот самый протокол оценивающая…

Бутрос-Гали напрасно гордился своим европейским лоском. Если его французский язык, столь успешно примененный в Брюсселе, Даян и отметил, то можно быть уверенным, что шелковый костюм египетского министра прошел мимо его сознания. Мало того, что Даян не обращал внимания на свою одежду, но и вообще в Израиле на такие вещи смотрели без озабоченности. Ицхак Рабин, будучи уже на весьма высоких постах, галстук надевал прямо через голову, а завязывал ему его шофер  — сам он этому искусству не научился.

Торговля в Кэмп Дэвиде шла за каждую запятую, приводя американских посредников в полное отчаяние. Позиция Египта была простой: Израиль должен вернуть все, отнятое у арабов войной, и любые встречные уступки должны быть исключены в принципе, потому что «…человек не должен платить за возврат его собственного добра, неправедно у него отнятого…».

Вся сила изобретательного ума Моше Даяна уходила на то, чтобы найти формулы, способные удовлетворить обе стороны. В отличие от Бутроса-Гали, который просто выполнял то, что ему велел Садат, Даян должен был убедить Бегина в приемлемости соглашения — а уж потом им обоим предстояло убедить Кнессет и страну.

Даян предложил сосредоточиться на практической стороне вопроса. Если Египет не захотел согласиться на демилитаризацию Синайского Полуострова, что было непременным требованием Израиля, то на ограничение войск на полуострове и на их сосредоточение в зоне Канала Египет согласился.

Наблюдательные станции раннего предупреждения, обслуживаемые израильскими офицерами, были отвергнуты — но станции, обслуживаемые американским офицерами, были приняты.

Американцы вообще заполнили многие «дыры» — например, они согласились гарантировать Израилю поставки нефти, компенсирующие добычу из скважин на Синае, согласились заменить оставляемые в Синае израильские авиационные базы новыми, построенными в Негеве, и так далее. Египетско-израильское соглашение получилось скорее трехсторонним, с включением в него США — но и Египет, и Израиль видели в этом преимущество.

В сентябре 1978-го года соглашения в Кэмп Дэвид были подписаны. Между Израилем и Египтом впервые в истории был заключен мир.

Если посмотреть на вещи формально и без эмоций, то арабо-израильский конфликт мог бы быть описан как поединок двух сторон, где сторона «А» имела незыблемый перевес в ресурсах, и поэтому ставила себе задачей полное сокрушение противника. Но cторона «Б» имела перевес в качестве. Не имея никакой надежды на сокрушение противника, она строила свою оборону на стратегии истощения — надлежало экономить силы и не нападать, но в случае обострения конфликта давать такой отпор, который отбивал бы охоту на нападение на максимально долгое время.

В таких терминах можно было бы описать поединок «дикобраза» со «стаей собак».

И вот теперь «вожак стаи» отказывался от нападения — если не навсегда, то на неопределенно долгое время. Это была огромная победа «дикобраза». Израиль на своей южной границе был оставлен наконец в покое.

Впервые за 30 лет, с 1948-го года и по 1978-й год, принятая стратегия принесла не передышку, а победу.

VII

Моше Даян умер от инфаркта, и был похоронен в октябре 1981 года. В завещании он просил, чтобы похороны были в его родном селе, Нахалале, без шума и почестей, и «…чтобы в его честь ничего не называли…». Воля покойного была исполнена только частично — его гроб, например, несли шесть генералов. Премьер-министр Бегин произнес речь, в которой сравнивал покойного с библейскими героями Гидеоном и Ионатаном, на похоронах присутствовали иностранные делегации. Египетскую возглавлял Бутрос Бутрос-Гали…

Со времени смерти Моше Даянa и до момента написания этой повести прошло больше тридцати лет. Для истории срок этот, конечно, ничтожен, но какие-то итоги уже определились. Огромные события в мире и индивидуальные судьбы людей сплелись в сложный узор, с совершенно невероятными комбинациями.

Игаль Алон, вечный соперник Даяна, умер в 1980-м году. Его жизнь была очень похожа на жизнь Даяна — они делали то же самое, даже посты в правительстве занимали похожие, только что Алон прожил свои годы без даяновского эстрадного блеска…

Николай Корнейчук, незаконный сын Иммануила Левенсона и бывший протеже Жаботинского, сделал себе из своей фамилии литературный псевдоним, и навсегда вошел в историю русской культуры как Корней Иванович Чуковский. Судьба, в отличие от Жаботинского, благословила его долгой жизнью и плодотворной старостью…

Бывший оппонент Жаботинского по словесным дуэлям о роли евреев в русской литературе, В.Г. Тан-Богораз, стал известным русским этнографом. Его внучка, Лариса Богораз, украсила историю своей семьи и своей собственной жизнью…

Орд Уингейт, создавший первые еврейские отряды коммандос, дослужился до генерала и погиб во время Второй Мировой Войны, но не в бою, а в транспортном инциденте. Черчилль считал его гением. Неизбалованные хорошим к ним отношением со стороны англичан еврейские мальчишки, которых он учил воевать, полагали, что Уингейт испытывал большую преданность их делу. Вряд ли. Он с одинаковым успехом служил в Судане, в Палестине, в Эфиопии и в Бирме, и везде делал одно и то же — набирал местных ребят и делал из них воинов, сражавшихся за интересы Англии. Не поручусь, что его так уж интересовали даже и интересы Англии — просто он был чудак и эксцентрик, что-то вроде второго издания Лоуренса Аравийского…

У Нахалала появился еще один известный уроженец, его зовут Меир Шалев, он писатель и принадлежит к тому же поколению, что и дети Даяна. Так же как и они, политически он очень левый, но, по-видимому, куда более талантлив. Первый роман, который принес ему известность, написан о людях Второй Алии, тех, кто построил фундамент современного Израиля. Книга так и называется «Русский Роман». Очень, надо сказать, ироничное повествование. Его следующий роман, повествующий как бы о библейском Исаве, брате Иакова, еще лучше, и когда-нибудь, возможно, принесет автору какую-нибудь звонкую литературную премию…

Ну, и конечно, наряду со всеми этими судьбами вплетена в пестрый ковер истории и еще одна яркая нить — жизнь стража Железной Стены, старшего тысячника, которого называли «Моше Араб», но также и «визирь Муса», эгоиста и ловца удачи, плохого мужа и отца, коллекционера старых горшков и молодых женщин, министра сельского хозяйства, министра войны и министра иностранных дел, воина, фермера и дипломата, человека, который воевал в бессчетных израильских войнах — и который подписал первый мирный договор с соседями, который заключила его страна. Мир этот все еще цел, больше чем тридцать лет после его смерти.

Наверное, Даян не пожелал бы себе памятника лучше.

Заключение

В Израиле любят рассказывать про человека, который увидел закладку первых домов Тель-Авива и воскликнул: «Безумцы! Вы строите на песке!». Эта история стала прямо-таки хрестоматийной, и понятно почему — достаточно выйти к тель-авивскому пляжу у отеля «Карлтон» на улице Ха-Яркон и оглянуться назад.

Вы увидите прекрасный город у кромки берега Средиземного моря, наполненный множеством беззаботного народа, и тель-авивскую толпу от барселонской отличает только то, что прекрасные девушки, случается, несут на ремне через плечо не сумочку, а автомат.

Параллельно улице Ха-Яркон идет другая, названная в честь Элиэзера Бен-Йехуды. Вообще-то его звали Лейзер-Ицхок Перельман, родился он в Российской империи, в Виленской губернии, учился медицине в Париже, а потом бросил все и уехал в турецкую провинцию Палестину. Лейзер Перельман решил, что иврит можно сделать разговорным языком:

«…Для каждого дела нужен только один мудрый и энергичный человек, готовый приложить к нему все силы, и дело пойдёт, несмотря ни на какие препятствия… Для каждого новшества, для каждого, даже самого малого шага на пути прогресса необходим первопроходец, который не знает отступления…».

Он изменил свое имя, составил новый ивритский словарь, вернув языку возможности каждодневного общения, и, согласно энциклопедии,

«…стал первым носителем иврита как родного языка спустя более тысячи лет после прекращения его разговорной функции…».

Жаботинский учил иврит по словарю Бен-Йехуды.

Кстати, улица Жаботинского пересекает улицу Бен-Йехуды и выходит на Ха-Яркон, к морю.

Вид, открывающийся на набережную, ему бы понравился — отель «Карлтон» и правда красив, а Зеев Жаботинский был человеком европейской культуры.

Его личный секретарь, Бенцион Милейковский, занимался историей средневековой Испании. Написал классический труд об истоках испанской инквизиции, стал почетным профессором Корнельского университета, и, как и Лейзер Перельман, сменил фамилию и стал Бенционом Нетаньяху.

У него родилось трое сыновей. Старший, Йонатан, был офицером спецназа, и погиб в Энтеббе в ходе операции, которая стала легендарной. Младший, Идо, в армии не остался, а стал известным врачом-рентгенологом. И к тому же пишет пьесы для театра. Средний сын Бенциона, Биньямин Нетаньяху, в настоящее время является премьер-министром Израиля.

Израиль — уникальное явление. По-видимому, единственное в мире государственное образование, которое было сознательно изобретено.

И получилось так, что в возведенное здание легли усилия очень разных людей, при жизни друг друга не любивших. Однако каждый из них оказался необходим на своем месте и в свое время — и доктор Хаим Вейцман, в честь которого назван лучший в Израиле исследовательский центр, и Давид Бен-Гурион, в честь которого назван аэропорт, и Жаботинский, основатель движения, из которого выросла партия Биньяминa Нетаньяху. Моше Даян, как известно, просил в его честь ничего не называть, но его не послушались.

Израилю, общему творению всех этих людей, идет 68-й год. Страна догнала Данию по суммарному годовому производству, и сейчас догоняет Швецию по численности населения.

Тут, конечно, надо бы учесть, что Дания не запускает собственные спутники с собственного космодрома ракетами собственной разработки, а Швеция не воюет каждые 5–6 лет.

Что и говорить — нелегка жизнь страны, которую безумные фантазеры, окруженные врагами, строили на песке. Израиль, однако, справляется.

У Доры Затуловской все получилось…

* * *

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Владимир Янкелевич

РУССКИЕ КОРНИ ИЗРАИЛЯ

Свое государство евреи построили, причем сделали это вопреки всему, во враждебном окружении, в неприспособленном месте — не только без полезных ископаемых, но просто в пустыне. Прошли множество войн и удивляют мир своими достижениями и упорством.

И, хотя Страну строили все, выходцы из России и Марокко, Германии и Йемена, со всех концов земли, и каждый привнес что‑то свое, а идею о своей стране выдвинул Теодор Герцль, венский литератор, совершенно особый вклад в создание, защиту и процветание еврейского государства, как показано в книге, внесли именно российские евреи.

К сожалению, просто невозможно отметить всех, ученых и рабочих, генералов и солдат, тех, кто осушал болота и запускал спутники в космос, кто сделал эту страну тем, чем она на сегодня является.

Но остается, все же, вопрос — почему именно российские евреи внесли такой вклад в создание Израиля? Как это могло произойти? Однозначно ответить невозможно. Утверждение, что все объясняется тем, что в России евреев было много, вряд ли верно.

Их и на самом деле было много, к концу XIX века в Российской империи проживало 67% от общей численности евреев — более пяти млн человек. Жилось трудно, эмиграция была естественным, но сложным решением, и текла ручейком, главным образом в Америку. Погром в Одессе в 1871 году, а затем череда погромов 1881–82 гг. превратили этот ручеек эмиграции в настоящий поток. В итоге Россию покинули более двух млн евреев, и три четверти из них направились в США.

Существенное влияние на возможность эмигрировать в Америку оказало установление надежного пароходного сообщения между Европой и Северной Америкой — иммиграционный центр на острове Эллис в бухте Нью-Йорка работал напряженно.

Евреи уезжали не только в США, но и в Великобританию, Аргентину, Канаду, Францию, Южную Африку, Германию и даже в Египет. В заброшенную турецкую провинцию Палестина, в Эрец-Исраэль из России в 1881–1914 гг. репатриировались немногие, чуть более двух процентов. Они имели возможность поехать в общем потоке, туда, где шанс устроиться был выше, где было возможно работать и не держать под рукой винтовку, но предпочли малярийные болота, каменистые пустыни и полную опасностей жизнь Земли Обетованной. В начале XX века в Палестину из России двинулись Вейцманы, Чертоки, Перские, Достровские и Сукенники, а также принявшие иудаизм Орловы и Куракины.

Это были особые люди, идеалисты, считавшие «правильной жизнью» труд в сельскохозяйственных коммунах, но, как правило, неопытные, знавшие об этой жизни только по книжкам. Они привезли с собой идеи, ставшие по Марксу «материальной силой», были упорны и настойчивы, смогли создать не только первые поселения Ришон ле-Цион, Рош Пина, и Зихрон Яаков, первые кибуцы, но и эффективные отряды самообороны.

Оказалось, что первую электростанцию в Палестине построил Пинхас Моисеевич Рутенберг, бывший член партии эсеров, а первого мэра Тель-Авива, господина Дизенгофа, в Одессе называли Михаилом Яковлевичем, и был он в свое время членом организации «Народная воля».

Дгания (первый в истории кибуц), получившая прозвище «мать кибуцев», была основана друзьями из города Ромны (сейчас Сумская область, Украина). Скорее всего, на их решение о переезде повлиял погром в Ромнах в октябре 1905 года, когда было убито 8 и ранено около 30 евреев.

Приехавшие в Палестину идеалисты снова проходили жесткий отбор, отбор самой жизнью. Так из первой и второй алии не выдержали ужасных условий и уехали в другие места почти половина. Остались люди особой закалки.

Каким же образом, откуда в России появились эти, целеустремленные, ничего не боящиеся люди, ставившие «общественное выше личного»? Формирование таких настроений мало кому из «власть предержащих» удавалось…

Тут, скорее всего, сошлись несколько факторов — появление образованной еврейской интеллигенции, общая культурная среда, сформированная российскими писателями-демократами и многолетние бестолковые попытки правительства решить «еврейский вопрос».

В общем‑то, евреям везде жилось не сладко, не только в черте оседлости в России, но и по всему миру. Но не сладко по‑разному. К примеру, в Англии евреи могли считать себя англичанами, отличающимися от прочих лишь вероисповеданием. Им были открыты многие дороги и возможности, что они блестяще использовали. Это не значит, что евреев любили или не отличали от всех остальных, но при упорстве и настойчивости, при достаточных талантах, они достигали удивительных высот.

В Германии значительная часть евреев вообще считала себя «немцами моисеева закона». Вот так, просто, они — немцы. Правда, как позже оказалось, сами немцы с этим были не согласны, но во времена зарождения сионизма об этом еще не знали.

Обстановка в России была другой. Черта оседлости, процентная норма при получении образования, ограничения на профессии, — все это было отменено только после февральской революции.

Настроения того времени достаточно ярко показывает дело Веры Засулич. Эта скромная домашняя учительница, была возмущена приказом петербургского градоначальника генерал-адъютанта Трепова высечь политического заключенного. Вопрос она решила просто, явилась к нему в приемную и с расстояния полушага выстрелила в него. На суде, где вопрос ее вины, в общем‑то, и не стоял — вина была очевидна, суд присяжных вынес вердикт — «Не виновна». Таков был общественный климат.

Так сложилось, что в конце ХIХ века у российского еврейства было три основных пути — в революцию, в эмиграцию, главным образом в США, или в Палестину, строить свою страну. Но на каком бы пути они не оказывались, всегда привносили в него свою неуемную энергию, способность противостоять жесткой конкурентной среде, не падать духом при неудачах.

Россия была беременна революцией. Революционно-либеральные идеи кружили молодые головы, Герцен с Огаревым «били в Колокол», рассказывали о народных страданиях, об ответственности перед обществом и простым народом, и над всеми возвышался властитель дум — Лев Николаевич Толстой.

Молодежь увлекалась просветительскими идеями, вопросами справедливого переустройства общества — кто бомбой, кто образованием простого народа. Но все жаждали перемен.

В такой среде сионистская идея для многих представлялось естественным решением. Если власть ничего для нас не делает, то «мы наш, мы новый мир построим!», там, на Святой земле, и будет он просто прекрасным, справедливым для всех…

Таким образом, сионизм на российской почве приобретал особый окрас, и стал «Движением социалистического сионизма».

Эту идею выдвинул Нахман Сыркин в статье «Еврейский вопрос и еврейское социалистическое государство» в 1898 году. Он не был ни толстовцем, ни народовольцем, но его идеи производительного труда евреев в промышленности и, особенно, на земле, без частной собственности и наемного труда, вполне им соответствовали. Он, собственно, и популяризировал идею кибуцев, послуживших основой ишува в Палестине. То, что сам Нахман происходил из зажиточной семьи, ему явно не мешало, а позволило в Лондоне изучать английский язык, в Базеле — медицину, а позже, в Берлине переводить на немецкий язык, естественно, Толстого.

В США, где он жил с 1907 года, его идеи были благожелательно восприняты в кругах еврейских интеллигентов, но они оставались там скорее интеллектуальными упражнениями. Это и понятно, основной тренд еврейской, и любой другой группы эмигрантов, был направлен на достижение личного успеха… Им, эмигрантам, необходимо было вырваться из бедности, по принципу «Сделай или умри» (Do or die). Раздумья о еврейской судьбе обычно начинались после решения этой жизненной проблемы, причем, в основном, выражались в материальной поддержке ишува.

Но в России начала ХХ века идеи Сыркина упали на подготовленную почву. Что именно «Сделать или умереть»? Репатриация в Палестину стала решением, не для всех, конечно, но решением.

Бер Борохов переводил идеалистические проекты Сыркина на практические рельсы, продвигая идею о «нормализации социальной структуры еврейского народа в результате переселения большей его части в Эрец-Исраэль». В дальнейшем это послужило идеологической базой для движения «Поалей Цион», что можно перевести, как «Труженники Сиона». В 1903 году в «Поалей Цион» вступил Давид Бен-Гурион, практик, умеющий идти к цели напролом.

Но, естественно, не только идеологические соображения играли свою роль. Еврейские погромы 1881–1882 годов подтолкнули к повсеместному созданию в России сионистских кружков, было основано массовое сионистское движение «Ховевей Цион», буквально — «Любящие Сион». Иехуда Пинскер, возглавивший организацию, сначала боровшийся за равноправие евреев в России, после погромов изменил свое мнение. С этого момента он стоял за создание еврейского государства в Палестине. Но не просто государства, а государства на основе социальной справедливости, отсутствия эксплуатации, синтеза революционных социалистических и национальных целей.

Оказалось, что в конце XIX века в России сложилась критическая масса евреев, способных реализовать эти идеи на практике.

Рожденный в центре Европы интеллектуальный сионизм Герцля и Нордау так бы и остался интеллектуальным и давно забытым движением, если бы не практическая, тяжелая и, поначалу, малоблагодарная работа на земле Эрец Израэль, которую сделали в основном евреи Российской империи. Пока «мыслители» еврейской элиты занимались важными вопросами теории и дипломатии, не такие умные, a скорее, совсем простые местечковые евреи Российской империи, делали практическое дело. С ошибками и заносами утопического социализма, но ДЕЛАЛИ. Нужно было не только работать с президентами и парламентариями, но и осушать малярийные болота, долбить окаменевшую землю, и воевать, воевать и воевать…

Многие действующие лица уникального исторического явления — возрождения страны спустя две тысячи лет, в книге только упомянуты. Так Ариэлю Шарону, генералу и премьер-министру, генералам Ласковым, Давиду и Хаиму, и многим другим не уделено внимания, соответствующего их роли. Но книга — не академическое исследование, ее нельзя сделать многотомной монографией.

Но, все же, отдельно стоит упомянуть субботников. Это потомки исконно русских родов, они исповедовали иудаизм, конечно с определенными особенностями, но считали себя евреями. Понятно, что и сами-то евреи у властей предержащих особой симпатии не вызывали, а тут — русские, но евреи!!!. И отношение к ним было соответствующее. А для православной церкви они просто были «живым оскорблением истинной веры». Общины их считались противозаконными, а когда с 1905 года некоторые притеснения по отношению к ним отменили, то уряднику это было как‑то все равно, он мог на выбор пользоваться либо новыми положениями о субботниках, либо применить к ним дискриминационные положения по евреям. Ситуация с веротерпимостью в России в конце XIX — начале XX века оставляла желать лучшего, что хорошо видно по погромам, и субботники на себе ощутили всю «прелесть» российской национальной политики.

Внешне они были неотличимы от русских крестьян, славяне, как славяне, только назови их другими именами, да получи согласие считаться русскими, и все — никаких проблем и притеснений. Но они прошли через этот суровый фильтр, несмотря на все преследования, требовали именовать себя евреями, и, в конце концов, переехали в Израиль.

Этот фильтр и объясняет, почему эти люди, несгибаемые и целеустремленные, привыкшие к тяжелому труду на земле, оставили такой след в строительстве и защите Израиля.

В итоге те, кто выбрали палестинский путь, в глухой турецкой провинции построили новый мир — государство Израиль.

В Музее диаспоры в Тель-Авиве среди участников первой сионистской алии множество русских фамилий — Орловы, Куракины, Матвеевы, Нечаевы, Евдокимовы, Дубровины, Кожокины и Пискаревы.

Прославленный генерал Рафаэль (Рафуль) Эйтан из рода Орловых. Его родители — Элияху Каминский и Мириам Орлова приехали в Палестину из России в 1904 году. О матери Рафуль рассказывал, что она была «женщиной спокойной и сильной». Но главным авторитетом для него всегда был отец. За неукротимость нрава он был приговорен турецкими властями к смертной казни, но бежал из Палестины. Назад он вернулся с войсками генерала Алленби в разгар Первой мировой войны.

Рафуль рассказывал, что согласно семейной легенде, один из предков матери был телохранителем русского царя Николая I. При взгляде даже на фотографию Рафуля этому веришь сразу.

В 1968 году израильскому спецназу пришлось проводить операцию возмездия в аэропорту Бейрута, названную — Операция «Дар». Нужно было доходчиво «разъяснить» «Народному фронту освобождения Палестины», что терроризм, угоны и обстрелы израильских самолетов обойдутся им очень дорого. Операцией командовал Эйтан, к тому времени — бригадный генерал. Согласно легенде, в ходе операции Рафаэль Эйтан зашёл в кафе аэропорта Бейрута, заказал себе кофе и через окно кафе наблюдал за ходом операции, затем расплатился израильскими лирами.

В сентябре 1997 года во время боевой операции в Ливане группа бойцов израильского спецназа под командованием подполковника Йоси Куракина попала в засаду и приняла неравный бой с намного превосходящими силами врага. Они не вернулись.

Куракины прошли обычный путь еврейских поселенцев, в 1901 году они получили земельный надел и основали ферму. Кроме борьбы с непаханой сотни лет землей, нужно было бороться и с постоянными набегами арабов, поджигавших посевы, грабивших и терроризировавших поселенцев.

Сын Авраама Куракина — Ицхак стал бойцом еврейского сторожевого отряда, внук — Реувен, в схватке с арабами погиб.

Менахем Куракин вошел в группу из 23 еврейских и британских коммандос, перед которой была поставлена задача атаковать штаб пронацистского режима Виши в ливанском порту Триполи. В январе 1941 года корабль с бойцами вышел из хайфского порта. Назад он не вернулся.

Для рассказа обо всех героях только рода Куракиных нужно писать новую отдельную книгу.

Возможно, она еще будет написана, но нужно отметить, что Россия, вольно или невольно, но создала такие условия, при которых колоссальная энергия российских евреев была направлена на создание своей страны — страны Израиля.

Попытки убедить царей и министров, доказательные и красноречивые, пропали втуне. Можно сколько угодно фантазировать на тему, какой была бы история, если бы Николай I, а затем Александр II прислушались к обращению Монтефиоре, а министр Плеве, побеседовав с Теодором Герцлем, вдруг взялся бы решать «еврейский вопрос». Не прислушались, не взялся. И потому очень многие герои Израиля своими корнями произрастают из России.

Отношения России и Израиля могут меняться, могут переходить от периода потепления к охлаждению, а потом теплеть снова, но главного это изменить не может — корни героев Израиля в России, и это исторический факт.

Владимир Янкелевич, Израиль