Обедал Борис в мраморной траттории около рыбного рынка. Суп из сушёной, просоленной трески — бакалы, спагетти и стакан вина стоили в то время около двух долларов. Между столами прогуливались два человека: один с неаполитанской мандолиной, а другой — с большой бутылью вина в плетёной корзине на ремне через плечо. Если чей-то стакан был пуст, он, не спрашивая, подливал ещё вина. Незатейливая Итальянская тарантелла нравилась Борису.
ДОМ КАТЕХУМЕНОВ*
Летний сон в Риме
После десяти лет, проведенных в лагерях Мордовии, солнечный город Рим был для Бориса настолько беззлобным, целительным и прекрасным, что ему стало казаться, что он здесь уже бывал две тысячи лет назад. Рим помог ему окончательно забыть о назойливых лагерных воспоминаниях и о его странной и непонятной миссии на земле. И он полностью переселился в этот город, доверив ему всё самое сакральное: и далёкое юношеское прошлое, и новую надежду на лучшее будущее.
Ему, способному к языкам, помнящему с детства уроки испанского и итальянского, которые давала ему мать, было нетрудно освоить лёгкий римский диалект с почти русской грамматикой. Каждое утро Борис прежде всего отправлялся в центр Рима на рынок Кампо де Фиори и покупал себе завтрак из фруктов, маслин, белого хлеба и кофе капучино. Денег у него хватало на всё. Потом он отправлялся на развалины Колизея и карабкался по его камням и стёртым вечностью ступеням, улыбаясь туристам изо всех стран мира. Иногда он на автобусе добирался до Аппиевой дороги и там в одиночестве гулял вдоль неё, вспоминая рассказы матери о блистательной и коварной царице Савской, о любви к ней мудрого царя Соломона, о бесстрашных и отважных ливийских бестиариях, о героическом, волею писателя Джованьоли, великом фракийце Спартакe и о жестоких, дерзких и хитроумных сикариях.
Обедал Борис в мраморной траттории около рыбного рынка. Суп из сушёной, просоленной трески — бакалы, спагетти и стакан вина стоили в то время около двух долларов. Между столами прогуливались два человека: один с неаполитанской мандолиной, а другой — с большой бутылью вина в плетёной корзине на ремне через плечо. Если чей-то стакан был пуст, он, не спрашивая, подливал ещё вина. Незатейливая Итальянская тарантелла нравилась Борису.
На улице среди белого дня, совсем близко от траттории, за рыбными павильонами, проститутки без всякого стеснения занимались своим древним ремеслом с насквозь просоленными грузчиками рыбного рынка. Карабинер, «следящий за порядком», прогуливался за рыбными палатками и, отворачиваясь от проституток, чтобы не мешать им работать, только прикрикивал на них: «Fretta, Fretta*» (*торопись — итал. Прим. ред.), чтобы они энергичнее и быстрее обслуживали своих клиентов. Ещё один карабинер в расстёгнутом от жары кителе одной рукой почти волочил за ремень свой карабин по пешеходной дорожке, а другой рукой проверял телефоны-автоматы, висящие на стене, не забыл ли кто-нибудь там мелких монет. Такой «пассакалии» Борис ещё никогда и нигде не наблюдал. Благословенна страна Италия!
После обеда, когда становилось жарко и наступало время сиесты, он шёл в свой крохотный парк из нескольких деревьев, где находил себе место под очень старым, огромным и уродливым деревом и дремал на скамейке.
Так было и на этот раз.
Но вдруг рядом с ним на скамью стремительно опустился пожилой высокий сутулый Римлянин с тростью в руке. Набалдашник трости являл из себя голову Чезаре Борджиа. Из расстёгнутой от жары рубахи на груди Римлянина вились седые курчавые волосы. В зарослях этих волос таилась крохотная шестиконечная звезда. Его такие же волнистые жёсткие на вид волосы на голове, казалось, были отлиты вместе с ней. У него был огромный кадык на сморщенной шее, густые седые брови, длинный тонкий нос с огромными ноздрями, похожими на крылья птицы, и подбородок, острый, как у Мефистофеля. Его жилистые загорелые руки в переплетении толстых вен выдавали в нём ремесленника. Рукава мятой льняной рубахи были закатаны выше худых локтей.
— Ebreo**? — скрипучим голосом обратился он к Борису. (** еврей, итал. Прим. ред.)
— Да. А вам какое дело? Я вам мешаю?
— Нет, не мешаешь. Но это неважно. Я ведь тоже тебе не мешаю…
Это особый парк, сказал он. Здесь, в этом маленьком парке почти все евреи, даже те, кто не знает об этом. А я умею их легко и безошибочно распознавать. Вон тот мужчина, — и он указал на дремлющего пожилого господина,-он приезжает из Австралии каждый год. У него на обоих локтях псориаз — болезнь евреев-ашкенази в диаспоре. Но сам он не знает, что он — еврей.
— Псориаз — это болезнь евреев в диаспоре? — удивился Борис.
— Да. Сейчас объясню. Евреи тысячи лет бродили вокруг солёного Мёртвого моря, и те различные и необходимые людям минералы из разломов, которые вокруг были в изобилии, доставались им легко, намного легче, чем другим народам. Другое дело случилось в диаспоре. Там их организмы так и не научились извлекать из пищи то, что раньше доставалось им почти даром. Отсутствие минералов приводило их к разным болезням, среди которых был и псориаз.
Вон та глухая сеньора, она давно на пенсии, но проводит здесь всё своё свободное время днём, а когда заходит солнце, она читает Вечернюю Католическую Газету, она тоже не знает, что она еврейка.
Но тот старичок, который ищет где бы ему присесть, еврей. И он об этом знает. Во время оккупации от него ушла жена-итальянка. Но она всё же прятала его в подвале у своего отца. Все они в этом парке неосознанно ищут встречи со своими братьями…
Тебе повезло. Я решил рассказать тебе очень важную историю об этом.
А ты, если даже сейчас услышишь эту историю от меня, всё равно не поймёшь через что прошёл твой несчастный народ. Но так и быть, слушай…
…Это было много лет назад, когда жители Рима обязаны были воспитывать и поставлять служителей для нужд церкви и Ватикана. Эта обязанность была возложена на них Понтификом. Умные кардиналы знали, что воспитывать служителей надо начинать с раннего детского возраста. Ватикан искал людей, которые будут преданы ему настолько, что мирская жизнь, родственники, родители и другие человеческие интересы будут этим детям безразличны и забыты ими. В то же время дети эти должны быть верующими христианами, знать Закон Божий, говорить на одном из священных языков, на которых можно обращаться к Богу, на латыни, греческом или древнееврейском и уметь молиться. Естественно, Закон Божий еврейские дети уже знали.
Кроме того, дети эти не должны быть глупы, капризны или распущены. Они должны уважать взрослых и быть исполнительными и послушными.
Но где же взять таких детей? — воздев руки к небу, риторически спросил случайный знакомый Бориса. — Если в христианских семьях они и были, то отдавать их в услужение Ватикану итальянцы не собирались. Ведь там дети должны были давать обет безбрачия, а родители знали, что их неминуемо ждёт старость и ждали внимания от детей и их внуков. Кто-нибудь должен заботиться и о них. А маленькие дети боялись разлуки с родителями ещё больше…
Иудейские дети очень подходили для того, чтобы быть прислужниками в Ватикане. Они уважали старших и знали два священных языка — латынь, то бишь итальянский, на котором все мы здесь говорим, и древнееврейский — тоже очень важный в Ватикане — он нужен для изучения Торы и древних манускриптов на иврите. На этом языке они с детства молились. Они были способны настолько, что могли легко выучить даже греческий. Но эти дети не были христианами, они были иудеями, и их родители ни за что бы их не отдали в услужение куда-нибудь или кому-нибудь. В то время Ватикан требовал у верующих католиков помощи в этом важном религиозном вопросе. Позже Римляне под руководством престарелого иезуита Игнатия Лойолы обновили европейские Дома Катехуменов. Такие дома для насильственного крещения были известны с III столетия новой эры, ничего нового в них не было. Это специальное здание без окон на первом и втором этажах. Туда свозились отовсюду дети, завлечённые обманом или просто похищенные, которые, находясь в Доме Катехуменов, должны были забыть своих родителей. Их нужно было подготовить к крещению.
Иные ловкие Римляне сделали это Богоугодное дело своим заработком и крали детей, получая за это плату. Дети рабов для этой цели не подходили. Они были чужой собственностью и не были образованны. Другое дело — евреи. Все знали чьей собственно были они. Но Ватикану было всё равно, кто будет прислуживать ему, эти бесправные и отчуждённые от родителей дети евреев очень подходили для служения, потому что их связь с родителями была невозможна, и они на всю жизнь полностью становились собственностью Ватикана. Они были послушными, дисциплинированными, исполнительными и образованными. Наиболее способные иногда достигали высочайших религиозных санов, становились папскими нунциями и легатами, даже кардиналами, но какой ценой? В этом Доме у детей исчезала память. Монахи-воспитатели знали, как это сделать. Они делали это при помощи особых молитв.
Конечно же, родители после долгих поисков, рано или поздно узнавали, где находятся их дети. Они приходили ночью к высоким окнам этого дома и звали по именам своих детей. Дом Катехуменов всегда был окружён небольшими группками родителей, смертельно опечаленных, но все же не теряющих надежды увидеть своих детей. Но ближе, чем на сто шагов, подойти к Дому Катехуменов, им было строго запрещено. Сторожа охотно брали мзду от родителей этих детей, и всё равно потом прогоняли их, но те приходили снова и снова.
Маленькие дети забывали свои имена, но дети постарше подбегали к окнам, некоторые были настолько худы, что проникали через решётки и падали вниз. А другие после этого уже не могли забыть своих родителей, и смутная память о них оставалась с детьми на всю их оставшуюся жизнь. Их жизнь превращались в ад. Настоящих католиков из многих не получалось. Вся их дальнейшая жизнь была посвящена поиску утраченных родителей. Они скитались по невольничьим рынкам от Смирны и Триполи, до Бенгази или Константинополя-голодные, без какой-либо веры, со смятением в детской душе и бросались на колени в поисках любого хозяина. Крестики из дешёвой смальты на их шеях никого не могли убедить в том, что они настоящие католики, а не язычники. Беглых детей могли схватить, заковать в кандалы и продать снова…
Редким детям везло попасть в услужение к приличным обеспеченным людям и сделаться через шесть лет вольноотпущенными рабами или рабынями, как мать художника Леонардо Да Винчи. Она была своей среди склавенов, понимала их язык и была продана в рабство ещё девочкой, возможно, в Крыму. Тогда каждый третий раб, живущий в Италии, назывался «склавеном». То есть — славянином. Не миновала Дома Катехуменов и мать будущего гения Леонардо Да Винчи. Когда она была крещёна, её имя стало Катарина. Прежнего её имени, данного до крещения никто не знал. Церковь скрывала его, таков был Христианский обычай. Никто не знает, как она попала в городок Винчи, где местный нотариус обратил внимание, на то, что она была обучена грамоте и умела писать. В то время женщин обучали грамоте только евреи.
Он взял её в свой дом. Катарина родила сына, названного Леонардо, позже она научила его писать. Ему не представляло труда это делать, поскольку, как многие одарённые дети, он умел писать и правой и левой руками, справа налево, как пишут евреи и слева направо, как христиане. Позже это помогло ему придумать собственную тайнопись. Скорее всего, Катарина была еврейкой-ашкенази, хотя существует предположение, что она была рабыней в семье образованных хазар. Хазары сохранили библейский обычай прокалывать шилом или пробивать гвоздём ухо раба и после шести лет службы отпускали его.
«Триста лет назад я видел на одном из набросков Леонардо ухо с рваной мочкой», — вспомнил случайный незнакомец. Была ли это фантазия гения? Где он мог увидеть такое ухо? Может быть у своей матери?
Позже, когда слухи о чудесных способностях к открытиям и изобретениям художника Леонардо да Винчи стали общеизвестными, национальность его матери стали присваивать многие. Арабы, армяне, далматы и другие. Эта особенность «встроена» Богом в человеческую психологию. Она называется: «Национализация великих и святых». Наверное есть и объяснение этому обычаю.
Способность и тяга к открытиям, изобретениям и новаторству более, чем у других, прослеживается у евреев, чему есть масса доказательств. Но евреи меньше других претендуют на принадлежность гения к своей национальности. В этом есть какая-то свойственная им мудрость. И здесь возник некий довольно прозрачный парадокс. Церковь чрезмерно усердно и энергично отрицала принадлежность Леонардо да Винчи к евреям. Примерно так же, как сейчас отрицают еврейскую национальную принадлежность Колумба. Эти отрицания, не подкреплены ничем, кроме эмоций. Но античная логика говорит: «Многократное отрицание равносильно утверждению»…
О детях из Дома Катехуменов можно добавить, что тех, вновь обращённых христиан, которые памятуя родителей так и не научились служить католической церкви, отправляли в заморские владения республик Генуи, Венеции и на различные острова. Например, на Корсику. Но эти дети уже были католиками и, если даже и возвращались когда-нибудь в дом родителей, то понять их не могли. Да и верующие родители не всегда были им рады.
Нужно добавить, что раньше Римские евреи жили в гетто. На ночь их запирали, и они очень многим рисковали, если бы ночная пехотная стража схватила их около Дома Катехуменов. В первый раз они были бы жестоко наказаны, а в следующий — закованы в кандалы и также проданы на невольничьих рынках итальянских колоний.
Так было в средние века. Иудеи тогда имели очень не много прав. Это прошлое было нашей национальной трагедией. Это было давно, но это не конец истории… Хоть ты и знаешь, что ты еврей, — повернул голову в сторону Бориса случайный знакомый, — но ты, как и те, другие, не знаешь, что ты делаешь здесь. Наверное, ты думаешь, что сидишь здесь, под деревом, потому что сегодня жарко?
— Да, — сказал Борис.
— Нет, — сказал случайный знакомый. — Это не так. Ты здесь, потому что под тобой развалины Дома Катехуменов…
Вот эта длинная линия из камня — остатки стены дома. Глубоко под ней проходит фундамент. Он уже много лет скрыт землёй.
Незнакомец прервал повествование и спросил:
-Ты меня слушаешь, еврей?
–Да, отвечал Борис.
И он указал тростью с головой Чезаре Борджиа на кривую линию из булыжника.
— Мы все сюда приходим неосознанно, как рыбы на нерест. Мы хотим встретить здесь наших далёких, давно пропавших братьев, сестёр или хотя бы их детей…
Я — Агасфер! Я — Вечный Скиталец! Я везде и всегда! У меня нет своего постоянного дома! — вдруг взволнованно выкрикнул Римлянин. — Но я ещё ни разу за две тысячи лет не пожалел, что отказался помочь ЕМУ нести ЕГО крест. А ведь этим я обрёк себя на вечное скитание среди народов. Но, скитаясь среди них, я знал, что умножу их знания! А ОН учил, что знает, как надо жить… Но ОН врал! ОН не знал этого! Этого до сих пор никто не знает! Если бы не ОН, в мире было бы намного меньше горя, безысходности и страданий! И не было бы ни Погромов, ни Холокоста, ни «Святой» Инквизиции, и не было бы этого Дома Катехуменов… и даже самого Ватикана, под которым похоронен первый Понтифик, мой пращур — Шимон Бар Иона!
— Римлянин внезапно замолчал, его лицо приобрело жестокий оттенок, и он погрозил кулаком в сторону воображаемого кого-то.
-Наверное, это городской сумасшедший с сожалением — подумал Борис. Он протянул руку, желая дотронуться до него. Но Вечного Скитальца рядом не оказалось. Это был летний сон в Риме.
Сентябрь 1979 год Рим.
Примечание
* Дома Катехуменов были учреждены в раннем христианстве. Смысл их в следующем: подготовить к крещению язычников и евреев. Обряд подготовки состоял из различных религиозных процедур, как пение гимнов, чтение молитв, экзорцизм (изгнание бесов) и.т.п. Но очень скоро первоначальный смысл Дома Катехуменов был утерян. Он стал местом насильственного содержания похищенных или завлечённых обманом маленьких еврейских детей, память которых о еврейском прошлом должна исчезнуть или быть стёртой под влиянием специальных молитв, сочинённых монахами воспитателями.
