Фильм описывает историю Ковчега в новейшее время, историю нового Хранителя, историю того, как Ковчег, Хранитель и Ключ, преодолевая различные обстоятельства, собираются наконец в нужном месте в одно время, Хранитель активирует Ковчег и Врата, спасая Землю.
КАТАРСИС
Литературный сценарий полнометражного фантастико-приключенческого фильма
(Для Стивена Спилберга)
Идея сценария
Сегодняшние технологии показались бы магией еще лет стo назад. Технологии цивилизации, старшей нашей на миллион лет, и сегодня могут казаться магическими или мистическими.
Таков Ковчег Завета.
Как и когда он попал на Землю, скрыто в неимоверной бездне времени.
Но мы узнаём его истинное назначение.
Ковчег представляет собой механизм для активации межпространственных врат, созданных для экстренной эвакуации целой планеты при наступлении космического катаклизма, способного уничтожить всю жизнь на Земле — например, Солнце внезапно начало увеличиваться в диаметре.
Для открытия врат требуется совершить определенные действия с помощью «ключа», имеющего форму «тфилин», известного религиозного атрибута евреев. Собственно говоря, обычные тфилин являются карго-имитацией «ключа»; единственный экземпляр этого устройства, всегда находящийся у хранителя Ковчега, и есть тот самый ключ. Одновременно он защищает хранителя — оператора врат — от вредного воздействия высоких энергий.
В историческое время Ковчег перемещался в разные места по самым разным причинам. Однако при наступлении опасности гибели планеты он должен находиться в определенном месте, «месте силы», где находится глубинный источник энергии планеты для снабжения межпространственных врат и перемещения планеты в предопределенное безопасное место вселенной, к спокойному Новому Солнцу.
При перемещении Земля очистится от оружия высоких энергий, которое останется на орбите у старого Солнца и будет уничтожено катаклизмом.
Фильм описывает историю Ковчега в новейшее время, историю нового Хранителя, историю того, как Ковчег, Хранитель и Ключ, преодолевая различные обстоятельства, собираются наконец в нужном месте в одно время, Хранитель активирует Ковчег и Врата, спасая Землю.
Земля, переместившись к новому солнцу, избавляется от оружия массового уничтожения.
Все, что у нас есть — это любовь.
Эразм Роттердамский, «Похвала глупости»
Рождаясь, человек получает в дар мир, содержащий добро и зло. Уходя, следует оставить мир лучшим, чем он был. Поэтому делай добро. Делай его всегда, до последнего дыхания. Делай его из зла, если его не из чего больше делать.
Хасидская заповедь
Титр:
Наши дни
Обсерватория на горе Паломар. Астроном рассказывает экскурсантам:
— Солнце так нагревает Меркурий, что порода начинает светиться. По спектру остаточного излучения теневой стороны мы с применением особого алгоритма пытаемся сделать анализ горных пород поверхности. Сегодня удобный день для наблюдений. Взгляните, пожалуйста, в этот старенький, но заслуженный телескоп.
Девушка, старательно прищурив один глаз:
— Что-то там ничего не видно…
Экскурсовод припадает к объективу. Там все залито багровым светом. Внезапно сквозь желтые языки протуберанцев виден округлый бок планеты, на которой вздувается огромный красноватый пузырь. Отшатывается.
— Ч-черт… Видимо, сбилась настройка… о-о… так, ладно, вот здесь есть фотографии… взгляните сюда…
Быстро сворачивает экскурсию и бежит к руководителю.
— Там нечто! Меркурий практически тонет в солнечной короне! То ли взрыв на Солнце, то ли…[1]
Газеты с заголовками:
The Global Disaster…
Пришел день суда Господня!
Солнце собирается поглотить планеты!
Растет диаметр Солнца!
Обратный отсчет начался
Обращение Папы Римского: «Господь в безграничной милости Своей не оставит…»
Титр: 1991
Дикторский текст или титры:
…после смены власти в Эфиопии, новое правительство — за плату в 40 миллионов долларов — разрешило выезд из страны членам еврейской общины Эфиопии. В ходе операции «Шломо» в течение 48 часов из Эфиопии было вывезено около 14 000 евреев-фалаша.
Возобновление отношений между Израилем и Эфиопией в 1989 году, нестабильное положение и опасность еврейских погромов в Эфиопии, подтолкнули государство Израиль и американских евреев к решению вывезти евреев из Эфиопии. Сорок миллионов долларов было выплачено эфиопскому правительству в обмен на разрешение проведения операции «Шломо», получившей свое название в честь царя Соломона (Шломо а-мелех), чье имя связывают с именем царицы Эфиопии (царицы Савской, Шебой).
Израиль. Аэропорт бен Гурион.
Сцена у выхода из самолета, привезшего очередную группу фалаша.
…В самолете очень красивая молодая эфиопка с огромным животом сидит, откинувшись в кресле и сжимая его пластиковые рукоятки. По лицу стекают крупные капли пота.
…Пилот самолета сообщает диспетчеру о нештатной ситуации — у пассажирки начались роды.
…Прямо к трапу только что остановившегося самолета с включенной сигнализацией подъезжает машина с надписью на иврите и английском “Ambulance”, двое санитаров выскакивают из машины с носилками и торопливо поднимаются по трапу, который только что подъехал; за ними бежит женщина-врач.
Никто не выходит из самолета. Санитары несут роженицу по проходу. Видно ее смуглое лицо с большими испуганными глазами.
Носилки осторожно спускают по трапу. Санитар, идущий впереди, поднимает ручки носилок и кладет на плечи. Санитар позади опускает носилки пониже. Врач спускается рядом с роженицей и держит ее за руку. Позади, рядом с санитаром, бежит муж и пытается придерживать ее голову.
При дневном свете снова видно, как изумительно красива эфиопка.
Как только санитары спускаются на бетон, роженица слабо вскрикивает, врач резко командует — Стойте!
Носилки ставят на бетон у открытых задних дверей машины… Врач становится на колени… принимает роды… кричит санитару
— Пеленку, быстро!
Звучит детский крик.
Камера поднимается вверх… там, над самолетом, над трапом, уже заполненном молчаливыми темнокожими людьми в необычных белых одеждах, разгорается первая вечерняя звезда.
Старик на трапе что-то говорит морщинистой, но когда-то явно красивой старухе. Титры: «Первые роды на земле обетованной… добрый знак».
Инспектор по абсорбции записала имя, данное отцом — Аддис, что на геэз значит «новый», в графу «фамилия»… исправлять не хотелось… «У вас же еще нет фамилии, пусть у всех будет Аддис, а теперь пусть мама даст еще одно», — и она доброжелательно улыбнулась. Мама сказала: «Пусть он будет Арон».
И они отправились в новую жизнь, в сельскохозяйственный кибуц на границе пустыни, который согласился принять две — три новых — теперь израильских — семьи.
Семь лет спустя.
Школа кибуца, школьный класс.
У учителя математики сложились непростые отношения с директором школы. Директор считал математику второстепенной наукой, отвлекающей учеников от других вопросов. А Арон был учителю настолько интересен, что он остро чувствовал — такой талант будет просто загублен низким уровнем преподавания. Поэтому он связался с приятелем из специализированного учебного заведения и настоятельно рекомендовал любой ценой перетащить к себе уникального ученика… в общем, он рассчитывал в ближайшее время последовать за ним — такое сокровище жалко было оставлять. Небольшая интрига в стиле израильской системы образования.
Из коридора доносятся детские крики. Учитель разговаривает с уже знакомой нам женщиной-фалаша.
«Арон мне нравится. Я бы настоятельно рекомендовал вашего мальчика перевести в другую школу, более высокого уровня подготовки. Он очень способный, учится необычайно легко, и из-за этого у него часто бывают разные неприятности с другими детьми. Кроме того, над ним посмеиваются из-за его родимых пятен, дразнят».
…Арон моется в душе и напевает что-то. Крупным планом: Родимые пятна — на левой стороне груди אֲ (алеф), на правой ת (тав).[2]
Сны
Арону Аддису снится синее яблоко в бархатистой тьме.
Оно очень похоже на мамино украшение — маленькое лазуритовое яблоко с золотым черенком, на цепочке на смуглой груди.
Этот сон часто повторялся.
Пока мир, как обычно, двигался неизвестно куда, пацан просто рос.
Не будем рассказывать, когда он вставал, позевывая, что ел на завтрак, прижимаясь к теплому маминому боку, от которого вкусно пахло молоком и цветами, как чесались иногда родимые пятна на груди.
Как-то он вышел в вади, недалеко от кибуца, туда, где все было так необычно, где на обрывистых оранжевых с белыми полосами стенах сверкали мелкие, похожие на соль, кристаллики и услышал тонкий крик. Повернув за поворот, он увидел арабскую девчонку, в ужасе сжавшуюся перед змеей.
Арон обошел девочку, наклонился, аккуратно поднял змею, погладил. Змея, греясь, положила узкую треугольную голову на смуглое плечо Арона и так застыла, прикрыв молочной пленкой глаза. На серо-коричневом теле цефы отчетливо выделялся темный узор.
Послышался далекий материнский крик:
— А-аддис!
Арон еще раз погладил змею, осторожно опустил и, отпустив в узкую расщелину, повернулся и побежал на крик.
Девочка с непонятным выражением смотрела ему вслед.
* * *
В темноте что-то происходило. Большой ящик под темной тканью вдруг засветился в нескольких маленьких точках и погас снова.
Вечером, умываясь, Арон заметил в зеркале, что родимые пятна на груди стали ярче. Наверное, от солнца, подумал он.
* * *
…Кибуц взял на себя оплату за обучение и проживание в продвинутом интернате, где изучали языки, математику и компьютерные технологии. Это случалось не часто, но уж очень настойчиво было обращение из интерната. И разница в оплате была не так уж велика.
Современная школа-интернат. Арон сидит в классе за компьютером.
Настраивает клавиатуру. На панели настройки языков целая гирлянда флажков разных стран. Учитель удивленно качает головой. «В голове у этого пацана как будто работает универсальный переводчик».— говорит он пожилому коллеге за обедом, вымазывая хумус ломтиком питы.
На перемене вокруг Арона собрались несколько ребят.
— Что, фалаша, в отличники лезешь? А ну прими присягу на верность вождю!
Арон непонимающе смотрел, как главный нахал снимает узкий ремешок.
Потом понял, когда ремешок сложили петлей вдвое.
Глаза его сузились и потемнели, он пригнувшись стал в некое неловкое подобие боевой стойки… как учитель говорил? — в крав-мага нет специальной стойки… но никто ничего не успел. Откуда-то прилетела одна оса, потом другая, и, грозно жужжа, несколько ос налетели на нападающих. С криками они разбежались, а Арон расслабился и медленно выпрямился, опуская руки. Группа девочек в некотором отдалении засмеялась, доброжелательно улыбаясь Арону.
* * *
В темной комнате под темной тканью темный ящик мигнул огоньками и погас.
* * *
Конечно, вы уже поняли, что Арон — мальчик… ну, скажем так, не совсем обычный. Все это понимали, все, кроме него. И вот в этом как раз нет ничего странного. Просто Арону внутри себя было не с кем себя сравнить.
Он много читал. За первые полгода в интернате он прочел всю небогатую библиотеку, читал иногда прямо там, сидя на полу между стеллажами. Все прочитанное запоминалось, последнее, что он, вздохнув, поставил на полку — тощая потертая брошюра с расписанием тахана мерказит — центрального автовокзала. Но как потом оказалось, это была самая бесполезная книга. Не то чтобы расписание не соблюдалось, нет, просто оно менялось очень часто в быстро развивающейся стране. Да Арону и некуда было особенно ездить. В родной кибуц можно было ездить каждую пятницу, там шла привычная жизнь, мама была так же красива и добра, росли забавные круглоголовые сестренки с мамиными глазами.
Когда кончились книги, на помощь пришел интернет. Там было много всего, и тут уж Арону пришлось изменить свои привычки. Он перестал читать все подряд. Нашел несколько сетевых библиотек и ковырялся в них.
Директор школы осторожно, но внимательно следил за успехами Арона. Когда Арон перестал ходить в библиотеку, он разрешил пользоваться своей домашней. Арону пришлось выучить русский и литовский языки, (семья эмигрировала из советской Литвы), он начал с того, что расспросил директорскую жену, как читаются буквы кириллицы и что значат некоторые слова, потом прочел толстый иврит-русский словарь в синей дерматиновой обложке и перестал задавать вопросы. Сказать, что директорская жена была удивлена… нет, она была просто потрясена, несколько вечеров у нее просто не было другой темы для расспросов и разговоров, и тут директор окончательно проникся. За успехи в учебе Арону был подарен «беушный» наладонник погибшего в бою сына директора и комплект проводов для подключения к сети через библиотечный компьютер.
Вечерами директор иногда просматривал логи скачиваемых Ароном книг, морщил лоб и даже советовался с психологом. Но в поведении Арона не было ничего необычного, он даже стал больше участвовать в суете сверстников — ведь читать можно было теперь ночами, укрывшись с головой грубошерстным солдатским одеялом, на одном углу которого была нашита потертая треугольная тряпка и написано по-русски «ноги» (теперь Арон это смог прочесть и оценить; к одиннадцати годам ноги ребят уже начали ощутимо попахивать, а входя в класс, Арон окунался в море разнообразных ароматов, на которые перестал обращать внимание). Вообще, будучи потомственным жителем пустынь, Арон потел меньше, чем большинство одноклассников, но он пристрастился к душу, который разрешалось принимать только поодиночке. В душе Арон пел, как большинство, пел мамины песни, которых никто не понимал, но все слышали через тонкую дверь. Но сверстники уже привыкли к Арону, и всем было наплевать, «чего он там бубнит».
Но вернемся к чтению. В наладонник попала куча литературы религиозного плана, сначала исходные тексты, потом различная сопутствующая литература. Потом главными стали Фрейд и Фромм, разные работы по прикладной математике, пособия по программированию.
Как это все совмещалось, было непонятно. Любые попытки руководить чтением наталкивались на вежливое непонимание Арона. Однажды он так и высказался — никак невозможно руководить тем, что руководит тобой само. Теперь Арон читал не все подряд, а шел по ссылкам, цитатам и упоминаниям одних книг в других, и так они его и вели — из одной темы в другую, возвращались, спорили и ссорились. Появились книги, которые приходилось перечитывать. Первой такой был диалог Платона «Кратил», который пришлось перечитать по-гречески, и даже пару раз, после усовершенствования в языке. Некоторые языки не поддерживались, но уже появились библиотеки в форматах DjVu и pdf, и Арон успокоился. Правда, некоторые были платными… но Арон приспособился хитро обходить ограничения. Ему вообще было непонятно, как можно требовать плату за чтение электронных книг — ведь они не истрепывались от чтения.
Директор все еще беспокоился. Но психологиня — после нескольких ненавязчивых бесед с Ароном — успокоила его.
По вечерам он вместе с одноклассниками мыл полы в подъездах близлежащих домов, а заработанные деньги откладывал, сдавая на хранение воспитателю, как полагалось. Часть уходила на сладости и шипучую воду, часть на шаббатные поездки домой и мелкие подарки маме, сестренкам и папе. Но кое что оставалось.
Чтение «Кратила» натолкнуло Арона на мысль о скрытом существовании исходного понятийного или символьного языка. Он даже позволил себе поделиться этой идеей в каком-то английском форуме безнадежных ботанов, но был не понят и жестоко осмеян. Больше к разговорам на эту тему не возвращался, а зря. После ухода с этого форума там появились некоторые комментарии, которые могли б его заинтересовать, и там завязалась многолетняя дискуссия. Но Арон уже отписался от извещений с форума и плыл своей дорогой. К этому времени у него были серьезные успехи в макропрограммировании, которых тоже никто не мог оценить, а вернее, просто осмыслить. Просто для написания этих программ ему не нужен был компьютер — своего достаточно мощного у него не было, и он сам оперировал по написанным им алгоритмам. Это было что-то, от чего можно было по-настоящему свихнуться. Как-то инстинктивно он это понял, даже испугался и отложил попытки на отдаленное будущее.
Самое интересное, что об этих попытках и успехах в программировании никто не знал. Арон выполнял все, что требовалось по программе обучения, у него были твердые 90-100 баллов по всем предметам, но никакой особой инициативы он не проявлял, просто был на хорошем счету. Отличные оценки были еще у нескольких ребят, а цвет кожи в какой-то мере ограждал от излишнего внимания заезжего начальства из министерства образования.
Так оно себе и катилось ни шатко ни валко, и в какой-то момент вдруг оказалось, что школа закончена, и пришло время военной службы. В принципе школа дала характеристику Арону, которая должна была привести прямиком в специальное подразделение 8200, но для этого требовалось особо привлечь внимание. Как-то этого не случилось, а Арон изъявил желание попасть в подразделение морской пехоты. Он был крепкий паренек, медкомиссия подтвердила, а самому ему очень интересно было понять море, которое он впервые увидел в 12 классе, во время школьной поездки в Эйлат.
Море — это было что-то. Сияющее, бескрайное, полное невиданных им цветов-кораллов, хранящее в глубине неведомые тайны… и соль, выступившая на коже под слепящим солнцем, и призывно смотрящие на почти двухметрового шоколадного красавца туристки на пляже… короче, впечатлений хватило на долгое время, и даже сны о голубом яблоке как-то видоизменились. Теперь это была голубая планета, покрытая сияющими на солнце морями. Правда, все равно была вмятинка и золотистый черенок. Арону было смешно, и он объяснял себе это яблочко-землю как некий символ мамы по Фрейду, давно прочитанному, но висевшему где-то в долговременной памяти. Как и вообще все, что было однажды прочитано.
Так он летом 2009 года и попал в подразделение морской пехоты, где неожиданно было довольно много фалаша. Потомки тощих долговязых детей пустыни на хорошей израильской еде вырастали крутыми парнями.
А через год службы его подвели гормоны. Девушка из нового пополнения с библейским именем с первого взгляда его так ошеломила, что это мгновенно заметили все. И она. Было много смешков и намеков, пробивавших насквозь толстую кожу.
К этому времени он уже служил во взводе радиоразведки — его способности заметили и оценили, а Ева туда попала сразу, тоже благодаря знанию языков. Ева Полоцки была поздней дочкой профессора, знатока восточных языков, выходца из Советской Латвии.
Ева была настроена отслужить, а не заводить романы, и поскорее вернуться домой. Но ведь всем известно, что порой судьба выкидывает удивительные штуки.
У подразделения была очередная задача — обеспечить досмотр демонстративной гуманитарной флотилии, относительно которой было точно известно, что она прикрывала доставку в Газу группы террористов, оружия и какой-то аппаратуры на турецком пароме.
Вот как позднее это комментировалось в прессе.
Из интервью болгарского журналиста Светослава Иванова
«Произвело очень сильное впечатление то, что израильские части штурмовали турецкий корабль с боевыми криками, а наш корабль — наоборот, с криками: «Все в порядке, будьте спокойны!» К тому же — не сочтите, что я не доглядел, я в здравом уме и твердой памяти — я заметил, что первые израильские коммандос, которые поднялись на борт нашего корабля, держали в руках автоматы для игры в пейнтбол».
«…Начальник генерального штаба Армии обороны Израиля генерал-лейтенант Габи Ашкенази сказал, что первый выстрел на борту турецкого парома «Мави Мармара» был сделан пассажирами, а не морскими коммандос, высадившимися на судно. Генерал давал показания на заседании комиссии Яакова Тиркеля, которая расследует обстоятельства перехвата судов флотилии «Free Gaza». Он отметил, что нельзя считать пассажиров парома «борцами за мир».
Габи Ашкенази подчеркнул, что пассажиры «Мави Мармара», среди которых было много боевиков IHH, первыми открыли огонь по солдатам, и те были вынуждены защищаться. Начальник генштаба добавил, что коммандос значительно ограничили свою свободу применения оружия, чтобы предотвратить жертвы среди невинных людей.
Вот этот самый первый выстрел как раз и был направлен в Еву, которая вслед за Ароном вышла из радиорубки, откуда велись переговоры с капитаном парома.
Арон увидел стреляющего и сразу понял, куда полетит пуля, рванулся и заслонил собой безответно любимое создание.
В нагрудном кармане бронежилета поверх пластины защиты у него лежал толстый американский учебник по HTML5, который от нечего делать он ночью листал, ведь спать на дежурстве было нельзя, а делать особо было нечего. Учебник и поплатился. Правда, досталось и Еве — пуля сильно толкнула Арона, и спиной он придавил несостоявшуюся жертву к двери.
Уже потом, вынимая из рваного кармана простреленный учебник и глядя на Еву, Арон сказал:
— Неудивительно, что он стрелял в тебя. Сразу понял, кто у нас самый опасный.
После этого Ева стала смотреть на Арона «новыми глазами». А пулю изъяли в качестве вещественного доказательства. Правда, оно никого особо не заинтересовало. И пулю торжественно вернули Еве на память.
Теперь за обедом они сидели рядом, и у них была возможность говорить о самых разных вещах.
Средний израильтянин знает два, три, четыре языка. Ева заслуженно гордилась десятком, включая насколько древних. И с изумлением узнала, сколько языков знает Арон. Вообще-то, Арон и сам этого толком не знал. Ей пришлось проводить что-то вроде экзамена, и она обнаружила, что знания Арона далеко превосходят её собственные, и об этом феномене даже сообщила во время шаббатного отпуска папе, который ей просто не поверил. Решил, что девчонка преувеличивает. Молодо-зелено, сказал он, и высказал подозрение, не нравится ли он ей как мужчина. Ева с пренебрежением отмахнулась, и папа успокоился.
В некоторых языках Ева помогла Арону исправить произношение. Когда он первый раз заговорил с ней по-русски, она очень смеялась. Но у него оказался очень приличный словарный запас, говорить можно было обо всем, и Евины поправки ударений и интонаций нужны были только один раз, что ее опять изумило.
Арон пожимал плечами, когда Ева допытывалась об источниках его познаний. Перечислил языки, полученные от родителей и показал собственной стряпни виртуальную амхарскую клавиатуру, а в остальном ссылался на библиотеку и интернет. В конце концов Ева так ничего и не поняла и оставила эту тему. На потом.
Амхарская клавиатура
До сих пор Арон не задумывался о своем будущем. Все всегда получалось само. Но Ева настойчиво утверждала, что ему обязательно нужно учиться после армии. Арон почесывал затылок и думал о том, что кибуц уже оплатил его интернат… но по правде говоря, он с трудом себе представлял, что будет делать в кибуце. Огромный мир уже поймал его на крючок. Армейский командир тоже настоятельно рекомендовал продолжить учебу в Технионе или университете, и даже не исключал возможности учебы за границей… может быть, в Америке. Была и возможность получить стипендию, с его-то оценками в аттестате — в этом Ева горячо поддержала идеи начальства.
А сослуживцы во все глаза следили за развитием отношений Арона с неприступной рыжей принцессой, доставали его намеками, дружескими тычками, поощрительно подмигивали.
Но довольно-таки строгие правила семейной жизни, принятые у фалаша и усвоенные с детства, никак не поощряли его к активному наступлению. В общем, с точки зрения морских пехотинцев, он был телок неразумный. Иногда ребята доставали его так, что он ругал их самым страшным проклятием — чтоб твою записку украли из стены плача, — а в спортзале отыгрывался на самых заядлых шутниках.
Но если еще подумать — как бы Ева ему ни нравилась, он никак не мог представить себе ее в кибуце. И это просто ужасало его.
Поэтому он твердо решил учиться после армии.
Однажды в шаббат, как по старинке, на амхарском, говорили дома — санбат — он, ничего, не говоря, показал снятое на мобильник фото Евы маме. Она долго и придирчиво рассматривала Еву, потом сказала — ну, я надеюсь, ты ее достоин.
Когда Арон улегся спать в короткую детскую кровать, из которой торчали мослатые ноги, за окном на стене громко затрещала цикада. Издалека ей ответила другая, и Арон уснул, глядя на полную луну через открытое окно… и сразу после голубого яблока Земли ему приснилась рыжая красавица с длинными распущенными, а не подстриженными, как у настоящей Евы, волосами. А рано утром он тихонько встал и стыдливо застирывал пятно на простыни.
По окончании службы пути Евы и Арона немного разошлись. Его приняли на факультет информатики хайфского Техниона, Арон по совету командира написал заявление на помощь для оплаты учебы и получил безвозвратную ссуду, маанак, которая оказалась вполне достаточной для оплаты почти двух лет учебы.
А Ева вернулась в Иерусалим, где поступила на гуманитарный факультет; став бакалавром, пошла работать ассистентом на кафедру отца.
Но конечно, невозможно себе представить, чтобы в наше время расстояние было помехой общению — у Евы было ровное теплое чувство к Арону, а у Арона… ну, вы понимаете, что творилось с Ароном… что не помешало ему сдать тесты за два курса досрочно, после чего он получил специальную стипендию и теперь занимался по индивидуальной программе. Это был редкий случай, и на него обратили внимание (в том числе и разные… специальные организации).
Молодым людям присуще ощущать себя центром мира. Арон не был исключением. Но выйдя в самостоятельную жизнь, человек сталкивается с тем, что он никому не нужен, он сам по себе, о нем не заботится ни мама, ни командир, который в израильской армии обязан следить за моральным состоянием бойца, и делает это искренне, а не по долгу службы. Ни одному командиру не хочется смотреть в глаза родственников солдата, если, не приведи Господь, с тем что-нибудь случится.
От полной свободы и кажущейся собственной никомуненужности Арон даже слегка затосковал. Но быстро встряхнулся.
Первым делом он написал приложение под Андроид (у него был теперь недорогой, но достаточно мощный смартфон «Дуги») Программу он назвал «Хава_чат», это был компактный видеочат-агент на два абонента. Пришлось повозиться, он использовал опыт, полученный во время службы в армии. Больше всего возни было с алгоритмом шифрования. Он придумал связь в несколько потоков, идущих через разные серверы; заодно немного уменьшил расходы на трафик, который был довольно большим. Он научился сокращать свой трафик, передавая оптимизированные пакеты данных через несколько разных адресов. Правда, дешифровка немного тормозила.
Достаточно было сказать смартфону — Ева, — и рыжая принцесса тут же откликалась.
Теперь они иногда обедали виртуально вместе, почти как раньше, в армии, поставив телефоны на стол и прислонив к бутылке пива или стакану сока. Арон больше молчал, глядя на такое любимое лицо, а Ева рассказывала о своих новостях, о древних манускриптах и надписях, которыми занимался отец. Пару раз сбросила ему фото таких документов, Арон немедленно заинтересовался и даже немного помог с расшифровкой.
Таких вещей в сети почти не было, и Арон договорился, что будет иногда посещать семинары по древним рукописям. И видеть Еву!
* * *
Ехать до Иерусалима было три часа, он сел на трехчасовый автобус в Хоф-а-Кармеле, рассчитывая заночевать в какой-нибудь небольшой гостинице.
Но в дороге смартфон сказал евиным голосом «привет», и она решительно сказала, что встретит, и чтобы он не смел думать об «этих притонах», у них есть комната для гостей.
Так хотелось ее поскорее увидеть, и было тепло внутри от ее голоса, от зеленых ее глаз.
Титр: 2014
Полутемный кабинет, за большим столом совещание группы людей.
— Разве я принимаю решение о восстановлении Храма? Это не в моей компетенции, такие решения принимают очень высоко. «Не упоминайте всуе имени Его». Но когда — и если — это решение будет принято, Ковчег Завета уже должен быть под рукой. Это гораздо проще, чем вывезти заложников, кое-кто из присутствующих помнит.
Раздаются короткие смешки.
— Итак, рассмотрим диспозицию…
* * *
Глубокая ночь. Эфиопия. Аксум. У небольшой церкви из розоватого камня, подсвеченной фонарем у входа, священнослужитель в балахоне, вооруженный калашом, висящим стволом вниз на плече, позевывая, брел по дворику. От стены отделилась фигура в черном, бесшумно подскочила сзади, закрыла жертве большим тампоном рот и нос. Монах дернулся, потом медленно сполз на землю. Человек в черном, с закрытым респиратором лицом, оттащил в укромный угол, потом вышел оттуда, одетый в балахон и с калашом на плече. Единственное отличие от охранника — голова покрыта глубоко надвинутым капюшоном.
Появились еще несколько человек, быстро вскрыли дверь церкви и закатили вовнутрь несколько гранат, шипящих и выпускающих белесый газ. Несколько охранников, находящихся внутри, попытались схватиться за оружие, упали. Нападавшие, быстро, без суеты аккуратно уложили тела в ряд вдоль стены, рядом автоматы.
Двое открыли тяжелый каменный люк за алтарем, спустились по грубо высеченной лестнице. Зажгли налобные фонари, быстро прошли по лабиринту.
Старший наверху опустил маску, вынул из оттопыренного кармана бронежилета пачку таблеток, улыбаясь, положил по пластинке возле каждого лежащего. Мелькает эмблема фирмы Байер, название популярного лекарства от головной боли — Aspirin-C. Второй человек ставит на пол упаковку бутылочек воды с египетскими этикетками.
Внизу двое остановились возле массивной двери. На замке большая печать из красного воска. Достают взрывчатку в небольшом брикете, прилаживают к замку и петлям, отходят. Негромкий взрыв. Возвращаются к двери, она с частью каменной кладки лежит поперек коридора.
Вошли в выдолбленную в скале комнату со следами сколов на стенах. В дальнем углу в нише — громоздкий ящик, покрытый красной вышитой золотом тканью. Один из вошедших достал индикатор — обычная неоновая лампочка в китайской отвертке, повернул кверху фонарь и поднес руку к ящику. Индикатор слабо замерцал. Посмотрел на ящик через прибор ночного видения, Через ткань видны «теплые» зеленоватые контуры с неясными фигурами на крышке.
Второй, достав из рюкзака бесформенный пакет, расправил большой кусок камуфляжной прорезиненой ткани; они завернули в него ящик вместе с покрывалом и обвязали веревкой, взялись за торчащие золоченые ручки длинных палок и вынесли.
Слабый свет их фонарей осветил лежавший у входа грубый плоский каменный ларец с глубоко врезанными в крышку буквами. Но его не заметили.
Старший наверху ждал, поглядывая на часы.
…Двое поднимались снизу, таща громоздкий ящик. При наклоне на лестнице внутри что-то, шурша, переместилось. Задний немедленно поднял шесты и поставил их на плечи.
Все, собравшись у выхода из часовни, несколько секунд ожидали. Короткий диалог по радио. Несколько человек вышли наружу, держа наизготовку автоматы. Все спокойно. Человек, остававшийся снаружи, снял с себя балахон местного охранника. Старший ему тихо сказал — «накрой старика, еще простудится» (если кто не знает, дикая дневная жара в пустынных районах ночью сменяется весьма ощутимой прохладой) и дал пластинку таблеток аспирина.
Наверное, это были единственные за всю операцию произнесенные слова.
Охранник кивнул и накрыл монаха балахоном.
Группа беззвучно пробежала по кривой улочке, свернула в тощий виноградник. Спустя некоторое время невдалеке два черных вертолета без опознавательных знаков взлетели почти бесшумно, низко развернулись и улетели.
Уже явственно светало.
Архиепископ Иерусалимский Абуна Матиас, Патриарх нехалкидонской Эфиопской Церкви делает заявление (документальные кадры): «Вчера, 11.11.2014г. из православной церкви в Эфиопии, из тайного святилища был похищен Ковчег завета. Тот самый, в который Моисей положил скрижали с десятью заповедями…»
2015
Эфиопия. Аксум.
Неразборчивое бормотание, слабо освещенное помещение.
Вспыхнула спичка, темная морщинистая рука поднесла спичку к глиняному подсвечнику.
Высоко под потолком подслеповатое круглое окно, оплывшая свеча, круг света выхватил на столе толстую закапанную воском книгу в кожаном переплете. Высокий кувшин с водой, грубая миска с лепешками, прикрытая куском чистой полосатой тряпки с разлохмаченными краями. Икона в углу завешена.
Старый хранитель Ковчега Завета добровольно принимал молчаливое покаяние в своей келье.
Скрипнула тяжелая дверь. Его посетил священник, они молча обнимаются и внезапно старик говорит:
— Все свершается по воле Всевышнего. Раз Ковчег не покарал нечестивцев, значит такова была Его воля. Святой отец, мне нужно до ухода к Господу исповедаться патриарху Иерусалимскому. Таково желание Ковчега. Я негодный Хранитель, но я до сих пор слышу его зов.
— Твое желание исполнится. Да будет воля Его.
…К церкви Марии Сионской из розового туфа, освещенной восходящим солнцем, подъехал черный лимузин. Разбежались по сторонам тощие куры. Монах в черном облачении, склоняясь, открыл заднюю дверь и оттуда вылез, кряхтя, патриарх, архиепископ Абуна Матиас собственной персоной.
В келье хранителя снова скрипнула дверь, вошел патриарх. Старик, поклонился ему.Они сели.
— Не своею прихотью я воззвал к Вам, Ваше Святейшество. В моем роду было уже много Хранителей Ковчега, и нам иногда открывались знания и видения от Него.
Оба перекрестились, пробормотав короткую молитву.
— Раз Ковчег не покарал похитителей, значит так предначертано. Но эти люди не понимают, что просто исполняют предначертание, не понимают и не смогут понять Ковчег. Похитители не взяли священные предметы, с которыми дозволено подходить к Ковчегу и которые открывают Ковчегу невинные разум и сердце. Предаю их Вам с мольбою сделать так, чтобы это попало в руки Новому хранителю. Уже больше чем двадцать лет мне ведомо, что новый хранитель рожден на земле обетованной. Все, что мне открыл Ковчег — его зовут Аддис,* и он из рода хранителей. И уже скоро грядут последние времена, когда Ковчег волею Господа поведет нас в вечную жизнь, и лучшие воссядут одесную Творца, и настанет мир и благоволение. Так написано в книге Хранителей на старом языке, который открывается только хранителям, людям из рода хранителей, по воле Ковчега. Ковчег же перед концом мира должен находиться в Месте Силы, иначе Гнев Господень неотвратимо поразит всех, и небо падет на Землю, и смешаются твердь с хлябью, и огонь поглотит все. Я вписал сие слово в книгу хранителей.
— Умоляю Вас, Ваше Святейшество, внять словам недостойного раба, запомнить их, принять эти вещи, увезти в землю обетованную и сделать так, дабы Новый хранитель получил эту книгу и священные предметы до того, как предстанет перед Ковчегом.
Старик достал из под ложа тяжелый каменный ларец из розового туфа с глубоко врезанными в крышку буквами. Поставил на стол, повернул к свече и с усилием приоткрыл, слегка сдвинув крышку назад.
— Никому, кроме Хранителей, не дозволено прикасаться к ним.
В ларце лежали свитые спиралью ремни с черными коробочками.
«Обычные иудейские филактерии» — разглядывая, подумал архиепископ. «Ну что ж… очень возможно».
Старик закрыл крышку, сдвинул вперед, отчего она защелкнулась — такой себе нехитрый старинный секрет, — и склонившись, протянул ларец.
Церковь, двор; архиепископ с грубым холщовым мешком в руке, из которого выпирали угловатые предметы, сел в машину, и она выехала на улицу под кудахтанье разбегающихся кур.
* * *
Сотни людей по всему миру смотрят через закопченные стекла, темные очки, маски сварщиков и просто щурясь, на солнце. Оно кажется чуть больше обычного, но так… ничего особенного… утром Солнце всегда кажется больше.
* * *
Ева отнюдь не была синим чулком, как это может показаться.
Просто, даже после службы в армии, она оставалась азартным любопытным подростком, все ей было интересно, и через разговоры с Ароном она передавала свои интересы, абсолютно ему новые и незнакомые. Она, например, любила слушать Шломо Грониха и частично Шломо Арци; задушевные, глубоко лиричные песни бедняги Офры Хазы, Веронику Долину; читать Дину Рубину, те остатки русскоязычной культуры, которые еще жили в ее семье. Она мало интересовалась политикой, любила фантастику, но какую-то тоже… подростковую. Фантастику Арон не воспринимал совершенно, ну разве что классическую, типа Жюль Верна или Уэллса, которых он читал еще в школе. Персонажи фантастики казались ему героями комиксов или анимэ или просто картонными манекенами. А Вероника Долина ему понравилась — чувствовалась какая-то сложная и незнакомая правда. Нравилась и Хава Альберштайн; и вообще, почти все, что нравилось Еве, подходило и ему. Причем искренне, безо всяких условий и скидок. А ведь до этого ему вполне хватало популярщины. Правда, нравились некоторые записи группы Машауша, вообще всякая этническая музыка. На что Ева ему тогда снисходительно сказала — ну что ж, в общем у тебя неплохой вкус. И этим явным снисхождением глубоко ранила его, как бы подчеркнув дистанцию.
И они оба с удовольствием слушали и танцевали под треки «Каверет».
Арон ждал Еву у выхода, смотрел во все стороны, и все же она возникла неожиданно, свет плафона осветил ее солнечную голову, корону принцессы… он застыл. Неприкрытый восторг и счастье так светились в нем, что внезапно Ева наконец что-то поняла. Она покраснела, как могут краснеть только белокожие рыжие и увидела перед собой не привычного друга, а высокого, сильного, надежного мужчину, пылающего любовью.
«…ибо я изнемогаю от любви…»
У нее чуть не подогнулись ноги.
По дороге домой они почти не говорили.
Ночью свершилось великое чудо обладания.
Ева в длинной ночной рубашке проскользнула в маленькую гостевую комнату, и лунный свет, проникающий через открытое настежь окно, освещал то бледную спину Евы, то поднятую вверх и бессильно опускающуюся ее руку, то темное плечо Арона… вздохи… ощущение тысяч крохотных пузырьков, кипящих в крови во всем теле… звук цикады.
Они лежали лицом вверх, глядя в темный потолок, и рука Евы лежала на груди Арона, и палец машинально обводил чуть выпуклое родимое пятно алеф… начало…
За завтраком собралась вся небольшая семья — отец, Ева, племянница Евы Лилия, ее ровесница, и Арон, не знающий, как себя вести, как пользоваться разными столовыми предметами и потому, как ему казалось, успешно изображающий сытого или скажем так, не озабоченного едой светского человека.
Ева молча тыкала вилкой в тарелку, а отец, Хаим Ицкелевич, увлеченно рассказывал, что подход к расшифровке надписи, предложенный Ароном, проявил себя при попытке расшифровать и другие подобные. Он живо интересовался, чем занимается Арон, удивлялся, почему он не пошел в историческую науку при подобных широких знаниях, с удовольствием рассказывал о перспективах…
Лилия с интересом поглядывала на сильные руки с рельефными венами, широкие плечи и лицо Арона с чистой смуглой кожей, напоминающее старинный барельеф.
Днем в воскресенье проходил семинар по древним надписям, на котором Хаим Ицкелевич показывал различные древние тексты, их интерпретации и переводы, а также представил Арона как автора дешифровки одной из них. (Заметка об этом вскоре появилась в журнале трудов кафедры, где Арон Аддис был упомянут как молодой технический гений, внесший новую струю в палеографию).
А вечером Арон совершил эйрусин по подсмотренному в американских фильмах обряду.
Став на одно колено, он вручил Еве тонкое золотое кольцо с зеленым камнем, купленное в арабской ювелирной лавке и спросил:
— Согласна ли ты стать моей женой, любимая, — и эти слова, не без усилия слетевшие с губ, заставили его покраснеть
Согласие принцессы было пожаловано… со всей возможной страстью.
Договорились пока скрывать свершившееся.
* * *
Ящик замигал несколькими огоньками и медленно угас.
Ящик, лишенный покрова, стоял в лаборатории на возвышении, на него были направлены антенны, датчики, несколько видеокамер.
Подходить к нему теперь разрешалось только в специальной изолирующей и экранирующей одежде, похожей на легкий космический скафандр. Это было решено после того, как Эзру ощутимо тряхнуло током при первом осмотре Ковчега, а приборы зафиксировали наличие всплесков СВЧ-излучения, на частотах, небезопасных для здоровья.
Первый раз ему предложили обследовать ковчег, когда охранная камера наблюдения записала медленно мигающий в полной темноте огонек на крышке. Было предупреждение об абсолютной тайне. С него даже не потребовали никаких подписок. И так было ясно.
Осмотр крышки при большом увеличении просто потряс Эзру. Это был суперпроцессор с просто невероятной плотностью элементов. Или тысячи чешуек-процессоров, сплавленных в единый монолит. Или черт знает что вообще, и это не могло — никак не могло быть сделано человеческими руками.
Хотя Эзра и носил кипу, исполнял общепринятые традиции — держался в рамках приличия — он, конечно же, не был верующим. Ни в каком смысле. Здоровый язвительный скептик.
В юности он был победителем всесоюзной физматолимпиады, получил право на поступление в любой ВУЗ без экзаменов, но когда дошло до дела — а он хотел в МВТУ — то там как-то замялись, а один знакомый объяснил, что его возможно, и примут, но не допустят на спецкурсы, и он получит свободный диплом без распределения, потому что ни один «ящик» не примет его, еврея, на работу, и будет он горе мыкать школьным учителем. Или в лучшем случае загонят куда-нибудь в Ташкент.
И тогда исподволь созревавшее решение наконец подвинуло семью на эмиграцию. Процедура, распродажа вещей заняла почти два года, в течение которых он углубленно изучал английский, иврит, занимался вопросами математики и физики твердого тела, потом стал читать всю доступную литературу по западным технологиям проектирования вычислительных устройств. Когда он понял всю пропасть технологического отставания СССР, он чуть ли не бился в истерике, чувствуя, что и сам безнадежно опаздывает. Дальше был отъезд — они с матерью в Штаты, где у нее была родня, а отец в Израиль, где он твердо рассчитывал на работу.
Из всей предотъездной суеты в памяти всплывал теперь только один эпизод — как он смотрел из окна тронувшегося вагона на заплаканное лицо девушки… высокий тощий и прыщавый парень рядом с ней… а потом все начали бросать под колеса набирающего ход поезда букеты цветов… как в могилу.
В Америке были еще трудные два года, когда нужно было доказать высокую подготовку и поступить в массачузетский технологический, добиться стипендии, и три курса за полтора года, и магистратура… потом степень PhD, а потом родители официально разошлись, а он женился. Родилась дочь, а жена погибла в нелепой автомобильной аварии.
Все сразу обрушилось, и он уехал к отцу, который уже женился на давней знакомой, и у них тоже родилась дочь. Девочки росли вместе.
А Эзра быстро прошел процедуру абсорбции и получил работу в Хайфе, в специальной лаборатории, выполнявшей государственные заказы.
Там через годы мы его и застали в полном ошеломлении.
Спустя некоторое время удалось выяснить, что излучение Ковчега содержит какую-то регулярно повторяющуюся последовательность, амплитуда которой неуклонно, хотя и медленно, уменьшалась. Эзра предположил, что неизвестный источник энергии иссякает, и вспомнив фантастические гипотезы, в которых (с привлечением известного библейского эпизода о поражении гневом Божьим некоего Оза, прикоснувшегося случайно к перевозимому Ковчегу), говорилось о том, что ящик Ковчега — лейденская банка, образованная внутренним и внешним слоями золота, предложил подзарядить Ковчег мощным электрическим полем, в которое его и поместили. Открывать ковчег пока поостереглись.
И предположение Эзры блестяще подтвердилось. Излучение ковчега чуть увеличилось и — самое главное! — изменилась последовательность сигналов, точнее ее часть. Теперь появился намек на смысловой ключ. Правда, для анализа не хватало материала. Эзру уведомили о том, что работа с Ковчегом становится его основной темой и предложили разработать программу дальнейших действий.
Ему представили Якова Коссара, который официально обеспечивал внешнюю безопасность деятельности вокруг ковчега, работу, которую он выполнял тщательно и всесторонне. Никто не мог быть допущен без его согласования, а его согласование давалось после сбора информации о кандидатах всеми спецслужбами страны.
Лабораторию оснастили всеми мыслимыми приборами, которые предоставлялись по заявкам Эзры. Кое-что и пригодилось.
А он сидел и думал, как двигаться дальше.
Первое, что пришло в голову — повторить для Ковчега записи его излучений, в том же порядке, как они изменялись.
Успех опять повторился. Передачи Ковчега на короткое время прекратились, а потом снова повторились, и снова с некоторыми изменениями.
И тут Эзра зашел в тупик. Дешифровка была не его… парафией. Нужен был выход на дешифровщика.
Вечером, просматривая новости, он наобум задал «walla»[3] вопрос «дешифровка дешифровщик» и в первой же строке попал на отцовскую публикацию, в которой упоминался некий Арон Аддис. Назавтра он переговорил с Коссаром, и они сошлись на мнении, что попытку дешифровки лучше поначалу поручить одиночке, чем посвящать в тему какой-то коллектив. Договорились, что Аддис не будет допущен к Ковчегу, а об источнике сигнала скажут — возможно, он внеземной.
Спустя пару дней Яков, просмотрев досье Арона, дал согласие и через декана факультета Арона пригласили для выполнения «небольшой, но хорошо оплачиваемой работы». Арон ужасно обрадовался — новые отношения с Евой предполагали существенные расходы, а тут на тебе. Как по заказу.
Арон позвонил по указанному телефону, и в небольшом кабинете Эзры передал ему записи и характеристики сигналов и кое-как объяснил обстоятельства, при которых сигнал изменялся.
Арон размышлял два дня, потом позвонил Эзре и сказал, что ему на время выполнения нужен мощный компьютер и лицензионная программа Oscyloscope последней версии.
Ему отвели небольшой кабинетик в офисе, куда он мог приходить в любое время, свободное от занятий; там был компьютер, цифровой преобразователь СВЧ-сигналов, скудная мебель и пустой холодильник. Объяснили правила сетевой безопасности, чему Арон внутренне усмехнулся, и он приступил к работе.
* * *
А Коссар тем временем подключил данные Арона к его собственной базе данных «Ковчег», машинально кликнул «общий анализ совпадений» по ключу «Арон Аддис» и неожиданно вместо ожидаемых двух-трех строчек, связанных с семьей Полоцки, выскочила целая страница. Начиналась она с имени — ведь Арон и значило «ковчег». Затем выскочил Аксум, откуда была родом мать Арона, Абэба[4], и выскочило фото старого отшельника, родного дяди Абэбы, хорошо знакомого Коссару последнего хранителя Ковчега, того самого монаха, которого сам Яков совсем недавно велел накрыть от ночного холода.
Такие совпадения требовали обязательного доклада… кроме того, в базе среди родственников светилось имя Лилии Полоцки, с которой он был знаком по службе и… чего уж там… строил некоторые матримониальные планы. Почему-то раньше ему и в голову не приходило, что она — дочь Эзры.
…Начальство «повелело» установить наблюдение за контактами Арона, причем по старинке — была хорошо известна его крутая хакерская репутация. Из спецсредств допустили только контроль перемещений телефона.
Кроме того, Яков обновил базу данных иерархов эфиопской церкви, монахов и прихожан, и распорядился тоже подключить мониторинг их маршрутов.
Страница данных превратилась в том.
Самое скверное было то, что большинство этих прихожан не пользовались мобильной связью.
Яков вздохнул и пошел докладывать. Снова. Таких возможностей наружного наблюдения у него не было.
* * *
Арон вспомнил свою старую идею о всеобщем понятийном языке и отбросил ее. В инопланетном варианте это могло не сработать. Сигнал имел сложную структуру, и Арон запустил анализ выявления повторяющихся элементов. Первое, что определилось — основа сигнала могла быть многоплановой — значения, полярность, фаза, возможно, что-то еще, а простейший уровень — по амплитуде — определенно был шестнадцатибитным.
Программа работала дальше, выявляя повторяющиеся последовательности, но тут был облом. Сообщение было слишком коротким.
Подумав, он вернулся к упрощенной обработке и просто детектировал первый сигнал.
И получил это.
Все было непонятно, но это определенно был результат.
Эзра с отчетливым удивлением смотрел на предъявленную распечатку, и понимал, что первым действием он точно выполнил отчаянный призыв устройства о подзарядке. Как это объяснить Арону, не нарушая секретности, нужно было еще придумать.
И он усмехнулся новой мысли — «слава богу — не бог».
Всевышнему не нужна батарейка.
* * *
Священник-эфиоп появился в кибуце в канун субботы, разыскал Абебу и передал скорбное известие о смерти дяди в Аксуме. Абеба немного поплакала. Священник поинтересовался их жизнью, благословил, и спросил, чем занимается старший сын. У Абебы высохли слезы, и она с гордостью рассказала, что Аддис стал ученым человеком, продолжает учиться в Технионе, показала фотографии. Священник попросил разрешения и на память переснял парочку, попрощался и уехал, оставив у Абебы смутное беспокойство.
Программа Якова Коссара выдала первый тревожный сигнал. Вечером он прослушал перевод записи разговора матери Арона Аддиса с приезжим. Ничего особенного. Но назавтра техники доложили, что в домике появился чужой «жучок».
(окончание следует)
Примечания
[1] По представлениям современной астрофизики после выгорания водорода в недрах звезды типа Солнца она раздувается и становится красным гигантом.
Раздувшаяся оболочка звезды небольшой массы уже слабо притягивается ее ядром и, постепенно удаляясь от него, образует планетарную туманность. Планеты системы неминуемо становятся безжизненными и разрушаются. После окончательного рассеяния оболочки остается лишь горячее ядро звезды — белый карлик в центре туманности
[2] То есть начало и конец алфавита, а также первая и последняя буквы названия Ковчега Завета (известные названия — арон а-брит, арон а-эдут; оба начинаются и кончаются этими буквами). Начало и конец.
* Аддис — на языке геэз новый
[3] Walla — популярная поисковая система в Израиле
[4] Абэба — по-амхарски роза
