©"Заметки по еврейской истории"
  февраль-март 2023 года

Loading

Количество людей, располагающих некоторыми возможностями получать информацию помимо СМИ, обладающих некоторыми способностями читать между строк и понимать смысл умолчаний, слишком мало, чтобы хоть сколько-нибудь эффективно воспрепятствовать СМИ обкатывать вкруговую всю массу душ человеческих под единый духовный стандарт — золотую посредственность, самородную обыкновенность.

Феликс Красавин

СИЛУЭТЫ СОВРЕМЕННИКОВ В ИНТЕРЬЕРЕ ВЕКОВ

1. Гордый профиль

Феликс КрасавинСеменящей походкой наш век спешит к кулисам, чтобы покинуть сцену. Как и его предшественник, он хочет выглядеть при этом победителем, еще полным сил и преисполненным чувством собственного достоинства. Слов нет — список его побед велик и впечатляющ, и самая громкая из них это, конечно, потрясающий воображение научно-технический прогресс. Попыхивая трубой локомотива, он разогнался по узким рельсам XIX-го века и взмыл ввысь «соколом» братьев Райт на стартовой черте ХХ-го, чтобы к его финишу «шаттлы» сновали в космос и обратно с регулярностью почтовых дилижансов времен Диккенса, а межконтинентальные морские и воздушные линии, автострады и всепроникающие телекоммуникации сшили все страны планеты в единую звучащую миллионами голосов и мерцающую миллиардами огней ризу — некое подобие гётевской «живой одежды богов». Научный гений человечества добрался-таки до той вершины, на которой он может теперь «понимать то, что не способен себе представить». Догнал и запряг в колесницу своих исчислений первородного скакуна вселенной – свет, исхитрился взвесить то, что не имеет границ, нашел следы, ведущие к началу вселенной и проследил игру превращений ее «начальных пылинок» до границ, за которыми они исчезают. Он извлек из бездны микромира яростную энергию атомов, и се, в тени атомных электростанций в полдюжины и более гигаватт паровые котлы нашей юности выглядят детскими заводными игрушками, а служившие тысячелетия людям в качестве основных энергоносителей лошади и быки – и вовсе муравьями. Сотворение величественной техносферы, заключившей в свои несентиментальные объятья старушку — землю, ознаменовало подлинно триумфальную победу человека над природой, о которой, если верить историкам прогрессистского толка, он мечтал еще сидя в неотапливаемой пещере во тьме доисторических времен. Триумфальные победы над вековечными врагами людей — болезнями, достигнутые благодаря открытиям в области медицины, резко сократили прежде всего детскую, а затем и общую смертность. Но прироста населения в странах, пожавших более всех плодов этих побед, не произошло, потому что столь же резко сократилась рождаемость. Гордые своими достижениями народы сочли, что имеют полное право на заслуженную награду, и стремление к комфорту и наслаждению несколько оттеснило идейные ценности, являющиеся ему помехой. В число устаревающих идей, наряду с излишней религиозностью (или с религиозностью вообще), моральным ригоризмом, уважением к традиционным общественным ценностям и пр. и пр. попала, в том числе и обязанность продолжения рода. Мнение шекспировского кузена Бенедикта о том, что «мир достаточно населен», приобрело широкую популярность среди обеспеченных кругов стран Запада. И даже начавшийся в середине века по неведомым причинам демографический взрыв на планете, слабо затронул охваченную жаждой получать от жизни как можно больше удовольствий передовую часть человечества. В силу этого её доля довольно быстро и значительно снизилась по сравнению с отсталыми народами третьего мира. Досадный недостаток рабочих рук, начавший ощущаться вскоре, заставил старушку Европу несколько поступиться своим консерватизмом и вслед за бесцеремонно либеральной Америкой приотворить пошире свои врата для разноцветных братьев по Адаму. Ведь кто-то должен, в конце концов, хотя бы убирать улицы. Однако толпы хлынувших со всех концов земли иностранцев, отнюдь не поголовно жаждущих убирать улицы или заниматься погрузо-разгрузочными работами, но почти поголовно не умеющих делать какую-либо квалифицированную работу, не столько решили проблему рабочих рук, сколько обострили социальные проблемы. Тогда догадались начать переносить основную массу средств производства, связанных с технологией, не требующей высокой квалификации, туда, где много рабочей силы, а не наоборот. В результате границы рынка стали стремительно расширяться, а в мировом лексиконе появились новое амбивалентное понятие «глобализация». Естественные процессы размыва границ сначала между сословиями, а затем и между народами плохо поддаются регулированию. Никакими китайскими стенами или римскими валами невозможно остановить «великое переселение народов», когда оно начинается. Либерализм исполнил свою миссию, создав ООН, проведя деколонизацию народов, и воплотив свою заветную мечту — Мировой Рынок. Приспособиться к последствиям ему вряд ли по зубам. Здесь потребуются принципиально новые идейные ценности, которые помогут соединить своеобразие этнических форм религии, демократии и культуры на региональном уровне и единую мировую структуру, обеспечивающую свободу и безопасность населения планеты, ограниченную, разумеется, доминирующими в мире интересами. Когда на нашем веку сбылась еще одна вековечная мечта человечества и впервые за незначительным исключением все народы мира, сумев договориться об установлении единого зерцала правовой культуры на земле, приняли «Всеобщую Декларацию Прав Человека», казалось бы торжество либерализма достигло апогея. Этот великолепный документ мог бы стать поворотной вехой всей мировой истории, если бы при этом голодающая половина населения планеты ценила свои права выше, чем пищу, или если бы высокоразвитые страны выделяли не один, а, скажем, десять процентов своих доходов на помощь слаборазвитым. Но поскольку передовая экономика такие фокусы запрещает, а в мире пока ежедневно умирают от голода 35 тысяч детей, принятая «декларация» хорошо звучит только на ограниченном пространстве нашей планеты, населенном по преимуществу сытыми людьми.

Чтобы не преувеличить яркость благостных красок на полотне, следует, отметить, что за сто лет социального прогресса уголовная преступность и террор возросли настолько, что стали представлять более реальную угрозу для жизни, чем все ракетно-бомбовые запасы великих держав; распутство — чем биологическое оружие, а вечно спешащие по делам или по кабакам люди в автомобилях — чем все танковые армии мира; что полное вытеснение живой совести из правовой культуры чеканными формулами либеральной справедливости превратило правосудие в эффективный защитный механизм для плодовитых потомков Папаши Вотрена и Ваньки Каина, кишащих во всех щелях демократических структур общества; что моральный индифферентизм рыночной цивилизации предоставил широкие возможности для легализации разнообразнейших пороков и беспрепятственного растления незащищенных душ смолоду. Хорошо корреспондирует эта исполненная внутренней динамики картина со служащим ей фоном пейзажем планеты, загаженной общими силами научно-технического прогресса и массового туризма столь основательно, что наиболее вероятным концом нашего праздника жизни представляется становящаяся не по дням, а по часам все более неотвратимой экологическая катастрофы.

Есть немало и других, отступивших за давностью лет в тень, грустных тем, но из песни слова не выкинешь — они тоже принадлежат веку. Две мировые войны, два людоедских режима, накренившие было наш ковчег до такой степени, что лишь чудом он не перевернулся. Такое трудно забыть, но желание забыть, если не саму длившуюся почти четыре десятка лет бойню народов, погубившую больше человеческих жизней, чем все войны мировой истории вместе взятые, то, по крайней мере, понять причины, породившие её и питавшие ее длительность и беспощадность, — такое желание не ослабевает и даже усиливается. Это хорошо заметно по тому, как средства массовой информации — надежнейший уловитель колебании в интересах потребителей их продукции и в настроениях заказчиков — подают материалы на эти темы. Будь то на телевидении или в периодический печати — это нечто вроде комиксов, где картинки, документальные кадры или свидетельства очевидцев наглядно рассказывающие, как солдаты бежали в атаку, как стреляли пушки, как падали бомбы на города, иногда, как расстреливали пленных и заключенных и наполненные трупами котлованы, а подписи – скупые, полные сдержанной скорби пояснения. Что касается причин, то для размышлений предлагается информация об идиотских выходках кайзера Вильгельма или о сексуальных проблемах Гитлера и паранойе Сталина. Вообще интерес к плохо поддающимся наглядному изображению явлениям не поощряется как нетипичный для массового зрителя и читателя, лишь от случая к случаю бегло упоминается, что у этих субъектов были бредовые планы переделать мир. Какие факты международной жизни способствовали возникновению этих планов? — это уже вопрос, уводящий в дебри политики, от которой и так у большинства нормальных людей уши вянут, а у ненормального меньшинства могут возникнуть неконструктивные аналогии с сегодняшним днем. Да и что это в принципе может дать? Задаваться вопросом, зачем тот или иной маньяк составляет бредовые планы бессмысленно уже потому, что планы-то бредовые. Зачем, к примеру, усатому господину понадобилось подойти к сидящему на террасе кафе Жоресу и выстрелить ему в затылок? — А чорт его знает! Или сопливому мальчишке вспрыгнуть на подножку автомобиля и застрелить эрцгерцога? Мало ли разных психов, которые, наслушавшись всякого политического вздора и вообразив себя героями мировой истории, способны открыть пальбу по проезжающему випу? И ничто лучше не доказывает случайного характера причин, влекущих иногда за собой величайшие трагедии, чем тот факт, что из-за Принципа, — как тогда говорили, — началась мировая война. А из-за того, что Освальд всадил за три секунды четыре пули в несчастного Джона Кеннеди, в мире не произошло ровным счетом ничего сопоставимого по масштабу. Только не надо всяких домыслов и притянутых за уши доказательств, что президент был хладнокровно расстрелян группой снайперов-профессионалов, действовавших по заданию столь могущественных лиц, что даже «Совесть Америки» — Председатель Верховного Суда был вынужден закрыть глаза на это. Склонность к демонизации событий рождается от нездорового интереса к природе преступлений и инфантильного желания заглянуть в подвал с жуткими тайнами. В действительности всё проще и, в то же время, непостижимо. Всевластный случай вмешивается в судьбы людей и народов и тогда бессмысленно искать черную кошку в темной комнате, где её нет. А то, что любое событие может оказаться кому-то выгодным, а кому-то нет — это естественно и не нуждается для своего объяснения в гипотезах о заговорах и всё такое прочее. Мы слишком забили себе головы принципом причинности и не даем себе отчета от каких случайных мелочей порой зависит исход событий, меняющих ход истории. В насморке, одолевшем Наполеона в канун Ватерло, больше правды истории, чем во всех рассуждениях знатоков стратегии об этой битве. Устойчивое предубеждение средств массовой информации против широких обобщений и крупномасштабных концепций в сочетании с явным преферансом, оказываемом ими всему случайному, спонтанному, самим своим трудно поддающимся объяснению возникновением, порождающему множество — и чем больше, тем лучше — разнообразных догадок, примечательно и совсем не случайно. Интеграционные процессы, резко ускорившиеся в последнюю четверть века, и прежде всего в экономике развитых стран, одновременно с установлением постоянной координации в деятельности всех бирж мир — знамение пришествия царствия Рынка как государя всея земли, привели к объединению деятельности всех ведущих информационных агентств мира, предуготовив тем самым орган для выражения единой мировой идеологии, единого духа мира сего. Само же формирование такой идеологии было чрезвычайно ускорено разразившемся в нашем веке демографическим взрывом, в результате которого население земли почти что учетверилось за сто лет (в то время как за первую тысячу лет нашей эры оно едва удвоилось) причем наиболее интенсивно этот процесс происходил не в развитых странах. Но и в последних он слабее всего затронул высокообразованную часть общества, которая впрочем и до того никогда не отличалась склонностью к интенсивному размножению. Таким образом количество интеллектуалов на земле пропорционально резко сократилось, а доля интеллигентов (образованных людей мыслящих нравственно и концептуально) — стала и вовсе ничтожной. А если учесть могущественное влияние атеистических представлений, отпраздновавших свой бал именно в нашем веке, в свете которых такие понятия как смысл жизни и человеческое достоинство имеют право на существование только в пределах какой-нибудь чахлой социологической модели, и не менее могущественное влияние рынка, отношение которого к духовным ценностям определяется ясным соображением, что миллиард покупателей билетов стоимостью десять долларов на кинофильм с участием Шарон Стоун ровно в сто раз выгодней, чем миллион покупателей книг Мигеля де Унамуно, Мартина Бубера или Клайва Льюиса, даже если они стоят по сто долларов за штуку, то не приходится в таком случае сомневаться в отсутствии какого-либо заметного влияния в современном мире человека разумного на человека обыкновенного. В то время как влияние последнего на процесс формирования мировой идеологии велико как никогда. Его главные жизненные цели и основные стремления служат материалом, из которого на наших глазах она производится. Теперь этим занимаются не харизматические идеологи, как в минувшие века, а сотрудники СМИ, политологи и экономисты, историки и социологи, сексологи и криминалисты, диетологи и искусствоведы, бригадным способом с учетом всех вкусов потребителей и конъюнктуры рынка варят эту питательную похлебку для народов с таким расчетом, чтобы хватило на всех.

2. Наивысшее Достижение

Собственно, во все времена основные компоненты массовых идеологий были одни и те же. Разнообразие им придавали налагающиеся различия религиозного, национального и сословного характера, менявшиеся и чередовавшиеся от эпохи к эпохе. В начале же и в конце пути каждой мировой цивилизации неизбежно торжествовала общечеловеческая идеология, что было естественным следствием максимальной однородности человеческого общества в эти эпохи. Три фундаментальных естественных стремлений человека: свобода, благополучие и безопасность, нареченные так Джоном Локком, составляют ее основу. На протяжении веков у разных народов они именовались так или иначе, но содержание их всегда оставалось неизменным, поскольку зиждятся они на основных человеческих инстинктах: самоутверждения и роста, добычи пищи и размножения, и самосохранения.

Основная масса человечества

В первобытном племени, сознанию которого факт его выделенности из окружающей живой природы еще не был вполне очевиден, человек находился всецело в сфере своих естественных интересов. Его человеческий дух, дух разумения, милосердия и творчества, еще реял над бездной его воображения, полной младенчески туманных, нерасчлененных образов, не способных пробудить в нем ни начатков осмысления действительности, ни его нравственного чувства. Детский эгоизм его был им неосознаваем и только действующие внутри племени запреты на убийства, увечья и кражи служили ему первыми межевыми камнями для отделения зла от добра. Сочиненные им мифы свидетельствуют, что он верил в существование некой высшей по отношению к его миру незримой реальности — мира могущественных духов, способных благодатным или роковым образом влиять на его жизнь, и в то, что их можно задобрить приношением главного своего достояния – мяса убитых животных. Ум ему представлялся таким же свойством его тела, как чутье, зрение и слух, хотя он и не знал толком с какой частью тела нужно его отождествлять. Мышление его было конкретно, как у всех детей, общие понятия лишь едва брезжили в его мозгу и смысл жизни, о котором он не имел еще никакого понятия, сводился для него к простому наличному бытию. Главной ценностью этого бытия была сила, прежде всего сила жизни, живущая в крови и в дыхании человека, а также во всем, что движется и дышит, и даже в том, что неподвижно и бездыханно, как скала, она тоже может пребывать. В ком ее по воле духов предков оказывалось много, тот был могуч и яростен в бою, удачлив в охоте, мудр в совете и богат детьми. И в чем ее было много, будь то камень, дерево или копьё, то обладало чудодейственной силой, способной помогать или поражать. Уменье жить заключалось в том, чтобы ублажать жертвами духов и знать как получать помощь и защиту от источников чудесной силы. Во всем остальном наш дальний предок жил по свычаям и обычаям своего племени, связанными с потребностью в росте, размножении и безопасности.

Такие люди живут и сейчас за границами мира цивилизации, в лакунах истории, где время стоит недвижно в течение тысячелетий, но осталось их крайне мало. Зато громадное количество людей чрезвычайно близких по типу мышления и принципам поведения к первобытным людям, живет в цивилизованном обществе, составляя его большую часть и определяя, того не ведая, главные черты его духовной физиономии. Они живут в железобетонных чащах городов — муравейников и в белоснежных виллах на берегах озер, окруженных лесопарками, умело пользуясь обслуживающей их техникой, не снившейся ни Жюлю Верну, ни Герберту Уэллсу, и работают, свободно манипулируя сложными механизмами и аппаратурой, успешно решая технические задачи. Но когда жизнь ставит перед ними психологические задачи сугубо личного характера, они чувствуют себя жертвой обстоятельств, становятся похожи на больных, которым предстоит серьезная операция и на участливые вопросы друзей отвечают упавшим голосом, что у них «проблемы». Они всячески пытаются уклониться от решения этих, требующих от них включения в работу собственного разума и совести, задач, с затаенной инфантильной надеждой, что они рассосутся сами собой. А когда они не рассасываются, упрощают условия задачи таким образом, чтобы подогнать их к какому-нибудь общеупотребительному алгоритму, решить их «по свычаям и обычаям» своей среды, своего племени. Именно это стремление жить «просто», жить «как все» роднит их более всего с доисторическими предками. Но здесь же скрывается и главное их различие. Человек первобытный прост, потому что он таков и есть, а человек обыкновенный» (такое наименование представляется более подходящим для определения типа, чем «средний» или «массовый», поскольку отражает то стремление к обыкновенности образа жизни, стремление жить «как все», которое его более всего характеризует) просто потому что хочет оставаться простым, избегая сложности жизни и не желая заглядывать себе в душу, давно уже непростую. Не хочет человек взрослеть и выходить из первобытного детства на свободу в самостоятельную жизнь, вот и валяет Ваньку пред Господом Богом. Свободой своей он очень дорожит, но только детской свободой, понимаемой исключительно как свобода своей воли жить, как хочется, свобода от уроков и наставлений, от надзора и от ответственности и от идей, всегда направленных на то, чтобы подчинить себе жизнь человека. К любым идеям общего порядка его отношение совершенно соответствует взглядам того кучера — знакомца Генриха Гейне, который дал безупречное определение понятию «идея»: «это всякий вздор, что заводится в головах у тех, кто много себе воображает.»

Человеку разумному, мыслящему самостоятельно, мировоззрение, которое он выработал, смысл жизни, который он исповедует, помогают (лучше или хуже зависит от выбора) ориентироваться в меняющемся мире, определять свою позицию при смене жизненных ситуаций и выбирать свою линию поведения. Человек обыкновенный такой возможности не имеет. Поскольку само понятие смысл жизни как нечто отличное от его воли воспринимается им как категория чуждая и враждебная его свободе, противостоящая понятию «просто жить». Он защищается от него своим «здравым смыслом», старается сделать его посмешищем в своих глазах, лишенной всякого «практического смысла» выдумкой ничего не смыслящих в реальной жизни «профессоров» или же, наоборот, — подозревает, что это — «хитрая пропаганда», чтобы обманом заставить его самого отдать «им» свою свободу и служить им. «Они» — это архетипическое понятие для обозначения неких «темных сил», заполняемое конкретным содержанием, соответствующим месту и времени и поэтому весьма разнообразным. Образом, наиболее часто служащим для него наполнителем, являются евреи, причем это не только евреи как таковые, но и широкие круги «евреев», смотря по обстоятельствам, это демократы, пацифисты, интеллектуалы, гуманисты или наоборот: богатые, хитрые, всюду пролезающие, хотящие все захапать – в общем глобалисты и масоны. А могут быть даже просто людьми, говорящими правильным литературным языком — то есть не как все. Вообще, если отбросить от слова «еврей» широкий набор отрицательных эпитетов, сопутствующих ему в массовом сознании, и оставить только два: «чужой» и «умный», станет очевидно, что эти признаки закреплены в массовом сознании в равной степени и за евреями и за интеллигентами. И хотя последние никоим образом не составляют большинства между первыми, а первые — между последними, все же некоторое общее поле, ставшее основанием для отождествления и равно неприязненного и подозрительного отношения со стороны людей обыкновенных, существует. Почти с научной точностью характер этой подозрительности выражен в крылатой строке: «Знаем мы эти жидовские штучки — разные Америки открывать и закрывать!»

Окончательное поражение идея смысла жизни терпит в сознании ревнителя древней воли при столкновении с его верой в судьбу и в случай. Обитающая в темном космосе двуликая и незрячая Судьба — верховное божество обыкновенного человека. Независимо от того, каким силам поклоняется он осознанно (властям, богатству, исключительности своей нации или иным страстям), в его подсознании всегда живет страх перед беспощадным слепым роком и надежда на благосклонность удачи. Невзирая на повязку, закрывающую ей глаза, в глубине души он — всегда раб Судьбы, предстающей пред ним всегда нежданно в образе Случая, который самой своей сущностью отрицает всякий смысл. Ему дана власть утверждать в душах людей бессмысленность жизни и произвол бессмысленности над миром от начала бытия. Приносит он бедствие или удачу — он равно бездушен и оттого слеп, что не смотрит на людей, а лишь поверх их голов — на свое надмирное непостижимое начало – неотвратимую Судьбу. Немудрено, что боится её уверовавший в неё как в единую действительную Владычицу человек и бежит, ища защиты от неведомых бед, к её людям, торгующим около ворот страхов и надежд самыми надежными сведениями, можно сказать, из первых рук, о том, что было, что будет и на чем сердце успокоится.

Однако лукавая говорящая надвое мудрость халдеев и цыган не успокаивает сердца. Их льстивые посулы и туманные предостережения порождают только новые сомнения и тревоги в презревшей разум душе.

Вот тут явственней всего и обнаруживает себя роковое различие, отличающее нашего современника, человека обыкновенного от простого человека первобытных времен. При всей своей простоте наш далекий предок обладал верой в Некую Высшую Силу над собой, как бы он ее не представлял, как Великую Богиню Мать или Добрый Дух Солнце, или как-либо еще, но над этими смутными представлениями реяло потерянное воспоминание о Едином подлинном Боге. И он твердо верил, что, умерев, не превратится в ничто, а будет жив каким-то образом, и, хороня ближнего, клал в могилу его главное орудие и священное ожерелье из раковин или бус и клал ему на грудь священные цветы, чтобы поднести их Великой Матери, как это делалось на земле. Эта вера в Бога и в бессмертие души защищала его от страхов, мучающих нынешних, увы, обыкновенных безбожных людей.

 Где ж находит бедный обыватель равнодушно, как большая дорога, шумящего мира опору и защиту на пути из никуда в никуда от бесчисленных несчастных случаев, стерегущих его за каждым кустом в кромешной чаще бессмысленности?! Конечно же, в массе таких же как он сам, в великом множестве людей, желающих просто жить, как им хочется, а не так, как хочется кому-то другому. Если обстоятельства разрешают, они всегда голосуют за это и уверены, что правда на их стороне, потому что их — большинство. Они любят этот мир и себя в этом мире, и ближних своих, но им хочется жить лучше. На их знамени всегда написано: «За лучшую долю!», и каждый идущий под этим знаменем сознает, что он — в большинстве. Каждый раз, «когда вместе со всеми он скажет «да» и вместе со всеми «нет», он ощущает прилив чувства уверенности и защищенности. Как бы он ни был мал, он выражает волю громадного, подавляющего большинства, и это отлично известно статистике и, само собой разумеется, средствам массовой информации.

Мировая кухня чистой правды

Потому-то они так любят мелкие, имеющие широкое хождение и хорошо конвертируемые истины и допускающие множество вариантов толкования гипотезы, но органически не переваривают, как тот кучер, непопулярные идеи, пытающиеся обнаружить общий смысл в большом количестве сенсационных в своей разрозненности фактов. Большинство всегда право. Вкусы и потребности большинства — источник выгоды, а выгода — самая надежная, самая подлинная альтернатива смыслу, совести и Богу, увенчивающая вместе с силой двуглавую корону мира.

Таким образом, благодаря законам рынка и прогрессу единомыслия среди наиболее быстро размножающейся части человечества, средства массовой информации совершили в течение века не сравнимую ни с каким другим институтом цивилизации карьеру: из средств информации они превратились в рупор мирового общественного мнения, и даже более того, в структуру, которая еще не закончила своего формирования, но уже формирует мировое общественное мнение. Это уже не четвертая, а, как минимум, вторая власть, легко и непринужденно забравшая у просветительных, идеологических и религиозных институтов самую весомую часть их духовной власти — непосредственное влияние на язык, образ мыслей и конкретные представления всего населения земли без различия происхождения, образования и вероисповедания.

Количество людей, располагающих некоторыми возможностями получать информацию помимо СМИ, обладающих некоторыми способностями читать между строк и понимать смысл умолчаний, слишком мало, чтобы хоть сколько-нибудь эффективно воспрепятствовать СМИ обкатывать вкруговую всю массу душ человеческих под единый духовный стандарт — золотую посредственность, самородную обыкновенность. Очень вероятно, что рождение этой замечательной структуры, этого чуда электронного всеведения и насыщения всех ушей слышаньем и всех очей виденьем, этого чудовища, призванного истребить разновидность человека разумного и, обеспечив безраздельное господство людей обыкновенных, провозгласить начало эры мира и безопасности на планете, окажется самым значительным достижением прожитого нами века. Собственно само рождество органа всемирной правды, видимо, состоится несколько позднее, а зачатье произошло в седой древности, когда впервые жрецы, купцы и опричники владыки всего Шумера и Аккада или фараона Верхнего и Нижнего Египта осознали, в чем совпадают их интересы. Но нет сомненья, что длительный период вынашивания плода близится к уже очевидному концу на глазах ныне живущих поколений. Мировой дух изрядно попутешествовал по странам и эпохам, меняя фасон своего походного мундира и масть коня при каждом судействе на поле боя между очередными идеологическими системами, прежде чем в финал вышли два последних претендента и схватились не на жизнь, а насмерть на арене нашего века.     На этот раз суть разногласий была уже совершенно свободна от затемнявших их в прошлом привходящих соображений и заключалась в полярной противоположности точек зрений на трех китов идеологии – свободу, благополучие и безопасность, и, естественно, на способы их достижения.

Среди народов, сохранивших верность идеалам своей драчливой юности, высшей ценностью которых, как в начале и ныне, и, по всей видимости, присно, является сила, власть и «слава, купленная кровью», нет различий во взглядах на веру в то, что свобода суть добровольное подчинение «нашей» власти как источнику совершенной мудрости и добра, что благополучие — блага, получаемые от этой власти за самоотверженный труд и верную службу, а мир — это светлое будущее всего человечества, когда закончится борьба за него полной победой этой замечательной власти на всей планете. Основным носителем господствующей идеологии в любом обществе является общественно-активный слой обыкновенных людей. Среди воинственных народов этот слой всегда был представлен «верными служаками», внешне и внутренне являвших собою добросовестный слепок с горячо почитаемого верховного образца. Эти верные люди, любящие сапоги, ремни и блестящие бляхи, во все времена были искренне и глубоко убеждены, что только вследствие крайнего духовного невежества или коварного обмана другие народы упорствуют в своем нежелании признать над собою их во всех отношениях превосходную власть. Но, увы, нет единства в роде человеческом, которое бы не включало в себя противоположности, извечно борющиеся друг с другом.

У народов, которые, достигнув зрелых лет, сумели своим трудом создать прочное доходное хозяйство, сложилась совершенно иная система ценностей, где главенствующее место стало принадлежать богатству. Здесь основным носителем духа общества стал жаждущий успеха человек дела, свято верящий, что, если знать как (производство), знать что почем (рынок), и уметь привлечь необходимый капитал (предприимчивость), то успех обеспечен; что хорошо составленный договор, в котором точно и надежно закреплены выгоды и обязательства сторон – это единственно рациональная основа любых человеческих отношении, как деловых, так и супружеских, и общественных, и международных. Свобода в его представлении — главное условие успешной деятельности и достижения счастья, благополучие — прямой результат такой деятельности, а безопасность — мир основанный на превосходящей потенциальную угрозу системе средств защиты и системе договоров с соседями о совместной обороне. Вследствие развития таких представлений и сам институт власти лишился в значительной степени своего горнего величия и расшитого львами и лилиями покрова, превратившись в коллегию государственных служащих, призванных во главе с избранными народом верховными администраторами обеспечивать в рамках общественного договора (конституции) свободу, безопасность и порядок для занятого умножением богатства и благополучия населения страны. В евангелии от Локка те самые три кита: «жизнь, свобода и собственность», где «собственность» суть благополучие, а «жизнь» — безопасность жизни, и свобода – прежде всего свобода от государства в частной инициативе, будь то слово или дело, и в личной жизни. Государство существует «только для обеспечения» гражданам права на них.

То что люди по преобладанию в них тех или других естественных склонностей всегда делились на «ловцов», «дельцов» и «пахарей», ценивших и почитавших превыше всего соответственно «сталь», «золото» и «землю», ведомо испокон веков. И если испокон веков одни были убеждены, что «потом добывать то, что может быть приобретено кровью — ленность и малодушие», а другие по прошествию веков накопления опыта цивилизации — что только в поте лица своего добытое богатство является основой личного и общественного благосостояния и что «богатство непременно следует за добродетелью» (хотя чаще всего не за той, которая проливает пот), то взаимопонимания и мира между народами со столь разными символами веры не может быть в принципе. Споры между «златом» и «булатом» — самый распространенный и пошлый сюжет истории, разыгрывавшийся на тысячу ладов в разных частях мировой сцены и в разных актах мировой драмы, но только в нынешнем акте он захватил всю сцену, разделив актеров на два стана и поставив под сомнение само существование «Глобуса». Согласно представлениям большого числа участников и официальному резюме фатальный мировой конфликт происходил между «свободным миром» и коалицией дегенерирующих имперских режимов, впавших в последней стадии своего существования в фашизм. И это действительно так, поскольку каждый человек в свободном мире пользуется свободой стремиться любыми, кроме противозаконных, путями к благополучию и безопасности, в то время как в тоталитарном — только один человек и те, кому он разрешит. И, соответственно, главная «пятая сущность» свободного мира — богатство возникает и зиждется в атмосфере свободного выбора и обмена, а квинтэссенция тоталитарного — власть — в атмосфере страха и насилия. Но если заглянуть в природу вещей чуть глубже, легко увидеть, что и власть и богатство — никакие не квинтэссенции, а всего лишь разные проявления единой сущности — инстинкта самоутверждения, воля к удовлетворению которого осуществляется по-разному. С этой точки зрения мировые войны нашего века по сути своей были конфликтом подобного с подобным, как и множество других. С величайшим напряжением сил либеральные маммонитяне в первом акте одержали верх над свирепыми булатопоклонниками, три милитаристские империи разом рухнули в прах. Но их дух, не угасший в имперских народах, почти немедленно воспрянул из этого праха, чтобы воплотиться в фашистских режимах, жаждущих реванша за поражения, которые потерпели в прежних ипостасях.

3. НОВЫЕ ПОРЯДКИ

В порядке подготовки к грядущим битвам, сразу и без раскачки началось на всем черном, коричневом и красном пространстве сколачивание военно-полицейских опорных сооружений и опалубки для последующей заливки народных масс в фундаменты будущих тоталитарных империй. Одновременно началась, чтобы уже не прекращаться, переборка и чистка этих масс от всего, что может помешать схватываться бетону. Каждый, кто как-либо проявил несогласие с установленными порядками или выразил тень сомнения в божественной непогрешимости новой власти, рассматривался как тайный сторонник или платный агент государств враждебной идеологии и подлежал строжайшей изоляции от общества или просто ликвидации. Быстрый рост массы военнопленных в этой превентивной войне с собственными народами потребовал радикально реформировать пенитенциарную систему, главное место в которой теперь отводилось не тюрьмам, а концентрационным лагерям, позволяющим при малых затратах на строительство сосредотачивать в хорошо проветриваемых местностях многотысячные партии заключенных.

По мере успешного воздвижения вавилонских башен уголовных утопий стремительно увеличивающаяся масса людей, предназначенных быть стертыми с лица земли посредством принудительного труда в условиях, приближенных, насколько это возможно, к условиям преисподней, составила, исчисляемое в лучшие годы фашизма десятками миллионов, население целого континента. Выкроенный из сферы обитания живых и накрытый смертной тенью он простирался от Бранденбургских пустошей и болот до бесконечных сопок Колымы и от тундры Заполярья до отрогов Тибетских гор.

Критики пороков общества – мятежники, пророки и вольнодумцы погибали в темницах, на эшафотах и кострах со времен Хеопсовых до наших дней, но только в наши дни, в годы существования небывалых в прошлом государств-людоедов, свободомыслящие люди из всех народов и сословий и целые сословия и народы были объявлены заклятыми врагами народа и народной власти, особо опасными государственными преступниками и образовали никогда дотоле не существовавшее сословие политических заключенных, намного превосходящее своим числом сословие рабов в мировой империи древнего Рима.

Особый запах и колорит нашему веку придали новые технологии ликвидации людей, позволившие пропускать их через конвейер смерти значительно быстрее, чем забивается скот на бойнях, а также — для производства колючей проволоки, основного материала при строительстве зон постепенного уничтожения. Запах дымков, начавших подниматься небесам сначала с окраин Москвы и Ленинграда, потом закурившихся близ Мюнхена, Веймара и Берлина, а затем, уже на полную мощность, повалил из труб Треблинки, Освенцима и прочих вводимых в эксплуатацию предприятий по очистке. Не исчез он и после того, как погас пожар войны и застроились пепелища. Он въелся в историю века и еще долго, надо полагать, не выветрится, потому что, несмотря на впечатляющие результаты миротворческих усилий влиятельнейших политических деятелей второй половины века, дымок этот продолжает куриться в подсознании человечества. Что касается колорита серых барачных зон, расползшихся лишайными пятнами по физиономии века, то он тоже плохо поддается осветлению посредством красочных Всемирных фестивалей молодежи «За мир и дружбу» и песен и танцев под калиновым кустом. И сквозь многоцветный радостный нескончаемый хоровод торжественных юбилеев, парадов, выставок, достижений и фестивалей всего, в чем закружился до упаду наш старенький век, то тут, то там проступают очертания лагерных зон в кружевах проволочных заграждений и костлявые силуэты вышек с бдительными автоматчиками.

«Вы в порядке?»

Конечно, население светлой стороны планеты, где не меркнут идеалы равенства, братства и свободы, где и ночи светлы от сиянья реклам великого множества процветающих на свободе компаний, никоим образом непричастно к тому, что творилось в странах, народы которых впали в разного толка социализм, где и в полдень стояла тьма. Но для полноты картины века следует отметить, что новое (если и не внезаконное, как в лагере социализма, то во всяком случае внеобщественное) сословие возникло и там, под равно согревающем всех солнцем либерализма. Это сословие вечных безработных, существующих на социальное пособие и уже нежелающих или утративших надежду изменить свой статус; сословие ненужных обществу, праздноживущих людей — неистощимый почвенный слой преступного мира. При всем различии в материальном и правовом положении сословия лишних людей свободного мира и сословия политзаключенных крепостного мира социализма, есть общее в их духовном статусе: и те, и другие лишены права на человеческое достоинство. Одни — фактически как ни на что непригодные отбросы общества, хотя и сохраняющие все свои гражданские права вплоть до права быть избранным главой государства, другие – и юридически, и фактически как преступники и рабы.

В XIX веке Россия и США не без тяжких внутренних борений признали право на человеческое достоинство за всеми своими подданными. В ХХ-ом общий ход вещей привел к возвращению в лоно цивилизации сословий, объективно лишенных этого права. Человечество — единый организм и его болезнями болеют все народы, естественно, каждый по-своему, в соответствии с духом и образом жизни. Казалось бы, при наличии мощной экономики и многомиллионных трудовых резервов с одной стороны и повсеместного экологического неблагополучия и народов, живущих в постоянном страхе перед голодной смертью — с другой, было бы разумно и в высшей степени человечно решить проблемы ликвидации массовой безработицы созданием системы зеленых кордонов экологической защиты, организацией сельскохозяйственных комплексов для учреждения мирового продовольственного фонда, способного обеспечивать эффективную помощь народам, оказывающимся из-за стихийных бедствий перед угрозой вымирания от голода, соединив их в один узел как острейшие проблемы выживания рода человеческого и в физическом, и в моральном смысле. Подобные проекты столь же реалистичны в свете идеалов гуманизма, сколь фантастичны с деловой точки зрения. В рыночной экономике нет места филантропическим начинаниям, финансирование которых не укладывается в квоту милостыни, установленной мудрыми маммонитянами: не более 1% от прибыли. Что свыше этого — это уже вложение капитала и должно приносить прибыль. А то, что не выгодно — то вне рынка, и если лишено источников питания, то и вне жизни. Ко всему «лишнему» рынок в принципе так же беспощаден, как социализм — к «чуждому», с той лишь разницей, что последний сживает со света, а первый, будучи верен идеалам свободы, предоставляет своей участи. Что делать? Такова жизнь. И даже там, где всё в порядке, далеко не все в порядке.

Мудрость позиции нашим и вашим

Однако, не рыночная цивилизация с её избранниками и отверженными является основной темой данного очерка, а её антиподы и, прежде всего, те, что обитали вне закона на темной стороне планеты. Представление о них в обществе, которое отрешило их от себя, менялось в соответствии с изменениями самого этого общества. Первоначально, в контексте советской идеологии, политические заключенные квалифицировались как «зловонная куча человеческих отбросов», как «самые отъявленные, самые отпетые и разложившиеся «бесчестные элементы», как «вонючая падаль» и «поганые псы». Сходных взглядов по этому вопросу придерживались и добрые соседи в Третьем Рейхе: «Большинство заключенных имеют рабские души… Это отъявленные преступники и отбросы общества…больные отеком мозга, косоглазые, всякого рода уроды, полуевреи и множество представителей низших рас». По мере угасания идеологической потенции эмоциональную красочность времен Больших процессов в советском обществе сменила медицинская точность формулировок, нашедшая свое классическое выражение в диагнозе профессора Андропова: «лица страдающие вяло текущей шизофренией». Это безусловно корректней с научной точки зрения и даже гуманней по отношению к «страдающим», чем «косоглазые больные отеком мозга» доктора Гиммлера.

После краха тоталитарных режимов, каждого в свой черед, наступала пора причисления политзеков к лику «жертв политических репрессий». Уцелевшим раздавали золотые нимбы из папье-маше и величали «Узниками совести». Ненадолго на них установилась настоящая мода. Политические деятели новой волны, особенно из тех, кто успешно держался на старой, стремились подчеркнуть свои дружеские отношения со жмурящимися в свете юпитеров бывшими узниками. Дошло даже до того, что державный кобель краснобурой масти, добела отмывшись и отправившись с визитом в самый вертеп демократии, взял с собой пару узников повидней, чтобы они, стоя одесную и ошуюю от него, свидетельствовали тем самым буржуинам, что с ним действительно произошло чудо и перед их глазами — «новая тварь» одной с ними демократической породы.

Но долго такая музыка, само собой разумеется, играть не могла. Пришла пора и раньше всех лопнуло терпение у немецких патриотов. Один за другим стали поднимать голоса общественные деятели, историки, публицисты, призывая положить конец моральному террору, которому «жертвы» подвергают Германию, и разоблачить сочиненные ими в корыстных целях мифы о лагерях уничтожения, крематориях и душегубках, которых на самом деле никогда не существовало. В России покаянный период окончился, не начавшись. Во-первых, потому, что каяться в общем-то было некому: бывшие члены ЦК КПСС и генералы КГБ, засунули партбилеты за образа и, не мешкая приняв крещенье в демократическую веру, подались в капитализм, прихватив в качестве первоначального капитала весь партийный «общак». Среднее звено вины за собой, естественно, не ведало, так как вместе со всем народом было всего лишь исполнителем приказов свыше. А народ, сколько себя помнит, всё тужится понять, в чем причина, что жизни не было и нет: то ли он сам во всем виноват, то ли все перед ним виноваты. Вторая же причина была в том, что никто толком не знал, в чем собственно каяться и как. Некоторые бывшие сексоты КГБ надели было крестики и начали застенчиво заглядывать в церковь, но вскоре перестали, не увидев в том для себя никакой реальной пользы, поскольку бояться-то, как оказалось, было нечего. А через пару лет уже пошла волна совершенно противоположного раскаяния. Горько обиделся советский народ на свою родную власть за то, что себя не соблюла, перерядилась, как дешевая потаскуха в «рыночную демократию» и, пока он хлопал глазами, глядя, как вывески меняют, дочиста его обобрала, и отпустила с Богом пастись на зеленую травку. Жжёт ему душу обида и стыд за то, что всю жизнь он пахал, всех кормил, а теперь остался ни с чем. И за державу тоже обидно, за утрату былого грозного величия, когда все его боялись, а теперь любая шпана, Чечня или Литва какая-нибудь, ему зубы показывает и он должен это терпеть. И кто во всем этом виноват, в этом случае никаких сомнений не вызывает. Найдешь гада по змеиному шипу. Всё началось с этих «борцов за права человека», за «демократизацию жизни», с недосидевших диссидентов — не нашлось на них Лаврентия! Всех подчистую повыпускали на горе народу. Вот они и расстарались: все оклеветали, продали, предали паскуды, а им еще компенсацию платят, чтобы у них яд силы не потерял.

Ни в чем и никогда так убедительно не обнаруживает себя духовное единство власти и самой патриотической части народа, как в половодье охранительной идеологии, наступающем всякий раз при политическом и духовном банкротстве великодержавного общества. На языке российской национальной гвардии, поднимающей из окопов своих чудо-богатырей с двуглавым орлом на лбу и с красной звездой в сердце, слово «правозащитник» — вновь синоним платного агента западных спецслужб, а «демократ» — грязное ругательство.

Забавно, что даже в маленьком Израиле, которому Сам Бог не велел «следовать за большинством на зло», даже там, в густой траве идеологии выживания любой ценой, то тут, то там поднимают головки цветы советской охранительной. В принципе конечно, нет ничего удивительно, что множеству генералов и офицеров Армии Обороны Израиля, давно уже, по выходу на пенсию, служащим в государственном аппарате или подвизающимся в политике и бизнесе, не доставляет никакого удовольствия, что в их стране разгуливают с независимым видом и распускают языки субъекты, которых кумир их киббуцной и пальмаховской юности содержал в ГУЛАГе. Не удивительна и острая антипатия к таковым как к закоренелым мятежникам и ругателям высших властей со стороны духовных вождей избранного народа, паче всего ревнующих о заселении Святой Земли только искренне преданными галахе настоящими евреями и о недопущении на её целомудренные пажити детей нечестия и разврата из стран рассеянья. Естественно и то, что представителей светского истэблишмента, биографически не связанных ни с Пальмахом ни с синагогой, тоже чувствительно раздражает нонконформизм плохо «абсорбирующейся» части репатриантов из России и тревожит резко усилившаяся конкуренция в сфере квалифицированного труда, в связи с наплывом дипломированных и безденежных родственников. Но чтобы уловить и верно понять это недовольство, слегка прикрытое пыльными лозунгами обветшавшего, но пока никем не отмененного сионизма, и уловить гневный ропот патриотических сил, доносимый ветром из бывшего социалистического отечества, и творчески слить эти подземные духовные струи, чтобы в русскоязычной прессе Израиля мог возникнуть родник советской охранительной идеологии, для этого нужны были резонаторы особой чуткости и диапазона, и они нашлись. Конечно, в среде репатриантов из тех степей, где некогда привольно паслись россинанты, конечно, успешно прошедших абсорбцию и жаждущих оказаться хоть чем-нибудь полезными своим новым, но уже любимым властям, и, конечно же, это были опытные и вполне профессиональные защитники политических и моральных устоев общества и им было нетрудно войти в новую колею. Стоило только сменить фразеологию и без всякого принуждения новые, хотя и немолодые, дети Израиля защебетали бойко и радостно. Кто славил родину там, стал славить её и тут. Кто клеймил её врагов там, тот и тут не дает им спуска. Из рядов этих ветеранов и прозвучали смелые разоблачения низкого морального облика чуждых здоровому израильскому обществу элементов, которые были политическими преступниками там и легко могут стать социально-опасными тут. Обнаружились хорошо осведомленные свидетели, что это, в основном, невротики с психическими отклонениями (нечто вроде вялотекущей шизофрении). Другие их соратники убедительно доказывают, что эти субъекты занимались там своей деструктивной деятельностью исключительно из корыстных побуждений (платные агенты враждебных спецслужб). Третьи с неподдельным сожалением вынуждены признать как очевидцы, что для политзаключенных была характерна крайняя моральная нестойкость и, оказавшись за решеткой, они поголовно предавали друг друга, а в лагерях становились в очередь к оперуполномоченным (разложившиеся бесчестные элементы, рабские души). Разброс мотивов, питающих рецидивы охранительной идеологии в разных странах необыкновенно широк. Она способна привлечь под свое крыло и бывшего советского деятеля искусств, решившего, что так дальше жить нельзя, и ставшего деятелем политическим, и бывшего члена Политбюро ЦК Французской компартии, разочаровавшегося в коммунизме и обратившегося в мусульманство, и бывшего израильского министра, уличенного в крупных финансовых махинациях и всецело посвятившего себя после этого духовному руководству обществом, и почтенного историка, сохранившего в душе верность идеалам юности, прошедшей в рядах СС.

Царь в голову верноподданных приходит свыше

Сила, способная духовно объединить столь разные фигуры велика и примитивна, и иной быть не может. Представляется наиболее вероятным, что это глубокая инстинктивная убежденность родственна той, что господствует в животном мире – в примате силы. В человеческом обществе логовища голой силы, не стесненной ничем человеческим, находятся в глубине дремучих чащ «силовых структур», окружающих деспотическую власть, и в джунглях уголовных банд. От этих логовищ идет густой запах насилия, «прямого действия». Вокруг них – атмосфера восхищения и страха, в которой воображением фанатичных поклонников сильной власти творятся мифы о ее величии и благодатности для народа (потому как без строгости с нами нельзя). Невелик секрет, что «великая сила» сильных мира сего появляется у них только с началом возникновения мифов о ней, обнаружившей себя в их чрезвычайной решительности и крайней беспощадности. Как это ни печально, но люди, которые именно в решительной бесчеловечности видят свидетельство силы и уверены в безусловном её превосходстве над всеми человеческими качествами, составляют, увы, не малую часть рода человеческого. Сильная и страшная в своем величии и непредсказуемости власть – их подлинное божество, которому они поклоняются как всемогущему на земле наместнику далекого небесного Бога или как гениальным вождям, воплотившими в себе волю миллионов, или просто как главарю банды, захватившей власть над местечком, городом или страной. Это своего рода религия поклонников Великой Святой Силы, страшной, но справедливой, в произволе которой они видят лишь подтверждение истинности своей веры, а в вере своей – самоутверждение. Добровольный раб всегда солидарен со своим деспотом и даже когда его казнят по воле последнего, он умирает с именем владыки на устах. Иродиане всегда едины с Иродом и чтут в нем Отца, не ведая, что они его сами и породили своею иродовой верой. И если кто-нибудь усомнится в подлинности величия Ирода, то тем самым возведет хулу на веру иродиан и на них самих, за что ему и будет отплачено искренней ненавистью.

Вот из этой самой стихии и черпала во все времена свою жизненную силу и кадры охранительная идеология. Явившаяся на свет, держась за пятку идеологии апологетической, она вскоре заняла в практической жизни первенствующее положение. Прославление идола власти – дело важное, но охрана – ещё важнее. Убеждать народ, что его власть – самая-самая, дело нехитрое, поскольку он и так в этом убежден. Необходимо внедрить в его сознание, что противники «нашей власти» – враги народа, что следить за ними и доносить на них – гражданский подвиг, а беспощадная расправа с ними – торжество справедливости, свершаемой во имя безопасности и блага самого народа. Превратить весь народ в доносчиков было заветной мечтой всех вождей советского народа, но, несмотря на прочность иродовых традиций в российском массовом сознании и на господствующее положение иродиан-сталинщины в партии, это оказалось нелегким делом. Даже внутри самой партии внедрение новых моральных норм сталкивалось с определенными трудностями, о чем свидетельствует замечательное выступление зав. отдела печати ЦК ВКПб С.И. Гусева на XIV съезде партии: «Ленин нас когда-то учил, что каждый член партии должен быть агентом ЧК, то есть, должен смотреть и доносить… Если мы от чего-то страдаем, то это не от доносительства, а от недоносительства.» Товарищу Гусеву верить нужно, в РСДРП он с самого её начала, во всех комитетах перебывал на секретарских постах: и в Петербургском аж в 1905г, и в Петроградском ВРК в славном Октябре, и в ЦКК РКПб, и в Политуправлением Республики покомандовал в Гражданскую – в общем партию свою знал и знал, что говорил. Действительно, пришлось ей некоторое время пострадать от недостаточного доносительства, но потом ее секретарь, став «Лениным сегодня», основательно вправил ей мозги, заставив, ради грядущего блага народа, расстрелять и уморить голодом 5 миллионов «кулаков и подкулачников», и 2 миллиона «троцкистов и бухаринцев», после чего она в этом смысле полностью поправилась.

С народом, конечно, тяжелее. Если, так сказать, на все сто процентов, то доверия оказанного ему партией он не оправдал. Ну а если брать по сравнению с другими народами, то его в этом деле никто не обошел. Нет у них той преданности, той ревности о пользе державы родной. И совершенно заслужено российские пролетарии возглавили великий марш охваченных гневом миллионов по центральным площадям городов Советского Союза, Германии, Китая, требующих смертной казни для предателей и врагов народа, в панораме нашего века, века «восстания масс». И нельзя убрать простершийся над этой панорамой серый полог безбожия, под которым так гордо реют красные знамена с золотыми серпами и молотами и с черными свастиками. Без него просто была бы нереальна картина. Миллионы взметенных вверх рук, миллионы отверстых ртов. «Только: «Ура !!!» и «Смерть !!!» И миллионы казненных, истребленных в войнах и карательных операциях, забитых до смерти в следственных тюрьмах и сгинувших в лагерях. И миллионы статуй-кумиров и портретов-икон во славу полудюжины моральных дегенератов, вознесенных нечистой силой над народами и осатаневшими от величия, от пролитой крови и от страха. Столь полная утрата человечности мыслима лишь при полном безбожии и если не замечать, не желать видеть опустошения душ: человеческих и мерзость, проникающую в святое место, то вся картина века будет неверна и недоступна пониманию потомков.

Каждый век мог претендовать на то, что к нему относятся слова Экклезиаста: «И сказал я в сердце своем, чтобы испытал Господь сынов человеческих и увидели они, что сами по себе они животные». Каждый из минувших веков, но наш – более всех минувших. Не менее легиона «экклезиастов» посвятили свой талант тому, чтобы помочь сынам человеческим уверовать, что они – животные. Собственно, мысль, что человек приобретенный им по случаю разум «для того лишь смог употребить, чтоб из скотов скотиной быть» была высказана уже в начале прошлого века и к концу его обросла солидной аргументацией философского, биологического и психологического порядка. Есть основания полагать, что глубже всего она проникла в мозги следователей НКВД-ГБ и их коллег из РСХА. Убеждение, что основное различие между людьми сводится к тому, сколько нужно бить каждую отдельную человеческую особь, чтобы она обнаружила готовность предать всех и вся, являлось своего рода «професьон де фуа» этих опытнейших специалистов по «работе с людьми». Лучшие из лучших этого элитарного корпуса подлинных «инженеров человеческих душ» несомненно заслужившие на картине место в непосредственной близости к «великим кормчим». Откуда же вдруг взялась эта нечисть на горе, вроде бы как, процветавшей цивилизации и каково её имя?! Она в самом деле появилась на свет неожиданно, сразу же после первой мировой воины, на которую все её участники возлагали большие надежды. Видимо, так уж предопределено было самим ходом событий, ускользавшим от понимания главных действующих лиц и следовавших за ними народов. Прежде всего, естественно, утратили все надежды побежденные империи и правившие ими отжившие свой век милитаристские династии. Но и победителям вскоре пришлось произвести горькую переоценку плодов своей победы. Хотя Романовы, Гогенцоллерны и Габсбурги оказались выброшенными из истории и были вынуждены смириться с этим, народы, с которыми они расстались, не смирились. Дух имперской самости, гнездящийся в затененной части их сознания, отравлял их души ненавистью за понесенное поражение и к победителям, и к своим повелителям, виновным во всем: в позоре, в бездарной гибели миллионов солдат, в разрухе и голоде. И если ненависть к победителям была бессильна, то свои господа были под рукой и находились в растерянности. Вот к их горлу и потянулись руки чувствующих себя обманутыми и преданными ими патриотов. Именно в этот момент выныривает из возбужденных толп хищная физиономия бестии, ставшей известной под именем «фашизм». Тот факт, что имя это родилось на итальянской земле (fascia по-итальянски – «связка, объединение») отнюдь не означает, что родина фашизма – Италия. Его настоящая родина Россия, в Италии он победил пятью годами позднее. Да и по части реализации фашистских идеалов она далеко отстала от России и Германии, оставшись и в лучшие годы фашизма его недоразвитым и неполноценным детищем. Хотя «дуче» выглядел много импозантней германского «фюрера», не говоря уж о кремлевском недомерке, но по фашистским меркам недомерком в этой компании оказался именно он. Ни политически, ни идеологически ему не удалось поработить народ Италии столь полно, унизить и растоптать представление о человеческом достоинстве в его сознании столь основательно, как им в своих империях. Но как бы то ни было, название самого отвратительного политического режима, созданного людьми, звучит по-итальянски. Слово «фашист» сегодня известно всем. Но даже хорошо образованный человек затрудняется обычно дать определенный ответ, что это за зверь такой? Он может рассказать много и даже очень много на эту тему, но его ответ, как и статьи энциклопедических словарей на эту тему, будет лишен ясных и четких определений. Равно отсутствует определение этого преступного феномена и в юридическом лексиконе, что делает его практически неподсудным. На Нюренбергском процессе, единственном прецеденте международного суда над фашистами, их судили за войны, начатые без объявления войны, за преступления против человечности, но фашизм на скамье подсудимых не сидел. Отнюдь. Он сидел среди главных обвинителей и судей, на почетном месте. В это самое время его карательные войска вели истребительную войну против народов Прибалтики и Западной Украины. Только что самым преступным и особо жестоким образом он изгонял с родных земель и насильственно переселял семь народов Северного Кавказа, Крыма и Поволжья. При этом от голода и холода погибло большинство стариков и детей. Дюжина главных преступников были награждены за командование этими «войсковыми операциями» высшими воинскими наградами, орденами Суворова и Кутузова.

В период сердечного согласия Сталинского Союза с Гитлеровским райхом были захвачены Литва, Латвия и Эстония. Власть в этих странах передана местным коммунистам под контролем НКВД, Командный состав и офицерский корпус армий был расстрелян. Их семьи и семьи ушедших в леса, чтобы начать партизанскую войну с оккупантами, были отправлены в Сибирь, на голую землю, чтобы сами себе строили жилье и колхозы по советскому образцу. Наиболее влиятельная часть духовенства и интеллигенции была заключена в северные концлагеря. Таким же образом были советизированы Западные Украина и Белоруссия, Бессарабия и, совместно с гитлеровцами по-братски разделена пополам Польша. Последующие «операции по зачистке» – расстрелов без суда всего офицерского состава армии и далее все по списку.

В течение четверти с лишним века Советский фашистский союз осуществлял последовательный геноцид оккупированного и своего населения, уничтожив в ходе репрессий гораздо более человеческих жизней, чем фашистская Германия. Однако никто не обнаруживал намерения предъявить ему обвинения за эти преступления.

Разумеется, прежде всего потому, что поблизости находились миллионы советских солдат и тысячи танков. С другой стороны было очевидно, что если бы начались разборки между победителями, кто и насколько запятнан действиями, несовместимыми с человеческой моралью и международным правом, то хрупкому консенсусу, возникшему между ними в борьбе с общим врагом, немедленно бы пришел конец. Ведь если смотреть на вещи беспристрастно, то выдача Чехословакии Гитлеру в обмен на фальшивый вексель на мир тоже было попранием заключенных с ней соглашений и соучастием в развязыванье войны. И превентивное потопление французского флота у африканских берегов с двумя тысячами ни в чем неповинных моряков – тоже массовое убийство. И ликвидация Дрездена со всем его населением иначе не назовешь как военное преступление, совершенное исключительно в порядке мести и устрашения. По тем же самым мотивам были произведены атомные фейерверки в Хиросиме и в Нагасаки, слизнувшие огненным языком более двухсот тысяч душ за три месяца до Нюренбергского трибунала. И то что при этом предполагалось припугнуть не только микадо, но и заклятого друга «дядюшку Джо», чтобы заставить его отказаться от дальнейшего «освобождения народов» на Западе и на Востоке, никак не оправдывает совершенного злодеяния. Конечно, соображениями политики оправдать это не трудно: кто же будет делать её в белых перчатках, особенно когда на дворе такая погода?! – но не с юридической и, тем более, не с моральной. Во всяком случае у западных членов Трибунала было достаточно резонов, чтобы не вытаскивать скелетов из громадного черного шкапа за спиной их восточного соседа. Кроме всего прочего, они на самом деле считали вероятным, что смогут найти приемлемую форму соглашения с ним для установления послевоенного миропорядка. Уроки Мюнхена для них оказались недостаточно назидательными. Им так хотелось верить, что они уверили себя в том, что «фашизм» и «коммунизм» – вещи разные, что «коммунизм» намного приличней, и что поэтому, учитывая, разумеется, и его самые крупные в мире вооруженные силы, и его невероятно возросшую в результате разгрома гитлеровского рейха популярность, с ним следует наладить, насколько это возможно, взаимовыгодное сосуществование.

Цена Союза

Лишь старый воробей, мистер Уинстон Черчилль не клевал эту мякину. Хотя, вероятно, не раз вспоминал свою браваду в разгаре войны, когда заявил, что готов заключить договор с самим сатаной, чтобы загнать Гитлера в ад. Договор состоялся, инфернальную сторону в нем представлял «маршал Сталин», и германский фюрер через пару лет отправился по указанному адресу.

Но действия подобных договоров не прекращаются по достижению оговоренных целей. Платить по нему пришлось гораздо дольше, чем предполагалось, и первому – сэру Уинстону, когда во время трудной дискуссии в Потсдаме о границах в Европе, за его спиной, как перст судьбы, возникла скромная фигура мистера Эттли.

Первого из политических деятелей западного мира, разглядевшего подлинную физиономию фашистской бестии, вынырнувшей из германского подполья, деятеля объединившего и организовавшего на смертельную борьбу с ней народ своей страны в самый трудный час его истории, приведшего его к победе и лучше всех из сидевших с ним за столом во дворце «старого Фрица» понимавшего, с какой еще более опасной бестией им приходится иметь дело, его народ Англии «прямым изъявлением своей воли» выставил из Уайт-Хауса и, само собой, из-за стола переговоров, предпочтя ему его «управдома», Лорда Председателя Совета коалиционного правительства, мистера Клемента Ричарда Эттли. Драматизм ситуации для сэра Уинстона заключался не в том, что этот застенчивый выходец из средних классов, замечательный только своей бесцветностью, сменил его, потомка семи поколений джентльменов, правивших Англией, в кресле премьера. В другое время это было бы даже несколько комично, если учесть, что в предыдущем кабинете развязные языки обозревателей величали миролюбца Невиля Чемберлена «старым кроликом», а Эттли, обязанного своим положением лидера оппозиции полемизировать с ним в палате, «листком салата», дрожащим от храбрости. Воистину драматично для Черчилля было то, что в этот важнейший момент истории, когда должны были решаться судьбы мира, Великобританию будет представлять уже не он, а этот «салатный листок», пропитанный со времен своей адвокатской молодости, как уксусом, социалистическими идеями. «Доброму старому Уинни», такому проницательному и опытному в вопросах мировой политики, было очень нелегко понять, что именно потому, что для него главным было вершить судьбы мира в соответствии с интересами Британской империи, а главной заботой мистера Эттли были условия жизни народа Англии, улучшению которых считала себя призванной служить его лейбористская партия, она оказалась после окончания войны нужнее для народа, вынесшего эту войну на своих плечах, чем консервативная партия сэра Уинстона. После шести лет беспримерно тяжелой войны, после всех потерь, разрушений и предельного напряжения сил для всех народов Европы самой насущной потребностью было восстановление условий жизни, и повсюду, где существовал демократический строй, к власти пришли правительства, ориентированные прежде всего на социально-экономические проблемы.

В силу старения мировой цивилизации, начало века ознаменовалось треском разваливавшихся политических конструкций, отживших свой век. Идеи демократизации и деколонизации, которым упорно сопротивлялся век XIX, после крушения пяти самых реакционных империй, хлынули из затопленной социальными возмущениями Европы и растеклись по всему ранее покоренному ею миру. Освобождение от произвола и насилия стало мэйнстримом второй половины века. Возникшие было фашистские образования охваченные идеей нового порабощения народов, более полного и жестокого, просуществовали ничтожные исторические срока, будучи сокрушены этим течением. Дольше всех продержался Советский фашистский союз, но, протянув семь десятков лет, и он в силу собственной дегенерации развалился на куски. Однако, благодаря своей исключительной лживости, русский фашизм сумел продлить свой век под маской демократической республики и продолжает политически и оружием поддерживать последнюю, уже послевоенную генерацию фашизма в странах ислама.

(продолжение)

Print Friendly, PDF & Email
Share

Феликс Красавин: Силуэты современников в интерьере веков: 3 комментария

  1. А.В.

    «Семенящей походкой наш век спешит к кулисам, чтобы покинуть сцену. Как и его предшественник, он хочет выглядеть при этом победителем, еще полным сил и преисполненным чувством собственного достоинства. Слов нет — список его побед велик и впечатляющ, и самая громкая из них это, конечно, потрясающий воображение научно-технический прогресс. Попыхивая трубой локомотива, он разогнался по узким рельсам XIX-го века и взмыл ввысь «соколом» братьев Райт на стартовой черте ХХ-го…
    Забавно, что даже в маленьком Израиле, которому Сам Бог не велел «следовать за большинством на зло», даже там, в густой траве идеологии выживания любой ценой, то тут, то там поднимают головки цветы советской охранительной. В принципе конечно, нет ничего удивительно, что множеству генералов и офицеров Армии Обороны Израиля, давно уже, по выходу на пенсию, служащим в государственном аппарате или подвизающимся в политике и бизнесе, не доставляет никакого удовольствия, что в их стране разгуливают с независимым видом и распускают языки субъекты, которых кумир их киббуцной и пальмаховской юности содержал в ГУЛАГе. Не удивительна и острая антипатия к таковым как к закоренелым мятежникам и ругателям высших властей со стороны духовных вождей избранного народа, паче всего ревнующих о заселении Святой Земли только искренне преданными галахе настоящими евреями и о недопущении на её целомудренные пажити детей нечестия и разврата из стран рассеянья…»
    :::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
    Забавно и удивительно, что тяжеловатая, но великолепная работа автора Феликса Красавина,
    вызвала всего 3 комментария и 300 прочтений.
    А могла бы вполне заслуженно быть номинированной; впрочем, Автору это уже безразлично.
    Вечная память!

  2. Геннадий К

    Из-за громоздкости статьи усвоить мысли Автора трудно. Прочтение первых частей оставляет впечатление критического разбора современности с позиций «правильной» идеологии, а все беды — от эгоизма людского и злокозненных поводырей массового сознания поющих хвалу материализму.
    … Если суждено будет когда-либо дочитать до конца, то есть намек, что нужное человечеству — это оставленное в прошлом «ясное и простое единение с Творцом, чуждое корысти и эгоизма». 🙂

  3. Инна Беленькая

    Особый запах и колорит нашему веку придали новые технологии ликвидации людей, позволившие пропускать их через конвейер смерти значительно быстрее, чем забивается скот на бойнях, а также — для производства колючей проволоки, основного материала при строительстве зон постепенного уничтожения.
    ________________________________________
    Очень много мудрых мыслей (а это только начало статьи, впереди продолжение), но текущему моменту наиболее отвечает та мысль, что привеждена выше.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.