©"Заметки по еврейской истории"
  февраль-март 2023 года

Loading

Несчастного лишили всего: богатства, стад, детей, жены, а на него наслали ужасную болезнь. Ни он сам, ни кто-либо из его мудрых друзей не мог найти объяснения этому сатанинскому спектаклю. Наконец он обратился ко мне с мольбой о раскрытии. Ибо не было больше в нем сил существовать в разрушенном мире собственных иллюзий.

Константин Консон

КОРАХ

(отрывок из романа)

(продолжение. Начало в № 5-6/2022 и сл.)

Из сокровенного знания — Линия Машиаха

Константин КонсонС утра Моше почувствовал одиночество. Не то чтобы ему впервые доводилось находиться вдали от людей – все-таки сорокалетний опыт пастуха не сбросишь со счетов. Но в этой отстраненности от мира было нечто первоисходное.

Сорок дней предстояло ему провести на затерянной в облаках плоской вершине в полной изоляции от общества, к которому за последний год он, что ни говори, успел привыкнуть. С каждым днем он чувствовал, как отдаляется от людей, уходит вглубь себя подобно Лунному Страннику. Путь его лежал через дальнейшее обособление, погружение в совершенное одиночество, так, что уже никто не постигнет движение его души и мысли. Первые несколько дней своего добровольного карантина он с удовольствием проводил в беседах с Мастером, привыкая, мысленно вводя себя в новую роль пастыря человеков. Он принесет для евреев закон, обязательный для исполнения хотя бы уже потому, что начертан он рукой Невидимого Бога. Творца мира, который почему-то озаботился судьбой хананейского народа скотоводов, обращаясь чуть ли не персонально к каждому. Зачем ему понадобился этот сброд вчерашних рабов, не вполне осознающих, что произошло с ними за последние недели?

Видимо Моше произносил свои размышления вслух, поскольку неизвестно откуда появившийся Мастер, словно бы услышав его мысли, вдруг заговорил.

— Народ этот я выбрал не просто так. У него были великие праотцы, которым я поклялся, не оставлять их потомков, а главное, дать им особую роль в этом мире. И обещание свое я стараюсь держать. А во-вторых, мы все же провели одну проверку: предложили Тору великим народам. И что бы ты думал? И Египет, и Вавилон, и те цивилизации, которые придут после них — все проявили заинтересованность содержанием предлагаемого. Все искали в этом собственную выгоду. И лишь небольшое гордое племя, родившийся из чресл Иакова, приняло подарок без всяких вопросов. Ты же слышал, что сказали люди, когда у них случилось массовое видение голосов. Ангелы хорошо протрубили.

Мастер улыбнулся.

Сделаем и услышим! — повторил Моше до сих пор звенящую в ушах клятву.

— Сделаем и услышим. Насе ва ни шма. Именно так, в таком порядке. На все согласились за себя и уже разом за всех своих потомков. Будем, мол, следовать в надежде понять, чтобы еще целенаправленнее следовать. В этом подходе видится скорее сердце, чем разум. Для человеческого общества это не всегда правильно. Но в отношениях со мной, пожалуй, верно, и я рад, что они так решили.

Кстати, эта история в последствии обретет шутливый оттенок. Когда евреям предложили Тору, они спросили:

«А сколько стоит?»

«Бесплатно.»

«Тогда давайте две!»

— Моше с Мастером рассмеялись.

— Теперь слушай внимательно. — Мастер стал серьезен и не отрываясь смотрел на Моше. — Люди, — не только колена Израиля, стоящие сейчас под горой, и их потомки, — но и вообще люди, вы весьма склонны к перенесению своей ответственности на мистического спасителя. Поколения до вас и поколения после будут ждать и надеяться на приход некой таинственной личности, которая искупит прошлые и будущие промахи, избавит от забот и поведет за собою в царство Бога. Так вот запомни: никто не придет, не избавит и никуда не поведет. Надеяться на доброго царя, великого пророка или божьего посланника нелепо и глупо. Осознанная жизнь у каждого из вас одна, и в ней сосредоточен весь смысл существования. Люди сами должны перестать ненавидеть друг друга, самостоятельно взрастить в себе милосердие и прочие необходимые драгоценные качества и построить цивилизованное общество на их основе. Взаимные усилия должны привести вас к определенному состоянию души, как в индивидуальном смысле, так и в плане существования народов и царств. Имя этому разумному и доброму миру — Шалом. Установление мира Шалом откроет людям глаза на истину. Но построить его вы должны сами. Это и ознаменует наступление эры Машиаха.

— И что же, только одна жизнь, а после — тьма?

— Тьма бывает лишь над бездною. И на короткое время в Египте. А душа во тьму не уходит. Существуют механизмы перерождения. Нередко душа посылается в мир повторно, чтобы закончить работу, которую она не успела или не сумела осуществить. Она облекается в разные тела, часто не связанные друг с другом. Поэтому человеку практически невозможно ни вспомнить, ни почувствовать свои прежние жизни. Да это и ни к чему. Все, что ты можешь — действовать здесь и сейчас.

И помни: душа – это место, которое человек может заполнить светом или тьмой. Бог там, куда человек его впускает. Выбор за вами.

— Хорошо, — Моше склонил голову, — но этим людям под горой, им уготована особая роль?

— Для этого ты их сюда и привел. Параллельно с Творением мы создали несколько вспомогательных вещиц. Одна из них называется Роль Израиля. Израиль означает — стоящий перед Богом. Эта миссия подразумевает выполнение определенной работы по приведению мира к его цели. В частности, определенные отношения с Богом. Мир устроен так, что начиная с Шестого Дня должен существовать хранитель этой роли. На хранителе лежит особая ответственность за все человечество. Поэтому либо он выполняет свою работу, либо роль передается кому-то другому.

— И кто же был хранителем роли Израиля со времен сотворения мира?

— Вначале это был Первый Человек, Адам Ришон. — Моше показалось, будто Мастер вздохнул. — Согласно плану, он должен был остаться единственным, поскольку Творение воплотилось в нем во всей полноте. Почти во всей. Ему надлежало завершить работу в Ган Эдене — Высшем Саду. Но в силу известных тебе обстоятельств он не сумел этого сделать. В результате пришлось выстраивать нижние миры, изначально существовавшие лишь в виде замысла, и отправлять туда Адама. Цельным он более оставаться не мог; проваливаясь в нижний Малхут, он разбился на шестьсот тысяч частей.

— На шестьсот тысяч?

— Именно. Это особые души, которые пытаются воссоздать величие Первого Человека, завершая его работу. Души эти уходят, чтобы затем вновь вернуться в мир, однако их количество всегда остается неизменным. Можешь думать об этом как о мозаике из сотен тысяч осколков, которую необходимо собрать.

— И кто же стал хранителем после Адама?

— Отчасти Ханох, Лемех, Метушелах — патриархи допотопного мира. Потом все сосредоточилось на ковчеге Ноаха. Нужно было перевезти самое необходимое в новый мир. Опуская подробности, скажу, что на двадцатом поколении роль Израиля перешла к Аврааму, от него к Ицхаку, а затем к Иакову. Сейчас ее перенимают его наследники — потомки израилевых колен или просто евреи, стоящие внизу под горой в ожидании хороших новостей.

Мастер улыбнулся.

— Имей в виду: этот народ должен стать примером для других. Помоги людям усвоить основные заповеди, которые я дам тебе. Научи их закону и милосердию. Об остальном ты узнаешь позже.

— Ты говорил, что никто не придет, — прервал Моше короткую паузу. — А как же царственное благословение праотца Иакова на колено Йегуды? Ведь за Йосефа перед братьями вступился именно Йегуда, и возможно благодаря ему мальчик не был убит.[1] А душевное мужество, которое он проявил в истории с Тамар, на всеобщее посмешище, признав себя виновным в том, за что собирался придать ее смерти. Каково ему было? Судья, глава рода, перед всем народом объявляет, что это от него беременна вдова двух его сыновей, и что она праведнее него. Я слышал, за Йегудой до конца жизни бегали мальчишки и дразнили его обидными прозвищами.

— К сожалению, не только Йегуду и не только глупые мальчишки. На многих, кто выделяется из массы, обрушивается ярость толпы, требующей привычной расправы. Такое не раз бывало, а сколько еще предстоит… Но ты верно подметил: царственное наследие Израиля пойдет по линии Йегуды — и Иаков прекрасно разглядел и выявил эту реальность. Ведь старик всю жизнь был таким умницей, я знал, что он меня не подведет. Вам же, левитам, будет отведена роль священнослужителей, ибо вы избежали нечистоты египетского рабства.

Что же касается Машиаха, олицетворенного мессии, здесь грань очень тонкая; вопрос этот вызовет еще много недоразумений и кривотолков. Может быть, тебе не очень понятны мои слова, однако, постарайся уловить общую идею. В людях, как я уже говорил, настолько сильно желание препоручить свою судьбу некоему избавителю, что они совершенно забывают о собственной ответственности. Но мессии в едином лице недостаточно. Народ должен подняться на определенный уровень духовного развития — тогда вместе можно достичь состояния Шалом. Путь Машиаха тернист, и успеха никто не может обещать. Смертному трудно справиться с этой ролью, ведь она требует абсолютной чистоты и праведности, а человек живет, как живет, по своему выбору, и я не могу этого отменить.

Вот возьми для примера себя. Сейчас ты спустишься вниз, и люди пойдут за тобой как за вождем. Но при малейших трудностях они будут видеть в тебе причину своих бед, и обвинят в них тебя. Но и ты не спеши их осуждать. Они родились из египетского чрева, где, хотя они и были рабами, но им было тепло, и они сидели у котлов с мясом. А здесь пустыня, чужой дом. Им неуютно, и они ищут защиту. Поэтому и сравнивают все со своей тюрьмой, стремясь при первой возможности в нее вернуться. Это тяжелая ноша.

Или вот: одному назарею с рождения будет приписана роль освободителя, — так нет же, и там слепота подернет его глаза, и вместо того, чтобы опираться на мою силу всесторонне, он сорвется на демонстрацию своей собственной. В результате — никакого освобождения, а только миф, да сцена с несчастным львом.[2]

Великие цари встанут в Израиле, и казалось бы — вот они, спасители. Сейчас все исполнится, еврейский народ выполнит свое предназначение, — и наступит всемирный Шалом… Но нет, не готовы люди. Вожди почти готовы, а люди нет. Ведь царь Израиля это не тот, кто властвует над другими, а тот, кто познал себя и овладел собой. Первого из них будут называть великим псалмопевцем, второго — мудрейшим из людей.[3] И все внимание подданных на них: давайте, спасайте нас, мы — ваши! А сами что? В самих-то где царственность? Это, наверное, трудно сейчас понять. Посмотри вниз, вспомни о тех, кого ты сюда привел. Смогут они стать царями над собой?

В линии Машиаха, могут переплетаться пути героев из враждующих народов и сословий, в разные времена разбросанных по разным землям. Начиная с дочерей горемычного Лота, породивших два побочных народа; через упомянутую тобой Тамар, соединившую линию первосвященника Шема, сына Ноаха, с наследием Авраама; через моавитянку Рут — не зря же старались дочери Лота; а без Рут — никуда, от нее произойдет великий псалмопевец.

На пути к царству потенциальный Машиах должен подняться из самых трущоб человеческого бытия, пройти через грязь, обман, предательство, познать мир во всей его, к сожалению, не блестящей полноте, чтобы появиться среди людей, скромным, неузнанным, а может быть и загубленным ими. Видишь, разобраться в этих хитросплетениях весьма непросто. Но главное, сам мессия сможет выполнить свою персональную роль не прежде, чем люди поднимутся до уровня невражды к ближнему, а это очень высокий уровень. Вся надежда на то, что вы сами сделаете мир лучше.

Есть у меня долг перед одним человеком, долг неоплатный. Мы с тобой говорили о нем в тот раз. Человек этот принес мне в жертву своего сына, любимого своего. И теперь я чувствую на себе моральное обязательство по отношению к людям.

— Я понимаю, — сказал Моше, — ты говоришь о жертвоприношении Авраама, вернее, о связывании Ицхака. А помнишь, ты учил меня правилу мера за меру, что этим принципом управляется мир?

— Конечно, и ты молодец, что это усвоил.

— Мне просто подумалось… А почему бы тебе не расплатиться с людьми таким же образом? Принеси им в жертву своего любимого сына. А потом воскреси. И волки будут сыты и овцы целы, да и пастуху радость.

Бросив на Мастера беглый взгляд, Моше заметил, как у того удивленно приподнялись брови.

— Вот же хитрый народец, — с напускной укоризной Мастер покачал головой, — это ты ловко придумал. Ладно, не заморачивайся сейчас этим. Я подумаю над твоей идеей.

Из сокровенного знания — Короны над буквами

— Что это ты делаешь? — Моше с удивлением смотрел на Мастера. Сегодня тот представал в обличие средних лет человека с благородным лицом, окаймленным широкой бородой, который простым инструментом каменщика легко и умело вытесывал над буквами замысловатые короны. Скрижали словно висели в воздухе, медленно поворачиваясь, при этом текст, а может быть, образ текста, оставался неизменным, с какой бы стороны Моше ни заглядывал. Поскольку ответа не последовало, будто беседуя сам с собой, он пробормотал:

— И все же зачем эти короны, что в них?

— Это не для тебя, — Мастер прервал свое молчание, — через много лет появится у меня один человек, и только ему подвластны будут секреты этих надбуквенных завитушек.

— Насколько же велик будет этот мудрец! — восхитился Моше, — если здесь, в твоем присутствии мне не дано постичь эти загадочные знаки, кто же в будущем удостоится божественного понимания?

Мастер взглянул на него исподлобья, и Моше показалось, по лицу того пробежала хитрая улыбка.

— Хочешь взглянуть?

В ту же секунду окружающий пейзаж сначала поплыл, потом потек, словно густая желтая краска с дворцовых стен, и вслед за тем закрутился, превращаясь в стремительный вихрь, а сам он оказался в небольшом помещении, похожем на царские канцелярии. Обстановка, однако, была небогатой, чтобы не сказать бедной: несколько рядов деревянных парт дополнялись неполированными скамьями. В углу ютился шкаф красного дерева — прибежище множества свитков разного размера и сохранности. Свитками же были завалены столы, за которыми сидели ученики, как показалось Моше, люди в основном молодые. Учитель, человек лет шестидесяти, с очень подвижным и даже вдохновенным лицом, вел урок, сопровождая свой рассказ плавными, широкими жестами.

Моше скромно уселся на заднюю скамью, кивнув соседу, но тот, как будто бы, его не замечал. Осмотревшись и привыкнув к обстановке, Моше сосредоточился на уроке.

— Как вы знаете, — говорил учитель, — мои прежние ученики были многочисленны и обладали впечатляющими способностями. Немало было положено труда и ими, и мной, чтобы создать цепочку передачи Торы последующим поколениям. Они достигли высокого уровня знаний, обретя почет в собственных глазах. Но человек предполагает, а Бог располагает: все двадцать четыре тысячи моих воспитанников умерли в тридцать три дня после весеннего праздника Песах. Неведомая рука словно косила их, как во время эпидемии беспощадной болезни, и ничто не могло остановить ангела смерти. Просидев сорок дней в трауре, я пустился на поиски новых учеников. Исходив нашу истекающую кровью землю, я нашел вас пятерых и собрал здесь в иешиве Йавне, которую, благодаря заступничеству нашего великого праведника, учителя моих учителей рабана Йоханана бен Закая[4], римляне чудом оставили целой. И теперь вам предстоит стать теми пятью руслами, по которым потечет река Торы к будущим поколениям наших потомков.

Моше только теперь заметил, что Раби разговаривал с учениками, сидящими в первом ряду, другие же почтенно слушали, не смея вмешиваться. Очевидно, эти пятеро отличались от остальных, учитель их явно выделял.

— Как же мы впятером познаем то, что не удалось двенадцати тысячам пар? — спросил юноша с черными вьющимися волосами. Когда он обводил взглядом своих товарищей, Моше успел заметить огонь, блеснувший в его огромных глазах.

— Каждый из вас, — дорогой Шимон[5], — возьмет одну составляющую целого, и пропустив это знание через себя, откроет его своим ученикам. Четверо из вас изучат открытую часть нашей традиции в полном объеме, но каждый из своей перспективы, дополняя и расширяя друг друга. Ваши источники распространятся наружу. У вас будет множество последователей, чей полноводный поток не иссякнет в веках. Тебе же, Шимон, выпадает роль особая. Ты понесешь знание скрытой Торы, и лишь немногие смогут пройти этим путем. Тебе же откроются тайны чисел и букв.

Большеглазый Шимон, затаив дыхание, уставился на учителя. В воздухе стояла тонкая тишина, все боялись пропустить хотя бы слово, сказанное Раби.

— Настанет эпоха, — продолжал учитель, — когда наш униженный, растерзанный, изгнанный со своей родины народ вновь обретет обетованный дом здесь, в земле Израиля. В мире прекратятся войны. Заповедь Возлюби ближнего как самого себя наконец найдет свое пристанище в сердцах людей, превратившись из теоретической формулы в соблюдаемую практику. Дошедшая до нас древняя традиция сведется в итоге к главному — милосердному отношению людей друг к другу. Этого и хотят от нас Небеса. Это и есть цель, ради которой существует Израиль, и ради чего Неназываемый, да святится вечно Его Имя, заключил завет с потомками Иакова. Тогда народам мира откроется истина; они узрят Всевышнего, и сердца их наполнятся благодатью. Все это вместе и будет означать воздвижение Третьего Храма — обители Бога — который наречется Домом Молитвы для всех народов. Мир достигнет состояния Шалом.

Моше сидел завороженный и ошеломленный. Как можно было понять слова учителя? Кто все эти люди? Какие римляне? Где он находится? Моше чувствовал, что теряет ориентацию в пространстве и во времени.

— А откуда мы это знаем, Раби? — подал голос скромно помалкивающий в углу юноша.

— А это, милый Меир[6], — отвечал учитель, — и есть та самая Тора, дошедшая до нас через века, где-то широким, а где-то извилистым и тернистым путем. К нам с вами эти знания пришли через наших учителей, попарно руководивших народом Израиля в течение последних двухсот лет. Те получили Тору от Шимона Праведника, последнего представителя Великого Собрания мудрецов. К мужам Великого Собрания Тора попала через Пророков, которые удостаивались откровения Небес, проливавшегося на них живительным дождем из тридцати двух струй. К Пророкам знание пришло через Судей, стоявших во главе израилевых колен еще до эпохи Царств. Судьи переняли учение у Йегошуа, сына Нуна, возглавлявшего еврейский народ во времена завоевания земли Израиля. В Йегошуа же Тору вложил наш Учитель Моше Рабейну[7], который и получил ее от нашего небесного Отца на горе Синай.

Моше вскочил. Этого не может быть! Через двенадцать веков, когда дюжину раз минуло по сто лет — совершенно невообразимый промежуток времени — через царства, войны, цивилизации, через величие и упадок, рождение и вымирание народов, возведение и разрушение городов — он находился здесь, в Йавне — скромной деревне, затерянной среди холмов близ некоего загадочного города Иерушалаима, в доме передачи Знания, где учительствовал человек, которому предназначались короны над буквами на Скрижалях Завета! На тех самых первых скрижалях, которые он, поддавшись мгновенному порыву гнева, разобьет, лишая людей отпечатка руки Творца, и кто знает, может быть направляя народы по дороге ухабистой, тернистой, испещренной траншеями крови и слез. И этот человек, раскрывая своим пяти ближайшим ученикам тайны тысячелетнего учения, опирается на него, пришельца из древнего мира, которому до самой смерти суждено оставаться незаменимым связным между Невидимым Богом и его непокорным, своенравным народом!

Очнулся Моше сидящим на камне перед Мастером, который как ни в чем не бывало продолжал свою работу по вырезанию надбуквенных корон на скрижалях завета.

Из сокровенного знания — Казнь мудрецов

Моше наблюдал за работой Мастера, прокручивая в голове неожиданно подаренное ему путешествие во времени. Переместившись на тысячу лет в будущее, он увидел далеких потомков своего народа, который формировался здесь и сейчас. Его помнили там, а значит помнили и о том, что происходило с ними в эти дни.

Внизу его ожидали шестьсот тысяч душ, которых наспех вытащили из теснины гибнущего Мицраима, спасли от воинств фараона в чреве Тростникового моря, которые одолели в дороге полчища Амалека и наконец добрались сюда, к заурядной горе с плоской вершиной. Пришли, чтобы заключить здесь вечный союз, возведя племенное божество своих праотцов в статус Творца мира. Чтобы вступить с Ним индивидуальные, в сущности, родственные отношения.

Заявленная сверхзадача была не из легких, но стоила того, чтобы посвятить ей остаток жизни. Каждый выстраивал с Богом личную связь, принимая как подарок Его персональное внимание. Вспоминая завет праотцов Авраама и Иакова, Моше понимал, что теперь там внизу не одна большая семья, а целый народ. Толпы людей замирали в благоговейном страхе, трепеща при виде пронизывающих небосвод молний. Имя, которым открылся ему Всевышний, накладывало на него пожизненные обязательства, навсегда завязав в единый узел с этим племенем. Это была ответственность пастыря за свое стадо, которому предстояло превратиться в стаю, за каждого отдельного человека, за послушных и строптивых, податливых и упрямых, даже за тех, кто вообще не верит ни в какого бога, хотя вот он — перед ними.

Моше улыбнулся:

— Какую же награду обрел Учитель, у которого я удостоился присутствовать на уроке, и который постиг значение корон над буквами? И как его имя?

— Его зовут Акива, — ответил Мастер. — До сорока лет он вообще был неграмотным. И не очень жаловал мудрецов, грозясь кусать их, словно осел, ломающий кости. Однажды ему понравилась девушка, дочь богатого фарисея из Золотого города. Чтобы стать достойным ее руки, ему пришлось немало потрудиться, учась в Вавилонской школе. Зато он преобразился, превратившись в Раби, которого будут чтить современники и потомки на много поколений. И с пятью учениками он здорово придумал: все знания Торы передались через них.

— Достойнейший из смертных, — Моше сделал превозносящий жест. — Но почему именно он постиг высочайшую мудрость?

— Не хочу загружать тебя вещами, сложными для понимания, но пока имей в виду: душа может соединяться с разными телами, чтобы с их помощью завершить свою работу в вашем мире. В Акиве окажется душа одного близкого тебе человека, твоего друга. Не спрашивай меня сейчас, как и зачем это произойдет, просто прими это к сведению.

— Кораха? — едва слышно вымолвил Моше.

Мастер ничего не ответил, а только медленно прикрыл глаза.

— Должно быть, он прожил счастливую жизнь, и закончил свой век в почтенной старости? — спросил Моше.

Мастер задумался и горько усмехнулся:

— Если бы это было так просто… Я и сам порой удивляюсь, какие штуки вытворяют люди в этом мире. Посмотри сам.

На мгновение потеряв ориентацию, Моше оказался на площади среди каменных стен. Камень имел оттенок желтовато-коричневого песчаника, похожего на тот, из которого возводили пирамиды и прочие строения в регионе Раамзес. В тени под наспех сооруженным навесом на деревянном возвышении сидел высокого роста воин с суровым, волевым лицом. Белый плащ с кровавым подбоем свисал с плеч, придавая его виду торжественность и величие. Перед ним на палящем солнце в окружении конвоя стояли десять старцев в чалмах. Кто-то едва держался на ногах. В одном из них Моше с ужасом узнал Раби Акиву. По всему было видно, что их в чем-то обвиняют.

— Изучая ваш закон, — говорил человек в плаще, — я дошел до места, где сказано: Тот, кто похитит человека и продаст его, смерти будет предан. И вот припомнилась мне одна история, рассказывающая о продаже десятью братьями своего младшего. Не достойны ли они после этого смерти?

Сирийский наместник Рима, будущий император Адриан смотрел на мудрецов со своего возвышения, ожидая ответа. Те стояли в растерянности, не находя что возразить на такое нелепое обвинение.

— А между тем, — продолжал гегемон, — я считаю, что наказание за это преступление должно быть понесено. И поскольку вас тоже десятеро, и вы, как я понимаю, являетесь духовными авторитетами иудеев, будет справедливо, если вас и постигнет давно заслуженное возмездие.

Моше стоял среди толпы на площади, но никто его не замечал. Видимо он хорошо смешивался с прочими, обретя характерные черты эпохи. Последние слова наместника вызвали дрожь по всему телу; он почувствовал слабость в ногах.

В преданиях его народа история о Йосефе и братьях считалась одной из самых интересных, замечательных, и можно сказать, любимых. Ему самому в окружении друзей и учителей, а потом и со своим тестем Итро, не раз доводилось обсуждать ee, смакуя детали и нюансы этого драматичного, и все же жизнеутверждающего повествования. Сюжет изобиловал претензиями, ошибками, предательствами, но было в нем и покаяние, и прощение, и высота замысла. Однако, никто и никогда не ставил вопрос о подвержении братьев казни. Тем более, что тот их поступок, мрачный, зарожденный в самых мутных чертогах человеческой души — продажа Йосефа ишмаэлитским купцам — в результате причудливой игры божественного провидения спас дом праотца Иакова от голодной смерти в Ханаане, приведя их в Египет. Благодаря причудливому лабиринту божественных путей за две сотни лет колена Израиля смогли обосноваться и размножиться в земле Мицраима. На сыновьях Иакова стоял весь их народ, а египетское рабство настигло их лишь после того, как ушел последний из Двенадцати.

Волна возмущения из-за попранной справедливости поднималась из глубин его души. Он ощутил порыв выйти перед судом и произнести слова в защиту обвиняемых. Однако, как ни пытался, не мог двинуться с места, ноги словно вросли в землю. Попытка закричать ни к чему не привела — Моше словно и не существовало в этой безразличной к его голосу среде.

Вершился суд, а по сути, судилище. Перед наместником Рима, которому принадлежала здесь вся полнота власти, стояли беззащитные люди, ни разу в жизни не державшие в руках меча. Единственным их оружием был острый, пытливый ум и еще шофар — причудливо изогнутый бараний рог, в который трубили раз в году, возвещая наступление Судного дня.

Но никакой ум не был в состоянии выбраться из ямы софизма, в которую их загнали. Здесь правила только сила, вернее насилие Адриана, облеченное в тогу педантичной учености. Все было решено заранее, и что бы ни говорили в свое оправдание учителя, хотя и оправдываться им было не в чем, слова их не имели никакого значения.

Мудрецы учили, что Тора становится оружием в руках того, кто ее применяет. Поэтому хранители веками оберегали традицию, выстраивая изгороди вокруг учения, чтобы, не приведи Бог, попав в руки нечестивца, оно не было направлено во зло. И вот, любимая иудеями и расцвеченная народами мира волшебная история под циничным взглядом вершителя судеб превратилась в орудие убийства.

Моше подумал, что благочестивое издевательство, свидетелем которого он является, будет продолжаться всегда, ибо правосудие, обличенное властью, продолжит разрушать человеческие судьбы, подменяя понятия, извращая слова и толкуя божественные заповеди в выгодном для себя свете. Оказавшись в их руках, закон, не знающий милосердия, выворачивающий наизнанку самое милосердие, превратит невиновных в обвиняемых, а ищущих справедливости в предателей. И так будет происходить во все времена, а десятеро представителей ученого собрания — лишь небольшой эпизод в бесконечной череде насилия. Одна их гибель откинет мир на поколения назад, ибо то, что они уносили с собой, было не воссоздаваемо. Невозможно было ни заменить, ни полностью восстановить утраченные с ними знания. Моше скорее чувствовал это, чем понимал. Он отвернулся, чтобы не видеть ужасов казни. Последнее, что он услышал, был голос раби Акивы:

Слушай Израиль!..

Из сокровенного знания — Покажи мне Твои пути

Моше стоял в мокрой от пота и переживаний тунике, не зная, куда направить слезящиеся глаза. Отчаяние и гнев смешались с непониманием. Он чувствовал внутреннюю опустошенность и обманутость своих ожиданий. Только что здесь, на упрятанной от взоров людей вершине, в уютной беседе с Мастером мир из кошмара египетских казней, из войны с Амалеком начал наконец разворачиваться, играя переливающимися красками. Моше чувствовал себя под надежным прикрытием своего собеседника, а значит и весь народ, ожидающий его у подножья горы, тоже находился под присмотром, и о людях внизу можно было до времени не беспокоиться. И вот стройный порядок мироздания рушился на глазах, ощущение справедливости и праведных путей подрывалось в самой своей основе, и Моше не мог с этим справиться. На его лице читалось смятение, он хотел спросить сразу обо всем, но не знал как.

Не прерывая работы, Мастер бросил на него беглый взгляд:

— Что?

— Они содрали с него кожу. Железными граблями.

— Я предупреждал тебя: люди часто поступают необъяснимым образом, остается только руками развести.

— Послушай, — взмолился Моше, — я не понимаю веру! Как может такое быть? Ведь ты можешь устроить все по справедливости! Почему ты допускаешь беззаконие?

— Я вижу, ты сильно впечатлен, — Мастер отложил резец и присел рядом с Моше. — И тебе, наверное, кажется, что раз уж мы заключаем союз, то и в мире теперь все изменится по щелчку. Боюсь разочаровать тебя. Человек натворит еще столько всего, что римская расправа над старцами покажется мелкой неприятностью. Я был бы рад смести все это зло в преисподнюю, но поверь мне, лучше от этого не станет, скорее наоборот. Люди сами должны повзрослеть. Ведь вам дана свобода выбирать. И отобрать ее не может даже верховная сила. Иначе вся затея потерпит крушение, почище Потопа, прости за каламбур.

Мастер грустно улыбнулся. Моше молчал.

— Еще неизвестно, чем закончится твое пребывание здесь. Люди внизу настолько ошарашены происходящим с ними и вокруг, что их не стоит надолго оставлять одних. Короны над буквами готовы, поэтому ты вскоре сможешь отправиться вниз. Но вначале я хотел бы удовлетворить твое заветное желание. Ведь ты поднялся на сорок девять ступеней святости и оказался перед Золотыми воротами. Теперь ты можешь задать свой вопрос.

Моше ждал этого момента. Наверное, он и сам не смог бы внятно объяснить, откуда это ожидание проистекало, и почему превратилось в уверенность. Видимо по окончании работы над скрижалями завета он ждал последнего аккорда, завершения этой сорокадневной аудиенции лицом к лицу. Насчет последнего, правда, Моше сознавал, что видел он не лицо Бога, а облик Мастера — одно из многих проявлений Всевышнего в мире людей.

И все-таки речь шла об особой связи; пожалуй, впервые человек находился в столь близких, доверительных отношениях с Творцом. Эти отношения могли переплетаться, преломляться, раскладываясь в спектр рубиновых и сапфирных оттенков. Моше воспринимал их неким внутренним зрением, которое в последние несколько недель проявлялось в нем все отчетливее. Нечто похожее происходило с ним больше года назад в пещере, когда он услышал обращенные к нему из горящего куста слова.

“Голос тонкой тишины”, — подумалось ему тогда.

С этого уникального опыта, какового не удостаивался прежде ни один из смертных, началось его чудесное восхождение к человеку, на руках которого, подобно младенцу, оказался целый народ.

Моше пытался сосредоточиться на вопросе, возможно единственном, сокровенном, который ему позволено было задать. Мысли, как назло, путались, перебивая одна другую, мешая сформулировать то, что не давало ему покоя. Наконец, встрепенувшись, он выпалил:

— Почему злодеям бывает хорошо, а праведникам плохо?

Мастер смотрел на него в ожидании.

— Это и все? Ты именно так и представляешь себе вселенскую справедливость? Послушай, я понимаю, что на тебя произвела сильное впечатление мученическая смерть Акивы, тем более ты ожидал совершенно иного конца. Но поверь мне, существуют вещи, которые просто не видны из вашего мира. У человека в целом есть назначение — придать смысл Творению. Если люди добросовестно играют отведенные им роли, разумно используют предоставленные средства, и главное, милосердно относятся друг к другу, то весь мир работает, как задумано. Если же человек забывает о том, для чего он сюда приведен, и творит дела злодейские и преступные, то ничего хорошего из этого не получается. И можешь не сомневаться: каждый удостоится того, что заслужил, если не здесь, то в предстоящем вам мире — уж точно.

Мастер сделал паузу, давая Моше возможность собраться с мыслями.

— И кстати, ты не случайно оказался на уроке у Акивы и присутствовал при его казни. Вас роднят скрытые от непосвященного взгляда связи, и на одну из них я тебе намекну: вы проживете одинаковое количество дней, и все эти дни будут до отказа заполнены деяниями, способными залить Творение светом. Однако, не переусердствуй в своем рвении служить небесам. Это тебе аванс, смотри не подведи.

Моше смущенно кивнул, потом сделал глубокий вздох и произнес:

— Что значит, не переусердствовать в служении?

Мастер сделался задумчивым, на одухотворенном лице проступили следы печали.

— Некоторое время назад мне случилось говорить с одним человеком из страны Уц. Он вел настолько благопристойный образ жизни, что совершенно забил канал связи своими бесконечными молитвами. Практически, он лишил меня возможности донести до него мою волю. Все было направлено лишь в одну сторону, от него ко мне. А ответов и предупреждений он словно бы и не хотел слушать.

К тому же, много лет назад по приглашению известного тебе фараона, ему пришлось быть участником одного немаловажного совета, где он повел себя излишне скромно. Я пытался донести до него мысль, что время от времени следует принимать твердые решения, тем более, когда речь идет о судьбах множества людей. Но он, к сожалению, не воспринял посланные ему знаки, настолько был занят благочестивыми приношениями.

В результате стараниями определенных небесных сил он был замечен и негласно уличен в приверженности формальному благочестию, и как следствие, подвержен очень неприятному эксперименту. И ты знаешь, никому бы я не пожелал быть его главным участником. Несчастного лишили всего: богатства, стад, детей, жены, а на него наслали ужасную болезнь. Ни он сам, ни кто-либо из его мудрых друзей не мог найти объяснения этому сатанинскому спектаклю. Наконец он обратился ко мне с мольбой о раскрытии. Ибо не было больше в нем сил существовать в разрушенном мире собственных иллюзий.

— И что же ты ответил ему? — Моше понял, что возможно, сейчас ему откроется самое важное.

— Я спросил его, где он был. Где находился он, маленький человек, взывающий из праха земного, когда я творил все это?.. — Мастер слегка повел головой. — Он понял меня и перестал задавать вопросы. Этому безусловно достойному смертному было вполне достаточно услышать, что мир не рухнул, что естественный порядок жизни у небес под присмотром, и все творения получают по закону Суда и Милосердия.

Иов — так его звали — вновь обрел свое здоровье, жену, детей и тучные стада. Его скромный микрокосмос был совершенно восстановлен, a испытывающие силы, насколько мне известно, вполне удовлетворились результатами эксперимента.

Моше понял, что настал момент, когда он должен задать свой заветный вопрос, сейчас или никогда. Мастер не случайно упомянул историю многострадального Иова, которую ему не раз приходилось слышать, живя в стане у Итро. Случись ему тогда оказаться на прямой связи со Всевышним, едва ли удовлетворился бы он данным старику ответом, поскольку любопытство в нужный момент взяло бы верх над осторожностью. Собравшись с духом, он воскликнул:

— Почему происходит то, что происходит? Покажи мне свои пути!

Именно так сформулировал Моше свой главный вопрос. Так воспользовался он своим шансом приоткрыть завесу мира, чтобы, заглянув в его скрытые механизмы, узреть взаимосвязи вещей и явлений. По реакции Мастера он догадался, что попал в точку, ибо не дано человеку знать пути божественного провидения. Закрыта эта область для людей, принципиально заказана, и даже самые мудрые из смертных не в силах проникнуть туда гением своей мысли.

Подул ветер, мгновенно изменив все вокруг. На месте, где только что находился Мастер, поднялся смерч высотой в три человеческие фигуры, а сверху раздалось подобие громового голоса. В облаке света он заметил перекрещенные лики тельца, льва, орла и еще один, который ему не удалось рассмотреть. Лики словно бы двигались на все стороны света, при этом оставаясь на месте. В голове у него почему-то пронеслось слово Хашмаль, значение которого он не знал.[8]

Моше отвернулся, прикрываясь туникой. Белоснежный вихрь медленно удалялся, словно бы двигаясь в пространстве, лишенном тверди. Последнее, что он разглядел, было подобие узла из кожаных ремней на том месте, где у исчезающего образа предполагался затылок.

Через минуту Моше стоял один в лучах мягкого вечернего солнца, медленно садившегося за окрестные горы. Перед ним лежали начертанные рукой Мастера скрижали Завета.

(продолжение)

Примечания

[1] Сначала братья хотели убить Йосефа — ненависть к нему была велика. Только четвертый из братьев Йегуда, спасая Йосефа, настоял, чтобы мальчика посадили в яму, а затем продали Ишмаэлитским купцам.

[2] Первая книга Царств повествует о Шимшоне (Самсоне), на которого за двести лет до царя Давида была возложена роль потенциального Машиаха (мессии). К сожалению, ему не удалось полностью раскрыть свои возможности.

[3] Великий Псалмопевец — царь Давид
Мудрейший из людей — царь Соломон

[4] рабан Йоханан бен Закай (I в.) — великий Учитель закона. Пытался спасти Иерусалим от разрушения во время осады войсками Веспасиана. Предсказал Веспасиану его провозглашение императором Рима.

[5] Шимон бар Йохай (I–II вв.), один из пяти великих учеников Раби Акивы. Для последующих поколений источник скрытого знания и автор главной каббалистической книги Зоар.

[6] Раби Меир — один из пяти великих учеников Раби Акивы. Для последующих поколений источник Закона и устной традиции.

[7] Робейну — наш Учитель

[8] Хашмаль — образ Престола Славы в видении пророка Йехецкиля (в переводе Иезекии). В современном иврите — электричество.

Print Friendly, PDF & Email
Share

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.