ЗАМЕТКИ ПО ЕВРЕЙСКОЙ ИСТОРИИ

В самые первые дни войны не только евреи, но и любые другие советские военнопленные, в том числе и перебежчики, формально-юридически стали жертвами не столько «Приказа о комиссарах», сколько «Инструкции о поведении войск в России». Только в области группы армий «Центр» на территории Белоруссии известны случаи расстрела рядовыми и унтер-офицерами вермахта многих сотен военнопленных, не оказывавших им при этом ни малейшего сопротивления.

Павел Полян

СОВЕТСКИЕ ВОЕННОПЛЕННЫЕ-ЕВРЕИ И НОРМАТИВНАЯ БАЗА ИХ УБИЙСТВА

В самом начале весны 1941 года подготовка Германии ко вторжению в СССР перешла в активную фазу.

Отдел охраны тыла ОКВ под руководством генерала Варлимонта подготовил и передал в штаб ОКВ проект «Директивы об особых областях, согласно указанию № 21 («Барбаросса»)». 3 марта начальник штаба ОКВ Йодль вернул его обратно с пометой о том, что в окончательном тексте фюрер просил бы учесть следующие указания: оперативная полоса сухопутных войск должна быть как можно менее глубокой, за нею следуют области не военного, а гражданского управления (рейхскомиссариаты и пр.), через которые и будут осуществляться политика на востоке. Эти области насыщаются силами СС, полевой жандармерии и полиции, — войскам же предстоит сосредоточиться главным образом на военных задачах.[1]

Указания эти Йодль получил, скорее всего, на встрече с Гитлером и Кейтелем, состоявшейся накануне. Тогда Гитлер, может быть, впервые коснулся вопроса, а что же делать с политическими противниками Рейха в СССР? Его собственная позиция уже вполне сформировалась: это будет борьба мировоззрений, борьба не на жизнь, а на смерть, поэтому — политических врагов следует уничтожать под корень, безо всякой оглядки на международное право. Из этого вытекала важность роли «чистильщика», которую фюрер отводил Гиммлеру и СС.

5 марта генерал-квартирмейстер ОКХ Вагнер доложил об указаниях фюрера начальнику штаба ОКХ генерал-полковнику Гальдеру. Следствием этого явилось то, что тема экзекуций с самого начала не упускалась из виду и на сугубо военных подготовительных совещаниях. Так, на сравнительно невысоком по уровню совещании 6-7 марта с участием риттмейстера[2] Ганса Шаха фон Виттенау из группы армий «Б», начальника отдела военной контрразведки полковника Г. Остера и его подчиненного, подполковника Бентивеньи, начальника 3 отделения Абвера, обсуждалась выдвинутая, очевидно, ОКВ схема распределения компетенций в будущей полосе наступления. ОКХ отвечало при этом за 400-километровую зону, из них 200 км приходится на оперативную полосу (в свою очередь, подразделяющуюся на зону боевых действий и зону армейского тыла) и еще 200 км — на тыловую зону сухопутных войск: на каждую группу армий — по 3-4 дивизий безопасности (в свою очередь состоящих из одного пехотного полка и трех групп полиции безопасности), обеспечивающих безопасное движение по железным и автомобильным дорогам и снабжение боевых частей. Разграничительная линия между оперативной полосой и полосой управления определяется и контролируется ОКХ, в полосе управления полномочия распределяются между ОКВ (с верховенством в военных вопросах) и рейхскомиссарами (с верховенством в вопросах гражданских).[3]

Действия АК координировал непосредственно Гиммлер, в каждый отдел «1c» (контрразведка) армейского уровня он направляет связного офицера СС (рангом не выше начальника 1c), но при этом экзекуции настолько, насколько это было возможно, осуществлялись не на глазах у войск. От имени своей группы армий Шах фон Виттенау потребовал ускоренного структурирования групп армий и доукомплектования частей полиции безопасности (в том числе для обеспечения безопасности войск на марше), а также максимально четкого распределения обязанностей и полномочий между ними и СС.[4]

Неделей позже, 13 марта, переговоры продолжились на куда более высоком уровне. ОКВ (Кейтель), ОКХ (Э. Вагнер), СС (Гиммлер) и РСХА (Гейдрих) обсуждали практически то же самое — распределение компетенций и обязанностей на оккупированной советской территории. Учитывая как указания Гитлера[5], так и пожелания Шаха фон Виттенау, новый проект, с одной стороны, предоставлял СС и АГ полную самостоятельность в вопросах карательной политики против местного населения, но с другой стороны — действовать они должны были, по возможности, скрытно и вне войсковых соединений ОКХ.[6]

Это «вне войсковых соединений», по замечанию Р. Огоррека, подчеркивало попытку армии (и прежде всего ОКХ) как можно более дистанцироваться от карательных органов. Деятельность последних регламентировать строго фиксированными рамками и ограничивалась исключительно глубокой тыловой зоной сухопутных войск.[7]

Карательная же функция непосредственно в армейском тылу закреплялась за соединениями полиции безопасности (зипо) и СД, которым в этой связи присваивалось специальное обозначение «особые команды» (Sonderkommando, или ЗК). В их функции в первую очередь входили устройство гетто и «гражданских лагерей», охота за особо важными функционерами, архивами и картотеками враждебных Рейху организаций, действовавших в ближайшем тылу. Задача же физической расправы над евреями, в отличие от круга задач АГ и АК, хотя и не была им противопоказана, но фактически не была первостепенной, и часто палачами подготовленных ЗК жертв были не они, а как раз подоспевшие следом АГ и АК.[8]

25 марта Вагнер и Гейдрих встретились вновь. Результатом их переговоров стал новый проект указа об урегулировании деятельности полиции безопасности и службы безопасности в соединениях сухопутных сил от 26 марта.

Подготовленный ОКХ и РСХА проект указа был подписан Командующим ОКХ фон Браухичем 28 апреля без каких бы то ни было изменений в тексте.[9] Фактически указ означал и то, что АГ и АК могут приступать к своим «спецоперациям» только с известным запаздыванием по фазе, поскольку тыл сухопутных войск может возникнуть лишь тогда, когда сами войска продвинутся на значительное расстояние вперед. И действительно: известны случаи, когда на обращения руководителей АГ о заблаговременном их перебазировании в районы будущей деятельности военные отвечали отказом, ссылаясь на регламентирующее соглашение от 28 апреля 1941 года, а также на то, что тыловая зона сухопутных войск, где им надлежало бы действовать, еще не сформировалась.[10]

Это — исключительно важное обстоятельство, и оно нуждается в определенном осмыслении. Оно означает, что между карательной деятельностью АГ и наступательными операциями вермахта принципиально обязательно существовал некий временной лаг запаздывания, величина которого зависела, во-первых, от скорости продвижения вермахта вперед, как, впрочем, и от того, наступает ли он вообще. Из этого же априори следует, что деятельность АГ и АК на оккупированной территории СССР могла начаться не ранее, чем тыловая зона сухопутных войск впервые сформируется, а это — даже в условиях триумфального продвижения вперед — все же требовало определенного времени. Тем самым АГ и АК никак не могли входить — и не входили — в число палачей евреев из мирного населения, убитых в первые же дни войны (см. ниже)[11].

И действительно, хорошо документированная история первоначального выдвижения АГ и АК говорит о том, что все они прибыли в места изначальной дислокации самое раннее 28-29 июня (правда, к выполнению своих обязанностей они приступили сразу же).

Однако «цена» недопущения АГ и АК в оперативную зону и ближний тыл оказалась высокой: немалую толику задач по первоначальному выявлению и уничтожению врагов Рейха в этих районах, не говоря уже о селекции военнопленных, вермахту пришлось брать на себя.[12] Именно активного соучастия в ликвидации «большевистских комиссаров и коммунистической интеллигенции» жестко потребовал от вермахта Гитлер в своей программной пламенной речи, произнесенной перед высшими офицерами 30 марта 1941 года.

В тот же вечер Гальдер записал в боевом дневнике:

«Точно так же как политических функционеров, так и войсковых комиссаров после их пленения надлежит отделять от других военнопленных и передавать айнзатцгруппам СД… Там, где такая передача по военным обстоятельствам невозможна, функционеры и комиссары должны расстреливаться войсками»[13].

Тогда, собственно, и была озвучена идея будущего приказа о комиссарах.[14] Уже назавтра, 31 марта, ОКХ получило задание разработать проект директивы об обращении с захваченными в плен политработниками. Над проектом работали начальник Отдела войск противника на Востоке ОКХ генерал-лейтенант Э.Мюллер и его советник по правовым вопросам д-р Латтман.[15] Генерал Гальдер, начальник штаба ОКХ, просуммировал их результаты одной фразой: «В восточной кампании войскам придется принять участие в борьбе мировоззрений» — и, кажется, тут имелись в виду не философские диспуты!.[16] Несколько менее общее представление об их концепции дает запись офицера штаба 11-й армии, сделанная им после доклада Латманна 16 мая: «Политических комиссаров отправлять в тыл сухопутных войск и передавать СС».[17]

Результаты работы ОКХ, надо полагать, поступили и в ОКВ, где велась и своя работа над соответствующими проектами. 12 мая генерал Варлимонт докладывал в Берлине начальнику штаба вермахта генерал-полковнику Йодлю соображения об обращении с политическими и военными руководителями, взятыми на востоке в плен. Проект Варлимонта не только не рассматривал их как пленных, но и предусматривал их физическое устранение, причем право принятия конкретного решения о расстреле предоставлялось всем офицерам вермахта, правомочным накладывать дисциплинарные взыскания, а основанием, достаточным для принятия такого решения, являлось бы любое подтверждение самого факта принадлежности к политорганам Красной Армии (в том числе и самое простое — по форме одежды).

Другое дело, что операции такого рода должны были вестись не в ущерб самим боевым действиям, — вопросы жизни и смерти конкретных политкомиссаров можно было немного и отложить. Но, самое позднее, они должны были уничтожаться в дулагах: их транспортировка в глубокий тыл и тем более в Рейх не предусматривалась. Задача выявления политработников в тылу (за исключением политработников из числа военнопленных) также доверялась «специалистам» из АК.[18]

Из наброска Варлимонта явствует, что в это же время существовал еще и альтернативный проект — памятка № 3 рейхсляйтера А.Розенберга: она предусматривала ликвидацию только высших и крупных чиновников при оставлении в живых средних и мелких — в интересах хозяйственного управления оккупированными территориями.

Поэтому Варлимонт предлагал вынести на решение фюрера следующие принципы: а) политкомиссары в войсках безоговорочно подлежат уничтожению; б) с политическими и хозяйственными руководителями надлежит обращаться в зависимости от их враждебности по отношению к оккупационным властям: враждебных, в соответствии с приказом «Барбаросса», рассматривать как партизан и уничтожать, а внешне лояльных — временно оставлять и передавать в руки ЗК, компетентных разобраться в каждом конкретном случае. Начальник штаба ОКВ Йодль отреагировал на записку Варлимонта так: «Следует считаться с возможностью репрессий против германских летчиков. Лучше всего поэтому представить все это мероприятие как расплату».[19]

В то же время нельзя не отметить той осторожности и постепенности, с какими вермахт, в отличие от НСДАП, СС или РСХА, допускал в свои нормативные акты прямые указания на их смертоносный антисемитизм. Военные ограничивались, по возможности, эвфемизмами типа «особые операции по заданию фюрера», «специальное обхождение» и т.д. Что бы ни обсуждалось в марте и апреле между вермахтом, СС и РСХА, как бы зажигательно ни говорил Гитлер 30 марта, — первые антисемитские пароли в письменной форме в делопроизводстве вермахта датируются только началом мая.

Так, в приказе командующего 4-й танковой группы Гепнера от 2 мая 1941 года о предстоящих боевых действиях на Востоке говорится как о борьбе германцев со славянами и об «отпоре еврейскому большевизму».[20]^. В датированном 6 мая наброске приказа об обхождении с враждебно настроенными местными жителями на оккупированных территориях упоминается беспощадное подавление любых носителей «еврейско-большевистского мировоззрения» среди гражданского населения.[21]

Последний набросок являлся одним из подготовительных документов к Указу Гитлера «О применении военной юрисдикции и об особых мероприятиях войск» от 13 мая 1941 года.[22] Он освобождал военнослужащих вермахта от всякой судебной ответственности в оперативной зоне войск и практически являл собой самую настоящую индульгенцию на любое убийство или насилие против советских граждан.

Интересно, что в окончательном тексте самого Указа «большевистское влияние» осталось, а вот упоминание «еврейскости» — исчезло.[23] А ведь это Указ, до середины июля прослуживший юридическим «прикрытием» для множества акций против евреев как из числа военнопленных, так и из местного населения!

Евреи же как таковые, безотносительно к большевистской идеологии, впервые упоминаются и вовсе только 4 июня 1941 года (в «Инструкции о поведении войск в России»):

«I.1. Большевизм — смертельный враг национал-социалистического немецкого народа. Это разрушительное мировоззрение и его носители заслуживают того, чтобы Германия дала им бой;

2. Эта борьба потребует безоглядных и энергичных действий против большевистских поджигателей, партизан, саботажников, евреев и уничтожения без остатка любого активного и пассивного сопротивления с их стороны…»[24].

А двумя днями позже — 6 июня — была выпущена знаменитая «Инструкция по обхождению с политическими комиссарами», более известная как «Приказ о комиссарах»:

«В борьбе с большевизмом на поведение врага в соответствии с принципами человечности или международного права рассчитывать не приходится. В особенности от политических комиссаров всех мастей как носителей духа сопротивления следует ожидать исполненного ненависти, жестокого и бесчеловечного отношения по отношению к нашим военнопленным. [Поэтому] войска должны сознавать: в этой борьбе по отношению к этим элементам нет места пощаде и оглядке на международное право. <…> Поэтому, схваченных в бою или при сопротивлении, их следует, как правило, уничтожать на месте, применяя для этого оружие» [25].

За несколько дней до нападения “Приказ о комиссарах» зачитывался в войсках, причем его интерпретация была доверена средним командирам. Их понимание задачи нередко было куда как более широким, нежели сам приказ.

Так, рядовой Руди Махке, попав в плен, в частности, показал:

«Наш капитан Финкельберг делал в нашей роте доклад о Красной Армии за два дня до начала похода. Кратко были обсуждены знаки различия, затем он сказал, что в плен никого брать не нужно — это лишние едоки и вообще это раса, истребление которой является прогрессом. Комиссары, которых можно узнать по советской звезде на рукаве, настоящие черти в образе человеческом и их нужно истреблять, без колебаний расстреливать. Невыполнение этого приказа будет стоить жизни нам самим».[26]

Тут, кстати, существенна и сама по себе широкая свобода «интерпретации» приказа офицерами вермахта.

И в этой связи не следует переоценивать то обстоятельство, что евреи как таковые в «Приказе о комиссарах» даже не названы. Отмеченная только что свобода «интерпретации» с лихвой выправляла этот «недостаток».

К тому же есть основания полагать, что под комиссарами не в последнюю очередь в виду подразумевались именно евреи, или, по крайней мере, в том числе евреи. Сплав «комиссарского» с «еврейским» непосредственно в головах разработчиков «Приказа о комиссарах» характеризует одна прелюбопытнейшая фраза, всплывшая при обсуждении проекта ОКХ в Отделе у Э. Мюллера еще 26 мая: «Многие не-еврейские комиссары несомненно всего лишь попутчики и не являются приверженцами коммунистической идеи».[27] Ю. Ферстер резонно усматривает в этом свидетельство типичности такого рода отождествления большевизма и еврейства. Тем легче предположить тот же самый «сплав» в головах исполнителей приказа!

Определенно восходя к стереотипам антисоветской пропаганды еще середины 1930-х годов[28], когда ведомство Геббельса охотно оперировало словами «жиды», «комиссары» и «большевики», как синонимами, такое отождествление было само собой разумеющимся и чуть ли не общим местом. Замороженные на двухлетие германо-советской дружбы, эти стереотипы были вновь подхвачены немецкой пропагандой накануне нападения на СССР. В первом же пункте датированных 10 июня 1941 года и подписанных командующим ОКХ Йодлем «Указаний по пропагандистской деятельности в случае «Плана Барбаросса» говорится: «Врагами Германии являются не народы Советского Союза, а исключительно жидо-большевистское советское правительство со своими функционерами и Коммунистической партией, вынашивающими планы мировой революции».[29] Поэтому на эзоповом языке национал-социалистической идеологии за словом «комиссар» просвечивало слово «еврей» точно так же, как из словосочетания «особое обращение» проступало ни что иное как «убийство».

К. Браунинг довольно тонко заметил, что, если при нападении на Польшу, расправа с польскими евреями еще могла подождать до того момента, когда закончится истребление польской национальной интеллигенции, то в случае нападения на СССР ни евреям, ни большевикам уже не приходилось «ждать» друг друга:

«И за теми, и за другими «айнзатцкомманды» охотились с одинаковым энтузиазмом, ибо и те, и другие являлись для них биологической и политической манифестацией все одного и того же — а именно «жидо-большевистского заговора».[30]

8 июня свой приказ, соответствующий «Приказу о комиссарах» (но с грифом: «Приказ ОКВ»), выпустил и главнокомандующий ОКХ фельдмаршал фон Браухич, спустив его тем самым до армейских групп, армий и танковых групп (далее предусматривалась только устное оповещение).[31] Он сделал в нем два существенных пояснения, призванных удержать возможный произвол войск хоть в каких-то рамках: первое предусматривало со стороны военнопленного действия или отношение, однозначно направленное против вермахта, а второе предписывало осуществлять экзекуции, по возможности, вне зоны боя и только по приказу офицера. 10 и 11 июня Мюллер собрал офицеров отдела «1c» и войсковых судей уровня групп армий и армий у себя, вручил им копии приказа фон Браухича и проинструктировал (далее им предстояло самим инструктировать нижестоящих).[32]

Тем не менее, даже с учетом пояснений ОКХ, из текста «Приказа» многое оставалось так и не ясным. Например: в какой степени распространялась сфера его действенности и на гражданских партийных руководителей, которых рекомендовалось расстреливать лишь в том случае, если они участвовали в боевых действиях, актах саботажа и т.д.? Другой неясный вопрос: до какого войскового уровня дотягивалось, в немецкой интерпретации, понятие «комиссар»? Ведь на уровне рот, батарей и эскадронов существовали не комиссары, а политруки, и на них действие «Приказа о комиссаров» и на них было распространено только в августе 1941.[33] Важнейшим признаком установления комиссарства считалось наличие на рукавах гимнастерок красных звездочек с золотистыми серпом и молотом, но точно такие же звездочки носили и военные корреспонденты, начальники клубов и домов офицеров, армейские артисты и музыканты[34]. Как тут быть?

Склонность трактовать этот приказ расширительно проявилась и в распространении его в некоторых случаях на всех евреев вообще.[35] Так, известно, что офицер отдела «1c» 22-й пехотной дивизии инструктировал 20 июня адъютантов командиров нижестоящих соединений — и чему? — «Обхождению с политическими комиссарами, евреями и прочими пленными».[36]

Другой пример. Начальник Отдела по делам военнопленных Данцигского военного округа генерал-лейтенант в отставке К. фон Остеррайх показывал после войны, что 24 июня 1941 года он получил из ОКВ «Приказ о комиссарах», под­писанный начальником управления по делам военнопленных генералом Рейнекке, в котором, как ему помнилось, немецким войскам и админи­страции лагерей для военнопленных прика­зывалось поголовно расстреливать русских военнопленных, принадлежащих к полити­ческому составу Красной Армии, коммуни­стов и евреев. То, как запомнился ему этот приказ, куда важнее того, что в нем действительно было или чего не было.[37]

Точно такая же «ошибка» зафиксирована и в следственном деле Вернера Фридриха, бывшего члена штаба 17-й Армии. Его обвинили в дальнейшей передаче нижестоящим частям 17-й армии Приказа о Комиссарах от 6 июня 1941 года, обозначенного тут же как Приказа о селекции и казни советских военнопленных еврейского происхождения, политкомиссаров и так называемых «невыносимых элементов» в лагерях.[38] На это же указывал в своих показаниях 1948 года и штурбаннфюрер СС Курт Линдов, в 1942-1944 гг. возглавлявший реферат IVA «Iс» в Имперском Главном управлении безопасности (RSHA): занимавшегося вопросами военнопленных. Именно его реферат готовил приказы и расстрельные списки на военнопленных, уходившие потом в шталаги и концлагеря за подписью начальника Отдела IV Генриха Мюллера.[39]

Все это показания, сделанные уже после войны, но аналогичные признания известны и для собственно военного времени. Так, ефрейтор 14 роты 670 пехотного полка 371 пехотной дивизии Эрнст Краузе, взятый в плен весной 1943 года, сообщил на допросе о существовании приказа о расстреле на месте политруков и евреев.[40]

Впрочем, идея официального распространения смертоносности «Приказа о комиссарах» на всех советских военнопленных еврейской национальности, как говорится, витала в воздухе. И если тут еще и возможна дискуссия, то не чересчур длительная, ибо уже в июле евреи были отчетливо названы в перечне не подлежащих пощаде жертв!

В «Боевом приказе» руководителя РСХА Р.Гейдриха № 8 от 17 июля 1941 года[41] все это было прописано с подобающей четкостью. В добавлениях к «Приказу о комиссарах», выпущенных всего двумя днями позже, то есть 8 июня, уточнялось, что расстреливать на месте следует не всех комиссаров, а только тех из них, кто вел себя по отношению к вермахту явно или нарочито враждебно. Это поправка была спасительной, но не для евреев, а лишь для части не-еврейских политкомиссаров.

Интересно, что в «Указаниях по использованию русских военнопленных», изданных Кейтелем также 8 июля, в конце сообщается:

«…Особенности обращения с военнопленными в зависимости от их национальности настоящими <указаниями> не затрагиваются».[42] Это можно интерпретировать двояко: или эти «особенности» еще предстоит сформулировать в самом ближайшем будущем, или они считаются уже сформулированными, например, в той же «Инструкции о поведении войск в России» или в «Приказе о комиссарах».

Полностью нельзя исключать и существование какого-то иного, неназванного, приказа. Ведь то обстоятельство, что тот или иной документ не обнаружен, еще не означает того, что его и не было. Так что не стоит исключать и отдачу приказа или инструкции устным образом, как это часто практиковалось в Рейхе в особо деликатных случаях.[43]

Из четырех первоначальных начальников АГ живым и дееспособным до Нюрнбергского трибунала дотянул один лишь Отто Олендорф (АГ «D»). Выступая 3 января 1946 года на Главном Нюрнбергском процессе в качестве свидетеля, он показал, что за 3-4 дня до отправки на восток в Претш приехал его начальник, руководитель I отдела РСХА бригаденфюрер СС Бруно Штрекенбах и, собрав начальников АГ и АК, объявил им устный приказ Гитлера общего характера об убийстве всех евреев, какие только попадутся в СССР на пути (а также некоторых других частей советского населения). Олендорф, и не он один, указывал также и на встречу 17 июня в Берлине, на которой Гейдрих дал общую установку относительно их действий в предстоящей войне.[44] Впрочем, Огоррек полагает, что такого публичного собрания могло и не быть, но что все старшие офицеры были заблаговременно поставлены в известность относительно круга своих задач иначе — во время частых поездок в Берлин, в штаб РСХА. Пусть даже и так, — но что от этого, собственно говоря, меняется?

Определенный временной лаг-отставание был неизбежен и в деятельность «зондеркоммандо», действовавших в ближайшем тылу отдельных сухопутных соединений. В первую очередь им предстояло участвовать в налаживании военной администрации, устраивать гетто и «гражданские лагеря», охотиться за функционерами, архивами и т.п. Задача же физической расправы над евреями фактически не была для них первостепенной, и часто палачами подготовленных «зондеркомандо» жертв были не они, а АГ и АК.[45]

В самые первые дни войны не только евреи, но и любые другие советские военнопленные, в том числе и перебежчики, формально-юридически стали жертвами не столько «Приказа о комиссарах», сколько «Инструкции о поведении войск в России». Только в области группы армий «Центр» на территории Белоруссии известны случаи расстрела рядовыми и унтер-офицерами вермахта многих сотен военнопленных, не оказывавших им при этом ни малейшего сопротивления.

Но выморочное право на бесконтрольное и бессмысленное убийство было чревато потерей боевой дисциплины, и наиболее дальновидные старшие офицеры иногда приказывали их прекратить. Так поступил, например, 25 июня 1941 года командир XLVII танкового корпуса генерал И.Лемельзен. Но при этом он оговорил, что его приказ не распространялся на две категории неприятеля — на партизан и на комиссаров.[46] Поскольку никаких партизан 22-25 июня еще и в помине не было, то в качестве единственных «легитимных» жертв, — причем с первого же дня и первого боя, — фигурировали одни «комиссары». Последние же, напомним, пропагандистски ассоциировались и отождествлялись именно с евреями. Недаром в листовках Министерства пропаганды усиленно муссировался тезис, что в Красной Армии три политкомиссара из четырех — евреи![47]

Так что идея официального распространения смертоносности «Приказа о комиссарах» на всех советских военнопленных еврейской национальности, как говорится, витала в воздухе. И уже в «Боевом приказе» руководителя РСХА Р.Гейдриха № 8 от 17 июля 1941 года[48] невнятности или двусмысленности не оставалось места, здесь все это было прописано с подобающей четкостью.

Так что — начиная, по меньшей мере, с 17 июля, — все пленные евреи-красноармейцы — неважно, комиссары они или нет — однозначно подлежали ликвидации на месте. И, если, согласно приказу о комиссарах, АГ и АК также участвовали в процессе расправы над комиссарами, но только в тылу сухопутных войск (а стало быть, все-таки не сразу, а спустя определенное время после начала войны), то вермахт как таковой форсировал этот Рубикон, уже будучи запрограммированным на искоренение комиссаров-евреев и с индульгенцией за это убийство в кармане — в виде приказа «Барбаросса».

Из описанной административно-временной раскладки вытекают два принципиальных вывода.

Первыми по времени палачами военнослужащих-евреев в геноциидальной германо-советской войне стали военнослужащие вермахта.

Их первыми де-факто еврейскими жертвами в этой войне стали советские военнопленные-евреи, а их первыми жертвами де юре — евреи-политработники.

До недавнего времени считалось, что ликвидация зазора между этим «де юре» и «де факто» состоялась только с отдачей Гейдрихом своего «Боевого приказа № 8» от 17 июля 1941 года. Этот приказ распространил смертельную опасность вообще на всех вызывающих подозрение лиц — как военнопленных, так и гражданских. При этом особенно важно, что именно в этом приказе евреи (любые евреи!) впервые названы по имени «как целевая группа», предназначенная для ликвидации.

Может показаться, что приказ Гейдриха целил прежде всего в гражданских лиц, но это не так: как бы во избежание этого впечатления одновременно с ним было издано три приложения.[49]

Первое из них — это «Инструкция по фильтрации гражданских лиц и подозрительных военнопленных, захваченных в войне на Востоке, в лагерях для военнопленных на оккупированной территории, в зоне военных действий, в Генерал-губернаторстве и в лагерях на территории Рейха». Всех собранных в «русских лагерях» надлежало рассортировать на пять групп и, соответственно, лагерных зон: 1) гражданские лица; 2) военнопленные (включая и тех, что переоделись в гражданскую одежду; по-европейски выглядящих пленных надлежало отделять от выглядящих по-азиатски); 3) политически неприемлемые лица из первых двух групп; 4) лица из первых двух, представляющиеся заслуживающими внимания и пригодные для использования при возрождении занятых территорий; 5) лица немецкой национальности из состава первых двух групп.

Кто же относился к «политически неприемлемым» из третьей группы? На кого охотились спецы из СД и завербованные ими стукачи из четвертой группы?

Ответ на эти вопросы содержит «Инструкция для команд, направляемых начальником зипо и СД в шталаги», она же приложение 2 к «Боевому приказу № 8»:

«Прежде всего выявлению подлежат: все сколь либо значительные деятели партии и государства, в особенности профессиональные революционеры; деятели Коминтерна; сотрудники центральных, краевых и областных организаций коммунистической партии; все народные комиссары и их заместители; все бывшие политкомиссары Красной армии; руководители госучреждений верхнего и среднего звена; руководящие работники народного хозяйства; советско-русские интеллигенты; все евреи (выделено нами — П.П.); все подстрекательски или фанатично настроенные коммунисты»[50].

Итак, предпоследней категорией среди них значатся — «все евреи»! Но не менее выразительной является и следующая цитата из инструкции: «В конечном счете при принятии решений необходимо учитывать национальную принадлежность».

Эта инструкция была согласована РСХА и ОКВ буквально накануне, 16 июля 1941 года. Интересно, что среди материалов, подготовленных американской стороной к Нюрнбергскому процессу, но не опубликованных в его материалах, имеется и проект этой инструкции, датированный еще 28 июня 1941 года (то есть за три недели до выхода «Боевого приказа № 8»).[51] Существенными отличиями окончательной редакции от проекта являются разве что отсутствие в проекте указания на параллельную позитивную задачу по выявлению среди военнопленных еще и тех, кого можно было бы привлечь к решению административно-хозяйственных задач на оккупированных территориях СССР, а также части требований по характеру письменной отчетности.[52]

Третьим приложением был список из 14 офлагов и шталагов на территории I Военного округа (Восточная Пруссия) и Генерал-Губернаторства. Относительно дулагов в оперативной зоне отмечалась подвижность их местоположения и рекомендовалось справляться о них в службе генерал-квартирмейстера.[53]

Действенность самого «Боевого приказ № 8» первоначально была ограничена территорией оперативной зоны ОКХ, I Военного округа и Генерал-Губернаторства. «Боевой приказ № 9» от 21 июля 1941 года распространил его положения на всю территорию самого Рейха.[54] Применительно к военнопленным и с учетом расплывчатости или недосягаемости остальных категорий, приказы № 8 и № 9 являлись, по существу, окончательными смертными приговорами всему политсоставу Красной Армии[55] и всем военнослужащим-евреям, независимо от должности и военной специальности[56].

Впоследствии слово евреи практически исчезло из лексикона нормативных актов о советских военнопленных.[57] Его трагическими эвфемизмами стали словечки «селекция» (Aussonderung) или «особое обхождение» (Sonderbehandlung) — синонимы «казни» (Exekution, Liquidierung).

В соответствии с приказами, политруков и евреев уничтожали непосредственно на поле боя, причем независимо от военного звания: никакой регистрации при этом, естественно, не было. Но нередко смерть откладывалась и ожидала их несколько позже — после соблюдения ряда процедур, как то систематическая проверка (Überprüfung) и даже дополнительное установление факта еврейства. В таких случаях отобранных евреев, как правило, изолировали в специально отгороженных отсеках лагерей, бараках или палатках.

Сведениями о какой бы то ни было именной регистрации военнопленных-евреев, дожидавшихся своей участи в дулагах, мы не располагаем, но в шталагах такая регистрация производилась (не говоря уже о случаях «разоблаченных» евреев). Судьба «отобранных» тем самым была уже предрешена — смерти они были обречены. Расстрелять их могли, — в зависимости от обстоятельств, — и через день-два, и через несколько месяцев. В случае такой отсрочки военнопленных-евреев, как правило, помечали: на гимнастерку или на шинель нашивались желтые шестиконечные звезды. Нередко их маркировали и по-другому, например, «звездами Давида», намалеванным масляными красками на гимнастерках (см. фото) или белыми четырехугольными лоскутами[58]. Сама казнь происходила в таком случае несколько позже — в сборных или даже в стационарных лагерях (а если на территории Германии — то в концлагерях).

Теме обхождения с военнопленными-евреями было посвящено даже специальное заседание в июле[59] у начальника Управления ОКВ по делам военнопленных генералом Г. Рейнекке с участием начальника IV Управления РСХА (гестапо) обергруппенфюрера Мюллера, начальника управления лагерей для военнопленных ОКВ полковника Ганса-Иоахима Брейера (Breyer) и представителя Абвера полковника Эриха Лахузена (Lahousen). От имени своего ведомства и своего шефа, адмирала Вильгельма Франца Канариса, Лахузен выразил несогласие с деморализующей практикой расстрела военнопленных на глазах у немецких войск; к тому же это было чревато лишними потерями немецких солдат, ибо отбивало у красноармейцев охоту сдаваться в плен; да и вербовка агентов в среде военнопленных была этим сильно затруднена. Рейнекке и Мюллер резко возражали Лахузену, но прилюдные казни распорядились прекратить.[60] Но, разумеется, не сами казни!

Несколько других попыток высокопоставленных военных отменить приказ о комиссарах в 1941 году также не возымели эффекта.[61] Фактически он был все же отменен, но только в мае или июне 1942 года и только частично: разоблаченная принадлежность к политкадрам Красной Армии как таковая более не каралась смертью, а вот разоблаченное еврейство, как и прежде, — каралось.[62]

Тем самым была еще раз подчеркнута доминанта неприемлемости расового врага даже над таким фундаментальным признаком как неприемлемость врага политического.

(продолжение следует)

Примечания

[1] Jacobsen, 1967. S.143-144.

[2] Капитана кавалерии.

[3] Далее следуют уже Генерал-Губернаторство и собственно Рейх.

[4] ЦАМО. Ф.500. Оп.12454. Д.209. Л.121. См. также: VERBRECHEN DER WEHRMACHT.., 2002, S.57. Факсимиле, со ссылкой на: РГВА. Ф.1303. Оп.1. Д.41. Л.41.

[5] Гитлер, как записал в своем дневнике Гальдер, еще раз повторил их 17.03.1941 на встрече с Гальдером, Вагнером и начальник оперативного отдела ОКХ полковником Хойзингером, подчеркивая, что ангажированная Сталиным интеллигенция должна быть уничтожена.

[6] Erlassentwurf zur “Regelung des Einsatzes der Sicherheitspolizei und des SD im Verbande des Heeres” (OGORRECK, 1996. S.27-28, со ссылкой на: BA/MA, RW 4/v. 575, Bl.43-45).

[7] См. об организации тыла вермахта в СССР в: DALLIN, 1958, s.106-107.

[8] GERLACH, 1999. S.540.

[9] IMT International Military Tibunal, Nürnberg. Doc. NOKW 2080 (Рус. перевод: НАУМОВ, 1998. Кн.2. С.122-123, № 417).

[10] Такой отказ получил, в частности, из штаба 11-й Армии начальник АГ «D» О.Олендорф, рвавшийся как можно скорее на Кавказ (см. OGORRECK, 1996. S.43-44).

[11] За исключением случая с Кретингой (см. выше).

[12] См. подробнее в: OGORRECK, 1996. S.27-42.

[13] GRAINER, Helmuth. Die oberste Wehrmachtsführung 1939-1943. Wiesbaden, 1951. S.371

[14] См. OGORRECK, 1996. S.39-40; Kriegstagebuch des Oberkommandos der Wehrmacht (Wehrmachtsführungsstab). 1940-45. 4 Bde. Bd.1-4. / (Hg.) Schramm, Percy Ernst. Frankfurt-am/Main: ????, 1965. Schramm, 1965, S.337 (запись от 30.03.1941).

[15] Förster, 1983. S. 436.

[16] Запись в его дневнике от 6.5.1941 (цит. по: Förster, 1983. S. 436).

[17] Förster, 1983. S. 436, со ссылкой на: BA-MA. Allierte Prozesse 9, NOKW-486.

[18] См. материалы к докладу генерала Варлимонта «Обращение с захваченными в плен политическими и военными русскими руководящими работниками» от 12.05.1941 (BA-MA, RW 4/V.577). Рус. перевод — см.: Советские военнопленные: бухгалтерия…, 1991. С. 30-31.

[19] Материалы к докладу генерала Варлимонта «Обращение с захваченными в плен политическими и военными русскими руководящими работниками» от 12.05.1941 (BA-MA, RW 4/V.577). Рус. перевод — см.: Советские военнопленные: бухгалтерия…, 1991. С. 30-31. А 3.4.1941, не дожидаясь конца дискуссий, в ОКХ просто вычеркнули политкомиссаров из перечня советских военнопленных, подлежащих хоть какому-нибудь централизованному питанию (Besondere Anordnungen für die Versorgung. Teil C. v.03.04.1941, unterzeichnet von Halder (см. в: ObeGORRECK, 1996, s.40-41). См. также другой экз-р в: ЦАМО. Ф.500.Оп.12454. Д.209. Л.122)/

[20] BA-MA. LVI AK, 17956/7a (Рус. перевод: НАУМОВ, 1998. Кн.2. С.151. № 432). Интересно, что даже в таком одиозном по своей откровенности документе как приказ Командующего 6 армией генерал-фельдмаршала Рейхенау «О поведении войск на Востоке» от 10.12.1941 фигурирует уже не «большевистско-еврейская», а «азиатско-еврейская» и даже просто «азиатская» опасность и угроза (???).

[21] См.: Jakcobsen, 1965, Dok.5a, s.175-176. Предыстория и результаты осознанно противоправной политики вермахта по отношению к советским военнопленным представлена также и трудах К.Штрайта, А.Штрайма и Р.Отто (STREIT, 1978; STREIM, 1981; 1982; OTTO, 1998).

[22] Соответствующий приказ по ОКВ был выпущен Кейтелем назавтра, 14.5.1941.

[23] См.: Jakobsen, 1965, Dok.8, s.181-184. См. его русский перевод, с датой 13.05.1941: Первые дни войны в документах. / Публ. В.Р.Журавлева, А.С.Ануфриева и Н.М.Емельянова. // ВИЖ. 1989. № 5. С.42-58. Первые дни войны в документах… 1989. С.52-54. Со ссылкой на: ЦАМО. [Ф.500.] Оп.12462. Д.564. Л.23-26.

[24] См.: Jakobsen, 1965, Dok.11, s.187-188.

[25] Цит. по: Jakcobsen, 1965, s.188-191. Юридическим основанием для расстрелов политкомиссаров служил как раз Указ Кейтеля от 14.05.1941 об освобождении от судебной ответственности в зоне «Барбаросса».

[26] ГАРФ. Ф.7021. Оп.148. Д.44. Л.15а, 15б (собственноручные показания и перевод, без даты).

[27] Förster, 1983. S. 436, со ссылкой на: BA-MA. RH 19. III. Nr.722.

[28] В этом принимал посильное участие и вермахт, на листовках которого еще в 1935 году «господа комиссары и партруководители» назывались не иначе как «грязные жиды» (Förster, 1983. S. 440). Что уж говорить о листовках, разбрасывавшихся в 1941 году: «Бей жида-политрука — морда просит кирпича» — и так далее!

[29] ЦАМО. Ф.500. Оп.12454. Д.209. Л.10.

[30] Browning, 1989. P.780. Интересно, что в самом начале войны, при вступлении вермахта на бывшие польские территории, задача ликвидации польской интеллигенции была отставлена — в том числе и вследствие использования в собственных целях как польского антикоммунизма, так и польского антисемитизма, о чем прямо писал Гейдрих в своем «Приказе № 2» от 1.7.19417 (ЦАМО. Ф.500. Оп.12454. Д.209. Л.109.).

[31] Jacobsen, 1967.

[32] Förster, 1983. S. 438.

[33] Förster, 1983. S. 439, со ссылкой на: BA-MA. RH 26-22. NrNr. 66 и 67.

[34] Лужеренко, 1989. В.К. Плен: трагедия миллионов. // Великая отечественная война. 1941-1945. Т.4. М., 1989. С.168-204. Здесь — С.173.

[35] Другими задокументированными разновидностями «расширенной интерпретации» этого приказа явились его распространение на военнопленных-женщин и на раненых (См., в частности, в показаниях рядового вермахта М.Шарте в: Лужеренко, 1989. В.К. Плен: трагедия миллионов. , ????. С.168-204. Здесь — С.173-174).

[36] Förster, 1983. S. 439, со ссылкой на: BA-MA.RH 26-454/ Nr. 6.

[37] Показания К. фон Остеррайха от 28.12.1945 (ВИЖ. 1991. № 3. С.39-40. Со ссылкой на: ГАРФ. Ф.Р-7445. Оп.2. Д.103. Л.137-144. Публикаторы: С.В.Биленко, А.В.Костенецкий).

[38] IfZ, München. Gn 02.42. Vorermittlungsverfahren 319 AR — Z 46/76 — AOK 17.

[39] Jacobsen, 1967. S.223-225. Dok.36-37, 40.

[40] СВЕРДЛОВ, 1996. С.116, со ссылкой на: ЦАМО. Ф.68 Армии. Оп.3064. Д.105. Л.116.

[41] См. ниже.

[42] См.: ПОЛЯН. 2002. С.59.

[43] См. ниже.

[44] См.: OGORRECK. 1996. S.47-52.

[45] GERLACH, 1999, s.540.

[46] GERLACH. 1999. S.774-775.

[47] См., например: ШНЕЕР, 2003. Т.2. С.158, со ссылкой на: YVA Архив Яд-Вашема. М.41/1011. На самом деле доля евреев в комиссарском корпусе Красной Армии была хотя и высокой, но уступала геббельсовской «цифре» в 4-5 раз.

[48] См. ниже.

[49] См. русский перевод в: ГАРФ. Ф.7021. Оп.116. Д.357. Л.1-12.

[50] См. в: Jacobsen, 1967. S.203. См. также рус. перевод: ГАРФ. Ф.7021. Оп.116. Д.357. Л.8-11.

[51] IfZ. Dok. PS-078. Bl.1-3.

[52] Интересно, что вместе с проектом инструкции — и под тем же номером — хранится «Дополнение» к ней, содержащее ссылку на окончательную редакцию инструкции и подчеркивающее особую важность задачи по выявлению среди военнопленных лиц¸ вызывающих доверие и могущих быть в интересах Рейха так или иначе использованными (IfZ. Dok. PS-078. Bl.4-6).

[53] См. рус. перевод: ГАРФ. Ф.7021. Оп.116. Д.357. Л.12.

[54] См. в: Jacobsen,1965. S.205-207.

[55] Впрочем, у политруков из не-евреев, в отличие от евреев, еще оставался «шанс» уцелеть: спасительной могла бы стать (а могла и не стать) их готовность к “сотрудничеству” с оккупантами и степень заинтересованности в этом последних.

[56] Незначительное и, как правило, временное исключение могли составлять военнопленные евреи-врачи. (см. ниже).

[57] Последний раз оно легло на бумагу, подписанную Кейтелем 12.9.1941, — но это были гражданские евреи из новозанятых советских областей, иметь с которыми дело военнослужащим вермахта строжайше не рекомендовалось (Jacobsen, 1967. S.207. Dok.27).

[58] Такие лоскуты практиковались в Кальварии (Шейнман, 1993. С.468).

[59] Согласно показаниям Эрвина Лахузена, данным им в 1947 г., это совещание состоялось в конце лета (HILBERG, 1999. S.354-356. Со ссылкой на документ NO-2894).

[60] Было, в частности, постановлено производить казни на расстоянии не менее 500 м от лагерей. См. допрос свидетеля Э.Лахузена 30.11.1945 на Нюрнбергском процессе в: НЮРНБЕРГСКИЙ ПРОЦЕСС. 1990. С.170-180. Позиция Брейера из этого допроса не прочитывается, но из других материалов можно скорее предположить его солидарность с позицией Абвера.

[61] См., например: Antrag des OKH an das OKW v. 23.09.1941 auf Überprüfung der Notwendigkeit des Komissarbefehls, mit Ablehnung (Факсимиле: STREIM, 1982. P.226-228, Dok.II.2).

[62] В соответствующем циркуляре от 02.06.1942 Начальник РСХА и СД приказывал в дальнейшем проводить селекцию на территории Генерал-Губернаторства, отказавшись при этом от практики селекции политкомиссаров и политруков: «В остальном все остается по-старому (евреи, преступники и т.д.)» (Jacobsen, 1967. S.229. Dok.40). Интересно, что вскоре в СССР был ликвидирован и сам институт военных комиссаров — 9.10.1942 их упразднили в Красной Армии, а 13.10.1942 — на Военно-Морском флоте (см.: Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об установлении единоначалия и упразднении института военных комиссаров в Красной Армии». // Ведомости Верховного Совета СССР. 1942. № 38).