Папины статьи появлялись на страницах «Нового русского слова», когда главным редактором ещё был Андрей Седых, и, хотя папина политическая позиция резко отличалась от позиции большинства иммигрантских журналистов, а также русских иммигрантских читателей, Седых публиковал все статьи моего папы, и этим он был уникален среди газетных редакторов и того времени и нашего. Свобода слова была для Седых выше преданности собственной политической позиции, что делало ему честь.
ДВА РАССКАЗА-ВОСПОМИНАНИЯ
Памяти моего отца Леонида Космана
Рассказ о старом табеле
Несколько лет назад я написала в латышский архив с просьбой найти какие-нибудь материалы о моей семье и в результате получила целую папку с документами, гораздо больше, чем ожидала. Среди множества других бумаг был рукописный табель, выданный моему папе его немецкой гимназией — Stadtische Deutsches Gymnasium — в Риге в 1929 году.
Глядя на табель, становится понятно, что это был далеко не самый лучший учебный год в жизни моего юного папы. По сравнению с многочисленными «sehr gut» («очень хорошо»), которые он получал в начальной школе, где он считался одним из лучших учеников, «genügend» («удовлетворительно»), полученное им почти по всем предметам в том году, кажется плохой оценкой. По табелю видно, что он получил «genügend» по всем предметам, кроме «Gesang» (пения) и «Geschichte» (истории). «Genügend» — по Lettisch (латышскому), Deutsch (немецкому), Französisch (французскому), Erdkunde (географии), Mathematik (математики), Naturkunde (естественной истории), Physik (физике), Zeichnen (рисованию), Turnen (гимнастики) и еще по одному предмету, название которого на самой последней строчке табеля я не могу разобрать.
В начальной школе мой папа получал «sehr gut» или «ausgezeichnet» по всем предметам, но свою немецкую гимназию он не переносил. Он рос в очень ассимилированной семье: дома главным языком был немецкий, вторым был русский, третьим — латышский, но, в отличие от немецкого и русского, латышским пользовались только на улице и в магазинах. У моего папы не было какого-либо специфически еврейского образования; еврейской идентичности тоже практически не было до тех пор, пока он не оказался в рижской немецкой гимназии, где все ученики, кроме него и его друга Руди, были балтийскими немцами. Лет через семь после окончания школы большинство папиных одноклассников были вынуждены принять призыв Гитлера к возращению «Volksdeutsche» и уехать в Германию, где многие из них нищенствовали, потеряв всё, что у них было в Латвии, включая дома, в которых их предки жили на протяжении многих поколений.
Именно то, что мой папа учился в немецкой средней школе, где он был погружен в среду балтийских немцев, чья немецкая идентичность в те годы была на начальной стадии радикализации в связи с событиями в Берлине, заставило его осознать себя «другим». В результате он вступил в две организации еврейских старшеклассников. Первой была VJSG (Verein Jüdischer Stadtische Gymnasiaten — Ассоциация городских старшеклассников), членами которой были еврейские ученики фактически всех рижских средних школ. Их занятия проходили раз в неделю, и именно там мой папа-подросток познакомился со сверстниками, сталкивавшимися с аналогичными проблемами в своих школах. VJSG была требовательна к своим членам: каждый участник должен был читать доклад раз в месяц или раз в два месяца, и каждый доклад сопровождался страстным и подробным обсуждением. Мой папа с таким интересом посещал доклады и так активно участвовал в дискуссиях, что в конце первого года его пригласили войти в совет VJSG, своего рода руководящий орган этой юношеской организации. Одновременно он участвовал в деятельности студенческой сионистской организации «Авивия», членами которой могли быть только юноши; девушки не принимались, возможно из-за уроков самообороны, в которых члены Авивии должны были участвовать, помимо занятий по истории сионизма. Отношение к занятиям у членов Авивии было серьезное; в конце года каждый участник должен был сдать экзамен по истории сионизма, а также получить «удовлетворительно» по самообороне (martial arts). Когда, в конце учебного года, мой папа и его друг Пол Гроллман, разочаровавшись в ограниченных целях Авивии, решили покинуть организацию, совет Авивии объявил их предателями и запретил оставшимся членам с ними разговаривать.
— Хотя это произошло 70 лет назад, я все еще помню многих мальчиков и девочек, которым — если они еще живы — сейчас за восемьдесят. Я помню 14-летнюю девочку, которая начинала свой доклад с гордого заявления: «Мы, женщины!»
Моему папе было восемьдесят пять, когда он нам об этом рассказал.
Папина учеба в немецкой гимназии заметно ухудшилась из-за его активного участия в этих организациях, и этим-то, по-видимому, и объясняется «genügend» (удовлетворительно) почти по всем предметам, кроме пения и литературы. Почти каждую неделю он просил свою маму писать ему записки для школы с обычными отговорками (головная боль, болит живот и т. д.), чтобы, вместо школы, он мог у себя дома готовиться к занятиям в VJSG и Aviviya. Когда записки о головной боли стали чуть ли не ежедневными, его маму вызвали в школу, где из уст директора ей пришлось услышать суровую правду о том, что из-за постоянного прогуливания уроков ее сын больше не числится среди лучших учеников.
1933, как известно, был годом прихода Гитлера к власти, и хотя Латвия была независимым государством, все учителя, а также директор папиной средней школы, будучи этническими немцами, отнеслись к приходу в власти Гитлера очень лично, хотя, возможно, «лично» не совсем подходящее слово в этом контексте, поскольку одобрение прихода к власти Гитлера было официальной позицией школы. Не помню подробностей того, что произошло на одном из уроков истории в апреле 1933-го, так как папа нам об этом рассказывал давно, когда я была ещё совсем маленькой. Все, что я помню, это что мой папа и его друг Руди Салгалер, два еврейских мальчика во всем классе, остались сидеть, когда учитель истории, герр Норр, велел всем встать в знак солидарности с бойкотом еврейских магазинов в Берлине. До этого случая, точнее, до прихода к власти Гитлера, у папы были очень хорошие отношения с герром Норром, обсуждавшим с ним политику, тем самым выделяя его из всего класса. В шестнадцать лет мой папа, по его собственным признаниям, был так наивен, что считал себя анархистом, и герр Норр, по-видимому, ненавязчиво пытался отговорить папу от этого юношеского образа мыслей. С приходом Гитлера к власти разговоры между учеником и учителем, к папиному разочарованию, внезапно прекратились. Пишу «к папиному разочарованию», потому что именно так говорил нам об этом папа, и мне это понятно: чем больше мы уважаем своих учителей, тем сильнее бывает наше разочарование в них. После того, как папа рассказал своим друзьям о случае на уроке истории, его и Руди Салгалера, другого еврейского ученика, который также не встал в знак солидарности с бойкотом еврейских магазинов в Берлине, вызвали в кабинет директора школы, где им было сказано, что всё случившееся на уроке — т.е. требование господина Норра встать в честь бойкота еврейских магазинов и отказ двух еврейских учеников встать — было доведено до сведения официальных представителей немецкой культуры в Латвии. Директору было необходимо знать, говорили ли мой папа и Руди кому-нибудь об этом случае на уроке истории, и он дал понять, что в противном случае, то есть, если они кому бы то ни было об этом говорили, им не избежать серьезных проблем на выпускных экзаменах в конце года.
Папа нам рассказывал о герре Махсинге, преподававшим немецкую литературу. Герр Махсинг на протяжении нескольких лет прекрасно отзывался о Генрихе Гейне, но после 30-го января 1933 года, герр Махсинг, казалось, забыл, что ещё совсем недавно он говорил о Гейне как об «одном из величайших немецких поэтов». После 30-го января, когда Гитлер был назначен канцлером, Герр Махсинг старался не упоминать Гейне на уроках, и пару раз, когда ему пришлось всё-таки его упомянуть, он назвал Гейне «скупым еврейским рифмоплетом, оказавшим крайне дурное влияние на интеллектуальный мир Германии» и «не-немецким версификатором, единственным достижением которого был громадный вред, нанесенный им немецким читателям». В июне 1933 года, когда папа сдал выпускные экзамены, он с облегчением вздохнул, радуясь окончанию гимназии, где он вынужден был проводить каждый день среди пронацистски настроенных балтийских немцев. С нашей теперешней точки зрения, конечно, легко сказать, что его облегчение было преждевременным, но в те годы он и представить себе не мог, что его ждет впереди.
* * *
Учебник английского языка
Передо мной небольшая книжка, точнее, серия небольших книжек, когда-то дoставивших моему папе много неприятностей, хотя слово «неприятность» здесь не совсем подходит. Если я просто скажу, что передо мной пиратское издание одного из учебников английского языка моего папы, вряд ли это будет для вас что бы то ни было значить, поэтому я начну с того, что мой папа издал серию самоучителей английского языка для русских иммигрантов, которым необходимо было выучить язык своей новой страны.
Мой папа был лингвистом, и еще в шестидесятые годы прошлого века два его учебника немецкого языка — «Deutsche Phraseologie» и «Alltagsdeutsch» — были изданы крупным советским издательством «Международные отношения». Этими учебниками пользовались студенты, изучающие немецкий во всех советских университетах в течение трех десятилетий (60-е, 70-е и 80-е годы). Тогда как учебники немецкого языка, вышедшие в Советском Союзе, папа писал, в основном, ради удовольствия и из академического интереса, в Нью-Йорке основной его целью был заработок, т.е. просто заработать достаточно денег, чтобы прокормить нас, свою семью, доходами от этих учебников английского. Своей цели он достиг, так как в конце семидесятых и на протяжении восьмидесятых его учебники пользовались таким большим спросом среди русских иммигрантов, что они стали известны не только в США, но и в Канаде, и в Австралии – фактически, во всех англоговорящих странах, где в те годы селились бывшие советские граждане в поисках лучшей жизни. Но в 1991 году, когда ворота, закрытые десятилетиями, внезапно открылись, и сотни тысяч граждан бывшего Советского Союза вдруг бросились учить английский язык, прежде чем окунуться с головой в омут так называемого запада, все изменилось. В девяностые годы папины учебники английского языка стали настолько популярными на территории только что развалившегося Советского Союза, что появилось какое-то количество мелких издательств с единственной целью — переиздать папины учебники английского. Я говорю «какое-то», потому что их могло быть десять или сто, или пятьсот — мы так и не узнали точно сколько их было, потому что большинство из них появлялось только с целью перепечатать и продать учебники моего папы, и как только их цель была достигнута, т.е. прибыль от учебников была получена, они просто исчезали. В те годы я была не очень вовлечена в жизнь моих родителей, так как они оба были ещё довольно здоровы, несмотря на свой возраст, поэтому я не знаю точно, как папа узнал о пиратских изданиях своих книг. Скорее всего, какие-то экземпляры ему прислали из России его знакомые. Суть дела заключалась в том, что он просто ничего не мог с этим поделать: он не мог бороться с этими издателями, поскольку он был по другую сторону Атлантики, и не мог нанять американского адвоката, который от его имени боролся бы с этими нелегальными российскими фирмами, которые плевали на международный закон об авторском праве и существовали без адреса, под фиктивным названием, с одной-единственной целью – нажиться на переиздании папиных учебников огромными тиражами, после чего фирма растворялась в океане российского беззакония девяностых.
Нечто похожее произошло здесь, в Нью-Йорке, и в этом случае папа хорошо знал, что делать. Когда он узнал, что NYANA, организация, помогавшая русским иммигрантам на первых порах их жизни в новой стране, раздаёт своим многочисленным клиентам ксерокопии его учебников, он позвонил адвокату, специалисту по авторскому праву, и я точно не знаю, что сделал адвокат, кажется, он просто написал письмо в НАЯНУ, о том, что у моего папы авторские права на написанные им учебники и что НАЯНА не имеет права распространять ксерокопии его книг без его ведома, и что теперь, когда НАЯНА нарушила его авторские права, она, то есть, НАЯНА, должна выплатить ему компенсацию. Адвокатам НАЯНЫ ничего больше не оставалось как признать, что закон об авторском праве был ими нарушен, прекратить выдавать папины учебники своим клиентам и выплатить ему компенсацию. Несмотря на популярность папиных учебников, мои родители жили в относительной бедности по американским стандартам, и поэтому то, что Наяна выплатила моему папе в качестве «компенсации», было значительным для нашей семьи. Но несмотря на то, что папин первый диплом из рижского университета был юридический ( в отличие от второго, по филологии), он не любил всё связанное с тяжбой, адвокатами и пр., и вся эта волынка с Наяной сказалась на его здоровье.
До того, как папины учебники стали популярными, он зарабатывал на жизнь – на жизнь своей семьи, т.е. нас – журналистикой. В середине семидесятых он был штатным сотрудником Staats-Zeitung, еженедельной газеты на немецком, в которой он работал редактором отдела культуры. Он ездил в редакцию Staats-Zeitung на метро, которое в те годы так же плохо работало, как теперь, и проводил целый день в офисе, половину которого занимал редактор спортивной секции. Этот редактор спортивной секции был нацистом; он открыто высказывал сожаление, что Гитлер проиграл войну и также открыто провозглашал, что наступит день, когда слава и величие Германии, семена, посаженные в немецкую землю Гитлером, вернутся в былом обличье. Папе тяжело было сидеть весь день в одной комнате с редактором спорта, но он ничего не мог с этим поделать, поэтому, несмотря на то, что ему нужен был заработок, ему ничего более не оставалось, кроме добровольного ухода с работы. После Staats-Zeitung он работал внештатным сотрудником в другой еженедельной немецкоязычной газете — Aufbau. В отличие от Staats-Zeitung, читателями которой были этнические немцы, жившие в Нью-Йорке, читателями Aufbau были немецкие евреи. Газета была основана в 1934 году; в ней когда-то публиковались Ханна Арендт, Эйнштейн, Стефан Цвейг и Томас Манн. Папа никого не знал в Aufbau; он просто отправил туда свою статью об отказниках в Советском Союзе по почте. Статья была опубликована через пять дней. После этого его статьи появлялись на страницах Aufbau каждую неделю, и в отличие от двух русскоязычных газет — «Нового русского слова» в Нью-Йорке и «Русской мысли» в Париже, в которых публиковались его статьи на русском в те годы, с 1975 года и до второй половины 80-х, и которые не высылали авторам их опубликованных статей, редакция Aufbau с необыкновенной пунктуальностью высылала ему вырезки с его статьями, поэтому у меня сохранилось более сотни папиных статей, опубликованных в Aufbau под псевдонимом Robert Herzеnberg, тогда как его русских статей, опубликованных под псевдонимом K. Фриман, у меня очень мало, несмотря на то, что его статьи в «Новом Русском Слове» и «Русской мысли» публиковались по крайней мере раз в неделю на протяжении многих лет. Папины статьи появлялись на страницах «Нового русского слова», когда главным редактором ещё был Андрей Седых, и, хотя папина политическая позиция резко отличалась от позиции большинства иммигрантских журналистов, а также русских иммигрантских читателей, Седых публиковал все статьи моего папы, и этим он был уникален среди газетных редакторов и того времени и нашего. Свобода слова была для Седых выше преданности собственной политической позиции, что делало ему честь. В восьмидесятые годы, когда Седых ушел в отставку, и главным редактором стал его помощник Вайнберг, все изменилось.
– Ваши политические статьи мы публиковать больше не будем, – Вайнберг сказал папе по телефону. – У нашей газеты определенная политическая линия, и критика Республиканской партии больше не приветствуется на наших страницах. Что же касается публикации ваших уроков английского языка — зеленaя вам дорога!
Когда папа был очень стар и не мог вести учет своих книг, кто-то купил его авторские права за смехотворно низкую сумму, точно не помню какую, все равно это уже не имеет значения. Я позвонила предполагаемому вору, и он отправил мне по факсу документ с папиной подписью в качестве доказательства того, что папа продал ему авторские права за эту смехотворную сумму. К тому времени папа был уже слишком стар, с трудом мог дойти до кресла, и его мало волновали такие пустяки как авторское право.
