— А почему, по‑твоему, они дали Нобелевскую премию именно мне?! — ответил Зингер. — Что они вообще могли понять в моих книгах?! Им просто понравилось, что в них действуют еврейские воры, проститутки и жулики, то есть евреи в них предстают такими же, как и все другие народы, и даже хуже. Такие евреи им нравятся куда больше, чем те, какие мы есть на самом деле, так как соответствуют их представлениям о евреях. Все остальное понять им просто не дано!
ИМЕНА УЛИЦ ПЕТАХ ТИКВЫ
(продолжение. Начало в № 4/2024 и сл.)
ИЦХАК БАШЕВИС ЗИНГЕР
Если от улицы с гордым названием Ацмаут двигаться по улице с романтическим названием Яфе Ноф, то повернув налево, можно выйти на улицу, носящую имя израильской художницы Анны Тихо. Эта улица, пересекая улицу, названную в честь израильской детской поэтессы Марии Ялан Штеклис, переходит в улицу — ИЦХАК БАШЕВИС ЗИНГЕР.
Исаак (Ицхок, Айзек) Башевис-Зингер родился в 1904 году в маленькой деревне Леончин под Варшавой.
Отец мальчика Пинхус Мендл Зингер был раввином хасидского толка. Его мать Башейва Зильберман также происходила из раввинской семьи. Старший брат — Исроэл-Иешуа Зингер — стал писателем, как и сестра — Хинда Эстер Крейтман (1891—1954). Башевис учился в традиционном хедере, а в 1920 году поступил в иешиву, однако бросил учёбу через несколько месяцев.
В 1923 году Зингер переезжает в Варшаву. Сначала он работает корректором в еврейском литературном журнале, который издаёт его брат Исроэл-Иешуа Зингер. В это время юноша открывает в себе интерес к философии, физиологии, психологии, а также естественным и оккультным наукам. Именно в этот период Зингер пробует писать прозу.
В 1925 году в журнале «Литерарише блетер» («Литературные листки»), где работает Зингер, появляется его первый рассказ «В старости». Произведение было напечатано под псевдонимом Це. После этого Зингер довольно регулярно пишет короткие рассказы. В 1933 году Зингер становится заместителем редактора литературного журнала «Глобус». В этом же журнале в 1934 году был частично опубликован его первый роман «Сатана в Горае». Полностью роман был издан в 1943 году.
В 1935 году Зингер переезжает в США. Его старший брат Исроэл-Иешуа устраивает его на работу в ежедневную еврейскую газету «Форвертс» («Вперёд»), где Исаак Зингер проработал 20 лет. Он писал новости, фельетоны, заметки и рассказы под псевдонимами Варшавский, Сегал и Башевис. Эмигрант из Польши Зингер становится американским писателем, пишущим на идише, и как американский писатель, он получил в 1978 году Нобелевскую премию по литературе. В беседе с сыном Замиром писатель как-то заметил, что шведы, как и большинство северных народов, являются… патологическими антисемитами.
— С чего ты это взял? — искренне удивился Замир.
— А почему, по‑твоему, они дали Нобелевскую премию именно мне?! — ответил Зингер. — Что они вообще могли понять в моих книгах?! Им просто понравилось, что в них действуют еврейские воры, проститутки и жулики, то есть евреи в них предстают такими же, как и все другие народы, и даже хуже. Такие евреи им нравятся куда больше, чем те, какие мы есть на самом деле, так как соответствуют их представлениям о евреях. Все остальное понять им просто не дано!
В 2017 году в Москве напечатали сборник мистических рассказов Зингера «Кукареку».
Рассказы опубликованы в переводе с идиша (переводчик Лев Беринский). Это важно, потому что часто Зингера переводили на русский с английского, но английский вариант был не идентичен тексту на идише. Зингер не включал в американские издания места, которые, как он считал, не в состоянии понять американский читатель. На английском он чуть переписывал свои вещи в расчете на восприятие англоязычных читателей — например, ослабляя иудейскую мистику своих историй. Два писателя, которых я недавно перечитывал, причисляли себя к мистическим авторам — Башевис Зингер и Михаил Булгаков. «Я — мистический писатель» — написал Булгаков в письме Сталину. Мистика по утверждению еврейского философа, историка религии и мистики Гершома Шолема связана обычно с определенной религиозной системой. «Существует не мистика вообще, а лишь определенная форма мистики — христианская, мусульманская, еврейская мистика и т. д.» У Булгакова христианская мистика переплетается с мистической жестокой реальностью диктаторского режима. У Зингера повествование наполнено мистическими событиями, присущими народному фольклору бедных еврейских местечек в довоенной Польше. В рассказах Зингера не существует четкой границы между материальным миром и потусторонними мирами, заселенными ангелами , демонами, душами умерших. Писатель Владимир Соколов (Парадоксы Владимира Соловьева №35 (331)) в статье о творчестве Зингера приводит высказывание писателя: «… когда я сажусь писать рассказ, я не говорю себе, что сейчас напишу еврейский рассказ. Но поскольку мне лучше всего известны евреи и я лучше всего пишу на идиш, персонажи моих рассказов всегда оказываются евреями и всегда говорят на идиш. С этими людьми я чувствую себя как дома. И все-таки я пишу о них не потому, что они говорят на идиш и родились евреями. Меня интересует то же, что интересует всех, — любовь, измена и разочарование…»
Нобелевскую Лекцию Зингер кончает словами:
«Идиш не сказал еще своего последнего слова. В нем есть сокровища, которые еще не открылись глазам мира. Он был языком мучеников и святых, мечтателей и каббалистов — богатым юмором и памятью, которые останутся с человечеством, быть может, навсегда. Говоря фигурально, идиш мудрый и скромный язык всех нас, идиома испуганного и не теряющего надежды Человечества».
В рассказе «Друг Кафки» есть такой парадоксальный диалог.
Автор утверждает, что роман не должен быть длиннее «Войны и мира». «Даже этот роман слишком длинный. Если бы Библия состояла из восемнадцати томов, она давно бы уже была забыта». Его собеседник возражает: «Талмуд состоит из 36 томов, и евреи его не забывают». На что получает резонный ответ:
«Евреи вообще помнят чрезмерно много. Это наша беда. Две тысячи лет как нас прогнали со Святой Земли, а мы теперь пытаемся туда возвратиться. Ну, не безумие ли это? Если бы наша литература отражала это безумие, она была бы великой литературой. Но наша литература сверхъестественно здравомысляща».
Исаак Башевис Зингер ушел из жизни в 1991 году. Он дожил до того времени, когда тысячи евреев из бывшего Советского союза переехали на Святую землю. Вот такие безумцы! Дело за соответствующей литературой, и не важно будет она на идише, иврите или русском.
Памятник установлен в городе Билгорай (Польша), где в 1920-е годы жил Зингер.
АВРААМ ШЛЁНСКИЙ
«Серебряный век был не только в русской поэзии. Параллельно ее расцвету в конце девятнадцатого века и сменившему его спаду по истечении ближайших четырех-пяти десятилетий, независимо от этого явления и, казалось бы, вне всякой связи с ним, вдруг начинается подъем в литературном творчестве на иврите. В начале двадцатого века в Палестине разговорный иврит не просто воссоздавался, но воссоздавался очень интенсивно, и не только в своей разговорной ипостаси. Одновременно с возрождением древнего языка молитв и его становлением в роли основного языка общения еврейского ишува и в качестве будущего государственного языка, появляется целая плеяда поэтов, которые сразу поднимают обновленный иврит на высокий уровень, делая его языком культуры и осмысления мира».
Представители этой плеяды поэтов:
Хаим Нахман (Хаим Иосифович) Бялик (1873 -1934),
Шаул Черниховский (1875 — 1943),
Авраам Шленский (1900 — 1973),
Натан Альтерман (1910-1970),
Лея Гольдберг (1911 — 1970),
Г. Лейвик (Лейвик Гальперн) (1888-1962),
Рахель (Блувштейн /Сэла/ Рахель, Рая) (1890— 1931).
Их именами названы улицы Петах-Тиквы.
Я попытаюсь рассказать о всех перечисленных поэтах. Начну с Шлёнского. О нем я узнал в 1992 году вскоре после репатриации в Израиль. Во время встречи родственников в аэропорту я познакомился с удивительным человеком. Эта удивительная встреча, вселяющая надежду на взаимопонимание, произошла на асфальтовой площадке перед терминалом «Бен-Гуриона». Поздний осенний вечер, скамейка перед входом в здание аэропорта. Жду рейса из Кишинева, встречаю родственников. Самолет опаздывает, прилетит ночью. Двое молодых людей бережно под руки подводят к скамейке и усаживают рядом со мной очень пожилого человека. К скамейке подходят дамы, еще один мужчина подвозит тележку с чемоданом и баулом. Идет оживленная беседа на иврите, улавливаю лишь отдельные слова. К моему удивлению компания прощается со старцем и удаляется. Он разворачивает «Джерузалем пост», однако читать невозможно, не хватает света. Старичок поворачивается в мою сторону. Некоторое время рассматривает мою газету.
— Каждый читает свое, вы на русском, я на английском — говорит он на хорошем русском.
— Вы свободно говорите по-русски, вы давно в Израиле? — задаю традиционный для поддержания беседы вопрос.
— С 1947 года. Я врач. У меня была клиника в Лондоне. Знаете, тогда было модно из Англии отправляться в Африку, помогать больным и обездоленным. Ну, а я продал клинику, приехал сюда, поселился в Негеве, лечил своих. Сейчас лечу в Лондон. Меня пригласили на конференцию.
— Вы летите один?
— Да, я заказал номер в гостинице. В аэропорту возьму такси. С этим нет проблем.
Затем он поинтересовался, кто я, и чем занимаюсь.
— А, вы физик, — оживился мой собеседник, — я, хотя и врач, но очень интересуюсь физикой, как это выразить по-русски, маленьких частиц. Я много читал, меня поразило, что частица и волна — одно и то же. И еще, я хотел бы обсудить с вами космологические проблемы, меня это очень увлекает. Расширяющаяся вселенная — это трудно понять.
…Что вас удивляет? Я думаю, каждый культурный человек должен знать то основное, что придумано учеными. Вот вы физик, но вы же наверняка знаете, кто открыл пенициллин. Конечно, вы знаете. Что? Склероз? Рановато, молодой человек. Роман Моруа? Да что-то было. Не мучайтесь, не сомневаюсь, что вы просто забыли, я только напомню — Александр Флеминг открыл пенициллин в 1928, а в 1945 получил Нобелевскую премию. Память у меня не такая хорошая, но я ее развил чтением стихов. До сих пор помню много стихов на русском. Помню всего Евгения Онегина. Я поинтересовался есть ли Евгений Онегин на иврите.
— «Евгений Онегин» на иврите? Конечно, в переводе Шленского он звучит великолепно:
Ма этъацев
эт ки тавоа,
Авив, авив!
хаэт-додим!
Эйзо ригша
носехет-лоа
Баа ад нефеш,
ад дамим!
и тут же продолжает по-русски:
Как грустно мне
твое явление,
Весна, весна!
Пора любви!
Какое томное
волненье
В моей душе,
в моей крови!
Так впервые я услышал о Аврааме Шленском.
Портрет Шленского знаменитой израильской художницы Ционы Таджер.
Авраам Шлёнский родился в украинском селе Крюково (под Кременчугом) 6 марта 1900 года. В 13 лет Шлёнский стал учеником знаменитой тель-авивской гимназии «Герцлия. В гимназической газете «Тал шахарит» («Утренняя роса») он опубликовал свои первые стихи. Первая мировая война застала его на пароходе по пути домой. Он ехал в Екатеринослав на каникулы, но из-за войны вынужден был остаться в городе и учиться в еврейской гимназии П. Кагана. Эта гимназия была эвакуирована в Екатеринослав из Вильно, обучение здесь шло на идиш и на русском языке, но ежедневно были и уроки иврита. Поэт писал о себе:
«Я родился — к счастью или к несчастью — в период, когда мои сугубо личные даты знаменовали также даты мировой истории. Появился на свет Божий в самом начале славного и проклятого ХХ века. Когда мне было 5 лет, и ребенок превратился в мальчугана, в России разразилась революция 1905 года, а вслед за нею начались еврейские погромы. Когда я, стоя на пороге отрочества, достиг духовного совершеннолетия-бар-мицвы, вспыхнула Первая мировая война. Когда мне исполнилось семнадцать лет, и подросток превратился в юношу, грянула революция 1917 года, сопровождавшаяся еще более страшными еврейскими погромами. В 21 год — в пору зрелости и возмужания — наступила самая главная для моего поколения дата: алия в Эрец Исраэль…».
В 1921 году А. Шлёнский возвратился в Эрец Исраэль. На время он, как и другие его товарищи по халуцианскому движению, забыл о литературе и поэзии; он был среди тех, кто прокладывал шоссе Афула-Нацрат, строил фундаменты зданий в Хайфе и Тель-Авиве, занимался лесопосадками. Дольше всего Шленский проработал в только что созданном кибуце Эйн-Харод в Изреэльской долине. Приведу цитату из замечательного очерка Шуламит Шалит «Абри + Дора = любовь» о романтической любви Шленского и поэтесы Доры Тейтельбом:
«В атмосфере, где царило нигилистическое отрицание культуры, литературы и искусства, а слово «интеллигент» звучало как бранное, писать стихи было нелегко. Но Шлёнский не мог не писать, тщательно скрывая этот «грех» от товарищей и даже от самых близких друзей, чтобы не стать в их глазах посмешищем. С 1922 года, продолжая работать строителем, но уже в Тель-Авиве, Шлёнский печатается постоянно.
Первая книжка. Вторая. Издание журналов. Одного за другим. Переводы. Редактура. Стихи и пьесы для детей. Шлёнский очень быстро стал центральной фигурой всего литературно-культурного процесса в строящемся государстве».
Авраам Шлёнский был не только поэтом. Славу — и вполне заслуженную! — ему принесли и его переводы на иврит. Список их охватывает почти всю русскую и европейскую классику: основные произведения А. Пушкина, все пьесы А. Чехова, «Ревизор» и «Женитьба» Н. Гоголя, пьесы А. Островского, произведения Л. Толстого, М. Горького, А. Блока, В. Брюсова, И .Бунина, О. Мандельштама. Переводил он и советских писателей — И. Бабеля, В. Бианки, В. Гроссмана, Б. Пастернака. С других языков — «Король Лир» и «Гамлет» В. Шекспира, «Кола Брюньон» Р. Роллана, «Тиль Уленшпигель» де Костера, стихи многих европейских поэтов. В год 200-летия со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина в Иерусалиме в 1999 году под редакцией Самуила Шварцбанда вышла прекрасная книга — «Евгений Онегин» на русском и на иврите в переводе Авраама Шлёнского.
Шленский с внучкой.
Скончался Авраам Шлёнский в Тель-Авиве 18 мая 1973 года.
В честь Шленского названы улицы в Тель-Авиве, Раанане, Герцлии, Квар-Сабе, Ришон Леционе. Есть небольшая, в виде буквы «ге», улица «Авраам Шленский» и в Петах-Тикве. Она отходит вправо (если идти от улицы Штампер) от улицы а-Макабим.
Дом в Тель-Авиве с памятной доской, в котором жил Шленский.
НАТАН АЛЬТЕРМАН
В конце улицы Эйн-Ганим, недалеко от её пересечения с сороковым шоссе, находится перекресток, от которого, если повернуть налево, начинается улица Альтерман, названная в честь поэта Натана Альтермана. От этой улицы в сторону шоссе Иерусалим отходят еще две улицы, названные в честь поэтов — Лея Гольдберг и Лейвик.
Натан Альтерман (1910-1970) родился в Варшаве.
Он с детства говорил на двух языках — иврите и идише. Во время Первой мировой войны семья Альтерманов переехала в Россию, и революция застала их в Москве. С этого времени русский язык на всю жизнь стал для Альтермана языком русской и мировой литературы. Революционные события заставили семью переехать в 1919 г. в Киев, а затем в Кишинёв, где Натан дебютировал стихами в гимназических публикациях.
В 1925 г. Альтерманы переезжают в Палестину, в город Тель-Авив, где Натан поступил в гимназию «Герцлия». После окончания учёбы Альтерман уехал во Францию изучать агрономию. Там он глубоко изучал мировую литературу.
Вернувшись в Палестину уже сложившимся поэтом, Альтерман вступил в группу поэтов-модернистов во главе с Авраамом Шлёнским, развивавшим в своем творчестве идеи русских и французских символистов.
В 1938 г. вышла первая книга стихов Альтермана «Звёзды вовне», сразу поставившая его в ряд ведущих ивритских поэтов XX века. Эту книгу в переводе Адольфа Гомана можно скачать в интернете. В приложении в книге дан очерк о творчестве Альтермана и биография поэта. Тут я не могу не отметить, что перевел стихи с иврита на русский представитель последней алии инженер –экономист по образованию, который начал заниматься переводами для быстрейшего изучения языка. Надо сказать, что Альтерман, по-видимому, один из самых переводимых израильских поэтов на русский язык. В «Иерусалимском журнале» №52, частности, можно найти подборку стихов и анализ творчества Альтермана израильского современного поэта Алекса Тарна. Тарн утверждает, что именно публицистическим колонкам в газетах «Давар» и «Гаарец» посвящённым актуальным событиям, а вовсе не монументальной «Поэмой казней египетских» и не великолепным поэтическим сборникам «Звезды вовне» и «Голубиный город» — Натан Альтерман обязан своим званием «национального поэта», коим до него величали лишь Хаима Нахмана Бялика.
В заключение привожу стихотворение Натана Альтермана 1943 года, с актуальной и для сегодняшнего дня моралью.
Архимедова точка
-
-
-
-
- Теория
-
-
-
Архимед как-то в ванне плескался, и в ней
Засиделся милейший старик и размяк,
Размышляя средь прочих абстрактных идей
Над штуковиной, имя которой — рычаг.
Волновались соседи, зверея, и стать
Торопились в затылок:
— Порядки какие!
Когда он, Архимед, хочет ванну принять,
Лишь единственный раз, в этой самой воде
Вес удельный у тел обнаружив,
Вышел раньше, и думалось нам — быть беде,
Когда крикнул он «эврика!», мимо нас пролетев,
Распорядок наш тоже нарушив.
Так шипели соседи, кто громче, кто тише,
А старик в это время из ванной вышел.
Выйдя, бросил: «Рычаг… Инструмент — ну и ну!
Исполины в нем дремлют,
Он мощный и спорый…
Этот мир вверх тормашками переверну,
Только дайте мне точку опоры!»
Услыхав этот клич, все домашние — в смех:
— Ишь ты, прыткий какой…
А ведь старенький… Странно…
Ну, конечно, такое не выдумать грех,
Целый день полоскаясь в ванне!..
… И с тех пор отшумели года и теории,
Но тот радостный клич старика
Все жужжит и жужжит в оба уха истории,
И как дятел, долбит неустанно века.
И герой не один зарывался:
— Все ясно!
Мне взметнуть этот мир иль в могилу сойти! –
Находил рычаги, но трудился напрасно,
Так как точку опоры не мог он найти.
2. Практики
Ночью в Мюнхене
В грязной пивной с рукомойником.
Собралась стая разбойников
И сидела, пивцо попивая спокойненько.
А к утру куцеусый разбойник встал
И сказал хромоногому другу: — К действию!
Наш рычаг установлен,
Гляди — красота.
Ну а точка опоры в нем — точка еврейская!..
И пошло, завертелось — и в глаз, и в бровь…
Зубоскалы под флагами перли, рыча…
И еврейская кровь была первая кровь,
Оросившая этот рычаг…
А земля демократов терпеньем сильна:
— Не волнуйтесь, державы и страны,
Это частный рычаг, и лишь точка одна
Истекает кровью из раны.
И, наглея, смелел куцеусый бандит,
И кудахтала громче хромоногая квочка.
И не поняла те, кто давал им кредит,
Что еврейская точка, несясь впереди,
Это есть Архимедова точка.
Размахнувшись,
Рубила рука рычага —
И чернели пейзажи от орд врага…
Чехи, помните, были вначале,
А за ними Варшава — смятенье и смерть…
И заплакали дети, и матери замолчали.
Демократы без толка метались, дрожали,
И рыдал в темноте седой Архимед…
Вдруг –
Никто не успел осмыслить явления –
Началось
Светопреставление…
3. Мораль
Начинается это всегда от замешательства,
С мелочей и с политики невмешательства;
С безграмотности очень парламентарной
В законах физики элементарной
С блюдолизов, ханжей и идейных зевак.
И с незнания, что же такое рычаг;
Начинается это с людишек, которым
Расплатиться придется за кровь и за горе;
Начинается это…
Но, если угодно,
Это все не закончилось даже сегодня!..
Это стихотворение перевел с иврита поэт Александр Пэнн (1906-1972), почти полный современник Альтермана. Пэнн воспринял поэтику школы Шлёнского — Альтермана и достиг высокого уровня виртуозности стиха. Кстати, в Петах-Тикве есть и улица, названная в честь Александра Пэнна.
АЛЕКСАНДР ПЭНН
Словно местный Маяковский, ходил по улицам Тель-Авива поэт Александр Пэнн. Он блестяще перевел знаменитого советского поэта и даже издал книгу его избранных стихов…
Амос ОЗ, Опаленные Россией
Поэт Александр Пэнн родился в 1906 году. Существует легенда о деде, шведе полярнике у которого он жил в детстве в Якутиии. Подробные сведения о жизни и анализ творчества Пэнна можно найти в очерке Шуламит Шалит «Не быть? — Не может быть!» (Альманах «Еврейская старина», №1(88), 2016)
С 1920 года семь лет года Пэнн жил в Москве, учился в Государственном институте слова, познакомился с Есениным и Маяковским. Последний оказал на него сильное влияние. Любовь к Маяковскому он сохранил на всю жизнь.
«Я уважал эту силу, эту мощь, то новое, что он внес в поэзию». Влюбившись раз и навсегда в Маяковского, называл его «борцом, учителем и главпоэтом»,
В 1927 г. Пэнн уехал в Эрец-Исраэль. Из очерка Шуламит Шалит: «Работал на апельсиновых плантациях, на строительстве домов, был сторожем. Будучи охранником зеленых насаждений, скакал на коне, строил, собирал цитрусовые, работал тренером по боксу… Оказавшись в Реховоте, познакомился с интересным человеком — Моше Смилянским. Кроме того, что тот был общественным деятелем, известным писателем и публицистом, являлся он и хозяином обширных плантаций с апельсиновыми рощами и виноградниками. Видимо, и Смилянский симпатизировал недавно прибывшему из России поэту и своему трудолюбивому работнику, потому что однажды пригласил его к себе на ужин в пятницу вечером, чтобы познакомить с человеком, которого Пэнн узнал по фотографиям… Да, это был знаменитый поэт Хаим-Нахман Бялик. Определенно известно, что вскоре по пятницам, после тяжелой рабочей недели, Пэнн пешком отправлялся из Реховота в Тель-Авив в дом Бялика на улицу имени Бялика, где проводил и субботу, хотя известно было, что гостей принимают в доме только по понедельникам и четвергам. Но заниматься ивритом с самим Бяликом?! Именно так — Пэнн сиживал с ним часами (говорил, что по шесть часов подряд!) каждую неделю и учил, учил и учил иврит, Танах, Талмуд… И как же тонко стал чувствовать язык!» «Я почувствовал себя «внутри иврита», как дома…» — скажет Пэнн.
Поощряемый А. Шлёнским, Пэнн начал писать на иврите. Его первые стихи в Эрец-Исраэль были напечатаны в 1929 г. (литературный журнал «Ктувим»). Это был, видимо, первый случай выступления поэта, изучившего иврит в зрелом возрасте, уже после прибытия в страну.
Пэнна называют ивритским Маяковским. В 1950 году выходит сборник избранных стихов Маяковского в переводе на иврит Александра Пэнна. Особенно виртуозным считается перевод Пэнном стихотворения «Хорошее отношение к лошадям».
Знаменательно, что в 1959 году поэт написал на иврите и сам же перевел на русский язык стихотворение:
НА ПЛОЩАДИ МАЯКОВСКОГО, У ПАМЯТНИКА
Ни славы груз, ни многопудье
бронзы
Сдержать не в силах звоном
бьющий шаг.
Через хребты веков
на все вопросы
Потомков любопытных
не спеша
Ты отвечаешь, распахнув
пиджак.
***
Я подхожу, поэт из Израиля,
Тебя переводивший на иврит.
В моей стране, ломая слов
преграды,
Вгоняя в пот жрецов елейных
рифм,
Я нес тебя с собой на все
эстрады,
Твоим стихом толпу их
покорив.
Да, это ты!
Слова скупые эти —
В них столько необъятной
широты:
Борцом, учителем и
главпоэтом
Ты предстаешь вот в этом
«это Ты»!
Себя до строчки крохотной
обшарив,
За Мир борясь или вступая в
бой,
Поэзия всего земного шара
Становится во фронт перед
тобой!
Москва, июнь 1959
Перевод автора
Именно в 1959 году во время хрущевской оттепели возникла традиция чтений стихов у памятника Владимиру Маяковскому на площади Маяковского в Москве. Я тогда жил недалеко от этой площади, был студентом первого курса и часто слушал как молодые поэты читают стихи свои и Маяковского.
Пэнн получил титул ивритского Маяковского не только за то, что переводил стихи и поэмы Маяковского на иврит, он также как и Маяковский яростно откликался на мировую несправедливость. Одно время Пэнн состоял в коммунистической партии Израиля, за что подвергался обструкции братьев по поэтическому цеху. В 1967 году после Шестидневной войны он вышел из партии.
Как и у Маяковского у Пэнна много замечательных лирических произведений. Чтобы убедиться в этом достаточно ознакомиться с имеющимися в интернете сборниками его стихов, большую часть которых он сам и перевел на русский язык. Его напевные, стихи — «Хаву левеним» — «Подайте кирпичи», «Адама адмати» — «Земля моя, земля», «Шир ха-шиккор» — «Песня пьяницы» — и другие стали песнями и после многолетнего замалчивания официально приобрели автора. Любовные стихотворения Пэнна — поэма «Михтав эл ишша» — «Письмо к женщине»; стихотворения «Романс», «Виддуй» — «Исповедь» — продолжают и сегодня пользоваться популярностью.
Пэнн, обладал неотразимым обаянием. Высокий, широкий в плечах, он пользовался успехом у женщин и, когда он страстно влюбился в актрису Хану Ровину, звезду театра «Габима», она не смогла устоять перед его ухаживанием.
О непростых отношениях великой актрисы и поэта поставлен художественный фильм «Было или не было», где Ровину сыграла Евгения Додина. Титул «Лучшая актриса Израиля» в 2007 году за роль Ханы Ровиной в спектакле Камерного театра «Было или не было» получила актриса Елена Ералова.
Умер Александр Пэнн в 1972 году. Он болел диабетом, и ему ампутировали обе ноги. Хана и Рахель, ставшая женой Пэна после его разрыва с Ровиной, вместе стояли у могилы их возлюбленного. Женщины, ставшие несчастными из-за одного мужчины, подружились и общались после его смерти.
В честь Александра Пэнна одна из улиц Петах-Тиквы в микрорайоне Неве Оз названа его именем.
(продолжение следует)
