Городской дворец культуры,
Где бездельник славит труд,
Пофигист кичится целью,
А трудящиеся ржут
Над эстрадной похабелью.
[Дебют]Марк Вейцман
ПОД ЗНАКОМ ТЕЛЬЦА
***
Вот моя деревня —
В смысле городок.
Вот мои прозренья
В verse-точка-doc.
Вот моя заначка —
Пачка табака.
Вот моя собачка
В качестве сурка.
Вот из Забугорья
Прибыл в Бейт-Шеан
Славный стихотворец
Суриков Иван.
Вот он ест гречаник
С рыбным пирогом.
Вот поет, печальник,
«Степь да степь кругом»,
И ему, похоже,
Вторит Цви Ханок,
Что, по слухам, тоже
Очень одинок.
И увозит Далья
В свой Иерухам
Чувство состраданья
К русским ямщикам.
***
Широка страна твоя, моя же
Столь катастрофически узка,
Что ее кузнечик на форсаже
Пересечь способен в три скачка.
Ей большие страны-ветераны
Дружно компостируют мозги,
А обочь границ, как тараканы,
Шастают корыстные враги.
— Да, невелика, — твердят, а всё же,
Кажется, не столь уж и мала,
Чтобы, как шагреневая кожа,
Сжаться в нашу пользу не могла.
— Ах, какая славна идея! —
Радуются Осло и Москва.
— Фиг вам! — отвечает Иудея.
— Хрен вам! — обещает Арава.
— Ишь, чего мерзавцы, захотели! —
Думают пустынный каракал,
Рыщущие в травах свиристели,
Козы, возлежащие меж скал.
Нынче даже знаки зодиака,
вроде бы нейтральны не вполне,
с теменью сражаются, однако —
всё-таки на нашей стороне!
***
С младых ногтей жалею Греку,
Провинциального Кусто,
Который ехал через реку,
Но не учёл, бедняга, что,
Куда попало сунув руку
С условным именем «река»,
Всегда какую-нибудь суку
Введёшь в соблазн наверняка.
Потом пришёл однажды к мысли,
Что, дикой кличке вопреки,
Хоть и не родственники мы с ним,
То уж, конечно, земляки,
Потомки сирых и убогих,
Переходивших Лету вброд, —
И невзлюбил членистоногих
Различных рангов и пород.
Хотя без них парнишка бравый,
По фазе сдвинутый слегка,
Не удостоился бы права
Войти в анналы на века,
А некий бард, увы, безвестный,
Не сочинил бы свой катрен,
Могущий стать противовесом
В челне судьбы, дающем крен.
***
Снега медленный поток
Раздвигая, как гардины,
Обретает городок
Благородные седины.
Молодые тополя
Средь домов молочно-белых
Выплетают кренделя
Из ветвей окоченелых.
И прожектор, как поэт
Из вечерней корректуры,
Достаёт приоритет —
Городской дворец культуры,
Где бездельник славит труд,
Пофигист кичится целью,
А трудящиеся ржут
Над эстрадной похабелью.
***
Боевые эскадроны
Приамурских партизан
Потребляли макароны
И мантуйский пармезан.
А матросы разбитные
И бедовые бойцы —
Уминали отбивные
И оладьи из мацы.
А по праздникам десятый
Наш десантный батальон
Дегустировал бататы
И классический бульон.
Не зашоренная клика,
Не «Устав ВКПБ»,
А «Поваренная книга»
Укрепляла нас в борьбе.
Не смурной и лысый пидор,
Не усатый парвеню —
А простой, но верный выбор
Оптимального меню!
***
Это есть мой последний решительный бой,
Ибо впредь, по прогнозам волхвов,
Не смогу я давить на крючок спусковой
И командовать взводом стихов.
То темнеет в глазах, то немеет рука,
Раз не вовремя меч обнажил.
И порою бывает — пальнёшь в чужака,
А глядишь — своего уложил.
Вот и думаешь — жизнь свою, что ли, отдать,
Навалившись на вражеский дот,
Иль попариться в баньке и малость поддать,
Как советует грек Геродот.
Да и как-то не в кайф стало спорить с судьбой
В круговерти бесплодных атак…
Это есть мой последний решительный бой!
— Предпоследний? Ну, может, и так.
СИОНИСТОЧКА
Сионисточка в немилость
Впасть рискуя Главному,
К шовинистику прибилась
Великодержавному.
И теперь, по мненью разных
Праздных ненавистников,
Нарожает буржуазных
Националистиков.
***
ПОД ЗНАКОМ ТЕЛЬЦА*
К Земле навеки припаркован,
Я, разумеется, не с теми,
Кто игнорирует законы
Геоцентрической системы.
Когда, от ярости шалея,
Они иное утверждают,
Я говорю, что Галилея
Труды меня не убеждают.
Я ей счетов не предъявляю,
Я с ней делю свои надежды.
Официально заявляю:
«Она не вертится, невежды!»
*Телец — земной знак
ПАСТУШКА
Лишь сцену возвращения героя
Решусь отрепетировать в тиши,
Её не на сверхчувственности строя,
А радостном свечении души,
Врывется дежурная Елена,
Столь пламенно желая «посидеть»,
Что вскорости пастушка с гобелена
На нас остерегается глядеть.
Какая напряжённая неделя!
Вот в номер, зарумянившись слегка,
Является буфетчица Анеля
С лимоном и бутылкой коньяка.
И лик её сияет, как Селена,
И бантик — на животике крутом.
И, кажется, пастушка с гобелена
Достать её пытается кнутом.
Какие интенсивные гастроли!
Опасные — как сказано не мной.
Зациклишься на выигрышной роли —
И сдуешься, как шарик надувной.
Какая неудобная подушка!
Промаявшись до утренней зари,
Внезапно замечаешь, что пастушка
Твой номер запирает изнутри!
КАРАНТИН
На всё забив категорически,
С самим собой наедине
Определяю эмпирически
Наличье Истины в вине.
Не убеждаю громогласного
В том, что негоже быть скотом,
Не побеждаю несогласного
Без крайней надобности в том.
Как славно с миною небрежною
Себе, родному потакать,
Тяни-Толкаем быть по-прежнему,
Но не тянуть и не толкать.
Какою радостью наполнено
Всё то, что дышит и поёт,
Хотя — не Пушкин, и не Болдино,
И не старушка, и не пьёт!
***
Жди, мой друг, — и я вернусь,
Если вдруг не фраернусь,
Не напьюсь воды сухой,
Не наткнусь на столб башкой.
Шей и штопай, жарь и шкварь,
Фильмы Германа пиарь
И как средство от тоски
Вспоминай мои стихи.
Кредиторы допекут —
Вот тебе ременный кнут,
Ухажёры досадят —
Вот тебе крысиный яд.
Всё равно когда-нибудь
Я пущусь в обратный путь
И вскочу на твой порог,
И вскричу: «Не выдал Бог
И свинья не сожрала,
Потому что ты ждала!»
***
Эй, серафим, ну ты даёшь!
Прикинь — зачем мне это жало?!
Ведь я не царь Ахашверош,
Кому бы жалить надлежало!
На что мне «угль»? Ведь я не печь,
В которой жарятся попкорны!
Сердца людей глаголом жечь?
Так ведь они ж огнеупорны!
От награждения ярмом
Ветхозаветного Пророка
Недолго тронуться умом
Или скопытиться до срока.
Мне показной претит кураж
И ухищренья суесловья.
Братан! Спиши меня в тираж
По состоянию здоровья!
ПОДБОРОЧКА
Вот кто-то с горочки спустился,
А кто-то влез на самый верх,
А я подборочкой прельстился,
А ты подборочку отверг.
Она, как лодочка-моторка
В плену речного камыша,
Её освоила подкорка,
Её присвоила душа.
Она в структуре биосферы
Взаимодействует со мной
И утверждает чувство меры
Любой метафорой сквозной.
Её создатель, к сожаленью,
Уже отбегал по горам,
Не просвещает насселенье,
Не развлекает Инстаграм.
Да и не знает, вероятно,
Что двадцатьпервого числа
В одном журнальчике заштатом
Его подборочка пошла.
ТОПО
Девчонку в детстве я любил
С проспекта Торквемады.
Я помню вкус её белил
И цвет её помады.
Вела дорога к алтарю,
Но мне не подфартило:
Она ушла к золотарю
С бульвара Чикатило.
Тогда я продал дом и сад,
И дачу дяди Сени
И перебрался в Гитлерград
На улицу Скорцени,
Где и теперь, едва живой,
Завися от погоды,
Живу с Пол Потовой вдовой
На улице Ягоды.
ИНЦЕСТ
Мой шурин, сотрудник «Стройбанка»,
Любил на досуге поддать,
А Жанка, его содержанка, —
На картах о нём погадать.
И те ей сболтнули некстати
О том, что, вернее всего,
Она родилась в результате
Внебрачной интрижки его.
Когда же под сердцем у Жанки
Дитя шевельнуло ногой,
Она, не слезая с лежанки,
Сказала: «Окей, дорогой!
Судьба, скомпенсировав дулю,
Не зря повредила кондом:
Ты будешь отца и дедулю
Иметь во флаконе одном!»…
Шатались режимы и троны,
Крепчал социальный протест.
Коалы, клещи и вороны
Сознательно шли на инцест.
Мой шурин с улыбкою кроткой
Лежал, отвернувшись к стене.
И мухи — племянник и тётка —
Ползли у него по спине.
***
Шаганэ ты моя, Шаганэ,
Оттого, что я с юга, пожалуй,
Мне тебя позабыть не мешало б,
А тебе позабыть обо мне.
Вот гляжу на твою паранджу:
Что под нею — не смертницы ль пояс?
И дрожу, похвалы удостоясь, —
Не от страсти — от страха дрожу.
Мне теперь умирать не с руки,
Сумасшедшей любви не изведав.
Разве я, чёрт возьми, Грибоедов —
Чтоб разорванным быть на куски?!
На востоке полнеба в огне.
Не взорвался ль реактор в Бушире?
Не мочи меня — ладно? — в сортире,
Шаганэ ты моя, Шаганэ…
ВАКЦИНА
Говорят, что некий шмок
После казни Синуара
Своевременно не смог
Добежать до писсуара,
Ну а ум синьоры ZET
Так в тот день зашёл за разум,
Что она, вбежав в клозет,
Разминулась с унитазом.
Но сотрудника БАПОР
В то же время этот случай
Побудил избыть запор
И избавил от падучей.
Ведь незря же сгоряча
Проболтался Ибн Сина,
Что погибель палача
Обалденная вакцина!
***
А под утро вспоминается некстати,
Как мы с Катей поддавали в Халифате
И едали, не заботясь о халяли,
И до Лувра вдоль по Риволи хиляли,
Били стёкла вместе с мирным населеньем,
Озабоченным всемирным потепленьем,
И она меня в отеле «Франсуаза»
Постоянно отвлекала от намаза.
У мечети Богоматери, бывало,
«Спецэтап» и «Гоп со смыком» напевала,
А в полпредство Пакистанского Пенджаба
Святотатственно являлась без хиджаба.
Там её и повязали, молодуху.
С той поры о ней ни слуху и ни духу.
То ли пуля ей досталась, то ли плаха…
«Эпитафии» листаю Каллимаха…
