ЗАМЕТКИ ПО ЕВРЕЙСКОЙ ИСТОРИИ

Я хотел бы также отметить, что в России ситуация была несколько менее сложной, чем в Украине, где национальная политика проводилась ревнителями этнической чистоты с особым рвением и вдохновением.

[Дебют] Виктор (Бруклайн)

НЕСКОЛЬКО ПРЯМЫХ СТОЛКНОВЕНИЙ С АНТИСЕМИТИЗМОМ У МЕНЯ И МОЕЙ ЖЕНЫ В СССР

…Я не молод, и, ежедневно выстаивая в 47-м году по многу часов с матерью в хлебных очередях, я, пятилетний, то и дело слышал, кто именно повинен в претерпеваемых народом трудностях и лишениях, а, играя подле беседующих у наших ворот бабушек, я узнал от старушки Дёминой, что мой отец — пришедший с фронта на костылях инвалид первой группы — по ночам отбрасывает костыли и весело пляшет.

С бытовым, уличным и трамвайным антисемитизмом я сталкивался то и дело, а вот в школе его не наблюдалось, и мои одноклассники дружили и дрались, не задумываясь о том, у кого какая национальность.

Поскольку я постоянно принимал участие в бесконечных районных, городских и областных олимпиадах художественной самодеятельности, меня пригласили в райком комсомола, где мне, девятикласснику, и Толику Грязеву, парню из моей школы на класс старше, поручили организовать клуб старшеклассников. Мы с энтузиазмом взялись за дело, устраивали районные школьные вечера, проводили какие-то олимпиады и т.п. Когда в августе я встретил на улице Толика, он радостно мне сообщил, что, плохо сдав вступительные экзамены в институт, пошёл на приём к пересевшей к тому времени из райкомовского в обкомовское кресло Вале-инструкторше — и та тут же ему спроворила обкомовскую характеристику-рекомендацию, после чего он был незамедлительно принят в институт.

Через год я кончил школу, и, узнав из разговоров знакомых, что мне будет поступить в институт ох как не просто, отправился к вышеупомянутой Вале за такой же характеристикой и был потрясён, что Валя без долгих слов мне отказала. Когда я растерянно её спросил, почему Толику она дала рекомендацию, а мне не хочет, Валя мне ответила (буквально), что Толик — это одно, а я — другое.

Девять ребят из нашего класса (восемь евреев и один украинец, наш товарищ Боря Лынюк) решили подать документы в один и тот же институт. Первым экзаменом было сочинение. В тот год было введено следующее новшество: на сочинении указывался код абитуриента, а не его фамилия, Я получил по сочинению пятёрку и отчётливо помню, как мне было неловко перед товарищами, получившими более низкие оценки. Следующим экзаменом была физика. На этом экзамене Боря Лынюк получил четвёрку, а я и остальные семь евреев получили двойки; при этом, прощаясь с Адиком Янкелевичем, последним пацаном из нашей группы, который рос вместе со старшим братом без погибшего на фронте отца, экзаменатор радостно ему сообщил: «Очень хорошо, Янкелевич, двойка!». Забегая вперед, хочу сказать, что все ребята, провалившие этот экзамен, кроме одного, рано или поздно получили высшее образование — кто пошёл работать и поступил на заочное или вечернее отделение, кто уехал в дальние края. Я же по причине тяжёлого заболевания, с которым маюсь всю жизнь, не мог уехать учиться туда, где евреям было легче получить высшее образование, и через год попытался поступить в университет.

Как житель крупного города я был, конечно, подготовлен намного лучше, чем поступавшие вместе со мной сельские ребята. По «анонимному» сочинению я опять получил пятёрку, а на последующих устных экзаменах тройки (в каждом случае меня экзаменовали не более минуты) и не был принят в университет.

Как я через много лет узнал, мой отец понял, что дело плохо и надо что-то предпринять. В скором времени он познакомился с начальником университетских мастерских, который был вхож к ректору и который сообщил моему отцу, что ректору нужно сунуть тысячу рублей (огромная сумма по тем временам) — и дело будет в шляпе. И вот однажды, когда я в начале ноября пришёл с работы домой, отец мне сообщил, что я принят на заочное отделение и должен явиться на приём к ректору. Я никак не мог взять в толк, как я могу быть принят в вуз в середине учебного года, но мой отец был немногословен. Прождав несколько часов в приёмной, я был введен секретарём в кабинет ректора, который, рассеянно взглянув на меня, сказал мне: «Йды вчысь» и махнул рукой, давая понять, что аудиенция закончена.

Я проучился на заочном отделении полтора месяца, сдал зимнюю сессию на все пятёрки и был переведен на стационар, где автоматически стал получать повышенную стипендию.

Идиллия продолжалась до лета следующего года, когда, сдав в летнюю сессию четыре экзамена на пятёрки, я пришел сдавать зачёт по гражданской обороне. Этот зачёт состоял из трёх «подзачётов»; я не помню, какие были первые два подзачёта, которые я сдал без малейших затруднений, но третьим подзачётом было наложение повязки на рану. Его принимал университетский врач Глущенко. Я пытался сдать ему этот подзачёт много раз, но мне это так и не удалось. В результате я остался без крайне для меня тогда важной стипендии и вынужден был перейти на заочное отделение, чтобы иметь возможность зарабатывать на жизнь.

И что же, в конечном счёте высшее образование я получил и даже — уж простите за хвастовство — стал одним из лучших в городе специалистов в своей области, но вот какое-то неприятное послевкусие у меня почему-то осталось. Вот, собственно, и всё, что мне хотелось рассказать. Спасибо за внимание!

******

Давняя запись на одном форуме:

Уважаемый господин …! Я после недавних событий было зарёкся писать на вечнозелёную тему, но поскольку не только вы, но и другие люди, не запятнанные принадлежностью к масонству, ставили под сомнение правдивость или обоснованность заявлений о трудностях, которые приходилось испытывать евреям при поступлении в вуз и на работу и т.п., а тут еще я прочёл совершенно фашистскую фразу: «Z прав (и я целиком присоединяюсь к его мнению) — не было в стране государственного антисемитизма, антинемчизма, антитатаризма. Были лишь превентивные государственные меры, направленные на то, чтобы сохранить государственную целостность и обороноспособность», я поэтому вынужден кое-что для Вас пояснить.

Прежде всего, существование неофициальных норм являлось общепризнанным фактом. Среди ваших товарищей по учёбе были евреи, и этого для вас было достаточно для того, чтобы прийти к выводу об отсутствии государственного антисемитизма (если Вы вообще тогда об этом задумывались). Я хотел бы также отметить, что в России ситуация была несколько менее сложной, чем в Украине, где национальная политика проводилась ревнителями этнической чистоты с особым рвением и вдохновением.

Я хотел бы привести в качестве примера несколько эпизодов из жизни близлежащего товарища в лице моей жены. Итак, представьте себе, что вы, читатель, жили в Украине, являетесь, извините за выражение, евреем и, обучаясь в одиннадцатилетке (в то время на несколько лет было введено одиннадцатилетнее образование), получили, как и моя жена, десять похвальных грамот, все пятёрки за все четверти последнего года и пятёрки на всех выпускных экзаменах.

И вот в конце года, когда директор вашей школы поняла, что впредь вы не будете получать для школы грамоты на городских и областных олимпиадах по физике, химии и математике, она решила применить санкции. На педсовете она заявила, что ваше поведение было хорошим, но не отличным, и поэтому вы не можете претендовать на медаль. К чести учителей они отказались снизить вам оценку по поведению, объяснив директору, что четвёртка по поведению в аттестате зрелости равносильна волчьему билету. В последнюю секунду в школу вернулась долго болевшая учительница физкультуры, и директор ее сломала, вынудив эту учителку поставить вам четвёртку по физкультуре.

Однако загвоздка состояла в том, что при одной четвёртке положено давать серебряную медаль, чего директор школы решительно не хотела делать. На финальном педсовете произошёл грандиозный скандал, группа учителей с двадцати-тридцатилетним стажем пошла по областным инстанциям, которые решили этот скандал притушить, и в конечном счете на выпускном вечере директор школы, приторно улыбаясь, вручила вам серебряную медаль. Что бы вы в тот момент испытывали — горечь, стыд, чувство унижения? Ведь вам, в сущности, ещё ребёнку, нанесли незаслуженное оскорбление не на улице и не в трамвае (к этому Вам с детства пришлось привыкнуть), а в родной и любимой школе.

Итак, вы с серебряной медалью, как и моя жена, отправились поступать в МГУ, получили законную двойку (не могу судить, насколько справедливой была эта оценка; знающие люди, правда, говорили, что, если уж поступать в Москве, то в МФТИ или МИФИ, а в МГУ — это дохлый номер), вернулись в родной город и подали документы на физфак местного университета. В том году были на время аннулированы военные кафедры (может быть, вы припоминаете эту чехарду), и мальчики не шли в вузы. В общем, вы как обладатель серебряной медали сдали один экзамен, получили пятёрку и были приняты на физфак.

Прошло пять лет, в течение которых вам, как и моей жене, не пришлось сталкиваться ни с чем эдаким. И вот сданы выпускные экзамены, защищён диплом, и вы окончили университет первым на потоке. В ходе торжественной церемонии вам вручают почётную грамоту за достижения в учёбе, а ребятам, занявшим второе, третье и четвёртое места, выдают направления в аспирантуру. Интересно, какие чувства вы при этом испытываете? Вам уже 23 года, вы уже что-то смыслите, и вот чем вас встречает взрослая жизнь! Неприятно, не правда ли?

В областном городе физику не так-то легко найти работу, и вы какое-то время ходите без оной. К этому моменту директором существовавшего при университете Института физики стал известный физик Аба Ефимович Глауберман, автор учебника, по которому занималось несколько поколений советских физиков (вы могли видеть младенца Абу на одесской Потёмкинской лестнице в фильме «Броненосец Потёмкин» Сергея Эйзенштейна.) И вот Аба Ефимович выбил для Института должность младшего научного сотрудника с окладом шестьдесят рублей и решил взять на работу подходящего выпускника. Ознакомившись с делами выпускников, он выбрал вас и предложил вам подать заявление о приёме на работу, что Вы незамедлительно и сделали. С этим заявлением он отправился в ректорат, где ему дали понять, что об этом не может быть и речи. Тогда этот профессор физики здорово разозлился и счёл для себя делом чести одержать победу. Он проносил Ваше заявление в портфеле несколько месяцев, в течение которых он выпрашивал и выругивал необходимые подписи. И он победил: вас приняли на работу! Что вы в тот момент испытывали? Только ли радость? Ведь вас, скорее всего, обуревали более сложные чувства, не так ли?

И знаете что: прошли годы, вы, как и моя жена, защитили диссертацию, стали старшим научным сотрудником университета, с наслаждением работали, и любой порядочный, но не очень осведомлённый человек мог бы, узнав вашу биографию, прийти в недоумение и спросить, на что, собственно говоря, эти евреи жалуются: захотели получить высшее образование — пожалуйста, взбрыкнуло им получить работу в университете — милости просим, пожелали защитить диссертацию — no problem. Однако, как видите, не так-то просто обстояло дело в нашем с вами королевстве… А вообще-то я настоятельно советовал бы вам прочитать превосходную книгу Александра Мелихова — учёного-математика и известного писателя — «Исповедь еврея» (http://flibusta.is/b/134417/read). В его книге вы с лихвой и в куда более талантливой форме получите ответы на все вопросы, имеющие отношение к этой злополучной теме. Вот, собственно, и всё.