Мне пришла простая идея. Я, как и многие другие родители, записывал интересные или просто забавные моменты и эпизоды из жизни моих детей, а потом уже и внуков. Эдакий «родительский дневник». Вспоминать родительские будни чертовски приятно; это как путевые заметки, куда мы, в основном для себя, заносим самые интересные впечатления от путешествия, которое, в данном случае, называется «отцовство».

Яков Наерман

НАШ РУГЛИШ, ИЛИ КАК СОХРАНИТЬ РУССКИЙ ЯЗЫК В ЭМИГРАЦИИ

А русский ты выучи только затем, чтоб им разговаривать с нами…
(почти Маяковский)

1. Вместо введения

Нас часто спрашивают, как нам удалось не только научить наших детей, приехавших в Штаты в младенчестве или родившихся здесь, русскому языку, но и привить желание говорить по-русски даже после 35 лет эмиграции. Спрашивают не только американские знакомые, но и израильские друзья. И уж совсем неожиданным был интерес наших здешних выходцев из Мексики. У них, казалось бы, опыта куда больше, и в их семьях родился «гибридный» язык, уникальное смешение английского и испанского, которое получило название Spanglish («Спэнглиш»). В 2004 году даже вышел очень неплохой фильм с таким названием, с Адамом Сандлером в главной роли. По аналогии коктейль русско-английского назвали «Руглиш», хоть этот термин и не столь популярен.

Так вот, с этой задачей мы справились и наши дети, все четверо, свободно говорят по-русски. Но самое большое наше достижение – это то, что они сами ХОТЯТ сохранить русский язык.

Сегодня они, а не мы, останавливают наше общение на английском и просят переходить на русский («если не с тобой, то с кем?»). А уж когда дочка с мужем-американцем заявили, что берут русскоговорящую няню, чтобы маленький внук Миша говорил по-русски, я и вовсе возгордился.

Так как нам это действительно удалось? Проще всего (и, наверное, честнее всего) было бы ответить словом из известного анекдота: ПО-ВЕЗ-ЛО! Но поскольку так нам «повезло» не с одним, а со всеми четырьмя, то, возможно, что-то мы делали правильно. Но не Песталоцци я, и не Жан-Жак Руссо! И выйти на сцену, поклониться переполненному залу жаждущих родителей, поправить очки, прокашляться и хорошо поставленным лекторским голосом диктовать скучные пункты теории и практики сохранения родного языка у детей мне вряд ли удастся: я их и сам не знаю. А потом, то, что работало хорошо с одними детьми, пробуксовывало с другими.

Мне пришла простая идея. Я, как и многие другие родители, записывал интересные или просто забавные моменты и эпизоды из жизни моих детей, а потом уже и внуков. Эдакий «родительский дневник». Вспоминать родительские будни чертовски приятно; это как путевые заметки, куда мы, в основном для себя, заносим самые интересные впечатления от путешествия, которое, в данном случае, называется «отцовство».

Некоторые из них, которые, на мой взгляд, имели отношение к формированию отношения к русскому языку и его сохранению, я попробую рассказать здесь. Эпизоды и зарисовки эти изложены без какой-либо последовательности или сюжета. Я старался быть, по возможности, не слишком скучно-занудным. Сработает ли что-то из этого на ваших детях или внуках — не знаю. Но если читать эти записки вам будет хоть немного интересно или приятно, моя цель будет достигнута.

2. Мини-Интервью

Совсем недавно, уже в 2024 году, я провёл со своими детьми мини-интервью. Вопрос я задавал всего один: «Ты часто говоришь, что знания русского языка для тебя важны. Почему?»

Вот выдержки из их ответов:

Алон (36 лет − программист):
«Прежде всего я мог общаться с бабушками и дедушками и людьми, с которыми иначе общаться не смог бы. В университете, когда я боролся за каждый балл, русский Language Elective позволил получить лёгкую «А». А сейчас, при общении с незнакомыми людьми, как только я слышу знакомый акцент или даже вижу русское имя, я сразу спрашиваю:

• Говоришь по-русски?
  И после этого общение идёт намного легче. Работает как Ice-breaker».

Юля (36 лет – менеджер в маркетинге):
«Русский язык – как подарок, который достался даром и который очень не хочется терять. Когда мы в школе учили испанский, я видела, как трудно учить второй язык, и завидовала выходцам из Мексики. И когда вопрос стоит: потерять то, что имеешь, или сохранить, − ответ очевиден. Позже узнала, что изучение и знание другого языка развивает мышление, широту взглядов и т.п.
Одним из самых сильных факторов было общение с вами и бабушками и дедушками. Общение на английском было бы очень поверхностным, а иногда – невозможным. Мне страшно повезло с моими бабушками и дедушками, которые «довели» меня до взрослости.
Ну а ещё это другая культура. Вы с детства приобщали нас к русской культуре: читали книги, пели с нами песни, брали на слёты КСП. Моим любимым фильмом (до сих пор) является «Снежная королева».
Я хочу, чтобы у моего сына Миши это тоже было».

Сёма (28 лет − программист):
«Русский – мой родной язык, и первые несколько лет я дома говорил только на нём. Таким я его продолжаю считать, хоть английский у меня намного лучше. Жалко было терять то, что уже есть. Когда после перерывов я ощущал, что я его теряю, и то, что мог сказать раньше легко, уже приходит с напряжением, я испытывал раздражение.
А потом, когда я мог реально помогать другим без больших затрат или усилий, I felt great. Если помнишь, когда мне в старших классах надо было нарабатывать общественные часы, я выбрал помощь в русском доме для престарелых. И там я реально ощущал, что помогаю сделать жизнь других немного лучше, that I can make a difference. В 16-17 лет такие ощущения много стоят».

Яэль (26 лет – актриса, преподаватель вокала):
«Сначала это была единственная возможность общаться с бабушками и дедушками. Просто повзрослела и поняла, что язык – это богатство, которое мне дано бесплатно. Не хочу его терять. Не хочу, как большинство американцев, знать лишь один английский. А вы, более чем другие, помогали нам в этом. Моя театральная карьера началась с русского театра Сандиежка. Ну и ваши русские песни. Они такие красивые! Я ведь петь начала, сидя у мамы на коленях».

3. Sink or Swim

Приехав в Америку с полуторогодовалой Юлей, мы с первого дня взяли установку на сохранение у детей русского языка.
Поначалу, пока она была с мамой, бабушками и дедушками, проблем с этим не было. Но в 4 года наступил день отводить её в детский сад (preschool). По-английски она не говорила совсем. Ни слова. Как нам объясняли старожилы, наилучший подход с маленькими детьми — “sink or swim”. Но одно дело — в теории, а совсем другое — когда твоя маленькая доченька, рыдая, хватает тебя за ноги и категорически не хочет оставаться в этом новом, незнакомом месте. Работать в тот день я уже не мог, и почти сразу после обеда отпросился и побежал спасать своего ребёнка.

Вбежав в садик, я замер: с полдюжины мальчиков тихо стояли вокруг горки, внимая моей крохотной девуле с золотыми кудряшками, которая сверху вниз, по-русски терпеливо повторяла:
— Да не подЮ-Ю-Юшка, а подУ-У-Ушка!

В машине она мне объяснила:
— Чем учить их дурацкий английский, я лучше научу их говорить по-русски!

На следующий день слёз почти не было, а ещё через неделю Юля высказала пожелание, чтобы детский садик работал и по выходным. Проблем с общением в садике у неё не было.

4. Первая Победа

К следующему происшествию, связанному с русским языком, я был ну совсем не готов. Оно произошло где-то года через полтора, когда Юля была уже в подготовительном классе школы (kindergarten). К тому моменту, когда их начали учить читать по слогам, она совершенно бегло читала по-русски. Одним из наших любимых времяпрепровождений было чтение вслух: страницу я — страницу она.

Её учитель, мистер Кроус, решил ввести наглядность в стимулировании детского чтения. Около доски была повешена большая таблица, куда дети напротив своей фамилии наклеивали звёздочки-стикеры: одна звёздочка — за каждую прочитанную страницу. К концу недели называли победителя. Рекорд был 6 звёздочек за неделю.

По дороге из школы Юля вдруг говорит мне:
— Я больше не буду читать по-русски.
— Это почему вдруг так?
— А потому, что я за это никаких звёздочек не получаю, и на английское чтение у меня уже времени не остаётся.
— Я не против того, чтобы ты читала и по-английски тоже, но ты спроси своего учителя: я уверен, что чтение на любом языке засчитывается.

На следующий день Юля сказала мне:
— Пап, ты был прав: мистер Кроус сказал, что это неважно, на каком языке прочитанные страницы. Но это должны быть страницы текста, а не страницы с большими картинками.

В следующее воскресенье шёл дождь, и мы с ней прочитали всю книгу «Приключения Незнайки и его друзей». Вечером она спросила:
— Пап, а сколько полных страниц прочитала я?
Мы сели вместе, подсчитали количество страниц с картинками без текста, вычли из общего количества и получили 108 страниц. Поделили пополам, округлили в меньшую сторону, и, запомнив внушительное число 50, Юля пошла спать.

На следующий день мне позвонили из школы. Звонила директриса, миссис ТиКэй:
— Срочно приезжайте. С Юлей истерика. Она пыталась убежать из школы. Сейчас она сидит рядом со мной, но в класс идти категорически отказывается.

А произошло вот что: придя утром в школу, Юля попросила своего учителя, мистера Кроуса, чтобы он подтвердил, что за страницы, прочитанные на другом языке, полагаются те же звёздочки. Он ответил утвердительно, и всю перемену Юля тщательно наклеивала 50 стикеров напротив своей фамилии. За этим занятием мистер Кроус её и застал. Он ничего не сказал, но, когда класс собрался, устроил показательное выступление о чести и честности. Юля пыталась промямлить, что она действительно прочитала за воскресенье 50 страниц, но мистер Кроус стал говорить, что, поскольку Юля продолжает гнуть свою линию, он посылает её к директору для дальнейших выяснений и наказаний. Юлька разрыдалась и вместо кабинета директора побежала из школы, куда глаза глядят.

Мы с директрисой договорились, что на следующее утро до начала уроков встретимся с этим доблестным Гарсиа, а Юлю я взял на океан, где долго рассказывал о многих несправедливостях, с которыми сталкивались и мы, и бабушки с дедушками.
— Разница, доченька, в том, что здесь мы можем и должны бороться за свою правду.

На следующее утро я бросил на директорский стол «Незнайку» и спросил Гарсиа:
— Хотите пересчитать количество страниц? Или мне вы тоже не верите? Хотите, чтобы Юля тут вам прочитала вслух?
— Нет, что вы! — заикающимся голосом промямлил он. — Я очень сожалею и извиняюсь, но это невероятно. За всю свою карьеру учителя я с таким феноменом не сталкивался!

Но я вспомнил наш с Юлей разговор на берегу и сказал:
— О, нет! Ваших извинений в этом кабинете абсолютно недостаточно! Вы, не разобравшись, оскорбили мою дочь перед всем классом, обвинив её во лжи. А теперь вы также перед всем классом извинитесь.

И он таки извинился. По полной программе. Поставив маленькую Юлю на стул перед всем классом, он громко рассказал о своей ошибке, извинился перед ней, а потом минут десять излагал классу пятилетних малышей принципы презумпции невиновности (Innocence until proven guilty).

У Юли же после этого эпизода «Незнайка» стала любимой книгой, и она ещё больше пристрастилась к нашим совместным чтениям на русском. Мы всегда любим то, что связано с победами.

5. «Моя − Твоя − не Понимай!»

Младшеньких, благодаря Юлиному влиянию, не приходилось убеждать в практической полезности русского языка. Но это как с диетой: одно дело — знать, что полезно и вредно, а другое дело — этой диете следовать.
И, проговорив целый день на английском, у них не было ни малейшего желания переходить на другой, к тому времени уже иностранный язык.

Тогда мы перешли на “силовые меры”, переставая понимать по-английски:

— Dad, I have a question.
— Сори, но мой инглиш вэри бэд. Анфортунатели я не андерстэнд. Плииз репит ин рашн?!
(Имитировать “русского гостя”, абсолютно не говорящего по-английски, было не трудно: среди людей старшего поколения это было правило, а не исключение.)
— Dad, it’s important. You need to sign me some papers.
— Я оочень сорри, но совсем не андерстэнд.
— Dad, please! У меня сейчас правда нет времени. Потом мы поговорим по-русски. Обещаю!

Тут важно было распознать ситуацию: если разговор был ИМ не слишком важным, следовало воспользоваться обещанием. Иначе они просто прекращали разговор. Но если им действительно позарез нужно было что-то от тебя, следовало держаться.

6. Знания – сила!

Где-то ещё через год, когда Юлин английский стал её главным языком общения, мы, как и предсказывалось старожилами, вступили в полосу воинственного конформизма: «хочу быть, как все». В результате появилось отрицание чего-либо неамериканского: она отказывалась говорить по-русски и даже при подружках стеснялась нашего акцента. Все наши меркантильные увещевания («тебе это пригодится», «это бесплатное богатство» и т. п.) воспринимались как занудное родительское нытьё. Пришлось даже забрать её из воскресной русской школы, которую вскладчину организовали такие же родители, как и мы. Учить из-под палки мы не хотели, чтобы не вызвать пожизненного неприятия. Просто тихо ждали нужного момента. И дождались. Подмога, правда, пришла оттуда, откуда её ну совсем не ждали.

Летом мой 16-летний племянник Гриша, как и многие его сверстники, подрабатывал в «Макдоналдсе». За свои $4.25 в час он там мыл полы, вытирал столы и убирал грязную посуду. Гриша ненавидел эту работу, но безденежье он ненавидел ещё больше. Каторжная работа в «Маке» давала больше, чем просто деньги: к концу лета Гришино желание поступить в университет многократно усиливалось, и к сентябрю он яростно набросился на учёбу. Мы с Юлькой иногда заходили туда проведать кузена и оставляли ему три доллара чаевых.

В конце июля 1993 года в Сан-Диего проводилась первая торговая выставка «Казахстан-Калифорния». Один из соорганизаторов, Торговая палата города (World Trade Center San Diego), подрядил меня переводчиком. Почему-то им хотелось иметь переводчика с учёной степенью. Платили они сумасшедшие по тем временам деньги — $50 в час, и два-три дня отпуска, которые мне приходилось брать на работе, оплачивали двухнедельный отпуск всей семье. На одну неделю мне удалось пристроить на роль стендиста и Гришу за $10 в час.

В один из вечеров я взял туда Юлю. На входе стоял наш Гриша в костюме, галстуке и с бутылкой кока-колы в руке. Он раздавал посетителям проспекты и сувениры, кому на русском, а кому на английском, рассказывая, где какой стенд. Радостно нас встретил, поднял Юлю на руки и предложил ей содовую. Она смотрела на кузена как заворожённая. Дел у меня там особых не было, и минут через пятнадцать, обняв племянника, мы ушли.

До машины шли молча: Юля явно напряжённо переваривала увиденное. Сев в машину, я спросил по-английски:
— Какая тебе работа больше нравится: в «Макдоналдсе» за четыре доллара или на выставке за десять?
— Пап! Ты смеёшься?! Да я бы все свои накопленные карманные деньги отдала, чтобы ТАК поработать! But WHY?!
— Как ты думаешь, те Гришины друзья, что работают сегодня в «Маке», хотели бы получить такую работу?
— Oh, YES!
— А теперь скажи мне, почему ни одного из Гришиных друзей на эту работу не возьмут? Что есть у него такого, чего нет ни у одного из них?

Несколько минут Юля напряжённо молчала. Я почти слышал скрежет шестерёнок в её головке. Потом, медленно и чётко, сказала мне на русском:
— Пап, позвони, пожалуйста, в русскую школу и спроси, могут ли они меня ещё взять? И ещё: больше со мной на английском не говори. Ты ведь не хочешь, чтобы я совсем потеряла русский?

После этого никаких проблем с Юлиным русским у меня не было.

Кстати, её первой платной работой, ещё в девятом классе, по странному совпадению, была почти такая же, как у Гриши на выставке: она стояла на входе в русском ресторане и за те же $10 в час встречала посетителей либо на английском, либо на русском языках. Работать, правда, она там могла лишь во время летних каникул: старшие классы и подготовка к университету времени на это не оставляли. Потом уже, в университете, она быстро уяснила, что за русский язык и литературу можно получать лёгкие кредиты, и, в дополнение к экономике, второй её специализацией (Minor) в Беркли стал русский язык и литература, с выпускной работой по «Мастеру и Маргарите».

7. Сила Искусства

«Театр поучает так, как этого не сделать толстой книге.»
Вольтер

На формирование отношения младшенькой Яэль к русскому языку решающее влияние оказал театр. Не вообще театр, а русский детский театр «Сандиежка». Ещё с самых младших классов она влюбилась в театр. Не как зритель, а как маленькая актриса. Голос у неё был поставлен от природы. И когда в первом классе она впервые сорвала овации за исполнение главной роли в мюзикле Пиноккио, сценическая бацилла поразила её. (И, кстати, не отпускает до сих пор: она выбрала тяжёлую и малооплачиваемую профессию актрисы музыкального театра — Musical theatre.)

Ребёнок мечтал играть и петь на сцене ещё. Попасть в школьную постановку, тем более первокласснице, — всё равно что сорвать куш в лотерее. Тогда-то мы и откопали самодеятельный театр «Сандиежка», который был создан и существовал за счёт инициативы нескольких русскоговорящих родителей. Бессменным режиссёром-постановщиком была Алла, фанат театра. Двое её детей были задействованы в труппе. Кто-то из родителей предоставлял свой гараж, кто-то рисовал декорации, кто-то развозил детей.

Репетиции проходили раз в неделю. На этих репетициях родители по очереди выполняли роль «Барбосов» — помогали Алле следить за дисциплиной актёров. Моя жена Света взяла на себя роль музыкального руководителя: вместе с ещё одной музыкальной мамой она ставила песни и музыкальные номера.

Вокруг этого театра сформировалась дружная компания родителей и детей. Театра давно уж нет, а мы до сих пор дружим.

Все постановки были на русском языке. Тем, кто успел закончить в России хотя бы пару классов, было легче. А вот Яэли пришлось учиться читать по-русски с нуля. Обладая фотографической памятью, она выучивала не только свои эпизоды, но и весь остальной текст пьесы. Поскольку дети часто болели, на репетициях она нередко исполняла две-три дополнительные роли.

Спустя 15 лет эти навыки позволили ей быть дублёром трёх главных ролей бродвейской постановки Скрипач на крыше на неизвестном ей языке — идише.

8. Лавры Переводчиков

«Хвала − это лучший способ сделать людей лучше.»
Марк Твен

«Самое большое счастье в жизни − это сознание того, что ты сделал добро другим.»
Лев Толстой

Ренессанс русского языка вспыхнул весьма для меня неожиданно, когда Сёма поехал в летний лагерь русской математической школы (РМШ – Russian School of Mathematics − RSM). Лагерь этот находился в лесу под Бостоном. В лучших традициях советских пионерских лагерей время в лагере было перенасыщено соревнованиями, походами и играми, и ребята его обожали. Организаторами РМШ были выпускники московских и киевских математических школ, но общение там было, естественно, на английском: большинство ребят к русскому языку не имело никакого отношения. Часть денег от продажи путёвок в лагерь шло на благотворительность, и процентов 10–15 ребят там были из неимущих семей России и Украины. Английского они, естественно, не знали, и такие двуязычные, как Сёма, высоко ценились.

Сын мой не особо блистал в математике, спорте или художественной самодеятельности. Но переводчиком он оказался отменным. Его приставили к нескольким ребятам, которые совсем не говорили по-английски. Он получил почётные погоны Bilingual Group Lead («Двуязычный вожатый») и, кажется, впервые в своей жизни почувствовал себя по-настоящему значимым.

Вернувшись из лагеря, Сёма сознательно искал любые ситуации, где он мог выступать в роли переводчика, и поскольку его бабушки и дедушки практически не знали английского, такие ситуации возникали постоянно. Это также освобождало нас от необходимости излишней опеки наших родителей, так что похвалы и слова благодарности сыпались на Сёмку со всех сторон. Других похвал в то время он зарабатывал немного, что делало его функции переводчика ещё приятнее.

В старших классах Америки, в лучших советских традициях, требовалось набирать часы «общественной деятельности». Эти часы играли важную роль при поступлении в университеты, и старшеклассники, как одержимые, собирали мусор на общественных пляжах, чистили питомники для животных и подтягивали двоечников из семей наркоманов и алкоголиков. Наши родители были прикреплены к дневным домам для престарелых, которые тут трогательно называют «детским садиком». Русскоговорящих «детсадовцев» было там человек двадцать, и Сёма начал там волонтёрить. Он помогал им оформлять бумаги, звонил по врачам и объяснял правила американского футбола. Дедульки и бабульки в «детском садике» его обожали, и ему это было настолько приятно, что он продолжал там работать и после того, как все необходимые часы были набраны.

Яэль вкусила прелесть двуязычия также в старших классах средней школы. Она и перед этим постоянно общалась с бабушками и дедушками на русском языке, просто потому, что другого они не знали. Уже будучи старшеклассницей, когда её дед лежал с болезнью Паркинсона в доме для престарелых, она оставалась его главной переводчицей.

Но то было по необходимости. А тут вдруг к ним в класс привели новенькую девочку Аню, только что приехавшую беженку из Донбасса. Яэль хорошо знала все те трудности, с которыми столкнулась эта Аня. Она взяла Аню под своё крыло, переводила, когда та что-то не понимала, помогала с домашними заданиями, и очень скоро они стали близкими подругами. И это было классно (COOL), особенно когда они могли что-то обсуждать, зная, что их никто не понимает. Но это общение многое дало и Яэль: рассказы о том, через что Аня и её семья должны были пройти до и во время эмиграции, убедительнее любых уроков по истории или фильмов напоминали о значительности тех благ и свобод, к которым мы здесь так быстро привыкаем.

9. Следующий Виток − Внуки

Нам, конечно же, помогало то, что и у меня, и у жены русский был родным языком. Когда же Юля вышла замуж за американца Джастина Вайта, я решил, что мои функции по сохранению русского языка на внуков распространяться уже не будут. Я был неправ. Когда родился внук Миша, Юля полуофициально заявила:

— Я хочу, чтобы Миша знал все истории деды Яши, на которых мы выросли.
— Ты хочешь, чтобы я их все перевёл на английский?
— Нет, наоборот, они должны быть на русском. Мы сделаем всё, чтобы ребёнок знал русский.

Ну-ну, подумал я и всерьёз это не воспринял. Но когда увидел, что они наняли русскоязычную няню, а мой зять-американец Джастин выдавливает из себя: «Пощьли, Мьиша, мьить попку!», — я понял, что they mean business, и мне не выкрутиться.

Должен признать: общение с двуязычным трёхлетним ребёнком, который с папой и в детском садике говорит на английском, а с мамой и няней на русском, и свободно переключается с одного на другой, добавляло мне не испытанное ранее удовлетворение и создаёт удивительные и забавные лингвистические ситуации:

— Миш, ты с кем говоришь по-русски, а с кем по-английски?
— С мамой, бабой Леной, бабой Светой и дедой Ящей — по ууски, and with Dad, Grandma Cherryl and Grandpa Glenn — in English.
— А как тебе легче говорить: по-русски или по-английски?
— По вместе, — не задумываясь, ответил Миша.

Я не сразу сообразил, что ему действительно легче объясняться, объединяя те слова, которые он лучше знает из русского лексикона, с теми, что привычнее по-английски.

Подъезжая к SeaWorld, я показываю ему на виднеющуюся вдали смотровую башню:
— Вон видишь, синяя башня торчит? Это в SeaWorld.
— Деда Яша, а как по-английски «башня»?
— Tower.
— А, да, вспомнил! Только не «тауэр», а «tower» (/ˈtaʊər/), — поправляет абсолютно без акцента он мою так и не исчезнувшую за 33 года неспособность правильно произносить английские гласные.

Когда мы подошли к этой башне, Миша глубокомысленно произнёс:
— Раньше она торчала, а теперь не торчит!
— Почему это?
— Торчать — это как палец, когда ма́ленький, — и он показал свой крохотный пальчик.
— А теперь, — и он указал на возвышающуюся над нами башню, — она огооомная!

Потом мы проведали его любимых черепах.
— Деда Яша, а черепахи на каком языке говорят: на русском или английском?
— Они, Мишуня, всё больше молчат.
— Нет, деда Яша. Просто мы их не понимаем: они говорят по-черепашски!

— Деда Яша, я хочу пИсать.
— Пошли быстренько в туалет!
Но Миша очень не любит общественные туалеты: там ему «плохо пахнет».
— Можно под кустиком?
— Миш, что ты такое говоришь?! Мы ведь не в лесу! Смотри, сколько здесь людей!
— Но ведь я спросил по-русски, а они по-русски не понимают!

Едем мы с Мишей на машине.
— Деда Яша, можно остановиться? У меня понос!
Я съехал на обочину, остановился и стал его высаживать.
— А зачем ты меня высаживаешь? Я могу стоя!
— Как стоя? Тебе ведь по-большому!
— Деда Яша, я же сказал пИнос!
— ?
— пАнос — это когда я жидко кAкаю, а пИнос — когда жидко пИсаю…

Мы приехали на берег наблюдать закат.
— Деда Яша, если Pacific Ocean — это Тихий океан, то какой тогда Громкий?

Тезис о том, что силы зла притягиваются, получил новый неожиданный, но очаровательный аргумент. Готовим трёхлетнего Мишу к предстоящему Седеру, рассказываем историю Исхода из Египта.
— Дед, а где Египет?
— В Африке, Мишенька.
— Так там в Африке фараон, наверное, дружил с Бармалеем?

10. Вместо послесловия

В начале повествования я рассказал о мини-интервью, которое я провёл со своими четырьмя детьми. Тогда я задал им вопрос: «Почему они хотят знать русский язык?» Тот же вопрос я, шутки ради, задал и Мишке. Его неожиданный (как и многое из того, что он говорит) ответ стал лучшей наградой нашим лингвистическим усилиям:

— Миша, зачем ты говоришь по-русски?
— Потому, что он мне нравится!
— А чем он тебе нравится?
— Потому, что по-ууски говорят мама, ты, баба Лена, баба Света…
— Но с друзьями из детского садика ты ведь говоришь по-английски?
— Да.
— Тебе это нравится?
— Да, очень. Я люблю играть с друзьями из детского садика.
— А на каком языке тебе больше нравится говорить: на русском или на английском?
— На русском!
— А почему?
— Потому, что тебя я люблю больше, чем друзей из детского садика!