ЗАМЕТКИ ПО ЕВРЕЙСКОЙ ИСТОРИИ

Иличевский, похоже, не сознавал, что в этом месте он дважды «прокололся»: и беспричинно задев Гаврилову, и позволив издательству не выручить себя, а подставить. Ибо ничегошеньки «Альпина» в эту последнюю секунду не исправляла — ни ссылку не дала, ни купюру не сделала.

Павел Нерлер

ДИПТИХ ОБ ИЛИЧЕВСКОМ

О повести Александра Иличевского «7 октября» я узнал случайно — наткнулся на главу из нее в одном из немногих электронных СМИ, которые просматриваю. Отрывок впечатлил, и я попросил у автора (с коим был шапочно, но знаком) полный текст. Получил — и впечатлился еще более.

Неожиданно захотелось порассуждать, быть может, отозваться рецензией. Толкал к этому не только литературный процесс, но и исторический. 7 октября властно заняло свое горчайшее место в акупунктуре событий, оттеснив даже восстание зондеркомандовцев в Биркенау и все другие события этого дня в истории.

Вскоре произошло то, во что и на что так горазда наша пишущая общественность, а именно срач о черепашьем плагиате Иличевского, после чего орган, для которого я собирался эту рецензию писать, в ужасе замахал руками: чур-чур меня….

И вот я как бы на той же позиции, что и тогда: пишу рецензию, — как если бы никакого срача отродясь не бывало. Но она составит только первую часть задуманного. Ну а вторая, черт подери, все же про срач.

Павел Нерлер

I

ИРОДОВА ВОРОНКА,
или
БОЛЕРО ДЛЯ ХОЛОКОСТА С ХАМАСОМ

Иродион, или Могильник зла

…где-то тут, на склонах этой горы, в гробнице свирепого царя
таится абсолютное древнее зло, которое лучше не тревожить.
А. Иличевский

Начнем с диспозиции.

В некотором царстве, в некоем государстве, сиречь в Израиле, жил и работал в одном гигантском рое-госпитале Иван Глухов[1] — по профессии медицинский физик, как, впрочем, и сочинитель повести о нем, Александр Иличевский. Славянское имя аутентично: Глухов — он из российских субботников, геров. Равнодушный к религии, Глухов в России испытывал стойкое внутреннее стремление оставаться субботником, то есть быть причастным к еврейству. Ирина же, вторая его жена и мать Артемки, напротив, хотела ритуально венчаться, ради чего, по совету старца, она даже два года не спала с мужем, к каковому целибату Глухов, впрочем, оставался глух.

Скажем и об Артемке — типичном плоде постсоветской родительской нелюбви друг к другу. Его детство поэтому и прошло почти все без отца, да, впрочем, и без матери, раз она готова была сдать его в психушку. Из Белых Столбов Артемку похищал уже Глухов, после чего и увез его в Израиль, где, в сущности, и началось их настоящее общение: «жить без Артемки Глухов не приготовился». Мальчишку как раз призвали в ЦАХАЛ, в боевые части, и 7 октября он стоял на досмотре грузов на КПП: оглушенного ударом прикладом, связанного стяжкой, брошенного в кузов пикапа, его увезли в Газу.

Уже своим названием — «7 октября» — Иличевский задает вектор восприятию своей повести.

Вторжение около 2500 боевиков (операция «Наводнение Аль-Акса») шло через 114 (sic!) больших и малых прорывов в пограничной ограде! Друг за другом накатывали три волны. Первая — элитные головорезы «Нухба», коммандос в оливковой униформе: эти только убивали (около 1200 жертв, не только евреи), перед этим насиловали. Вторая — бойцы «Бригад Изз ад-Дин аль-Кассам» (основные отряды Хамаса) — их боевой задачей было похищение заложников (угнано 251 человек, не только евреев), но и эти тоже «куражились» (на фестиваль наткнулись, в основном, они). Ну а третья волна — это человеко-гиены: «Исламский джихад» и те самые мирные жители Газы в своих сандалиях, заявившиеся сами — помарадёрить. Вот уж кто нарадовались от души — грабили, насиловали, жгли, угоняли, убивали, снимали на мобильники — всё в охотку!

Еврейские погромы, увы, имели место в Европе и после окончания Второй мировой (например, в Киеве в 1945 или в Кельце в 1946 гг.), как и государственный антиеврейский террор (расстрел членов ЕАК в 1952 году), как и крупные теракты (во время Мюнхенской олимпиады 1972 года и в Еврейском культурном центре в Буэнос-Айресе в 1994 году). Число жертв любого из этих событий не превышало десятки человек. Так что «7 октября» — самое массовое и целенаправленное убийство евреев со времен Холокоста.

Собственно, его реинкарнация.

Впрочем, есть эксперты, считающие, что «7 октября» лишь эксцесс нормальной политической борьбы — эдакое протестное и объяснимое неповиновение обиженных и обижаемых, вылившееся то ли в теракт, то ли в погром, то ли просто в атаку. Никто никому не объявлял геноцид, а только джихад, ну а призыв «сбросить евреев в море» — это так, хэппенинг: помочить немного в соленой или пресной воде, искупать, взбодрить — и посмотреть: не расступится ли часом море еще раз?!..

Повесть Иличевского лучше всего прочитать дважды — как бы разобрать и, запомнив составные части, снова собрать текст. Это проза-поток: текст состоит из неравных отрывков-периодов — законченных сюжетно эпизодов. Разбиения на главы нет, но при этом ощутимо иное – внутреннее, никак не отбитое графически, членение на части. Эта композиция пульсирует, но подспудно, и на поверхности она почти не видна.

Больше всего она напоминает болеро, когда музыкальный импульс, возникнув, наплывает волна за волной, распускаясь и проворачиваясь, с каждым взмахом юбки немного расширяясь и видоизменяясь. Только в данном случае — в рассматриваемой прозе — с каждым новым ритмическом кругом происходит не расширение, а сужение его радиуса — композиция простраивается в конус-воронку, незаметно, с перегибами, сужающуюся и неудержимо затягивающую сюжет в себя.

Само повествование являет собой комбинацию яви и хмари, бодрствования и сна. Сон, по Иличевскому, это отпечаток мозга в эфире ноосферы. Расщепившееся во сне сознание — тот же римский лифт, перегибающийся в горизонтальное метро, летящее через всю Евразию. Он покорно заканчивается по будильнику и успокаивается чашкой кофе, сваренного в джезве с двойным, для морского песочка, дном.

Это, кстати, первое окунание читателя в субстанцию вертикали. Вертикальность — несущая геометрическая конструкция этой прозы. Три многоуровневых «кита», на которые она поставлена, — крепость Иродион, больница Хадасса и подземелья Газы — чрево Хамаса.

Иродион — насыпная крепость-гора 1-го века до нашей эры, высотой в 7-8 этажей, она даже вынесена интригующе на обложку книги. Не египетская пирамида, а скифская кулиса, курган, конус! Где-то в его складках Иродова могила, так и не найденная до сих пор. Или, наоборот, — найденная!? И вот дух Ирода — это чистопробное и отныне растревоженное зло — уже вылетел на свободу, накрыв ядовитым облаком все вокруг?

Царством вертикали является и «Хадасса Эйн Карем», врезанный в университетскую скалу госпиталь-факультет:

«Кабинет Володянского находился в самых глубинах госпиталя, и казалось, что Иван опускается не в недра, а вглубь себя!» (С. 49).

Собственно, тут-то и накрыла Глухова идея-фикс — самому идти в Газу и самому вызволить сына. «Можно я поживу у тебя в Ницане?» (с. 81) — это уже начало действия, первые — самые размашистые и широкие круги болеро и — самое начало катапультного «маршрута».

Концовка этого маршрута, его завершение разыграется уже в тоннельно-подвальных вертикалях-этажах Газы, ориентироваться и жить в которых — непростое искусство.

Но как обозначить «жанр» самого этого императива?

Суицид? Подвиг? Жертвоприношение (но не сына на заклание, а вместо него — себя)? — Скорее уж исполнение обета, данного когда-то мальчонке-аутисту на берегу Кинерета: когда умру, превращусь в твоего ангела-хранителя.

Джибриль, или Грибница ненависти

А что сейчас Хамас делает с моим сыном?..
А. Иличевский

Иван Глухов, бесспорно, главный герой повести.

Но есть в ней и второй концентр — это Джибриль, наш мирный, наш услужливый, наш дружественный и надежный палестинец из Газы. С его появления на страницах завершается экспозиция повести и начинается вторая часть незримой композиции — как бы новый сгиб конуса ее болерó-воронки.

Вообще-то Джибриль наш — трудяга-многостаночник:

«…Два десятилетия проработал он уборщиком в одной из школ Ашкелона. С незлым лицом, небольшого роста, коренастый, с залысинами на большой голове, с длинным ухоженным ногтем на мизинце левой руки, в неизменной серой униформе, он был хозяйственным, инициативным и услужливым, ценился руководством и пользовался доверием» (С.).

Именно за таких, как он, за диалог и взаимопонимание с такими, как он, и топит десятилетиями демократическая общественность: мол, Хамас это одно, а мирные бедные палестинцы — другое. И — ария самодовольного правительства: они же у нас работают, да им просто невыгодно с нами ссориться!

А ненавидеть выгодно?!.. — Но они ненавидят.

9 октября, придя в школу, Джибриль впервые за 20 лет не сдержался и выплеснул на заплаканную директрису свой издевательский восторг от позавчерашней победы:

«— Как же получилось, что вы так облажались?

— Кто это вы? — воззрилась на него заплаканная Керен.

— Ну, вы — евреи.

— Евреи?.. Ты уволен, Джибриль.

— Хорошо. Очень хорошо.

— И что ты, Джибриль, будешь теперь делать?

— Сначала я перестану за вами дерьмо убирать. Потом мы вас всех убьем. Потом земля опять будет нашей, и мы начнем править.

Директриса заплакала снова».

Его вторая работа — приморский кибуц Зиким, его второй работодатель — Хамас. Джибриль — смотритель за резервным тоннелем, подведенным прямо под насосную будку кибуца, в который — операция прикрытия — время от времени он поставлял баранинку на четырех ногах. Ключ от замка будки — он же ключ и от запасного тоннеля.

Его личная старинная, вожделенная мечта — чтобы не он убирал за евреями, а евреи за ним, чтобы не он был у них в услужении, а чтобы у него были свои пленные евреи-рабы. И мечте этой — после 7 октября — суждено будет осуществиться, принеся ему еще одну подработку — надзирателя частной подземной тюрьмы командира Аймана Салеба, у которого служили его сыновья. В тюрьме — в одной камере с овцами — содержалась парочка и его, Джибриля, евреев.

Что ж, он по-своему храбр и сметлив, этот Джибриль, а главное — он умеет, ненавидя, терпеливо ждать. Эта всепоглощающая ненависть к евреям — и есть самое главное в нем, собственно, она одна и лежит в основе 7 октября (не путать с «7 октября»).

Ненависть эта не ситуативна, и в ней нет ни грана постколониальности, ни капельки гнева экс-угнетенного к экс-угнетателям (отношения арабов с евреями в Палестине в XX веке точно не таковы). Ненависть эта онтологична, то есть сущностна. Она разлита в воздухе, растворена в море, рассыпана по земле и застряла в подкорке. И, самое главное, она тотальна.

И тогда ты начинаешь понимать: Хамас — не контаминация «мирного» Джибриля и двух его сыновей–боевиков, служащих в отряде Аймана Салеба, нет. Это их общее семейное дело, их системная гармония, их — готовая и сама пролиться — плоть и кровь.

Иными словами, Хамас и население Газы — это не две сущности, а одна, тождественные и друг от друга неотделимые. Они сидят на общей грибнице — грибнице ненависти.

И когда Салеб, передавая Джибрилю на передержку двух заложников, потребовал: «Джибриль, ты сначала их мухаси, потом — они твои», тот моментально закивал головой: мол, хорошо-хорошо.

Читатель сразу догадывается, что мухаси — это кастрация, оскопление, в данном случае неотличимое от холощения — даром что под морфий. Это не только страшная боль и горчайшее унижение: это еще и обрыв рода — отложенное убийство всех евреев, кого бы мог холощенный родить! Это системно — и потому так убедительно в этой прозе, хотя в реальности хамасовского плена такие случае вроде бы и неизвестны, по крайней мере, мне[2].

Одним из этих двух пленников и был Артемка, однажды, в миг отчаянья, процарапавший на стене: «S.V.» — инициалы Самуэля Вернона, 15-летнего капитана. Вторым евреем-рабом был Асаф, геодезист из Реховота: однажды Артем проснулся и увидел перед собой расшнурованные солдатские ботинки — Асаф не выдержал и повесился.

Маршрут по пеленгу, или Битва с ненавидящими

Чтобы сделать дело — надо начать его делать.
А. Иличевский

Есть в книге еще один онтологически важный персонаж — это митинги на условной Площади Заложников с их шизофренически разъезжающимся пафосом, который можно просуммировать так: 1) «Руки прочь от БАГАЦа и от Хамаса!», 2) «Не смейте бомбить Газу, там наши мальчики и мирные палестинцы!» и 3) «Биби — в отставку!». Мало что так радовало Хамас все эти годы, как эти горластые тетки и дядьки с горящими желтыми глазами, с рупорами-усилителями и с кричалками в смартфонах[3].

Глухова, отца заложника, поначалу тянуло туда — к таким же несчастным, как он:

«Из-за беспомощности он стал ездить на митинги у театра «Габима» в Тель-Авиве. / Собрания семей заложников в центрах психологической помощи быстро стали его добивать еще больше: как и Артемка, он не любил обниматься, он чурался ласки, тем более от незнакомых людей, а там этого было навалом… Он еще сильней чуял во всем этом непоправимость. Где-то глубоко вне связи с реальностью он понимал, что люди просто не способны перенести ту боль, которую приставили к нему, как оружейный ствол. Ни от него самого, ни тем более от психологов-добровольцев нельзя требовать хотя бы малой серьезности, хотя бы толики погруженности в то, чему они вызвались сопереживать своими объятиями и разговорами».

Когда надежд ни на боевое, ни на глоточное вызволение заложников у Глухова не осталось, он вспомнил сон, приснившийся ему дважды: первый раз — вскоре после рождения сына, а второй — в ночь после 7 октября. Будто бы он старый кит, плывущий в непроницаемой толще вод и пытающийся запеленговать едва различимые зовы — его самки и их детеныша.

И тогда в нем зародилась сумасшедшая идея — вытащить Артемку самому! Сумасшедшая и безнадежная, идея по мере своего развития конвертировалась в неисповедимую силу, которая метафорически, но буквально катапультировала Глухова в Газу — на поиск с Артемки и на встречу с теми, кто держат его в тюрьме.

Катапультировала — не значит телепортировала. В Газу надо было еще пробраться, преодолевая на пути невероятные трудности. Трудности, к которым Глухов, превратившийся в сталкера, то есть в сгусток мысли, совести и органов чувств, оказался неожиданно готов.

«План Глухова был прост и невероятен: он собирался проникнуть в Газу, найти вход в тоннели и там обнаружить кого-нибудь, кто мог бы взять выкуп за сына. При себе у него, кроме рюкзака, пистолета Glock 17 и снайперской винтовки Beretta 501, <…> имелся аванс в десять тысяч долларов наличностью. <…> Для проникновения в Газу он надеялся в районе Ауджи перебраться по ту сторону границы с Египтом и затем под Рафиахом просочиться в систему тоннелей, где мог бы встретить нужного человека. На что он полагался? Как собирался остаться живым и незамеченным? Об этом бесполезно было его расспрашивать, потому что без Артемки он жить не приготовился» (с.116).

«Маршрут» начинался из бунгало Йони в Ницане, в пустынном подбрюшье Газы — на стыке Негева и Синая.

Пустыня отвечала ему по-тарковски, обернувшись чем-то промежуточным между Солярисом и Зоной. Ее физико-географические описания — с титанической тишиной, прерываемой хором сверчков, с хамсином, красной луной, с брачными играми термитов и черепах, с ее звездным небом, в которое ты как бы падаешь, с ее миражами и паводками, с ее царственной голубой верблюдицей-контрабандисткой — одни из самых ярких страниц книги, ее художественный апофеоз.

Проскользнув с помощью верблюдицы в Египет, Глухов вскоре натыкается на тоннель и проникает в Газу, ура!

Везение? — Это как посмотреть. Разве это еще и не тот самый «зов китеныша», еще и не та самая «катапульта»?

Начался предпоследний — подземный — виток глуховской эпопеи — виток с абсолютной темнотой, с вечным сном на ногах, с миражами и галлюцинациями, возникающими скорее в мозгу, чем наяву. И еще это как бы прогулка по кладбищу — с той стороны поверхности земли. Фантазия писателя разместила в тоннелях чуть ли не дубликат «Мини-Израиля» в Латруне, и мáстерскую модель Второго Храма!

Дважды Глухов встречался — и без взаимной опаски — с такими же сталкерами, как и он сам. Один из них, Айман, и рассказал Ивану про некоего Джибриля, его четвероюродного дядю, у которого есть два пленных еврея:

«…Глухов в своем отчаянии уверился в том, что, найдя этого Джибриля, он обретет путь к сыну» (с.143).

Самое страшное и рискованное на этом витке воронки — вылазки на поверхность (за едой, батарейками для фонаря и т.п.). Наверху, согласно Иличевскому, Газа огромна и пустынна, почти безлюдна, то есть прямая противоположность реальному анклаву, самому перенаселенному в мире.

И вот — следующий виток, новое как бы везение Глухова. Бомба попадает в небольшой дом над тоннелем, и спустя какое-то время к дому подъезжают двое палестинцев на пикапе — за оружием, спрятанным в тайнике. Старшему из них Иван простреливает ногу, а младший поспешно уезжает. Связав раненому, его зовут Ахмад, руки за спиной и привязав узел к своему ремню, Глухов заводит его в тоннель и приказывает вести себя к братьям Сальхаб, которых Ахмад, оказывается, знает. Неожиданный прилет бомбы контузил обоих, но и развязал арабу руки за спиной.

В тесном тоннеле началась их отчаянная рукопашная схватка — наподобие того эпоса, что разыгрался в ноябре 2024 года на развалинах села Трудовое между украинцем и россиянином-якутом. Во время боя они все время разговаривали, причем Ахмад горячо настаивал на том, что без убийства евреев не будет арабам ни счастья, ни радости. Победил в конечном итоге условный еврей — гер Глухов.

Но проводника у него уже не было. Зато —

«в одном из отсеков подземелий, в одной из комнат, усыпанных катышками бараньего помета, в свете фонарика, заряженного подобранными из груды гумпомощи батарейками, он обнаружил на стене выцарапанные две большие буквы: S.V. Никто на земле, кроме его сына, не мог оставить этот знак» (с.164).

Воронка сузилась до чрезвычайности: Иван очередным чудом нашел племянника Джибриля, и тот привел его к дяде. И очень вовремя, так как Джибриль уже собрался избавиться от ставшего обузой заложника. Жадно пересчитывая доллары, он напряженно думал, как ему лучше всего избавиться от обоих русских. Глухов же, вдоволь насмотревшись на конечного мучителя своего сына, вскинул пистолет и застрелил его.

Артемка лежал на кровати в обморочном состоянии — умирающим калекой. Отец подхватил его под руки (сам он идти не мог) и потянул прочь — на волю.

Ну а дальше конус воронки совсем уже сошел на нет.

«…Перед сном Йорам решил отойти отлить, после чего сдвинулся подальше на чистое место, чтобы помолиться, глядя в телефон на текст псалмов. Но не успел он начать, как в свете фонарика на стволе, которым он подсвечивал себе путь, обнаружил лежащего человека с оружием, протягивавшему к нему, заслоняясь, руку. Йорам испугался и, вскинув автомат, выпустил в его сторону очередь. Несколько пуль убили Глухова, успевшего прикрыть собой сына.

Артема в ту же ночь доставили в больницу Барзилай в Ашкелоне со страшной раной в паху. Лишь спустя два месяца врачи сумели узнать от него обстоятельства пребывания в Газе.

Война продолжалась еще полгода».

…Так завершился сумасшедший маршрут Ивана Глухова. Катапульта сработала, и он, запеленговал зов и в последнюю минуту сам погибнув, сына, Артемку, спас.

Попахивает скорее Новым, чем Ветхим заветом, зато эпическая смертная битва Глухова с Ахмадом в антураже могильной тесноты и победа в ней — косит в сторону Праотцев.

Битва эта онтологическая — ненависть одних против решимости тех, кто хотя бы отдает себе отчет в том, что это именно ненависть.

Повесть Иличевского «7 октября» — высокая античная трагедия, разыгранная на хамасовских тоннельных подмостках и несущая читателю причитающееся ему — катарсис.

Война же продолжается до сих пор…

II

СРАЧ О ПЛАГИАТЕ,
или
АНАТОМИЯ И ФИЗИОЛОГИЯ ОБЩЕСТВЕННОЙ ТРАВЛИ

Тятя-тятя, наши сети притащили мертвеца…
А. Пушкин.

Экспозиция

Предположительно в начале лета 2024 года Александр Иличевский (далее А.И.) сдал в московское издательство «Альпина. Проза» свою новую рукопись — с говорящим названием «7 октября» (или «7/10»). Сам он называл ее романом, но и по структуре главных героев, и по габаритам (около 5 листов) это скорее повесть.

Совершенно очевидно, что выпустить книгу планировали к 7 октября. В печать ее подписывали 29 августа: сроки поджимали, но месяц на печать тиража — это некритично. Критичным, оказалось, был другой цейтнот — снятие с текста окружавших его «лесов» черновой работы.

Одной из немногих, кому писатель показывал рабочую версию своей повести, была Алина Регель, заведующая отделом культуры на известном израильском русскоязычном медиапортале «Ньюзру» (www.newsru.co.il). Она обратила внимание на то, что в повести использован — и близко к тексту — один из репортажей военной корреспондентки портала Аллы Гавриловой (далее А.Г.), а именно «Муравейник из туннелей и руин. Репортаж из Хан-Юниса», вышедший на сайте 6 февраля 2024 года. Главред «Ньюзру» Евгений Финкель напишет в своем посте в фейсбуке (фб)[4] 8 января 2025 года:

«Факт использования репортажа в романе обсуждался мной с владельцем сайта Павлом Масенжником и Аллой Гавриловой. При всём недоумении по поводу использования текста без предварительного согласования, мы с владельцем сочли возможным договориться с автором романа на определенных условиях.

Вот эти условия: мы не возражаем против использования текста репортажа в литературном произведении, но просим писателя обсудить с автором репортажа то, как факт цитирования будет отражен в книге. Для редакции было важно, чтобы в книге была выражена благодарность Алле. Мы также просили, если это возможно, дать ссылку на наш сайт».

Недоумение тут совершенно законное, его трудно не разделить. Но формула выхода из положения была предложена, и писателю оставалось самому загладить свою оплошность и договориться с военкоркой Гавриловой по-хорошему.

Странно, но сам он Гаврилову даже не искал! Договоренность с Финкелем ушла куда-то в тень. Видимо, последние стилистические штрихи в тексте занимали его больше, чем шероховатости в «оргделах». Да и разобраться с шероховатостями, надеялся он, можно будет и позже, когда отделанная рукопись уйдет в печать.

Так что первой обратилась к нему сама А.Г., и произошло это 29 августа — в тот самый день, когда книга подписывалась в Москве в печать:

«Здравствуйте. Мне сообщили, что Вы в своем новом романе цитируете один из репортажей из Газы. Редакция ньюзру уточнила, нет ли у меня возражений. Думаю, что нет, но [если] Вас не затруднит, пришлите мне, пожалуйста, этот отрывок».

Отвечая, А.И. не то что не извинился, но даже не поздоровался, а скорее огрызнулся: «Успели. Ссылка будет на Вас и на сайт». Этим он, может быть, и не хотел сказать, но сказал, что вся эта история для него — несущественная мелочь, отвлекающая ерунда. Сам он тут никакой проблемы не видит, — как и потребности в бóльшей элегантности: а ведь корреспондентка перед ним уж точно ни в чем не виновата! Но раз вопрос возник, то надо его снимать. Звонок в издательство[5], и — все о.к.: «Успели».

Но не тут-то было: так и не получив ни текста фрагмента, ни должного признания или хотя бы вежливости, А.Г. решила не униматься. Назавтра, 30 августа, их переписка продолжилась:

«Я все-таки спрошу, потому что не могу понять. Почему Вы изначально не спросили разрешения и не предложили поставить ссылку? Вы ведь не новичок, уважаемый писатель, лауреат. Что я упускаю? Второй день пребываю в полнейшем недоумении».

За попытку изящно, как ей это самой кажется, писателя подколоть («Второй день пребываю в полнейшем недоумении») А.Г получает по полной: «Который месяц пребываю в недоумении, почему вы не написали романа». Срезал! Элегантность А.И. по-прежнему ниже нуля, но посыл понятен: девушка, спасибо, мы же Вам уже все сказали, мы все поправим, — отвяньте!

Без нужды уязвленная и обескураженная, А.Г. даже не огрызнулась тогда: «Мда, исчерпывающе».

А писатель — вдогонку — и все в том же неприятном ключе: «Мы [то есть он и издательство] вычеркнули целиком отрывок текста, основанный на вашем репортаже». Мол, теперь говорить и вовсе не о чем: чао!

Иличевский, похоже, не сознавал, что в этом месте он дважды «прокололся»: и беспричинно задев Гаврилову, и позволив издательству не выручить себя, а подставить. Ибо ничегошеньки «Альпина» в эту последнюю секунду не исправляла — ни ссылку не дала, ни купюру не сделала.

Ссылка на «Ньюзру» вообще исключалась, поскольку их сайт в России был заблокирован. И тогда, предположу, на скаку перерешили: старик, тут переверстка большая, макетчик занят или в отпуске (август!), эдак мы к 7 октября не успеем. Так что, извини, старик, оставляем, как есть, но, если хочешь, можем добавить в конце страничку с благодарностями.

И не оставалось А.И. ничего иного, как утереться и захотеть.

И действительно: в самом конце книги появилась игривая фразочка-страничка:

«Автор выражает глубокую благодарность Армии обороны Израиля и признательность Алене Романовой — за вдохновение и помощь, Владимиру Губайловскому — за мудрость, Евгению Финкелю — за щедрость, Алле Гавриловой — за ее беспримерно героическую журналистскую работу во время проведения антитеррористической операции в секторе Газа: без ее репортажей эта книга было бы неполной»[6]

Между тем зазор между пожеланиями «Ньюзру» и возможностями (точнее, готовностями) «Альпины» опасно возрос. И только тогда И.А. счел необходимым (или, вариант, Финкель ему подсказал), что отношения с А.Г. остро нуждаются в исправлении: нужны его извинение, и ее, вероятное в таком случае, согласие.

Что ж, А.И., пришлось еще раз обратиться к А.Г. — на этот раз в обличьи если не Цирцеи-обольстительницы, то хотя бы культурного и вежливого партнера, остро сознающего и еще более остро переживающего свои ошибки.

1 сентября, согласно «Медузе» (иноагент), А.И. отправил ей большое письмо, в котором, наконец-то, извинился и вновь пообещал, что постарается выпустить роман без спорного отрывка, — если издательство успеет внести правки в последний момент. Скрин-фрагменты этого письма он привел в своем фб 7 января 2025 года[7]:

А.И. — А.Г.: Многоуважаемая Алла, немного с опозданием хочу принести Вам свои глубочайшие извинения — в связи с вольным/невольным заимствованием в тексте романа Вашего описания из репортажа о поездке в Газу. Я чрезвычайно сожалею и раскаиваюсь в том, что так произошло. Намеренно или подспудно — неважно, сейчас я хотел бы максимально эффективно исправить ситуацию. Я склонен к тому, чтобы выбросить этот отрывок совсем. И так я поступлю — при условии, что издательству удастся в последний момент […][8]

А.И. — А.Г.: […] извинения. Можно долго рассуждать, почему так случилось, вероятно, основная причина — мои благие намерения, а они известно — куда ведут. Простите, пожалуйста. Вы совершенно беспримерный по глубине и мужеству журналист, и я желаю Вам всего самого-самого доброго и успешного. Ваш Александр.

А.Г. — А.И.: Спасибо. И я действительно не стала бы возражать, если бы вы спросили и упомянули мое имя. Извинения принимаются.

Тогда же, 1 сентября, А.И. отправил А.Г. первоначальный набросок своего «спасибо», причем А.Г. была в нем еще единственной благодаримой, а сам пассаж начинался так: «Автор с неизбежностью выражает…[и далее по тексту]». На что А.Г. ожидаемо среагировала так: «))))) С неизбежностью это прекрасно))) Спасибо)». После чего «с неизбежностью» с неизбежностью покинуло этот текст.

Как видим, изменившийся тон писателя хорошо подействовал на журналиста, ее реакция стала адекватной, а извинения приняты.

Что ж, инцидент исперчен, не так ли?

Увы, не так!

Казус Гавриловой

…Я решила об этом написать, хотя и цель того, что я это делаю, мне самой не совсем ясна, и скандалов я не хочу, но молчать тоже не могу, уж очень это обидно и неправильно.
Алла Гаврилова

К 7 октября с выходом «7/10», предположу, издательские скорее всего успели. Книга продавалась в России, а 26 октября на эмигрантском канале «Говорит НеМосква» вышла и первая рецензия на нее:

«В небольшом по объёму, но многослойном новом романе Александр Иличевский старается дать художественное осмысление вторжения ХАМАС в Израиль 7 октября 2023 года. Центральный персонаж не хочет мириться с потерей сына, попавшего в плен к боевикам, и отправляется на его поиски, вспоминая перипетии своей жизни. Напряжённый сюжет становится несущей конструкцией целого здания размышлений. Как и в других книгах Иличевского, в этой на первый план выходят мысли о поиске Бога и собственного предназначения, а отличает роман то, что эти мысли дополняются печальной констатацией закономерности и неотвратимости пришествия иррационального зла в этот мир. Несмотря на тяжёлую тему, это потрясающе красивый текст: сотканные из дрожащего воздуха описания окружающего и тонкие наблюдения над природой человека сплетаются в то художественное полотно, которое укрывает читателя, позволяя ему изредка выглядывать в реальность, узнавать и трактовать жёсткие, а порой и жестокие эпизоды метафорически».

8 декабря 2024 года в «Новой газете. Европа» (иноагент) вышла вторая рецензия на «7/10»:

«”7 октября” — роман пути с неизбежной личностной трансформацией героя в процессе, и пустыня — более чем подходящее место для этого»[9].

На стыке 2024 и 2025 годов экземпляры «7/10», видимо, докатились и до Израиля. Пятого января А.И. безмятежно оповестил френдов: «Журнал «Лехаим» публикует отрывок из романа «7 октября»». А шестого — еще безмятежней — поместил у себя строфу из стихотворения:

«Итак, мы только косточки точнейшего из снов, чья мякоть сладко-теплая растет из зренья, слов — из бормотанья сонного, объятий сна и тел, слюны, чего-то темного, и белого, как мел».

В тот же день одна близкая приятельница А.И. написала в его ленте:

«Вчера купила еще одну Вашу книгу. С большим удовольствием читаю! Все будет хорошо».

Какая из книг имеется в виду — очевидно.

Видимо, тогда же — 4 или 5 января — на экземпляр «7/10» потратилась и военкорка Ньюзру. Прочитала — и вдруг обнаружила, что «ее» репортаж так и не убран, что альтернативной сноски тоже нет и что она фигурирует только в благодарственнике, да и то, казалось, посвященная ей фраза отдавала скрытой издевкой.

Перечитывая раз за разом «свои» абзацы, она — и с каждым разом сильней — ощущала жжение в уязвленной печени и тупой зуд в клавиатуре: закипанье и бульканье раздувающегося эго.

И вот 6 января — Алле совсем худо: шторм и криз! Крышка уже дребезжит, зуд в клавишах нестерпимый. Неудержимая желчь переливается через край и падает с шипением на всегда раскаленный фб.

Вот ее первый — исторический — пост, своего рода матка не менее исторического срача:

«Ну что ж, стоило написать мне про русскую культуру, так она тут же прибежала и укусила меня за то, за что обычно видимо кусают.

Со мной приключилась нелепейшая и очень неприятная история. Неприятная настолько, что я решила об этом написать, хотя и цель того, что я это делаю, мне самой не совсем ясна, и скандалов я не хочу, но молчать тоже не могу, уж очень это обидно и неправильно.

Где-то полгода назад мне рассказали, что один очень известный и уважаемый писатель использовал в своей новой книге мой репортаж из Газы, который я в прошлом феврале писала для ньюзру. Книга тогда еще не вышла в печать, руководство ньюзру против этого возражений не имело, но по рассказу, я не поняла как именно использовал репортаж писатель, почему никого не спросил (ни меня, ни редакцию) и тд. Поэтому я обратилась к самому автору. Он сказал, что использовал скорее антураж, а не сам материал, но любезно прислал мне черновик.

Оказалось, что в книге без кавычек приведен довольно большой отрывок моего репортажа, очень близко к тексту и даже с прямой речью героев (благо репортаж то на сайте и можно сверить), без указания автора.

Я очень удивилась. Потом подумала и удивилась еще больше. То есть, если бы это был какой-то начинающий автор, студент или там ребенок, я бы могла предположить что он может не знать, как это называется. Но автор, повторюсь, известный и всеми уважаемый лауреат много чего.

Я честно сказала писателю, что в полнейшем шоке и попросила или убрать отрывок или поставить сноску. Писатель пообещал сноску поставить. На мой вопрос о том, как это вообще ему пришло в голову, мне было сказано что-то вроде «я не понимаю, почему вы сами книгу не написали». Мне трудно описать, что я в этот момент почувствовала, но я подозреваю, что многие могут предположить. (Я кстати долго пыталась понять, мне правда было интересно, зачем это было делать. Писатель повторюсь известный и хороший, очень уважаемый, сам тексты точно писать умеет без каких-то чужих вставок. До сих пор не понимаю).

Еще через какое-то время автор мне написал, что он лучше этот отрывок из книги просто уберет, «если это будет возможно». И напишет мне слова благодарности за мой «героический труд». Кроме того, писатель хоть так ничего и не объяснил, но принес мне глубочайшие извинения, которые я поспешила с благодарностью принять, потому что уж очень хотела забыть эту историю поскорее и никогда к ней не возвращаться. Тем более, что уже слышала реакции типа «да ладно, твой текст известный писатель использовал, гордиться надо». (От этого становилось еще обиднее).

В общем, я была почти уверена что этот отрывок из книги убрали. Но сегодня мне эта книга попалась в руки, и оказалось, что отрывок на месте. И в конце книги действительно благодарность за мой «героический» или какой-то там труд «без которого эта книга была бы не полной», но при этом нигде не указано, что в книге есть мой текст. Текстик. Маленький. Всего на две страницы. Из Газы что самое нелепое. Не целиком копи-паст, но частично даже копи-паст. Хотя я четко просила либо его не использовать, либо использовать со сноской на автора и сайт.

Я не считаю свой труд «героическим». В Газу ездит множество ивритоязычных журналистов. Это работа, как любая другая. Я никогда не трясусь над своими текстами и ни разу за 11 лет не отказала в просьбе, какой-то из них перепечатать или процитировать. Я вообще не очень разбираюсь в авторском праве, репортаж был сделан для ньюзру, они с этим ок. Но я не очень понимаю, как можно взять чужой текст, не спросив. И мне ужасно грустно и обидно что вот так оказывается можно, и я чувствую себя с этим совершенно растоптанной.

Я видела рецензии на книгу, очень восторженные, наверное она хорошая. Возможно, я зря щас это пишу. И многие наверняка придут и скажут, что зря, что я мелочусь, что я мстительная, скандальная, недобрая и тд. Может быть. Но вот такой у меня произошел опыт, и мне с этим очень печально.

P.S. Возможно комментаторы правы и глупо не называть имя писателя, учитывая, что я могу быть не первая и не последняя. Это Александр Иличевский. «7.10». Книга издана в российском издательстве «Альпина проза[10]».

В тот же день, 6 января, видимо ближе к ночи, появляется второй пост А.Г. — с приложением скринов отрывка из А.И. и своего репортажа (действительно — очень близко[11]). Пост же такой:

«По просьбам так сказать трудящихся. Ссылку на репортаж запихну в первый коммент. Кроме фамилии Глухов все списано (И нет, меня не спрашивали. Редакция и я узнали от третьих лиц, которым предложили насладиться черновиком, а они узнали мой текст. По словам этих третьих лиц (я не хочу называть людей, которые сами не вызывались), они, узнав текст, сказали об этом Иличевскому, а он сказал им что я сама (!!!) прислала ему текст (но зачем мне кому-то что-то посылать?) и дала разрешение (нет). Постфактум разрешение дала при условии, что будет сноска. А желательно чтобы его вообще убрали. Мне было обещано или то, или другое. Я бы, конечно, предпочла не упоминание моей персоны, а чтобы этот кусок был убран вообще. Но, к сожалению, меня не спросили».

Ветку комментов второй пост не породил. Чего не скажешь о первом.

За считанные часы он собрал сотни откликов — постов, комментов и комментов на комменты. Впрочем, как и другие посты А.Г., и как ответные посты А.И., и как посты на эту тему еще нескольких других блогеров. По мере своего разгона и разгорева, срач не ограничился одним лишь — вышеназванным — кейсом («заимствование» у Гавриловой), а сильно разросся, пополнившись кейсами с другими «заимствованиями» негодника Иличевского — у Мурзина, у Платонова и даже у себя самого!

Все вместе взятое, являет собой огромный словесный первичный массив из нескольких тысяч (sic!) постов и комментов[12]. Пропустить через себя весь этот корпус я оказался не в состоянии, хоть и поставил перед собой именно такую задачу.

Самое правильное сейчас было бы — самому отлучиться, а погрузить читателя, хоть ненадолго, прямо и непосредственно внутрь тех вербальных масс, которые аккумулирует и обрушивает на читательскую голову такой вот русский срач — бессмысленный и беспощадный. Пребывание в этих субстанциях, обволакиванье ими, вываливание себя в них, как в мукé, методологически и физиологически важно для любых попыток последующего осмысления как самого казуса — обвинения Иличевского Гавриловой в неправомерном заимствовании им ее текстов, так и вообще срача как особого социального жанра. А я бы в таком случае лишь изредка — по крайней аналитической нужде — привставал бы с кресла и комментировал движение его бескрайних толщ — сухо и коротко.

Но потом, преисполнившись гуманизма, я передумал и, щадя всех, не стал обрушивать ни на чью голову весь этот массив. Ниже целиком будут приведены только посты Г.А. и А.И. — как срачеобразующие[13], а также — петитом и вынужденно вперемежку — необходимые для анализа избранные посты и комменты различных срачунов — их рядовых приверженцев или противников.

Отказался я и от своего любимого хронологического принципа — проживания срача день за днем — ради тематико-типологического ракурса, основанного на проступающих смысловых сгустках.

Срач как общественно-значимое дело: основные нарративы

Срачеёмко!
Моше Шанин.[14]

На затравочный пост А.Г. сразу же отозвались неравнодушные френды. И самой-самой первой — ее бывшая коллега по Ньюзру:

Елена Пепел: Это однозначно плагиат. — А.Г.: Жаль, что у твоей редакции другое мнение. — Елена Пепел. Нет, просто сделать особо нечего, и ресурсов нет. — А.Г.: Конечно…

Чиркнув о Пепел, словно прикурив от пепла Клааса, фитилек резво побежал по фб-сообществу А.Г. На разогреве, на быстром огне — темы и дефиниции, поиск слов к аттестации деликта А.И.:

A.G.: Это запредельное мудачество. Запредельное. — A.S.: Да нет, не мелочитесь. Да, очень обидно. И непонятно, что с этим можно вообще сделать. — M.R.: Есть такое понятие как профессиональная этика. И это вот сильно за ее пределами.

В этом месте А.Г., прекрасно отдававшая себе отчет в том, что «вскрик» у нее вырвался — парафраз — не без «мстительности и скандальности», даже напряглась и переспросила M.R.: «Мой пост или его поступок?». Но ее утешили:

M.R.: Его поступок, разумеется. — А.Г.: Ага, мне просто уже написали в личку, что я не права, и я решила на всякий случай переспросить). — Константин Пахалюк. Просто любопытно: а в чем Вас тут можно обвинить? — А.Г.: В том, что он меня вписал в список благодарностей без упоминания за что, а я не оценила. Видимо. Ну и в скандализме. Не знаю. — Константин Пахалюк: Типичный виктимблейминг. Увы((. —

Статус жертвы не только подтвержден, но и вставлен в «правильный» — весьма расширительный — понятийный контекст. Из-под узкого плагиата уже подмигивает красной надпечаткой широкий виктимблейминг (сваливание всего на жертв) — не тронь! Ну как же все просто и хорошо!

Очень быстро в общей массе проступили контуры нескольких сквозных нарративов, которыми срач будет пронизан до самого конца. (Они же, кажется, те самые бездны, о которых — в оптике травимого — вскоре напишет А.И.).

Самый первый такой нарратив — котурны общественного обвинителя. Мол, Илличевский — вор и плагиатор! Вор и плагиатор при этом — синонимы, а на самом деле — юридически — это не так:

К.С.: Плагиат — это, конечно, нехорошо, и г-н Иличевский неправ, и, а возможно, даже и преступник. Но называть плагиат воровством — это чистой воды обман и манипуляция. Воровство есть тайное похищение чужого имущества, в результате которого у законного владельца имущество пропадает. В случае плагиата ничего подобного не происходит.

Еще одно важное, гуляющее без дефиниции, понятие — презумпция невиновности:

R.G.G.: Люди употребляют термин «презумпция невиновности», не понимая его значения. Меня как юриста это бесит до белых глаз. Презумпцию невиновности должно государство индивидууму в контексте уголовного разбирательства. Больше ее никто не кому не должен.

Иными словами: на этику, а, стало быть, на справедливую, им, гадом, заслуженную травлю, презумпция невиновности не распространяется. Тогда хоть заменяй ее — по этическим основаниям — презумпцией осуждения или презумпцией виновности. Даже если он, наш «антигерой», не уголовник и не вор, то уж сволочь-то он или гад точно! Что очень удобно для наускиванья и прочих аутодафе. Ату его! Распни! Сгноби!

Тогда и сам срач — не просто времяпрепровождение, не стадный энтертэйнмент, а важное и общественно-полезное дело. Это не формально-юридическая, но стихийно-общественная реакция добрых и справедливых людей на вынужденное или временное отсутствие юридического вердикта.

Но срач-сообщество бодро и в голос подталкивает А.Г. именно к тяжбе и суду. Да и у нее самой, похоже, это находит живой отклик, в ее сознании именно суд и осуждение — предпочитаемый план А, тогда как срач — лишь план Б.

Еще в августе 2024 года А.Г. поговорила со своим бывшим шефом Финкелем, но тот отказался предпринимать против А.И. какие бы то ни было юридические шаги:

«А.Г.: Главный редактор сайта, для которого я это писала, уже выступил, мол, они не были против, че я психую».

Казалось бы, юридических перспектив никаких, но срачуны не на шутку заводят ее и раззадоривают:

J.S.: У меня есть прекрасный адвокат по авторским правам, рекомендую Zeeve Angel. — А.Г.: Спасибо, проверю. — А.Г.: Он ивритоязычный да? (Тут же тексты блин))). — I.Z.: есть такой сайт pixies — они очень хорошие адвокаты и за такие дела денег стрясут. Для меня даже у японской газеты, которая без разрешения взяла мое фото, денег вытрясли. — H.S. Отвратительно. Письмо в издательство, лучше от адвоката. И публично назвать автора книги. Только так. — E.N. По-моему, по кому-то плачет суд. — Y.K.: «<…> Алла, письмо в издательство с угрозой суда было бы самое то. Подозреваю, правда, что писатель русскоязычный, а издательство у него в России, и мараться об них крайне неприятно. — А.Г.: Да, издательство российское. — А.Г.: Так что вряд ли их угрозы суда напугают))). — А.Г.: Альпина очень порядочное издательство, я знаю людей, которые там работают, я бы написала. — N.S.M.: Угрозы суда очень даже пугают любые российские институции. Если, конечно, они не гбу Жилищник (тут — печальный сарказм). Но издательству можно и нужно написать письмо. — А.Г.: попробовать стоит всё равно, и продолжать писать об этом хотя бы у себя на странице. Я понимаю, что это нелегко и знаю, как ломает такое писать. Напугают их угрозы или не напугают — не важно. Отвратительно, что фан-группа Иличевского и прочие сочувствующие за то, чтобы скандалец замылить как можно скорее. — К.В.: А о ком речь? — А.Г.: Иличевский. — P.K..: Такой блин известный, что надо погуглить. — D.L.: Вам к специалисту по авторскому праву, на мой взгляд. Это не просто на уровне эмоций не приятно, это отсутствие профессиональной этики и нарушение закона. Я бы наказала, чтобы не потакать. — N.B.: Это совершенно точно неэтично, а вот насчет плагиата и нарушения авторских прав — к юристу бы. Но если речь о российском издательстве, боюсь, что это не будет стоить потраченных денег, зато съест тонну нервов. Обнимаю, Алла, это очень мерзко. — E.G.: Вообще-то, автор должен был бы еще и озаботиться отчислением ройалтис. Есть у нас такие законы. А если он на них героически забил, особенно после обсуждения перед публикацией, то это вообще такая незамутненная наглость, прелесть что за писатель. Небось, интеллигент! — А.Г.: Русский интеллигент тогда уже)))). — E.G.: Он! —

Однажды в срач пожаловал и Его Величество Искусственный интеллект! Его, кстати, попросили поработать над планом А. Полагая обе стороны конфликта сугубо журналистскими, ИИ и поработал, но в конце подстраховался:

Отказ от ответственности: Эта информация носит общий информативный характер и не является юридической консультацией. Для получения конкретной юридической консультации и выбора соответствующих правовых средств защиты необходимо проконсультироваться с квалифицированным юристом по авторскому праву в России.

Что ж, о.к., прислушаемся к Величеству и сделаем небольшой экскурс в российский юридикум[15]. Как понятие — плагиат это заимствование чужого текста или чужой идеи без указания источника, то есть нарушение исключительных авторских прав. Кроме того, плагиатом считается сообщение лже-автором третьим лицам ложных сведений о себе как об авторе произведения.

Из двух уровней, или этажей, бытования этого понятия — уголовного и административного — плагиат как деликт фигурирует только в одном — уголовном. В Уголовном кодексе РФ[16] под ним понимается нечто сравнительно четкое — присвоение чужого авторства, причинившее крупный ущерб подлинному автору или правообладателю (как если бы А.И. взял репортаж А.Г. и тиснул его под своим именем).

В Кодексе об административных правонарушениях РФ[17] понятия «плагиат» нет, но есть его эвфемизмы — термины «пиратство» и «цитирование», очевидно, что некорректное. Здесь к нему относят почти любые заимствования — как полное, так и фрагментарное, то есть частичное, как цитатное незаковыченное, так и цитатное заковыченное, но без подобающей и в подобающем месте ссылки. А в расширенных зрачках издательских адвокатов — даже и компилятивное, то есть пересказ, или даже рассказанное у себя жене на кухне. Вне подозрения — только пародии как жанр, но цепляться можно и к ним. Иными словами — все на свете менее или более цитирование, то бишь более или менее плагиат.

Чтобы привлечь человека к ответственности за плагиат или дефекты цитирования, нужно доказать две вещи: наличие заимствований в произведении и умысла в действиях. Уголовный кодекс РФ предусматривает штраф — в пользу государства — в размере до 200 тыс. руб. или в размере заработной платы или иного дохода за период до 18 месяцев, или обязательные работы (до 480 часов), или исправительные работы (на срок до 1 года), или арест (на срок до 6 месяцев). Административный кодекс дает автору или правообладателю право на получение денежной компенсации от нарушителя: она может рассчитываться или в твердом размере (от 10 тыс. до 5 млн руб.), или в двукратном размере стоимости контрафактных экземпляров произведения, или в двукратном размере стоимости права использования произведения. Кроме того, пострадавшее лицо может потребовать полного запрета использования своего результата интеллектуальной деятельности в созданной работе. В таком случае нарушающие права фрагменты книги должны быть удалены как из электронных версий, так и из бумажных экземпляров

Обмен скринами

Сашка…, пусть эти тонны грязи и мусора переработаются
в чистое вдохновение. Переступи.
Елена Калло

7 января, прочитав накануне затравочный пост А.Г. и утонув в бездонности ее срач-ленты с комментами, А.И. решил: нет, надо отвечать!

Результатом — три скриншота[18] и этот короткий пост:

«Все же я вынужден прокомментировать свое недавнее грандиозно ошибочное усилие по вопросу — куда ведут меня благие намерения. В этом посте я предоставляю сканы — 1) раздел благодарности из книги «7/10», а также 2) предшествующую ее публикации — ДО ПЕЧАТИ! — переписку с журналисткой Аллой Гавриловой. Думаю, это исчерпывает дискуссию: все требования АГ были удовлетворены. Добавлю еще: в случае переиздания ни следа от АГ в новой редакции текста не останется, это я вам обещаю».

Первыми на это откликнулись его френды и его читатели, да и сам И.А. изредка, но поначалу откликался на слова поддержки:

К.Л.: Поддерживаю Вас в этом печальном недоразумении. — А.И.: Спасибо большое, поддержка оч. нужна, а то я веру в человечество потерял напрочь. — Д.Т: Омерзительная травля, в вашей порядочности и душевной гигиене никто из разумных людей не усомнится. — А.И.: Хорошо бы, если. — С.О.: Теперь эти же стервятники, в комментариях под публикацией Льва Симкина в поддержку Александра Иличевского, на меня организованно накинулись. — E.D. Саша, обнимаю! Все очевидно, и ты поблагодарил источник.

Увидев пост А.И., адепты и амбассадоры А.Г. дружно переместились и на вражескую площадку, где окопались и завели свои обличительные ветки:

— Э.Р.: Да необходимо же просто сослаться на авторку, ведь текст её. Что тут м.б. подспудного, вольного или невольного. это попросту авторский текст, её текст. как вообще в голову пришло «просто взять». — E.B.: Это были «благие намерения». — М.Б.: Простите, а почему бы просто не написать в ссылке, что на странице такой-то использовался текст репортажа-и указать авторство? Тогда не будет никаких вопросов (особенно, если с автором все заранее согласовать). Я в детских кніжках делала сноски с названием групп (у меня там песни несколько раз звучали). Никаких проблем — я написала, издательство напечатало. — A.K..: Одному ссылку поставь и другим захочется. Это ж сколько ссылок тогда ставить придётся — на каждой странице!

После того, как скрины выложил И.А., скрины другой части их августовской переписки выложила и А.Г.:

«Терпеть не могу выкладывать скрины личной переписки, прям корежит, честно говоря. Но блин меня все тыкают тем, что в скринах, которые выложил Иличевский, ничего, что я говорила, нет. Ок, читайте.

А кроме этого у меня неожиданно во френдах оказалось много писателей, и все они пишут о том что лично они никогда скандалов по этому поводу не устраивали. Реально уже похоже на какую-то странную версию me too».

Срач, хоть и не думал затухать, но весь прямо расцвел на этих скрин-дрожжах:

А.А.: Невольное заимствование. Закрыл глаза и заимствовал. — P.G.: А мог бы пойти на сво и украсть холодильник. Впрочем, кто знает. — А.Л.: Была бы воля, да неволя подвела. Или помогла. Или наоборот. Короче, не дано нам понять великого русского писателя. –M.B.: Алка, похоже, ты вскрыла огромный абсцесс на теле современной русской литературы!). — Елена Пепел: Оказывается, плагиат выловили до того, как роман ушел в печать. Тогда я вообще не понимаю, в чем его проблема. Поймали тебя на плагиате — притормози публикацию и перепиши. Сам, бля. — P.A.: На всякий случай где-то тут должно быть предупреждение лично для Иличевского, что комменты воровать тоже нельзя. А то у него через месяц начнет юмористическая проза хорошо получаться. — Y.K.: Можно придумать миллион красивых объяснений. Но если идёт цитирование абзацами и страницами, то это плагиат. Или говоря проще воровство. — А.О.: Загуглила термин «непрямая цитата » — ну мало ли, может я неправильно помню/понимаю значение. Мне кажется, произошло недоразумение — автор романа не разобрался в терминах (что странно для человека с физмат бэкграундом). Потому что это вообще не про копи-паст. И тем более, с обязательным указанием источника, несмотря на отсутствие кавычек и свою интерпретацию. Однако, меня смущает другое — зачем вы вообще согласились оставить свой текст в романе, пусть даже с указанием источника. Я знаю, что это моя личная проблема — меня всегда бомбит на плагиат. Но удивляться не перестаю. Зачем? Вариантов было бы всего два — убрал или не убрал, несмотря на прямую просьбу и дав повод для судебного разбирательства. В жопу, простите, эти интеллигентные расшаркивания — оппоненту может быть неудобно, давайте найдём компромисс. А вышла сказочка про избушку — ледяную и лубяную. Как обычно и бывает — стыдливый человек в принципе не подумает использовать чужое без согласования. Так что искать компромисс — совершенно бесперспективное занятие в случаях с плагиатом. — S.T.: Да чё там смущаться. Пушкин и тот у Державина спёр стих про памятник. А Державин у Горация. Ну, чутка переделывали пацаны по дороге. А Крылов так тот все сюжеты у Лафонтена попёр без изменений. Стихи, правда, его. Не поспоришь. «Русская культура» она такая. АналоГовнет. –

Казус Мурзина

Проснулся Глухов от звонких ударов, будто кто-то ковал железо.
Александр Иличевский

Но еще в тот же день, 7 января, срач взорвался: новый кратер, новое извержение, новый экстаз! Словно в него, не сцеживая, разом опрокинули целую бочку керосина!

А именно: Галина Нежинская, подруга А.Г, обнаружила в «7/10» еще один случай заимствования, то есть, в дефинициях срача, — плагиата: ура! Где близко к тексту, а где копипастом — им был затронут десяток с лишним фрагментов из рассказа «Приключения в пустыне», в 2002 году написанном покойным российским астрофизиком и энтомологом профессором Владимиром Сергеевичем Мурзиным (1927-2007).

С нескрываемым ликованием и торжеством объявила эту новость Алла Гаврилова:

«Я хотела написать, что, в этой истории еще интересно то, что все остаются строго в рамках своих ролей и говорят или молчат (особенно красиво молчат) на сто процентов так, как от них ожидалось. Издатели, редакторы, устроители литературных вечеров, владельцы книжных магазинов. В общем хотела я об этом поразмышлять но тут добрые люди прислали мне в личку результаты простого поиска в гугле. То есть, «7.10» просто скомпонован из чужих текстов. Интересно, когда Александру Иличевскому русского Букера и все остальные почетные премии давали, его тексты кто-то гуглил перед этим? Ну и может теперь кто-то из его издателей, редакторов и тд, а также уважаемого израильского русскоязычного литературного сообщества захочет высказаться?».

И с каким же рыком, с каким остервенением отозвался на это ее фб, с каким восторгом!

А вот в фб Иличевского все гораздо грустней: не только чужие на него набросились, но и некоторые свои от него отвернулись:

О.Д..: Дорогой Саша, что же это все-таки за фрагменты, совпадающие с отрывками из покойного, как выяснилось, Мурзина? Объясните, пожалуйста, что случилось — это мистификация, вас оклеветали, подложили их в ваш текст без вашего ведома, вы случайно мистическим образом совпали с чужими текстами? — M.S.: Я не понял, зачем вы копипейстили чужой текст. И этот статус с разъяснениями ужасен и оскорбителен. Простите. — Я.З.: О, это кроме битвы черепах? Обалдеть! — O.G.: литературно обработал текст — добавил двоеточие! — A.R.: А Мурзин умер, его и вовсе можно не стесняться, по логике автора и его команды. — К.Г.: Просто человека поддерживают не потому, что он прав, а потому, что ему трудно. — Н.Л.: А чужой текст без спроса ему тоже было трудно брать? — A.G.: Скрепя сердце, брал!))). — А.Р.: Морщился, но брал! –T.T.P.: Да, всё так, и это ужасно. Плюс читатели уже нашли в тексте книги 14(!) фрагментов из текстов покойного Мурзина. — М.К.: Ох. — Е.А-З. А какие благие намерения у вас были, когда вы взяли чужой текст и выдали его за свой? Было бы замечательно, если бы после того, как вас на этом поймали, вы бы нашли в себе силы вести себя прилично и извиниться.

Голоса защитников А.И. на его фб слышны, но их мало, и они тут же сами становятся объектами ёрнических атак. Мурзин, даром что покойный, полностью ими усыновлен и инструментализирован:

— А.Г.: Саша, мне думается, сетевая травля против вас не адекватна случившемуся. Всё можно было решить миром, в личке. Я на вашей стороне, коллега. — А.Б.: Тоже воруете? — L.Z.: Всё это ерунда, хлам и хайп с той стороны. А «Город заката» совсем наоборот — прекрасен и нежен. Очень вас люблю, Саша. — Е.И.: Мы с вами пересекаемся в интернете. Немного понимаем, кто и как комментирует. Поэтому я спрошу: вы уверены, что если эту книгу (Город заката) проверить, она не будет состоять из фрагментов чужих книг? Судя по реакции автора, такое вполне может быть. Поступок гадкий сам по себе. Но реакция автора — абсолютно нелепая. И, думаю, с последствиями. Думаю, скандал только начинается. В комментариях под постами уже, со скринами, указывают на 11 заимствованных эпизодов, кроме репортажа АГ. — L.Z.: Я люблю писателя Александра Иличевского. Давно и осознанно. На этом, думаю, мы и остановимся. — А.Д.: Хочется сказать Алле Гавриловой: Гоните волну дальше! Это Ваш звездный час! » Только не забудьте поблагодарить Писателя Иличевского. Сердечно. — О.К.: А покойному писателю Мурзину, из которого Саша так же копипастил целыми кусками в этом романе, что скажете? — G.K..: Саша, мне очень жаль, что это произошло с тобой. Я думаю, что если авторские права журналистки были нарушены, то решение конфликта возможно цивилизованным способом, а не с помощью самосуда в социальных сетях. — Н.Я.: Александр, с Вами всегда, читаю и наслаждаюсь мастерством и тонкостью. — В.Я..: Дорогой Саша, мы все с Вами. Счастлива читать Вас. — Г.В.: Свой свояка видит издалека. — Lena Kallo: Саша, зная тебя как очень благодарного и щедрого человека, всячески поддерживаю. И успехов переизданию)). — Polina Barskova: Всем кому может наконец наскучить (хотя вряд ли) уничтожать плагиатора среди нас, предлагаю переключиться на изучение двух вопиющих случаев прошлого -— кампаний по разоблачению плагиаторов Целана и Мандельштама: там желающие смогут убедиться что их риторика имеет самые яркие традиции и не было слова оскорбления и унижения, которое, кажется, не было употреблено строгими, но справедливыми праведниками/современниками этих поэтов. Как отвечали эти поэты на обвинение, все опубликовано. К каким последствиям для поэтов, это привело мы отлично знаем. — G.K.: Думаю, что сегодняшние праведники книг Иличевского не читали, но осуждают. Да и о Целане, скорее всего, имеют скромное представление. Разве что о Мандельштаме… да и то поверхностно, потому что модно. — В.Б.: Прости, ну ты сравнила, конечно, с Мандельштамом! У Саши и у Аллы совершенно несопоставимый вес в литературном поле. Какие такие последствия это может иметь для Саши? Вся конъюнктура на его стороне, включая представителей ньюзру. Просто посмотри на уровень поддержки с обеих сторон. Что до риторики — мне как раз кажется омерзительной, другого слова не подберу, риторика некоторых Сашиных защитников: будь, мол, благодарна, жалкая смертная, что тебя будут помнить благодаря небожителю, и вообще, его мы знаем, а тебя нет, у него репутация. С такими друзьями врагов не надо. Нужно было просто поблагодарить Аллу не за героический труд в Газе, а за конкретный текст, опубликованный там-то и приведённый в романе с такой-то страницы по сякую — И ВСЁ, скандала бы не было. И его бы не было, если б Саша извинился по-человечески, а не как Рабинович в анекдоте: «Извините, конечно, но вы мудак». Не за палимпсест, mind you, а за человеческую нечестность. Что значит «вольное/невольное использование текста» — Сашу пытали? Зачем публиковать часть переписки, уверяя, что все договорённости были соблюдены, если из второй её части ясно следует, что это не так, и там обещана прямая ссылка на статью и на издание? Я не сомневаюсь в Сашиных благих намерениях, я его знаю, а Аллу — нет, но именно поэтому молчать не могу: травят тут вовсе не его, и мне стыдно. — А.К.: Саша, держись. Рада, что ситуация разрешилась. Сил тебе, вдохновения и радости. То, что ты пишешь, лично мне отозвалось и помогло уже не раз. Спасибо тебе большое. — Н.В.: Дорогой Сашенька! Я, как всегда, пропустила все интересное. Мне и не нужно подробностей — случайно знаю — вы человек порядочный. Могу свидетельствовать перед частными лицами и Божьим судом. Совершенно отдельно от того, что уникальный писатель. — А.И.: Ну — спасибо, Нелличка! сколько у меня самого перли — и сюжеты, и идеи, и сценарии, и синопсисы — я молчал. а тут на тебе: все сделал, чтобы никто не обиделся — однако нет. –Ж.К.: Саша, вы замечательный писатель, а если уберете в последующем издании эти страницы, плюсы вам в карму) странно, что на стадии черновика не получилось договориться, видимо поздно схватились, или что? — А.И.: так я считал, что договорились, разве по этим сканам не видно. — Ж.К.: Сканы все воспринимают уже как извинения после печати, где ничего поменять нельзя. Вот и я не могу понять, это переписка до печати и конфликт здесь исчерпан или это как постфактум, хотя для меня конфликт исчерпан в обоих случаях, но тогда откуда столько желчи. Если вы взяли текст без спроса, но потом вам разрешили его использовать, это одно, а в другом случае вы взяли без спроса и вам запретили его печатать, это другое, но из этой переписки ничего не понятно, кроме обмена любезностями там ничего нет про суть претензий. Остается при следующей публикации тиража все же убрать эти страницы и закрыть этот ящик Пандоры. — А.И.: До печати!! — L.S.: Жанна, прочтите страницу Аллы. Там все сканы. Писатель был пойман на плагиате в черновой работе, представленной к печати. ЗДЕСЬ УЖЕ АЛЫЙ ФЛАГ! (а если бы «пронесло» и не поймали?). Два листа списанного текста! 99% процентов ее текста с материала! Кроме имени героя. Обещался Алле исправить ситуацию аннотацией. Извинился. Ситуация не была исправлена как обещал. Вместо того, чтоб ситуацию как то исправить и разрешить, он решил что недостаточно добил Аллу и принёс это всё дальше сюда ее добивать. — Ж.К.: Мне не нравится, что все травят одного человека. Даже если он сделал что-то не так, это проблема двух людей, но не толпы. И всегда два умных человека могут договориться. А Саша талантливый человек в любом случае, и я останусь при своем мнении. — L.S.: спасибо, согласна. Я видела все с самого начала, задолго до опубликования его имени в переписке. Посмотрите сегодня eugeni finkel пост. Это издатель newsru — ее бывший работодатель — который IMHO ее сейчас тоже предал. Чтоб всем было хорошо. Там много всего. Быков разочаровал тоже, по-крупному. Ясный пень — друг, известный автор, мужчина. Но есть и золотое зерно — он видит необходимость суда. К тому же, любой текст этой книги теперь является copyright — как заметила одна из читательниц, что теперь Алла не сможет печатать свой оригинальный репортаж нигде. Потому что украденный кусок теперь еще и copyrighted. Как говорят в штатах — добавить оскорбление к живой ране. Нет слов! — Я.З..: Да, да, но при этом она виновата, потому что не в суд пошла тихо, а пост написала. Пост, под которым мы все это комментируем максимально оскорбителен для АГ. <…> Интересно, а издательство, которое книгу напечатало, высказалось уже? — Н.В.: Я очень не люблю суровой принципиальности. Лучше уж простить великодушно настоящий грех, чем осуждать безкомпромиссно живого талантливого и смятенного человека. –

Фан-клуб

Какая радость случилась — сделать прилюдно вселенскую смазь известному человеку, да не одному, а разом нескольким. Празднуйте дальше.
Виктор Шендерович

Постепенно в сраче обозначился и начал вспухать его гранд-нарратив — грозовая туча классовой ненависти. Пролетарской ненависти к снобам и селебритиз, к выскочкам и воображалам, к патрициям и писателям, к элите и заодно к москвичам! Это от их лица действовал плагиатор-лауреат Иличевский и его «фан-клуб», смевший не каяться, а заступаться. Под конец срача и вовсе выяснится, что это был главный мотив срача, а прилюдная порка зазнавшейся публики — ее главный итог.

Интересно, что в этом контексте персональным раздражителем, соизмеримым с самим А.И., если даже не бóльшим, стал литературовед Глеб Морев, написавший, — а потом затерший, — следующий пост:

«Если ваш труд кто-то вспомнит через несколько десятилетий, то только потому, что он упомянут в примечании Иличевского».

— E.G.: Ачетакова? Плагиат это плагиат это плагиат, даже когда ты известный лауреат чего-то там. Фу. — Y.K.: «Да ладно, твой текст известный писатель использовал, гордиться надо» — ненавижу этих людей, и прям улыбочку сальную так и представляю. <…> — V.M: Из той же серии аргумент, что и «да ладно, гордиться надо, что аж целый мужчина к тебе пристал, особенно известный такой». — А.В.: Из того что я вижу в его фб, этот писатель большой сноб и всякие мелочи, волнующие простых людишек, типа их авторских прав, его, я предполагаю, как настоящего сноба, не сильно трогают. — A.G.: Он выше этого, да?))) котик. — А.В.: Это только мое предположение. — A.G.: Ну, оно похоже на верное. — А.В.: Он спец по жанру элитарной литературы. — K.T. Ах, да, там же фффсё элитарное. И плагиат. — M.B.: И чоэта ты сама не написала книгу? Материал-то хороший, грех такому добру на каком-то сайте пропадать! Тот случай, когда воровство замаскировано под простоту. Это полное скотство. И повод обратиться к адвокату, приложив все скрины переписки. — A.E.A.: Вот то, как он включил дурака особенно гадко. — M.B.: В этом случае особенно гадко абсолютно всё. — A.E.A.: Спору нет, но этот момент меня особенно поразил своим цинизмом. — N.L.: Да, типа все ваше — это наше, вы же своим плохо распоряжаетесь, а вот я молодец на вашем фоне. — E.P.: Есть простой ответ: «а что же ты сам в Газу не съездил». — M.B.: Потому что не барское это дело. — M.B.: От этого, кстати, у меня вообще красная пелена перед глазами. Хрупкая мужественная Гаврилова в каске и бронике с нее весом ездит в Газу, делает оттуда крутейшие репортажи, рискуя жизнью, а этот диванный эксперт надергивает со всех сторон чужих текстов и компилирует из них книжку. А в ответ на резонный вопрос Гавриловой, как так получилось, что он без спросу воспользовался ее текстом, он отвечает, что удивлен, что она сама не написала книгу. — A.E.A.: У Германа Лукомникова есть шикарное новое стихотворение как раз о таком вот. «Позорно ничего не знача, а если кое-что да знача, тогда ничего, не очень позорно…». — А.Г.: ахаха это прекрасно. — Шимон Бриман: Конечно, это плагиат, причем наглый. Надо было дать в книге четкую цитату с именем написавшей репортаж. Могу лишь предположить, как мыслит такой афтар: «Я — Творец Книги, я пишу, как вижу и чуйствую, и для меня газетно-журнально-сайтовые репортажи — не более чем руда, из которой Я, Мастер, извлекаю крупицы золота для Моей Книги. Поэтому руда идёт в отбросы и нефиг давать руде имя и фамилию с точной цитатой». — R.S.: Ну, он человек явно без стыда. И главное — это самое поразительное! — сколь много вроде бы приличных людей его защищает. — R.N.: Чистое безобразие! Мало того что спёр текст, так ещё и волну гонит — типа не справедливо затравленный автор. А другие (подельники) подпевают и льстят изо всех сил. Отброшены все сомнения, даже тени сомнений в порядочности писателя. Выглядит со стороны этот фестиваль, дружеской верности, довольно гнусно. Нашли тоже травлю и Врагов. Нет, всё-таки российская интеллигенция часто вызывает сильные чувства, особенно если долго с ними не встречаться. Никакую вину (кроме той, которую взрастили и пестовали сами, для внутреннего употребления) признавать не умеют. А ведь впереди ждёт долгий и тернистый путь переосмысления своей общественной роли в российской катастрофе. А пока, я бы всем начинающим литераторам прописывал курс авторского права, в обязательном порядке. –

Из поста А.И. о казусе и о сраче узнали и коллеги по литературному цеху, некоторые и правда отнеслись к самому казусу с пониманием и поддержали его. Причем не слепо (мол, наших бьют), а на удивление взвешенно и аналитично.

Дмитрий Быков написал:

«Он не вор, не жулик, даже советские суды учитывали фактор репутации, а она у Иличевского безупречна».

И — на другой ветке:

…Труд журналиста священен, особенно если речь идет о горячих точках. Но лучше всего, мне кажется, тут было бы обратиться в суд — гражданский или третейский, как поступил в свое время Горнфельд. Если у покойного Владимира Мурзина нет родственников или душеприказчиков, его представительницей вполне могла бы выступить Ольга Скорлупкина, написавшая о нем с таким горячим сочувствием.

А вот Виктор Шендерович с его тремя констатациями:

От себя добавлю три констатации. Первая: требование уважения к труду журналиста и единых для всех норм в области авторского права — вещь очевидная. Как совершенно очевидно и то, что де-факто в отношениях и между авторами, и по линии «автор — издатель» сегодня нет единого представления об этой норме. И скандальная коллизия ясно показала именно это. Констатация вторая: Александр Иличевский имеет все основания извиниться перед Аллой Гавриловой. Констатация третья: радость от появившейся возможности оскорбить известного писателя и объявить об обнулении многолетней (прекрасной) писательской биографии — имеет очень мало общего с сутью конфликта. Как мне кажется, эта нескрываемая радость говорит гораздо больше о радующихся.

Шендеровича тут же поженили с Быковым.

М.Б.: Все эти быковы и шендеровичи уже не впервые, но как же ярко, явили себя во всей красе. И писатель этот, глядящий в бездну). Сил вам, Алла, здорово, что вы это сделали. Любо-дорого смотреть, как они лопаются. — Виктор Шендерович: «Всех этих быковых-шендеровичей»? Отличный стиль. Счастливо оставаться.

Или — сам Шендерович — в другом месте:

Сколько нескрываемого наслаждения. Какая радость случилась — сделать прилюдно вселенскую смазь известному человеку, да не одному, а разом нескольким. Празднуйте дальше.

Впрочем, далеко не все русские писатели — того же мнения. Критик Анна Наринская — противоположного:

Там нет ничего, ну просто абсолютно ничего, что оправдывало бы включение в него чужих текстов. Никакой полифонии голосов, никакой игры с прошлым и его письменной конвенцией.

То же и Татьяна Толстая:

Писатель Иличевский по одному ему известным причинам нарушил Восьмую заповедь и обокрал минимум двух литераторов, а поскольку он не прояснил эту мутную историю, а запутался в собственных оправданиях, например, выставляя нужные для себя скрины и припрятывая скрины изобличающие, то сейчас, как я погляжу, целые отряды литературных эриний и народных мстителей прочесывают частым гугловским гребнем иличевские тексты в поисках еще больших прегрешений. Хотя их, может. и нет.

Но вот так: обляпаешься один раз — и все тебя будут подозревать, следить за руками. «И внук отвернется в тоске». Невинные постмодернистские привычки — использовать раскавыченную цитату, — примут за мелкое карманное воровство. Поэтому не укради, не укради. <…> …Воровство книжное — не прощу. Не вырубишь топором.

Но, быть может, самой драматичной и неоправданно эмоционально была реакция литературоведа и редактора Евгении Вежлян, буквально в слезах осудившей А.И. и вместе с ним — и… себя:

Настало время высказаться. Мне, признаться, было трудно принять ситуацию. Я пыталась соотнести ее с теми теориями заимствований, которые я знаю. Ни одна из них, увы, тут не работает, как отлично показали мои уважаемые коллеги. Но это не помешало мне продолжать сомневаться в виновности АИ, потому что он мой друг. Таким образом, я прихожу к выводу, что дружба — это слишком большая роскошь, если я хочу оставаться в экспертном поле. Она не позволяет мне справляться с эмоциями и занимать экспертную позицию. И я буду работать над этим. Хороший, настоящий критик должен быть, конечно, против всех. Всех вообще. И я, собственно, против всех. И буду продолжать посылать всех к черту, если меня будут принуждать занимать любую из сторон — без сбора материалов и доказательств.

Для меня последним аргументом в пользу виновности АИ стало использование текстов писателя Мурзина. Мертвого писателя. И малоизвестного. Именно описания, и описания поэтические — визитная карточка стиля писателя Иличевского. Я любила его именно за эту поэтичность прозы. И ценила ее и в его рассказах, и в «Персе», и в «Матиссе». Но тут выясняется, что не все эти прекрасные описания принадлежат его перу.

Я чувствую себя обманутой. И более того, моя экспертная квалификация подорвана, поскольку я не смогла распознать эти заимствования ранее и проявила слишком большое доверие к текстам, написанным моим другом. Отчасти вина за происшедшее, таким образом, лежит на мне (а быть может, и вся вина, если считать меня этаким эталонным представителем дружественной к Иличевскому литературной общественности). Я принимаю свою вину. И приношу извинения. (Хотя и понимаю, что они абсолютно бессмысленны и ситуации не исправят).

Для меня все это — личная трагедия и жизненный крах. Возможно, все оставшиеся еще у меня человеческие отношения после этого будут разорваны, а дальнейшие мои занятия литературой станут невозможны, потому что все это не оставляет камня на камне от моей репутации, литературной и человеческой (если она вообще у меня была).

Но я вынуждена признать, что не понимаю, на чем именно основано подобное «использование» чужого текста.

И не могу, как ни стараюсь, найти этому оправдание.

Это нисколько, однако, не умаляет моей вины. В том числе и за то, что я тут сейчас написала. Выбор между объективностью и подлостью — так себе выбор. Тем более, что необъективность — это тоже подлость, в данном случае. Уже по отношению к мертвому писателю, которого живой использовал в своих целях. Выхода нет.

PS: прошу, не пишите мне слова поддержки. Я их не заслуживаю. Все это написано, чтобы разделить вину с Иличевским, которого я когда-то привела в литературный мир (так получилось). Пусть мы будем как сиамские близнецы. Сгорим вместе.

Боковые нарративы

…заглянуть в бездну.
Александр Иличевский

Чуть погодя, из тени обличения селебритиз, выплыла и гендерная тема, — ведь они, эти заносчивые гады, все мужики! Не А.Г. подняла эту тему, но срезонировала она на нее всей душой:

M.G.G.: Хорошо написан, Алка, актуальное, и вообще. И нет, это не комплимент и не повод для гордости, это мерзость, низость и расписка в собственной творческой несостоятельности. и да, в этом во всем есть гендерный душок и уверенность в собственной безнаказанности. — K.P.E.: Ну у меня от мужчин изначально ожидания не очень высокие. — L.K.: По мне так нужно обязательно опубликовать и имя. Иначе статусные мужчины всегда это будут делать женщинам безнаказанно. А если даже и женщины — то же самое. Плагиат — это самая обыкновенная кража, и не нужно обставлять его косвенными благодарностями. Изо всех сил вас поддерживаю. — А.Г.: Кстати, вот почему вы сказали мужчины женщинам? Потому что я внутри про себя именно так это и воспринимаю — как нечто в том числе статусно-гендерное. Но я не нахожу этому подтверждений кроме эмоциональных. — L.K.: 1) потому что это так было по факту; 2) потому что гендер играет роль, и статус играет роль в том, как люди себе позволяют действовать в окружающей их социальной среде. 3) потому что я знала, что вы это не вынесете наружу, женщине это не просто. Каких подтверждений нужно я не знаю, все как на ладони. — L.S..: Я тут с Лолой соглашусь. Когда читала ваш комментарий, уже думала так: Если бы я читала комментарий Сергея Пархоменко, или Шендеровича, или кого то еще — текст бы был четко и конкретно написан о том что такой то и такой (упырь) украл и поставил мой текст туда и туда и фото всего прилагается. И это бы был конкретный вызов за кражу. А здесь прямо видно, что пишет человек, который очень этой ситуацией обеспокоен и не уверен, если хочет за себя постоять. Хотелось бы видеть ваш пост в новой редакции. В пост вставить несколько имен, чтоб увидели (например, Шендерович). И продолжили распространять дальше. Это важный материал и поучительно/нравоучительный, что женщина / умная, смелая, интеллигентная и талантливая / может за себя постоять в своей сфере. И ее пример — другим наука. — А.Г.: Ну хотя бы по вашему оправдывающемуся тону. С вами поступили неэтично и несправедливо, а вы переживаете, что знакомые будут упрекать, зачем, мол, воду мутите, человек известный. Мужчина бы, если уж решил публично выступить, написал бы с полным осознанием своей правоты, независимо от статуса оппонента. Это называется жгс (гендерная социализация). Мне недавно про это тоже объясняли, когда я переживала, что в эфире выступила против шерсти аудитории)). — А.Г.: Да, я уже поняла, что вы все правы, блин (я даже фамилию автора почему-то сначала не написала). — Э.Р.: Гендерное, конечно. «зачем бабе её текст — мне нужнее»). — А.Г.: Кстати, его реакция тоже будет показательна. Вангую что-то типа «тетки устроили истерику». — S.G.: Ну как, это как назвать женщину блядью и на этом основании потребовать с ней секса, ибо от нее не убудет. Можно этого писателя засудить, а деньги публично передать на нужды ВСУ.

Ого! Вот и украинский бан подтянулся, он же русский (русских) кэнселлинг («Бань Россию — спасай Украину!»), — не так уж и тривиально для Израиля!

Е.И.: По поводу «Спасибо всем, кто позволил мне заглянуть в бездну» (это я вас цитирую). Сегодня само сотрудничество с российским издательством для публикации книги о вторжении террористов Газы в израильские киббуцы, о трагедии 7.10 — это уже бездна. Публикация такой книги в столице страны, официально признанной те…тической, — это низость и гадость. И вам с этим жить. Бездна смотрит на вас. — S.T.: Писатель, который после 24.01.22 пользуется услугами российского издательства, подлежит категорическому общественному бану. Фу… П.С. Хотя приличные люди сделали выводы ещё в 2014 году. — М.П.: Сергей, я не согласна с вашим мнением, что нужно бойкотировать русские издательства. Сообщества издателей, в отличие, например, от сообщества главрежей театров, не присягали на лояльность и не писали коллективом в поддержку политики партии и правительства. Каждому писателю, сочиняющему на русском, хочется быть опубликованным на своем языке. МХО. Вся Европа продолжает покупать российский газ и как-то не заморачивается… — S.T.: Мне противна Европа, покупающая газ у России. Просто я знаю, что, купив что-то российское, будь то колбаса, водка, книга или спектакль, я даю деньги, которые через механизм налогов попадут в казну российского государства, а оттуда пойдут на военный бюджет. А потом прилетят ракетой в Украину или к нам в Хайфу. — A.D.: А мы, сознательные украинцы, предупреждали, только полный кансел русской культуры, только полная отмена.

Тут же и анти-антисемитское остроумие, правда, не без желания все-равно оскорбить: «М.Ш.: А что за пейсатель?». Это будет подхвачено потом еще несколькими срачунами. Евреями, разумеется.

Позже других начали разминать тему конъюктурности и реактивности А.И.: мол, про «7 октября» он написал не иначе как чтобы всех опередить и пропиариться..

B.K.: Меня тут больше всего поразила быстрота реакции. В том смысле что считается что художественное осмысление больших и травматичных событий требует некоторого расстояния. «Прощай оружие» и «На западном фронте» вышли в 1929, спустя больше, чем десять лет. А тут — война еще идет, что это было и чем закончится непонятно, а роман вот он, как горячий пирожок. Думаю, такой фокус не провернуть, если не паразитировать на чужом опыте и чужих текстах. — A.K.: Куй железо, пока горячо. — K.T.: Тут очень уместен второй вариант: куй железо не отходя от кассы! –L.S.: Не только вопрос этический. Подсудное дело. И потом, вы же тоже не знаете на каком количестве таких сворованных текстов автор стоил свою карьеру. При желании можно и копнуть, и предать это большей огласке. С фото переписки, текстом и тп. Ведь в этот самый момент кто-то еще может быть его очередной жертвой. Очень сочувствую. — А.Г.: Ну со мной такое впервые и для меня совершенно неожиданно (.

А вот И.Ж. в своем посте «Пляски на костях» пишет, что наложила бы бан на сам этот срач, не хороший уж тем, что отвлекает от сочувствия заложникам в эти дни:

И.Ж.: <…> Понимаю, нельзя всё время пребывать в скорби; но не шумные же разборки устраивать по поводу художественного произведения! А сколько в десятках постов, прочитанных мною за прошедшие два дня, злорадства, сколько желчи в сотнях комментов по поводу постов… ФУ-У… — А.В.: Тот, кто сравнивает семьи заложников с собранием анонимных алкоголиков, как это происходит в тексте романа, уже находится на дне бездны. Как у вас вообще рука поднялась такое написать??! Совсем никакой эмпатии к горю и беде людей, близкие которых до сих пор находятся в плену?? — I.L.: Кем же надо быть, чтобы вот так сравнить. Что происходит с людьми? Это писатель? Ужас. Д.Г.: — И кто заставляет его отписываться по теме, которая ему аж настолько параллельна?

Среди участников срача время от времени — нечасто — встречаются представители и академической науки. Все они учились когда-то в школах или гимназиях, читали Пушкина и Толстого, но вербальное пространство искренне кажется им гомогенным, причем регулируемым правилами, выработанными для научных публикаций — с их императивом наукометрии, корректных ссылок и библиографических описаний. Иная природа и иная традиция художественных текстов — материя для них скорее подзабытая, чем неизвестная. Иначе трудно понять появление в этом сраче тезисов экономиста Константина Сонина:

Да, возмутительная история. Спасибо, что сделали это публичным. Толерантность к плагиату и откровенному воровству в нашем сообществе удивительно высока и каждая такая история, преданная гласности, очень полезна.

Другие ученые, как правило, сбиваются на свои собственные научные принципы и убеждения, а также на историю личных встреч и борьбы с плагиатом в других сферах:

S L.: Как ученый скажу, что, например, в научном сообществе, копирование чьего-то текста без упоминания оригинального автора считается нарушением этики и называется простым словом — плагиат. Научные издательства даже могут в этом случае отозвать статью из печати. Даже если речь идет о простой и однообразной методологии — нельзя просто взять и скопировать. Критики, защищающие Ильичевского — прикрывают непорядочного человека своей глупостью. — С.Б.: <…> Вспомнил, когда последний раз такое испытывал. Это было когда «советский и российский социолог. Доктор философских наук (1973), профессор (1975), научный руководитель социологического факультета РГГУ, заведующий кафедрой теории и истории социологии РГГУ (до 2022 года), декан социологического факультета РГГУ Жан Терентьевич Тощенко в 2009 году опубликовал в «Новой» текст с претенциозным названием «Экономические притязания религии», где собственно всю современную часть (про РПЦ) честно переписал из моей статьи в «Вопросах экономики», поставив одну ссылку в начале. Да, он сделал на одно движение больше к верификации, чем Иличевский, но всё равно когда автор потрясает твоим материалом как своими знаниями, — неприятно (да и в чём смысл его статьи как не в пересказе твоего материала под видом своего). И когда я об этом тут писал мне отвечали «ну он же сослался один раз, что ещё надо, он же известный ученый и наверное хороший человек». Тьфу. –

Заглянуть в бездну

Скандал (точнее… sratch) летел, как сказано у классика,
вперед и выше, всё вперед и выше, очень скоро достигнув верхнего до.
Михаил Эдельштейн

8 января в своем фб высказался — и поделился своим пониманием всех и вся, — Евгений Финкель, главред Ньюзру[19]:

О том, что Иличевский написал роман и использовал в нем репортаж, публиковавшийся на newsru.co.il в феврале 2024 года, я узнал в конце августа от коллеги Алины Ребель, которой писатель показал текст еще не изданного романа. Она обратила внимание на использование нашего репортажа. Мы с ней это обсудили. Я попросил, чтобы автор романа со мной связался.

Факт использования репортажа в романе обсуждался мной с владельцем сайта Павлом Масенжником и Аллой Гавриловой. При всём недоумении по поводу использования текста без предварительного согласования, мы с владельцем сочли возможным договориться с автором романа на определенных условиях.

Вот эти условия: мы не возражаем против использования текста репортажа в литературном произведении, но просим писателя обсудить с автором репортажа то, как факт цитирования будет отражен в книге. Для редакции было важно, чтобы в книге была выражена благодарность Алле. Мы также просили, если это возможно, дать ссылку на наш сайт.

Мы с Иличевским поговорили. Я форму выражения благодарности с писателем не обсуждал. Свое имя упоминать не просил. Но сказал, что ему надо обсудить с Аллой Гавриловой то, как она будет упомянута в книге.

Книга вышла (не в Израиле, издательство российское). В ней, на последней странице, есть благодарность Алле Гавриловой. Зачем-то там выражается благодарность и мне. Ссылки на сайт нет — как я понял, издатель не мог на нас прямо сослаться, т.к. в РФ мы заблокированы РКН по требованию прокуратуры. Мы обсудили это с владельцем, и не считаем нужным вступать в дискуссию с российским издательством.

Таким образом, использование текста репортажа в книге было согласовано, хотя и не до написания романа.

Насколько я понимаю, Алла сочла, что Александр не выполнил данное ей обещание, поскольку в книге явным образом на страницах, где приведен текст репортажа, не указано, откуда взят текст и кто его автор. Она считает, что требовалась сноска.

В далеком прошлом я был издателем и книготорговцем. И не припомню, чтобы при верстке романа когда-либо встречал подобные сноски. Готов понять издателя, с точки зрения которого благодарности на последней странице достаточно. Понимаю и Аллу.

Мне не нравится то, что данная история послужила поводом для коллективного гнева и оскорблений. Надеюсь, страсти улягутся. Никакой судебной перспективы в этом деле не вижу (опыт участия в судах по авторскому праву в Израиле есть). Если эта история будет полезна для будущих отношений между писателями и журналистами (часто это одни и те же люди), буду рад.

8 января с кратким заявлением появился в своем фб и Иличевский:

«Заявление. По заключенному сегодня соглашению с издательством «Альпина-проза» все спорные части текста из электронной версии романа «7 октября» удалены, равно как и раздел благодарностей. С завтрашнего дня произойдет обновление на серверах. Разумеется, в случае переиздания — в бумажной версии изменения сохранятся. P.S. За эти дни я многое узнал о людях — и плохое, и хорошее. Спасибо всем, кто позволил мне заглянуть в бездну. Выводы уже сделаны».

Едва-едва «фан-клуб» успел хотя бы разочек на Финкеля отозваться (в лице Анны Клятис: «Саша, обнимаю!»), как налетели косячком стервятнички:

O.Y.: «Спорные части текста»))) тоска. — А.Э..: неплохо было бы внятно извиниться за плагиат, а не уходить в глухую несознанку и пассивную агрессию, как уже справедливо заметили в комментариях выше. Алла Гаврилова в данной отвратительной ситуации может хотя бы за себя постоять, а Владимир Мурзин <…> уже нет. — Г.Н.: А с Владимиром Мурзиным как будет? Его тексты тоже изымут из книг? — I.I.: Да, и проверят ли на наличие другого плагиата? — L.R.: Хорошо бы ещё извиниться, а не пассивно агрессивничать. — О.А.: Читаю не первый день, Вас вижу часто, но это личное дело автора и журналиста, все советы и нападки на личности только усугубили этот конфликт, а это их дело, личное, и оно вполне решаемо. Все советы похожи на совет соседу извиниться перед его женой. Неужели своих бед мало. — L.R.: Алла Александру не жена, не сват и не брат. Роман — достояние общественности. Передранный репортаж — тоже. Так что не вижу сходства — это типичное дело, представляющее общественный интерес (и события последних дней показывают, какой интерес!). А вообще иногда и перед женой извиниться не лишнее. Что касается меня, то мне повезло иметь право называть себя подругой Аллы. Так что придется вам меня иногда потерпеть в комментариях по теме. — А.Я.: Не надо никогда участвовать в травлях. — А.Я.: а) если не учить вас жить? то вы будете жить неправильно и утвердитесь в своих заблуждениях, а так как вы человек не последний и способный к лучшему, то это нарушит мировую гармонию, с чем я никогда не соглашусь б) травля тут была — насчет несознанки и тд — вот не хотелось бы ворошить? но нет в) миту [metoo. — П.Н.] — ужасный пример в данном случае — он с одной стороны обесценивает жертв сексуального насилия, с другой оправдывает как раз-таки травлю … в общем даже если вы правы в мелочах — не участвуйте. — L.R.: Я права по сути (ну и в мелочах тоже, не спорю). А рекомендация «не участвуйте» в данном случае — это совет сидеть тихо, которого, увы, принять не могу. — О.А.: Общественный интерес несколько отличается от комментариев от одного лица в каждой ветке, этот интерес больше на психоз похож. — Галина Нежинская: Андрей, на мой взгляд, это не травля, а борьба за право автора на признание его труда и поддержка этой борьбы. Против обесценивания мнения женщины, журналиста, условного другого. Против высокомерия и давления авторитетом. Ну и в целом просто за здравый смысл, когда, совершив ошибку, можно извиниться и исправить, а не манипулировать и газлайтить, этот здравый смысл загоняя в угол. Мне это разбило абсолютно сердце. По всем возможным швам. Все что произошло -— вызвало ужас и тошноту. Так не должно быть с литературой, читатель? то чем виноват? — А.Я.: Мне кажется право автора вообще никто не оспаривает, даже грешник. Имеет место травля похожая на оргию — люди упиваются своей правотой и загоняют грешника с каким-то нездешним сладострастием. — Галина Нежинская: не знаю, я вижу такой же ужас Аллы и Лизы, и в ответах Александра нет ни признания ошибки, ни попытки ее исправить. Он не то что оспаривает право Аллы, он вообще его не имеет ввиду. Как будто это его права нарушены, его кто-то обидел. Но нет. Y.F.-S.: Поясните, пожалуйста, что значит «спорные части текста»? То есть просто Гаврилова считает эти «части» своими, а вы — своими? Спор хозяйствующих субъектов?)). — Е.И.: Только её части? Насколько я поняла, там не единичный случай «заимствования». — Y.F.-S.: В настоящее время автор в другом посте объясняется по поводу другого заимствования — и настолько же неубедительно. — А.Б.: А извиниться за плагиат вы не хотите? — А.Б.: прям «Сознаю свою вину. Меру. Степень. Глубину. И прошу меня направить. На текущую войну. Нет войны — я всё приму — Ссылку. Каторгу. Тюрьму»? — О.Р.: А тексты Мурзина, я так понимаю, решили оставить, пока покойный автор вам из могилы не сообщит, что не стоит красть чужой текст? — M.S.: Хм. Интересно, а после удаления всех-всех спорных частей там хоть на рассказ останется? Или вы будете удалять только то, на чем вас уже поймали? Тогда возможно это только первая серия. — E.S.: У вас, кмк, чисто «пищевой» интерес: в какой мере данная история насытит лично вашу гражданскую злобу… Иначе вы бы просто сравнили тексты репортажа и книги. — M.S.: Нет, у меня чисто потребительский интерес. Я, видите ли, время от времени покупаю книги. Если писатель их сам не пишет, а компонует из написанного другими, он меня обманывает. Кидает на деньги так сказать. — E.S.: кмк,в этой парадигме собственное авторство — безусловно лучшее чтение. — M.S.: Ну собственно вы ярко показали проблему русской культуры. Вместо обсуждения совершенно реальных фактов, которые даже сам писатель Иличевский не отрицает, вы хотите обсуждать мотивы тех, кто возмущен его действиями. Ок. Мы все хотим хайпа. Что это меняет в простом факте — писатель Иличевский использовал целые скопированные куски чужих текстов и выдал их за свои? — Д.Х.: Автор использовал большие фрагменты чужих текстов. Где он их взял, если Мурзина не знает? И как это вообще могло случиться, если даже младший редактор знает, что если берешь что-то в интернете, то надо хотя бы слова переставить?

Редкие нейтральные голоса, как и голоса друзей И.А. буквально тонули в их рыбьем клёкоте:

— С.Т.: Считаю травлю отвратительным и недостойным делом. Только ленивый не возымел мнения. Александр, все пройдет и забудется! В таких случаях существует запрет на публичное разбирательство, это должно было быть улажено на уровне издательства. — [N.N.] Трусливо сбежала в эти дни из Фб. Напомнило «товарищеский суд» из совка. В новой реинкарнации он выглядит ещё омерзительнее. Саша, все будет хорошо!! — А.Л.: Не просто омерзительно! Это все в новой уже не совковой версии выглядеть как Линч. И не побоюсь этого слова. Пусть сгинут все эти линчеватели с лица земли. — Е.Ш.: Саша! Собаки лают — караван идёт. Обнимаю тебя. –— М.К.: …Как не вписывается цитата в литературный текст! Она становится заплатой, вставной челюстью. Долой кавычки. А если использована капля донорской крови, то она одной группы с текстом. Это полезно и донору. Нельзя же в песне ставить кавычки… Все это ложные ужимки-ой. у меня украли чего-то. Атомную бомбу изобрели или колесо? А вот поблагодарить коллегу к общему удовольствию это хорошо и даже есть повод выпить… — M.S.: Хм. А вы часто видели, чтоб у донора воровали кровь? —

Рвотные упражнения стыдящей души

Но, раззадоренная Мурзингейтом, А.Г. не унималась. Вот ее пост от 9 января (кровавое воскресенье?):

«Плюс всей этой истории в том, что я, наконец, поняла, что такое газлайтинг. Минус в том, что я это на себе поняла. Но если серьезно, то я снова задумалась о том, как круговая порука зачастую побеждает совесть даже у порядочных людей, которые сами ничего такого не сделали. Не зря Pavel Vigdorchik вспомнил 57-ю школу. Тогда тоже на фразу «Нельзя ебать детей» можно было услышать «зачем вы травите».

Вообще презумпция невиновности безусловно необходимая вещь, но она не отменяет обязанности каждого человека всю жизнь учиться самому отличать добро от зла, плохое от хорошего и тд. Наличие судебной системы не делает совесть рудиментом. Не должно делать.

Ладно я, я, как мы уже выяснили, выскочка, скандалистка и ебанашка, которая захотела славы и что-то там «сочла», пока мужчины между собой вопросы решали. Противно, но ожидаемо.

Но покойный Мурзин уж точно никуда не выскакивал, да и не выскочит теперь. Или он в глазах всех этих быковых и шендеровичей стал муравьишкой просто потому, что оказался рядом с выскочкой-Гавриловой?

Я потеряла, конечно, десяток френдов и даже, к сожалению, пару друзей на этой истории, но я-то в итоге раны залижу, никуда не денусь.

А вам могу только посоветовать Анчарова почитать. Я в юности его любила, уже не помню за что, но одна фраза прям так в память врезалась, что навсегда. «Стыд — это рвотное движение души».

Ежедневно А.Г. повышала ставки: 9 января, например, цена плагиата у нее доросла до уровней «57-й школы», то есть секса между школьницами и учителями, и газлайтинга, то есть психологического насилия, когда ради того, чтобы выставить, то есть ее, жертву «дефективной», ненормальной, неадекватной — производятся определённые манипуляции:

Д.К.: Я хочу сказать, что я тебя поддерживаю. И это история абсолютно однозначная: ты рисковала жизнью и написала крутой текст, а у тебя его украли. Вор начал внаглую доказывать, что так можно, и к нему подключился хор людей со сбитыми моральным ориентирами. Точно как в истории с 57-й школой. И это нихрена не нормально. — О.К.: Алла, спасибо за все что ты сделала в освещении этой гадости. Меня эта история распидорасила ужасно, не представляю каково тебе было. — I.S.: Можно узнать при чём здесь Быков и почему в нарицательной форме? Анчарова люблю, особенно «Самшитовое Дерево». Такое впечатление, что главного героя писали с меня. Иличевский пакостник и это факт. — R.S.: К сожалению, очень и очень многие повели себя непорядочно в этой истории. Лучше бы молчали тогда, поддерживая великого писателя в личном общении (сообщениях), а не публично. Но — тусовка своих не сдает. — Л.П.: А дети-то тут зачем упомянуты, получается, как у Чехова, а часовню тоже он развалил? — L.A.: Да. Это вообще оказалась горькая история про многое. В том числе про отношение «статусных випов», селебов и снобов, к люду иному! И важно, вновь мы видим, как же они себя любят и ценят. Они не Иличевского кинулись защищать, о нет, но себя любимых и «великих»! — Галина Нежинская: У меня как у читателя случилась травма на моменте черепах, правда, ощущение было как от удара в солнечное сплетение. — Галина Нежинская: У меня ощущение манипуляции и обмана, потому что я была не готова к таким ловушкам или игре в тексте на такую тему, я не знаю как с этим смириться внутри себя и не могу это анализировать сейчас. –А.Б-Л.: Огромный плюс этой истории в том, что Алла защитила не только » безымянных» журналистов, но и «безвестного» писателя Владимира Мурзина . «А это ещё кто?» — ну да. Кроме всего прочего, даже без учёта плагиата, могу сказать, что роман написан плохо. Есть отдельные хорошие куски. В целом, — плохо. Не веришь ничему.

На запах скандала залетели и гроссмейстерки срача — Катя Марголис и Божена Рынска:

Katia Margolis: Как известный вор, поддерживаю это его воровство. А как бывший психиатр не поддерживаю паранойю и «возвышенный пафос» (это стилистически). — Божена Рынска: Это все абсолютно ненормально. Реакция общественности на воровство — не норма. Ваша реакция — норма.

9 января срач перекинулся на сетевые страницы солидных изданий.

В «Republic» (иностранный агент) обнажила клинок Екатерина Барабаш (теперь тоже иностранный агент)[20]:

С одной стороны обосновались защитники Гавриловой, вооружившись словами «плагиат» и «воровство», с другой стороны в ответ полетело тяжелое оружие с надписями на боку «руки прочь от талантливого писателя!», «неизвестная журналистка хочет популярности за счет известного писателя» и «другой на ее месте гордился бы». <…> Защитники журналистки руководствуются простым соображением: взять чужой текст без кавычек и указания автора — чисто плагиат. Талант писателя, равно как и формат его произведения — фикшн, нон-фикшн ли, — значения не имеют. Занявшие оборону защитники таланта настаивают на безупречной репутации данного писателя и его порядочности, а наиболее изворотливые находят и формальные аргументы. <…> Иличевский — свой. Он брат и коллега. «Своих не бросаем» — как знакомо.

Сравнивая Иличевского почему-то то с Харви Вайнштейном (мол, «лучше бы гордились, что такой знаменитый продюсер почтил их тело своим членом»), то с Путиным, потому что А.И. «аннексировал» чужой текст, Барабаш однозначно присоединяется к хулителям и обличителям «сильного другого».

Как бы ни бушевал технический прогресс, с какой силой ни врывался бы в нашу жизнь постмодернизм, какой бы стороной ни поворачивалась к нам новая этика — очевидные вещи остаются очевидными так долго, что обычно их хватает на много поколений. Причем вне зависимости от дефиниций, которыми их готовы награждать ниспровергатели этих очевидностей. Можно назвать плагиат и литературное воровство «неудачной сноской», как назвал расплывчатую благодарность в конце романа Иличевского один известный писатель. От этого плагиат не перестает быть плагиатом. Можно оправдать плагиат тем гигантским потоком неконтролируемой информации, что сваливается на писателя в процессе сбора материала для книги, и растерянностью перед этим потоком, в результате которой возникает досадная забывчивость. Действительно, и такое бывает. Но плагиат при этом не растворяется в воздухе — он просто становится результатом недоразумения. Простительного или непростительного — пусть решают участники конфликта или суд.

Пусть так случится и в казусе Иличевского-Гавриловой. Но сам казус уже вышел далеко за собственные пределы, обозначив множество проблем. Помимо чудесной неразборчивости, которую доброжелатели назвали бы цеховой солидарностью, в стане защитников Иличевского неожиданно всплыло патриархальное, дремучее преклонение перед Именем. Перед сильным. А у сильного, как известно, всегда бессильный виноват. (Кстати, Крылова тоже по ходу дела вспомнили — «выходит, Крылов тоже плагиатор — он ведь все тащил у Лафонтена?!») «А ты кто такой?!» — этот лейтмотив сквозит в большинстве комментариев охранителей репутации известного писателя.

В этот же день на сайте журнала «Лехаим» вышел текст Михаила Эдельштейна — совершенно нейтральный, спокойный и глубокий. Сравнивая казусы «Гавриловой» и «Мурзина», он находит первый «совершенно бесповодным» (sic!), а стало быть весь случившийся срач — весь! — субстанционально — фуфлом:

И не только потому, что в первом случае цитирование сопровождается благодарностью в выражениях, ясно дающих понять, что прозаик так или иначе заимствовал фактуру из репортажей благодаримой. Дело в том, что в случае с Гавриловой абсолютно очевидна функция заимствования — писатель, работая над книгой о местности, где он не был, в поисках аутентичных деталей обратился к свидетельству очевидца. Это ровно то, зачем вообще писатели во все времена обращались к чужим текстам, сочиняя собственные.

Зато «гораздо более “проблемным”» видится ему второй казус — «Мурзин-гейт»:

Очерк же Мурзина хотя, конечно, не фикшн в чистом виде, но в нем есть сильный художественный элемент. То есть романист, копируя фрагменты этого текста, заимствует не просто детали и фактуру, даже не просто чужой опыт, а чужое зрение, юмор, метафоры. На мой взгляд, это признание писателем своего поражения, пусть и на пространстве в один-два абзаца. Конечно, любой европеец, писавший роман о Китае, но сам там не бывавший, брал описания пустыни Гоби из записок каких-нибудь путешественников, и никто никогда это за особый грех не считал. Но зачем писателю чужие впечатления о близком Негеве, а не о далекой Гоби и недоступной Газе, не очень понятно. <…> Другое дело, что где есть материал, там есть и сопротивление материала, и преодоление этого сопротивления. Не детское «хорошо ли брать чужое», а «способен ли я сделать чужое своим». Мало увести черепаху у ближнего своего, приручить ее — вот настоящий вызов. Черепаха Мурзина должна стать черепахой Иличевского, чтобы получить правожительство в его романе. Этот переход часто неопределим и трудноуловим, но именно он в конце концов решает всё.

На тезисы Эдельштейна отозвался, солидаризируясь, и сам А.И.:

«Хорошая реплика Михаила Эдельштейна относительно Владимира Мурзина — см. первый комментарии. И я, конечно, должен по «кейсу черепах» — принести извинения за использование его описания. Среди многочисленных отчасти даже каталогизированных черновиков, которые я использовал при написании романа, у меня есть описания различных пустынь. Я их коллекционирую — прежде всего потому, что обожаю подобный ландшафт, знаю его хорошо во всем разнообразии (я вырос на Апшероне, см. роман «Перс»). Отрывки эти — сложены у меня также и в голове, и находятся в диапазоне от туркменского Платонова и мангышлакского Паустовского до монгольского Ефремова. Вот здесь я и прокололся. Таким образом — еще раз: я приношу публичные извинения за использование прекрасного описания Владимира Мурзина черепашьей свадьбы в романе «7 октября». Сейчас все фрагменты изъяты из электронной версии, не будет их и в бумажной, конечно, если таковая воспоследует при переиздании».

Такое решение писателя — частичная и печальная капитуляция перед срачем. Отказ от «гавриловских» страниц не создаст повести больших проблем: небольшой шов быстро затянется. А вот «мурзинские страницы» — превосходны и прочно вплетены в ткань, они одни из самых поэтичных. Их можно заковычить и прикнопить сноской, можно переработать, но их стоило бы оставлять. (Что Иличевский в конце концов и сделал).

Казус Платонова

Дна нет…
Алла Гаврилова

Гаврилова Эдельштейна, конечно же, тоже прочла, но сознательно и решительно пропустила мимо ушей. Ее обновленное амплуа — уже не ахи по себе, а охи по умершему, а, стало быть, и беззащитному Мурзину.

Почувствовав, что срачуны ее подустали, она стала потихоньку закругляться. Вот ее пост от 10 января:

«Ставший уже, к сожалению, традиционным, пост благодарности.

Огромное спасибо друзьям, френдам и вообще незнакомым людям, которые поддержали меня и простите в целом здравый смысл (ну я не знаю как еще назвать какие-то прописные истины о том что воровать нельзя, а вещи своими именами называть необходимо).

Отдельное большущее спасибо Galia Nezhinsky, которая первая обнаружила плагиат текстов Владимира Мурзина. Мне кажется это очень важным, потому что если я еще могу за себя постоять с теми или иными успехами и потерями, то кража трудов умершего человека — это уже какая-то такая низость, которая просто не должна остаться безнаказанной. Обнимаю всех, кого эта история задела и опечалила.

Дна нет, но есть много хороших и вменяемых людей. Для меня это главное».

Но 12 июня выходит еще один беспристрастный разбор полетов — от «Медузы» (иностранный агент)[21]. Причем с сухим добавлением: мол, в тексте «7/10» обнаружились «заимствования» еще и из Андрея Платонова — из рассказа «Неодушевленный враг» (1942) и чуть ли не из повести «Джан» (1935).

Как только А.Г. это прочла, она, по ее же словам, тотчас предалась крику:

«Ору (беззвучно). Платонова, Карл! Представляю как Быков, Шендерович, редактор Платонова и еще много добрых людей столпились вокруг и уговаривают: «Ну ему больше надо. Вы ж еще напишете, а его затравили. Вы не представляете какая у него безупречная репутация и чувство стиля. Это вам только в плюс! Значит, у вас стиль хороший»».

Но второй раз эффекта бочки керосина уже нет: так, ведерко.

На аналитику «Медузы» — 13 января — отозвался в фб А.И.:

«Относительно романа «7 октября» — еще одно заявление, надеюсь, последнее. За эти дни я тщательным образом переписал и отредактировал заимствованный из травелога Владимира Мурзина период, но главное — внес ссылку на источник непосредственно в сам текст романа. Период, основанный на репортажах Аллы Гавриловой — удален полностью. Что касается «платоновского» отрывка — он и так художественно переработан настолько, что я ограничился ссылкой — тоже в самом тексте романа. Итого — я пришел к выводу, что все это необходимо сделать, чтобы сохранить баланс между справедливостью художественной, как я ее понимаю, и справедливостью, как ее понимает общество. Изменения в электронных версиях наступят настолько быстро, насколько возможно».

Итак, post factum, но шаги навстречу «обществу» (то есть срачу) обозначены. Один из читателей А.И. в фб даже упрекает его за это пораженчество и сдачу позиций:

A.I.: В художественной прозе заимствования сегодня разрешены и цитирования не требуют. Не опускайтесь до тех, кто всё ещё сидит за партой на уроке литературы полувековой давности. И, кстати, есть даже размер заимствования, разрешенный и 50 лет тому. Не помню точно, но можно поискать. Главное — не сноска с чьим-то именем, в худож. прозе это вообще не принято, важен контекст. В самом крайнем случае можно дать перед оглавлением короткую справку — использованы отрывки из книг тех-то и тех-то. Борхес, Маркез, Эко и с ними десятки и даже сотни знаменитостей тоже должны давать академические сноски? Кто вас шельмует и почему вы так легко сдаётесь? — М.К.: Респект! Очень точно сказано! — A.I.: Боюсь , что этот «вселенский резонанс» — чисто русскоязычный скандал на общей кухне. Кого он интересует, кроме тех авторов, которым, видно, снится всемирная или хотя бы всеизраильская слава? Где ещё не слышали о заимствованиях в прозе? Бедный Лев Толстой! А уж Алексей Толстой и его «Золотой ключик»! Слишком много было бы чести цитируемым, если бы это повлияло на расследование 7 октября. Я только не пойму — почему дали этому ветру с моря разгореться? Там Голливуд горит и нечем тушить, а тут льют воду на чью-то мельницу. Прям-таки «Энеиду» спёрли! — Helena Tolstoy: У их душа горит. Сколько дней уже, продолжается поток и разграбление. Ну опомнись, пойми, в чем ты участвуешь, в каком безобразии, не пиши!

В сраче, как и положено, возникают и внутренние микросрачи — стычки между соседями по постам:

Алла Боссарт: Не выдумывайте, пожалуйста. И не путайте переосмысленные постмодернистские использования известных, узнаваемых цитат в собственном тексте с кусками чужого текста, без затей вмонтированных в собственный. — А.И.: Следите за своим языком, пожалуйста! Вы уже достаточно в Израиле нахамили, не стоит добавлять. Устраивать здесь СССР тоже не стоит. Хорошо хоть, что эта привычка к интриге, травле и хамству остаётся в пределах русскоязычности. — Виктория Мочалова: Саша, Вы еще злоупотребили крадеными у Кирилла и Мефодия буквами алфавита. Дайте сноску и извинитесь. — Michael Weisskopf: Саша, а я только вчера купил Вашу книгу — в ее первопечатном виде, чем очень доволен. — C.F.: Ну свой хайп и журналистка и иже с ними словили. Кто о них слышал-то раньше. — A.L.: Хайп словил писатель. Вы, очевидно, ничего не поняли из этой истории. — C.F.: Таких «историй» мне действительно не дано понимать. У меня другое упование — я в людях разбираюсь. — A.L.: Разбираться надо не в людях, а в воровстве. — C.F.: Оставлю вам эту привилегию. Я предпочитаю литературу. — A.L.: Ворюга мне милей, чем кровопийца? — L.Z.: В этом кейсе нет ворюг, есть только кровопийцы. Который день пляшут и испражняются в остроумии. Стая гиен нашла мясо. И всё рвут, рвут клочья. Морды в крови, но раж никуда не делся — а если ещё вот так и эдак надкусить и туда плюнуть? Какая гадость, прости господи. — О.З.: вообще-то не фантиком шуршать ездить в Газу, и у ее репортажа читателей было больше, чем обыкновенно бывает у авторов художественной прозы. –Э.Ч.: Роман обжигающий. Остальное… уладится. Без неприятностей жизни не бывает. — Е.Д.: Если бы этого скандала не было, его стоило бы придумать издателю для поднятия тиражей. В итоге все выиграли: писатель получает еще большую известность, журналистку тоже распиарили, Мурзин, о котором мало кто вообще слышал до того, надеюсь, заслужит отдельного издания. Парадокс). — О.Т.: Похоже неутихающие споры о плагиате, лишь начало нового массового явления в сегодняшней реальности. И дело не только в бесцеремонном отношении к чужим текстам. Проблема в цифровом пространстве, которое нас всё сильнее поглощает и воздействует на нейронные связи. <…> Вероятно, дело в эмоциональном впечатлении, которое оставляет информация в подсознании. Чем сильнее погруженность в текст и степень впечатлительности, тем выше вероятность заимствования. Человек все же не компьютер. Особенности работы его памяти, порой выкидывают странные фокусы, при которых источник информации стирается, а сам контент сохраняется. — A.P.: Кто такие эти владимиры мурзины и аллы гавриловы? — Н.К.: Оформлять как косвенную речь — самый удобный в данном случае варант (на мой взгляд). — Lena Kallo: Сашка, если ты малость поседел, то седина никого еще не портила. И пусть эти тонны грязи и мусора переработаются в чистое вдохновение. Переступи. — M.N.: Дорогой Саша! Разве таких комментариев к этому посту недостаточно, чтобы забыть весь ужас травли, затеянной скучающей массой? —

Итоги срача и «Альпина»

Или снимите крестик, или наденьте плавки…
Из анекдота

16 января — с текстом под названием «Из чужих колодцев» выступила в «Новой газете. Европа» (иноагент) Ксения Букша[22] — сама типа как авторка и как бы типа от лица пишущей братии, точнее, вульгарно-халтурного ее крыла. Для нее «7/10» — однозначно плагиат, но сам плагиат, по Букше, не деликт, а метод такой, даже стратегия — для ворожбы издательств.

…Иличевский спешил и хотел успеть с публикацией романа к годовщине трагедии седьмого октября. Стремление поспешно «осмыслить» события, которые еще не закончились, казалось бы, не характерно для авторов интеллектуальной прозы. Иличевский ведь претендовал создать не документалку на злобу дня, а нечто более глубокое. Казалось бы, страх, что читательское внимание к событиям в Израиле угаснет и переключится на что-то более актуальное, не должен настолько сильно влиять на писательские стратегии, чтобы из-за спешки хватать чужие куски текстов откуда ни попадя.

Менее всего «7/10» похожа на «документалку», но, если последнюю как жанр приравнять к прозе, то почему бы и не испещрять их, а заодно уж и стихи, сносками?[23] И тогда — для характеристики продуктивности писательского творчества — почему бы и не воспользоваться букшинским образом козьего помета?

Коза скачет, и за ней остаются на дороге маленькие шарики. От вас же остаются бумажные кирпичики. Интервью, презентации, по-прежнему скромные гонорары, иногда — приятные для кошелька премии. <…> Без издательства с его системой дистрибуции писатель — никто. Именно такая история, на мой взгляд, и произошла с Иличевским. Вот почему А. И. в полном сознании решил украсить свой текст куском из чужой статьи, дополнить Мурзиным и заполировать чуть измененным Платоновым. Нужно реагировать быстро. И нужен объем текста, чтобы хватило на книжку. И нужен откуда-то живой голос реальности, а сам в той реальности не бывал. И еще нужен некий род лирического транса, чтобы описывать пустыню, причем ту самую, которая в Газе, а не другую; а транс по заказу не приходит. Вот и возникает искушение почерпнуть из чужих колодцев.

Так что современный писатель — никакой не демиург, а бойкий срачун, профессиональный метатель какашек, да и тех не своих!

Еще ниже опускает эту профессию и лично А.И. блогер Д.Г. в посте с заглавием «Казус Иличевского»:

По-моему, это не воровство, не цитирование, не постмодернистская нарезка и не концептуальный приём.

Это школьничество. Так нерадивый ученик слово в слово перекатывает сочинение, найденное в интернете, не заботясь даже о том, чтобы опечатки исправить. Просто чтобы отписаться по теме, которая ему глубоко параллельна, и вернуться, наконец, в свой любимый Майнкрафт. И, в общем, тут не интересно, разрешала ли журналистка писателю использовать свой текст, или же он взял его без спросу. Интересно, на мой взгляд, другое: какие игры предпочитает писатель?

16 января, после полутора недель непрерывного срача (ветки пополнялись комментами все время!), усталая, но счастливая Гаврилова подытожила викторию:

«Не собиралась подводить итоги этой истории, но придется. Вой на болотах уже переполз ко мне в личку. Отдельно отвечать больше никому не буду.

Репутация — это не индульгенция. Репутацию нужно всю жизнь поддерживать и зарабатывать вновь и вновь абсолютно всем — слесарям, журналистам, издателям и писателям. Что собственно и делает сейчас издательство, которое решило изъять тираж.

Если Иличевский свою «безупречную репутацию» действительно заслуживал — он снова начнет писать свои книги самостоятельно и прекратит воровать и хайповать на трагедии. И репутация к нему вернется. Я ему искренне этого желаю.

Что касается тех, кто его защищал и защищает, то поверьте, для вас это тоже лучший выход из ситуации. Вам тоже на самом деле хочется жить в мире, где «сильные» (статусные, известные и тд) не всегда безнаказанно обижают «слабых» (неизвестных женщин, покойных писателей и тд). Хотя бы потому что никто не застрахован в какой-то ситуации оказаться «слабым».

Ну и конечно хочется надеяться что по итогам этой неприятной истории какая-нибудь следующая звезда трижды подумает прежде чем заниматься плагиатом. А тот, у кого что-то украли, не будет почему-то испытывать стыд, а будет знать, что нет, у него красть нельзя».

Она честно признает, что стремилась разрушить репутацию конкретного А.И.: шанс на восстановление репутации она ему милостиво оставляет. Но главное, по А.Г., даже не в том в том, что общими усилиями разоблачен опасный преступник — плагиатор и вор, а в том, что она и вместе с ней другие слабые («неизвестные женщины, покойные писатели и т.д.») не поддались сильным («статусным и известным»), а дали им бой, в котором победили и отбили у них охоту к воровству чужих текстов.

Ну а запущенный ею срач сам по себе — и есть та самая битва слабых против сильных, меньшинств против большинств, битва с системными маскулиностью, эйджизмом, неоколониализмом, расизмом — и далее по списку.

Впрочем, несмотря на столь значительные достижения, мотив личной жертвенности и обворованности не оставлял А.Г. и потом. 25 марта она ни с того ни с сего глумливо вставила в свой пост на совершенно другую тему —

«Так что теперь я думаю, что прав был Глеб Морев, когда написал, что я должна сказать спасибо писателю Иличевскому, который спиздил мой репортаж из Газы, — его бы, наверное, читали».

Думаю, что отмеченная переакцентировака ненависти и удара на фан-клуб была связана с тем, что юридически А.И. для А.Г. был довольно трудно уязвим, и военкорка это, пусть с огорчением, но понимала.

Во всех своих трех казусах А.И., возможно, нарушил авторское право. За это должен нести ответственность издатель[24] и только по суду: возместив по суду ущерб автору оригинального текста, он вправе потребовать у автора компенсацию. При этом, согласно Гражданскому кодексу РФ, использовать фрагменты чужих произведений, на которые действует исключительное авторское право, можно только путем цитирования — то есть в кавычках и с обязательным указанием имени автора и источника цитирования. Но относится только к научным, критическим, информационным и учебным текстам, но не относится к художественным, Иличевский же создавал априори художественное произведение.

Обвинений в плагиате, собственно, три конкретных, если не учитывать неустановленное число пишущих людей, у которых А.И. тоже мог что-то спереть, но не стал или не успел. И юридической перспективы ни один из этих кейсов не содержит.

Казус Гавриловой: есть ее разрешение и есть благодарность ей на с.169 «7/10» (она бы предпочла прямую ссылку, но это было невозможно в силу геополитического бездорожья). Казус Мурзина — копипаст в несколько страниц: есть раскаяние, есть извинение и переработка текста на случай переиздания. Казус Платонова — эпизод основательно переработан, да и критериев степени глубины переработки не существует.

Впрочем, есть еще и четвертый кейс: это сам Иличевский, то есть автоплагиат. Строгие читатели-засраченцы застукали и его — за использованием в «7/10» страниц из «Тела Платона» и «Исландии» («А.Б-Л.: Но это другой роман! Почему читатель должен видеть куски из предыдущих книг?? И это не цитата, это просто копипэйст»!). Короче, привык воровать, вот и обокрал себя, как Ходорковский.

Бдительные антиплагиатчики безжалостно лишили будущих иличевсковедов счастья научного открытия — «мурзинского пласта» или «платоновского», ну а пласт «гавриловский» уже запахан.

Впрочем, совсем оторваться от А.Г. у И.А. тоже не получится: помянут и ее.

Но Гавриловой грех не быть довольной. Она, безусловно, многого добилась!

Нет, разрушить репутацию А.И. и членов его «фан-клуба» ей не удалось, но сам срач удался на славу и, переложившись в травлю, в конечном счете доказал свою действенность и небезобидность. Функционально срачуны — эдакие общественники, нодовцы или титушки!

Судить об этом можно по эволюции позиции «Альпины».

16 января Иличевский сообщил:

«Издательство «Альпина-проза» сейчас поставило меня в известность, что все изменения в электронной версии романа «7/10» будут иметь место с сегодняшнего дня. В аудио — к концу недели. В то время как бумажный тираж книги будет изъят и уничтожен»[25].

Такое действие как уничтожение остатков тиража означает признание де факто его контрафактности, то есть наличие противозаконного плагиата. Оно подразумевает доказанность факта плагиата, но только не в сраче, а в суде. «Альпине» же показалось — довольно и срача. Если это решение — знак негодования по адресу автора-плагиатора, то где же тогда издательское заявление или комментарий? Получаем в итоге вот что: торопившее и подставлявшее его в августе, трусливо молчавшее во время срача в январе, издательство поддалось громкости и нарративам срача и, в конце концов, солидаризировалось с травлей и — безо всякого суда, не считаясь ни с репутацией, ни со смятенным состоянием своего автора, — предало его![26].

На сайте «Альпины» — об истории с повестью и об отправке остатков ее тиража под нож — ни пол-слова: только о модификации электронных и аудио-версий.

И зачем же тогда, похоронив книжную версию, переносить правку в электронный и аудио-изводы и продолжать продавать их как ни в чем не бывало? Почему же тогда не выпустить и на бумаге, тем более после такого бомбического пиара?..

Тут уж заголосил и фб писателя:

Юрий Самодуров: Александр, а как надо было бы поступить с бумажным тиражом? — Вероника Долина:

Я человек вне системы и вне многих систем. Мне на очень многое плевать……. Книга ок. Ты Саша ок.

Держись как можешь. — C.A-S.: «Пройдёт и это», а ваш талант останется. Вы же видите, сколько людей, несмотря на хорошо организованную травлю, остались вашими читателями. В этом самая главная ваша победа — эти люди умеют думать своей головой. — М.П.: Саша, Take it easy. Всё пройдет, а ваши книги останутся. — S.A.: Да, как правильно писали — это о времени и окружении, а не о событии. Александр, не побоюсь пафоса, но Вы совершили подвиг взявшись за эту тему. Применённое к Вам увеличивает Вашу значимость. Благословляю Вас (я старая женщина) легко пережить это и вперед…. –Д.Ф.: Дорогой Александр, пожалуйста, не теряйте веры в людей. Видите, сколько нас — мы все с вами! Держитесь! — Давид Маркиш: Саша, дорогой друг, приезжай! Обнимаю! — С.К.: Какую биографию делают нашему рыжему (с). — А.И.: Махнем не глядя? — С.К.: Легко. –Анна Ильинична Шмаина-Великанова: Храни Вас Господь! — Helena Tolstoy: Сашенька, они сейчас все распродадут, а потом тиснут новый тираж. — Ольга Седакова: Сочувствую Вам, Александр. — А.И.: ну есть повод вздохнуть что ли. — Л.Л.: Замечательный роман.

Несколько раз за время срача Иличевский сетовал, что потерял по его ходу веру в человечество.

Но 14 января он поместил в фб пост:

«Однажды под каменоломней в Гурзуфе я заснул в прекрасную звездную ночь у самой кромки моря. Часа через два проснулся от удара волны — начался шторм и гроза. При свете молний поднялся по склону в лес и прикорнул в какой-то ложбине. Скоро овражек стал водомоиной и превратился в бурный ручей. Жизнь иногда напоминает такие ночи».

Мне кажется, что это метафора налетевшего срача. Ни в том ручье, ни в том селевом потоке Иличевский, кажется, не утонул. И, как знать, он еще напишет свою «Четвертую прозу»!

Ласточки

Он сказал, что использовал скорее антураж, а не сам материал…
Алла Гаврилова

Эдельштейн ласково противопоставил «готовности сражаться насмерть по пустякам» — «легкую иронично-понимающую улыбку — ”слаб человек”». Думаю, что в казусе Иличевского дело не в «слабости человека», как бы уповающего на то, что пронесет, что его мелкой шкодливости никто не заметит.

Нет, дело — в самой природе писательства и в совершенно иной системе строительства и навигации в мире художественности! Каждая новая вещь для писателя — это дом, это гнездо, которое он по мере писания строит и обживает. Писатель в таком случае — не птичка божия, но ласточка, озабоченная веточками и травинками для этого гнезда — повсюду их ищущая и несущая в клювике.

Поэтому абзацы из репортажа Гавриловой или очерка Мурзина, — для А.И. не более, чем пресловутый «антураж», — строительный материал, как веточка или травинка. Увиденные сверху и подхваченные клювом, они для него ничем не отличаются от таких других веточек или травинок как газетные новости, энциклопедические статьи или сюжеты древнегреческих мифов[27]. Даже если из этого что-то, может, и защищено копирайтом, то для писателя — все равно это «Open space» и «Public domain».

Иличевский не републикует очерк Гавриловой под своим именем, но и обращаться к ней за разрешением воспользоваться его канвой или фрагментом было бы для него тем же самым, что и обращаться к Гомеру или Гесиоду. Иными словами: как-то специально легитимизировать эту «травинку» кажется ему не избыточным, а просто ненужным делом. Представляется, что этим, а не плохим характером или воспитанием, объясняется его отношение к А.Г.

Пирайи

Сильней на свете тяга в срач, и манит страсть к потравам!..
Парафраз.

В начале своей статьи, характеризуя срач, Эдельштейн обобщил:

Вообще вся эта история хорошо демонстрирует отличительные черты как сетевых дискуссий, так и переживаемого нами «исторического момента»: утомительную зацикленность на собственных представлениях об этике, готовность сражаться насмерть по пустякам вместо легкой иронично-понимающей улыбки — «слаб человек», сбитое представление о масштабе того или иного явления, пристрастие к мелочной регламентации — в каком месте книги давать ссылку на использованный текст, на какой минуте спрашивать согласия партнера.

Что касается жанра так называемых «сетевых дискуссий», то коллега имеет в виду срач, который почти всегда катится по наклонной и скатывается в травлю. Погружение в срач, — то есть пропуск через себя большого массива лент и постов, — наводит на целый ряд разнонаправленных ассоциаций. Поделюсь лишь некоторыми из них.

Более всего срач напоминает лавину или, точнее, селевой поток — результат отрыва наволгшего глинистого склона от твердого кристаллического ложа: он одновременно погребает под собой и несет за собой толщи мокрого грунта и с ними деревья, машины, целые дома! Кинетическая сила огромная! «Сетевые дискуссии» — они же «селевые»!

Одновременно срач напоминает собой большой сельдяной косяк, в котором курсируют скорее не селедки, а маленькие пирайи, зубастые и кусачие. Изгибы траектории косяка ничуть не мешают срабатывать персональному кусательному рефлексу. Для полноценного участия в таком сраче-косяке желательно не понимать разницы — между плагиатом и воровством, между фикшн и нон-фикшн, между плагиатом в литературе и в науке, между моральной оценкой и юридическим вердиктом.

В этом смысле срач — это еще и коммуникативный жанр. И, одновременно, состояние души больного человека в цифровую эпоху. И вот уже формируются зубастые косяки вокруг Мирона Федорова (Оксиммирона), обвиняемого в развращении малолетних, или вокруг Евгении Беркович — за то, что она якобы ссучилась (sic!)[28].

А еще срач — это самонаводящаяся ракета с говном!

Скальд и песня

И снова скальд чужую песню сложит,
И как свою ее произнесет…
О. Мандельштам

Собственно, скандалы вокруг плагиата не такое уж редкое дело. Даже если ограничиться XXI веком, то на память — в качестве обвиняемых или упрекаемых — быстро приходят имена Михаила Шишкина, Гюзели Яхиной, Людмилы Улицкой. Случай Шишкина – неотмаркированная и почти дословная вставка в роман «Венерин волос» фрагмента воспоминаний Веры Пановой «Мое и только мое» (sic!), ближе всего к кейсу Иличевского. Но Шишкин, объясняясь с читателями, сослался на свою особую поэтику романа-коллажа. Случай Яхиной – детское, настолько оно голословно, обвинение в похищении не текста, а самой его идеи (или темы?) – голода в Поволжье! А все, что не фактография, то есть собственно литературность, художественность, – «вода»! Случай Улицкой – это дотошные сравнения сюжетных ходов ее романа «Переводчик Штайн» с деталями первоисточников к нему, на каковые она сама без утайки указала: такое же банальное недопонимание разницы между фактографией и художественным текстом. Ни на одной из этих трех репутаций самый факт обвинения в плагиате никак не сказался. 

Тот же Эдельштейн справедливо заметил:

Впрочем, случай Иличевского отличается от перечисленных и в каком-то смысле даже интереснее их. Интереснее — как в некотором роде модельный, как доведение до предела определенной тенденции. <…> [Ведь] он не компилировал, а копировал. <…> …Он не создает постмодернистские романы-коллажи, романы-палимпсесты, где «чужое слово» — основа конструкции. <…> А потому придется — не Иличевскому, а литературному сообществу, если предположить, что таковое существует — искать ответы на самые разные вопросы, которые ставит эта история. Ну, например, допустимо ли использование романистом копипасты — прямого, практически неадаптированного переноса чужого текста в свой? И если да, то в каком объеме? Где та грань, за которой несколько зернышек становятся кучей? Где граница между литературной игрой с «чужим словом» и плагиатом? Уместно ли вообще слово «плагиат» применительно к современной литературе? Как публицистическое слово сочетается с художественным, можно ли вставить журналистский текст в роман без ущерба для последнего? Имеет ли писатель право писать о реальности, которая для него настолько не своя, что единственный способ придать ей аутентичность — это заимствовать куски чужих текстов?

Мне же на ум приходит казус, он же срач, из XX столетия — монументальная и почти двухлетняя «Битва под Уленшпигелем» (ее вспоминали в своих постах Дмитрий Быков и Полина Барскова). Осип Мандельштам был титульным редактором нового издания «Тиля Уленшпигеля» Шарля де Костера, выходившего в издательстве «Земля и фабрика» в 1928 году.

На титуле, увы, стояло то, что действительности не соответствовало, и чему есть оправдания, но не извинения: «Перевод с французского Осипа Мандельштама»! На самом же деле труд Мандельштама заключался в сокращении и редактировании (стилистической обработке) уже имевшихся переводов, причем не одного даже, а контаминации из двух! Начало (около 2 печатных листов) — из перевода Аркадия Горнфельда, остальные 20 листов — из перевода Василия Карякина. Надпись на титульной странице — чистое недоразумение и следствие оплошности Мандельштама: он зевнул ее в верстке, и книга так и вышла — как бы в его переводе. Но как только он это заметил и осознал, он сам и тотчас же написал Горнфельду и принес свои извинения и готовность отдать весь свой гонорар. Горнфельд извинения не принял и написал обвинительное письмо в «Красную газету», чем и породил срач старомодного типа, перешедший сначала в Конфликтную комиссию писательской организации, затем в суд, а затем, когда в 1929 году на конфликт положил свой погромщицкий глаз Давид Заславский, то и в настоящую травлю, вплоть до вызовов беспартийного Мандельштама в комиссию Мосгоркома ВКП(б). Спасли же Мандельштама, бытово, командировка в Армению, а творчески — бесподобная «Четвертая проза», своего рода отчет именно об этой травле! После Армении и этой прозы к Мандельштаму — после 5-летнего перерыва — вернулись стихи!

Конец литературы

Эдельштейн понимает (а Гаврилова, Толстая и Наринская почему-то нет), что

«…художественная литература существует по принципиально иным законам, чем журналистика или наука. Здесь другие отношения между своим и чужим, другая этика. Писатель по определению вор, вуайерист, соглядатай, подслушивающий. Для него весь мир сырье — родные, друзья, кошки, собаки, закаты, восходы. И чужие тексты, разумеется. Так всегда было, так, слава богу, и останется».

Кажется, тяжелее всех перенес этот срач историк Лев Симкин, увидевший в нем признаки — ни много ни мало — конца литературы. Именно так он и озаглавил свой программный пост:

Конец литературы

Кому как, а по мне литература приказала долго жить вчера, когда тут началась травля писателя, настоящего, между прочим, за то, что тот в своем романе привел (близко к тексту) кусок опубликованного в интернет-СМИ репортажа журналистки без кавычек и ссылки на источник. Правда, в конце книги он назвал ее и поблагодарил, но она все равно почувствовала себя оскорбленной. Ее поддержали сотни здесь присутствующих, принявшихся в ответ честить писателя последними словами.

За что? Повторю, за повтор куска из чужого репортажа. И соответственно за приведенные в репортаже слова людей, сказанные ими журналистке, без указания фамилии журналистки.

За это страшное преступление, плагиат, как тут было многократно сказано и продолжает повторяться, писателя требуют привлечь к ответу. За такого рода призывом, мне кажется, стоит что-то личное. Больно много спеси у писателей! Подумаешь, писатели, ну читают их пара тыщ человек, велико достижение! Это из комментов. <…>

Для того, чтобы убедиться, что автор романа, куда он на свое несчастье включил кусок из репортажа, писатель, достаточно взять любую оттуда страницу. Я роман читал, это хорошая книга, по-моему, первое художественное произведение, посвященное событиям 7 октября.

Хотя можно было бы и не читать, ни к чему читать что-то, помимо фейсбука, мы и сами писатели, пишем тут не приходя в сознание. А если всерьез, то нам, возомнившим себя писателями, хорошо бы не забывать, что фейсбук в России, может, и больше, чем фейсбук, но все же еще не book. А скоро, благодаря нашим общим усилиям, писателей, которые, на наше счастье, еще встречаются на здешних просторах, тут вовсе не останется. <…>

Лайфхак для писателя

Прошли времена, когда сноска в художественных или публицистических текстах не приветствовалась, поскольку якобы мешала их целостному восприятию. Прошли времена с иерархией пишущих, когда газета жила один день, наступили иные, где интернет помнит все. Нынче все равны, каждый труд, каждая заметка требует уважения, упоминания и, главное, сноски. Какой она должна быть — постраничной или концевой, это ваше дело. Важно, чтобы сноска соответствовала определенным требованиям. Фамилия и инициалы автора, место и дата обнародования, номер страницы, а в случае цитирования интернет-издания — адрес (URL) веб-страницы, который отображает весь путь до домена, включая протокол (http или https). В конце полезно привести полную библиографию. Не стоит беспокоиться о том, что все это будет отвлекать читателя от основного текста, сродни рекламе, прерывающей просмотр кино по телевизору. Это мелочь в сравнении с тем, что вас ждет в случае несоблюдения вышеуказанных правил, за примерами далеко ходить не будем. Об изложенном сообщаю для сведения.

Качества повести «7/10» от скандала не потускнели. Даже если пропуск его текста через антиплагиат покажет, что она абсолютный центон, это не закэнселлит ее силу и оригинальность. Но ни к центону, ни к палимпсесту природа «заимствования» у А.И. отношения не имеет.

И не дай нам бог создавать систему корректных — на все случаи и времена — ссылок. Они все-равно испортят текст, и лучше, если каждый писатель поищет для своего случая свое конкретное решение.

И все-таки я предвижу скорое открытие авторско-патентных бюро, в которых всем пишущим, прежде чем начать писать, будет предписано проверять, а не находится ли та или другая идиома, слово, буква или знак препинания в законном правообладании какого-нибудь «Яндекс.Слова», «Сбер.Буквы» или «Роскомплагиата»!

Примечания

[1] Имя (точнее, фамилия) «Глухов» встречается и в других произведениях А. Иличевского, например, в «Телах Платона» (2022). Сюжет построен на том, что некий безвестный поэт, Н. Глухов, перед тем как отправиться в зону боевых действий, присылает главному герою по электронной почте черновик своего романа — своего рода «астероидного пояса» различных записей. И дает ему разрешение сделать из черновика какой‑то свой текст. Эта мерцающая завязка как-то смутно перекликается с затекстовой проблематикой повести «7 октября».

[2] Для «хирурга» это было небольшим переживанием: «Палестинские мальчишки почитали за развлечение отрывать голубям головы и потрошить скотину. С малых лет они умели взять нож и спустить овце кровь через глотку, затем сделать разрез от основания грудной клетки до нижней челюсти, обнажив пищевод и бледную гофру трахеи» (с.111).

[3] Один захваченный после 7 октября боевик-хамасовец так и говорил: «Мы готовились больше года. Нас воодушевили демонстрации в Израиле» (см.: Лехаим: https://lechaim.ru/events/sekretnye-dokumenty-hamasa-raskryvayut-poshagovyj-plan-dejstvij-na-7-oktyabrya ).

[4] фб (фейсбук), запрещен в России.

[5] «Альпина-Проза», дочка «Альпины-Паблишер».

[6] Вдохновительница Романова — жена автора, щедрый Финкель — владелец «Ньюзру» — сайта, по заданию которого ездила в Газу Гаврилова и которому принадлежат права на ее репортажи. Мудрый Губайловский — литературовед, сотрудник журнала «Новый мир»; он, как и Анна Ребель, читал раннюю версию рукописи.

[7] См.: https://www.facebook.com/photo/?fbid=9147352658618674&set=pcb.9141773925843214

[8] Обрыв скрина.

[9] Брут С. Настоящее зло // Новая газета. Европа. 2024. 8 декабря. В сети: https://novayagazeta.eu/articles/2024/12/08/nastoiashchee-zlo

[10] P.S., очевидно, был добавлен позже, так как имя своего обидчика А.Г. какое-то — не слишком долгое — время держала в секрете.

[11] В какой-то другой ветке А.Г. весело называла себя «товарищ Глухов».

[12] Извлечения из фб (фейсбука; запрещен в России) взяты, в основном, из лент А.И. (https://www.facebook.com/ilichevsky/mentions ) и А.Г. ( https://www.facebook.com/alla.gavrilov.1) и даются здесь петитом. Имена Гавриловой и Иличевского даются их аббревиатурами и полужирным, имена публичных (в моем субъективном представлении) персон — полностью, остальных — в анонимизированной форме (инициалами).

[13] А также нескольких других — боковых, но ключевых — фигурантов срача

[14] Из фб Алены Чурбановой.

[15] Возьмем за основу следующий обзор: «Плагиатить нельзя цитировать»: как издательства проверяют книги. РБК Life разобрался, кто и как может «заимствовать» чужие тексты. Юристы и книгоиздатели рассказали о проблеме плагиата в России // РБК Life. 2025. 18, 22 января. В сети: https://www.rbc.ru/life/news/678a4ece9a79479cca9f5ef3

[16] Статья 146. Нарушение авторских и смежных прав.

[17] Статья 7.12. Нарушение авторских и смежных прав, изобретательских и патентных прав.

[18] См. их тексты в экспозиции.

[19] В сети: https://www.facebook.com/story.php?story_fbid=10162086423862310&id=792677309&rdid=1iysuPCaD40tJj03#

[20] Барабаш Е. Казус Иличевского-Гавриловой. Почему известный писатель не видит проблемы в том, чтобы без спроса использовать в своем романе текст не столь известной журналистки // Republic. 2025. 9 января. В сети: https://republic.ru/posts/114709

[21] «Вот здесь я и прокололся» В фейсбуке спорят из-за «заимствований» в романе Александра Иличевского «7 октября» — в текст попали десятки чужих страниц. «Медуза» обнаружила там еще и Платонова // В сети: https://meduza.io/feature/2025/01/12/vot-zdes-ya-i-prokololsya

[22] Букша К. Из чужих колодцев. В романе Александра Иличевского обнаружили плагиат, и теперь издательство уничтожит тираж книги. Что подвигло лауреата «Русского Букера» брать чужие тексты? // Новая газета Европа. 2025. 16 января. В сети: https://novayagazeta.eu/articles/2025/01/16/iz-chuzhikh-kolodtsev

[23] Сейчас в «7/10» три сноски-царапины, навязанные государством, — две про наркотики (канабис и кислота) и одна про иноагента «Мету».

[24] Обязательным пунктом издательских договоров является авторская гарантия того, что все публикуемые тексты — его.

[25] В тот же день, со ссылкой на А.И., новость повторила и «Meduza» (иноагент).

[26] Характерно, что на запросы журналистов, в том числе и на мой, издательство не отвечает.

[27] Даже газетное интервью идет в дело, как это заметил второй рецензент книги — Сорин Брут, он же интервьюер («Цель цивилизации состоит в том, чтобы заменить силу словами». Интервью с российским писателем Александром Иличевским, живущим в Иерусалиме, — о двух войнах, необходимости разоружения и наступлении новой эпохи // Новая газета. Европа. 2024. 12 ноября. В сети: https://novayagazeta.eu/articles/2023/11/12/tsel-tsivilizatsii-sostoit-v-tom-chtoby-zamenit-silu-slovami ).

[28] Перл Р. Не надо критиковать заложников власти. Бывшие политзеки просят не противопоставлять Зотову и Беркович // Republic. 2025. 7 апреля. В сети: https://republic.ru/posts/115514?utm_source=republic.ru&utm_medium=email&utm_campaign=morning