Новая религия потерянных потомков Израиля повелевала своим послушникам есть только вегетарианскую еду, не пить крепких алкогольных напитков, не употреблять наркотики, и не принимать никаких официально утверждённых лекарств. Зато разрешалось и даже поощрялось многожёнство.
МОЯ АРХЕОЛОГИЯ
На свете существуют тысячи профессий, в которые окунулось любознательное человечество. Лично меня в молодости привлекали если не тысячи, то, наверное десятки этих профессий. Мне хотелось быть морским биологом. Мне хотелось быть математиком, актёром, авиаконструктором, скрипачом, лингвистом, даже специалистом по кишечным заболеваниям инфузорий — кем угодно, лишь бы не тем, кем я стал. Но жизнь оказалась безжалостна к моим разнузданным мечтаниям, и я стал инженером-строителем. Вся романтика моих иллюзий свелась к тому, как месить бетон и выслушивать матерные жалобы угнетённого пролетариата.
И всё же в Америке одна моя несбыточная химера частично сбылась: несколько раз я почувствовал себя археологом. Нет, я ничего не раскапывал и не сметал кисточкой пыль вечности с останков Чингисхана. Я ничего не исследовал и не рылся в пожелтевших первоисточниках. Моими раскопками была живая археология. Сейчас объясню.
Первая раскопка
Моя жизнь на этом континенте началась с работы клерком на мебельной фабрике а Лос Анджелесе с окладом 500 долларов в месяц. Этот оклад радовал меня чрезвычайно, поскольку он увеличивал на пятьсот долларов мой доход, который до этого был равен нулю. Впрочем, речь не об этом.
На фабрике среди моих сотрудников оказался один немолодой человек с длинными казачьими усами и светло-голубыми глазами, говоривший по-русски. Естественно, я проявил к нему интерес, а он — ко мне, хотя и в меньшей степени. Звали его Моисей, но он не был евреем.
На фабрике периодически случались авралы, и тогда все работали по субботам. Все, кроме Моисея. Он объяснил мне, что суббота — это священный день, когда нужно отдыхать от трудов праведных. Работать в субботу нельзя, это грех, говорил Моисей. Но он, как я сказал, не был евреем.
На ланч Моисей съедал сэндвич, который приносил из дома. Я тоже приносил свой сэндвич, и во время обеденного перерыва мы садились рядом, беседовали по-русски и ели свои сэндвичи, запивая кока-колой. Моисей как-то странно косился на мой сэндвич, хотя это был самый обычный сэндвич с колбасой и сыром. Однажды, не выдержав, он сказал, что я ем то, что есть не полагается. Нельзя смешивать мясное с молочным. Это грех. Ни в коем случае нельзя также есть свинину; свинья — это отвратительное животное. Моисей говорил с искренней убеждённостью человека, постигшего истину. Но, он, как вы уже поняли, не был евреем, и такого слова, как «кошер» в его лексиконе не было.
— Где вы покупаете свою еду? — поинтересовался я.
— В нашем русском магазине, тут, недалече.
Название и расположение магазина мне были незнакомы. Я сказал:
— Интересно. Я этого магазина даже не знаю.
— Дак откель тебе-то знать-то? — согласился Моисей
Вообще, его русский язык звучал странно. Он говорил так, как говорят в глухих деревнях где-нибудь в Поволжье или в Вологодской области. Вместо «спасибо» он говорил «спаси Христос», на вопрос «как дела?» отвечал:
— Да ить поманеньку, полягоньку. Работы больно много. Оттель нясут, отсель нясут…
На своём древне-деревенском русском языке Моисей говорил свободно, так же, как и по-английски. Но ни тот, ни другой не был его родным языком. Родным был испанский. Моисей был родом из Мексики.
Откуда взялся в далёкой от России, экзотичной стране сомбреро и текилы, русский деревенский мужик, соблюдающий законы Торы? Эта загадка терзала меня с момента первой встречи с Моисеем. Дальнейшие беседы с ним выявили, что он был не случайным странником-одиночкой, заброшенным туда капризом судьбы, а представителем целого народа, вернее этнической группы. Эти русские, мужики и бабы, соблюдавшие кошер, жили в своей русской мексиканской деревне со своим молельным домом, русскими продуктовыми лавками и своим укладом жизни. Как они там оказались, Моисей понятия не имел, и его, похоже, это мало интересовало. Всё, что он знал — что его предки когда-то давно переселились откуда-то из России. Да и мне, честно говоря, было в те годы не до этнографии: надо было учиться жить в новой стране.
Прошли десятки лет, я стал пенсионером и однажды вспомнил о своём давно, казалось бы, ушедшим из памяти удивительным знакомом. От нечего делать я полез в интернет, и по прошествии десяти минут знал всё о его происхождении. Мне стало ясно, что он принадлежал к христианской религиозной секте под названием молокане.
Эта удивительная секта зародилась в 18-ом веке в Тамбовской губернии, отколовшись от Русской православной Церкви. Религия молокан сильно отличается от традиционного православия. У них нет священников, нет икон и церквей, они не признают Рождества и строго запрещают есть свинину, пить, курить, материться и служить в армии.
Русская православная церковь не любит вероотступников. В 19-ом веке молокан по приказу императора Николая I переселили с глаз долой — в Закавказье. Там они осели — главным образом, в Армении, но, частично, и в Грузии, и в Азербайджане. В 1905–1906 годах группа молокан — около ста семейств — переселилась в Мексику, создала там свою колонию в штате Нижняя Калифорния, и стала жить своим привычным укладом и рожать детей, чей родной язык уже был испанский. Но при этом язык предков сохранялся из поколения в поколение.
По-русски молокане говорят на том особом диалекте, на котором говорили на Тамбовщине их предки и которому более трёхсот лет. И вот к этому языку и его носителю мне повезло прикоснуться. Тогда я в первый, но не последний раз почувствовал себя археологом, счищающим пыль с забытых причуд истории.
Вторая раскопка
Нечто похожее произошло со мной годы спустя, в середине девяностых, с той разницей, что теперь это относилось к совсем недалёкому прошлому.
У меня была длительная командировка в Израиль, и я некоторое время жил в Тель-Авиве. Однажды, слоняясь после работы по городу в поисках где бы поесть, я наткнулся на маленький и весьма необычный ресторан, который предлагал вегетарианскую еду — только вегетарианскую и никакой другой. Образцы блюд были выставлены в окошке, которое я бы не рискнул назвать витриной. Я не вегетарианец, тем не менее, разнообразие меню и привлекательность в описании блюд и их оформлении заставили меня зайти в этот загадочный ресторан.
Там было всего три или четыре столика, посетителей не было, а за стойкой обитали две негритянки, одна средних лет, другая совсем молоденькая. По моей просьбе та, что старше, сделала мне короткий экскурс по своим замысловатым блюдам. По-английски она говорила с типичным американским выговором, так, как говорят у нас где-нибудь на Среднем Западе. Это показалось мне странным. Вообще, в Израиле много американцев; это, в основном, евреи, сделавшие «алию», то есть переселившиеся в Израиль на постоянное жительство. В Израиле также довольно много негров; это выходцы из Эфиопии и других африканских стран. Но американский негр — житель Израиля? Это звучало загадочно. В конце концов, моё любопытство победило чувство такта, и я сказал:
— Вы говорите по-английски так, как говорят в Америке. Можно спросить, откуда вы?
— Вы угадали. Я из Америки. Из Чикаго.
— Вы можете говорить на иврите?
— Конечно.
— И ваша … ммм…помощница?
— Это моя дочь.
— Понятно. Она тоже говорит на иврите?
— Она сабра, — сказала женщина и, на всякий случай, разъяснила: — она родилась в Израиле. Иврит — её родной язык.
Это меня озадачило окончательно и я уже не мог остановиться от разбиравшего меня любопытства.
— Значит, вы — евреи? Точнее, иудейской веры?
— О, нет! — сказала женщина с явным неудовольствием. — Мы не евреи.
В этот момент я вспомнил, какое сегодня число. Это было 25 декабря, день, который в Израиле не отличается от любого рабочего дня, но пышно празднуется во всём Христианском мире.
— Но вы, очевидно, и не христиане, правда? — осторожно спросил я. — Ведь сегодня Рождество, христиане в этот день не работают.
— Мы не христиане — сказала женщина. — Мы уехали от Рождества. Это не наш праздник. Извините.
С этими словами она занялась перекладыванием и передвижением с места на место своих вегетарианских блюд, давая понять, что не настроена далее продолжать разговор.
Вернувшись в родной Нью-Джерси, я поведал эту историю своей хорошей знакомой, американской еврейке, родившейся и выросшей в этой стране. История её не удивила.
— О, я прекрасно помню это событие, — сказала она. — Это был скандал. Группа шварцес из Чикаго (моя знакомая, хорошо зная меня, не стеснялась в выражениях) переехала в Израиль. Просто взяли и переселились. Без виз, без разрешений, без ничего. Гурништ. И бедный Израиль не знал, что с ними делать. Попробуй высели — поднимется такой хай на весь мир и такие обвинения в расизме, апартеиде и только Ашем знает в чём ещё, что потом не расхлебаешь. В общем — азохен вей.
История показалась мне странной.
— Почему они выбрали Израиль? — спросил я.
— Почему нет? Тепло, солнце светит, моря сколько угодно…
Объяснение меня не удовлетворило, но и не породило дальнейшего любопытства. История была забыта на долгие годы, до того момента, когда мне случайно попалась в интернете статья, всколыхнувшая воспоминание об этом давнем и совершенно незначительном эпизоде.
Статья повествовала о том, как во второй половине 1960-х некий инициативный молодой человек из Чикаго, рабочий-сталевар по имени Бен Картер создал новую религиозную секту, что-то вроде ответвления от Иудаизма. Он объявил, что американские негры являются потомками потерянных поколений Израиля. Он назвал секту African Hebrew Israelite Nation of Jerusalem, в переводе что-то вроде «Африкано-Еврейская Израильская Нация Иерусалима». Чтобы далее утвердиться в своём начинании, он заодно поменял своё имя и стал называться Бен Амми Бен Израиль. Гулять — так гулять.
Новая религия потерянных потомков Израиля повелевала своим послушникам есть только вегетарианскую еду, не пить крепких алкогольных напитков, не употреблять наркотики, и не принимать никаких официально утверждённых лекарств. Зато разрешалось и даже поощрялось многожёнство. В общем, — что-то похожее то ли на мормонов, то-ли на амишей, или даже на молокан, но никак не на ортодоксальных евреев, которые выпить не дураки.
Эта само-объявленное потерянное поколение по сей день обитает в Израиле, ест свою вегетарианскую еду и, похоже, вполне счастливо. Ну, да Бог с ними. Лишь бы служили в армии, как все.
Конечно, тогда я ничего не знал об этом религиозно-этническом феномене. Впрочем, если бы и знал, то всё равно не стал бы вступать в дискуссию с хозяйкой ресторана, видя её недружелюбную настороженность. И только теперь я понял, что в тот давний декабрьский вечер в Израиле я стал участником маленькой раскопки маленькой, мало кому известной и мало кому интересной истории, погребённой под тонким наслоением времени.
Третья раскопка
В 1904-ом году Япония напала на Порт Артур, разгромила Российский флот и после почти годовой осады овладела городом.
Семьдесят лет спустя, в 1974-ом году я приехал в Соединённые Штаты и поселился в Лос Анджелесе. Евреи этого замечательного города проявляли ко мне повышенный интерес, поскольку иммигрант из Советского Союза был в те годы большой редкостью, а у большинства американских евреев предки были выходцами либо из России, либо с Украины (пардон, из Украины, как теперь полагается говорить). Среди них была некая Шарлен, милая дама средних лет с которой мы стали друзьями. Шарлен родилась в Америке, её родители тоже, а бабушки и дедушки приехали то ли из Гродно, то ли из Жмеринки. Шарлен помнила одну из бабушек, которую она очень любила. Бабушка пела ей по-русски песни своей молодости. Русского языка Шарлен не знала, текста песен не понимала, но песни ей нравились. Она пела вместе с бабушкой, повторяя непонятные созвучия странного, незнакомого языка.
— Слова одной песни я помню до сих пор, — сказала она. — Я не знаю, что они значат, но, может быть, ты знаешь. Вот послушай.
Она запела, и сквозь жёсткий, непробиваемый американский акцент мне почудилось:
— Пой, ласточка, пой…
Я подумал, что ослышался.
— Пожалуйста, повтори, — попросил я, и она снова явственно пропела:
— Пой, ласточка, пой, Порт Артур уже не твой.
Далее следовал ещё один куплет, но, теперь в этой абракадабре звуков невозможно было разобрать ни слова, сколько раз я бы ни просил Шарлен повторить бабушкину песню. Уцелели только две удивительные строчки:
Пой, ласточка, пой,
Порт Артур уже не твой.
Этих двух строчек было достаточно, чтобы понять, что мне досталось нечто поразительное. Сквоззь толщу десятилетий явилась, словно драгоценный камень из кучи мусора, забытая политическая сатира времён русско-японской войны, и на меня пахнуло человеческой страстью и волнениями семидесятилетней давности. Кто, какой специалист-историк сегодня знает эти строки?..
***
Я поведал вам о трёх случаях, когда мне повезло частным образом прикоснуться к мало известным событиям прошлого. Но моя археология этим не ограничилась, и я уверен, что я не одинок. Да, мой дорогой читатель, нам с вами всегда есть что вспомнить. По мере того, как течёт безжалостное время, и годы плавно наслаиваются один на другой, вся наша жизнь превращается в серию важных, не очень важных и совсем неважных событий. И как знать, может быть когда-нибудь мы сами станем объектами очищенных от пыли археологических раскопок.
