Как нет любви по принужденью,
И счастья волею судьбы,
Так нет таланта от рожденья,
Без памяти, без тетивы.
«ПРОДОЛЖЕНЬЕ Я САМ НАПИШУ»
***
Нет, никто бы не смог со спокойной душой
Ожидать миллиардами лет.
Он в неузнанном доме спросил, как чужой:
Сколько гениев этой Земле?
Можно снова прочесть посвящённый рассказ,
Не вернуть сочинения встречи.
Ведь Господь проживает один только раз
Человека за всю Свою вечность.
И Себя. Ради нескольких этих минут,
Что и в прошлом, и в будущем снились.
Наберётся ли их на один променад
Годовой, урождённых в России?
Но и зная задолго на это ответ,
Он оставит одно неизвестным:
Это музыки звуки как то, чего нет
До земной несмолкаемой песни.
***
Нашим морем владеют пираты,
Утопившие клад невзначай.
Где отказ называется Фатум,
Искажая Петра Ильича;
И стыдясь, во вражде или дружбе,
И себя узнавая в божке.
Ничего объяснять и не нужно,
Все мы знаем, что шило в мешке.
Те, что видят по памяти, с неба,
И способны на этом сыграть,
Кто не людям, но азбуке внемлют,
Не вольны выбирать-умирать.
Словно в опере древней когда-то,
Палачей ублажая своих,
Страсть и грех воспевали кастраты.
Что приблизится к пению их!
О себе-то всей правды не знают,
По наитию веря словам.
Но в Раю и Аду не бывают,
Сочиняя Отца Сыновьям.
Если б всех, как предсказано, сразу,
На Земле, не на небе созвать.
Подчиняюсь, не слыша приказа.
Это всё я могу описать.
***
Разлука легче, где невзгода,
И в ней бывает смерти часть.
Обещанного ждут три года,
Отказанного ждут сейчас.
И страх малейшей неудачи
Рождает вихри из надежд
На чудо, выход; не иначе
На Рай и Бога, в суете ж.
А если ты о человеке,
Его затронув между тем
Побочных, то веков во веки,
Он был ничем, но станет всем.
***
Безбрежные ночные бурлаки,
Которые, таща бечёвкой Бога,
И переписывая от руки,
Знакомы больше, чем любая Волга.
К пяти годам всё детство разбросав,
И по песчинкам собирая: вот ты.
Уверовав в их лучшего певца,
Не видя Рая, как Иосиф Мудрый;
Когда подсказ в себе преобразим,
Простителен, не назван, но заметен,
Как видя Бога, но не видясь с ним;
И их страна – Эдем на этом свете.
Людей прошедших мнимое число,
Лукаверзность твою ещё не встретив,
Надеясь на себя, не зная отчего,
И сочиняя лучшее для смерти,
Не зная ничего, опричь Oh, Yeah,
Но принимая траурные позы,
И создавая жуткие серьёзы,
Я не спрошу: «Откуда мне сие»?
***
Тревога, тревога! Три Бога!
Старинный, проверенный, мой.
Твой стих называется Коган,
Последний, пришедший за мной.
И он, как единое слово.
И слово читается: «Дух».
Оно – в переводе с земного
И ныне, и раньше: «Гряду».
Где надежда на мысль или тело,
Что в твою пустоту залетела,
Надевает бессилье, и вот
Где желанию ждать надоело,
Лишь сильнее нехватка его.
Даже в смерти нарушь свой покой под тобой.
Он хотя вероятней, но всё же не твой.
Он начало берёт с искажаемых нот,
Только с них начинается Рай.
Ты займёшь положенье, и правду займёшь,
Для кого-то с улыбкой, для кого — через нож.
Всё равно ты в мучениях не обретёшь,
Что до времени – только давай.
Дайте руку прозревшему воину,
И уже приглашённому в Ад.
Всё равно всё решится по-своему,
Всё равно ты вернёшься назад.
Ну, а я в ожидании с детства, и
Позволяя себе красоту,
(Ожиданье всех больше приветствуется),
По прошедшей линейке иду.
***
Эти строки – не самые главные,
Эти страхи. Но всё же скажу:
От меня отражаться не надобно,
В эти очи я сам погляжу.
Эти очи возникли последними,
Чтоб меж Раем и Адом межу.
Не пророчьте моё воскресение,
Эту мудрость я сам подтвержу.
Нет пророчеств, одни комментарии.
Целый век я тебя сторожу.
Заверши мою книгу, а далее,
Продолженье я сам напишу.
***
Не ожидающий итога,
И не смущённый пустотой
Его Количества прилога, –
Когда ты требуешь другой,
Навстречу песенке военной
Свой окончательный ответ –
Ты автономен во Вселенной,
И в нём одном инстинкта нет.
Но вот, когда уж выбор сделан –
Ты молод, и с рожденья чист.
Пускай ты не узнаешь тему,
Её почувствует солист.
И вот теперь, когда крещён ты,
Ты можешь дать себе совет:
Гадай, перебирая чётки
На смерть, невесту и завет.
ЧАЙКОВСКИЙ
Мильоны вас, нас, я, и ты, и мы.
И жизнь, и смерть, что сохранились в тайне.
Стакан воды, отравленной воды,
Ты выпил сам, чтоб умереть заранее.
Верховное земное Божество.
Взмах дирижёрской палочки прощальный –
Фамилия его. Из ничего
Он в мир пришёл мелодией случайной.
Он знал и Рай, и Бога, но ни звука
Подсказки для него не раздалось.
Он в сердце лишь сказал в ответ: «Приду-ка!»,
Когда никто и некто крикнул: «Брось!»,
Как до прихода сказано у внука,
Читай Отца, чьё счастье в нём сбылось.
И сказка завершилась бы свиданьем,
Когда бы не столетний перерыв.
Но мы обречены законом давним:
Нам предстоит расстаться до поры,
Покуда мы Распятье покидаем,
И наша встреча будет вне игры.
О, первый самовольный человек!
Не сомневаюсь ни секунды, кто ты.
И не проплакав ни единой ноты,
Я черновик и замысел прочёл.
***
Сохранить и уйти, не сгорая,
Завещав умереть на потом.
Нету глубже письма, чем играя,
Приказать человеку приём.
Только в прошлом, на белой бумаге,
Но заставив прожить до конца.
К существу подключаются маги,
Не меняя в строке ни словца.
Не из памяти, — воображенья.
Но ошибочный ход исключён.
По велению стихосложенья,
Словно помнит и чувствует Он.
Так и весь человеческий разум
Относителен к этой игре,
Изменяя творенье, как сглазом,
Чтобы образ не твой не сгорел.
***
Хочешь, будешь как Бог и братья,
Кроме секса и долгих лет.
Словно кто-то вскричал «Распятье»,
Только что-то сошло на нет.
Только днями пошло былое,
И не поднят простейший кайф.
Всё оно ничего не стоит.
Отдохнём, выдыхая «хай»(*).
Тишина, предо мной порядок.
В гроб сходя, без остатка дней,
Притомившись, сказав: «Не надо» …
Да и я-то уже умней.
Самый древний наркотик – поза.
Но не пляска старинных смертей,
Не цветаевского отказа.
Жизнь пропала, и леший с ней.
Не прощу, говорит, желанье.
Развращу, чтоб потом забыть.
И без выбора и сознанья
Приступил к наказанью судьбы.
Ослабев, и держась за стены,
Но в душе сохраняя Рай:
Это боль и беда, наверное,
Вырываются через край.
Ты теперь потому приметен,
Успокаивая вчера,
Оставаясь не жить на свете,
Что прошла нищета от ран.
(*) – «хай», живой, одно из имён Бога (ивр.)
***
Как нет любви по принужденью,
И счастья волею судьбы,
Так нет таланта от рожденья,
Без памяти, без тетивы.
Без радости преодоленья
Законов псевдо-мировых.
Без семикратного решенья.
Ведь Бог – не мёртвых, но живых.
***
«Кровь и слёзы». Не сущему Дьяволу льстец.
Шоры вечного горя узки.
Но однажды представив себя на кресте,
Забываешь причины тоски.
Так зачем ты её неустанно поёшь,
Превращая в оружие, в месть,
Если чёрту ты сам никогда не прейдёшь,
Ибо разница всё-таки есть.
Если ты свыше гимна возводишь себя,
И ключом открывается дверь, —
Или выбита Цоя гитарным плечом, —
Победитель обеих Корей, —
Принимай же желание кратное всем,
И строка, словно стрелка компаса,
Продиктует решение всех теорем,
Даже той, от которой не спасся.
Но ты прав был заведомо. Бог ей судья.
И ему, — осчастливленный кролик.
И Прекрасная Дама не будет твоя
По своей, не Божественной воле.
Так и я совершенные ночи хотел.
Вот она повернулась, Земля,
Возвращая молитве конечную цель:
От себя, от себя, от себя.
