ЗАМЕТКИ ПО ЕВРЕЙСКОЙ ИСТОРИИ

Появившиеся в послевоенной Германии евреи почти всегда воспринимаются негативно. Это отношение особенно распространяется на живущих в лагерях беженцев и других «лиц без гражданства». Для многих немцев эти люди — не жертвы, а спекулянты и ростовщики, которые поражение Германии в войне используют для собственной выгоды. При этом многие немцы употребляют антисемитские словечки и выражения из нацистского жаргона.

Ганс-Петер Фёрдинг, Хайнц Ферфюрт

         

[Дебют]КАК ЕВРЕИ В ГЕРМАНИЮ БЕЖАЛИ 

Забытая глава послевоенной истории 

Перевод с немецкого Киры Немировской

  П Р Е Д И С Л О В И Е

  Судьба евреев на чужбине

С момента появления на свет моя судьба связана с судьбой еврейской общины. Я родился в семье, которой пришлось пережить ужасы военного времени, ужасы концентрационного лагеря. Мои родители Арон и Лея Вакс были польскими евреями, поэтому, как и другие евреи, они подвергались унижениям и преследованиям со стороны нацистов. По чистой случайности моим родителям удалось избежать гибели в газовой камере. В 1945 году, после падения Третьего Рейха, прозвучало долгожданное слово «освобождение». Однако для моих родителей это не было концом их мучений — они столкнулись с проявлениями открытого антисемитизма и расовой ненависти в их родной Польше. В 1946 году, спасаясь от антисемитских выходок своих соседей-поляков, мои родители бежали в Западную Германию и тем самым стали «людьми без гражданства». Таков был официальный статус еврейских беженцев из Польши. Это повлияло на дальнейшую судьбу моих родителей.

 В 1947 году в западногерманской земле Гессен возник лагерь для еврейских беженцев Цигенхайн, находящийся под покровительством американских оккупационных властей. По словам моей матери, они с мужем бежали тогда не в «страну убийц», а надеясь исключительно на защиту армии США. Германия же, по мнению моих родителей, была лишь перевалочным пунктом. Долго задерживаться в этой стране они не думали. Их конечной целью была Палестина -— «Эрец Исраэль», обетованная земля. С этой страной были связаны все их мечты и стремления. Однако моей семье пришлось провести в Германии десять долгих лет.

 Эти годы повлияли на дальнейшую жизнь не только моих родителей, но и на мою жизнь. С середины 1949 года до начала 1957 года моя семья жила в лагере для еврейских беженцев в Фёренвальде. Для нас, детей, это место было настоящим раем. Мы могли делать всё, что хотели. Родителям не нужно было проверять, где мы играем. Летом мы купались в реке Изар, собирали землянику в лесу. А зимой, когда выпадал снег, мы целыми днями катались на санках. Я даже не мог представить себе лучшей жизни, чем была у нас тогда. В городе нам, детям, наверняка не было бы так хорошо. Немецкий язык я начал учить только в школе. Дома все говорили на идиш. Постепенно Фёренвальд превратился в типично еврейско-польское местечко, в котором соблюдались еврейские традиции и обычаи. И в то же время Фёренвальд был совершенно обособленным местом, гетто. Жители лагеря словно отгородились забором от окружающего мира. Немцы тоже избегали контактов с нами.

 Как и мой младший брат Мойше, я рос в уверенности, что в Германии мне нечего искать. Однако после образования в 1948 году государства Израиль мои родители, убеждённые сионисты, всё ещё оставались в Германии. Причиной этого не в последнюю очередь послужила начавшаяся в Израиле война за независимость. Вдобавок у молодого государства были экономические трудности, да и дети ещё не подросли. А к этому времени мой отец уже развил активную предпринимательскую деятельность по продаже текстильных изделий. Но мы с братом не сомневались, что со временем покинем Германию. И в 1968 году, после окончания гимназии, я навсегда покинул Германию и переселился в Израиль. Позднее в Израиль переехал мой младший брат Мойше, однако, когда после безвременной смерти отца мать осталась в Германии одна, ему пришлось возвратиться. В Израиле я изучал историю и политэкономию, работал доцентом в тель-авивском университете, женился. Я и моя жена, происходящая из семьи бежавших из Ирана евреев, гордимся двумя нашими дочерьми, их прекрасными мужьями и шестью нашими внуками.

 Всё это время я верил, что обрёл в Израиле родину. Когда я был ребёнком, мне очень нравился Фёренвальд. Дюссельдорф, куда в 1957 году переехала наша семья, я никогда не считал своим домом. Я полагал, что этим домом должна стать моя историческая родина, Израиль. Однако на деле это оказалось не совсем так. Германия не отпускает меня. Я люблю весной лакомиться спаржей, собирать грибы осенью, угощаться в Берлине сосисками в соусе. А немецкий футбол! Я могу наизусть перечислить все победы бундеслиги! Недавно я со всеми мужчинами нашей семьи, большими и маленькими, летал из Тель-Авива в Мюнхен на футбольный матч.

 И наконец я открыл для себя родину. Родина воплотилась для меня в еврейской культуре, в двухтысячелетней еврейской диаспоре, в народных обычаях и древнем языке, который народ Израиля возродил к новой жизни. Мои родители всю свою жизнь оставались приверженцами еврейской культуры, сами были частью этой культуры. В Германии они оставались верны своей национальности, вере и традициям своего народа. Еврейская культура оказала на моих родителей решающее влияние, сформировала их характеры. Последние годы жизни моей матери прошли в Берлине. Она сумела наладить дружеские отношения с немцами. И большую роль в этом сыграли её соседи и друзья. До конца своих дней моя мать была поборницей всего, что касалось еврейской жизни. Но ей удалось создать для себя равновесие между своей еврейской культурой и немецкой жизнью.

 Книга Ганса-Петера Фёрдинга и Хайнца Ферфюрта явилась удачной попыткой напомнить об известных и неизвестных событиях семидесятилетней давности, возродить к жизни уже забытые имена. Кто не помнит о прошлом, тот не сможет понять будущего. Мы не имеем права отказываться от прошлого. Я убеждён, что трагические события, произошедшие за этот период нашей истории, прочно связали и немцев, и евреев. Я не виню сегодняшнюю Германию за её прошлое. Кто я такой, чтобы делать это? Между нашими двумя народами установилась прочная взаимосвязь. И с ощущением этой прочности мы будем жить.

 Рувен (Робби) Вакс, Тель-Авив, ноябрь 2016 года.

1. Новое гетто как защита от опасности.

 В центре Германии: еврейские беженцы после 1945 года

 Арон Вакс волнуется. Юноша с нетерпением ждёт возвращения армейского джипа, ещё утром выехавшего из гессенского лагеря Цигенхайн. Джип должен привезти из лагеря, расположенного в соседнем городке Шварценборн, семью Лессер -— родителей с пятью детьми.

 Около полудня поднимается шлагбаум, открывающий въезд в Цигенхайн. На пыльную лагерную улицу въезжает американский джип с открытым верхом. Семейство Лессер благополучно добралось до Цигенхайна. Долгое и опасное путешествие наконец закончилось. Арон сердечно здоровается с прибывшими, но сначала обнимает старшую дочь Лею. Уже два месяца эта девушка — его невеста.

 С нетерпением ждала встречи со своим Ароном и Лея. Этим утром девушку внезапно вызвали в лагерное управление: кто-то срочно хотел говорить с ней по телефону. «Кто бы это мог быть? Да ещё здесь, в глубокой немецкой провинции?» — недоумевала Лея. Наверное, опять один из бесчисленных запросов, которые её семья получала с тех пор, как они покинули Польшу — откуда, куда, почему. Но когда Лея взяла в руки телефонную трубку, недоумение сменилось огромной радостью — это звонит её Арон! И он совсем рядом, в лагере Цигенхайн!

 Их любовь зародилась много месяцев назад. Оба — тогда они ещё не были знакомы — пережили ужасы гетто в Лодзи. Лишь по счастливой случайности им удалось избежать смерти в газовой камере. Остальная семья Леи после оккупации гитлеровскими войсками западной Польши бежала на восток страны, на территорию, занятую советскими войсками, однако позднее была выслана в Сибирь. Это спасло семью Лессер от уничтожения. В 1945 году после окончания войны Лессеры возвратились в Лодзь. Но на этом тяготы семьи не закончились. Вернувшись в родной город, Лессеры столкнулись с ненавистью и антисемитскими выходками соседей-поляков. Над польскими евреями нависла угроза погромов.

 Арон Вакс и семейство Лессер были членами еврейской общины Лодзи. Тогда же у них и возник дерзкий план: в 1946 году они подготовили побег в Германию, на территорию, оккупированную американскими войсками. Оттуда они планировали как можно быстрее перебраться в Палестину. Арон и семья Лессер покинули Лодзь в разное время. Сначала из Польши бежал Арон, летом 1946 года примкнувший к группе сионистски настроенных молодых людей. Через несколько недель Польшу покинули Лессеры. На какое-то время они потеряли друг друга из вида. То, что эти люди встретились после целого ряда неурядиц, граничит с чудом. В Цигенхайне они смогли, наконец, перевести дыхание, немного расслабиться.

 Это подтверждает сделанная в то время фотография. На скамейке перед лагерным бараком сидят рядом Лея и Арон, она — в красивом платье, он — в белой рубашке с галстуком. Слева и справа на этой же скамейке сидят сёстры Леи -— Салле и Маня, тоже нарядно одетые. На заднем плане из открытого окна барака выглядывают отец Леи Лейб Лессер и её брат Шае. Типичная фотография из семейного альбома, говорящая о многом: так это и было, так мы тогда выглядели. Такие альбомы их владельцы перелистывают сами и показывают своим друзьям и знакомым. А ещё эта фотография говорит: да, мы снова вместе, мы пережили ужасы гетто, мы избежали уничтожения и можем с надеждой смотреть в будущее.

 В конце лета 1946 года Цигенхайн — уже большой лагерь, в котором проживает около двух тысяч еврейских беженцев, преимущественно из Польши. В этом собранном на скорую руку обществе Арон Вакс занимает высокое положение — он является председателем лагерного комитета беженцев. Обитатели лагеря называют его между собой «президентом». Арон Вакс является посредником между лагерным комитетом и американскими оккупационными властями, а также между организациями, помогающими еврейским беженцам. Он активно участвует в обустройстве лагеря, добивается создания лагерного самоуправления. В лагере приведено в порядок жильё для его обитателей, налажено снабжение продуктами питания, одеждой, средствами гигиены. Конечно, оккупационные власти и помогавшие беженцам организации должны заботиться об обитателях лагеря, однако и сам Арон Вакс, и лагерный комитет следит за добросовестным и справедливым распределением полученной помощи, и в первую очередь за тем, чтобы верующим были гарантированы кошерные продукты питания и средства для их правильного приготовления.

 Но ограждённые от внешнего мира обитатели лагеря нуждаются в детских садах и школах для своих детей. Кроме того, подрастающим детям необходимо получить профессию, чтобы быть готовым к самостоятельной жизни в будущем. А чтобы обеспечить порядок на небольшой, но до предела заселённой территории лагеря, нужна полиция, которая может быть образована из жителей лагеря.

 Многие приехавшие хотят вернуться к своим исконным религиозным обрядам и обычаям. Поэтому следует позаботиться о создании синагоги и молитвенных помещений, организации регулярных богослужений и ритуальных обрядов. Необходимо также создание школы по изучению талмуда и Торы — это особенно важно для подрастающего поколения, которое должно знать еврейский алфавит. В повседневной жизни, как правило, жители пользуются своим родным языком — идиш.

 Первоочередной задачей лагерного руководства является создание в Цигенхайне еврейской общины восточноевропейского образца. Это поможет возродить в лагере старые еврейские традиции, которые нацисты планомерно и систематически уничтожали. Лея Вакс вспоминает об этом времени: «Разве мы могли быть недовольны? После тех ужасов, которые мы пережили, мы, наконец, были среди своих, были вместе. Уже одно это обстоятельство было для всех очень важным и ценным, бесконечно радовало».

 Первоначальным предпосылкам создания лагеря Цигенхайн предшествовало совсем другое. При гитлеровском режиме он был самым большим лагерем для военнопленных в земле Гессен. Официально он назывался «Государственный лагерь 1Х А Цигенхайн». Лагерь был создан после захвата власти Гитлером на территории большого пастбища в сентябре 1939 года. В конце существования этого лагеря в нём насчитывалось свыше 35 тысяч военнопленных из Польши, России, Франции, Бельгии, Голландии, Италии — словом, из всех стран, на территории которых воевала гитлеровская армия. В марте 1945 года военнопленные были освобождены американскими войсками. Лагерь опустел. После этого американские оккупационные власти поначалу разместили в лагере бывших нацистских функционеров и членов их семей, членов национал-социалистской партии, солдат вермахта, членов союза немецких женщин. Это была краткосрочная, но неудавшаяся попытка политического перевоспитания немцев, «заражённых» национал-социализмом.

 Очень скоро американские власти начали размещать в лагере восточноевропейских евреев, численность которых в начале 1946 года из месяца в месяц возрастала. Всё более частые проявления антисемитизма в странах Балтики, в Чехословакии, в Венгрии и в особенности в Польше вынуждали евреев к массовому исходу. В большинстве случаев евреи пытались перейти границу нелегально и попасть в Германии и Австрии на территорию, оккупированную американскими войсками — только там они были под защитой и в безопасности. Историки называют это «паническим бегством». К бегству из стран постоянного проживания у восточноевропейских евреев было достаточно оснований. В Польше, например, участились случаи антисемитских высказываний в адрес переживших войну евреев. В различных районах страны были зафиксированы отдельные случаи нападения на евреев, вплоть до погрома, произошедшего в 1946 году в небольшом городке Кильче. Во время этого погрома было убито 42 и тяжело ранено 80 евреев. Погром продолжался два дня. После этого поистине варварского эксцесса бегство евреев из Польши уже нельзя было остановить. Только в течение осени страну покидают свыше 50 тысяч евреев. Поток беженцев устремляется на запад и уменьшается лишь к 1947 году.

 Евреи ищут спасения в стране своих убийц. А ведь после Холокоста прошло совсем немного времени! Избежавшие уничтожения евреи совсем не думают об этом, когда бегут из страны, в которой они родились. Ведь бегут они, собственно говоря, не в Германию и не к немцам, а лишь в надежде на помощь и защиту союзников, победивших гитлеровский режим — в первую очередь американцев, а во вторую очередь — англичан и французов. Они вверяют победителям свою жизнь и судьбу. Эти люди верят, что их пребывание в Германии будет недолгим. После ужасов гитлеровских концлагерей и антисемитских выходок бывших соотечественников их конечная цель — Палестина, историческая родина всех евреев. А Германия для этих людей — проклятая, залитая кровью страна, которую они должны пересечь по пути в Палестину. Поэтому и лагерь они рассматривают лишь как неизбежную задержку, некую транзитную зону.

 Они не подозревают, что, вероятно, в этой транзитной зоне им придётся смириться с некоторыми трудностями. Так, когда в сентябре 1946 года семья Лессер прибыла в Цигенхайн, он показался им очень неуютным местом. Бесконечная улица с одинаковыми одноэтажными деревянными, ветхими и запущенными бараками с плоскими крышами по обеим сторонам улицы. В помещениях — старая, ломаная мебель, которую где попало бросили бывшие жильцы. Беженцам пришлось долго трудиться, чтобы привести своё новое жилище в порядок.

 Между бараками — узкие полоски земли, заросшие сорной травой и растущими кое-где чахлыми кустиками. Территория лагеря огорожена шестиугольным забором из колючей проволоки с торчащими кверху остриями. На каждом углу — высокие сторожевые вышки, вызывающие у новоприбывших воспоминания о пережитых ужасах. И у всего этого — официальное название, данное американскими оккупационными властями: «лагерь 95-443 для лиц без гражданства». Для восточноевропейских евреев лагерь, безусловно, островок безопасности, но положительных эмоций он у них не вызывает.

 Все бараки переполнены, в них очень тесно. Из мебели — двух-трёх-ярусные кровати и стол с несколькими стульями. Семьям в зависимости от количества членов семьи предоставляется отдельное помещение. В бараках очень грязно, а условия гигиены настолько ужасны, что не поддаются описанию. В ноябре 1947 года руководитель организации помощи евреям сообщает: «Деревянные бараки находятся в плачевном состоянии, теплоизоляция в них недостаточная, однако руководство организации рассчитывает к зиме сделать бараки пригодными для жилья. Так же недостаточно снабжение лагеря продуктами питания, водоснабжение тоже оставляет желать лучшего, электропроводка нуждается в замене на новую».

 Однако новоприбывшие мирятся с недостатками и повседневными тяготами. Люди верят, что это пристанище кратковременно и наводить в нём домашний уют не нужно. Ведь они скоро покинут лагерь, поэтому комфорт и удобства — вещи второстепенные. Особенно впечатляют сегодня фотографии, на которых поодиночке или небольшими группами люди позируют, стоя у ограждения из колючей проволоки. И даже улыбаются, говоря всем своим видом: «Я здесь! Я в безопасности!» Выбранный этими людьми мрачный фон как бы подчёркивает — после долгих лет страхов и преследования люди защищены, они доверяют своим защитникам. А это — условие для того, чтобы снова возобновить контакты, наладить отношения, строить планы на будущее, получить профессию, завести семью, вновь обратиться к исконной религии.

 А по другую сторону забора из колючей проволоки и вышек, на которых теперь стоят американские солдаты, охраняющие новых жителей лагеря, лежит враждебная территория. Именно так воспринимают Германию восточноевропейские евреи. Это страна нацистов, преследователей, убийц. Поэтому контакты с немцами следует по возможности ограничить. Евреи считают: контакты с немцами — предательство по отношению к погибшим жертвам, по отношению к еврейству. Американцы и международные организации помощи евреям — единственная надежда новых жителей Цигенхайна. Только с ними связаны теперь все их мечты и стремления. К немцам, к немецким властям , к немецким учреждениям у евреев нет доверия, хотя и кажется, что сегодняшние немецкие власти осуждают недавнее «коричневое» прошлое своей страны. А евреям лучше самоизолироваться.

 После краха Третьего Рейха Цигенхайн — обособленное, изолированное место в самом сердце Германии. Однако это — не единственное место, где еврейские беженцы из восточной Европы воссоздают нечто похожее на их потерянной родине местечко. Вокруг Цигенхайна возникают такие же поселения: в Шварценберге, куда первоначально попала семья Лассер, в Нойкирхене. Карта земли Гессен буквально «нашпигована» похожими на Цигенхайн лагерями. Самые большие расположены в Касселе, Ветцларе, Цайсхайме, Фульде и Хофгайсмаре. Особенно значительные места скопления еврейских беженцев в Баварии, которая также является американской зоной оккупации, и в окрестностях Мюнхена. Это место превращается в центр эмиграции евреев из восточной Европы, с многонаселёнными лагерями, такими, как Фельдафинг, Покинг, Ландберг, Фёренвальд.

 Баварские лагеря пользуются у восточноевропейских беженцев особой популярностью. В этих лагерях американские оккупационные власти присваивают евреям статус «лиц без гражданства» -— определение, которое в конце войны ввела в употребление Организация Объединённых Наций. Собственно говоря, это определение относится только к насильно угнанным людям, оторванным от своих корней и своей страны. Однако благодаря американцам в категорию «лиц без гражданства» стали входить и беженцы. Поэтому поток еврейских эмигрантов из восточной Европы в американскую зону значительно усиливается.

 В английской зоне оккупации власти, наоборот, придерживаются другого направления: в этой зоне еврейские беженцы сконцентрированы в Берген-Хоне, городе, находящемся недалеко от бывшего концентрационного лагеря Берген-Бельзен. Лагерь в Берген-Хоне — самый большой лагерь в западной Германии. Похожие, однако меньших размеров, лагеря расположены в земле Северный Рейн-Вестфалия, в нижней Саксонии и Шлезвиг-Гольштейне. Англичане относятся к евреям с определённой долей осторожности, зачастую даже с неуступчивостью. И прежде всего это касается признания за еврейскими беженцами статуса «лиц без гражданства» как самостоятельной правовой формы. Палестина — подмандатная территория Великобритании. Образования в Палестине государства Израиль англичане не хотят — в противном случае у них произойдёт конфликт с арабами. Это двойственность приводит к постоянным трениям и напряжённости между английской военной администрацией и представителями евреев.

 Французы на оккупированной ими зоне -— на юго-западе Германии — обладают небольшой властью. Они поддерживают несколько лагерей еврейских беженцев общей численностью около тысячи человек. Под предлогом восстановления своей собственной разрушенной войной страны французы уклоняются от дискуссии о будущем переживших Холокост и бежавших в Германию евреев. Эта позиция — на руку Советскому Союзу, так как Сталин вообще не признаёт понятия «лицо без гражданства». Для него миллионы насильственно угнанных во время войны людей попрежнему остаются гражданами СССР, обязанными вернуться на родину. В то же время Сталин последовательно осуществляет «советизацию» стран восточной Европы, что, в свою очередь, побуждает евреев из этих стран искать убежища на Западе.

 Всё это в 1946-47 годах приводит к увеличению еврейской эмиграции из стран восточной Европы. Общая численность еврейских беженцев в Западную Германию к тому времени составляет около 300 тысяч человек. Никто не ожидал в конце войны ничего подобного, поэтому оккупационные власти были не только удивлены таким развитием событий, но даже не были подготовлены к нему и плохо справлялись с потоком беженцев. Для беженцев нужно было находить и обустраивать жильё, и это — в стране, города которой были разрушены, дома разбомблены, фабрики превращены в руины, инфраструктура находилась в упадке, миллионы немцев также нуждались в жилье.

 Размещение беженцев происходит постепенно, иногда даже принудительно. Повсюду, от Фленсбурга до Райхенхаля, на месте бывших лагерей для военнопленных возникают поселения восточноевропейских евреев, как, например, в Цигенхайне или в бывших лагерях для насильно угнанных жителей из оккупированных Германией стран. Иногда это — убогие бараки, иногда — бывшие казармы, фабричные постройки, изредка более комфортабельное жильё — опустевшие виллы, отели и санатории, монастыри и замки. Для размещения беженцев приспосабливаются принадлежавшие нацистам и реквизованные у них квартиры.

 Этот поворот в истории Германии не коснулся коренного еврейского населения страны. Неужели в Германии ещё остались евреи? Разве министр пропаганды Йозеф Геббельс ещё в 1943 году не сообщал фюреру, что Берлин «полностью очищен от евреев»? Тем не менее из Бухенвальда и Дахау, из Освенцима и Терезиенштадта в родные места возвратились избежавшие смерти, пережившие ужасы концлагерей немецкие евреи. Из 600 тысяч немецких евреев, живших в Германии в 1933 году к моменту прихода Гитлера к власти, уцелело только 15 тысяч. Едва ли стоит говорить об этом.

 В это время у немцев было много собственных проблем: горы мусора и щебня в разрушенных войной городах, острая нехватка продуктов питания, поиски работы, горькие мысли о пропавших без вести мужьях и сыновьях. А тут ещё навалились беженцы из восточной Европы, которые доставляют западным немцам много хлопот. И это ещё не всё — в стране опять больше четверти миллиона евреев. Даже поверить в это трудно!

 Правда, такое отношение имело моральную подоплёку: пережившие Холокост евреи были живым укором немцам, отягощали их совесть. И совесть говорила: Германия несёт ответственность за содеянное. Разве евреи не были отделены от немецкого общества, изгнаны из него? Разве большинство немцев не соглашалось с расовой теорией национал-социализма, не одобряло эту теорию? Разве германский вермахт не захватил чужие территории и не уничтожил живших там евреев? И разве уничтожение миллионов евреев было тайной? Стоит лишь присмотреться, повнимательней взглянуть на всё это, и становится ясно, какое тяжкое бремя должно лежать на совести немцев. Однако многие немцы по-прежнему придерживались расистских представлений о евреях и об их трагической судьбе в период Третьего Рейха. Яд расистской пропаганды обладал долгосрочным действием.

 Появившиеся в послевоенной Германии евреи почти всегда воспринимаются негативно. Это отношение особенно распространяется на живущих в лагерях беженцев и других «лиц без гражданства». Для многих немцев эти люди — не жертвы, а спекулянты и ростовщики, которые поражение Германии в войне используют для собственной выгоды. При этом многие немцы употребляют антисемитские словечки и выражения из нацистского жаргона. Газеты и другие официальные источники сообщают об оживлении торговли на чёрном рынке. Бросается в глаза, что главными действующими лицами в этом неблаговидном деле считаются евреи, хотя нелегальной торговлей в это время активно занимаются и немцы, и «джи-ай» — американские солдаты.

 Полицейское управление Штутгарта считает улицу Райнсбургерштрассе, в нескольких домах которой размещены польские евреи, «центральным пунктом нелегальной торговли из-под полы». По словам чиновников управления, «это негативно отражается на обеспечении города продуктами питания». Очень похоже звучит сообщение совета по делам сельского хозяйства города Берген: «Городской пустырь — место стихийных сборищ иностранцев, которые спекулируют и занимаются нелегальными махинациями».

 Обербургомистр Франкфурта Вальтер Кольб, посетивший лагерь для «лиц без гражданства» Цайсхайм, рассказывает о своём впечатлении: «Преступления, нарушение законов и их несоблюдение являются здесь обычным явлением. Лагерь постепенно превращается в настоящее бедствие для нашей земли». Полиция Штутгарта жалуется на «всё возрастающий наплыв асоциальных лиц иностранного происхождения», что может угрожать безопасности города.

 В подобных высказываниях, без сомнения, проявляются неприязнь и подозрительность по отношению к евреям. Это, наряду с расовой ненавистью, постоянно поддерживалось и стимулировалось нацистами в гитлеровской Германии. После войны, когда в побеждённой стране наблюдается острая нехватка продовольствия и жилья, негативное отношение к беженцам усиливается. Происходит это ещё и потому, что восточноевропейские евреи пользуются особыми привилегиями оккупационных властей. «Лица без гражданства» регулярно снабжаются сигаретами, кофе, виски, мылом и лекарствами, то есть всем тем, что труднодоступно местным жителям. Эти преимущества дают беженцам возможность доставать вещи, которые управление лагеря им не предоставляет. Лея Вакс вспоминает: когда они с Ароном поженились и она ожидала первенца, коляску для будущего малыша молодые супруги приобрели на чёрном рынке.

 Противоречивые отношения между евреями и немцами и, прежде всего, с восточноевропейскими беженцами из лагерей для «лиц без гражданства» резюмирует историк Сусанна Урбан, долгое время занимавшаяся изучением этих отношений: «Едва ли можно говорить о сочувствии немцев к судьбе выживших после ужасов Холокоста евреев, за которых эта страна несёт ответственность — большинство немцев занимаются своими проблемами. Для «лиц без гражданства» едва ли найдётся место в послевоенном немецком обществе и в истории страны». Похоже звучит и высказывание научного руководителя мемориального комплекса Берген-Бельзен: «Восприятие немецким обществом «лиц без гражданства» в значительной мере создано антисемитскими стереотипами. В статьях и сообщениях о повседневной жизни еврейских «лиц без гражданства», об их страхах, заботах, об их планах на будущее сострадания к этим людям не чувствуется».

 Надежда семьи Лессер, как и других обитателей лагеря Цигенхайн, на скорый отъезд в Палестину постепенно гаснет. Англичане, хотя и не препятствуют иммиграции, но соглашаются на въезд в эту страну только 1500 евреев ежемесячно. Соединённые Штаты Америки, куда планируют уехать многие восточноевропейские беженцы, тоже не думают о пересмотре своих строгих иммиграционных правил. Таким образом, отъезд из лагеря откладывается на неопределённый срок.

 «Мы были страшно разочарованы. Мы хотели покинуть лагерь как можно скорее», — вспоминает Лея Вакс. Отчаявшиеся жители лагеря организуют демонстрации. По Цигенхайну идут длинные процессии с лозунгами и транспарантами. Демонстранты требуют от англичан разрешить беженцам въезд в «Эрец Исраэль», на их историческую родину. Пламенные речи, произносимые перед собравшимися, отражают всё разочарование этих людей. Из Палестины прибывает видный сионистский деятель, писатель и газетный редактор Якоб Церубавель. Вот уже полстолетия Церубавель борется за права евреев, он даже сидел за это в тюрьме. Как глава еврейской общины в Палестине Церубавель является фигурой, в которой воплотились упорство и выносливость еврейского народа. Его яркие выступления вдохновляют, пробуждают надежду в сердцах слушателей.

 Когда жители Цигенхайна поняли, что их пребывание в лагере затягивается на неопределённое время, они поставили перед зданием лагерной администрации небольшой памятник, напоминающий о жертвах Холокоста: из пня, оставшегося от срубленного дерева, но попрежнему крепко вросшего в землю корнями, пробиваются молодые, зелёные побеги. Это — символ возрождения к жизни всех спасшихся евреев, символ их будущего. «Здесь собраны оставшиеся, здесь — зал ожидания», — говорит о лагере представитель комитета освобождённых евреев в американской зоне оккупации Залман Гринберг. — «Это плохой зал ожидания, но мы надеемся, что наступит день, когда люди доберутся до своей исторической родины».

 Да, надежда умирает последней. Не угасает эта надежда и в сердцах Арона и Леи.

2. Отнятое детство.

 Как война семью разорвала 

 По пути домой семью Лессер ожидал настоящий кошмар. Как обычно, каждый год в конце августа — начале сентября Лессеры выезжали на природу. Место для отдыха семья всегда выбирает недалеко от родного города Лодзь. Глава семьи, его жена и дети после напряжённой трудовой недели могут провести на свежем воздухе пару беззаботных дней. Внезапно эту идиллию нарушают распространившиеся со скоростью лесного пожара слова: «В 5 часов 45 минут будет нанесён удар! Начнётся бомбардировка!»

 Так 1 сентября 1939 года, в первой половине дня, Гитлер объявляет о нападении на Польшу. Страшная угроза висела над Европой ещё до этого объявления. Однако военный конфликт между Германией и Польшей многим казался чем-то ошибочным, нелепым — ведь ещё в январе 1934 года правительства обеих стран подписали пакт о ненападении! Правда, весной 1939 года Германия в одностороннем порядке объявила о прекращении действия этого пакта, однако это не было истолковано как объявление о начале военных действий. Между тем 24 августа 1939 года министрами иностранных дел Германии и Советского Союза был подписан так называемый пакт Риббентропа — Молотова. Дополнительно при этом обоими министрами был заключён секретный договор о разделе Польши на зоны влияния.

 Разумеется, супруги Лессер, три их дочери и сын ничего об этом не знают. Однако они чувствуют надвигающуюся опасность. Семья решает немедленно возвращаться в город. Уже на обратном пути они понимают весь ужас происходящего. В первый же день самолёты вермахта совершают разрушительные налёты на столицу Польши Варшаву. Со второго сентября бомбардировкам подвергается второй по величине город страны, Лодзь, в результате чего погибают более ста его жителей.

 Лея хорошо помнит возвращение семьи домой. Один за другим над ними с грозным гулом пролетают немецкие самолёты, а её родители, крепко держа за руки детей, прячутся в придорожном кустарнике. Страшная угроза гибели растёт с каждой минутой. Дома тоже всё не так, как раньше. 9 сентября в город входят немецкие войска. Жизнь семьи Лессер коренным образом меняется. Оглядываясь на прошлое, Лея рассказывает — было ощущение, что в жизни семьи начинается чёрная полоса.

 Для десятилетней девочки это означает конец её весёлого, безмятежного детства. Лея, её сёстры и брат, как и дети родственников и знакомых семьи Лессер, воспитывались в строго соблюдаемых еврейских традициях и обычаях. Главенствующая роль в воспитании детей принадлежала матери. При этом родители Леи предоставляли ей свободу, которая казалась им допустимой — девочка должна узнать окружающий её мир, освоиться в нём. «Я была любознательна и жизнелюбива, дома мне не сиделось». Ежедневные вылазки в город были интересны ещё и тем, что везде жили родственники — тёти, дяди, их многочисленные дети. Охотнее всего Лея играла с мальчишками. С девочками ей     было скучновато, а вот с мальчишками — другое дело. Это всегда приключения, а иногда даже и вовсе какие-нибудь рискованные предприятия.

 Во время своей ежедневной беготни по родственникам и знакомым Лея часто заглядывала в магазин деликатесов, принадлежавший её отцу. Свою трудовую деятельность Лейб Лессер начинал учеником пекаря, но затем открыл собственный небольшой магазин. «Это не была мелочная лавка», — вспоминает Лея. Её «татэ» продавал в своём магазине нечто необычное: заграничные деликатесы, восточные приправы, экзотические фрукты. Продаваемые товары пользовались спросом — ведь магазин находился на роскошной Пиотковской улице, примыкавшей к Площади свободы, на которой стоял памятник национальному герою Польши Тадеушу Костюшко. Улица Пиотковска представляла собой элегантный бульвар со множеством магазинов, в которых обычно совершала покупки городская буржуазия.

 Лея Вакс до сих пор помнит об особом аромате, царившем в отцовском магазине.

 Иногда девочке удавалось стянуть с прилавка какую-нибудь мелочь, чтобы похвастаться перед друзьями. «Конечно, сегодня я могу говорить об этом», — с улыбкой вспоминает Лея. Она поднимает ладони кверху, как бы желая показать — в этом не было большой вины. «О, сколько было вкусного! Мы с друзьями чувствовали себя на седьмом небе!»

 Можно представить, какой живой, подвижной, весёлой была маленькая Лея. Конечно, круг её общения ограничивался закрытым еврейским кварталом с его специфической субкультурой. Еврейские праздники в календаре, еженедельные субботние ритуалы, строгое соблюдение правил приёма пищи. Всё это было повседневной жизнью маленькой Леи, которую она безоговорочно принимала. Она хорошо знала, как держать себя за столом во время визитов к бабушке с дедушкой. Они были очень религиозными, поэтому за столом нужно было неукоснительно соблюдать кошер. Семья Леи и её родственники общались друг с другом на идиш, польский язык был для них чужим, они говорили по-польски только по необходимости. Лея присутствовала на всех религиозных ритуалах. В Лодзи было 250 синагог, молитвенных помещений, были бани для ритуальных омовений, еврейские кладбища, школы, где изучали талмуд, еврейские книжные магазины — ведь евреи составляли треть городского населения общей численностью 700 тысяч человек.

 Несмотря на большое количество жителей — Лодзь была вторым по величине городом после Варшавы — наибольшее историческое значение, кроме самой столицы, имели Краков и Лемберг (сегодняшний Львов — примечание переводчика). Но в течение нескольких десятилетий Лодзь из маленького захолустного городка с населением меньше ста человек превратилась в растущий индустриальный центр. Огромную роль в этом стремительном росте сыграли немецкие предприниматели. Вначале, привлечённые привилегиями, в город из Рейнланда, Айфеля, Силезии, Саксонии, Богемии и Берлина переехали ткачи, заложившие основу текстильной индустрии. Когда в середине Х1Х столетия начался процесс механизации текстильного производства, Лодзь стала центром выработки изделий из хлопка. Позднее в Лодзи появились еврейские фабриканты, вложившие свой капитал в предприятия города. Скоро Лодзь стали называть «восточным Манчестером». Готовая продукция поступала в основном в Россию и страны восточной Европы.

 Этот стремительный подъём радикально изменил город. Новый индустриальный центр кичился своим богатством. Появились громадные фабрики по производству кирпича. Резиденции и виллы предпринимателей Шляйбера, Гайера, Хайделя, Познанского, Громана, Зильберштейна, Бидермана по величине и пышности напоминали средневековые дворцы и замки феодалов. Сегодня в этих зданиях размещены музеи, культурные учреждения и торговые центры.

 Однако за пышными фасадами скрывались огромные противоречия. Высшие и средние слои общества состояли из немцев и евреев, а поляки, преимущественно устремившаяся в город крестьянская беднота, принадлежали к рабочему классу. «Обетованная земля» — так назвал свой роман польский писатель, лауреат Нобелевской премии Владислав Раймонт. Роман описывает зарождение и развитие капитализма в Лодзи в начале ХХ века. «Обетованной землёй» многие поляки называли тогда стремительно развивавшийся город, в котором требовались рабочие руки. Да, рабочие места были, на кусок хлеба можно было заработать, хотя условия труда были очень плохими, а эксплуатация — чудовищной.

 В надежде улучшить материальное положение в Лодзь устремилось много бедных евреев. Условия работы на фабриках, где трудились эти люди, были тяжёлыми, поэтому забастовки на этих фабриках не были редкостью. В 20-х годах прошлого столетия в период Великой депрессии забастовки на текстильных фабриках участились. Банкротство предприятий стало обычным явлением. Возросла безработица.

 Лея Лессер родилась именно в это время. Своим безмятежным детством Лея обязана тому, что в городе установилось равновесие между всеми тремя группами населения. Когда в 1918 году Польша была провозглашена республикой, городской совет Лодзи состоял из двенадцати польских, двенадцати еврейских и двенадцати немецких представителей. Как считает историк Даниэль Герзон, «в коммунах установилось неустойчивое равновесие», столкновения происходили реже. Лея рассказывает, как на заднем дворе родительского дома она играла со своими польскими подругами.

 Вряд ли маленькая девочка замечала давление на польских евреев, возросшее в 20-30-е годы. Этот период отличался усилением национализма, поощряемого властями, партиями, польской интеллигенцией и католической церковью. Экономические неудачи списывались на разрушительную деятельность евреев в сфере экономики. Уже в промежутке между первой и второй мировыми войнами негатив усиливается.

 Когда речь заходит о польских евреях, многие немцы тут же представляют себе еврейское местечко. При этом они думают о существенных различиях между такими большими еврейскими центрами, как в Варшаве, Кракове, Лодзи, Познани, Лемберге, и маленькими еврейскими общинами на востоке страны, прежде всего в Галиции. В больших городах в еврейских общинах с их значительным количеством членов еврейское население было самодостаточным, зачастую дифференцированным, не ограниченным религиозными правилами и ритуалами. В этих городах было много разнообразных еврейских очагов культуры со школами, учебными заведениями, театрами, издательствами и газетами. Близкое соседство с другими группами населения, характеризующееся определённой напряжённостью в отношениях, являлось стимулом для утверждения своей самобытности.

 Совершенно другой была атмосфера в местечках. Еврейские общины в местечках — изолированная, закрытая общность. Известный еврейский историк Иегуда Бауэр в своём подробном исследовании «Гибель местечка» описывает такую общину в восточной части страны, в Креси. Сначала советский, а затем немецкий оккупационный режимы почти полностью уничтожили самобытность этой общности. Бауэр пишет: «Местечко обычно было поселением городского типа численностью от одной до пятнадцати тысяч евреев, составлявшую примерно треть от общего числа жителей. Жизнь еврейской общины определялась праздниками в еврейском календаре, обычаями и ритуалами, базирующимися на иудаизме. Руководила общиной неформальная олигархия, из числа которой выбирались люди, занимавшиеся насущными проблемами общины».

 В шестидесятых годах прошлого столетия на многих сценах с успехом шёл мюзикл по произведению еврейского писателя «Тевье-молочник», написанному в начале ХХ столетия и перекликавшемуся по тематике с картинами известного еврейского художника Марка Шагала. Мюзикл в весёлых и даже в несколько романтических тонах изображал еврейскую жизнь в украинском местечке Анатевка.

 Однако быт в еврейских местечках имел мало общего с описанием еврейской жизни в этом мюзикле. В действительности жизнь евреев в местечках была несравненно тяжелее. Эта жизнь была постоянной борьбой за выживание, была жизнью бедной и отнюдь не лёгкой. Единственной поддержкой в этой непростой жизни были семья и религия.

 Это подтверждают не только внимательные наблюдатели, но и сами люди, родившиеся и выросшие в таких местечках. Так, немецко-австрийский писатель Йозеф Рот, родившийся и выросший в местечке Броды в восточной Галиции, написал замечательные романы о медленном угасании многонациональной австро-венгерской монархии -— «Марш Радецкого» и «Склеп капуцинов», а также аллегорическую повесть о евреях «Иов», в которой он описывает «еврейский городок» и его жителей — ремесленников, водоносов, розничных торговцев, синагогальных служек, переписчиков Торы, исполнителей ритуального обрезания, нищих, а также жизнь более зажиточной прослойки еврейского населения — адвокатов и врачей, — словом, целый мир, который сегодняшний читатель воспринимает как нечто давно минувшее.

 Рассказывает Рот и о восточноевропейских хасидах — отдельной, особенно набожной, группе евреев, сплочённых вокруг своего рэбэ, которого сами хасиды почитают как провозвестника Мессии. Писатель описывает экстаз, который охватывает этих людей во время богослужения и молитвы и как бы приближает их к богу, описывает их пение и танцы. «Танец и молитва — это особое, чувственное состояние», -— замечает писатель. Он иронизирует над странными, на его взгляд, обычаями при праздновании Йом-Кипура, на котором хасиды появляются в своей чёрной одежде, о пугающей белизне их погребальных одеяний, об их белых носках и сандалиях. «Все они как бы выходят из своей плоти, превращаются в нечто потустороннее, неземное. В этот день даже мелкий торговец хочет приблизиться к богу».

 Писателя поражают сцена еврейских похорон и пышная свадьба двух детей раввинов. Он описывает некоторые странные, по его мнению, профессии — увеселителей, шутов, рассказчиков историй, которые развлекают людей во время праздников или ходят пешком из деревни в деревню, из города в город, получая в качестве вознаграждения стакан чая, а в холодное время — тепло натопленной комнаты. «На западе страны восточноевропейских евреев вообще не знают», — пишет Рот.

 Нацисты ненавидели этот странный еврейский мир. В 40-х годах прошлого столетия в оккупированных Германией странах восточной Европы началось безжалостное уничтожение евреев. Позднее Пауль Келан в своём стихотворении «Фуга смерти» назвал смерть «мастером из Германии». В Польше уничтожение евреев началось сразу же после её оккупации. Уже в ноябре 1939 года в Лодзи состоялась первая публичная казнь, немного позже были закрыты все польские и еврейские школы. В ночь с 10 на 11 ноября 1939 года, ровно через год после «хрустальной ночи», немецкими оккупантами была сожжена большая синагога, построенная в конце Х1Х столетия по замыслу штутгартского архитектора Адольфа Вольфа в восточном стиле. Из сотен синагог время немецкой оккупации пережила лишь одна.

 Это несомненное доказательство того, что немецкие войска претворяли в жизнь планы своего берлинского руководства по уничтожению евреев. Нацистская Германия вела не просто захватническую войну, она вела, по распространённому тогда выражению, войну с культурными традициями завоёванных стран. Как считали завоеватели, в борьбе с ненавистными евреями они одержали почти полную победу.

 Уже в промежутке между первой и второй мировыми войнами положение евреев усложнилось. После 1918 года Польша объявила себя независимым государством. Однако вторая республика была слабой страной и географически напоминала лоскутный коврик. К тому же у соседних государств были многолетние территориальные конфликты с Польшей, которые в ходе войны были частично разрешены. На польские территории притязали Россия, Германия, Литва, Украина и Чехословакия. Эти конфликты демократическим путём не разрешались, правительство Польши в 20-е годы постоянно сменялось. В 1926 году к власти пришёл маршал Йозеф Пилсудский, превративший Польшу в авторитарное государство. Свой метод правления Пилсудский называл «санацией, оздоровлением».

 К тому моменту поляки составляли треть от общей численности населения в 30 миллионов человек. Остальную часть населения составляли украинцы, белорусы, немцы и евреи. Последних было три с лишним миллиона, то есть больше десяти процентов от общей численности. Вместо ставки на интеграцию Польша, как и большая часть государств бывшей Австро-Венгрии, сделала ставку на национальную однородность, чтобы защитить приобретённый суверенитет.

 Такая политика всегда имеет отрицательные последствия для меньшинства. Эти последствия негативно отразились на польских евреях. Традиционный польский антисемитизм основывался на представлении о евреях как об «убийцах Христа». Это представление поддерживала и католическая церковь. Впоследствии к этому прибавилось подозрение, что евреи заодно с русскими большевиками, этой постоянной угрозой с востока — ведь в руководстве Советской России евреи занимали не самые последние места. Кроме того, у многих поляков существовал предрассудок, что польских евреев нельзя называть «истинными поляками». Таким образом, антисемитизм стал в Польше общепринятым государственным понятием.

 Всё это имело фатальные последствия для польских евреев. Они почувствовали усиление недоброжелательного отношения к ним поляков. Обычным явлением стали репрессии, нападения, грабежи, бойкоты и даже кровавые погромы. Возросшая недоброжелательность побудила многих польских евреев ориентироваться на идеи социализма и сионизма. Другие евреи мечтали уехать в США или в Палестину. Молодые евреи сплачивались в союзы по убеждениям, такие, как, например, «Молодой страж». Активисты этих союзов добивались создания коллективных социалистических поселений — киббуцев. Им противостояли правые сионистские организации, например, «Гердония» — союз молодых сионистов правого направления. Во всех этих союзах молодые люди искали обособления, потому что отчаялись наладить отношения с окружающим миром. Пессимизм усиливается после смерти Пилсудского в 1935 году. «Когда мы наблюдаем за жизнью евреев в Польше в период между двумя войнами, мы видим государство, действия которого не похожи на что-нибудь разумное», — констатирует Иегуда Бауэр. «Еврейское отторгнутое от государства меньшинство» страдает от отношения к нему этого государства.

 В 1939 году облавы на евреев заметно возросли. Коснулось это и семьи Лессер. Глава семьи, Лейб Лессер, был прямо на улице взят немецкими солдатам для принудительных работ. Это было обычным поведением оккупантов. Однако результатами работы Лейба Лессера солдаты были недовольны. Поэтому они устроили злую «шутку»: с помощью шланга они стали вливать ему воду в нос, рот и уши. Реакция жертвы очень веселила немцев. Через несколько дней Лейба Лессера отпустили. Вернувшись домой, он заявляет своей дрожащей от страха семье: «Здесь я больше не останусь. Мы уезжаем».

 Лейб Лессер объясняет: семья уедет в ту часть Польши, которая по пакту, заключённому между Сталиным и Гитлером, отошла к России. Туда-то он и хочет бежать. Это же решение принимают примерно 400 тысяч польских евреев. Они верят, что под защитой Советского Союза будет не так опасно, что это — спасение от бед, от безнадёжности. Немалую роль для Лейба Лессера играло ещё и его увлечение коммунистическими идеями. Поздней осенью 1939 года Лейбу Лессеру удаётся выбраться в Белосток, находящийся под опекой Сталина. Своей семье он обещает забрать её туда сразу же, как только он нащупает там почву.

 Лессеры, конечно, не догадывались, что собирались сделать с Лодзью немцы. Первоначально захватчики хотели сравнять город с землёй, полностью уничтожить, разрушить. Но потом, оценив экономические и индустриальные преимущества Лодзи, отказались от своих планов. Этот большой, промышленно развитый город открывал для немцев перспективы дальнейшего порабощения восточной Европы. Одновременно с этим у немцев были намерения присоединить Лодзь и прилегающие к ней области к Третьему Рейху. Это произошло в апреле 1940 года. Скоро Лодзь превращается в центр немецкой военной индустрии. Город был переименован в Лицманштадт в честь немецкого генерала Карла Лицмана, который во время первой мировой войны, в конце 1914 года, отличился в сражении под Лодзью. Уже в двадцатые годы Карл Лицман примкнул к национал-социалистской партии, которую в качестве депутата представлял в ландтаге Пруссии и в рейхстаге. Он, как и остальные коричневорубашечники, нёс ответственность за падение Веймарской республики. Карл Лицман был одной из главных фигур в национал-социалистской партии, ставившей своей целью германизацию восточной Европы.

 Очень скоро стало очевидно, что эти перемены означают для еврейского населения Лодзи. Уже через три месяца после оккупации города немцами, 10 декабря 1939 года, председатель правительства Фридрих Эбельхоэр приказал создать в Лодзи еврейское гетто. Об истинной, «конечной» цели этого он умалчивал. Его циркуляр для служебного пользования заканчивался словами: «Разумеется, создание гетто является временной мерой. Я оставляю за собой право определять срок и средства, с помощью которых само гетто и город Лодзь будут очищены от евреев. Этот чумной бубон мы уничтожим без остатка». К февралю 1940 года распоряжение о создании гетто было выполнено. Начальник полиции Иоганнес Шефер приказал выдворить городских евреев в малообжитые районы на севере города — Старо Място, Балути и Маризин, определённые как «места проживания евреев». Территория была обнесена кирпичной оградой и колючей проволокой. В конце апреля вышло постановление, под страхом смертной казни запрещавшее евреям покидать территорию гетто. В ужасной тесноте в гетто были размещены 160 тысяч человек. Позднее это число возросло до 200 тысяч. Гетто в Лодзи было первым на территории Польши; через полгода такое же гетто появилось в Варшаве, а в начале 1941 года — в Кракове и Люблине.

 Для маленькой Леи, которой не было ещё одиннадцати лет, мероприятия оккупационных властей окончились трагично. Девочка внезапно потеряла семью. Лейбу Лессеру удалось выполнить данное им обещание и с помощью курьера вывезти семью из Лодзи. В это время Лея гостила у своей тёти в Балути. В тот же день в течение нескольких часов выходы из этого района были закрыты. За короткое время родное гнездо стало адом.

 Это, конечно, только одна разрушенная судьба. Но было бесчисленное количество таких разрушенных гитлеровским режимом судеб, разъединённых семей, утраченной родины, разбитой жизни. Так все последующие годы в восточной Европе жили миллионы человек. Половину европейского континента захлестнула поднятая нацистами волна агрессии и расовой ненависти.

(продолжение следует)