Ориентируясь больше на жесты, чем на слова, я уловил одно — всё у нас не так. Абсолютно всё: платформа не та, вокзал не тот даже, кажется, не в ту страну мы по ошибке заехали. Кроме того, как и кассирша, говорил железнодорожник про некий «бус», и показывал на тоннель, который, видимо, вёл к этому «бусу». И я, несмотря на несогласие чемодана, решил отправиться на поиски таинственного автобуса.
СОБАКИ И ЧЕМОДАН
Люблю собак. И жена любит. И сын ничего против не имеет. Поэтому у нас было две собаки. Филя — болонка с повадками фокстерьера, по невинному виду которого трудно было предположить, что он не упустит случая ввязаться в драку, и Тоби — карликовый пинчер. Очень маленький и очень громко лающий, если ему что-то не нравится. Собаки были почти членами нашей семьи и когда уезжали в Германию на постоянное жительство, вопрос не стоял — брать собак или не брать.
Другое дело — американский чемодан, который папа привёз из Америки в 60-е годы. Кожаный, с множеством застёжек, невероятных размеров. Он не влезал ни в какую машину, кроме, наверное, таких же огромных американских и если наполнить чемодан доверху (он вмещал пол дома), то поднять было, практически, невозможно. И всё-таки после долгих споров, решили сверхчемодан тоже взять.
В этот день, 30 ноября 1992 года, было холодно, 20 градусов мороза и машина племянника не заводилась. В результате приехали в Шереметьево меньше чем за час до отлёта. Таможенник, полноватый, флегматичный, смотрел куда-то в сторону, и, казалось, ему невыносимо скучно заниматься этой проверочной рутиной. Наши бесчисленные сумки и даже американский чемодан он пропустил без проблем. Но собачьи документы рассматривал долго.
— Собак придётся оставить, — заявил он, наконец, скучным голосом, — Нужна справка, что они не представляют государственной ценности.
Какая справка? Не имеете права. Позовите начальника,— бубнил я. Таможенник молчал и загадочно-отстранённо смотрел в сторону. Жена плакала. А сын, сохранивший до 18 лет убеждение, что все жизненные проблемы решаются легко, предложил:
— Пусть папа с собаками остаётся, а мы полетим.
И я с собаками и американским чемоданом вернулся к племяннику за барьер.
— Дай ему, — сказал племянник, — То, что берёт, видно за километр. — Я снова подошёл к таможеннику: — Сколько?
Тот по-прежнему флегматично смотрел в сторону:
— Поздно. Закончена посадка.
Господи, какой я идиот! Следующий самолёт вылетал в Берлин в 8 вечера. Оставалось 7 часов. Я решил, что можно успеть и … карусель завертелась. Сначала надо было закинуть собак к родителям, так как Филю в машине укачивало: «Ой, Лёва, ты передумал, — сказала мама. — Какое счастье!». Потом я поехал в собачью организацию. Расплывшаяся, на ходу засыпающая женщина, даже не взглянув на родословные Фили и Тоби, пересчитала деньги и выдала справку. Потом в аэрокассу. За последнюю неделю билеты подорожали на 20% и у меня осталось всего 30 долларов. Наконец, снова к родителям за собаками. Опять слёзы. Опять: «Может, ещё подумаешь?»
В Шереметьево и на этот раз прибыли меньше, чем за час. И первое, что услышали: «На одного человека полагается одна собака». Не знаю, почему нас всё-таки пропустили. То ли потому что я неожиданно для себя матерно выругался. То ли вид у меня был совершенно безумный и таможенники опасались скандала в окружении иностранцев… И вот я уже в Москве, но уже за границей. «Поставьте, пожалуйста, чемодан на весы», — просит изящная женщина в униформе защитного цвета, милая и приветливая. Или теперь, когда мучения позади, все кажутся милыми и приветливыми?
Всё, что связано с перемещением чемодана, происходило не просто. Я отпустил собачьи поводки. И тут с другой стороны барьера, практически, из-за границы, раздался лай. У Фили шерсть стала дыбом: — Стоять! — закричал я, предчувствуя худшее, но было поздно. Филя, а за ним Тоби бросились в бой. Мгновение, и они затерялись в толпе по ту сторону «границы».
— Филя! Тоби! — кинулся я за собаками, но возле барьера меня схватил за плечо двухметровый таможенник: — Не положено.
— Пусти, твою мать. Будь человеком, — пытался я вырваться, но «шкаф». держал крепко.
Не знаю, чем бы всё это кончилось, если бы племянник, который уже был на улице, не услышал крики и лай, не вернулся и поймал собак.
Не стесняясь людей, присел я на корточки, прижал два родных, бьющих горячей энергией тела, и замер: «Спасибо, Господи! Филя и Тоби снова со мной».
Через час я дремал в кресле самолёта и приходил в себя после безумного дня, Филя и Тоби посапывали на коленях. Даже чемодан на некоторое время оставил в покое. И вдруг ужасная мысль, зародившись где-то далеко, начала подбираться всё ближе и ближе, пока, наконец, я полностью не осознал её: в спешке жена не оставила адреса. Так что теперь с двумя собаками, американским чемоданом, 30 долларами и зная по-немецки только «Гитлер капут» и «Хенде хох», я летел «на деревню к дедушке».
Занятый организационными хлопотами, я не вникал в остальные дела. Знал только, что место, куда мы должны были прибыть, находится в восточной части Германии, на территории бывшей ГДР. Но ведь, наверняка, дома были разговоры на эту тему. Я пытался что-нибудь вспомнить, но ничего не вспоминалось. Единственно, что почему-то затесалось в памяти, это странное, непонятное, но часто повторяемое последнее время женой и сыном, слово «Хельбра». Я не представлял, что это слово означает, но теперь на него была вся надежда. Звучало красиво и заманчиво. «Хельбра», — повторил я про себя несколько раз, почему-то успокоился и снова задремал…
Берлинский аэропорт «Шёнефельд» сверкал чистотой и мраморно-стеклянным великолепием. Таможенники были непривычно улыбчивы и предупредительны. Погода стояла тёплая, +15. Я впервые был за границей и мне здесь нравилось. Несколько портил настроение неуправляемый чемодан, который требовал остановки через каждые 20-30 шагов, и собаки. Они хотели пить, тяжело дышали и прыгали на меня, как обезумевшие.
Тут я обратил внимание, что все или почти все, проходя мимо, оборачиваются. Сначала подумал, что смотрят на кого-то другого и тоже обернулся. Но нет, смотрели на меня. Подошёл к зеркалу. Там, на фоне огромного чемодана и прыгающих собак, растерянно улыбался восточного вида мужчина в зимней шапке петушком, тёплой куртке и отороченных мехом сапогах. Учитывая, что на дворе стояла теплынь, картина, действительно, была экзотическая.
Кое-как напоил собак и вышел из аэропорта. Слово «вокзал» (Bahnhof) выучил по-немецки заранее. Высокий, добродушного вида мужчине с девочкой лет трёх кого-то поджидал, напряжённо вглядываясь в лица.
— Где здесь банхоф?
Мужчина застенчиво улыбнулся: — Не… Я из Краснодара. Приехал к другу, а тот не встречает.
— Телефон друга знаете?
— Не…
— А адрес?
— Тоже не знаю. Где-то было записано, но не могу найти. Наверно дома оставил. — Вот это да! Моя история. — И что собираетесь делать?
— Не знаю. Слушай, помоги, будь другом, — краснодарец перешёл на ты. Он помолчал и добавил: — По-немецки хорошо говоришь. Комплимент был неожиданно приятным.
К счастью, «банхоф» оказался в 300 метрах от аэропорта. Но чемодан не разрешал пройти это расстояние быстрее, чем минут за сорок. Впереди бежал Филя. Он уже, вроде, освоился в Германии, отмечался у каждого кустика и ждал случая показать немецким собакам, на что он способен. Потом мой новый приятель с дочкой на шее и двумя огромными сумками. За ними передвигался короткими перебежками американский чемодан, из-за которого виднелся «чукча» в шерстяном петушке. Замыкал процессию прыгавший на меня Тоби. Он устал и просился на руки. Процессия привлекала всеобщее внимание…
Вокзал был большой и, вместе с тем, уютный, непохожий на наши вокзалы: не валялся мусор, не спали на скамейках, не видно было тёток с огромными мешками. Правда, на полу сидела группа панков в рваных джинсах, с оранжево-зелёными волосами. Но они не разрушали общего впечатления чистоты и порядка. Наша процессия подошла к кассе.
— Айн тикет до Хельбра, плиз, — соорудил я фразу, использовав все известные мне языки. Слово «Хельбра» решил во избежание недоразумений оставить в первозданном падеже.
— Два, два бери. Два взрослых и один детский, — ткнул в спину краснодарец.
— Цвай тикет до «Хельбра», плиз, и айн детский, — поправился я, хотя и не понимал, зачем бедолаге в Хельбру. И показал на девочку, всё ещё сидящую на шее.
Кассирша, солидная, пожилая дама, легко забегала пальцами по клавишам компьютера.
— Господи, сделай, чтобы там оказалась Хельбра, — молился я. — Чтобы оказалось. — И Хельбра оказалась. Даже две — для убедительности показала дама на экране компьютера и на пальцах. Одна возле Мюнхена, другая возле Галле. Я выбрал возле Галле в бывшей ГДР. До той, что возле Мюнхена, у меня и денег не хватило бы.
— 52 марки, бите.
Я выложил доллары. И у жителя Краснодара оказалась американская валюта. Кассирша сказала и показала, что её устроят только марки. Марок у нас не было.
— Иди в аэропорт, — сказал я краснодарцу. — Там обменный пункт.
— Малышка засыпает, — возразил он .— Иди ты. А собак оставь.
— Они не останутся.
Всё увеличивающаяся очередь терпеливо ждала окончания спора. В этот момент чья-то рука положила перед кассиршей 52 марки. Я оглянулся. Краснолицый, высокий мужчина дружелюбно улыбался и показывал, что это нам. Мы с краснодарцем предлагали взамен доллары, но мужчина отказывался, причём, по-русски: — Я подариль. Для нас это был королевский подарок. Вручая билеты кассирша что-то долго говорила и показывала на часы. Я понял лишь, что поезд будет в пол третьего ночи. Оставалось надеяться, что остальная информация несущественна. Смущало, правда, часто повторяемое слово «Бус». Мы же купили билет на поезд, а не на автобус. Но оставалось ещё уйма времени и я решил не суетиться по хорошей российской привычке, что авось всё прояснится само собой.
Сели на скамейку и расслабились. Я, наконец, снял шапку, меховую куртку и даже сапоги. Девочка и собаки дремали. Мы с краснодарцем оживлённо обсуждали чудо с 52 марками. Но нас ожидало очередное чудо… Оно явилось в лице двух элегантных официантов в ярких жилетках при бабочках и с большими подносами. На одном стояло 7 откупоренных бутылок пива, на втором сказочная скатерть-самобранка: колбаски, салаты, булочки, пирожные. Из-за спины выглядывал тот же краснолицый господин, что вручил нам 52 марки и громко, радостно повторял: «Я подариль. Я подариль». Краснодарец вдруг заговорил по-французски: «Мерси, мосье». И полез обниматься. А я снимал с подносов всё это гастрономическое богатство и расставлял прямо на полу: на скамейке места не было. В середине яства, а с внешней стороны через равные промежутки бутылки пива с яркими наклейками.
Получилось красиво. Мы после ужина в самолёте есть не хотели. Но отказаться было неудобно. Когда официанты и добрый калиф ушли, мы распили бутылку пива за встречу, накормили собак колбасками, а девочку пирожным. Кое-что из еды отложили про запас и задремали. В час ночи нас разбудил рабочий-уборщик в безукоризненно чистой спецодежде:
— Будете?
— Нет. Забирайте.
— О‘кей — обменялись мы жестами.
И уборщик необычайно быстро и проворно стал действовать так, как никогда не поступил бы рабочий из России. Он вынул из кармана два прочных, пластиковых пакета, вылил пиво в урну. В один пакет положил еду, в другой бутылки и тоже бросил в специальные урны. Протёр пол. Секунда — и всё снова сверкало чистотой и порядком.
В полтретьего ночи наша компания вышла на платформу. Собаки носились. Девочка дремала на руках. Чемодан устал и категорически отказывался передвигаться. Стояла тёплая, звёздная ночь, ни людей, ни поездов. Тишина. Неожиданно из тоннеля, как гномик из под земли, появился небольшого роста мужчина в новенькой железнодорожной форме, неестественно оживлённый для такого времени. Гномик изучил наши билеты и заговорил медленно, подчёркнуто-отчётливо, видимо, предполагая, что так мы лучше сможем понять.
Ориентируясь больше на жесты, чем на слова, я уловил одно — всё у нас не так. Абсолютно всё: платформа не та, вокзал не тот даже, кажется, не в ту страну мы по ошибке заехали. Кроме того, как и кассирша, говорил железнодорожник про некий «бус», и показывал на тоннель, который, видимо, вёл к этому «бусу». И я, несмотря на несогласие чемодана, решил отправиться на поиски таинственного автобуса. На этот раз краснодарец меня не поддержал: «Извини, не могу. Спит малышка, понимаешь». Я, конечно, понимал. Мы тепло расстались…
Пустынная площадь мягко покачивалась в бликах мягко мерцающей иллюминации, как огромный корабль. Очертания предметов казались неопределённо загадочными. Неосвещённый туристский автобус с дремавшим за рулём водителем стоял у главного входа. Постучал в стекло. Водитель проснулся, выскочил из автобуса и оказался молодым и огненно-рыжым. Я протянул ему билет и сказал: «Хельбра». Магическое слово подействовало. Рыжий приветливо улыбнулся, положил в багажник сверхчемодан, бросив на меня удивлённый взгляд, пригласил садиться. Мы, единственные пассажиры, развалились на мягких сиденьях. Звучала тихая музыка. Чудеса продолжались. Впрочем, я уже привык к ним и особенно не удивлялся. Даже не удивился бы, кажется, если бы автобус доставил меня прямо в Хельбру. К жене и сыну. Временами, правда, возвращая из сказочной жизни в реальную, мелькало сомнение, что за это приятное путешествие придётся расплачиваться. А у меня только доллары. В небольшом количестве. Но я гнал его прочь. Пусть сказка длится как можно дольше!
Часа через полтора остановились у другого вокзала. Почти у платформы. — Шнель, шнель, — торопил рыжий. Собаки, видимо, понимали немецкий, так как рванули изо всех сил. Чемодан подобные приказы отказывался выполнять в принципе. Но самое удивительное, что поезд нас ждал. Именно нас. Это было очередное чудо.
Только недавно, прожив много лет в Германии, с сожалением узнал, что в автобусной истории не было ничего мистического. Оказывается, в стоимость билета входила оплата проезда на автобусе от вокзала, где был куплен билет, до вокзала откуда отправлялся поезд. Так что поезд, с которым рыжий водитель связывался по сотовому телефону, действительно ожидал нас…
Снова покачиваемся на мягких сиденьях, снова одни в вагоне. Филя разлёгся в проходе и, когда в дверях показался высокий, грузный контролёр, грозно зарычал. Контролёр подумал, махнул рукой и удалился. Решил не связываться.
И вот мы в Хельбре. Пошёл дождь. Похолодало. Грязные, мокрые собаки бегали кругами по вокзальной площади. Чемодан заявил, что, вообще, больше не тронется с места. Машина по производству чудес, кажется, приостановила работу. Что делать дальше? Я прокручивал два варианта: обратиться в полицию или позвонить родителям в Москву: может жена догадалась сообщить адрес. В это время я увидел на другом конце площади около автобусной остановки двух высоченных негров. Так как мои отношения с английским были лучше, чем с немецким, кинулся к ним. Мне повезло: негры оказались англоязычными.
— Где общежитие для русских?
— Не знаю, но около нас живут поляки и югославы.
— Конечно, не совсем то, но лучше, чем ничего.
Подошёл автобус.
— Вам помочь? — спросил негр, показывая на чемодан. Это решил выбор в пользу третьего варианта.
20 минут по Хельбре запомнились надолго. Я одновременно следил за американским чемоданом, пытавшимся упасть на ноги девочке лет десяти, Филей, который хотел выпрыгнуть из автобуса, как только открывались двери; неграми, чтобы не прозевать свою остановку; наконец, за Тоби, норовившему перебраться с грязными лапами на колени сидевшей рядом чистенькой старушке. Мне ещё повезло, что я не понимал водителя, который в микрофон вежливо-монотонно просил меня оплатить проезд. Всё-таки остановку прозевал. Один из новых знакомых постучал в стекло с улицы и мы выскочили в последний момент.
Автобус ушёл. Надел собакам поводки и поспешил за неграми. Но чего-то не хватало. Точно, не было чемодана. Впопыхах оставил его в автобусе. С одной стороны, идти без него было легко и приятно. Но с другой, там могли оказаться ценные вещи. И немало. Ведь чемодан такой большой. Пока я радовался и горевал, собаки начали лаять и рваться. Присмотрелся. Навстречу шли улыбающиеся жена с сыном. Машина чудес снова приступила к работе.
Первое, что увидел в общежитии — объявление. Кто-то, изучавший язык в школе, и бывший, видимо, не лучшим учеником, написал большими буквами: «С кошки и зобаки здесь не можно». Я понял, что приключения Фили и Тоби не окончились. Хотя, наверно, уже без американского чемодана. Но об этом как-нибудь в другой раз…
Интересно, нашли ли чемодан? А собак после рассказа я люблю еще меньше.