ЗАМЕТКИ ПО ЕВРЕЙСКОЙ ИСТОРИИ

Ясно, что «задорная цыганка» — это о себе. Так поет женщина, покидаемая тем, чья любовь оказалась «жестокой приманкой». Но цыганка не будет плакать о случившемся, поскольку она — «свободная душа».

Николай Овсянников

ЗА ГИТАРНЫЙ ПЕРЕБОР

К 125-летней годовщине со дня рождения певицы Сары Горби 18/05.1900-1980)

Романс «За гитарный перебор»[1] в наши дни в живом исполнении почти не звучит. Может быть оттого, что в прежние годы он собрал такую четверку звездных исполнителей, увековечивших его на грампластинках, что современникам, избравшим романсовую стезю, необходима для перепева особая смелость. У многих ли она есть? Ведь знатоки непременно будут сравнивать с Сарой Горби, Петром Лещенко, Тамарой Церетели и Аллой Баяновой. Трудно переоценить роль каждого из названных артистов в истории русского и цыганского романсов. Пели так, что дух захватывало.

«За гитарный перебор» — типично цыганский романс исчезающей эпохи. Той славной эпохи двадцатых годов минувшего века, когда авторы и исполнители имели возможность работать в условиях относительной репертуарной свободы. На ее излете, в 1927-28 гг., когда время бравурных маршей и стремительных пятилеток стало ощущаться как неотвратимо надвигающаяся реальность, романсовые композиторы и поэты-песенники, словно наперегонки, кинулись создавать свои лебединые песни: «Твои глаза зеленые» и «Изумруд» (Борис Фомин), «Караван» и «Кольца» (Борис Прозоровский), «Медовый, аметистовый» (Валентин Кручинин), «Звонкой песней» (Юлий Хайт). Тогда же, в 1928-м, проживавший в Киеве родной брат Юлия Абрамовича Хайта, Михаил, написал удивительно красивую музыку, а его приятель-земляк поэт-песенник Павел Григорьев (Горинштейн) сочинил на нее стихи:

Ты говоришь, мой друг, что нам расстаться надо,
Что выпита тобой до дна любовь моя,
Но не ищи во мне ни горечи, ни яда.
Не думаешь ли ты, что плакать буду я?..

Ноты в том же году вышли в Киеве небольшим тиражом, который практически весь там и разошелся. Сейчас их нет даже в нотном отделе Российской государственной библиотеки (крупнейшее отечественное собрание), и Музее музыкальной культуры им. М. И. Глинки. Что уж говорить о менее престижных собраниях. Впрочем, какое-то время (до расформирования в 1929 году Ассоциации московских авторов) нотную тетрадь «Гитарного перебора» можно было купить в столичном магазине МОНО на Кузнецком мосту, куда в первую очередь поступали произведения членов АМА и близких им по духу авторов, в т. ч. из других городов. Но этот отрезок времени пришелся на самый финал романсового возрождения двадцатых, и ни одна из тогдашних исполнительниц цыганских романсов не успела (а возможно, побоялась обращаться за разрешением в репертком) включить «Гитарный перебор» в свой концертный репертуар. Я сознательно сказал об исполнительницах, т. к. написанный П. Григорьевым текст был женский. Равно как и голос контральто, для которого предназначался клавир М. Хайта. В подтверждение приведу концовку припева:

За коней, за пляс, за хор,
За гитарный перебор
Я отдать могу любого.

Понятно, что исполнителю-мужчине, поющему о разрыве с женщиной, объявившей ему, что «нам расстаться надо», следовало бы пропеть: «отдать могу любую». Кроме того, второй куплет, исчезнувший у всех последующих исполнителей вместе с мужской интерпретацией Петра Лещенко 1935 года, также выдает женский характер первоисточника:

Пускай в твоей любви жестокая приманка,
Но знай, и без тебя власть жизни хороша!
Ведь не пустой же звук — задорная цыганка,
Не праздные слова: “свободная душа”.

Ясно, что «задорная цыганка» — это о себе. Так поет женщина, покидаемая тем, чья любовь оказалась «жестокой приманкой». Но цыганка не будет плакать о случившемся, поскольку она — «свободная душа».

К счастью, вскоре после выхода в Киеве «Гитарного перебора», выяснилось, что нотная тетрадь с романсом попала не только в Москву, но и в Париж. В период между 1929-м и 1933-м на французском филиале фирмы «Columbia» вышла пластинка, на одной из сторон которой певица Сара Горби, проживавшая тогда в столице Франции, первой записала романс Михаила Хайта в фортепианном сопровождении Софии Стивель, причем в полном соответствии с первоисточником. Правда, на фирменной этикетке исполнительница была обозначена как Sarah Goldstein, поскольку до своего бегства в 1940-м из Франции выступала и записывалась под своей подлинной (по мужу Иосифу Гольдштейну) фамилией. Артистическое имя Сара Горби она приняла уже по прибытии в США. То, что певица и пианистка пользовались нотным изданием «Гитарного перебора», подтверждается указанием на этикетке изделия имен авторов: «Paroles de Grigorieff — Mus. De Michel Hait». Это — единственный случай в граммофонной истории романса.

Петр Лещенко, записавший «Гитарный перебор» на пластинку «Columbia» (Лондон, 1935) в сопровождении оркестра фирмы, не только изменил женский текст (вместо «я отдать могу любого» пел: «я готов отдать любого»[2], а вместо: «я поняла давно…» — «я понял все давно…»), но и вынужден был пожертвовать вторым куплетом. Кроме того, аранжировщик, наверняка работавший с мелодией Хайта по пластинке Сары Горби, пошел на изменение мотива в концовке припева. А сам певец — на указание себя в качестве автора, что выглядит, по-моему, некрасиво. Тем не менее, в его исполнении романс звучит очень тепло и по-мужски убедительно. Запись имела огромный успех, и в последующие годы пластинка неоднократно переиздавалась.

Странно, но факт: именно измененный мужской вариант Лещенко, а не классический Хайта — Григорьева использовала королева цыганского романса Тамара Церетели, когда в апреле 1939 года записала «Гитарный перебор» на пластинку Ногинского завода. Не смогла найти нотного издания, ставшего к тому времени раритетом? Возможно. Но, скорее всего, и не искала. Романс так понравился ей в исполнении Лещенко (пластинка Сары Горби была большой редкостью, и ее наличие в тогдашнем СССР маловероятно), что ее не остановил даже мужской текст. Петь, однако, предстояло под фортепианный аккомпанемент ее неизменного партнера Зиновия Китаева, которому ввиду отсутствия нот пришлось осуществить новую обработку мелодии — используя пластинку Лещенко в качестве первоисточника. Имена авторов на этикетке отсутствовали, романс был назван цыганской песней в обработке З. Китаева. Страховка от капризов столичного реперткома? Возможно. И все же трудно представить, чтобы забытый киевский композитор, судьба которого и сейчас остается неизвестной, к 1939 году мог попасть в число запрещенных авторов. Что же касается самой интерпретации Церетели и Китаева, то при всей любви к искусству грузинской певицы, справедливости ради скажу: исполнение Сары Горби оставляет более сильное впечатление.

Певица Алла Баянова, какое-то время работавшая в Бухаресте у Петра Лещенко, вполне предсказуемо воспользовалась его вариантом. Правда, записать «Гитарный перебор» на пластинку ей удалось лишь в 1971 году в Румынии. Это был ее сольный экспортный гигант фирмы «Electrecord» с записями русских песен и романсов, имевший название Old Russian Songs. Аккомпанировал артистке оркестр п/у Александра Аврамовича. Пластинка имела большой успех и неоднократно переиздавалась. Недостаток интерпретации вспоминаемого нами романса Аллой Баяновой заключался в том, что певица смешивала женский и мужской тексты: в припеве пела: «я готов», в куплете: «я поняла».  Хотя вряд ли ее бесчисленные поклонники замечали эту нестыковку. «Гитарный перебор» оставался в репертуаре певицы до конца ее артистической карьеры.

Из исполнителей последних лет романс М. Хайта и П. Григорьева приметил замечательный питерский тенор Константин Плужников. Он включил его в компакт-диск 2006 года под названием «Встреча», на котором певцу аккомпанирует Санкт-Петербургский Двойной Дуэт «Ма.Гр.Иг.Ал.». Новая и, на мой взгляд, очень свежая и оригинальная аранжировка осуществлена домристом Игорем Пономаренко. Отличная работа всего коллектива!

И все же, завершая свой рассказ, хочу напомнить: «За гитарный перебор» как по задумке авторов, так и по духу — цыганский романс, предназначенный для женского пения. Это соответствовало особенностям эпохи, в которую он создавался: цыганский романсовый репертуар на отечественной эстраде был монополизирован женщинами. Похоже, это создавало определенную ауру, устраивавшую всех: и авторов, и исполнителей, и публику. Поэтому (впрочем, также и по мастерству и пониманию материала) его эталонным исполнением я считаю интерпретацию Сары Горби (Гольдштейн) начала тридцатых годов.

Примечания

[1] Ссылка для прослушивания романса в исп. Сары Горби (Гольдштейн) на интерне-портале Russian records.com:

https://www.russian-records.com/details.php?image_id=28435

[2] ”любого” вместо “любую” Лещенко, в ущерб смыслу, вынужден был оставить из-за рифмы: в предшествующей фразе пелось: «Ну что же здесь такого!», причем “такого” рифмовалось с “любого”.