Этой ночью к Титу присоединилась Береника — еврейская царица из славного рода Хасмонеев. Я не мог их видеть, но, наверно, даже сквозь плотные стены палатки проникал желто-багрово-черный свет от пылающего Иерусалима.
ПРЕДВИДЕНИЕ
Рассказ
Тетушка Хлоя, впечатлительная дама желто-белого цвета с элегантной темно-коричневой головкой, на которой расположены черные клешни для протыкания древесины, рассказывала мне незадолго до своей смерти, что ложе Тита Флавия Веспасиана изготовлено из досок дуба. Доски срубили в горах Франции, которая тогда называлась Галлией. Оттуда на плотах их сплавляли до Лиона, затем перевозили морем до Ости, и уже на последнем этапе по реке Тибр они попадали в имперский Рим. Дуб — материал пористый, твердый, но все же подвластный нашим клешням.
Изголовье ложи Тита, продолжала Хлоя, украшено головками Психеи и Амура, инкрустациями слоновой кости, черепаховым панцирем и золотом. Оно изготовлено из ливанского кедра, древесину которого некогда использовали для внутренней отделки Иерусалимского храма. Однако, добавила слабеющая на глазах Хлоя, наши клешни бессильны против ливанского кедра.
Увы, тетушка Хлоя более уже ничего не смогла добавить к своему рассказу, потому что для нее настала пора превращения и смерти, необходимых для продолжения нашего воинственного рода древоточцев.
Я же поселился внутри походного ложа Тита, также изготовленного из дубовых досок, которое ему доставили вместе со мной, незаметным, из Рима, как напоминание о роскоши и неге, ожидавших победителя по возвращении.
В пути наш корабль попал в шторм.
— Какая ужасная качка! — повторял я. — Просто невыносимо трясет эту кровать. Мне кажется, наша поездка никогда не закончится, и мы пойдем ко дну. Я не могу есть, не знаю ни мгновенья покоя, меня просто укачивает, наконец! Ведь я делаю работу огромной, скажу прямо, исторической важности. Только мы, личинки, можем прогрызть древесину, оставляя за собой желтоватую пыль, и выбраться на поверхность, чтобы превратиться в жуков.
«О, я знаю, — думал я, — мне еще далеко до того момента, когда в моем теле произойдут изменения, и я с легкой горечью приму еще неведомую мне форму. Меня ожидает долгий извилистый путь к этому превращению, но это немыслимо в таких ужасных условиях».
Через несколько дней после моего приезда в лагерь десятого римского легиона, расположенный близ осажденного Иерусалима, в палатке Тита шел военный совет.
Я никогда не видел Тита, лишь слышал его дыхание во сне и голос, звучный, ясный, а временами холодный, режущий, словно лед, прижатый к открытой ране, — голос полководца, голос имперского Рима. Покойная Хлоя когда-то рассказывала мне, что Тит Флавий Веспасиан — мужчина крепкий, сильного духа, с маленькой ямкой на подбородке. Вместе с тем, утверждала тетушка Хлоя, демонстрируя некоторое женское непостоянство, у него мягкая линия рта и пухлое лицо, предсказывающее великодушие. И добавила, что Тит всегда спит на правом боку, подложив немного по-детски ладонь под щеку.
— Когда-нибудь, — сказала она пророчески, — он станет императором Рима. Хоть и ненадолго.
Выслушав доклады легатов, сообщивших, что Иерусалим полностью окружен, а его население быстро сокращается в результате голодных смертей, Тит отвернул лицо от своих командиров и медленно двинулся вглубь своей палатки. Там он прикоснулся пальцами левой руки к изголовью своего походного ложа близ того места, где в глубине я трудился неустанно, — словно делясь со мной своими раздумьями и спрашивая совета в этот последний день перед штурмом, как быть с погибающим городом и Храмом.
Затем он повернулся к своим легатам и твердо сказал:
— Из города никого не выпускать, никаких перебежчиков.
Все молчали. В палатке Тита было тихо, слышны были лишь хриплое дыхание и сдавленный кашель одного из командиров.
Этой ночью к Титу присоединилась Береника — еврейская царица из славного рода Хасмонеев. Я не мог их видеть, но, наверно, даже сквозь плотные стены палатки проникал желто-багрово-черный свет от пылающего Иерусалима. Свет скользил по их обнаженным телам, и я слышал, как Береника молила своего любовника:
— Пощади мой Храм! Я знаю, что город погибнет, такова воля Создателя.
— Такова воля Рима, — возразил ей он.
— Не разрушай мой Храм!
Но Тит не дал ей ответа в ту ночь перед последним штурмом.
Сон его был беспокоен. Он метался, издавая странные звуки, в которых слышен был торжествующий смех и рыданья, и мольба. Быть может, ему снились горящие здания, грохот рушащихся стен, крики убийц и умирающих, далеко разносящиеся в воздухе. Или тысячи крестов с висящими на них гниющими телами тех, кого он велел распять своим воинам. Для этого они вырубили все деревья на Масличной горе и вокруг нее.
В тот день, когда мне удалось наконец приблизиться к поверхности походного ложа и выглянуть, я увидел Тита, стоящего у входа в палатку. Он в точности походил на описание, данное мне тетушкой Хлоей. Мимо него проходили строем римские воины, приветствуя своего полководца-триумфатора. За воинами брели пленные защитники города, навсегда потерявшие свободу. Многие из них сгинут в каменоломнях, будут отданы на растерзание диким зверям под крики зрителей, возбужденных запахом крови, солоноватым, с привкусом металла. Ни один из тех, что двигались на чужбину, прочь от холмов Иудеи, не вернется на родину. Пройдет множество лет — тысячелетия, прежде чем далекие их потомки вернутся на свою землю и будут мечтать о восстановлении Храма.
Из поколения в поколение мы, маленькие жучки-древоточцы, передаем тайны искусства предвиденья, которыми мы не вправе поделиться с людьми. Я уже знал, глядя на Тита, что через девять лет он наследует своему отцу и станет императором на два коротких года. А еще через четыре века варвары растерзают ослабевший от неги, роскоши и самовлюбленности Рим.
Глянув в последний раз на будущего императора, я вздохнул, сложил наконец мои уставшие от непосильного труда клешни, закрыл глаза — и вскоре меня не стало.
Прям не личинка жука(?)-точильщика, а Иосиф Флавий с пророческим даром 😉