ЗАМЕТКИ ПО ЕВРЕЙСКОЙ ИСТОРИИ

У художника есть любимые предметы, которые в разных видах и соотношениях появляются на его картинах. Это, во-первых, восточная металлическая утварь. В доме Анатолия и Инессы Голод — целая коллекция из чайников, кофейников, кувшинов, кумганов, подсвечников — некоторые были найдены или куплены еще в Дагестане, в советской Средней Азии, один подсвечник из еврейского местечка в Моравии — Босковицы.

Борис Неплох

ВНУК ШАГАЛА ПО ВИТЕБСКОЙ ЛИНИИ

В переплетении двух литер его имени и фамилии — A.G. (Anatole Golod) — я увидел скачущего всадника или, может быть, бегуна, несущего по эстафете добрую весть. Присмотритесь, может, и вам так покажется. Вензель, которым подписывает свои работы Анатолий Голод, часто исполнен цветом лазоревым — цветом тоски по прошлому, цветом тайны. Он такой разный по оттенкам этот цвет на его полотнах и акварелях: лавандовый, кобальт, серо-голубой — перванш, берлинская лазурь, сапфир, ультрамарин, индиго, а еще сизый, бирюзовый, аквамарин и много других нюансов, составленных по собственному художественному наитию. Анатолий Голод замечательно чувствует цвет и через него передает настроение. Старинный дом с остроконечной крышей, размытое дождями голубеющее небо, кусок дерева без листьев — еще зима, но всё в предвкушении весны («Circle road»). Рассматривая акварель, где-то «под ложечкой» вспыхивает чувство ликования: как велик наш мир, как он поэтичен, когда нам его показывает художник. И как может быть художественно красив обычный амбар, зернохранилище с терракотовой крышей, наполненное воздухом, солнцем («Grange»). Да что там амбар! Чеснок в серебристо-розовой шкурке, пылающие гладиолусы, рыба, из которой буквально струится неон, на натюрмортах Анатолия Голода выглядят не предметами привычного обихода, а настоящим волшебством.

Дом под снегом, запорошены окна, ветер гонит вьюгу, но это не пастернаковская тревожная метель («мело, мело по всей земле») в этой игре природы нет трагедии, а есть некий уют, и как празднично выглядит красная точка, поставленная в нужном месте по воле живописца («Maison sous la neige»).

В нашем разговоре с канадским художником Анатолием Голодом первый мой вопрос был о красках, о городах и весях, где он нашел свои цвета. Анатолий вспомнил родной Минск, послевоенное детство, город почти весь разрушен. В августе 1944-го семья вернулась из эвакуации в родные пенаты. На месте их дома была большая воронка. И случилось то, что определило судьбу Анатолия Голода — их поселили в «доме искусств», в котором жили белорусские писатели, художники, артисты. Ближайшим соседом стал Евгений Евстафьевич Красовский — известный художник, впоследствии — заслуженный деятель искусств Белоруссии, прекрасный колорист, учившийся в Витебске в художественной школе, основанной Иегудой Пеном, а у того когда-то учился и Марк Шагал.

— В шутку я называю себя художественным внуком Шагала по витебской линии,— смеется Анатолий.

Скажу, читатель, искренно, в этой шутке есть немалая доля правды. Как и Шагал, Голод — символист, с присущими чертами стиля — плоскостность формы, декоративность цвета, прихотливо изогнутая линия контуров. Кто тут передал ему — или первый учитель по живописи Евгений Красовский, или собственный талант двигает его кистью. Наверно все сыграло роль. Школа — не в высоком, а в практическом смысле этого слова — несомненно, важна даже для мастера, она как этюды и гаммы для музыканта, поэтому и сегодня Голод, как старательный ученик, регулярно ходит рисовать натуру. Думаю, что правильным было и его решение не поступать после десятилетки в художественный институт или академию, а выбрать для себя земную профессию. По образованию, он — инженер-строитель, до отъезда в Канаду много лет работал по своей профессии. В советской академии художеств ему бы не дали писать так, как он хочет, его бы заставили изображать реалистического Ильича — в костюме с жилеткой, в пролетарской кепке, с рукой, зовущей в счастливое будущее.

Трамвайная остановка в Минске («L’arrêt de tramway»). Некто с опущенными плечами в зеленой куртке сошел с подножки, группка ожидающих своего маршрута, сами трамваи — в них есть что-то игрушечное, ирреальное, в целом — обстановка пришибленности, страха, но какой воздух, какой вечерний свет!

В Витебск, они с женой Инессой попали незадолго до отъезда в иммиграцию. Искали дом Шагала. Музея в 1979 году еще не было, но сам дом сохранился. Наверно, хотел Анатолий набрать в легкие воздух тех мест. И набрал! Какой веселый все-таки этот городок Витебск на его темпере и как зажигательно там танцуют свадебный танец «фрейлахс» маленькие еврейские домики на берегу реки Витьба!

Почти полгода в Италии в ожидании визы в Канаду. Как сказал один французский писатель: «Путешествовать — полезно, это заставляет работать воображение. Все остальное — лишь разочарование и усталость». Впрочем, есть и такой вид путешествий, как «путешествие на край ночи».

На его выставках разные свидетельства о разных городах: Смоленск, Новгород, Псков, Ростов Великий, Амстердам, Париж, евангельская Галилея. Конечно, родной уже Монреаль. Швейцарский городок Мора. Или вот Динан, что в Бретани. Это уже не рядовая поездка, это — целая веха в жизни.

Однажды, побывав в Париже, узнал Анатолий о существовании дома художника в Динане, что во французской провинции Бретань, где разрешают мастерам кисти и карандаша, причем, только иностранцам, а не французам, пожить несколько месяцев, поработать, создают все необходимые условия и это абсолютно бесплатно. Отправил на адрес специальной комиссии слайды с некоторых своих работ и вскоре получил приглашение: «Приезжайте!». Тема его художественного исследования звучала так: «По следам Жака Картье». Оказывается, знаменитый мореплаватель, первооткрыватель Канады, был родом из тех мест. В конце февраля 1996 года они с женой отправились в Динан. И провели там почти полный месяц.

— Добирались из Парижа на разных поездах, и поездка на каждом из них была путешествием в более отдаленное прошлое, — вспоминает Анатолий Голод. — Последний поезд был явно из девятнадцатого века — с клеенчатыми сиденьями и с выходами на станцию из каждого купе.

На вокзале их встречал мсье Анри Дюмон — бывший посол Франции в Квебеке, ныне живущий в Динане. Приехал на стареньком живописном автомобиле. И городок оказался непростой, когда-то он был в гуще 100-летней войны. Крепость, в историческом прошлом резиденция герцогов Бретонских, в нижнем течении реки Ранс, что впадает в Ла-Манш. В центре Динана домов моложе двухсот лет просто нет, улицы, мощенные булыжником; их дом был на самой окраине города. Когда-то он принадлежал бретонской художнице и керамистке Ивонн Жан-Аффен (1895-1993). Она завещала свой дом городу с целью устроить там приют для художников. Хозяйка назвала свой дом vignette, иначе говоря, — виньетка — художественное украшение, так дом называется и поныне. Возле дома стояло два велосипеда — специально для них, на столе лежала подробная карта местности. Через час принесли стопку нового постельного белья, и вообще заботились и опекали все время, что выглядело очень трогательно.

Городок маленький, но, как говорит Анатолий, вполне мог бы стать столицей любого культурного европейского государства. В городе все друг друга знают, здороваются, их тоже вскоре узнали и очень участливо к ним относились. Из той поездки Анатолий Голод привез горы эскизов, но об одной работе хотелось бы сказать особо. Это — «Автопортрет в ателье». Художник изобразил себя, отраженным в окне, на подоконнике — пузатая бутылка, ведро, кофейник, металлический кувшин в восточном духе. А на переднем плане — табуретка серебристого отлива, которую хочется погладить рукой. Сюжет этой картины возник так. Первая ночь в доме. Анатолий не мог уснуть от распиравшей его радости, что, наконец-то, у него появилась мастерская с огромным окном. Тут же захотелось работать. Встал к мольберту… И увидел себя, отраженным в окне. («Autoportrait dans l’atelier»).

У художника есть любимые предметы, которые в разных видах и соотношениях появляются на его картинах. Это, во-первых, восточная металлическая утварь. В доме Анатолия и Инессы Голод — целая коллекция из чайников, кофейников, кувшинов, кумганов, подсвечников — некоторые были найдены или куплены еще в Дагестане, в советской Средней Азии, один подсвечник из еврейского местечка в Моравии — Босковицы.

Бутылки разной конфигурации, керамические горшки — другой излюбленный мотив. Чеснок — третий. Каждый предмет со смыслом. Повторюсь, что в живописи Анатолий Голод — символист.

О портретах. В его исполнении они всегда наполнены большим смыслом и тонко передают настроение: спокойная, умиротворяющая тишина на портрете жены Инессы с книгой — полусон-полуявь; сосредоточенность, взгляд в себя на живописном изображении пианистки и педагога Эсфирь Дьячковой; горькие мысли человека, прожившего жизнь, иными словами библейское «всё-суета» на портрете отца. А его «Человек с трубкой» — это характер старого бонвивана, любителя пожить в свое удовольствие.

Анатолий Голод — человек скромный, далекий от показухи и саморекламы. В этом тоже подлинный мастер и художник. Убежден, что многие его работы достойны находиться в музеях изобразительного искусства. Но вот, что думает об этом сам Голод: «…конечно, каждому художнику небезразлична судьба его творений; но я не могу позволить себе тратить время на подобные размышления. Знаю только, что я должен рисовать как можно больше и как можно лучше, пока жив… Только это важно».