ЗАМЕТКИ ПО ЕВРЕЙСКОЙ ИСТОРИИ

У меня отсутствовали многие, важнейшие для ребенка функции, так как никто не рассказывал мне сказок, не пел песен, я часто болел, до сих пор имею проблемы с опорно-двигательным аппаратом, у меня с детства, по неизвестной причине, повреждены локтевые суставы, но о своих спасителях долго не имел понятия, бабушка считала, мне не следует знать больше.

Яна Любарская

ЕВРЕИ — ЖЕРТВЫ ХОЛОКОСТА И ВОИНЫ КРАСНОЙ АРМИИ.
ИЗБРАННЫЕ ИСТОРИИ ИЗ ПЕРВЫХ УСТ

Главы одноименной книги

Олег Морткович: «Шершавые руки закрывали мне рот»

Наш герой Олег Морткович — московский врач — нефролог, принимавший участие в создании первого аппарата почечного гемодиализа, ученый, автор ряда патентов, руководитель «Московской общественной организации евреев — бывших узников гетто и концлагерей», президент «Международной общественной организации евреев — бывших узников гетто и нацистских концлагерей». Он осуществляет огромную просветительскую, научную работу, рассказывает о зверствах фашистов школьникам и студентам, участвовал в ликвидации холеры и бубонной чумы, горел в самолете, но судьба будто постоянно оберегала его.

***

— Олег Ефимович, ребенком вы, прячась от нацистов, провели в подвале почти тысячу дней. Как там оказались, что помните о том страшном времени?

— Человеческая память не всегда удерживает информацию в полном объеме, воспринимаю свое далекое прошлое по какими-то фрагментарным ощущениям. В начале Великой Отечественной войны мы с папой и мамой, бывшими москвичами, оказались в небольшом украинском местечке. Мне тогда как раз исполнилось 2.5 года, но вскоре мои родители были уничтожены фашистами. Дело в том, что мама, прекрасно знавшая немецкий язык, стала переводчицей в партизанском отряде, уйдя в леса, а меня оставила подруге, пообещав за мной вернуться. После войны с этой женщиной встречалась моя бабушка, узнав мельчайшие подробности. Моих уважаемых родителей в штетле все знали, понимали, что им грозит гибель, так и произошло. Не секрет, что в те страшные дни, за укрывательство евреев и партизан фашисты полностью сжигали дома хозяев, и в устрашение остальным убивали всех его обитателей. Мамина подруга потом невероятно испугалась, ведь вся округа знала, что я там нахожусь, просто вынесла меня в поле и так оставила. Под открытым небом, совершенно один, пролежал трое суток. Пастушок пас скот, когда услышал плач ребенка, который зовет маму, залаяла собака, юноша подобрал меня и принес в соседнюю деревню, не ведая, что со мной делать. Через два дня к нему в дом пришел полицай вместе с крестьянкой по фамилии Бондарь. Впоследствии оказалось, этот гость дружил с моим отцом, имел связи с партизанским отрядом. По-видимому, в какой-то момент по местечку начались мои поиски. Полицай передал меня в руки своей спутницы: «Вот сын лекаря Мортковича, ты за него отвечаешь жизнью», и она мужественно скрывала еврейского мальчика, пока Красная армия не освободила нашу деревню. На память от родителей у меня осталось старое трогательное фото, где блистает моя мать в шляпке с цветочками, а я расположился рядом, в обмундировании морячка. Помню шершавые руки женщины, закрывавшие мне рот: «Тише, хлопчик, тише, потерпи немного.» Однажды, моя спасительница вывела меня ночью на улицу, я увидел звездное небо, почему-то испугавшись его. Простая крестьянка Бондарь Наталья Федоровна, рискуя своей жизнью, своим благополучием, неграмотная, но с огромным человеческим сердцем, все эти дни героически прятала меня, кормила, поила. Представляю, как тяжело ей тогда пришлось, она наверняка вздрагивала от каждого шороха и стука, так продолжалось с 1941-го по 1944-й год.

— Как оказались в Москве?

— В 1945-м году за мной приехали бабушка с дедушкой из Москвы, потеряв до этого дочь и зятя. Они отправились в эти, еще совсем неспокойные места, выяснив мое местонахождение через Наркомат обороны. Наталья Федоровна не хотела меня отдавать, безумно привязавшись к «найденышу», даже говорила соседке: «Если его найдут, пусть меня расстреляют вместе с ним». Но дед обладал в тех краях большим авторитетом и убедил Бондарь, что в столице у меня будет больше возможностей, той ничего не оставалось делать, как согласиться. Родные привезли меня в златоглавую, где живу с 1945-го года. В моем воспитании также участвовала моя тетя, сестра покойной мамы. Живя у бабушки после возвращения, каждую ночь кричал, плакал, меня будили, а мне в тот момент снилось, что надо мной плывут облака и падают на меня. Став взрослым, связал это с тем, что находился один в поле трое суток, наблюдая за небом во всех его проявлениях. Из-за долгого заточения в подвале, отсутствия общения с людьми, почти не мог ходить, был очень слаб, произносил лишь несколько слов, тогда же началась моя реабилитация. У меня отсутствовали многие, важнейшие для ребенка функции, так как никто не рассказывал мне сказок, не пел песен, я часто болел, до сих пор имею проблемы с опорно-двигательным аппаратом, у меня с детства, по неизвестной причине, повреждены локтевые суставы, но о своих спасителях долго не имел понятия, бабушка считала, мне не следует знать больше.

— В довольно взрослом возрасте вы вновь отправились в Дашево, чтобы найти Наталью Федоровну Бондарь?

— Поиски моих спасителей начались только в 2012-м году, когда случайно полез дома в старинные книги, написанные на латинском языке, в кожаных переплетах, из которых выпало два листка. На одном обнаружил автобиографию моего отца, выведенную им за три месяца до войны, из которой выяснилось, что я даже не знал его отчества. Бабушка говорила, он — Самойлович, оказалось — Меерович. Папа был родом из Одессы, в совершенстве владел иностранными языками, раньше давал частные уроки, что меня невероятно поразило. Вторая справка была выдана Наталье Федоровне Бондарь, в ней говорилось, что она воспитывает сына лекаря Мортковича, расстрелянного фашистскими захватчиками за участие в партизанском движении. Найденное стало для меня настоящим потрясением, решил срочно отправиться в эти места, после стольких лет. Для тех, кто не в курсе, поясню: Дашево было оккупировано германскими войсками 25 июля 1941-го года, тогда немногим евреям удалось покинуть местечко, к тому же, чтобы выслужиться перед немцами, полицаи проявляли удивительную жестокость. Например, комендант соседней Каменки вырывал у матерей детей — на спор, перебьёт их нагайкой пополам или нет, после ухода немцев матери его растерзали. В 1941-м году в Дашеве фашисты убили 1980 человек, всё еврейское население. Несколько из них, переживших кровавую бойню, были уничтожены в 1942-м году недалеко от деревни Купчинцы, в паре километров от Дашева. И вот, мое путешествие в далекое прошлое началось. От Винницы до точки, где я родился, тянулось 80 км. Сначала приехал в Дашево — очень милый чистый городок, в нем располагалось поместье графа Потоцкого, где управляющим когда-то являлся мой дедушка. Поначалу я не понимал, откуда следует вести поиски, но водитель подсказал отправиться к председателю сельсовета, который «все знает». Там предъявил паспорт, справку, объяснил ситуацию, добавив, что приехал из Москвы, и меня направили дальше, надо было проехать еще три с половиной километра от сельсовета, где через домовую книгу мои собеседники наконец нашли Наталью Федоровну Бондарь. Она скончалась еще в 1952-м году, в возрасте 60 лет, за ее плечами — достаточно тяжелая, одинокая жизнь. Ее дом сохранился, там сейчас никто не живет, здание обветшало, заросло кустарником, невольно напоминая о том смутном, чудовищном, диком времени. Волнуясь, сел около него на скамейку, постоял у потрясающе красивого озера, заглянул в холодный, темный подвал домика крестьянки, соединенный с улицей, где меня скрывали, с дрожью в сердце походил по комнатам, по которым давно ползал, стало очень грустно.

— Что было дальше?

— Мне рекомендовали обратиться к пенсионеру, жившему неподалеку, дружившему с той самой крестьянкой. Дело в том, что мой приезд привлек массу внимания, собралась толпа зевак, всем было интересно, что я тут делаю?! Из соседнего дома вышел пожилой человек, знавший Бондарь, объяснив — она была очень суровая женщина, ее все любили, но боялись, вспомнил и про мальчика, которого прятала его волевая соседка, ведь он сам когда-то принес его с поля. Я обомлел — передо мной стоял тот самый «пастушок», нашедший меня, выброшенного на произвол судьбы! Впоследствии стал ему помогать, передав слуховой аппарат, как мог заботился о нем, каждый год старался ездить в эти места, пропустил лишь этот, из-за ковидных ограничений. «Пастух» умер, а я даже снял об этом человеке фильм. Полагаю, мама меня очень любила, и ее горячая любовь часто спасала от гибели, на протяжении всей моей жизни.

— Кем были ваши родители до войны, как познакомились? При каких тяжелых обстоятельствах все-таки погибли?

— Знакомство папы и мамы произошло в Москве, мама была балериной, отец — хорошим врачом, оперировавшим родную мамину сестру, девушка упала с трапеции, тяжело повредилась. Мама приходила ухаживать за больной, там они с отцом познакомились, затем поженились. И мама, и ее сестра считались в довоенной столице очень красивыми, умными невестами. В 1937-м году дедушка сказал: «Отправляйтесь в Дашево, там вас никто не найдет.» Так они и сделали, а в 1939-м году родился я. Гибель их — весьма трагична. Отец числился начальником госпиталя, но пропал без вести, о нем прежде не имелось никаких сведений. Однако мне удалось добыть дневник врача, описывавшего историю медицины Винницы и Винницкой области, где значилось, что «29 мая 1943-го года при задержании и оказании сопротивления был застрелен и зверски замучен лекарь Морткович». Оказалось, до этого папина воинская часть была разбита, часть людей попала в плен, а кто-то вернулся в те места, из которых призывался. Поэтому, папа направился обратно в Дашево, участвовал в подпольной организации, мама тоже находилась в партизанском отряде. Удивительно, что им удалось такое время продержаться живыми, потому что в этих местечках нацисты просто собрали всех евреев в огромном количестве и быстро расстреляли, о чем гласит расположенный в тех краях памятник. Вместе со мной, там же, во время войны, случайно спаслось еще двое крохотных еврейских детей, мальчик и девочка.

Последняя выжившая часто приезжает к монументу Холокоста, убирает вокруг, поддерживает чистоту и порядок, ведь там были расстреляны ее родители. Что касается моей мамы, то директор местного краеведческого музея сообщил мне следующее: в конце 1943-го года четверо партизан вышли из леса, среди них выделялась очень красивая девушка, моя 24-х летняя мама, их выдали провокаторы и расстреляли. Когда после Победы над немцами делали перезахоронение, обнаружилось — три партизана находились в одном месте, моя мама — в другом, она лежала в глине, благодаря чему прекрасно сохранилась, ее похоронили вместе со всеми.

— Сколько человек сегодня осталось в организации евреев-бывших узников гетто и концлагерей, которую вы возглавляете, что входит в ваши обязанности?

— Позднее меня пригласили в «Московскую организацию бывших малолетних узников», сначала стал ее членом, сейчас руковожу данной структурой, возглавляю также «Международную общественную организацию евреев — бывших узников гетто и нацистских концлагерей», глубоко занимаюсь нашей историей, просветительской работой, еврейской темой. В нашем составе — очень пожилые люди, остался 141 человек из 450, пандемия коронавируса унесла жизни 11 из них. Многие стали выдающимися личностями, живя не только за себя, но и за тех, кто был расстрелян, замучен, убит в газовых камерах, над кем были проведены медицинские эксперименты. Среди членов нашей организации — масса врачей, основоположников новых направлений в науке, медицине. Помогаю своим подопечным в госпитализации, решаю их социальные потребности, стараюсь обеспечить лекарственными препаратами. Большинство из них — одиноки, потому до пандемии мы часто встречались, ведь общение для них — важнейшая функция, продлевающая жизнь, собирались по сто с лишним человек, все заранее к этому готовились, невероятно друг другу радовались.

— Что дает вам силы осуществлять столь активную работу, в буквальном смысле слова «выбивать» для своих подопечных деньги, лекарства, медицинские услуги, отстаивать их законные права?!

— Мне очень нравится то, чем занимаюсь. Моя бабушка говорила: «Сделай человеку добро и забудь об этом.» Пришел в эту организацию, послушал историю этих людей и безумно захотелось всем помочь. Одна из десяти заповедей — «Помоги ближнему своему», а я хотел бы внести одиннадцатую — «Не быть равнодушным.» Вспоминаю бабушку, которая всегда давала милостыню любому просящему, объясняя: «Если просит, значит ему надо.» Мой отец тоже был человеком широкой души, готовым снять с себя последнюю рубашку, всегда делился с нуждающимися, часто приходил домой без зарплаты, успев до этого кому-то помочь, мама порой его за это ругала.

— Сегодня вы много рассказываете о Холокосте школьникам, но почти 50 лет молчали о пережитом в детстве. Почему?

— До Перестройки о Холокосте не говорилось, люди боялись признаваться, что когда-то находились в концлагере, гетто, не понимали, какие последствия будут иметь подобные откровения, об этом начали говорить лишь с появлением различных общественных объединений в 90-х годах. В наши дни, мы действительно раз в месяц собираем у себя в офисе 35 студентов или школьников, завариваем вкусный чай и приглашаем двух — трех узников, которые долго и тепло общаются с нашей молодежью. У всех этих пожилых людей — удивительные, самые разные судьбы, но их объединяет одно, все они — случайно выжившие. Молодое поколение подолгу не отпускает рассказчиков, задавая им новые вопросы.

— Почему решили посвятить жизнь медицине?

— Наверное, из–за зова предков, хотел быть, как папа.

— Сталкивались ли с антисемитизмом в годы учебы, в советское время?

— После переезда бабушка выхаживала меня еще полгода, в школе учился посредственно, там мне пришлось трудно, надо мной все издевались из-за походки, оскорбляли за то, что я — еврей, то есть с открытым антисемитизмом сталкивался еще с учебной скамьи, но таил мечту — стать врачом, как папа. Вида крови не боялся и начиная с 15 лет, до получения медицинского образования, трудился санитаром в морге, наличие подобного опыта гарантировало преимущество при поступлении в университет. Сделал карьеру нефролога, зная — более престижные области медицины для меня, как для советского еврея, закрыты.

— Вы участвовали в создании первого аппарата искусственной почки в СССР и проведении гемодиализа. Насколько удачным стал этот эксперимент?

— Верно. Еще студентом занимался наукой, проблемами нефрологии, сотрудничал с академиком, лечащим врачом Ю. Андропова, участвовал в создании первого аппарата искусственной почки, разрабатывал специальные изделия медицинского назначения для военно — полевой хирургии, для космонавтов, сотрудничал с Медициной катастроф, у меня имеется масса патентов, изобретений, всегда усердно работал, занимал руководящие должности, очевидно имея еще и хорошие организаторские возможности. Наши изделия оказались весьма востребованы, и я был весьма успешен в своем деле. Сегодня многие предлагают мне все возобновить, но это требует больших моральных и физических сил, которыми уже не обладаю.

— Признали ли потом крестьянку, спасшую вас, Праведником народов мира?

— Когда вернулся в столицу после судьбоносного посещения Винницкой области, сразу отправил бумаги в израильский национальный комплекс «Яд — Вашем» на бывшего пастуха. Но звание Праведника народов мира решили присвоить Наталье Федоровне Бондарь. К огромному сожалению, она рано ушла из жизни и не узнала, что уже давно не одинока на этом свете, у неё есть дети, внуки, на Аллее Праведников в Иерусалиме выбито её имя, в память о ней посажено оливковое дерево…