Вы спросили той злополучной весной, хотелось ли бы мне уехать. Спросили и долго ждали ответ. Собственно, вы не первая «оттуда», задающая сей нескромный насчёт условно-прекрасного Далёка. Но хорошо там, где нас нет — ну а политика всё же не настолько важна, как многим сейчас представляется, если у человека есть он сам, то есть если самость для него важней суетно-внешнего, тем более — нисколько от него не зависящего… Ради политики нет смысла собою жертвовать…
[Дебют] Наталья Рубанова
«ПРЕКРАСНЫЙ РУССКИЙ»: ПИСЬМА К РЭЙЧЕЛ
«Я всегда думал, что каждый человек —
против войны, пока не обнаружил, что есть такие,
которые за, особенно если им не нужно идти туда самим».
Ремарк «На Западном фронте без перемен» (1928)
«Если и существует коллективная ответственность,
то она может быть только всемирной.
Одна рука не должна воображать, будто это не она,
а другая рука поражена язвой, поскольку болен весь организм».
Виктор Франкл «Экзистенциальный анализ и проблема времени» (1947)
Май 2023, Кёльн: «Я думаю, открытое письмо-эссе имеет большой смысл. Я с удовольствием переведу его, когда вы будете довольны тем, что написали. Я думаю, это очень важно для людей: иногда здешние не понимают, что «народ» и «страна» — это не одно и то же, поэтому чтение слов — личных слов людей, живущих внутри [вашей страны], — может изменить и «открыть» их сознание. Может быть, это слишком оптимистично, но мне нужно так думать. Здесь, в Германии, мы тоже видим [буквы-символы], написанные на стенах: но не так часто, как в Москве, я уверена. Люди меняют граффити и добавляют линии, чтобы две эти буквы превратились в домики или мельницы. Когда я увижу такое, я сфотографирую для вас… Вы невероятно одарённый и особенный человек, и я благодарна, что вы есть в моей жизни.
Я не хочу быть наивной, потому что знаю, что сейчас очень трудные времена. Но я хочу сказать вам, что ваше присутствие в моей жизни — это действительно подарок.
Р.Д.[1]».
…
Сентябрь 2023, Москва: «Сорри за упорное молчание по непростому эпистолярному проекту, спровоцированному в том числе пресловутыми буквами, из которых у вас — забавно, кабы не столь печально, если копать новейший контекст, — «строят» дома и мельницы. А коли речевой акт молчания является, как ни крути у виска, действием, то вы, должно быть, догадываетесь: автор этих строк с прошлого года думает об ответе на вопрос о поуехавших, пооставшихся и прочем болезненном (для сколько-то вменяемого русскоговорящего двуногого), — и это не тугодумство, и это не лень: скоро вы убедитесь в том сами. Но только это всё — во-вторых… ибо, во-первых, опять и снова, благодарю за искусный перевод избранных глав моего романа на английский! Уверена: несмотря на политику так называемой отмены русской культуры, «Сперматозоиды»[2] (живые мертвецы морщат нос, спотыкаясь о название книги) будут опубликованы в вашем варианте там, где должны быть опубликованы. Ну а пьеса «Зашибись!» в вашей тончайшей интерпретации — поставлена: всему своё время — и место, никакой мистики, никаких чудес, лишь бы не было войны. Знаю, роман мой не имеет срока годности — «вечные» темы и экзистенс-кошмарики социума, приправленные М/Ж-лав-стори на разрыв аорты (хотя гендер вообще не влияет на сюжет: героями/героинями могут стать кто угодно и где угодно: в Европе, Америке, России), довольно оригинальный стиль, который вам удалось блестяще «перенести» с русского на английский, — всё это доставляет, несомненно, радость. Вы переводили мои тексты, благодаря вам в США вышла первая билингва[3] — быть может, и перевод письма-экспромта сыграет некую роль в нашей литературной игре и откроет те самые двери, которые до поры были заперты. Читайте же, счастлива писать вам! Н.Р.[4]».
***
«Дорогая Рэйчел, черкаю по обыкновению в блокноте: я в Большом зале нашей консерватории, в просторечии — консы. Как бы мне хотелось, чтоб вы сидели сейчас рядом! Дают в том числе прелестный шумановский квартет (номер не вспомнить, программки нет) и его же двухрояльные «Вариации на тему Брамса». Шик, блеск, ну а я обожаю в мегаполисе этом прежде всего консу, непременно в уединении, — ну и ещё, конечно, «Иллюзион», где компания не нужна тоже (вы стали б редким исключением). В кинотеатр тот я впервые попала в лихом — «лихие 90-е» же! — студенчестве, да так и забыла выйти. Избранная киноклассика спасает по сю пору, особенно ленты с Жанной Моро (какие же идиоты эти критики! они называли Моро «некрасивой»… не зря великий Джордж Баланчин говаривал: «Критика существует, чтобы заворачивать в неё рыбу!») — итак, избранная киноклассика спасает даже в так называемые Последние Времена, если называть Последними Временами то, что происходит на мировой политсцене здесь и сейчас. Что же до неповторимой Моро, то непременно посмотрите фильм «Дорогая Луиза», вышедший в 1972-м: актриса превзошла саму себя, когда нас с вами ещё на свете не было… автор сего, впрочем, в ближайших прожэктах по воспроизводству вида, возможно, уже и блуждал. Не уверена, что данный ему (автору сего) в ощущении — слишком грубо сколоченный — персональный прожэкт был столь необходим, но теперь уж ничего не поделать, приходится жить-поживать! О, помню намертво вдолбленное в наши — тогда ещё юные — мозги: «Материя — это объективная реальность, данная нам в ощущении» (цитатка из «Материализма и эмпириокритицизма»: вы же не читали? Я тоже, о счастье, но лекции в институте всё же сделали своё чёрное дело, и вот — издержки…). А если «объективного ощущения» не существует, а только субъективное? У каждого — лишь своё? Да только так и есть, только так и может быть! Какой же глупец этот их виленин! Фуй».
…
«Вы спросили той злополучной весной, хотелось ли бы мне уехать. Спросили и долго ждали ответ. Собственно, вы не первая «оттуда», задающая сей нескромный насчёт условно-прекрасного Далёка. Но хорошо там, где нас нет — ну а политика всё же не настолько важна, как многим сейчас представляется, если у человека есть он сам, то есть если самость для него важней суетно-внешнего, тем более — нисколько от него не зависящего… Ради политики нет смысла собою жертвовать (и: нет вообще «вещей», ради которых «следует» собою жертвовать — дорого дающийся дешёвый героизм оставим от нечего делать истерично геройствующим). Есть вещи поважней «на-потребнаго». Если же некто строит политкарьеру, тогда другое дело, это не обсуждается: это его так называемая реализация, но мы сейчас не о том… К тому же, на шарике, учитывая многочисленные несовершенства престранного творения, хорошо априори не может быть. Не может хотя б уж потому, что все банально смертны, все без исключений. И я. И вы. Что ж, раньше или позже нас тоже не станет… Тоже, как не стало тех, кто был до нас — и как не станет тех, кто сейчас с нами или придёт после: старо, как мир! О-о, я заранее настаиваю на кремации! Урна с прахом, который будет развеян над землёй, вполне бы устроила. А вы, Рэйчел, что думаете на сей счёт?.. О смерти следует думать при жизни, 2х2, но люди настолько омрачены собственными иллюзиями, что о самом главном не хотят даже слышать, воображая, будто проживут ещё лет тысячу! Идиоты, просто идиоты! Это ещё и трусость: массовый человек невероятно труслив и боится открыть глаза на очевидное, но «Скоро ты забудешь обо всём, и все, в свою очередь, забудут о тебе» — Марк Аврелий… Итак, ещё раз: никто не выйдет отсюда живым, не так ли? Ни я, ни вы, ни наши близкие-дальние… Это ли не повод усомниться в нормальности происходящего — в том числе «на отдельно взятых территориях», где идут войны? А воюют везде, а воюют всегда — испокон веков, и скорбное наше столетие, увы, не исключение. Ясно как бел-день, как черна-ночь, как зелена-трава, как голубо-небо, как золота-осень, воспетая «Нашим Всем»… Смешно, после 2022-го Пушкина опять и снова обвиняют в «имперскости» и при случае пытаются «отменить», но ему всё равно — он навеки поэт, и поэт величайший. В 1823-м Александр-свет-Сергеич, кстати, писал так: «Только революционная голова, подобная М. Орлову и Пестелю, может любить Россию — так, как писатель только может любить её язык. Всё должно творить в этой России и в этом русском языке»[5]. Да, слишком пафосно, но это искренний пушкинский пафос двухсотлетней давности!»
…
«Одна талантливая дама-славист (уж лучше «дама», чем «авторка», не так ли? Растиражированные феминитивы дико смешат… а вас, Рэйчел? По-моему, феминитивы напоминают каракатиц), — итак, одна талантливая дама-славист, давным-давно счастливо уехавшая с/из Украины в Германию, искренне не понимала в феврале две тысячи двадцать второго, почему автор этих строк не пакует чемоданы и не ищет сайты, «подающие руку помощи русским, которые не», тчк. Слегка утрирую, но ей, как и многим, живущим в Европе, Англии, Канаде, Америке и К*, хотелось бы видеть меня — и множество других «москалей» — на пресловутых «баррикадах». Ну или уж в аэропортах с невесёлым скарбом на колёсиках… Никому не нужных, на самом-то деле, с животными и другими детьми, зато «гордых и смелых»! Готовых на всё — чаще всего без знания иноземных наречий (русские ведь не очень-то любят учить иностранные азбуки) — итак, готовых на всё, лишь бы покинуть страну происхождения, хотя это мало что изменит, если речь о глобальных вещах. А глобальными вещами назовём пресловутые военные действия и так называемую живую силу (как вам такое определение Хомо-как-будто-б-Сапиенсов? Живая сила, дастиш фантастиш! Впрочем, «человеческие ресурсы» и «возраст дожития», о майн готт, не лучше). «За что боролись — на то и напоролись!» — так, Рэйчел, говорят в России, в которую вы искренне хотели приехать снова, но помешала сначала пандемия, а потом февральские события… Что же до дамы-слависта, то она регулярно выходила и выходит, вероятно, на те самые демонстрации, где в глазах рябит от ярко-жёлтого и ярко-синего: там, где она живёт, это очень приветствуется. В той же стране живёте сейчас и вы, впрочем, вы — особенная, вам ничего объяснять не нужно: сказать, что это редкость — значит не сказать ничего… Любопытно, что эта украинка, эмигрировавшая в Германию ещё в так называемые вегетарианские времена, и её европейские «коллеги по ценностям» думают о древних москальских порубах и погребах — и думают ли вообще, когда ду-ма-ют? Это пра-прообразы современных тюрем, Рэйчел, если кто-то не знает: порубы и погреба, поэтому «что немцу хорошо — то русскому смерть». Такая уж поговорка: не знаю, будете ли вы её переводить и не прискучит ли вам читать пассажи русского литератора, который и раньше-то не был многословен и в частную жизнь никого не впускал, а теперь и подавно. Привычные слова самоисчерпались, использовать многие из них ныне бессмысленно и попросту пошло, смешно, нелепо… Замолчал на время автор этих строк и от скуки, которую навевают на него в том числе клинические логорейщики (по обе стороны лит-полит-баррикад): игра их слов не стоит ни цента. Насчёт же «уехать»… Сенека писал Луцилию так: “Ты не странствуешь, не тревожишь себя переменою мест. Ведь такие метания — признак больной души. Я думаю, первое доказательство спокойствия духа — способность жить оседло и оставаться с самим собою”. Так и есть».
…
«Слишком велика зависимость от языка: от прекрасного русского, yes, — смейтесь-смейтесь, читатели, плачьте-плачьте, писатели! От единственного… нет, даже так: от единственно живого, ведь лишь в нём ты — русалка в море… Лишишься его — на суше окажешься: там-то и задохнёшься, там-то живьём и изжаришься… Любите ли вы Андерсена?.. Сдаётся мне, отдай я свой хвост (читай — родное наречие) на растерзание «прекрасному принцу» (читай — чужестранью), как тысячи ножей тут же вопьются в ступни. Да и принц, издали — котик, окажется фальшивым — “И превратишься ты в пену морскую”, упс!.. Вообще же занятия литературой сродни занятиям любовью, только лучше, интенсивней, тоньше — Возлюбленная никогда не обманет и не уйдёт, если ты сам никогда не уйдёшь, не обманешь. Если оправдаешь высокие ожидания. Если не будешь ни мотом, ни скупцом. Если, достигнув дна и услышав стук снизу, захохочешь».
…
«Бесценно время, отпущенное на воттакусенькое существование: возможно, увы и ах, одноразовое… Бесценно-незабываемо и отчётливое — в виде несуществующей в трёхмерке формы — облегчение, трансформирующееся в лёгкий выдох при пересечении границы… Эйфоричная, сложно выносимая лёгкость от того, что покинул ненадолго страну своего языка. Олэй, теперь всё будет иначе! Ненамного хуже и ненамного лучше — просто иначе, по-другому. Ненадолго. Не так, как на территории «родных осин» — или в «зоне берёз» (унылые же! что в них? пинии да пальмы куда лучше!). О, все эти Италии-Индии-Чехии-Англии-Греции-Тай…-etc., до сих пор звенящие, как монеты, в выдвижных ящичках памяти… Дурное сравнение стран и монет? Но стран без монет не бывает, вам ли не знать! Не заработаешь — не полетишь: «Кто не работает, тот не летает! — каков слоган, а? — … и не ест». Вы помните тот рисунок Дали? «Выдвижные ящички памяти». В своё время меня сразило название».
…
«Быть может, всё написанное создаёт у вас обманчивое впечатление, будто автор сего — так называемый (потому что так кем-то называется) патриот? Не люблю этого словечка, как и словечка родина. Не люблю словечка любовь в том числе. К любой так называемой родине следует подходить утилитарно: это просто кусок земли, где ты имел/а/о не/счастье родиться, и тебя не спрашивали, хотел/а/о б ты родиться именно на данном тебе в ощущении куске земли, а не где-то получше. На этом всё. Появись на свет шкурка автора этих строк в Великобритании или Чехии, сказал бы он то же самое, и едва ль стремился б уехать оттуда. Отличные страны, что ж; а вот если взять условные Тунис или Вьетнам? Модель поведения оказалась бы под вопросом… Уехать? Остаться? Что вообще там делать, в Тунисе или во Вьетнаме?.. И вовсе уж дело швах — обрести хрупкое тельце где-нибудь в Иране или Нигерии, в Колумбии или на Кубе… но тут вопрос на засыпку в том, осознавал ли бы ты, насколько несчастен, живя в Иране или Колумбии… И так далее, и так далее: «Береги родину — отдыхай за границей» — тупая русская шутка, Рэйчел! Поездки по стране происхождения вовсе не занимательны, а финальное недавнее путешествие в одно из местечек по направлению к Петербургу — лучшее из худших тому доказательств, ведь всё уже было. И всё так похоже — одно на другое, другое — на третье: купола, вода, люди, деревья… «Не выходи из комнаты, не повторяй ошибку» — что ж, благодаря поветрию массовый человек вспомнил, кто такой Бродский! Вспомнил — и снова забыл».
…
«Массовый человек тут страшен и дик — страшен и дик он, впрочем, в любой точке мира. Кстати, Рэйчел: удалось ли вам посмотреть «Прекрасный май» Криса Маркера? Я высылала линк… Он снял — и как! нет границ у монтажа, камеры, озвучки! — прелюбопытное киноэссе в 63-м году, но явные переклички с днём сегодняшним вовсе не умиляют. Вот она, неистребимая Обывателиада! Весьма показателен и монолог парижского продавца костюмов… Да, персонаж изрыгает банальности, но его всё же стоит послушать, дабы в очередной раз резюмировать — «в промышленных масштабах» так называемый Хомо Сапиенс упорно не меняется. Всё, что интересует массового двуногого-образца-1963 и двуногого-образца-2023, — прибыль, и точка. Всё, что ему нужно здесь и сейчас, — второй «зомбоящик», дабы не зависеть от телевкусов жены (в более современном варианте «телек» заменил бы ещё один «крутейший» компьютер). Такой простецкий, такой понятненький, такой трудяжка — парижский продавец костюмов! Вообще же nouvelle vague прекрасна чрезвычайно — взять хотя бы Трюффо… Когда в «Иллюзионе» была его ретроспектива, я, разумеется, посмотрела и «400 ударов», и «Нежную кожу»… Но довольно перечислений: я просто очень люблю тёмный полупустой кинозал — вероятно, как и вы… И — ОКей, вернёмся к нашим баранам: пока я наслаждаюсь Высоким Искусством, одни двуногие убивают других двуногих, именно в эти минуты. Но так было всегда, и мне уж точно ничего не поделать с этим, ничегошеньки! Вся история безумного чел-овечества — история войн, катастроф, смут, революций и прочих дерьмовых коллапсов! История разрушений и завоеваний, слёз, насилия и невероятнейшей, чудовищной жестокости по отношению к «братьям» своим и «сёстрам», в том числе меньшим… Вот и сейчас изрыгает чудище обло серу из поганой пасти… И ни один народ не может похвастаться незапятнанностью и неуязвимостью: достаточно знать историю хотя б по касательной — руки по локоть в крови у всех, исключений нет».
…
«Вы читали «Розу Мира»? Если нет, найдите непременно — космогония порой весьма любопытная штука, и наплевать, что скажет княгиня Марья Алексевна… Даниил Андреев писал «Розу Мира» в заточении: был осужден по 58-й статье за так называемую контрреволюционную деятельность — по доносу. Его «Роза Мира» — книга потрясающая и, несмотря ни на что, во многом духоподъёмная. Если же вы её всё-таки читали, то вспомните Шаданакар, в котором более двухсот сорока разноматериальных слоёв, вспомните и описание земного нашего слоя, носящего имя Энроф: привычное пространство из трёх измерений — и времени одного измерения… В новеллке «Жерамный плод»[6] я писала в том числе о высшем слое под названием Жерам (высшем относительно более низкого слоя, «данного нам в ощущениях», тутошнего Энрофа, конечно…). Итак, дабы — по сюжету — толпа не растерзала влюблённых, автору пришлось отправить эфирные конструкции героев на тонкий план: вот и всё, собственно, что нужно знать о земных странах, континентах и сущности двуногих. Толпа готова на всё, что и требовалось доказать, amen. Чел-овечество в нынешнем непристойном формате агонизирует, и агония его страшна. Cкорей бы всё это кончилось! И то, о чём вы подумали, Рэйчел, тоже!».
…
«Если кто-то скажет, будто ныне и присно автор этих строк и прочие московиты «не имеют морального права» смотреть маленькие шедевры Франсуа Трюффо и К*, пока бомбы летят известно в какую степь, он, автор этих строк, усмехнётся: «Пойдите к чёрту». Ну не топиться же в Москва-реке или в какой-нибудь Яузе из-за того, что ничего с этими бомбами простому человеку поделать-то невозможно? Или лучше самоубиться «за компанию»? Есть дурная поговорка — «за компанию и жид удавился», брррр, а ты вот сидишь в тёмном полупустом кинозале и видишь сначала Жанну Моро… а потом вдруг, как бы даже против воли, заглядываешь ЗА ЭКРАН — и, заглянув, непроизвольно содрогаешься, понимая, скольких ещё не стало вот только что, прямо сейчас, пока длился экранный поцелуй… Вот и вся суть Энрофа, всё очень просто, предельно просто, если допустить, будто б они существуют на самом деле и роза-мирские откровения Даниила Андреева — не такой уж и вымысел, как знать! Ан пока не умрёшь — не проверишь».
…
«Если б вы вдруг спросили, Рэйчел, с кем из великих покойников мне хотелось бы поболтать (читай = взять интервью), то именно Даниил Андреев стал бы первым. Потом уже — Астрид Линдгрен, интересная (ну ибо!) больше работой в издательстве, нежели даже прелестным «Карлсоном». За ней следуют Франсуаза Саган и, возможно, Колетт… А ещё, если размахнуться: Гессе, Андерсен, Чоран и Лев Шестов. С Набоковым же, Буниным, Бродским, Ахматовой и К*, при всём холодном почтении к большинству их текстов, беседовать как-то не хочется. Во всяком случае, не сейчас. Даже не знаю, что у них спрашивать — и зачем? Особенно у Ахматовой. Нет-нет! Итак: Линдгрен, но не Ахматова. Итак, Гессе, но не Бунин. Тут и объяснять ничего не нужно, всё прозрачно. Хотя именно бунинско-набоковская, а не сагановская, стилистика была мне когда-то более всего близка. Но нынче на первый план выходит, как ни крути у виска, сопряжённая с талантом человечность».
…
«Если встретишь Будду — убей его!».
…
«Вы умеете рассказывать анекдоты, Рэйчел? Я — нет, но этот вот записала. Не думаю, что он так уж смешон, и всё же… Итак, некий прекрасный человек кончил дни свои, да и попал в Рай. Всё чудесно — облака нежнейших оттенков, цветы роскошные, но как-то уж всё предсказуемо, перчинки нет… И вдруг он видит, как через этот самый Рай несутся в колеснице черти:
— Эй! Давай с нами, у нас жэнщины, вино, любой каприз! Поехали, а?!
И пошёл тот прекрасный человек к Богу, и сказал Ему:
— Господи, пожалуйста, отпусти меня в Ад… на экскурсию. Отпусти, а?!
— Странно! Зачем тебе Ад? Не хватает чего-то в Раю?
— Господи, всего хватает, но просто увидеть хочется. Любопытно уж очень!
И отпустил его Бог на целых три дня.
Вернулся тот прекрасный человек в Рай из Ада весьма впечатлённым — казино, дамы шикарные, вино рекой… И вот, после нескольких таких «трипов» приходит он снова к Богу:
— Умоляю, Господи, отпусти меня насовсем! Хочу в Ад — не могу!
— Уверен?
— Абсолютно, Господи! Уверен, как на духу! Там мне самое место!
И отпустил его Господь Бог насовсем в Ад. И прекрасный сей человек возрадовался, и прилетел туда, а черти-то его — рррраз! — и в котёл со смолой.
— Эй, вы чего это, вы с ума ли сошли, что ли? Это ж я, вы же со мной тут три дня куролесили!..
А черти в ответ:
— Не путай туризм с эмиграцией!»
…
«Роскошь путешествий (точнее, роскошь позволить себе путешествие), занимательный trip, изучение кусочка иной страны, приветливые дамы и господа в отелях и галереях, далее везде… И всё же никогда — повторимся — автору этих строк не хотелось «уехать-В-Навсегда». Уж если в стране своего языка двуногий мало кому — положа руку на то, что зовётся сердцем, — нужен, то кому «нужен» он на других берегах? (впрочем, подобные вещи обобщениям не подлежат, у каждого своя история). Увы и ах, «где родился — там и пригодился», но это тоже лишь поговорка, и нам ли с вами не знать, что бывает очень по-разному! Взять хотя б вас — вы родились в Америке, жили в Сербии, России, сейчас обосновались в Германии… Вы переводчик и литагент, ваша работа даёт вам всё, что нужно, — ну или почти. Но что делать русскоязычному автору и литагенту в чужестранье? Автору-не-полиглоту, не переводчику, у которого всё-всё, даже музыка (вспомним о фортепианном прошлом), в родной язык ушло, и он, автор-не-полиглот, не переводчик, однажды сподобился даже создать спецкурс для пишущих под названием «Музыка слова»? И что есть некие обязательства, и не только перед людьми. Неужто это нужно кому-то объяснять, Рэйчел? В таком случае, они просто не стоят внимания!».
…
«Лгу? Конечно, хотелось когда-то уехать — быть может, и насовсем. «О, молодость! О!..». И кое-кто давным-давно говорил: «Мы будем жить в ******, ты как беженец… твоё пособие составит сначала…». Что? Я — и «беженец»? Лубочно-квасной-как-бы-патриотизм не при чём, но я не готова была бежать из страны своего языка. Плюс нужно трезво смотреть на вещи — а именно: на что, где и, возможно, с кем ты решишься обосноваться. Не стоит ждать помощи. «Лучшие чувства» рано или поздно испарятся, останется послевкусие: захочется прополоскать рот, умыться, вытравить из себя ещё одну историю. Всё просто, не надо ничего усложнять. «Тоска по родине — давно разоблачённая морока…», писала когда-то М.Ц. Впрочем, вы, Рэйчел, конечно же, читали стихотворение, написанное прекрасным русским, и потому уточнение инициалов повесившейся поэтессы — излишне. Ну только если для массового читателя Америки и Европы — а ещё для русскоговорящих невежд, давно или никогда не открывавших томик Цветаевой. Впрочем, сама я недостаточно хорошо знаю европейскую поэзию, а американскую — и вовсе чуть… Хороший повод для ликбеза — да вот беда: почти всё, написанное в столбик, далеко не первый год вызывает во мне уж если не совсем стойкое отвращение, то усмешку. Не понимаю, зачем. Зачем они все пишут в этот чёртов столбик!?!».
…
«Когда же автор этих строк понял, что остался (вероятно, навсегда) в наших палестинах, в голове у него что-то щёлкнуло. Ну, не только у него-то в голове — во всём мирке тогда что-то щёлкнуло, и началось «вотэтовотвсё». И это пройдёт?.. Забавно: знакомый писатель, весьма известный в стране русского языка персонаж, говорил, что вернулся через несколько лет из Штатов, куда уезжал «насовсем» — а у него отличный, совершенно свободный лёгкий английский, — прежде всего потому, что «не мог различить в Америке всех речевых нюансов» (цитата). Ну и по Москве заскучал! Я различила б в разы меньше, да я почти ничего бы не поняла, скорее всего… Кем быть там, дядя Стёпа, изображая ухудшенную версию распрекрасной-тудыть-твою-в-качель-себя? Не знаю, как вы будете переводить «тудыть-твою-в-качель», Рэйчел, это эвфемизм… В сухом остатке: вакантные места сиделок, уборщиц и домработниц не стоят внимания, ну а в счастьице на чердаке («зато смогла») и «рай в шалаше» (глупость великая) мы со Станиславским не верим».
…
«Одна дама, давно улетевшая из России в Штаты, забросила буквы и успешно переквалифицировалась в астролога: да и кому нужна в Штатах «великая русская литература», если автор — не условный Чехов и не его мёртвая компания, возлежащая по-сартровски гробообразно в бук-шопах? Другая русская дама-философ моет сортиры, кажется, в Берлине, и пишет в сети, что счастлива, «вдыхая воздух свободы с возлюбленной женой». Кто-то получает нелепый статус «хорошего русского», доказывая: «Я — русский, но я — хороший русский, я против!» (ну да, к примеру, «иноагент»). Есть наверняка и классные истории, и какая-то помощь кому-то наверняка кем-то оказывается (речь сейчас о «среднем человеке», оказавшемся за границей в силу убеждений; покинувших же Россию медиаперсон в расчёт не берём, ибо они — совсем иная социальная страта). Однако мои месседжи — не социологические исследования, мне некогда и попросту малоинтересно заниматься чужими жизнями. В сущности, у всех одно и то же, «инкубатор» от смерти до рождения — и так далее, и так далее, и так далее, увы и ах, Da Capo Al Fine[7]!».
…
«Итак, «я — русский, но я против» слова, которое не может быть названо: снова повтор, знаю-знаю, но в эпистолярии же можно? А вы разве можете представить меня, доказывающую кому-то, будто эта самая «я» — «хорошая»? Анекдот, и только! Кому и зачем? Смеяться после слова «лопата»! Многие русские умники и умницы чересчур немного сошли с ума и носятся теперь с бредовым комплексом вины, как с чемоданом без ручки: и тащить тяжело, и бросить жалко — очередная поговорка, куда без них! Ну а «хороший русский» — что, неужто должен себя стыдиться? Увольте, плиз, от горе-манипуляций, истекающих клюквенным соком… Да и что такое «русский»? «немец»? «американец»? «француз»? «украинец»? «турок», etc.? Или так: что такое «русская»? «немка»? «американка»? «француженка»? «украинка»? «турчанка», etc.? Кто они все, как не банальная маркировка ничего не значащих тавро? Двуногие, как скот — клеймом, заклеймены национальностью, этнической и гендерной принадлежностью, сексуальной и политической (дез)ориентацией, чёрт знает чем ещё… Какие такие границы и загранпаспорта? Какие ещё слова не могут быть названы здесь и сейчас? Ау, 21 век, но мы, кажется, всё ещё торчим в середине 20-го… А знаете, Рэйчел, что я сделала двадцать четвёртого февраля пресловутого года? Был шок, конечно, и не пришло в голову ничего лучше, как заказать любимые в юности духи Miracle и алый тюбик с помадой; некстати вспомнились «Циники» Мариенгофа:
«Она взглянула в зеркало.
— …может случиться, что в Москве нельзя будет достать французской краски для губ?
Она взяла со столика золотой герленовский карандашик:
— Как же тогда жить?..»
О, я могла легко прожить без всего этого.
Но.
В тот день, когда, пролистав новостную ленту, наткнулась на особую информацию и закричала: «С ума сошли!», а дальше — обсценная, в тот самый слёзный день так захотелось вернуться в «доисторическую» эпоху, когда ты на двадцать моложе, и французский аромат Прошлого спасает от зловония Настоящего: или от зловония Последних Времён? От Настоящего Продолженного Последних Времён… ну и Кали, ну и Юга!..».
…
«Итак, моя прекрасная Рэйчел, я пишу всё это, сидя на дневном консерваторском концерте. Где-то — бойня, взрывы, смерти, истерики, но квартет Шумана в любом случае восхитителен: почему не записала тональность?.. Сейчас полетят камни и, быть может, даже астероиды: каков — якобы — цинизм писать вот так, какая недопустимая, вульгарная, пошлейшая «оплошность», скажут иные блюстители нравов, и будут отправлены по известному адресу. Да, где-то в это самое время кто-то падает замертво (почему, кстати, «замертво», когда «заживо»?), кто-то прячется в метро от воздушной тревоги, кто-то собирает деньги для тех, кто остался ни с чем… впрочем, разве остаться с жизнью вместо смерти — это так уж «остаться ни с чем»? И на засыпку: а нужна ли этому «кому-то» такая жизнь вместо смерти — без всего привычного и родного?.. Я, знаете ли, всегда считала политику грязным дельцем. Никаких открытий, никаких откровений — но забавно: сейчас едва ли не модно обвинять иных субъектов в том, что они де «не интересуются» или реагируют «не так». А чем, собственно, интересоваться? Так ли это — теперь и всегда — важно? Мирок, и это не секрет даже для слезинки ребёнка, — предельно несовершенен. Или, лучше сказать, совершенен в своём беспредельном несовершенстве. Стереть бы все языки мира к чёртовой матери, отменить границы, убрать «религиозные разночтения», разрушить Вавилон… Остапа понесло».
…
«Не пойду на баррикады, не возьму в руки ткань цвета солнца и неба: застенки не прельстят, массовость не люба. Уф! Пожалуй, задачка не имеет решения, бесполезно перечитывать «Ночь в Лиссабоне». Нечего сказать ни поотъехавшим персонажам, ни пооставшимся: как и себе самой, впрочем, — слова в эпохи кровопролитий пусты… Ан вzvившимся графоманам плевать, они плодят и множат «поэтические» экскременты с лёгкостию необычайной и выпускают «на злобу дня» сборнички прозь-поэзь. «Стихи» и «проза» с особенностями развития©️… Стыд им неведом: они иzvиваются, они блюют буквами, которые у вас в городе счастливо превращают в мельницы и домики, Рэйчел! Их тошнит тем, что они пишут, их алфавит воняет. Отныне тут два языка — прекрасный и вонючий».
…
«Никто не выйдет отсюда живым, прописная истинка не нова — чтоб выйти вон, надо непременно соскочить с Земли, отбросить её тягу… («Проверь тягу два раза» — надпись на старых колонках в квартирах, где прошло детство многих совеццких киндеров: а вы, Рэйчел, наверное, не знаете, что такое газовая колонка для нагрева воды? И это замечательно!). Мы, офф кос, не найдём на шарике так называемой справедливости — чел-овечья справедливость являет собой лишь чел-овечий эгоизм. Маска орущего на крике «хочу! дай! мне!» — не более чем маска чумного доктора… Цивилизация или то, что под нею ныне подразумевается, — пошленький макияж на морде стозевного чудища обла под названием «просто жизнь»… Не впервые цитирую Сашу Соколова: «Не считая рождения как такового, самым огорчительным я полагаю факт моей изначальной причастности к бесправному обществу. Конечно, могло быть хуже. Я мог бы родиться гражданином Китая, Камбоджи, Вьетнама, Великой Албании…»[8] — впрочем, Саша С. давно покинул страну происхождения, надо полагать, вдоволь солоно нахлебавшись, и не о нём речь. А вот речь иных тут такова, послушайте же этот мини-хор!»
…
«Да он добровольцем сам пошёл, его же брать не хотели! Он не служил раньше вообще! Так ведь несколько раз ходил, сосед-то, — и вот добился: добровольцем! Сорок девять ему… Да от такой жены ему куда угодно! Что одно — там, что здесь — загинаться, но ведь хоть вырваться! Вот такой ужас, представляешь? Всё равно ему, куда, лишь бы из дома!..» — «Меня звали во Францию, обещали помочь с работой. Но что я там буду делать, преподавать? И все деньги отдавать за квартирку в распоследнем парижском округе? Тут у меня всё — семья, машина… Мои стены. Дом. Почему я должен уезжать только потому, что кто-то так считает? По возрасту уже не подхожу под бряцание шпагами, а выпендриваться глупо!» — «Жалею очень, что тогда в Испанию не уехала. Надо, надо было собраться и позволить себе этот контракт! Теперь уж всё, теперь некуда, да и на кого дом оставить… Животных… А новости эти все… Я же из-за него болею… и ведь сколько людей ему дать дуба желают! Миллионы!! Обнимитесь, миллионы!!» — «А кто тут-то останется? Тем более моя работа, я не могу без работы… Трудоголизм. Всё прахом пойдёт, не всё делается по интернету! И, конечно, я отказываюсь сейчас от некоторых выступлений, от приглашений многих… не дай бог оказаться на фото под этими буквами — или не в той компании… Я просто работаю, вот и всё! В Германию звали — не поехал: очень долго думал — но не смог, нет!» — «Смотрю новости нон-стоп, не могу остановиться! Кроме этого меня уже давно ничего не интересует! А почему ты не смотришь? Как ты живёшь без этого вообще? Я не могу выключить!! Не могу выключить новости!!» — «Действительно, не всё так однозначно. Действительно же. Не всё. И эти восемь лет — тоже вопросов много возникает про восемь лет-то… Я вот смотрю зарубежные news и понимаю — всё очень, всё весьма непонятно! Кто там что затеял на самом деле, нам никогда не узнать» — «Если надо, пойду защищать. Что? Родину. Это судьба тогда проявится — жить или умереть. Если надо, пойду, да. От кого защищать? От врагов России!» — «Да если не мы, то они бы нас — первыми! Это всё Америка виновата! Я телевизор смотрю, знаю, что в мире творится! Америка и НАТО вот это вот. А мы не при чём вообще! Мы никогда никого не убиваем просто так!» — «Наши там гибнут, и гибнут тысячами…» — «Значит, так: просто делаем своё дело, несмотря ни на что. Пишите, главное пишите! Мы, увы, ничего по факту не изменим. А русская культура так называемую отмену переживёт, no problem! Чайковскому с Чеховым по барабану!» — «Если же у кого из вас недостаёт мудрости, да просит у Бога, дающего всем просто и без упрёков, и дастся ему…» (Иак: 1:5, на доске объявлений у Храма Живоначальной Троицы в Хохлах, Москва, 11 мая 2023)».
…
«Если помните, Рэйчел, довелось мне брать интервью у буддийской монахини, объездившей-облетавшей весь мир с учениями: невероятный опыт… Её приглашали в Москву не раз, а в пандемию мне посчастливилось сделать уникальный материал. Досточтимая Робина Куртин, кстати, любит заканчивать речь так: «Никогда не сдавайтесь! Никогда не поддавайтесь отчаянию. Люблю вас…». Итак, я спросила, что монахиня думает о треклятом поветрии, и она ответила в 2020-м: «COVID-19 — это миллионы людей по всему миру, страдающие тем или иным образом в результате прошлых убийств. Это просто их карма» — ну, в буддизме словечком «карма» можно ответить на любой вопрос, но, будучи вырванным из контекста, ответ не раскрывает сейчас, в этом месседже, истинной глубины. Когда же я слушала одну из лекций досточтимой Робины в сети и ей задали вопрос, касающийся русско-украинских событий, она ответила так: «В прошлом воплощении убивающие сейчас люди были убиты, а те, кого убили сейчас, убивали тогда… всё возвращается, ничего не исчезает бесследно. И те, кто убивают сейчас, будут снова убиты в следующей жизни теми, кого они убили сегодня…» — и заговорила о бодхичитте: высшей ступени пробуждения, предполагающей сострадание в том числе к убийцам. Они, по меркам буддизма, тоже достойны сострадания, ибо, переродившись в ином теле, будут уничтожены, — ну а уничтожившего их умертвят в другой раз… 2х2, на колу висит мочало, не пора ль начать сначала — «У попа была собака, он её любил: она съела кусок мяса — он её убил». Вот оно, как на ладони: бесконечное, бессмысленное, беспощадное страдание в сансаркином круге. Страдание всех без исключения существ. Будучи агностиком, автор этих строк всё же склонен скорее поверить в некие сансарические «сториз», нежели не. Почему? А почему нет? Они весьма разумны, к тому же, в буддизме нет никакого «всевышнего». Досточтимая говорит: «Нет никакого Творца, мы всё можем сделать сами!» — во многом так и есть. Стрелять или не стрелять — выбор всегда наш».
…
«Город моих живых мёртвых дарит не— и свежие идейки. На выходе с вокзала — плакат «Служба по контракту», через два шага от — погребалочка: «Военно-ритуальные услуги», ещё через пару шагов — невинный «Винный»… зебра-зебра, ты что за зверь?
В городе моих живых мёртвых — мёртвый живой отец: «Ну вот ты и приехала!» — встречает, обнимает: будто и не уходил никуда, никогда, навсегда, навеки… «Да, папа, да».
Идём в обнимку по проспекту, носящему имя картавенького в кепочке, из-за которого больше века назад сломалась история этой страны. Я останавливаюсь у пекарни «Бонтэ» на Театральной, где малютка-воробышек поёт оду Парижу, а Циолковский смотрит на всех сверху вниз, как и положено памятнику. Подумываю, не зайти ли в Николо-Ямской, не постоять ли под куполом… всё ведь рядом — пусть лучше колокола, чем ритуалочка по контракту, чем невинный «Винный», рядом с которым меня опять и снова встречает мёртвый живой отец, не выносивший спиртного.
«Здравствуй, папа… Привет, па… Как неожиданно! О, я тоже, тоже!.. Да, и ты знаешь это точно! Как и я… И это единственное, что я знаю… Так бывает… Привет. Пока. Маме передам. Пока-аа! И это пройдёт».
…
«Ну и на посошок (а вы помните, Рэйчел, что такое «на посошок»? Вы жили полгода в Петербурге!). Как-то я бродила по центру Москвы и дошла до Марфо-Мариинской обители. Священник Дионисий Денисов, совсем ещё молодой, вещал совсем уже немолодым тётенькам в платочках: «Человек, просто заходящий в храм, но не врачующий православием душу свою — покаянием, исповедью, молитвой, постом, — подобен больному, не без удовлетворения разглядывающего обстановку больницы, но не принимающего лекарств…». Так ли оно, спросила я своего агностика-доппельгангера, но тот промолчал, решив сойти за умного. Я постояла под куполом — уж если занесло в храм, стоять непременно под куполом! — и вскоре вышла. Не знаю, отчего, но на улице внезапно повеселела и, пока выгуливала оболочку Натальи Рубановой по Большой Ордынке, всё повторяла да повторяла про себя, улыбаясь чему-то: «Дионисий, Дионисий Денисов, Дионисий…». Имя-то какое!.. При встрече, Рэйчел — а мы же полетим в хорошие времена в хорошие тёплые страны? — выпьем за прекрасный русский. Шампанского или просто воды, что точно полезней, пусть и скучней, хотя это уже не имеет никакого значения. Пожалуй, нам скоро понадобится нежная запятая, и — пока-пока!
Как писал Чехов, “Будьте здоровы и денежны!”».
***
[буквы из блокнота, 18-25.09.2023]
Примечания
[1] Рэйчел Даум работает в Американской ассоциации литературных переводчиков и переводит на английский язык с русского, сербского и немецкого. Получила степень BA в Creative Writing (University of Rochester) и MA по славистике от Indiana University, а также сертификаты по литературному переводу от обоих университетов. Удостоена гранта PEN/Heim Translation Fund (2021) за перевод «Lusitania» Деяна Атанацковича. Её оригинальные работы и переводы, в том числе переводы прозы и пьес Натальи Рубановой, публиковались в The Los Angeles Review, Words Without Borders, Tupelo Quarterly, Two Lines Journal, ANMLY и пр.
[2] Роман «Сперматозоиды» опубликован в журнале «Юность» и в толстом web-журнале «Перемены»; вошёл в финал Премии «Нонкоформизм» и в виде книги вышел в «Эксмо» (2013).
[3] Н. Рубанова. Letters to Robot Werther / «Зашибись!»: Carrion Bloom Books, USA, 2021. Билингва, перевод Р. Даум.
[4] Наталья Рубанова — писатель, литжурналист и критик, литературный агент, лауреат премий «Нонконформизм», журнала «Юность», им. Тургенева, им. Хемингуэя. Преподаватель литературного письма и редактор, создатель спецкурса по саморедактированию «Музыка слова как практика литературного письма». Автор книг «Москва по понедельникам», «Коллекция нефункциональных мужчин», «Люди сверху, люди снизу», «Сперматозоиды», «Карлсон, танцующий фламенко», билингвального издания «Letters to Robot Werther/Зашибись!», «Хулигангел, или Далеко и Навсегда», «Русский Диссонанс»; автор-составитель сборника новелл «Я в Лиссабоне. Не одна». Избранные тексты переведены на английский Рэйчел Даум и опубликованы в зарубежной периодике.
[5] А.С. Пушкин, собрание сочинений, том 5: «Критика и публицистика, автобиографическое», Издательство художественной литературы, Москва, 1950, с. 15.
[6] «Три текста о главном, или Amor non est medicabilis herbis» (Жерамный плод): опубликовано в журнале «Знамя», №10/2017. https://magazines.gorky.media/znamia/2017/10/tri-teksta-o-glavnom-ili-amor-non-est-medicabilis-herbis.html?ysclid=lmxtfr6jsr784822995
[7] «Повторить сначала до слова конец» (итал., муз.).
[8] Саша Соколов «Тревожная куколка»: эссе. СПб, Азбука-классика, 2008 («В доме повешенного», с. 27).
