ЗАМЕТКИ ПО ЕВРЕЙСКОЙ ИСТОРИИ

Вовсе не рассчитывая на стабильность наших отношений, я не ожидала, что буквально через несколько дней кавалер меня оставит и переключится на другую избранницу. Увлечение Ильи промчалось так быстро, что я и охнуть не успела. Конечно, я огорчилась, но поклонника не осуждала.

Нелли Эпельман-Стеркис

ОБРЫВКИ ПАМЯТИ. ВОЗВРАЩАЯСЬ В ПРОШЛОЕ

30 апреля 2024 г.

Осенью 2023 года мы с мужем оправились в круиз на Карибы. Громадный лайнер рассекал вздыбившие волны, хотя почти не качало. Свободного времени навалом, еды хоть отбавляй, развлечений кот наплакал. От нечего делать предалась воспоминаниям и всплыли выцветшие кадры черно-белой киноленты.

В конце семидесятых в совке поговаривали: мы делаем вид, что работаем, а государство, что платит. Во время развитого социализма, испытывая товарный голод, жили скудно, но не жаловались, полагая, а как может быть иначе. Нам запудрили мозги, что надо строить коммунизм, а не заморачиваться материальными благами, как презираемые мещане.

В бюро режимного предприятия — п/я №ХХХ, где я работала обычным 120-рублевым инженером, вместе со мной трудились, в основном, женщины. Каждой осенью начальство составляло график отпусков на следующий год. Боссы вешали нам лапшу на уши, что лето длится с апреля по октябрь, но мамы с детьми жаждали тепла и солнца. Мне достался «летний» отпуск в октябре. Прям как в анекдоте:

Приходит комиссия с проверкой в детский дом и спрашивает у ребёнка, чтобы выяснить его уровень:

— Как тебя зовут мальчик? Отвечает: «Ваня»

— Хорошо. А какая сейчас пора года? — Лето.

— Ну, посмотри в окно, какая сейчас пора? — Лето.

— Ну, посмотри внимательно, какое сейчас лето? Снег лежит, холодно! Какая сейчас пора года?

— А вот такое хреновое лето.

Я не представляла, куда податься дождливой и мрачной осенью. Когда профсоюз выделил мне льготную путевку «Речной круиз по Волге» за пол цены, я со вздохом приобрела. Раздумывать нечего. «И я лечу туда, где принимают», — как пел Высоцкий.

Мой круиз начинался в Москве с Речного вокзала. Прибыв в порт, я с трудом разыскала неказистый пароходик, слегка разочарованная его неприглядностью. Но быстро утешилась. Любой, даже самый захудалый, кораблик повезет меня в неведомые доколе места и города на Волге: Ульяновск, Горький, Гусь-Хрустальный, Волгоград, а перед самой дельтой — Астрахань.

Плывя по каналу Москва — Волга, понятия не имея о шлюзах, я впервые  столкнулась с тем, как их используют для перехода судов из одной камеры в другую с различными уровнями воды. Шлюзы открывают и закрывают, чтобы пароходы проплывали через них.

Вскоре наше суденышко уже достигло Волги и причалило к пристани. Туристов, высадившихся с парохода, экскурсовод повела на крутой берег реки и начала увлекательно рассказывать:

— Мы находимся именно в том месте, где известный художник Исаак Левитан написал бессмертное полотно «Вечер. Золотой Плёс».

Левитан родился в 1860 году, а умер в 1900, прожив всего 40 лет, отмеренных ему судьбой.

В 1889 году, за год до смерти Левитан создал шедевр «Вечер. Золотой Плёс».

Полюбуйтесь, — обратилась гид, показывая репродукцию, захваченную для показа.

— Пейзаж изображает вечерний вид с Петропавловской горы на город Плёс и Волгу.

Перед нами расстилается река, уже укрытая вечерним маревом. На переднем плане — тишь и благодать. Вдалеке, под горой, разбросаны несколько домиков и часовенка. Густой туман, подсвеченный угасающим солнцем, клубится и поднимается вверх, создавая иллюзию того, будто Волга горит золотом.

Но особо притягивает своим мягким сиянием молочного и палевого цвета небо: оно кажется бесконечным, поскольку местами сливается с туманом. Живописец гениально передает переходы оттенков освещения — от розоватых к желто-золотистым тонам. Поэтому и рождается впечатление разлитого на полотне золота, давшего название творению — «Вечер. Золотой Плес», прославившего волжский городок на века. Маленький, тихий Плес виделся художнику уютным и теплым.

Медленно текущая Волга, величаво несущая воды, скупое тепло, застывший свежий воздух и лазурное небо вызвали у меня состояние умиротворения и спокойствия, и в душе зарождалась тихая радость.

Ощутив сзади на себе чей-то любопытный взгляд, я оглянулась и увидала юношу, стоящего позади меня.

— Меня зовут Илья, — представился привлекательный незнакомец семитского вида.

Я усмехнулась и подумала: «Стоит ли знакомиться, если тебе тридцатник и силы иссякли на всякое такое?»

— Чувства просыпаются, — убеждала я себя.

Так началось моё увлечение и возник мимолетный роман.

Все в Илье импонировало: душа нараспашку, радушие, игра на гитаре и бардовские песни. Вокруг него тут же образовался молодежный костяк. Илья устраивал в своей крохотной каюте сборища под гитару, где вечерами собирались гости, подпевая гитаристу и объедаясь медовыми узбекскими дынями, которые он приволок из Ташкента. Меня приворожила его щедрость, желание тащить в поездку тяжеленные дыни, вино и кучу всяческого провианта.

Сознаюсь по секрету, я воспринимала все на свой счет и не догадывалась, что моя душа откликнется в унисон.

Хотя я к этому времени уже освободилась от наивности, оставив за плечами рассыпавшийся брак, несколько провальных любовных историй и не относилась к бабкам, смотрящих порно и вопрошающих, чем все закончится: «Женятся или не женятся?»

Вовсе не рассчитывая на стабильность наших отношений, я не ожидала, что буквально через несколько дней кавалер меня оставит и переключится на другую избранницу. Увлечение Ильи промчалось так быстро, что я и охнуть не успела. Конечно, я огорчилась, но поклонника не осуждала.

Я — придурок. На что я надеялась, что восточный мужчина 23 лет, оставивший дома жену 16 лет, втюрится, по общепринятым понятиям, в женщину бальзаковского возраста? Я ему нужна, как зайцу стоп-сигнал. Я расстроилась, храня разочарование, запрятанное где-то глубоко внутри, хотя, конечно, сильнее страдало самолюбие.

Такова сермяжная правда! Нить оказалась тонкой, почти невидимой и легко порвалась. Хорошо, что чувство не успело разрастись, и я успела вырвать его с корнем.

Только многочисленные выходы на сушу скрашивали плаванье по осенней Волге. Наша посудина причалила к берегу. Голубого цвета небо казалось бесконечным, поддерживая гармоничное ощущение бескрайнего простора. Не очень увлекательно, но мне никогда не приходилось бывать в степи и предстоящее зрелище интриговало. Казалось бы, что может быть примечательным в невообразимом пространстве? Это ни густой лес, ни бегущая река, а всего лишь необъятная равнина.

От нечего делать и без особого выбора, я сблизилась с девушкой Валентиной. Серая мышка, без особых примет, с такой неприметной внешностью, что ей впору служить в разведке. Разговаривать было не о чем. Мы сошли на берег и брели, наслаждаясь безмолвием и горьким ароматом, то ли, ковыля, то ли, каких-то степных засохших трав. Поскольку степь не славится особым разнообразием растений. Широта взора притягивала и вызвала состояние нирваны. Безмятежно и умиротворяюще. Очарованные необычной прогулкой, мы настолько расслабились, что забыли о скоро текущем времени, которого нам выделили всего два часа. Опомнились: «Пора возвращаться, но в каком направлении?» Наше судёнышко, да и сама Волга исчезли из вида. Куда ни глянь, все кругом одно и тоже: сухая земля, лазурное небо и однородный растительный покров. Обуял животный страх и хотелось спеть:

«Вижу, смерть меня
здесь, в степи, сразит, —
Не попомни, друг,
Злых моих обид.»

В сказках я читала, что люди могут заблудиться в дремучем лесу, а бескрайняя равнина опасений не вызывала. В ту минуту я с ужасом представила, что о нас забудут, пароходик отчалит, а мы навсегда останемся в необозримо простирающейся глади.

Поддавшись панике, мы не знали, куда бежать и что делать. Не имея понятия, в каком направлении двигаться, мы двинули туда, куда глаза глядят.

Где-то через час неопределённого блуждания, нам померещилось вдали на горизонте нечто, напоминающее пароход. Ура! Спаслись!

Город Гусь-Хрустальный, где мы побывали в музее крупного завода, славился изделиями из художественного стекла и хрусталя.

В пору моей молодости людей изобилием не баловали. Мы тащились от хрусталя, считая его признаком хорошего вкуса и особого шика. Почти каждая семья старалась приобрести хоть какие-нибудь хрустальные штучки, доставая их с боем, в бесконечных очередях, иногда по блату или втридорога, выставляя сияющую добычу в серванте или в стенке. Хрусталь тускло поблескивал за стеклами, лишь по большим праздникам, украшая столы. Мы дорожили изделиями и боялись, что гости подшофе разобьют или испортят хрупкие и дорогие предметы.

Обычно из хрусталя делали вазы для цветов или фруктов, рюмки и фужеры, хотя самое популярное изделие, хранившееся почти в каждом доме, напоминало по форме ладью.

Попав в музей хрусталя, ошарашенная блеском и сиянием экспонатов, обалдев от обилия, без очереди и давки я соблазнилась неподъёмными сувенирами.

Круиз продолжался. Один город сменялся другим. Я ворошу свою память, как ворошат потухший костёр в надежде разыскать тлеющие угольки, чтобы разжечь огонь.

Ульяновск с посещением музея Ленина не впечатлил, а Волгоград с Мамаевым курганом изгладился из памяти.

Последний город на Нижней Волге — Астрахань. Астраханские полосатые арбузы — едва ли не лучшие в стране, продолговатой формы своим видом напоминали гигантские яйца и радовали сладким вкусом, вполне соответствуя детскому стишку: «Ах, какой у нас арбуз — замечательный на вкус, даже нос и щеки все в арбузном соке!» Арбузы заполонили базары, рынки, улицы. Их привозили с бахчей и сгружали прямо на землю. Каждый пассажир притащил по спелому арбузу и на пароходе распространился едва уловимый аромат.

«Позолоти ручку!» — так обращались цыгане ко всем встречным, никому не давая проходу, а Рыбный рынок для них — «рыбное место».

Как только мы появились на рынке, нас тут же окружила толпа цыган с детьми, которые навязывали гостям города главный «сувенир» Астрахани — вяленую рыбу-воблу.

В конце 70-х прошлого ХХ века цыгане не спешили менять привычный образ жизни. Испокон веков, не смешиваясь с местными жителями, они предпочитали жить на окраинах.

В Астрахани цыгане проживали в небольших слободках в одноэтажных частных домишках — фактически бывших «таборах», сохраняя своеобразные обычаи. Меня и Валентину цыгане на базаре уговорили поехать, в такой, забытый богом, район, чтобы купить всамделишную воблу дешевле и повкуснее.

Таксист привез нас с Валентиной, в богом забытое место, чуть ли не за чертой города. Машину обступила любопытная ребятня, и цыганята ухитрились стырить у напарницы из сумочки пачку сигарет и зажигалку. Но, слава богу, набрали вяленой рыбки, а затем водитель отвез нас на почту, откуда мы отослали посылки домой. Посылки благополучно пришли, и уже дома я, большая любительница вяленой рыбки, насладилась добычей.

По ассоциации всплыл давнишний эпизод. Память — эмоциональна. Однажды, купив плацкартный билет, я отправилась в Западную Украину. Войдя в вагон, я увидала, что на нижней полке и вокруг неё расположился цыганский табор со своим скарбом: мешками и вещами, завернутыми в грязные одеяла, издающими мерзкий запах. На моей койке восседала, по-видимому, глава семейства, толстая цыганка в цветастом одеянии с младенцем на коленях, которому мамаша запихнула в рот потухшую сигарету, которую, он, причмокивая, сосал.

— Вы сидите на моем месте, — робко произнесла я, тыкая купленным билетом.

— На кладбище твое место, — отрезала баба, не пошелохнувшись, и добавила, — иди на х@й.

Я привела проводницу, которая тоже не смогла сдвинуть захватчиков с моего законного места, и кондукторша с напарницей отвели меня в другой вагон.

Астрахань осталась позади. Пароход отчалил в обратный путь, и со временем прибыл в конечный пункт, Москву.

Взяв тяжелый чемодан с хрустальными сувенирами, я отволокла его к брату, а сама отправилась прошвырнуться по столице. (Тогда чемоданов на колесиках ещё не существовало.)

Где-то через час носом к носу в метро я столкнулась с Ильёй и от удивления остолбенела. Зато Илья совсем не удивился:

— Ты, подкарауливала меня?

— Бог с тобой, Илья. Что ты такое городишь? Это физически невозможно. Просто совпадение.

— Хорошо. Скажи, сколько людей живет в Москве вместе с приезжими? — Не знаю, несколько миллионов.

— А теперь приблизительно посчитай, какая вероятность случайной встречи двух людей.

— Очень маленькая, — вынуждена была признать я.

— То-то же. Я не верю в такие чудеса. Ты следила за мной.

Убедить Илью, что встреча случайная, оказалось невозможно. Как ни странно, но дурацкое заблуждение, будто я следила за ним, убедило Илью, что я на него даже очень запала, и это его так тронуло, что даже разбудило какое-то теплое чувство.

Оставшееся время мы шлялись по городу, перехватывали в забегаловках, а к вечеру я проводила его до метро «Аэропорт», и он улетел в Ташкент.

Мы простились с Ильёй, традиционно обменявшись на прощание адресами. Илья даже дал свой номер телефона в Ташкенте, а вот у меня телефона сроду не было. Я подумала:

— Зачем это нужно? — вряд ли это когда-нибудь понадобится.

Прошло 5 лет.

Как писал наш великий классик Пушкин: «Охота к перемене мест (Весьма мучительное свойство, Немногих добровольный крест)».

О поездках за границу я даже мечтать не смела. Мало того, что мы жили за железным занавесом, к тому же я работала на режимном предприятии, где строго -настрого запрещалось иметь родственников за границей, плюс ко всему являлась «инвалидом 5 группы», что означало, что поездки мне не светили даже в соцстраны, как произносил Брежнев: «Сосиски сраные».

Я могла путешествовать только в СССР. В очередной отпуск, я отправилась в Баку.

Когда я туда вечером прилетела, город меня встретил сумасшедшим ветром, почти ураганным. Доброжелатели предупреждали меня: «Только не бери частника», но, когда ко мне подбежал зловещего вида проходимец с бородой, устоять против его напора и, сбивающего с ног ветра, не было сил. Ситуация ухудшалась с каждой минутой.

Злодей открыл мне дверь машины и предложил сесть. Я чуть не обмерла от страха. В салоне, не считая меня, сидело еще трое бородатых мужланов бандитского вида, вместе с шофёром — четверо. Отступать оказалось поздно, и я уселась сзади между двух подозрительных амбалов, сжавших меня с обоих сторон, и машина помчала. Я дрожала от страха, боясь даже шелохнуться. Слава богу, угрожающего вида попутчики по дороге высадились, и я осталась одна. Шофёр привёз меня к гостинице «Баку». Я приготовила трешку и на всякий случай спросила: «Сколько я вам должна?»

Водитель назвал цену, как за билет на самолет из Харькова до Баку.

— Это баснословно дорого, — взмолилась я, сжимая в руке трешку.

— Здесь такая такса за проезд из аэропорта до гостиницы, — заорал взбешенный водила.

— Это нереально столько заплатить, — расстроилась я.

— У кого хочешь спроси и убедишься, — клялся он, останавливая мимо идущего прохожего.

Мужчина, похожий на азербайджанца, стал задавать уточняющие вопросы:

—То есть, это гостья нашего города? — Вроде, да.

Я замерла, с ужасом ожидая своего приговора. — Бесплатно должен везти.

Разъярённый водила выхватил, зажатую в кулаке трешку, и был таков. Вот такие непохожие люди живут в Баку.

На своем пути, я встречала всяких людей: тех, кто повлияют на твою жизнь, тех, кто равнодушно пройдут мимо и тех, кто её украсят.

В октябре начала 80-х мне досталась путевка: «Путешествие по столицам республик Средней Азии: Фрунзе, Алма-Аты и Ташкента».

Больше всего меня занимала столица Киргизии Фрунзе (Бишкек). Когда-то давно, ещё до войны, во Фрунзе находились ремонтно-механические мастерские. Именно туда в октябре 1941-го во время ВОВ эвакуировали Первомайский завод из Бердянска. Туда же во Фрунзе вместе с предприятием эвакуировались мои родители.

Папа, у которого была броня, работал начальником деревообрабатывающего цеха, где во время войны изготавливали деревянные ящики для патронов.

Там, во Фрунзе после войны я родилась. Я совсем не помню этот город, потому что семья перебралась в Харьков, когда мне стукнуло всего 4 года.

Найти дом, или даже район, недалеко от Первомайского завода, где жили и работали мои родители, не получилось. На месте старых районов уже возвышались новые постройки.

В конце 1940-х годов в Средней Азии произошло несколько крупных землетрясений. Мне 2-летней запомнилось, как раскачивалась коляска, в которой я спала. А может, приснилось?

А еще в памяти задержались вырытые арыки вокруг дома с персиковым садом и деревянная разноцветная пирамидка. Одно из колечек, кажется, желтенькое, я уронила в канавку и, к моему огорчению, его тут же унесло течением.

Мою единственную тряпичную куклу Катю родной брат Алик 12 лет забросил на крышу нашего дома. Мы уехали в Харьков, а потрепанная кукла осталась. Испытанное горе от потери единственного сокровища осталось в моем сердце навсегда. Особенность памяти — почему-то ярче всего запоминается негатив.

Столица Алма-Ата выпала из моей памяти.

— Алматы с казахского переводится как «Яблоневый», в то время как Алма-Ата — это набор казахских слов, в переводе значащих «яблоко» (алма) и «дед» (ата), — сообщила в автобусе экскурсовод, привезя нас на рынок, где мы накупили невкусных твердокаменных яблок, даже не сравнимых с теми, что растут в Украине.

Ташкент — столица Узбекистана последний пункт моего путешествия в Средней Азии.

Хотя Узбекистан в 80-х годах ещё не являлся ярко выраженным мусульманским, но, все-таки, сняв обувь, просто из любопытства мы посетили крохотную мечеть.

Встретившая нас девушка из России, которая вышла замуж за узбека, хвасталась:

— Я не подчиняюсь своей свекрови, — заявив ей, — вы за меня калым не платили и не можете мною помыкать.

В середине 60-х 20 века года в Ташкенте произошло сильное землетрясение. Дома в центре получили сильные повреждения. Практически весь город был разрушен. За несколько лет столицу почти полностью восстановили, построив несколько новых микрорайонов. Короче говоря, Ташкент лишился своей уникальности и самобытности.

После нашей встречи с Ильёй пролетело 5 лет, я вовсе не была уверена, что мимолетный возлюбленный ещё помнит обо мне, но все-таки решилась ему звякнуть. К моему неописуемому удивлению, Илья оказался мне рад и хотел встретиться.

Юноша примчал на свидание на своем Москвиче, что в 1981 году впечатляло.

Илья в 28 лет выглядел возмужавшим и по-прежнему харизматичным. Он меня обнял и уточнил:

— Сознайся, тогда в Москве, ты следила за мной?

Я была ошарашена, что наша случайная встреча в Москве не изгладилась из его памяти. Но почему-то мне не хотелось это оспаривать, и я спросила:

— А как тебе удалось вырваться из дома на целый день?

— Очень просто. Я сочинил, что в Ташкент приехала одна пожилая женщина и

попросила показать город, а отказаться было неудобно.

Посещение Самарканда не входило в маршрут путевки, оставаясь неосуществимой мечтой. Я не сомневалась, что вряд ли судьба занесёт меня в Среднюю Азию ещё когда-нибудь. «Сейчас или никогда», — решила я.

Итак, вечером Илья отвез меня на вокзал, и я села в поезд, проведя ночь в пути, а утром прибыла в Самарканд и отправилась на знаменитую площадь Регистан.

Я была ошеломлена самобытной архитектурой медресе — духовного учебного заведения, возведённого по замыслу учёного-астронома Улугбека.

Медресе — прямоугольное сооружение, обращённое главным фасадом с роскошным входным порталом на площадь Регистан. Два других входа были также оформлены стрельчатыми арками, но меньшего размера. Мозаичные звёзды на его тимпане образовывали узор — символ звёздного неба, а пилоны были украшены мозаичными панно с геометрическими узорами. В углах здания располагались просторные аудитории. Квадратный двор был вымощен большими каменными плитами и обрамлён двумя этажами однокомнатных и двухкомнатных небольших келий.

Медресе Улугбека — старейшее учебное заведение Средней Азии. В его отделке использовали глазурованные кирпичи, мозаику, майолику и резной мрамор. Белые, синие, голубые и марганцево-чёрные изразцы с терракотовыми облицовочными кирпичиками создавали геометрические и растительные узоры. Ничего подобного я в своей жизни не встречала.

Целый день я шастала по знаменитой площади Регистан, любуясь медресе Улугбека — настоящим шедевром мусульманского зодчества.

Насытившись архитектурой медресе, и побродив по Самарканду, я отправилась разыскивать оптику. У каждой женщины свои заморочки или, как говорят в народе, тараканы в голове. Моя самая главная заморочка — очки, которые по близорукости я носила с детства, ужасно смущаясь тогда этим фактом. В юности мне казалось, что в очках я напоминаю старуху Шапокляк.

Но в возрасте 35 лет я уже относилась к оправам с глубоким пиететом, считая их главным украшением лица и ставя их выше всяких драгоценных побрякушек, типа сережек, цепочек с кулонами, или даже модной одежды.

Войдя в оптику и подойдя к витрине, я испытала глубокое разочарование. Стоило отправляться за тридевять земель, чтобы увидеть убогие оправы, каких навалом в Харькове. Я уже развернулась, чтобы покинуть салон, как мой взгляд остановился на молодом человеке — просто ожившей копией Фаюмского портрета.

— Что вас интересует? — улыбнулся юный сотрудник оптики, где-то лет девятнадцати.

— Я ищу оправу для очков.

— Так вот их полно, — удивился продавец, указав на витрину.

— Поймите! Мне нужна классная оправа, а не дешёвый ширпотреб, — добавила я просто для поддержания разговора.

— Понятно, сейчас вернусь. Подберу, что-нибудь стоящее.

Минут через десять Елизар вернулся, неся из-под прилавка охапку совершенно потрясающих импортных оправ.

Я чувствовала себя Буридановым ослом, пытаясь что-нибудь выбрать.

Наконец, я остановила свой взгляд на двух:

— Эти беру. Сколько? — 60 рублей.

Это равнялось половине моей месячной зарплаты.

— Идёт, — я не колебалась ни секунды, протянув свой рецепт на линзы.

— Хорошо. Завтра я вставлю стёкла, и вы их заберёте.

— Мне нужно срочно. Я в Самарканде проездом и вечером уезжаю.

Мы договорились встретиться в 8 часов на вокзале. Он принесёт мне готовые очки с линзами, и я с ним рассчитаюсь.

За час до отхода поезда мы встретились. Я положила драгоценные футляры очками в сумку, не сомневаясь, что это самая удачная покупка в жизни. В таком радужном настроении мы с Елизаром прохаживались невдалеке от вокзала. Ни с того, ни сего Елизар стал меня уговаривать:

— Не уезжай! Выходи за меня замуж? — наверняка я показалась ему шикарной женщиной.

— Ну, и как ты себе это представляешь?

— Я обеспеченный человек. Тебе не надо будет работать. Я очень вкусно готовлю плов и тебя научу. Мы будем жить припеваючи.

— Это нереально, — покачала я головой. Елизар посадил меня в поезд, и я уехала в Ташкент.

Илья встретил меня утром на вокзале, и мы провели вместе целый день. Недаром говорят: счастливые часов не наблюдают. Наша встреча оказалась горячей и безмятежной. Когда опомнилась, стало ясно, что на самолёт я опоздаю, хотя Илья гнал «Москвич» только так. Когда мы примчали в аэропорт, самолёт еще не улетел, но регистрация пассажиров закончилась и свободных мест не осталось. На прощанье Илья одарил меня двумя неподъёмными узбекскими дынями, каждая весом в 8 килограммов, с которыми я замучилась. Во-первых, мне пришлось тащить тяжеленные дыни на регистрацию, во-вторых, заплатить за лишний вес багажа, а в-третьих, просидеть еще сутки в аэропорту, дожидаясь следующего рейса в Москву. Самое интересное, что я вкус и запах дынь органически не переношу.

Эпилог

Прилетев Москву, я с помощью носильщиков и такси доехала до своего брата и подарила ему одну дыню, а вторую дыню я приволокла в Харьков на день рождения мамы. Мама и брат съели “деликатесные” дыни с терпким медовым ароматом, словно таящими во рту, с удовольствием.

В 80-е годы Совок настиг книжный бум. Купить популярную книгу в магазине невозможно, а на балочке (книжном рынке), где продавали книги, они стоили баснословно. Например, я не смогла устоять, выложив за сборник стихов Пастернака 80 рублей, при зарплате 120 рублей.

Зная об этом, я попросила Илью прислать мне вторую книгу «К последнему морю” писателя Василия Яна из его трилогии «Нашествие монголов», которая издавалась в Ташкенте. Книгу я получила, но больше наши дороги никогда не пересекались.

Судьба любимых очков, приобретённых в Самарканде, оказалась плачевной.

В начале декабря я возвращалась домой около девяти вечера после неудачного рандеву. Выпив кофе, мы расстались, и я поехала домой на трамвае. На Москалёвке, на остановке возле шестой поликлиники, я вышла. Неторопливо шла по пустому Колодезному переулку. Время — не очень позднее, около девяти вечера. Совсем не страшно. Падал лёгкий снежочек, который осветлял всё вокруг и делал мою ходьбу приятной. Меня окружали одноэтажные домишки с двух сторон переулка. Настоящая зимняя пастораль. Это впечатление усиливал опустевший дворик с разрушенным строением и мягкий, как вата на ёлке, снежок. Вдруг кто-то сзади схватил меня за плечи и потащил в глубину заброшенного двора. Испугавшись, я стала тщетно вырываться изо всех сил и заорала: «Спасите!» Одной рукой нападающий схватил меня за плечи, а другой зажал мне рот и нос так, что я почти потеряла сознание. Как только бандюга разжал ладонь, я опять завопила: «Помогите!!!

Злодей опять принялся душить со словами: «Если опять закричишь, задушу!» Я не сомневалась. Поверьте, когда ты не можешь дышать, это парализует. Почувствовав себя кроликом, которого сдавливает удав, перестала сопротивляться.

Тварюга затащил меня в уборную в глубине двора. Я носила золотые часики «Волга», которые папа подарил маме на годовщину, а мамины сослуживцы — золотой браслет. Грабитель пытался расстегнуть его, но не смог. Последовал приказ: «Сними сама, а то руку сломаю!» Дрожавшей рукой расстегнула браслет и отдала. «Снимай серёжки, а то уши порву!»

Громила забрал все мои украшения, а после вытащил нож и приставил к груди. Я стояла замороженная в прямом и переносном смысле, с ужасом представляя, чем это всё закончится. В шоке я на него закричала: «Где мои очки?!» Он пошарил по земле и подал, разбитую на две части оправу с раздавленными стёклами. Я продолжала возмущаться: «Что ты наделал? Зачем разбил очки?!»

Он как самый галантный кавалер пробормотал: «Ну, извини, не хотел их ломать. Это случайно.»

Действительно, так. Бандит всего лишь хотел меня ограбить. Он вернул моё любимое платьице в зеленую клеточку, покрутил в руках финскую шапку-ушанку из опоссума, которая ему не приглянулась, решив, что она искусственная, и отдал. Захватил кожаную сумочку с причиндалами, а зимнее пальто держал в руках:

— Я ухожу. Пальто брошу по дороге. Досчитаешь до десяти, затем можешь валить! — Ты что, спятил? Думаешь, я буду бежать за тобой? Очень мне нужно!

Бандюга опять выдал:

— Ну, ладно, извиняюсь, — и драпанул.

Следаки оказались доброжелательными, но профессионалами — не очень. Сейчас я понимаю, что могли вызвать собак, чтобы пойти по следу, что на оправе остались отпечатки пальцев правонарушителя.

Сыщики велели мне снять судебно-медицинскую экспертизу. Приехала туда, а там — длиннющая очередь … Вышла медсестра, увидев, что по моему лицу текли черные от туши слезы, смешанные с кровью из царапин, оставленных громилой, когда он меня душил, приказала: «А тех, кого мужья побили, в отдельную очередь!»

Злодея, напавшего на меня, так никогда и не поймали. Зато в отделении милиции Октябрьского района меня все знали и здоровались. К тому ж я туда часто приходила, так как была членом Добровольной народной дружины (ДНД). Мы патрулировали Октябрьский район и охраняли людей, и за два выхода нам давали один отгул. А был ли какой-нибудь прок от моего дежурства?

Когда в 2006 году уже в Америке, я рулила по хайвею, неожиданно раздался звонок, и я тут же схватила мобильник. Это произошло тогда, когда я потеряла работу и искала новую. Я выставила свое резюме на всевозможных сайтах в надежде, что кто-то клюнет. Вот кто-то и откликнулся. Мужчина задал мне пару уточняющих вопросов и пригласил на интервью в Вашингтон, Округ Колумбия.

— Очередной рекрутер, — решила я. Но ошиблась. Человек, пригласивший меня на интервью, оказался президентом компании Net.America.Corp., которая выиграла контракт с «Федеральным Агентством по чрезвычайным ситуациям (FEMA)» в составе «Министерства Внутренней безопасности США (DHS)». После интервью президент предложил мне позицию Тест-Инженера.

Дальше все шло по проторенной колее: сдача отпечатков пальцев, тест на употребление наркотиков, проверка моей кредитной истории и так далее.

Но самое главное, чтобы приступить к работе, я должна была получить “Допуск к секретной информации” (Security clearance). Я потратила несколько часов только на заполнение документов в полной уверенности, что никаких проблем у меня не возникнет: «К суду не привлекалась, в забастовках не участвовала, членом компартии не была и все в таком духе.» Никаких темных пятен в моей биографии не наблюдалось. Все было прозрачно и кристально чисто.

Когда всю мои данные подошли, проверяющий офицер пригласил меня на окончательное собеседование, на котором стал задавать мне уточняющие вопросы:

— Подтвердите, место вашего рождения?

— Я родилась в Бишкеке, бывшем Фрунзе, столице Кыргызстана.

— Как ваши родители там очутились? Вы ведь понимаете, что это мусульманская страна?

— В Киргизию, во Фрунзе мои родители эвакуировались вместе с заводом, на котором работали, во время ВОВ. А после войны моя семья перебралась в Харьков, Украину.

— У вас остались там родственники или друзья, с которыми вы общаетесь?

— Родственников у меня там нет. А каких друзей я могла оставить, если я вместе с семьёй я уехала из Фрунзе, когда мне стукнуло всего 4 года?

— А как вы относитесь к мусульманству?

— Я — еврейка. Никакого отношения к мусульманству не имею.

Вопросов больше не последовало. Аудиенция была закончена.

Так впервые в жизни моё еврейство помогло мне получить “Допуск к секретной информации”, и я могла приступить к новой работе.

А вот в совке именно потому, что я — еврейка, никакого «Допуска к секретной информации” у меня не было.