Однако я все сильнее ощущал, что нахожусь не на месте. Это ощущение еще больше окрепло после того, когда сам президент, не помню уже по какому случаю, сказал мне: «Дима, хотел бы я, чтобы все мои инженеры были такими как ты, но тогда это был бы совсем другой бизнес».

Дмитрий Дроб

«АМЕРИКА — ЭТО СТРАНА, ГДЕ ВСЕ ПЕРЕЕЗЖАЮТ»

(продолжение. Начало в № 5-6/2024 и сл.)

«На веки вечные мы все теперь в обнимку …»
(Булат Окуджава)

Весна 1992 года стала для нас примечательной, поскольку мы наконец воссоединились с родителями и семьей моего брата. Это произошло в городе Де-Мойн, штат Айова. Всего за несколько месяцев до этого мы переехали в этот город из Нэшвилла и снимали здесь квартиру.

Вскоре после нашего отъезда из бывшего СССР мои отец и мама были готовы следовать за нами. Но их удерживало желание не расставаться со своим младшим сыном, поэтому решение об эмиграции оставалось за семьей брата и долго откладывалось. Тем временем в стране произошла неудавшаяся попытка государственного переворота, экономическая ситуация ухудшилась и сильно выросла инфляция. Однажды жена брата стала жертвой антисемитского нападения на улице, что наконец подтолкнуло их к отъезду.

Мы выслали всем им необходимые документы, и через несколько месяцев они получили вызов на собеседование в Американское посольство в Москве. Собеседование прошло удачно, и им открыли визы на въезд в Америку. Для получения же выездных виз из СССР нужно было уволиться и сняться с учета на работе, в Военкомате и прочих государственных учреждениях, и все эти открепления предъявить в ОВИРе [1]. Думаю, что для отца этот последний поход по инстанциям был не из легких. Он хорошо помнил те времена, когда за потерю или отказ от партийного или военного билета грозила смерть. Но с тех пор многое изменилось, и когда он появился со своими бумагами в ОВИРе, его по-дружески, как ветеран ветерана, принял в своем кабинете сам начальник отдела. Невероятно, но он даже отказался от предложенной ему в подарок бутылки коньяка. «Ні, ти воював, залиш це собi, тобі самому знадобиться. Ось подивися,» [2] — сказал он и гордо распахнул дверцу металлического сейфа, полного бутылок с яркими этикетками. Они выпили понемногу из одной из этих бутылок, и пожелали друг другу счастливой жизни.

Поскольку время отъезда быстро приближалось, родители и семья брата продали все, что не помещалось в двух чемоданах на человека. Затем они обменяли выручку по официальному или рыночному курсу на твердую валюту наличными и открыли банковский счет в США, что в то время можно было сделать через банк в Литве. Незадолго до их отъезда все их имущество ограничивалось несколькими долларами в банке, которых, в лучшем случае, могло хватить лишь на несколько месяцев жизни в Америке. Мой отец, которому было за семьдесят, больше не мог полагаться на собственные силы. Зависимая и неопределенная ситуация, в которой оказались мои родители, наряду со спешкой и суматохой сборов в дорогу, привели к потере семейных реликвий и фотографий.

Летели они прямым рейсом из Москвы в Нью-Йорк, а затем на следующий день — в Де-Мойн. Их провожал мамин брат Володя, с которым они провели бессонную ночь перед вылетом в аэропорту Шереметьево 2. В те времена эти проводы в аэропорту были сродни похоронам, люди испытывали те же горькие чувства расставания навсегда. Так оно и было, они никогда больше не увидели провожавших их в ту ночь людей.

Мы с друзьями встречали их вечером в аэропорту и в первую очередь отвезли Сашину семью на квартиру, которую мы, вместе с еврейской общиной Де-Мойна, подготовили для них. Родителей мы взяли в свою квартиру, где для них подготовили отдельную комнату. После всех треволнений отъезда, долгого перелета и разницы во времени, все они буквально валились с ног, отчего торжества мы отложили на потом.

Вскоре после их приезда мы с Зиной купили наш первый дом и поселились в нем вместе с родителями. Людям свойственно судить обо всем привычными для них мерками. Когда мы показали наш новый дом отцу, он выразил свое одобрение, заметив, что такого дома не было даже у первого секретаря обкома партии. Однако по местным меркам это был вполне обычный дом для среднего американца. Мы выделили родителям лучшую комнату в доме на первом этаже, с примыкающей к ней ванной комнатой и гардеробной.

Жили мы дружно, стараясь ни в чем не ущемлять их независимость. Однако мама всегда стремилась быть полновластной хозяйкой в доме, убежденная в том, что две хозяйки на одной кухне — это слишком много, и любая зависимость от детей может испортить с ними отношения. И, как это иногда бывает, ее вымышленные опасения начали сбываться. Так, однажды она перестала пользоваться стиральной машиной, потому что от кого-то услышала, что чьи-то дети попросили родителей поменьше стирать из-за дороговизны горячей воды. Нам было очень трудно убедить ее в обратном. Однажды, нечаянно разбив что-то из посуды, мои родители стали опасаться пользоваться кухонными принадлежностями, чтобы случайно не повредить их. Это, как нам казалось, происходило без всяких на то оснований с нашей стороны. Возможно, иногда мы сами, не замечая того, вели себя не лучшим образом, случайно обижая их неосторожным словом или необдуманным поступком. Но все это были пустяки. Помните строки из стихотворения Булата Окуджавы: «Как обаятельны (для тех, кто понимает) все наши глупости и мелкие злодейства»? Это сказано о любимых людях.

Так продолжалось до тех пор, пока отец и мама не переселились в двухкомнатную субсидированную квартиру в доме, где наряду с американцами жили многие такие же, как они, ветераны выходцы из бывшего СССР. Зачастую заходя к родителям, я заставал отца с его друзьями в бильярдной комнате, которая стала для них чем-то вроде клуба.

В числе ближайших его отца были бывший металлург Семен Пугач из Киева, авиатор Сергей Бабаев из Азербайджана, высший морской офицер Беяз Малина, военный врач Борис Пшонник из Латвии и другие. Все эти люди были ветеранами Великой войны, хорошо понимали друг друга, и отец утверждал, что у него никогда не было такой замечательной компании друзей. Первые несколько лет в Де-Мойне, пока позволяло здоровье, отец регулярно посещал синагогу. Вспомнился полузабытый язык его детства — идиш, на котором он общался в синагоге с американскими стариками.

Позади многоквартирного дома, в котором жили мои родители, одно время был пустырь. Жильцы могли использовать его по своему усмотрению. Некоторые из них разбили на нём небольшие грядки и огороды, выращивали овощи. Конечно, не удержался от этого и мой отец. Когда число желающих заниматься огородничеством превысило возможности пустыря, и свободных участков больше не оставалось, отец начал отрезать им клочки земли от своего участка. Такое случилось с ним не впервые — когда-то, во времена моего детства в Донбассе, он по собственной инициативе передал часть своего огорода нашим новым соседям, объяснив это так: «Лучше иметь хороших соседей, чем большой огород».

Саша и его жена начали брать уроки английского языка в местном колледже, а потом взяли курс компьютерного программирования. Через некоторое время, благодаря контракту с Газпромом, в компании ССС появилась вакансия для инженера-электрика, и Володя Ярыгин, наш друг и мой партнер по теннису, помог ему устроиться на его первую работу. Жена Саши, Ира, устроилась программистом в какую-то компанию и работала из дому. Их сыну Мише очень понравилась их первая в Америке квартира. Однажды кто-то в шутку спросил его, не хочет ли он вернуться в Харьков? Миша воспринял эту шутку всерьёз и набросился на «обидчика» с кулаками. Через год-другой они купили свой первый дом.

Евгений Евтушенко в Де-Мойне

С 1991 года поэт Евгений Евтушенко жил в Америке, в городе Талса, штат Оклахома, и преподавал в университете этого штата. Иногда он выезжал в различные города Америки для встреч с читателями и несколько раз побывал в Де-Мойне.

Однажды мы с Зиной были приглашены на встречу с ним в дом президента нашей компании Наума Старосельского. Зина напомнила Евгению Александровичу о том, как когда-то он читал стихи на Площади Поэзии в Харькове, и кто-то принёс для него глиняный кувшин с молоком, который плыл к нему над толпой, переходя из рук в руки. Он всё это хорошо помнил и был растроган воспоминаниями.

В начале 90-х, вскоре после приезда родителей в Америку, Евтушенко в очередной раз читал свои стихи в большом зале старой библиотеки Де-Мойна. Зал был полон: автор Бабьего Яра и Братской ГЭС уже давно стал легендарной личностью.

С тех пор как в детстве отец принес мне переписанную кем-то от руки поэму «Бабий Яр», я не мог понять, как человек нееврейского происхождения мог так остро ощутить печаль еврейского народа? Не постигнуть умом, а почувствовать сердцем — ведь эта поэма была криком его души. Гораздо позднее, после его смерти, я прочитал где-то, что Евгений Евтушенко по отцу происходил из прибалтийских немцев. В детстве, во время войны с Германией, он испытал много обид и унижений от учителей, детей и соседей. В конце концов, его мама записала Женю на свою девичью фамилию и увезла его туда, где их никто не знал.

Для отца и мамы эта встреча с Евтушенко была далеко не первой. В конце 1980-х годов, уже после нашего отъезда, Евтушенко баллотировался в депутаты Верховного совета СССР от Дзержинского округа г. Харькова и встречался со своими избирателями в парке им. Горького. Мои родители жили рядом и не пропускали ни одной из этих встреч. Отец посылал ему записки, спрашивал: «Скажите, а что делать дальше?». Вероятно, Евгений Александрович сам искал ответ на вопрос о будущем в той безнадежной ситуации, которая складывалась в стране. Поэтому он оставлял подобные вопросы без ответа, ограничиваясь лишь ответами о породе и кличке своей собаки и им подобные. Потом и Евтушенко, и отец, независимо друг от друга, нашли для себя ответ на этот вопрос и почти одновременно оказались в Америке.

В тот день, читая свои стихи в старой библиотеке Де-Мойна, Евгений Александрович спустился с подмостков сцены в зал и, продолжая декламировать, медленно шел вдоль прохода между рядами. Дойдя до ряда, где у самого прохода сидели мои родители, он наклонился к маме, обнял ее за плечи и поцеловал в щеку. Возвращаясь на сцену, он мог слышать, как в звенящей тишине зала мой семилетний сын Миша громко сказал: «Я убью этого Евтушенку! А зачем он целует мою бабушку?!».

Хьюстон, штат Техас

День шел за днем и нес перемены. Я устал от частых командировок; наша компания начала сотрудничать с моими давними коллегами и друзьями из Харьковского ЦКБ, а также и с друзьями моих друзей на Харьковском Турбинном заводе; а в области электропривода механизмов появились технологии цифрового управления, те самые, которые позднее привели к созданию современного электрического автомобиля. Эти, казалось бы, не связанные между собою события пробудили во мне желание вернуться к конструкторской работе и попытаться осуществить давнюю мечту специалистов по гидравлическому регулированию паровых турбин, о которой подробнее расскажу в следующих главах.

Я по-прежнему работал инженером-наладчиком. Иногда президент нашей компании Наум Старосельский посылал меня туда, где возникали проблемы. Однако я все сильнее ощущал, что нахожусь не на месте. Это ощущение еще больше окрепло после того, когда сам президент, не помню уже по какому случаю, сказал мне: «Дима, хотел бы я, чтобы все мои инженеры были такими как ты, но тогда это был бы совсем другой бизнес».

Однажды, возвратившись из командировки, я узнал, что меня перевели в другую группу, даже не потрудившись сообщить мне об этом. Это чем-то напоминало историю, которая когда-то приключилась с одним из моих сотрудников. В 1970-х он работал в нефтяной компании в Хьюстоне и однажды уехал в отпуск. Пока он отдыхал на Карибском острове, разразился нефтяной кризис. Он решил справиться у своей секретарши о делах в компании, однако никак не мог до нее дозвониться. Тогда он позвонил своему боссу и узнал, что его секретарша уволена. Он стал было возмущаться, мол как вы могли уволить мою секретаршу без моего ведома?! Но в ответ услышал, что его тоже уволили, даже раньше чем ее. После этого ему только и оставалось, что отослать в банк ключи от его дома и уехать из города, так как выплачивать ссуду за дом ему было нечем, а продать его было уже невозможно.

Мое положение в компании было не столь удручающим, но достаточно неуютным, чтобы укрепить мое стремление к переменам. Многое удерживало меня в Де-Мойне — здесь жили мои родители и семья моего брата, а моя дочь училась в университете штата Айова вблизи Де-Мойна, но несмотря на все это, я принял предложение от компании MICON, которая находилась на грани банкротства, и уехал в город Хьюстон в Техасе.

Владельцы компании MICON, менее удачливого конкурента ССС, стояли перед выбором: продавать компанию или попытаться возродить бизнес. Остановились на последнем, и мое приглашение в компанию на должность руководителя инженерного отдела стало одним из основных пунктов программы ее возрождения. Я временно оставил в Де-Мойне жену продавать дом и сына оканчивать учебный год в школе и уехал в Хьюстон. Такая жизнь продолжалась месяца два, но я часто прилетал в Де-Мойн на выходные дни за счет компании.

Несколько месяцев в Хьюстоне стали моей творческой «Болдинской осенью». Еще во время моих наладочных командировок в ССС я наблюдал некоторые недостатки существующих алгоритмов регулирования. Одним из них был алгоритм распределения нагрузки между работающими в сетях компрессорами, который, как оказалось, распределял нагрузку между ними без учета энергозатрат на перекачку газа. Я не собираюсь вдаваться в технические подробности, которые, вероятно, ни для кого не представляют интереса, скажу только, что это было очень простое и очень эффективное техническое решение проблемы, которое, казалось бы, лежало на поверхности.[3]

К сожалению, я так никогда и не увидел мой алгоритм в работе, но когда через несколько лет я сделал патентный поиск, оказалось, что он стал прототипом множества патентных решений во многих странах, и многие из них лишь добавляли к моему базовому решению некий второстепенный признак.

Кроме работы над этим алгоритмом и патентом, я наконец получил возможность поработать над идеей интеграции электропривода в систему гидравлического регулирования турбины, о чем я упоминал ранее, и расскажу подробнее в одной из последующих глав. Ожидалось, что такое регулирование значительно улучшит характеристики существующих систем регулирования турбин. В компании MICON, я получил возможность создать и проверить на стенде прототип критического узла такой системы.

Время от времени я делал презентации для заказчиков и работал с посетителями павильона фирмы на отраслевых выставках. Одна из таких выставок проходила в Москве, и компания MICON решила принять в ней участие. В Москву отправились два руководителя фирмы и я. Деньги на обустройство нашего павильона были затрачены большие, но немедленных результатов, как и ожидалось, не было — Москва, как говорится, не сразу строилась, и дела в ней быстро не делалось.

Наверное, из нас троих один я не подозревал, что судьба компании уже решена, и мои коллеги прилетели в Москву скорее развлечься, чем в надежде поправить дела. Меня несколько насторожил наш выбор гостиницы Москва, пожалуй, самой дорогой гостиницы города в те времена, с ценой номера за сутки около 500 долларов. Гостиница эта стояла когда-то на Манежной площади в самом центре Москвы, вблизи от Красной площади и Кремля. В 2014 году ее снесли и на ее месте построили новую гостиницу «Four Seasons Hotel Moscow», фасад которой повторил формы старого здания. Что мне больше всего запомнилось в старой гостинице, это ее вестибюль, в центре которого за отдельным столиком дежурила удивительной красоты и надменного шарма проститутка. Мне не то, чтобы подойти, но даже смотреть на нее было страшно, и я пытался проскользнуть мимо, не глядя в ее сторону.

Кроме экскурсии по территории Кремля, музеев и театров мы не посещали, однако была одна достопримечательность Москвы, которая привлекла внимание моих коллег. Говорили, что это заведение основал и руководил им какой-то заезжий швед. Располагалось оно, кажется, на Тверской улице и я отправился туда вместе с моим начальством. Для входа требовалась формальная одежда, в джинсах или кроссовках не пускали, о чем нас предупредил еще швейцар в гостинице, и вход был платным. Ухоженные девушки блистали манерами и артистизмом. Одна из них подошла ко мне и сообщила, что очень любит свою работу, но почему-то разговора у нас не получилось. Потом я немного осмотрелся и, не припомню уже почему, ушел оттуда один, наверное, просто пожалел денег.

После продажи нашего дома в Де-Мойне моя семья переехала в Хьюстон, и мы поселились в городе Лиг Сити, южном пригороде Хьюстона, рядом с Космическим Центром и поблизости от Мексиканского Залива. Компания оплатила наш переезд и выплатила мне подъемные. Дом, в котором мы поселились на первое время, тоже оплачивала компания. До этого, в Де-Мойне, наш сын Миша не отличался особыми успехами в учебе, но в Техасе произошло чудо — Миша неожиданно стал лучшим учеником в классе.

Однажды в Хьюстон приехал в командировку наладчик ССС, давний и доверенный друг президента компании, и позвонил мне. В разговоре он коснулся моего возвращения в ССС, но я бескомпромиссно отверг эту идею, а уже через несколько дней был готов пожалеть об этом.

Оказалось, что в конце концов владельцы MICON всё-таки решились продать компанию, чтобы убытками от ее продажи компенсировать налог на прибыль от недавней выгодной сделки. Для продажи им требовалось показать положительный текущий баланс, и инженерный отдел компании сократили, оставив только производство. Так я снова остался без работы, однако мне на три месяца сохранили мою медицинскую страховку и зарплату, а также, хотя и нехотя, уступили право собственности на мой патент, на который я наивно возлагал надежды.

Принято считать, что кризисная ситуация, ломая сложившиеся отношения, одновременно открывает и новые возможности. Именно так воспринял эту новость о выставленной на продажу компании MICON мой друг по I.C. Thomasson, Билл Мартин. Узнав от меня об этом, он прилетел в Хьюстон, чтобы изучить возможность ее покупки. Однако, его личных капиталов оказалось недостаточно, я мог добавить только незначительную сумму, а взять деньги в долг ему не позволяли его консервативные принципы.

Форт Коллинз, штат Колорадо

Это увольнение я воспринял болезненно. Однако, все мои треволнения оказались напрасны. Не прошло и месяца, как на мое резюме откликнулась компания Woodward Governor в городе Форт Коллинз, штат Колорадо. Эта компания была хорошо известна среди моих коллег как лидер в области регулирования газовых и паровых турбин и дизельных двигателей для тепловозов.

Направляясь на собеседование, я ожидал увидеть великолепные Скалистые Горы Колорадо, но день выдался пасмурный и только унылый равнинный пейзаж просматривался с дороги. В тот долгий день со мной один за другим беседовали несколько руководителей разных отделов и служб, и последний в этой цепочке предложил мне должность инженера в проектном отделе, от чего я, конечно, не отказался. Потом меня провели с экскурсией по компании и направили в отдел кадров подписывать бумаги. Но на этом дело не кончилось.

Служащая из отдела кадров завела меня в отдельную комнату, и предложила мне тест, состоявший из множества вопросов на нескольких страницах. На все отводилось, кажется, до двух часов. И хотя результаты этого теста не должны были повлиять на уже предложенную мне работу, я обеспокоился, ведь в то время я читал и воспринимал прочитанное довольно медленно, да и словарный запас оставлял желать лучшего. Но делать было нечего, и я приступил к работе. Со временем я понял, что это был развернутый тест для оценки человеческого интеллекта (IQ test). Никто и никогда такого теста мне не предлагал, и я так и остался в неведении, всех ли они подвергали такому испытанию, или хотели исследовать только меня, первого в компании «русского» инженера. К удивлению сотрудников отдела кадров, мой результат оказался неожиданно высоким, хотя каким именно мне не сообщили.

Через пару недель мы покидали Хьюстон. Когда незадолго до этого я посетил Форт Коллинз для рабочего интервью, слухи о красоте этих мест показались мне сильно преувеличенными. Поэтому, стараясь избежать разочарования жены и сына, я пытался как мог уменьшить их ожидания. Однако, на этот раз выдался ясный солнечный день, и на подъезде к городу нам внезапно открылась величественная гряда гор, а в лазурной дали высились белоснежные шапки ледников. Шкалу нашего воодушевления зашкалило, когда мы увидели нашу временную меблированную квартиру, которую нам на три месяца бесплатно предоставила моя новая компания.

Первое, что удивило меня в этой компании, это архитектура ее большого двухэтажного здания. Большую часть каждого этажа занимала огромная и высокая комната, расчлененная перегородками в человеческий рост на индивидуальные ячейки для сотрудников. В самом центре такой комнаты на втором этаже находилась линия для производства печатных плат. Все платы давным-давно делали в Китае, а эту линию сохранили в качестве интерьера для гостей. По периметру этих больших комнат, к внешним стенам здания прилегали несколько офисов для начальства и конференций, все без окон. Окон в компании не было вообще, за исключением одного единственного окна в кафетерии. Но какое это было окно! Наверное, все окна, которых не доставало этому зданию, слились воедино и воплотились в этом окне. Оно возвышалось во всю стену, которая была раза в два выше противоположной внутренней стены узкой овальной комнаты кафетерия, и простиралось во всю ее длину. Но все эти несуразности немедленно отходили на задний план из-за восхитительного вида, который открывался из этого окна на горную гряду.

С первых же дней на моей новой работе меня удивило необычно большое количество талантливых молодых инженеров среди моих новых коллег в проектном отделе, казалось, что я нахожусь в аудитории университета. Однако, вскоре половину из них уволили по непонятным причинам, которые так и остались для меня загадкой. Вероятно руководство компании таким образом расправилось с оппозицией собственной косности.

Случилось это неожиданно, среди дня ко мне подошел мой менеджер, отправил меня домой, и попросил на следующий день приходить на работу как обычно. На следующее утро я с изумлением увидел, что половина рабочих мест рядом с моим остались без хозяев. Рассказывали, что при увольнении присутствовала полиция и пожарная команда в качестве скорой помощи. После этого массового увольнения мой первоначальный восторг по поводу компании сильно поубавился, и постепенно я начал замечать проблемы, которые позднее затронули и меня.

Первые три месяца в Форт Коллинзе мы жили на квартире и занимались поисками дома для покупки. Однажды, наш агент по продаже недвижимости, познакомил нас со своими бывшими клиентами, Виктором Бруком и Анатолием Леденевым, выходцами из бывшего СССР. Благодаря этому знакомству мы соприкоснулись с неведомым нам миром физиков-ядерщиков.

В 1980-х годах, в разгар Холодной Войны с СССР, в Америке задумали строительство циклического сверхпроводящего супер-коллайдера (SSC). Этот исследовательский комплекс должен был стать самым большим и энергоемким прибором такого рода в мире. В него входили ускорители элементарных частиц с периметром туннелей 87 км и подземные экспериментальные залы с шахтами, ведущими на поверхность. Работы над проектом начались в январе 1991 года, в пустынной местности поблизости от городка Ваксахачи в Техасе, и к октябрю 1993 года было построено более 22 км туннелей и 17 шахт и затрачено более 2 млрд долларов в ценах того времени. Однако перерасход бюджета и изменившаяся с окончанием Холодной Войны обстановка в мире стали причиной закрытия этого проекта Конгрессом. Это решение сильно повлияло на развитие физики высоких энергий во всем мире, а также отразилось на судьбах многих людей, работавших на этом проекте.

Среди них была и группа советских физиков из подмосковного Протвино и Новосибирска, приглашенных в рамках тогдашнего потепления отношений между двумя странами. После закрытия проекта, эти высоко квалифицированные специалисты не вернулись в Россию 1990-х годов, а нашли работу в компании Advanced Energy, в Форт Коллинзе, где наши пути пересеклись, и с некоторыми из них мы подружились семьями.

Наш новый дом в Форт Коллинзе находился у подножья горы в форме лошадиного зуба, которая так и называлась, гора Лошадиный Зуб. Рядом с ней, высоко в горах, лежало одноименное водохранилище километров десяти длиной. Мы часто ездили в горы, на пикники к этому водоему, гуляли по живописным тропам, несколько раз взбирались на самую вершину Лошадиного Зуба.

Минутах в сорока по извилистой горной дороге лежал уютный курортный городок Эстис-Парк, любимое место наших воскресных прогулок. В пределах нескольких часов на машине находилось целое созвездие горнолыжных курортов мирового класса, таких как Брекенридж, Вейл, Аспен и др. Да и сам Форт Коллинз со своим университетом штата был городом не из последних. Будучи на пятом десятке, я впервые в жизни встал на горные лыжи, хотя и ездил по относительно пологим склонам, а наши дети на лыжах стояли едва ли не лучше, чем на собственных ногах.

Мне вспомнилось, как лет за двадцать до этого, когда я работал в Харьковском ТЭПе, я ездил по путевке на горнолыжный курорт Домбай на Кавказе, но так ни разу и не смог съехать по склону. Тогдашнюю неудачу я отнес на свой счет, но оказалось, что дело было вовсе не во мне, а в тех лыжах, ботинках и креплениях советского производства, которые нам предлагали в Домбае.

К нам приезжали мой брат с семьей и отец. Помню, как мы все вместе шли на прогулке по горной тропе, и отец шел позади всех. Так было не потому, что ему было трудно за нами поспевать, мы шли медленно, он просто хотел никого не упускать из поля зрения и был счастлив видеть нас всех вместе.

Еще во время учебы в университете наша дочь Юля приезжала на практику в отделение компании IBM в городе Боулдер, в получасе езды от нас, а после окончания университета, в этой же компании получила свою первую работу. В Форт Коллинзе, благодаря случаю и нашим друзьям физикам, она познакомилась со своим будущим мужем, и там же, в их компании, мы отмечали регистрацию ее брака. Наш сын Миша продолжал удивлять нас в своей новой школе — по словам ее директора, он стал ее лучшим учеником.

Мое изобретение, в экономической ценности которого я не сомневался, и авторские права на которое я унаследовал от MICON, зависло мертвым грузом, и я попытался продвинуть его через отраслевой журнал «Компрессор». Но редактор журнала сразу же меня обескуражил, потребовав за публикацию популярной статьи плату, которую я не мог себе позволить. В моей же новой компании не нашлось никого, кто был готов хотя бы взглянуть на мой патент, говорили, что им свои некуда девать.

Мои служебные обязанности сводились к разработке программного обеспечения для проекта, проверке его на стенде и сопровождению на пуске. Мы программировали на фирменном языке графического программирования (GAP), в котором один из графических блоков позволял свободное программирование на языке С. Я работал в этой компании года полтора, пока меня не уволили за неудачный пуск газовой турбины по моему проекту.

Все началось с того, что у меня испортились отношения с региональным торговым представителем из-за его вмешательства в технические вопросы проекта. Проект был срочный и времени на него отводилось недостаточно. Чтобы ускорить программирование, мне предложили использовать наработки из других, не идентичных моему проектов. Меня уверяли, что эти подпрограммы многократно проверены и их можно использовать без дополнительной проверки. Я не мог с этим согласиться, но времени для тщательной проверки программы на стенде все равно не было.

Как бывает в таких случаях, надежды на авось не оправдались. При пуске, после первого же сбоя в работе программы, меня, вместо того чтобы дать мне возможность устранить проблему, отстранили от пульта управления. Все что мне после этого оставалось, это смотреть как наладчик паникует и разражается скандал. В тот же день я улетел обратно в Форт Коллинз. Меня уволили через несколько дней, без каких-либо разбирательств и объяснений, и это наводит на мысль, что вся эта история была инспирирована. Так, вслед за странным началом моей работы в этой компании, последовал не менее странный ее конец.

В течение нескольких лет после этих событий мне приходилось несколько раз сталкиваться с моими бывшими коллегами по компании Woodward Governor, в основном на отраслевых выставках и конференциях. Я не расспрашивал их о делах в компании, но однажды, я приехал с докладом в одну небольшую компанию в Колорадо, и с удивлением обнаружил в ней тех самых людей, которые когда-то расправились со мной в Woodward Governor. Вероятно, с ними поступили так же, как они поступили со мной.

Возвращение в Де-Мойн

Человеку свойственно ко всему привыкать, к хорошему и плохому, и мое второе увольнение на протяжении двух лет я перенес намного спокойнее первого. Мне выплатили зарплату за две недели вперед, через пару дней мой бывший босс в компании MICON, Роман Раммлер, предложил мне временную работу из дому по контракту, а через пару недель случилась постоянная работа в Канзас Сити, и я уехал туда один, временно оставив семью в Колорадо.

Компания, в которой я начал работать и названия которой уже не упомню, получила заказ на проектирование и строительство электростанции. В мои обязанности на новом месте входил проект автоматизации процессов электростанции и программирование ее распределенной системы управления (DCS). Отсылая мое резюме, я приложил рекомендательные письма от моих бывших руководителей, одним из которых был Билл Мартин. Думаю, что в то время Билл не имел работы, и в разговоре с компанией по поводу моей кандидатуры, он не забыл и о себе, и получил обещание контракта на проектирование и установку измерительных приборов.

Я приступил к работе, и случилось так, что поначалу обо мне просто забыли и даже не могли сказать на какой аппаратуре мне предстоит работать. От вынужденного безделья, и зная склонность руководства создавать проблемы и обвинять в неудачах исполнителей, я начал нервничать. В таком неопределенном состоянии меня застал звонок моего брата из Де-Мойна в котором он сообщил, что меня хотят вернуть в ССС и мне скоро позвонят.

Мне действительно позвонили и после долгих переговоров предложили должность «руководителя направления» и технического лидера по регулированию паровых турбин в компании, а также сносную зарплату. В Де-Мойне жили мои родители, брат с семьей и друзья моего сына, и это сыграло решающую роль в моем решении. К моему огромному сожалению, мое увольнение всего через месяц после начала работы вызвало понятное раздражение руководителей компании и потерю Биллом Мартином обещанного ему контракта.

Мое возвращение в ССС, как мне показалось, стало заметным событием. Рассказывали, что однажды, еще до того, как завершились наши переговоры, на всю компанию раздавались крики президента Наума Старосельского с угрозами «вышвырнуть меня вон», если я опять покажу свой «скверный» (читай «независимый») характер. Ничего в компании не делалось без его ведома и согласия, и я думаю, что таким привычным для него образом, он публично отдавал дань своему уязвленному самолюбию. Я же в это время ломал себе голову над тем, почему я им вдруг так сильно понадобился?

За два года до этих событий, когда я еще работал в компании MICON, Наум Старосельский через посредника предлагал мне вернуться в ССС. На этот раз, судя по всему, моим возвращением в ССС я был обязан Лёне Щаранскому, президенту отделения по Восточной Европе. Леня лучше других руководителей видел и понимал, что проект, который мы с моими коллегами из Харьковского ЦКБ задумали, постепенно вызывал все больший интерес в среде потенциальных заказчиков, и это был вполне обоснованный интерес.

Нашей целью было модернизировать устаревшие системы гидравлического регулирования паровых турбин так, чтобы привести их в соответствие с обязательными требованиями энергосистем. При этом качество регулирования не должно было уступать современным электрогидравлическим системам высокого давления от конкурентов, но обходиться намного дешевле. После моего ухода из CCC, этому проекту дали было ход, но вскоре он завис без движения в отделе исследований и развития (R&D), где просто не понимали как к нему подступиться. Мне же, в MICON, удалось добиться прорыва в этой области, и я думаю, что в ССС об этом стало известно. Турбин с устаревшим гидравлическим регулированием было очень много на электростанциях в бывшем СССР, странах Восточной Европы, да и во всем мире, и это создавало проблему, ожидавшую своего решения.

Когда один из руководителей ССС, Толя Рубинович, публично выразил Щаранскому свое недовольство по поводу предложенной мне якобы чересчур высокой компенсации, тот возразил, что разнообразие опыта повышает профессионализм, и что дело того стоит. Я же, со своей стороны, возвращался в Де-Мойн не ради денег и согласился на зарплату даже несколько меньшую чем имел. Мы оба, Лёня и я, хорошо понимали, что деньги платят не по заслугам, а по договоренности, и что хорошая зарплата — понятие сугубо субъективное.

Первым делом я получил со склада оборудование закупленное когда-то для R&D к этому проекту. Это оборудование отличалось от того, с чем я работал в MICON, но принцип его работы был такой же, и через две недели, к огорчению и изумлению скептиков, я уже демонстрировал президенту компании действующую модель критического элемента системы.

Сразу же после этого, я едва не стал жертвой собственного успеха. На следующий день ко мне на испытательный стенд пришел главный инженер компании чтобы оценить состояние проекта и, как я опасался, разобраться нужен ли я еще, или можно вернуть проект в R&D, которым в то время руководил сын президента Сережа Старосельский. К счастью, он понял, что остается еще много нерешенных проблем. Так, на пару лет я получил возможность заниматься этим захватывающим проектом.

В моей команде было несколько инженеров и техников в Де-Мойне, принимал участие как консультант по гидравлическому регулированию турбин мой давний друг и учитель по Харьковскому ЦКБ М. М. Волынский, который жил к тому времени в Германии и работал в Московском представительстве нашей компании. Мы сотрудничали с несколькими поставщиками оборудования, одним из которых была небольшая американская компания Exlar, изготовитель прецизионных электроприводов с цифровым управлением, которая по моему запросу внесла ряд изменений в конструкцию электропривода для нашего проекта. Среди наших партнеров и подрядчиков были отдел регулирования Харьковского Турбинного Завода во главе с В. Ю. Рохленко, бригада конструкторов из Харьковского ЦКБ, которой руководил мой друг Игорь Гольман, ремонтно-производственное предприятие Харьковэнергоремонт, на стенде которого мы проводили испытания системы, и др.

Однако не все складывалось лучшим образом, но прежде чем продолжить рассказ о дальнейшем развитии этого проекта, я нарушу хронологию повествования и расскажу о тогдашней структуре ССС и о ее руководстве.

О руководстве и структуре ССС

Привел меня в компанию ССС Байрон Бруссард и поначалу был моим боссом. Байрон был очень нервным человеком и мог вспылить по любой пустяковой причине. К тому времени, когда я уходил из ССС в первый раз, Байрон был одним из директоров компании. К моменту же моего возвращения, там его уже не было, вероятно виной тому оказалась его вспыльчивость.

Когда я впервые появился в компании, ее президент Наум Старосельский находился в командировке в Алжире, и я познакомился с ним позднее. Впервые я услышал о нем от Байрона: «Науму повезло, он попал в Де-Мойне в хорошие руки», сказал Байрон, имея в виду фабриканта текстиля г-на Ладина. Тогда мне такая характеристика преуспевшего человека показалась просто проявлением зависти. Но дочь Ладина, Элен, с которой позднее работала моя жена, тоже считала, что Наум всем был обязан ее отцу, но после его смерти не проявлял интереса к их семье.

Однажды мне случилось поговорить по телефону с одним из тех, с кем Наум начинал компанию, и его отзывы о Науме были не лестными. Но больше всего меня поразило случайно увиденное мною событие открывшее для меня одну отвратительную черту его характера.

Это случилось через несколько лет после продажи компании Roper Industries. У наших владельцев сменилось руководство, и новый президент Roper Industries назначил своего племянника, Тимоти, курировать ССС. Тимоти не понравилось состояние дел в компании, и почва под ногами Наума и его приближенных заколебалась. В то время я занимал угловой офис с видом на главный вход в компанию. Однажды я увидел, как Наум вышел на улицу встречать Тимоти и у того выпали из папки и рассыпались по земле какие-то бумаги. И этот грозный человек, который позволял себе так кричать на подчиненных, что, казалось, от его криков содрогались стены и дребезжали стекла, будучи намного старше Тимоти, ползал по земле собирая его бумаги. Все мы, за исключением немногих, были рабами в СССР, но на моих глазах пресмыкался перед своим начальником худший из рабов — раб добровольный.

После заключения контракта с Газпромом в ССС было создано отделение Восточной Европы. Президентом его стал Леня Щаранский, виновник этого большого контракта. Моим боссом в то время был Вадим Шапиро, один из директоров этого отделения. Когда-то мы одновременно начинали в ССС и вместе посещали курс вводной техучебы. В то время это был молодой инженер, скромный симпатичный мальчик из хорошей интеллигентной семьи. Он был одним из ближайших родственников президента компании, который продвигал его и воспитывал из него руководителя по своему подобию, в чем он безусловно преуспел.

К сожалению, как руководитель, Вадим приносил моему проекту больше вреда, чем пользы. Например, он подбирал людей в мою группу, даже не считая нужным обсуждать со мной их кандидатуры и мне не на кого было положиться. Так, я попросил одного из инженеров моей группы тщательно изучить одну из частей нашей системы, с тем, чтобы я мог не беспокоиться о ней на пусках. Полгода он изучал то, в чем можно было разобраться за месяц, и когда пришло время показать чему он научился, оказалось, что почти ничему.

Мы пускали модернизированную турбину 200 МВт в Болгарии. Пуски мощностей на электростанциях обычно проходят по ночам, при минимальном суточном спросе на электроэнергию. И вот, среди ночи, все уже готово к пуску турбины, и лишь мой помощник просит еще немного времени, и так продолжается час за часом. Заказчик начинает нервничать и угрожает демонтировать нашу систему. К счастью, мне удалось разобраться в этой проблеме, хотя я не был готов ею заниматься. Но далось мне это нелегко — я почти не спал трое суток.

И все это время мое руководство из Де-Мойна непрерывно досаждало мне звонками, требуя чуть ли не почасовых отчетов о состоянии дел. Помочь мне они ничем не могли, и я попросил отвечать на звонки из Де-Мойна Игоря Гольмана, конструктора из Харьковского ЦКБ, который на этом этапе проекта был относительно свободен и мог часами объясняться с моим руководством, давая мне возможность работать. Вернувшись в компанию, я не услышал от моего босса каких-либо извинений за навязанного мне бестолкового инженера или слов благодарности за тяжело давшийся успех. Он только сказал: «У нас победителей судят». Не правда ли, почти как у Шекспира: «Мавр сделал свое дело, мавр может уйти»?

В один из дней президент компании Наум Старосельский сообщил мне, что на базе моей группы решено создать дочернюю ССС компанию «ССС Power Generation» и попросил написать бизнес-план и структуру кадров. Обычно составление такого плана было делом руководителя будущей компании, и я с воодушевлением работал над этими документами до утра. Оказалось, что бизнес-план я писал для Сережи Старосельского, который к тому времени вынужден был оставить свою должность начальника R&D. План мой был принят без единой поправки, но признаюсь, это не доставило мне особого удовольствия.

Как я добирался до Кривого Рога в Украине

Первое промышленное внедрение упрощенного варианта нашей новой технологии произошло примерно через год после моего возвращения в ССС, на Криворожском Металлургическом Комбинате в Украине. Пуск небольшой турбины привода воздуходувки прошел гладко и не оставил о себе особых воспоминаний, скорее запомнился забавный случай, который произошел со мною в дороге.

Я добирался из Де-Мойна до Кривого Рога через Харьков, с пересадкой в Мюнхене. Мой рейс в Харьков отправлялся на следующий день, и я остановился на ночь в гостинице вблизи аэропорта. Среди пассажиров оказался латиноамериканец, который тоже дожидался Харьковского авиарейса. Мы попытались разговаривать на английском, но его английский оказался даже хуже моего, так что мы с трудом понимали друг друга. Он что-то рассказывал о его бизнесе в области полиграфии, и лишь его упоминание Харьковского завода Полиграфмаш, на котором когда-то работала моя жена, навело меня на мысль заговорить с ним по-русски.

«Аргентинец» оказался Харьковчанином, работал на этом заводе и возвращался домой из командировки. Более того, оказалось, что мы были знакомы — когда-то мы оба были на пикнике сотрудников этого завода в Сковородиновке, усадьбе музее классика украинской литературы и философа Г. С. Сковороды.

Мне приходилось слышать от жены, что их завод изготавливал и продавал в страны Латинской Америки массивные печатные станки. Злые языки утверждали, что эти станки покупали на металлолом, потому что рыночная стоимость субсидированного для из изготовления металла была выше их продажной цены. По мере приближения к Харькову, мой попутчик заволновался. Он вез с собою валюту наличными и сильно опасался что его ограбят на таможне, но после прилета мы разошлись по разным очередям, и чем обернулись его страхи осталось для меня неизвестным.

В крошечном Харьковском аэропорту таможенник в полицейской форме заглянул в мой паспорт и с восторгом завопил кому-то в соседней комнате: «Ваня, гляди-ка, канадский хохол прилетел!». Из Харькова до Кривого Рога я добирался на такси по трассе Москва — Симферополь. Когда-то мы ездили по этой дороге в Крым. Она была хоть и двухполосной, но достаточно ровной, и в те времена по ней шло оживленное движение. Теперь же наш автомобиль одиноко катил по перекошенному и волнами вздыбившемуся асфальту и ощущение было такое, будто мы не едем, а плывем по волнам.

Через пару месяцев я возвратился в Харьков, где на испытательном стенде Харьковского Турбинного Завода мы проводили испытания регулирования мощных паровых турбин для энергосистем.

Я уже несколько раз упоминал о давней мечте наших конструкторов по гидравлическому регулированию турбин, которая и привела нас к созданию новой технологии. Теперь, я хочу рассказать об этом подробнее, а также о том, почему эта мечта так долго оставалась лишь мечтой.

О мечте регулировщиков паровых турбин, которую мы наконец смогли осуществить

Если кому-либо не приходилось непосредственно сталкиваться с последствиями аварий в энергосистемах, то по крайней мере все слышали об этом. Такие аварии могут затрагивать всё, от отдельных домохозяйств до общенациональной экономики. Однажды, нам с женой довелось на себе испытать последствия зимнего шторма «Ури» и вызванного им отключения электроэнергии для более чем 5,2 миллионов домов и предприятий.

На североамериканском континенте нет горных массивов способных задерживать внезапный доступ холодных воздушных масс с севера к югу континента. Поэтому, когда в один из февральских дней 2021 года подул сильный северный ветер, в субтропическом Хьюстоне на несколько дней установились совсем непривычные для Техаса арктические холода. Пурга за окном кружила хороводы снежинок и беспощадно трепала и секла листья тропических пальм, а в нашем доме не было ни электричества, ни отопления, ни воды. Мы одели на себя все, что было теплого и спали не раздеваясь под тремя одеялами. За те несколько дней, только в Техасе, погибло от морозов 246 человек.

Для предотвращения и ограничения распространения такого рода системных аварий применяются энергосистемные воздействия на регулирование отдельных турбогенераторов. При этом регулирование предназначенных для этого турбин должно соответствовать ряду повышенных требований по быстродействию и точности регулирования. Однако гидравлические системы регулирования турбин, которых в то время было очень много на электростанциях, такими требованиям не удовлетворяли. Постараюсь кратко объяснить почему это так.

Гидравлическая система регулирования структурно состоит из каскада звеньев, на вершине которого находится гидравлический регулятор — «мозг» системы. Этот регулятор, через линию гидравлического усиления, управляет положением так называемого «отсечного золотника» — специального регулирующего клапана на линии «силового масла». Наконец, силовое масло перемещает сервомоторы регулирующих клапанов турбины в заданное регулятором положение.

Попытка улучшить характеристики системы заменой гидравлического регулятора микропроцессорным не приносит желаемого результата, так как следующим за регулятором звеном в каскаде остается гидравлическая линия управления положением отсечного золотника. Если бы удалось заменить гидравлический привод отсечного золотника цифровым электроприводом, то это могло бы значительно улучшить характеристики системы. Однако, к тому времени, многочисленные попытки применения электродвигателя для этой цели не удавались, и такая идея по-прежнему оставалась лишь мечтой.

Дело было в том, что перемещать массивный отсечной золотник по команде энергосистемной автоматики нужно очень быстро и очень точно, что не под силу традиционному электроприводу. И только с появлением и развитием прецизионных цифровых сервоприводов на базе микропроцессоров, которые позволили анализировать поступающие сигналы и управлять механизмами в режиме реального времени, начала просматриваться такая возможность. Кроме того, использование мощных неодимовых, железных и борных магнитов значительно уменьшило размеры двигателей и улучшило их быстродействие. Такой прогресс в развитии технологий электропривода сделал возможным появление современного электрического автомобиля компании Тесла в 2008 году. Но задолго до этого, еще в 1996 году, в компании MICON, я опробовал на стенде некоторые из таких сервоприводов и убедился в возможности их использования для регулирования турбин.

(продолжение следует)

Примечания

[1] Отдел виз и регистраций

[2] Нет. Ты воевал, оставь это себе, тебе самому понадобится. Вот посмотри, (укр)

[3] Method and apparatus for minimum work control optimization of multicompressor stations

   US5743714A