ЗАМЕТКИ ПО ЕВРЕЙСКОЙ ИСТОРИИ

Позже бабушка рассказала нам всю правду, Сергею она сообщила о том, что он родился в гетто. Она также поведала брату о трагической судьбе и о гибели его настоящей матери — Баси Коварской, об уехавших в Польшу родственниках — Коварских.

Яна Любарская

«НИ ОДИН НАДЗИРАТЕЛЬ В ГЕТТО НЕ УЗНАЛ, ЧТО У НЕЕ РОДИЛСЯ МАЛЬЧИК…»

История братьев Карабликовых, спасенных во время войны

Илья Макарович Карабликов — бывший военный, живущий сейчас в Минске, автор ряда книг, посвященных воспоминаниям детей войны. Он появился на свет в феврале 1941 года в Вильнюсе. Вся его семья погибла в районе железнодорожной станции Паняряй (Понары) в июле 1941 года, а мальчик случайно выжил. Позже у него появился брат Сережа. Его тоже спасли, правда, иным способом — корзинку с малышом тайно вынесли за пределы Виленского гетто и передали в приемную семью, где уже жил маленький Илья. Сегодня он и расскажет нам об этой, очень страшной биографии братьев Карабликовых. Истории со счастливым финалом.

***

РОЖДЕНИЕ. ОККУПАЦИЯ ВИЛЬНЮСА

В июле немцы оккупировали Вильнюс, на окраине которого, в районе железнодорожной станции (Понары) Паняряй, в деревянном доме жили мои родители. Оккупанты и их пособники сильно свирепствовали. Мама была еврейкой, поэтому, когда в июле 1941 года фашисты начали массово истреблять эту нацию, у нее почти не было шансов выжить. Так, моя мама, Блюма Троцкая (Карабликова), оказалась среди жертв Холокоста. Я чудом остался жив. Материнское сердце спасло меня, мама по дороге на место казни передала меня моим спасительницам — Карабликовой Евдокии и ее дочери. Они признаны Праведниками Народов Мира в «Яд Вашем». Я и мой брат Сергей безмерно им благодарны, что спасли нас. В этом же мемориале, в списке жертв Вильнюсского гетто, есть имена моего дедушки Иосифа и бабушки Тамары Троцких, моей матери Блюмы Карабликовой (Троцкой).

«УВИДЕЛА КОЛОННУ ЕВРЕЕВ…» ГИБЕЛЬ МАТЕРИ И ОТЦА

Родители хотели уйти со мной в Белоруссию, спастись, но сделать им этого не удалось, немцы их обогнали. Отец уговаривал отца своей жены, моего деда Иосифа, скрыться и куда-то уйти. Но дедушка свято верил, что немцы — культурная нация, и что он сможет устроить свой бизнес и при новой власти. К сожалению, этого не произошло. В июле 1941 года был объявлен первый комендантский час, и всем было велено находиться по месту регистрации. У меня сохранилась книга о регистрации, где были записаны мать и все ее родственники. Мама и ее родители, повторюсь, жили в полутораэтажном деревянном доме, метрах в трехста от вокзала. Так вот, в ту роковую ночь, мой отец уговорил мою маму пойти к его матери, то есть к своей свекрови Евдокии. Она очень не хотела этого делать, но пошла. И ночью или рано утром, на рассвете, моя мама увидела из окна колонну евреев под конвоем немцев, среди них — своих родителей. Она оставила своей свекрови меня и все мое приданое, которое мне досталось от нее — пеленка, маленькое колечко, свидетельство о рождении и встала в строй вместе со своими родителями. Мне тогда было пять месяцев, и больше я ни разу не видел свою маму. Меня, грудного, выходили моя бабушка Евдокия и сестра отца, моя тетя Фетиния, которая была старше моего папы на 10 лет и заменила мне мать. Дом маминой свекрови, моей бабушки по отцу, находился между аэропортом и железнодорожной станцией — стратегически важными объектами, поэтому здесь шли бои. Жители нашего района спасались от бомб и мин в подвалах или «схронах» — самодельных убежищах. В нашем саду, в 20 метрах от дома, была вырыта крошечная землянка, внутрь которой мы, дети, могли проникнуть только ползком. В основном, спасались от бомбежек и обстрелов в погребе у соседей.

Но самым надежным местом, в котором меня прятали во время облав, была русская печь. Ее я хорошо помню. Печь была такой большой, что занимала почти три четверти кухни. На ней была огромная лежанка — наше с братом любимое место, где мы долгими зимними вечерами слушали рассказы о нелегкой судьбе бабушки. Внизу печки был подпечек, где хранились ухваты, кочерги и сушившиеся поленья. Там, в этих нишах печи, меня и прятали от немцев, от полицаев. Тот запах сырой земли, сырой постели — до сих пор всплывает в памяти, когда говорю о своем детстве. На нашем картофельном поле в глубоком окопе стоял танк. Возле него на кухне немецкие солдаты ели колбасу и весело болтали. Я тогда был настолько голодный, что до сих пор помню запах той колбасы. Бабушка долгими вечерами молилась в надежде, что вернется мой отец. Только в 1948 году мы узнали: он был жестоко замучен в гестапо и посмертно представлен к награждению орденом Ленина.

ЖИЗНЬ ДО ВОЙНЫ

Родители до войны жили очень даже хорошо, неплохо зарабатывали, по рассказам бабушки — любили друг друга и были очень рады моему появлению на свет. За полгода до начала войны мой отец уехал на партийную учебу в Белоруссию. Он был русским, атеистом, хотя и происходил из семьи староверов, глубоко верящим в коммунистическую партию и ее заветы. А моя мама была еврейкой. Несмотря на возражения своей мамы, моей бабушки Евдокии Карабликовой, папа женился на любимой женщине, яркой и красивой. И я появился на свет в той семье, создание которой моя бабушка, Евдокия Карабликова, не очень одобряла. А родители моей мамы оказались напротив, невероятно рады брачному союзу ее дочери. У моего деда Иосифа Троцкого была большая семья, и когда я родился, по рассказам моей бабушки, «шумел» весь мой большой известный род, мне успели сделать обрезание.

ПЕРВОЕ ФОТО МАМЫ

По иронии судьбы, уже когда я заканчивал верстать свою книгу о детях войны, мне из США позвонил мой двоюродный брат, Иосиф Наумович Троцкий и сказал, что среди старых документов отца он нашел фото, где якобы изображена моя мама. Потом он этот снимок мне прислал, я его размножил и почти через 80 лет после своего рождения, впервые увидел лицо мамы. Для меня это было, словно большое предзнаменование свыше, что я обязательно должен довести начатое до конца и издать книгу из материалов страшных воспоминаний, которые собирал на протяжении шести лет. Маму и ее родителей, моих еврейских бабушку и дедушку, нацисты расстреляли в большой яме, где еще в советское время был возведен мемориал.

«ДЛЯ МОИХ СПАСИТЕЛЕЙ НАЧАЛИСЬ АДСКИЕ ДНИ…»

А для моих спасителей начались адские дни. Ежедневно, по нашей улице гнали толпы евреев в сторону Паняряя, где несчастных массово расстреливали. Знаю не понаслышке, как зверски нацисты и их пособники — литовцы расправлялись с евреями. Каждый раз, когда гнали евреев, за ними шли гестаповцы и проверяли каждый дом — не спасся ли кто-то из евреев, не оставили ли там еврейского ребенка.

ОБ ИСТОРИИ СЕМЬИ КАРАБЛИКОВЫХ

Напомню, что предки моего папы, семья русских старообрядцев Карабликовых, поселилась в Вильно в начале 19-го века. К началу войны между Германией и СССР, семья их состояла из матери Евдокии Карабликовой и двух ее взрослых детей, Макара и Фетинии. Мой русский прапрадед Карабликов, когда-то давным — давно, построил староверскую церковь за Вильнюсом, в слободке Новосветской, так называли этот район за городской чертой. Он выделил вокруг нее своим родственникам участки земли. Так и образовалось тогда это староверское поселение.

И вот, все соседи бабушки меня по очереди спасали, передавая кулек с малышом из окна в окно. Вокруг нас проживало много поляков, но ни один из них меня не отдал нацистам, иначе расстреляли бы всех. Мне повезло, одна наша родственница Серафима Коваленко в 1940-м году родила дочь, и я предполагаю, что она была у меня кормилицей, потому что иначе я бы не выжил. Ребенка же надо было кормить грудным молоком, а в продаже не было и обычного молока, и уж конечно, не было никаких искусственных смесей, как сейчас. Уже позже, моя бабушка — спасительница завела козу. Мне это молоко совсем не нравилось, запах его не переношу до сих пор, но именно оно также сыграло свою весомую роль в моем спасении.

БРАТ СЕРЁЖА

Когда я подрос, у меня появился брат Сережа. Отец на тот момент активно участвовал в подпольном городском комитете ЦК КП Литвы, был секретарем подпольного горкома, одним из активистов антифашистского подполья в Вильнюсе, осуществлял связь с группой еврейских борцов Сопротивления в гетто и участвовал в организации ухода евреев в партизаны. И во время своего посещения гетто встретил подругу своей жены, очаровательную Басю Коварскую. Папе тогда было 28 лет. И у них, как я предполагаю, вскоре родился мальчик Сережа. Его так назвали позже. Малыш не мог оставаться в гетто, где ему грозила смерть, ему надо было найти надежное убежище. Отмечу, что вторая гражданская жена отца, Бася Коварская, происходила из знаменитого рода. В 1942-м году, мой отец Макар пришел к своей сестре Фетинии и сообщил, что у него родился мальчик, которого надо будет срочно спасать из гетто, так как есть приказ об уничтожении еврейских детей, вместе с матерями. Бабушка и тетя были очень верующими людьми и уже все понимали, они видели, как нацисты жестоко обращаются с евреями, как массово их расстреливают и проявляли к гонимым искреннее сочувствие.

Бася, мама Сережи, так себя вела, находясь в гетто, что ни один фашист, ни один надзиратель в тех стенах не узнал, что у нее родился мальчик. В один из дней Сережу тайно вынесли за пределы гетто в корзинке и доставили в дом Карабликовых, где прятали на чердаке. Для того, чтобы объяснить появление новорожденного окружающим, Фетиния еще с января начала подвязывать под платье подушку, имитируя беременность. Потом моя тётя «зарегистрировала» сына, через полгода, в городской управе. В графе отца стоял прочерк. Мой брат Сергей Карабликов — Коварский, сегодня — известный в Израиле врач, член Союза поэтов, написал об этом много стихов, ряд книг. Настоящая мать мальчика, Бася Залмановна Коварская, вскоре после рождения сына покинула гетто и присоединилась к партизанской бригаде имени Ворошилова, под командованием Героя Советского Союза Федора Григорьевича Маркова. Ей не довелось больше увидеть Сережу, в сентябре 1943 года она погибла в бою. А семью Карабликовых ждало еще одно несчастье, как я уже говорил выше, был арестован и казнен наш папа, Макар Карабликов. Таким образом, на руках у Евдокии и Фетинии оказались два малыша с разницей в два года. Мы росли, как братья. Евдокия и Фетиния беззаветно любили нас и относились к нам одинаково. Я всю жизнь оберегал и воспитывал своего братика. После войны, быт моих близких стал налаживаться, несмотря на материальные трудности. Но в 1953 году на нас обрушился еще один удар — умерла Фетиния, и мы во второй раз потеряли нашу маму.

ВЗРОСЛАЯ ЖИЗНЬ. ПОСТУПЛЕНИЕ В СУВОРОВСКОЕ УЧИЛИЩЕ

Позже бабушка рассказала нам всю правду, Сергею она сообщила о том, что он родился в гетто. Она также поведала брату о трагической судьбе и о гибели его настоящей матери — Баси Коварской, об уехавших в Польшу родственниках — Коварских. Отказ принять Сергея в Суворовское училище повлек за собой новые открытия. Бабушка обратилась в суд, который, на основании заявлений свидетелей постановил, что отцом Сергея является Макар Карабликов, к тому времени признанный герой — подпольщик. С такой биографией не принять ребенка в элитную военную школу — не могли. И Сергей, вместе со мной, начал карьеру военного. Уже перед смертью, бабушка призналась мне, что ни я, ни свидетели на том суде — не знали и не знают, кто на самом деле являлся отцом Сергея. Но, повторюсь, с прочерком в графе «отец» в свидетельстве о рождении, в Суворовское училище Сергея не взяли бы. И так получилось, что у Сережи аж три свидетельства о рождении! Первое ему дала на обрывке бумаги узница гетто Дворкина (повитуха в гетто). Второе свидетельство — от его приемных родителей. А третье он получил в 1953-м году, перед поступлением в Суворовское училище.

ИЗ ВОЕННЫХ — В ДОКТОРА

Военную карьеру, о которой мечтала Евдокия Карабликова, мой брат Сергей так и не сделал. Сначала поступил в Ленинградскую военно — медицинскую академию, потом оставил армию, стал врачом — кардиологом, создал семью. Случайное знакомство с Ицхаком Арадом, в то время директором «Яд Вашем», состоявшееся в Литве в 1989-м году, повлекло за собой неожиданные изменения в жизни моего брата. В ходе разговора выяснилось, что Бася Коварская из Швенчёниса — двоюродная сестра Арада, что в Израиле живут ее братья и другие родственники. Сергей установил с ними связь и через два года репатриировался с семьей в Израиль. В настоящее время, доктор Сергей Карабликов — Коварский работает врачом в кардиологическом центре при больнице «Пория» в Тверии.

ТРУДНОСТИ С САМОИДЕНТИЧНОСТЬЮ

Я долго не мог понять, кто я — еврей или русский. Но несмотря на сильнейший антисемитизм тех лет, отказаться от еврейства — не мог. Друзья моего отца все время опекали нас с братом. В 1953-м году, по рекомендации друга моего отца, меня, как и Сережу, тоже приняли в Суворовское училище. Потом я прошел службу в ракетных войсках, закончил Ленинградскую артиллерийскую академию. Завершил военную службу в звании подполковника. Через пару лет понял, что из Литвы надо уезжать, иначе моя дальнейшая судьба может сложиться неблагополучно. И с 1993-го года — живу в Беларуси, в Минске, стал почётным гражданином этой страны. Умерли мои жена и сын, но, к счастью, есть внук, которого очень люблю, Святослав Александрович Карабликов.

КНИГА «ДЕТИ ВОЙНЫ. ИХ ДЕТСТВО ЗАКОНЧИЛОСЬ ЛЕТОМ 1941»…

В этом издании, выпущенном в скромной, черно-белой цветовой гамме, использованы лаконичные фотографии людей, рассказывающих о своем тяжелом детстве. Эти снимки были предоставлены мне Белорусским государственным музеем истории Великой Отечественной войны, Гомельским городским общественным объединением «Дети войны», Музеем истории и культуры евреев Беларуси и самими авторами воспоминаний.

Новинка, над которой я работал шесть лет, состоит из ряда разделов: Жизнь детей в условиях оккупационного режима, Дети в гетто (жертвы Холокоста), Депортация жителей Белоруссии в Германию во время оккупации (дети в концентрационных лагерях и в лагерях принудительного труда), Дети блокадного Ленинграда, участие детей в антифашистском сопротивлении (дети в подполье, на фронте, среди партизан, «дети полка»), Эвакуация. Жизнь в советском тылу (дети в эвакуации), Время не лечит раны.

Предыдущие книги, посвященные «детям войны», я издавал на свои средства, собирал и делал подготовку материалов по своей инициативе. Мне повезло, что нашлись сочувствующие, которые оценили мой труд и помогли издать эту книгу. У меня осталось еще много неизданных мемуаров детей войны, но выпускать их за свой счет не имею возможности. В начале каждой главы своего нового издания «Дети войны. Их детство закончилось летом 1941», я описывал краткие ситуации, в которых оказывались мои ровесники, с началом Великой Отечественной.

ДЕНЬ СЕГОДНЯШНИЙ

Именно сейчас направляюсь в одну из школ Минска, буду там выступать, в преддверии 9 мая. А 21 июня планирую еще раз презентовать свою книгу. На это мероприятие приезжает одна из героинь моего повествования, ребенком заставшая войну. Также, если говорить о моих дальнейших целях, с издательством «Беларусь» мы решили издать книгу о белорусских Праведниках народов мира, воспоминания спасенных ими. Держу связь с «Яд Вашем» — обещали помочь.

МЫСЛИ О РЕПАТРИАЦИИ

Когда в 2008-м году, в Израиле, после лечения, умерла моя жена — не еврейка, и я ее там похоронил, тогда я подал документы на репатриацию, чтобы получить место на кладбище рядом с ней, надеясь прочно обосноваться на Святой Земле. Но со временем осознал, что там я никому не нужен и остался в Беларуси. Я не был бы так полезен людям там, как нужен и востребован в Беларуси. За рубежом — не выпустил бы своих новых книг. В Минске мне удается продолжать активную общественную жизнь, делать много хороших, добрых дел, полезных для нашего социума.

P.S. — Если Вы хотите написать Илье Макаровичу Карабликову, бесплатно получить по электронной почте его книгу или помочь ему с изданием остальных воспоминаний детей Великой Отечественной войны, оставляем Вам его мейл: iliya1941@mail.ru