Я отчетливо помню, как один из руководителей электростанции не смог сдержать своего изумления и громко воскликнул: «Я не могу в это поверить. Как такое возможно?!» Мало кто из них понимал, что этот впечатляющий и, казалось бы, легкий успех был результатом тщательной подготовки.

Дмитрий Дроб

«АМЕРИКА — ЭТО СТРАНА, ГДЕ ВСЕ ПЕРЕЕЗЖАЮТ»^*

Майями, штат Флорида

Название последней, третьей части моего повествования, «Америка — это страна, где все переезжают», я позаимствовал из замечательной повести Шолом-Алейхема «Мальчик Мотл, сын кантора». Этой повести уже почти сто двадцать лет, и, хотя с тех пор многое изменилось, здесь по-прежнему все переезжают, будь то по желанию или в силу обстоятельств. Как утверждает статистика, средняя американская семья переезжает примерно раз в пять лет. Со статистикой не поспоришь, и, оказавшись в этой стране, мы, как и все остальные, начали переезжать — с квартиры на квартиру, из дома в дом, из города в город, из штата в штат. Дом, в котором мы живем сегодня, — наш четвертый по счету, и трудно припомнить все квартиры, в которых нам приходилось здесь жить. Можно сказать, что наша история в Америке — это история наших переездов, и началась она в городе Майами, во Флориде.

20 января 1989 года, мы сошли с трапа самолета и впервые вдохнули теплый и влажный, пряный от аромата тропических цветов воздух Майями. Попали сюда мы можно сказать случайно. Почти четыре месяца мы находились в пути, направляясь неведомо куда и не имея возможности повлиять на ход событий. Это продолжалось до тех пор, пока американский консулат в Риме не открыл нам въездные визы в Америку, а затем еврейская община Большого Майами согласилась принять нас. Последнее стало возможным только потому, что за две недели до нашего приезда отчужденная биологическая мать моей жены, Фаня, поселилась в Майами.

Когда Зина была еще ребенком, Фаня оставила ее с отцом и мачехой, а в начале 1970-х уехала в Америку, так что о ее существовании я знал только понаслышке. Первое время она жила в Нью-Йорке, работала на ювелирной фабрике, а потом нашла работу ассистента учителя русского языка в небольшом городке на Аляске. Там она заработала кое— какие деньги и по возвращении в Нью-Йорк собралась вернуться в СССР и поселиться в Риге. Мы просили ее отложить свои планы и дождаться нашего прибытия в Америку, поскольку это могло бы стать серьезным препятствием для получения нашего разрешения на въезд в США; однако все наши уговоры были напрасны. Нас спасла советская бюрократия, запросившая у нее за квартиру в Риге несуразную сумму, да еще с уплатой авансом за три года. В результате она скорректировала свои планы и отправилась в Майами, где купила себе меблированную двухкомнатную квартиру в комплексе для людей старше 55 лет. Надо сказать, что стоимость недвижимости в то время во Флориде была гораздо ниже, чем в Нью-Йорке или даже в Риге для иностранцев.

Многие иммигранты из Латинской Америки, Европы, Карибского бассейна и бывшего СССР выбрали космополитический мегаполис Майами в качестве места для жизни. Теплый климат, песчаные пляжи и умеренная стоимость жизни привлекают сюда пожилых людей, и их численность в этом городе непропорционально велика. Майами хорошо известен, поэтому нет необходимости углубляться в описание его туристических достопримечательностей. Вместо этого я расскажу о наших первых шагах на американской земле.

Моя новообретенная тёща встретила нас в аэропорту в сопровождении двух пожилых людей. Они приехали на двух машинах, одной из которых управлял человек, который, похоже, был старше девяноста. Она отвезла нас в свою квартиру. Однако через два дня она пожалела о своём решении из-за шума и суматохи, вызванных нашим присутствием в её маленькой двухкомнатной квартире. По её совету мы переехали на 73-ю улицу в Майами-Бич, расположенную на маленьком островке, окружённом каналом, всего в четырёхстах метрах от океанского пляжа. Мы поселились в двухкомнатной квартире на первом этаже старого двухэтажного здания. Утром, как только первые лучи солнца касались земли, в канал из океана заплывали косяки мелких рыбешек, которые громко плесклись прямо под нашими окнами. Местные мальчишки ловили их сетью, забрасывая ее с моста, ведущего на наш остров.

Наш жилой комплекс казался тихим убежищем, где в основном жили пожилые люди. Среди них было много кубинских и колумбийских иммигрантов, а также пенсионеров-евреев из Нью-Йорка. Все они были добры к нам и даже помогали нам по хозяйству, любезно присматривая за нашими детьми в наше отсутствие. Многие из них делились с нами своими личными историями, охватывающими разные поколения и культуры.

Одна очень пожилая еврейка, узнав откуда мы, рассказала нам истории, которые она слышала в детстве от своего деда, русского солдата и ветерана «самой страшной» войны. Она не знала названия этой войны, но, по моим прикидкам, речь, скорее всего, шла о Крымской войне 1853— 1856 годов. Этот конфликт с участием России был действительно жестоким, известным своими ужасными условиями и большими потерями среди солдат.

Наше появление вызвало интерес и у другой пожилой женщины, уроженки Америки из семьи старых русских иммигрантов. Отец завещал ей не забывать русский язык и ежедневно читать что—нибудь из русских классиков. Она добросовестно выполняла его просьбу, при этом ее русский звучал неестественно правильно и архаично.

В соседней с нами квартире жил старик-еврей, в прошлом известный венгерский футболист, который был очень болен и одинок. Он боялся оставаться один, и каждый раз, когда кто—нибудь из нас проходил мимо его двери, он зазывал его зайти, угощал орешками, показывал свои старые фотографии из альбома и рассказывал о своей жизни. Потом он умер, и его жалкий скарб и пожелтевшие фотографии выбросили на свалку.

В другой квартире нашего многоквартирного дома жила кубинка средних лет с двумя сыновьями-подростками. Ее муж, выходец из семьи польских евреев, иммигрировавших на Кубу в 1930-х годах, страдал от болезни сердца. Однажды, когда его принудительно отправили на сбор урожая сахарного тростника, он не выдержал физической нагрузки под тропическим солнцем. Потрясенная смертью мужа, в отчаянной попытке покинуть Кубу, она вместе с детьми отправилась в море на хрупком надувном плоту. Течение, господствующее в этих водах, иногда уносило кубинских беженцев в океан, но чаще прибивало их к пляжам Флориды. К счастью, удача была на их стороне, хотя и не обошлось без испуга — сойдя на берег и услышав повсюду кубинскую речь и музыку, она решила, что вернулась на Кубу, и это привело ее в отчаяние. Когда мы с ней познакомились, ее старший сын только что поступил в военное училище, а младший учился в средней школе.

Майами — огромный город с хорошо развитой системой общественного транспорта. Однако напряженный ритм жизни, в который мы вскоре невольно окунулись, заставил нас обзавестись собственным транспортом. У моей свекрови была машина: не новая, но в хорошем состоянии, которую ей подарил один из соседей незадолго до нашего приезда. Она не умела водить и не собиралась этого делать. Она часто напоминала нам: «Моя машинка ждет вашего приезда».

Удивительно, но моя первая поездка за рулем произошла на следующий день после нашего приезда. Нам нужно было оформить документы в офисе Еврейской федерации, расположенном примерно в тридцати километрах от нас по незнакомым городским дорогам. Моя теща вручила мне ключи от машины, а вместо дорожной карты дала карту автобусных маршрутов(!). Я никогда не забуду эту поездку. Много раз мы сбивались с пути, один раз по ошибке въехали на мост длиной в несколько километров, ведущий нас не в ту сторону, и нам пришлось возвращаться. В какой-то момент мы заблудились в районе, который казался нам опасным, и не у кого было спросить дорогу — большинство местных жителей не говорили по-английски, и никто из нас не понимал ломаного французского, на котором изъяснялись гаитяне. Несмотря на все это, мы в конце концов добрались до места.

Мы закончили свои дела, когда короткий зимний день уже подходил к концу. По дороге домой встречные машины мигали нам фарами, о чем-то сигналя. Мне потребовалось несколько дней, чтобы понять, в чем было дело — в отличие от Харькова, в Майами не стоит ездить с выключенными фарами в сумерках, даже по хорошо освещенным улицам.

Внезапно моя тёща изменила свои планы и решила оставить эту машину для себя. Однако она любезно предложила свою помощь в качестве консультанта и посредника при покупке автомобиля. Многим известно, каким долгим и трудным может быть процесс покупки подержанного автомобиля, но моя тёща справилась с этим легко и быстро. Не мешкая она ткнула пальцем в первое попавшееся ей на глаза объявление о продаже автомобиля в газете и позвонила по указанному номеру. Вскоре, мы уже встретились с владельцем автомобиля:

— Какая хорошенькая машинка! И всего за 1200 долларов! В это даже трудно поверить, — сказала она, едва взглянув на видавшую виды машину.

И, видимо, стремясь как-то оправдать свою щедрость перед продавцом, добавила:

— Машину покупает мой зять; он инженер.

— Инженер? Ну вот пусть он её и чинит, — ответил продавец.

Когда я уже собирался сесть за руль, он вежливо отодвинул меня в сторону и сказал:

— Ну, кто так водит машину?!

К восторгу моей тещи, он, словно заправский гонщик, прокатил нас по улице, лишив меня возможности осмотреть мою покупку и осознать, в какую нелепую ситуацию я попал.

— Берем! — сказала теща, и я отсчитал свои почти последние деньги.

Как и она, я понятия не имел ни о состоянии автомобиля, ни о его рыночной цене и даже не подозревал, что цена договорная и что нам следует поторговаться. В результате я оказался владельцем того, что американцы называют «лимоном», переплатив по меньшей мере втрое. Довольно скоро стало очевидно, что спидометр и кондиционер не работают, масло течет, и различные проблемы начали возникать одна за другой.

Я обычно парковал машину под окнами нашей квартиры, в тени тропического дерева. Однажды это дерево приглянулось стайке маленьких попугайчиков. Они налетали, садились на ветки и за несколько минут густо удобряли нашу машину белым пометом. Всякий раз, когда наш трехлетний Миша замечал их, он выбегал из дома со специально припасенной для этой цели палкой и гнал их прочь. Одно время рядом с нашей стояла вся в дырах от пуль бывшая полицейская машина — отголосок беспорядков, которые время от времени охватывали центр города.

На дорогах Майами много пожилых водителей. Один из соседей моей тещи, Джордж, иммигрант из Аргентины, почему-то был убеждён, что ему семьдесят, хотя все знали, что ему за девяносто. Он каждый год намеревался отказаться от вождения, но всегда откладывал это решение до следующего года. Дожив почти до ста лет, он продолжал водить машину чуть ли не до самого конца.

Моя теща, решив не отставать от своих сверстников, впервые в жизни села за руль. Однако ее опыт вождения был недолгим. Однажды она перепутала педаль тормоза с педалью газа. По мере того как машина набирала скорость, она все сильнее и сильнее нажимала на то, что, по ее мнению, было педалью тормоза. Эта хаотичная гонка закончилась, когда ее машина врезалась в заросли высоких кустов и зависла над ними. К счастью, никто не пострадал, и прибывшая спасательная команда извлекла ее машину из кустов. После этого инцидента, напуганная непредсказуемостью своего автомобиля, она отказалась от вождения. В конце концов она одолжила свою машинку одному из пожилых соседей, который врезался на ней в дерево и разбил ее вдребезги.

Первое время после приезда мы продолжали получать помощь от ХИАСа, а после оформления документов — небольшое пособие от правительства. Но денег на жизнь не хватало, поэтому я начал подрабатывать доставкой пиццы. Вскоре Зина нашла работу по уходу за младенцем, что позволило мне посвятить все свое время изучению английского, поиску работы и домашним делам. Я был полон решимости вернуться в свою профессию и делал для этого все, что мог. Некоторые наши знакомые не одобряли этого, но, к счастью, моя жена поддерживала мои устремления. Так, один из наших новых друзей, бывший стоматолог из Баку, Аркадий, настойчиво пытался убедить меня принять предложенную мне работу слесаря на заводе. Я отказался от этой работы, полагая, что она не приблизит меня к моей цели, а наоборот удалит от нее, и проигнорировал его совет. Тогда он обвинил мою жену в том, что она позволяет мне «бездельничать».

Но хуже всего было то, что наши знакомые из Харькова, которых мы считали друзьями, донесли на нас миссис Шули, нашей ведущей в Еврейской федерации города. Шули стала разбираться, действительно ли я целыми днями пьянствую и бездельничаю, как ей сообщили об этом мои «доброжелатели». Она вызвала Зину для беседы, и её вопросы прозвучали для моей жены как гром среди ясного неба. В порыве негодования она подробно описала Шули мой обычный день. Эта беседа закончилась тем, что миссис Шули назвала Зине имена доносчиков и посоветовала в будущем держаться от этих людей подальше. В целом Шули относилась к нам хорошо, и только однажды она ненамеренно обидела нас, передав немыслимое предложение от неизвестной бездетной еврейской семьи отдать нашего сына на усыновление за вознаграждение в размере 50000 долларов, иными словами, продать его. Я не буду описывать нашу реакцию на это предложение, скажу лишь, что миссис Шули оборвалась на полуслове и больше к этому не возвращалась.

Зина работала няней у дочери нью-йоркского фабриканта текстиля, Питера. Иногда, во время своих приездов в Майами, Питер и его жена обменивались с Зиной семейными историями, особенно в те дни, когда их дети бывали заняты на работе. Среди рассказов Питера его история о том, как он в детстве пережил Холокост, показалась мне заслуживающей особого внимания.

В начале 1939 года он, семилетний мальчик в семье немецких евреев, находился в Германии, и уехать оттуда им было уже практически невозможно. Их спас старый друг отца Питера, который рискнул помочь им с отъездом, несмотря на свою принадлежность к нацистской партии. Питер хорошо помнил момент прощания с этим человеком, когда тот плакал от стыда за происходящее в Германии. Вместе с большой группой беженцев они прибыли на зафрахтованном пароходе к берегам Америки, но нигде не могли найти убежища — Куба больше не принимала беженцев, а власти США даже не разрешили их пароходу швартоваться в портах этой страны. Казалось, что все возможности для спасения были исчерпаны.

Неожиданно выход нашелся — капитан корабля предложил плыть к берегам Южной Африки. По его сведениям, эта страна все еще принимала еврейских беженцев, но события в ней развивались так, что нужно было торопиться. Для такого путешествия требовались значительные средства. К счастью, среди беженцев оказался состоятельный человек, который решил разделить судьбу своих соотечественников и отказался от предоставленной ему возможности сойти на берег на Кубе или в США. Этот человек помог оплатить их дальнейшее путешествие.

Они прибыли в Кейптаун вовремя и благополучно получили вид на жительство в Южной Африке. Всего через несколько дней, 5 сентября 1939 года, в этой стране состоялись выборы. Как и ожидалось, к власти пришло новое правительство, и еврейская иммиграция в эту страну прекратилась. С этого момента все корабли с беженцами, которые приплывали в Кейптаун, оставались на рейде, а затем канули в лету, поскольку на всей земле больше не оставалось места для евреев. Среди тех, кому посчастливилось прибыть вовремя, были люди, которые с берега узнавали друзей или родственников на борту этих судов, но не могли спасти их или чем-либо им помочь.

Моя первая работа в Америке

В поисках работы иммигрантам нашей волны помогала миссис Пэт Винтер, агент по трудоустройству от еврейской федерации Большого Майами. К сожалению, все ее попытки помочь мне оказались безуспешными. Однажды она отправила меня на фабрику, где я отказался от должности слесаря по причинам, которые я объяснил ранее. Затем у меня было собеседование с «предпринимателем», который получил заказ на изготовление гостиничного робота. К сожалению, он, как и я, понятия не имел, что должен делать робот и с чего начать работу над проектом. Ее последняя попытка помочь мне, хотя и не увенчалась успехом, была интересна сама по себе. На этот раз Пэт направила меня и Зину к предпринимателю, еврею-ашкенази, родом с Кубы, по имени Майкл Кристалл. Он был очень любезен, подробно расспрашивал о нашей семье и детях, а затем выразил свою симпатию к нам и пообещал работу для нас обоих, но на этом все и закончилось. Я знаю, что многим людям не нравится слово «нет», и они предпочитают более деликатную форму отказа. Тем не менее, мне трудно понять, как этот человек мог так настойчиво и цинично вселять в нас ложную надежду, тем более что мы не искали его утешения.

В курортном городе не было подходящей работы для инженера с моими навыками и опытом, особенно из-за ограниченного знания английского и полного отсутствия испанского. Поэтому я сосредоточился на должностях начального уровня в рамках инженерной карьеры. Рекрутеры, специалисты по подбору персонала, часто называли таких людей «чрезмерно квалифицированными» и полагали, что они быстро разочаруются получив работу. В результате они не желали рассматривать кандидатуры таких соискателей.

В течение шести месяцев я старательно просматривал объявления в местной газете и нашел только одно, которое мне подходило: должность чертежника в инженерном отделе небольшой компании Spraymation, которая специализировалась на изготовлении машин для нанесения жидких клеев и красок. Я откликнулся на объявление и, к своему удивлению, смог достаточно внятно объясниться по телефону, чтобы договориться о собеседовании. Я заранее подготовил небольшой чертеж, который во время собеседования оказался эффективнее всех моих слов.

Я отчаянно нуждался в этой работе и был готов работать за любую зарплату, возможно, даже бесплатно. Поэтому, когда меня спросили о моих ожиданиях по зарплате, я не дал прямого ответа, а просто упомянул, что у меня двое детей. Они обещали мне позвонить, но прошло уже три дня, а мой телефон так и не зазвонил.

Вероятно я впадал в депрессию, и мои друзья начали навещать меня, как тяжело больного человека. Приходили наши соседи, недавние эмигранты из Риги — сварщик Изя и его жена Ида. По вечерам, после работы, заходили инженер Петя и его жена Лора, которые эмигрировали из Львова в 1970-х годах. Однако я лежал на диване лицом к стене и никого не мог видеть. Тем временем гости вместе с моей женой и детьми подолгу сидели во дворе у входа в нашу квартиру, обсуждая наболевший вопрос трудоустройства новых иммигрантов. На четвертый день, когда угас последний проблеск надежды, зазвонил телефон, и мне сообщили, что я получил эту работу.

По словам моей жены, когда я вышел во двор, чтобы поделиться этой новостью, у меня был такой ошеломленный вид, как будто меня внезапно огрели поленом по голове. Новость о моем невероятном трудоустройстве быстро распространилась среди иммигрантов, и наша дочь Юля на время стала знаменитостью среди учеников своей школы — это была девочка, чей папа уже получил работу инженера (хотя, как вы знаете, еще не совсем инженера). Действительно, я был первым из нашей волны иммигрантов в Майами, кому посчастливилось получить профессиональную работу.

Через несколько месяцев после нашего приезда мы с Зиной начали изучать английский язык в местном колледже, причем наши занятия финансировались за счет федеральных грантов. Большинство наших одноклассников были иммигрантами из разных стран Латинской Америки, значительно моложе нас. Однажды наш преподаватель дал нам задание назвать 20 стран в алфавитном порядке. Естественно, мы перечислили те страны, которые первыми пришли на ум, — в первую очередь европейские, а также Канаду и США. Удивительно, но это обидело некоторых наших латиноамериканских одноклассников, хотя они поступили так же, сосредоточившись на странах латинского мира. Несмотря на значительные различия в возрасте, культуре, традициях, языке и даже географических предпочтениях, как вы только что видели, ни одно из этих различий не повлияло на наши хорошие отношения, чего нельзя сказать о наших отношениях с администрацией колледжа.

Администрация требовала от нас заниматься исключительно английским языком как минимум еще четыре семестра и была в этом непреклонна. Не знаю, почему для них это было так важно. Возможно, они хотели сделать из нас специалистов в области английского языка, а может быть, просто не хотели делиться ограниченными средствами, которыми правительство оплачивало нашу учебу. Я же хотел поскорее вернуться к своей профессии и решил, что для начала нужно освоить компьютерное черчение. В конце концов, я обошел запреты администрации, записавшись на нужный мне курс в другом филиале того же колледжа. К тому времени я уже работал в Spraymation и поэтому был вынужден полностью отказаться от уроков английского языка в колледже и вернуться к самостоятельному изучению языка.

Лето во Флориде было таким жарким, что океанская вода ощущалась как горячая ванна и совсем не освежала. Компания Spraymation находилась в Форт-Лодердейле, примерно в пятидесяти километрах к северу от Майами-Бич. Из-за неисправного кондиционера в машине мне часто приходилось переодеваться по приезду на работу, но, к сожалению, принять душ было негде. Спидометр замер на одной цифре, и его стрелка не двигалась, из-за чего я получил два штрафа за превышение скорости. Каждые несколько недель возникала новая неисправность, которая отнимала у меня время и деньги на ремонт. Однажды, когда я спросил своего механика-кубинца о возможном пробеге моей машины, он сжалился надо мной и сделал вид, что не расслышал моего вопроса, хотя я повторил его дважды. Наверное, он был прав — иногда бывает лучше оставаться в неведении.

Технический отдел компании состоял всего из трех инженеров: главного инженера, который занимался программированием, и двух инженеров-механиков, один из которых недавно окончил колледж. Они попросили меня вычерчивать разрезы инжекторных блоков, сложных устройств, на основе эскизов этого молодого инженера. Мне не потребовалось много времени, чтобы осознать его некомпетентность, после чего я начал чертить эти эскизы для него и обучать его.

По выходным, как и положено «избыточно квалифицированному» сотруднику, неудовлетворенному своей работой, я просматривал объявления о приеме на работу в городской библиотеке, где были доступны газеты из разных штатов. По вечерам я посещал занятия по компьютерному черчению в колледже. Однажды в перерыве между занятиями ко мне подошел мой одноклассник, высокий статный мужчина лет тридцати. Он назвался беженцем из Афганистана и с горечью спросил, знаю ли я о зверствах, которые российские оккупанты творили в его стране. Конечно, я много слышал об этой войне и ни в коем случае не был ее сторонником; однако, платя государственные налоги, все граждане СССР, пусть косвенно и невольно, но поддерживали ее.

Среди примерно двадцати человек в моем классе большинство называли себя инженерами. Однажды, когда никто из них не смог ответить на вопрос преподавателя, что такое тангенс, я почувствовал, что могу быть вполне конкурентоспособным на рынке труда в этой стране.

Однажды мне попалось на глаза объявление о работе в частной инженерной компании I.C. Thomasson Associates, расположенной в Нэшвилле, штат Теннесси. Эта компания, среди прочего, проектировала небольшие электростанции и тесно сотрудничала с промышленным гигантом Westinghouse. Это была работа по моей специальности, и я отослал им свое резюме. К тому времени мои родители и семья моего брата наконец решились эмигрировать, но прошло еще три долгих года, прежде чем наша семья воссоединилась.

Нэшвилл, штат Теннесси

Не прошло и недели как я отослал мое резюме в компанию I.C. Thomasson Associates, как мне позвонил один из ее руководителей — мой будущий босс, Вильям (Билл) Мартин. Талантливый инженер и организатор, бывший авиатор и ветеран Вьетнамской войны, он создал в компании направление энергетики и наладил сотрудничество с известной фирмой Westinghouse. Билл пригласил меня на интервью в Нэшвилл, после которого представил меня президенту и владельцу компании, мистеру Вимберли, такими словами: «Это г-н. Дмитрий Дроб, очень талантливый инженер».

Вскоре я получил по почте формальное предложение о работе на должность инженера-проектировщика с годовым окладом в размере 27500 долларов и пакетом страховок. Такая зарплата не совсем соответствовала статусу инженера, особенно «очень талантливого инженера», как меня охарактеризовал Билл. Однако я понимал, что комплименты дешевы, а в отношении зарплаты мне ещё предстоит доказать чего стою я.

Прошло почти полтора года с тех пор, как мы обосновались в Майами. Теперь, едва успев поближе познакомиться с нашими новыми соседями и обзавестись друзьями, мы снова собирались в дорогу.

Мы ехали в Нэшвилл на грузовом микроавтобусе Ford Econoline с двумя рядами пассажирских сидений, арендованном для нас моей новой компанией. Среди нашего багажа в грузовом отсеке выделялся огромный, очень тяжелый, потертый диван уродливого коричневого цвета — подарок от еврейской общины Майами. Иногда наши дети забирались на него со второго ряда сидений и «по-честному» делились угощениями, которые мы припасли для них в дорогу. Мы были на пути к лучшей жизни, и у всех было приподнятое настроение. Даже Юля, которой пришлось оставить престижную художественную школу для юных талантов при колледже, не очень этим огорчалась.

Нэшвилл оказался красивым городом, раскинувшимся на живописных отрогах старых Аппалачей, с мягким климатом и умеренной стоимостью жизни. Моя новая компания была хорошо известна среди русских иммигрантов города, и многие из моих коллег мечтали здесь работать. «Зависть — последнее дело», — говорил мой отец, и, возможно, именно зависть побудила одного из моих новых знакомых донести на меня в ФБР. Однако могло быть и так, что в этих местах проверка ФБР являлась просто рутинной процедурой из-за близости Национальной лаборатории Окридж, которая когда-то играла важную роль в Манхэттенском проекте и до сих пор является значительным исследовательским центром в области ядерных технологий. В отделении ФБР меня спросили, не знаю ли я кого-либо, связанного с КГБ. Я никого такого не знал, и Бюро быстро потеряло ко мне интерес.

Сразу же по прибытию в Нэшвилл я в очередной раз убедился, что мир действительно очень тесен. Среди наших новых соседей в Нэшвилле, которые пришли помочь нам разгрузить вещи, оказались бывшие сотрудники Зины из Харькова. Через два дня она столкнулась со своей давней знакомой по Харькову, с которой когда-то отдыхала в Юрмале. Затем мы познакомились с Юрой Жислиным. Мой друг и коллега по Харьковскому ЦКБ, Самуил Голинкин, делил с ним пути и тяготы эмиграции, а его сын, Лев Голинкин, упоминал о нем в своих мемуарах. Маша и Юра Самойленко, также из Харькова, стали нашими друзьями. Юра по профессии был поваром, и когда после распада СССР в Украине разрешили частное предпринимательство, он открыл своё кафе в Харькове. Однако очень скоро он пожалел о этом решении — харьковская мафия быстро обратила внимание на его бизнес, и, выражаясь его собственными словами, он «бежал из Харькова без штанов». Я легко поверил этому, так как не раз слышал подобные истории от других людей.

В то время, переезжая на новое место, мы легко сходились с людьми и заводили друзей, но они не могли заменить нам тех, кого мы оставили в Харькове. Особенно нам не хватало моих родителей, которые, по-видимому, еще сильнее переживали разлуку с нами. Одним из проявлений их любви был непрерывный поток посылок с остатками нашей библиотеки. Обычно почтальон приходил днем, когда нас не было дома, и вместо посылки оставлял под дверью записку. Я работал в получасе езды от почтового отделения и получать посылки в рабочее время мне было непросто. Однако моим родителям было еще труднее отправлять их. Я живо представлял себе, как они едут на центральный почтамт в переполненном троллейбусе, часами стоят в долгих очередях и платят непомерные почтовые сборы, от чего мне становилось не по себе. Посылки поступали дважды в неделю, и как бы горячо я ни умолял родителей прекратить их отправку, все мои усилия были напрасны. Они просто не могли не делать для нас всего, что было в их силах.

Уезжая, я оставил отцу доверенность на получение причитающихся мне платежей за экономический эффект от внедрения моих изобретений, а также чеков в валютный магазин Березка за изобретения, проданные за границу. Я очень просил его получать и тратить эти деньги, но он упорно добивался невозможного — перевести чеки Внешпосылторга [1] обратно в валюту чтобы передать ее нам. Я был уверен, что эти деньги пропадут, так оно и случилось.

Вскоре после нашего приезда мы узнали о вакансии помощника воспитателя в младшей группе престижного и дорогого детского садика при синагоге. К нашему удивлению, даже на такую должность было несколько претендентов. Диди, пожилая американка протестантского вероисповедания, выбрала Зину в качестве своей помощницы, обратив внимание на ухоженность нашего четырехлетнего сына. Эта работа значительно пополнила наш семейный бюджет, потому что скромная зарплата Зины сопровождалась существенным бонусом — наш Миша мог бесплатно посещать этот детский сад. В результате мы смогли снять хорошую трехкомнатную квартиру в новом жилом комплексе и, наконец, заменить нашу машину-долгожителя на две, хотя и не новые, но более надежные.

Работая в I.C. Thomasson Associates в Нэшвилле, я впервые ближе познакомился с американцами и их образом жизни. Некоторые из моих коллег проявили к нам живой интерес. Они делились со мной подробностями своей жизни, стараясь помочь нам адаптироваться в их стране. Это было время непомерно высоких процентных выплат по кредитам на покупку жилья, со ставками до 10% годовых и даже выше. Несмотря на ограниченный семейный бюджет, многие из моих коллег не представляли себе жизни без регулярных посещений ресторанов и поездок в отпуск.

Когда я вернулся в офис после нашего первого отпуска на американской земле, который мы провели в Майами, многие, зная о наших скромных ресурсах, были удивлены. Они недоумевали, как нам удалось позволить себе такой отпуск, и были ошарашены, когда я упомянул, что он обошелся нам всего в 500 долларов, включая стоимость билетов в Дисней-парк. Я не стал вдаваться в подробности нашей поездки, во время которой мы избегали придорожных гостиниц и не упомянул о Зининой тёте, Нинe, которая любезно пригласила нас остановиться в ее квартире. Несмотря на жесткую экономию, мы хорошо отдохнули, потому что почти все, что нам было для этого нужно — солнце, воздух и море, — было бесплатным. В добавок, благодаря Зининым кулинарным возможностям, мы могли избегать рестораны со всеми их вкусовыми добавками, залежалыми продуктами и непомерными ценами. Наши навыки выживания приобретенные в эпоху советского социализма все еще помогали нам в Америке, хотя такой образ жизни выходил за рамки понимания моих американских друзей.

Культурные развлечения на наш вкус в Нэшвилле случались нечасто, но однажды мы посетили передвижную выставку сокровищ Екатерины Великой в Мемфисе, штат Теннесси. На ней также была представлена икона Казанской Божьей Матери кисти Андрея Рублева — святая реликвия православия, недоступная публике в СССР. В другой раз мы побывали на интимном концерте Татьяны и Сергея Никитиных, кумиров нашей молодости. Концерт проходил в тускло освещенном, холодном и почти пустом зале протестантской церкви. Это событие дало нам возможность познакомиться и провести с ними немного времени. Мы узнали от Тани, что их сын учится в Америке, и они мечтают, чтобы он остался в этой стране после окончания школы. Так оно и случилось.

По какой-то непонятной мне причине, и Сергей, и Таня были разочарованы тем, что они восприняли как вульгарный стиль гостиничного комплекса Opryland, предмета особой гордости жителей Нэшвилла и поклонников кантри-музыки [2] по всей стране. Возможно, это был оттенок неосознанного снобизма, ведь этот комплекс представляет собой всего лишь отель с ресторанами, тропическими оранжереями, бассейнами и водопадами под одной крышей — коммерческое предприятие не претендующее на особую изысканность. Я прилагаю фотографию одной из внутренних зон этого комплекса для тех, кто никогда там не был. Судите сами. Нам же, как и многим другим жителям Нэшвилла, нравилось иногда прогуливаться там, особенно в ненастную погоду.

Проект совместной электростанции с Westinghouse, ради которого я приехал в Нэшвилл, так и не состоялся. Вместо этого появился другой, не менее значимый для нас проект: электростанция для комбинированного производства тепловой и электрической энергии, работающая как на угле, так и на свалочном газе. Этот проект включал в себя четыре парогенератора, одну паровую турбину и систему подачи угля. Я проектировал и программировал все системы автоматизации для этой электростанции.

Это был интересный и познавательный проект, позволивший мне впервые работать с современными цифровыми средствами регулирования, и я принялся за него со всем усердием, на которое был способен. Мой опыт работы в Харьковском проектном институте «Теплоэлектропроект», ведущем проектном институте советской энергетики того времени, несомненно, сыграл решающую роль. Коллеги приходили посмотреть на мои чертежи, и не скрывали своего одобрения, а иногда, даже восхищения. Через несколько месяцев компания повысила мне зарплату и перевела в отдельный кабинет с окном. Хотя из этого окна открывался вид лишь на свалку в соседнем дворе, такой жест подчеркивал мое растущее признание в компании.

Билл Мартин, который изначально был моим начальником, не участвовал в этом проекте. После того, как у нас в компании появился еще один специалист по автоматизации, наш с Биллом коллега, мне показалось, что статус Билла пошатнулся. Однажды он вызвал меня к себе в кабинет, демонстративно положил на стол какой-то листок бумаги, и ушел, указав на него пальцем и не проронив ни слова. Я стал было ждать его возвращения, но в конце концов понял, что он намеревался показать мне эту бумажку на столе. Это был конфиденциальный список зарплат сотрудников: зарплата нашего нового коллеги Арнольда составляла 55 000 долларов, Билла — 70 000 долларов, а моя, несмотря на два повышения меньше чем за год, — всего 35 000 долларов. Даже сейчас я не уверен в истинных намерениях Билла; возможно, он хотел, чтобы я ушел из компании.

Наконец, настало время воплотить мои инженерные разработки в жизнь. В те дни я и мой коллега, руководитель строительной группы Роберт (Боб) В., проводили много времени на строительной площадке в Луисвилле, штат Кентукки, что примерно в трех часах езды от Нэшвилла. Обычно мы добирались туда на автомобилях и проводили там несколько дней, прежде чем возвратиться домой на выходные. Иногда, небольшой самолетик строительной компании, всегда с ящиком пива под сиденьем, прилетал за нами в Нашвилл, чтобы доставить на строительную площадку.

Однажды, всего за несколько дней до запланированного запуска электростанции, я оказался в центре всеобщего внимания. Должен признаться, я вспоминаю этот момент с удовольствием и профессиональной гордостью и хотел бы рассказать об обстоятельствах, чтобы исключить любые необоснованные обвинения в тщеславии.

До самого начала пуска электростанции я готовился к программированию всех агрегатов электростанции, однако, как оказалось, два меньших парогенератора поставлялись ‘под ключ’, что означало, что все работы на них выполняет их изготовитель. Но в последний момент, изготовитель отказался программировать автоматику этих котлов, сославшись на незнакомство с выбранной аппаратурой. Из-за этого нашему руководству пришлось искать замену в очень сжатые сроки.

Я предложил было свою помощь, но мое предложение поначалу встретили скептически. Однако в конце концов, не найдя альтернативы, они вернулись ко мне, хотя и весьма необычным образом: ко мне подошел начальник строительства, положил мне в ладонь монету в четверть доллара и сказал: «Вот ваши деньги, можете начинать прямо сейчас». Я не стал выяснять что он этим имел в виду, а сразу приступил к работе.

Не очень это приятное чувство, работать, ощущая пристальное внимание людей, столпившихся позади вас и заглядывающих через ваше плечо, особенное если эти люди ваше начальство. Однако все прошло как нельзя лучше, и примерно через два часа я продемонстрировал работу регулирования этих парогенераторов на модели объекта. Я отчетливо помню, как один из руководителей электростанции не смог сдержать своего изумления и громко воскликнул: «Я не могу в это поверить. Как такое возможно?!» Мало кто из них понимал, что этот впечатляющий и, казалось бы, легкий успех был результатом тщательной подготовки.

Почти каждый вечер я испытывал смешанное чувство от приглашений на ужины, которые устраивал владелец проекта, президент строительной компании. Вы можете удивиться: «Что может быть плохого в том, чтобы поужинать в хорошем ресторане?» Дело в том, что каждый ужин был не просто трапезой — это был кулинарный марафон, который продолжался весь вечер допоздна. Обычно мы начинали в баре, продолжали в ресторане и заканчивали вечер в другом баре. К концу напряженного рабочего дня я очень уставал, но чувствовал себя обязанным принять эти приглашения. Иногда я даже засыпал, уронив голову на барную стойку.

Многие из моих коллег называли себя «rednecks», что близко по смыслу со словом «деревенщина». Они носили ковбойские шляпы, джинсы, и остроносые ковбойские сапоги с короткими голенищами. Мне импонировала их грубоватая прямолинейность. Но больше всего мне нравилось в них чувство юмора с которым они относились ко всему вокруг, в том числе и к себе. Однажды, во время очередного ужина в их компании, я спросил почему все они ездят на небольших грузовичках, траках. Ответ — мы складываем в кузове пустые баночки из-под пива — вызвал дружный взрыв хохота.
Руководитель строительной группы Боб У., несмотря на отсутствие формального образования, пользовался значительным влиянием в компании, во многом благодаря своей жене. На рождественской вечеринке компании он представил нас друг другу. Она происходила из влиятельной южной семьи и, благодаря своему происхождению, обладала обширными связями, которые приносили большую пользу компании в пополнении портфеля заказов.

Во время очередной командировки, за завтраком в ресторане, Боб удивил меня, предложив вместе создать новую компанию. Согласно его плану, он должен был заниматься заказами, а я их выполнять. Его предложение застало меня врасплох, и я промолчал.

В группе Боба, кроме него самого, были еще два человека: китаец и перуанец. Китаец немного знал русский и радостно приветствовал меня по утрам словами из популярной советской песни 1950-х годов: «Русский с китайцем — братья навек». Боб обычно увольнял их обоих после завершения очередного проекта, а затем снова нанимал когда появлялась работа. Когда мой проект подходил к концу, я начал беспокоиться о своем будущем в компании. Что, если новый заказ не поступит вовремя? После полутора лет работы в Нэшвилле я возобновил поиски работы и вскоре получил предложение от быстрорастущей компании Compressor Controls Corporation (CCC) в Де-Мойне, штат Айова.

Когда я подал заявление об уходе, мой начальник попросил меня пересмотреть свое решение: «Теперь, когда мы узнали вас получше, что мы могли бы сделать, чтобы убедить вас остаться?» Мысленно я был уже далеко, поэтому просто вежливо поблагодарил его в ответ.

Я уже собирался покинуть стройплощадку, когда ко мне подошел президент строительной компании, нашего генерального подрядчика, и сказал: «Очень жаль, ведь я планировал начать с вами бизнес в России». Для меня это былo неожиданно. Если мы и беседовали, то исключительно о кулинарии или крепких алкогольных напитках, хотя и в этом наши привычки разнились: он пил много, медленно потягивая свой любимый односолодовый шотландский виски со льдом, а я залпом выпивал свою рюмку-другую водки. Оказалось, что он видел во мне нечто большее, чем просто собутыльника.

***

Несколько лет спустя я вернулся в Нэшвилл на отраслевую конференцию и решил заглянуть в свою старую компанию. Билла Мартина там уже не было, но Боб встретил меня в своем новом офисе. Он сидел за огромным письменным столом примерно в пяти метрах от стула, предназначенного для меня. Боб никогда не отличался особой скромностью, но сейчас его кабинет и обстановка в нем явно свидетельствовали о его тщеславии, а манеры и выражение лица были пропитаны высокомерием. Все это развеяло последние остатки моих прежних сомнений относительно совместного с ним бизнеса, и я подумал, как мне повезло, что мне не пришлось иметь с ним дела.

(продолжение)

Примечания

^* Биография отца Дмитрия — Якова Дроба – опубликована в альманахе «Еврейская Старина» №№ 2 и 3/2022; 2 и 4 /2023

[1] Че́ки Внешпосылторга — своеобразная «параллельная валюта», существовавшая в СССР в 1964—1988 годах.

[2] Ка́нтри, или кантри-му́зыка (от англ. country music, букв. — «сельская музыка») — обобщённое название формы музицирования, возникшей среди белого населения сельских районов юга и запада США