У меня было крушение идеалов. Я с горя сказала, что ноги моей больше здесь не будет. А все говорили, что мы поступаем третий, четвертый раз. Я сказала, что никогда больше. Это разве Вахтанговское училище? Это не для меня. И я с горя в 1965 году пошла в МГУ на филфак, потому что в МГУ было два театра: студенческий, знаменитый театр Марка Захарова, и эстрадная студия «Наш дом».
Ася Тепловодская, Злата Зарецкая
«ИСКУССТВО — КЛЮЧ К АУРЕ ИЗРАИЛЯ»
Интервью со Златой Зарецкой
Хочу от вашего имени поздравить Злату Зарецкую и драматургов, участвующих в выпуске двух книг: «Русская драматургия Израиля (1970-2000 гг.)» и «Драматургия без границ». Обе вышли в течение 2022 года. Без ложной скромности скажу, что обе книги — значительное событие в драматургической жизни нашей и не только нашей страны. Злата Зарецкая, др. искусствоведения — автор-составитель и инициатор этих книг. Она живет в Израиле уже много лет. Злата — человек, одержимый театром и драматургией: «Я всегда хотела понять, что такое Израиль — через искусство». Искусство она считает «ключом к ауре Израиля», как путь к интуитивному постижению его смысла:
«Израильский театр — это форма национального мышления, вырастающая из поэтики пуримшпилей — эстетики «соборности» — игрового обсуждения вопросов в общем круге «на миру» в своей духовной семье. Дуализм — преодоление ироническим смехом трагедий истории делает современное еврейское зрелище узнаваемым как в любой общине диаспоры, так и в центрах культуры. В этом смысле театр и драматургия русскоязычных репатриантов — органическая часть искусства Израиля» …
А.Т. Скажите, пожалуйста, Злата, как в вашей жизни появилась любовь к драматургии, к театру? Было ли так с момента вашего рождения или проявилось в более позднем возрасте?
З.З. Думаю, что это наследственное, то есть эта любовь сформировалась во мне на генетическом уровне. И тому было подтверждение. Во-первых, мне говорили, что я похожа на мою двоюродную бабушку. В начале века в Турове она была актрисой еврейского театра и умерла в раннем возрасте. Когда я родилась, то все решили, что Б-г вернул во мне ее.
Во-вторых, я всегда читала стихи. Я очень хорошо помню, что был ансамбль в школе, где кто-то пел, а я декламировала. Помню руководителя этого ансамбля, который был очень старенький и очень интеллигентный, и я никогда не забуду, когда я выступала, он стоял в кулисах и говорил: «Очень, очень талантливая девочка».
А дальше в Риге был расцвет «Театра юного зрителя», которым руководил Адольф Яковлевич Шапиро. Это был золотой век культуры в Риге, и все бежали в ТЮЗ, а не в другие театры. Там режиссеру удавалось зашифрованными образами сказать очень многое о человеке человеку. Я в то время занималась в детском клубе при «Театре юного зрителя». Думаю, что именно тогда началась моя серьезная «болезнь» сценой. Я поняла, какой силой обладает театр и в нем слово пьесы.
А.Т. А как относились ваши родные к такому увлечению театром?
З.З. Отец меня не понимал, но безумно любил. Если я чего-то хотела, то он во всем поддерживал, никогда не противоречил, но и не придавал значения моему увлечению. Он через многое прошел в жизни (война, страх ареста за национальность и героизм) и готовил меня в свои наследники. Зарецкий Роман Яковлевич мечтал, что я буду ходить в чистом белом халате и нажимать разноцветные кнопки там, где он прошел через кровь, пот и черный труд.
Во время войны над ним тряслись как над «золотым» специалистом. Он вернулся с войны только с одной раной на левой руке. Его хранили, так как он как инженер-водник строил понтонные переправы через реки под артиллерийским огнем. За ним шли танки. «Дорога Жизни» на Ладожском озере — дело рук моего отца. Он был весь в орденах после войны и получил высокую должность директора Московского речного порта.
Но в 1947 началась подготовка к уничтожению ЕАК. Стали забирать известных евреев, чтобы выбивать показания. Отца его рабочий предупредил о том, чтобы «завтра он не приходил на работу». Через много лет папа рассказывал, что он знал, что это такое — убивали прямо за дверью или отправляли на пытки. «А ты была двухмесячная. И самое страшное было потерять детей. Мы даже дверь не закрыли. Собрались за час — только теплые вещи и деньги — и пулей на вокзал». Он оставил нас у родственников в Питере, а сам исчез в неизвестном направлении. До 1953 года мы с мамой приезжали к нему в какие-то углы, где он строил ТЭЦ. Как только отец попадал в список на награждения — тут же исчезал.
Смерть Сталина застала его в Риге. Он остановился и снова стал расти по служебной лестнице, но уже не боялся. Я очень хорошо помню, что отец привел меня на рижскую ТЭЦ, черную, грязную, где он трудился с рабочими, а потом на построенную — чистенькую, где все ходили в белых халатах и только кнопочки нажимали. Отец ждал того момента, когда я закончу школу и он передаст мне свои знания. А я получила серебряную медаль только из-за того, что все время занималась театром после уроков и сожгла все учебники негуманитарные: физику, математику, химию, по которым получила пятерки. Душа тянула в стихи, в мир сцены. Отец смирился и однажды перед отъездом поцеловал мне руку…
А.Т. Я так понимаю, что вы уверенно шли к своей мечте?
З.З. В 1964 году я впервые попала в Москву и попробовала поступить в Щукинское училище на актерское отделение. Мечтала именно о Вахтанговской школе. Так получилось, что я прошла первый тур и мне сказали: «Подавайте документы, девушка». А я вместо того, чтобы подавать документы, поехала к отцу, который меня ждал. И решила, когда закончу школу, то приеду. На следующий год я приехала поступать, и там уже не было той комиссии, которая меня приняла, сидела другая дама, и я видела, кого она принимала! У меня был такой шок. Когда я вышла, все говорили, что я иду на третий тур. А потом, когда вышел парень и не прочел моей фамилии…
У меня было крушение идеалов. Я с горя сказала, что ноги моей больше здесь не будет. А все говорили, что мы поступаем третий, четвертый раз. Я сказала, что никогда больше. Это разве Вахтанговское училище? Это не для меня. И я с горя в 1965 году пошла в МГУ на филфак, потому что в МГУ было два театра: студенческий, знаменитый театр Марка Захарова и эстрадная студия «Наш дом». Претендентов было множество, очереди были огромные. Я была, как во сне. Но сдала отлично, у меня даже был лишний балл, я все читала наизусть. Ведь самое главное для меня было попасть в эти театры.
Но в театры меня не взяли. Меня не взял Захаров, он сказал, что «у нас уже есть такие типажи, как вы». Эстрадная студия МГУ «Наш дом» вообще не входила в мои планы, потому что я не видела их спектакли, только какие-то эстрадные миниатюры. А я хотела играть. Я помню, что читала «Ифигению в Авлиде» (Еврипида) перед сожжением — никак не меньше!
А.Т. Первые неудачи не сломили вас. Что произошло дальше в вашей судьбе?
З.З. Я не сдалась и пошла в студию художественного слова, которой руководила старейшая знаменитая актриса классической школы (уже не помню фамилию), и стала участвовать в этих концертах художественного чтения с огромными программами: «Россия Блока» «Пушкин о дружбе и друзьях»… Я сама все составляла, и у меня очень хорошо получалось. Но все равно это не был театр.
Меня стали приглашать на выступления студенческие, особенно когда переехали в высотное здание МГУ на Ленинских горах. Никогда не забуду: кто-то мне подарил парчовое платье, и я при свечах читала стихи и светилась, как пламя искр. Общежитие высотного здания МГУ, холл — два этажа, соединенных лестницей в одном зале. И каждый уголок, и все ступени усеяны студентами. Когда я заканчивала читать, была вдохновенная тишина… Это был конец 60-х годов. Время, когда Евтушенко собирал на стадионах толпу в несколько тысяч. Это была какая-то волна увлеченности поэзией. Кто-то садился к роялю и, не глядя на меня, импровизировал, кто-то из зала продолжал читать другие строки. Незабываемые духовные пиры!
А.Т. Вы говорите, «все равно — это был не театр». И как же сложилась дальше ваша театральная судьба?
З.З. На четвертом курсе я попытала снова счастье и пошла в эстрадную студию МГУ «Наш дом» к Марку Розовскому. Читала, помню, Бабеля «Баську в шляпе с канарейками». Все умирали от хохота. Потом Марик мне сказал: «Приходите, нам нужны такие люди, как вы. Но вы никогда у меня не будете играть». Все девочки у него работали на сцене со стройными ногами. У меня же ноги никогда не были выразительной частью тела. Но я попала наконец куда надо — стала членом семьи театральной, потому что это был эпицентр искусства сцены конца 60-х.
А.Т. Понимаете, как вам повезло? В вашей жизни был Учитель, наполнивший всю жизнь светом, который вы уже много лет несете людям.
З.З. Вы правы. Это было потрясающе. Но лишь в Израиле, как на фотопленке, проявился для меня через многие годы во всей полноте образ друга, знакомого с университетской молодости. Этого человека знает сейчас весь культурный мир — его творения не сходят со сцены годами, поражая непосредственностью и свежестью в каждом воспроизведении во всех уголках мира — от Японии и Кореи до Англии и Дании, от Израиля до Америки и Аргентины. Его крошечный театр в центре Москвы не только не исчез под напором времени, но, наоборот: количество зрительских мест в нем, благодаря оглушительному успеху и наконец-то при поддержке властей, удвоилось! Его книгами зачитываются, ибо они не только о театре, но и о литературе, и о его собственной судьбе, и написаны так, что не оторваться. Этот Мастер — Марк Розовский. Главный режиссер театра «У Никитских ворот», член Пен-клуба, сценарист, пишущий для эстрады, кино, оперы. Человек, создавший более 100 спектаклей-хитов, автор книг: «Режиссер зрелища», «Поймали птичку голосисту», «Изобретение Театра», «К Чехову».
Но для меня — он еще и первый Учитель, заложивший в мою душу программу на всю оставшуюся жизнь: отношение к театру, как единственному способу мышления и познания истины, не подвластной ничему, кроме безграничной логики творчества.
Приходили лучшие актеры со всех театров к нему. И я урвала момент до уничтожения эстрадной студии, момент ее фантастического успеха. Потом, когда у меня был академический отпуск и я впервые пошла в школу, то с детьми поставила в стилистике «Нашего Дома» несколько постановок, которые мы сочинили сами. И это было замечательно. У М. Розовского я стала режиссером, человеком, который относится к театру осознанно. Мне ужасно понравилось, как он делает спектакли.
А.Т. И что же было дальше?
З.З. Дальше был выпуск в 1971. Поступила в аспирантуру во ВНИИ Искусствознания в сектор истории и теории театра в 1974. И поскольку диплом был структуралистский, вся тема исследования была преподнесена как единая структура — многогранный кристалл «Поэтика традиционного театра». Когда я уже поступила, получила первый «актерский» удар. Я продолжала читать стихи, и однажды друзья меня пригласили в моем «пламенном» платье в институт космических исследований. Там даже выдали деньги за выступление. Когда я пришла домой, у меня в гостях был поэт Михаил Генделев с женой Леной. Я сказала бедному поэту, что хочу способствовать его поэзии, на что он гордо ответил: «Я с женщин денег не беру!» А я ночами подрабатывала то в пожарной охране, то преподавала в ПТУ. Маша Матусовская (дочь Михаила Матусовского), старший научный сотрудник Института Искусствознания, посадила меня в роскошное кресло дома, а я была бедной аспиранткой. Поставила передо мной огромный бокал и требовательным безапелляционным тоном заявила: «Если ты не пойдешь на профессиональную сцену, я с тобой общаться не буду! У меня муж профессиональный актер, я ему говорю: «Уходи со сцены», а тебе говорю: «Иди на сцену!». Я ей возражала, что уже поздно, мне 28… Была еще одна подруга, которая после ИКИ перестала со мной разговаривать, если… В общем, надавили: я показалась в кино и на радио, где у них были знакомые. Мне сказали: «Если бы вам было 18!»…
Все равно предприняла еще одну безумную попытку прорваться на сцену где-то в году 1980. В театре Пушкина работал Вячеслав Говорухин. Я подготовила с профессиональным актером, который играл офицера, монолог Жанны Д’Арк перед казнью. Режиссер меня выслушал и сказал: «Очень хорошо, но вы знаете, сколько у меня женщин актрис, которые уже в штате, ждут хоть маленькой роли». Это был второй удар. Меня толкали на сцену, а дверь была закрыта…
Наконец, третий момент. Это был 1976 год. В ВТО в том самом, которое сгорело, я столкнулась с членами той самой комиссии в Вахтанговском, которая меня приняла в 1964 году. Я запомнила фамилию этого человека — Калиновский. Он там преподавал. Он говорит: «А я вас не забыл. Что ж вы не постучались в соседнюю дверь?!». Потом он умер.
Поэтому я сделала все, чтобы быть на профессиональной сцене. Я даже сейчас пыталась играть на иврите в театре для пожилых в матнасе Маале-Адумим. Но и эта дверь закрылась… Что дальше, не знаю…
А.Т. Почему вы, устроенная и успешная, приехали в Израиль? Чем было обусловлено такое решение?
З.З. Мы приехали в ночь на 13 декабря 1990 года в 4-й день Хануки. Приземление в Бен-Гурионе было для нас ханукальным чудом. Нас сопровождали в воздухе ночью два боинга из-за войны в Персидском заливе. Между кресел ходила стюардесса и дарила карточку на Хануку, (я храню ее), и сказала мне одну фразу, которую я вспоминаю все время: «Я желаю, чтобы ваша жизнь в Израиле была похожа на волшебную сказку». В Израиль я приехала из-за сына. В нашей семье погибла племянница. Мой сын оказался единственным наследником всей нашей фамилии. Я боялась за его жизнь. В Москве в 1990 году каждый вечер показывали в передаче «Добрый вечер, Москва» фотографии тех, кто утром вышел из дому и вечером не вернулся. Мне этого было достаточно. У меня была шикарная работа в школе, новый кабинет 65 метров, весь созданный руками моих друзей и учеников, был театр, который я делала с детьми. Но я хотела спасти сына, потому что каждый вечер за него боялась. Так мы уехали в Израиль.
А.Т. Как вам живется здесь, как прошла ваша абсорбция?
З.З. Я ехала сюда без иллюзий. Ради сына готова была заниматься любой работой. Даже не думала, что буду работать по специальности. То, что здесь мне удалось случайно сделать, это Божье провидение. Я не готовилась. Просто искала работу. Я не знала, что делать и куда сунуться. И тут моя учительница по ивриту сказала: «Где тебе надо переводить, я с тобой пойду». И она пошла со мной к зам министру культуры, которым был тогда доктор Дан Ронен. А Дан Ронен сделал диссертацию по фольклорному искусству, и в Москве опубликовал в русскоязычной еврейской прессе маленькую статью о фестивале танцев в Кармиэле. И когда я читала эту статью, у меня было ощущение, что ее писал родной мне по духу человек. Особенно одна фраза: «Если вы хотите понять, что такое Израиль, посмотрите, как евреи танцуют друг с другом всю ночь в Кармиэле». А я хотела понять, что такое Израиль именно через искусство. И тогда я пришла к нему и сказала, что хочу работать. Вдруг он заговорил на ломаном русском, а учительница рядом сидит и переводит. Он сказал, что все понял и постарается.
На следующий день мне позвонили (а жила я тогда в подвале под землей, но между двумя театрами!), меня приглашали к директору театра «Габима». Я сказала, что «прилечу». Меня вдруг брали на работу и не просто, а в национальный театр, который зарождался в Москве! Нужно было писать на русском программку спектаклей на иврите и перед началом делать вступительную лекцию. В общем, я с самого начала оказалась в эпицентре театральной жизни! И увидела, что это далеко неоднозначное явление. Но я же была после студенческой жизни в Москве, когда ради искусства стояли на морозе в очередях! Я увидела связь того, что происходит там и здесь. И тогда через шесть лет погружения в искусство здесь, благодаря Леониду Финкелю, заставившему подумать об издании множества первых статей, которые порой просто крали, вышла крошечная книга «Феномен израильского театра». «Хватит писать, пора издавать!», — сказал тогда Л. Ф. Действительно, я с самого начала писала, как безумная. И когда эту первую мою ласточку Йоси Тавор представлял на радио, то сказал: «Для чего это вы, Злата, пишете о театре?! И до вас писали! И без вас тут любили театр!» На что я ответила, что «эта первая книга — моя судьба. Я иду по своему пути, и для меня то, что я вижу в Израиле, это продолжение самых высоких критериев, с которыми я приехала из Москвы в Израиль. Я прекрасно понимаю, что далеко не все гладко, но я вижу то, что я хочу увидеть». Так родилась моя первая маленькая книга (всего 152 страницы) в 1997 году. В 2018 она в новой редакции под тем же названием «Феномен Израильского Театра» превратилась уже в «труд жизни» — в духовную пирамиду из 7 частей в 525 страниц и 404 фотографии с приложением 2 дисков с 6 лекциями на радио РЭКА с той же темой «Страницы Истории Израильского Театра». Благодаря ей я была принята в Израильскую Независимую Академию Развития Науки и Культуры и получила премию «ЭМИ» — Союза Деятелей Искусств Израиля.
А.Т. Расскажите, пожалуйста, Злата, о двух последних книгах по драматургии. Как появился их замысел и что они значат в вашей жизни? Почему обе вышли одновременно в 2022 году?
З.З. Эти книги — «Русская Драматургия Израиля 1970-2020гг.» и «Драматургия Без Границ» — результат моей борьбы за профессиональное выживание в пандемии. Очень страшно было остаться за бортом. Когда вышла моя самая главная книга, я стала искать, чем я могу быть полезна людям. Кто я? Никто меня на работу уже не брал из-за пресловутой «группы риска». Я вспомнила, что на вечере памяти Эли Люксембурга чудом услышала вживую профессора Романа Кацмана, который представлял новый проект о русско-израильской литературе за сто лет, открытый им в Бар-Иланском университете. И я поняла: вот оно! Я же член Союза русскоязычных писателей Израиля с 1994 — я знаю это изнутри!
Чего мне стоило добиться встречи с ним?! Это был июль 2019 года. Как раз перед пандемией. Он сказал, что в штате места нет, денег нет, но пригласил в исследовательский семинар с темой по драматургии, который будет проходить раз в месяц в ЗУМе.
Мне уже была известна эта площадка, благодаря встречам в ИНАРН. Там в ЗУМе ИНАРН я уже сделала презентацию своей главной книги. Понравилось. Стали приглашать. И вот однажды на одной из встреч, которые у них проходят, как по нотам, где все выверено до мелочей, у меня возникла мысль сделать свои ЗУМы, потому что знала, что драматурги больше всех страдают от отсутствия выхода, обмена мнениями, дискуссий. Тогда родилась вторая конференция в 2019 году «Проблемы современной русскоязычной израильской драматургии».
Пьесы пишутся и продолжаются театром в нашем воображении. Человек жив прежде всего духом, даже без материального воплощения идей. И было 10 докладов. Всем очень понравилось так, что решили делать один раз в две недели встречи с драматургами. Я уже сделала более 20 ЗУМов.
И каждый ЗУМ проблемный, это общее размышление с интересными творческими людьми, которым я даю возможность выхода. Я должна сказать, что не все меня поддержали, кто-то от меня отвернулся, кто-то просто сбежал. Потом вышел справочник «Русская литература в Израиле», и я подумала, почему же не сделать такую книгу о драматургах, о которых не писали. Так родился замысел книги «Русская драматургия в Израиле». На этом фоне параллельно шел университетский исследовательский международный семинар по русско-израильской литературе, завершившийся двумя конференциями на русском и английском языках и публикацией в Бостоне в научном сборнике, где напечатана и моя работа по современной русско-израильской драматургии 1970-2020 гг.
А.Т. А как возникла Ассоциация драматургов?
З.З. Пьесы — это моя специальность как литератора и театроведа. Я вижу, какие там шедевры есть, какие потрясающие авторы. Какие тексты родились в том же Израиле еще в 70 гг. Никто о них не знает, потому что не заинтересованы. Потому что для многих пьеса — ее послание, замысел создателя — не важно. Главное, как она будет представлена (исковеркана — изуродована — изнасилована!) режиссером и актерами. Это смещение акцентов произошло в начале 20 века. Сейчас в 21 ситуация резко меняется из-за смещения ориентиров внутри непроходящих пандемии, войн и фейков в масс-медиа, и насущной необходимости ответов на тайные или запрещенные вопросы.
До сих пор для многих «Драматургия» — не карьерная тема.
Я увидела в изоляции все иначе и поняла, что именно драматургия — путь для нового театра мысли — откровения, возвращения к первоначалу — к базису театра, который создавался пьесой, как в Торе «Вначале создал Бог…» Вначале было Слово и Слово это было Бог… Прибывший вместе с военной алией фестиваль «Любимовка», посвященный Драматургу, как главному герою театральной читки не поставленных нигде пьес, вызывающих бурную дискуссию на сцене и в зале — лишнее доказательство, что настало время драматургов, как первомыслителей театра.
А для меня все это было духовным спасением, потому что я люблю делать подарки. Я люблю атмосферу, когда тебе не дарят, а ты даришь — и все равно праздник! Я устроила праздник прежде всего сама себе. Я чувствовала, что это не просто глотки кислорода, это литры кислорода для людей, которые сидят дома, и никуда не могут выйти, и у которых есть что сказать. Так родилась Ассоциация Драматургов Израиля. Сейчас к нам приехали очень интересные авторы, бежавшие от войны, люди, которые устраивали там фестивали «Новой Драматургии». Нам предстоят встречи с философами театра, с драматургами, как центрами сценического смысла.
А.Т. Как вы думаете, рассказ о драматургах, которых много в Израиле, насколько он интересен для читателя?
З.З. Очень интересен. Как писал Борис Голлер: «Когда рушится все, и нет инструментов, и нет людей, остаются от музыки ноты. Ноты нас спасут. Берегите ноты!». Пьесы — те же ноты, по которым можно воссоздать музыку прежних времен. Это нотная запись человеческих страстей, которая оказывается актуальной в новое время. Шекспир — это образ. У нас есть свои Шекспиры, свои Вампиловы, свои Ханохи Левины… Мне нужно много сил, чтобы продолжать шуметь, кричать и доказывать. Во второй книге «Драматургия без Границ», вышедшей в издательстве «Бейт Нелли» я подробно разбираю каждую пьесу, чтобы показать, насколько это талантливо.
А.Т. Как появилась идея второй книги по драматургии?
З.З. Ха коль ми шамаим… (Все от Б-га!) Все сложилось естественно. Идея зародилась параллельно моей работе в ЗУМе. Издатели — Нелли Шнейдерман и Алла Серебринская — давно задумали издать сборник пьес. Автор этой идеи — Леон Агулянский — принес им свою новую драму «Болезнь под названием жизнь» и сказал: «Вам поможет осуществить этот проект только Злата Зарецкая!» Алла и Нелли нашли меня, когда еще не вышел справочник по драматургии. «Мы хотим издать пьесы», — сказали. Я согласилась, это была и моя мечта. У меня к тому времени был накоплен огромный материал.
А.Т. По какому принципу выбирали авторов для сборника?
З.З. По принципу тех авторов, которые в какой-то степени связаны с Израилем с его духовным контекстом. В книге есть рубрики о критериях творчества, которое рождается здесь. Я прекрасно знаю, что очень многие тексты были написаны там. Но, например, у А. Каневского пьеса «Великий Обманщик» (1980 г.) прозвучала здесь в 2005 г. на открытии театра «Какаду». У тех людей, которые сюда приехали, есть вечные пьесы, которые будут актуальны всегда…
А.Т. Как вы оцениваете эти две книги как автор-составитель?
З.З. Пока я не слышала ни одного критического отзыва. Я недовольна, что в справочнике всего 60 авторов, когда их гораздо больше. В 70-е годы приехали диссиденты-интеллектуалы, которые писали пьесы. Мне же удалось только 4-х авторов из этой плеяды вытащить на свет (А. Радовский, Н. Воронель, Е. Гаммер, А. Элкана). Мне не хватило сил докопаться еще до чего-то. Пока я создавала эту книгу, умер из той плеяды физик и драматург Борис Штейн, его архив недоступен из-за тех, кто не придает значения «бумажкам»… Мне интересна судьба Фридриха Горенштейна, не доехавшего до исторической и умершего после Москвы в 2002 в Берлине… Автор замечательный и духовно связан с Израилем, но …
Кого считать русско-израильским драматургом? Существует ли еврейская цивилизация не только в религии, но и в культуре? Каковы ее художественные границы? Как определить ее эстетические «коды мышления»? Возможны ли тексты из параллельной реальности? Что такое многовариантная драматургия? Неразрешенных вопросов, рожденных в русско-израильской драматургии, еще очень много… Надеюсь на диалог с единомышленниками, которые болеют ими, как и я.
А.Т. Спасибо вам, Злата, за интервью. Успехов, здоровья и исполнения творческих планов в Новом году!
