— Я пошла с бумажкой в справку и получила адрес. Это был рабочий квартал, можно сказать, бедняцкий. Наши воспитанницы часто его посещали. Через час я уже звонила в рассохшуюся дверь на верхнем этаже старого шестиэтажного дома. Дверь открылась, и передо мной стояла моя мама. Я сразу это поняла.
[Дебют]Михаэль Верник
СУДЬБА
Четвёртый час ночи, а я впервые за смену присел. Нет, не отдохнуть — осмотреться. Бывает так: занят, а время обтекает тебя по сторонам и бежит дальше, догоняй потом как знаешь. Осматриваюсь, решая откуда начать эту заранее проигранную гонку за убежавшим временем: левый фланг — тихо, там выздоравливающие, правый фланг — пошумней, но терпимо; ритмично пыхтят машины искусственного дыхания, пикают мониторы — эти дьявольские тамагочи — не успеешь на зов и потеряешь реального человека, а не виртуальную зверушку. А прямо передо мной монахиня. Да, обычная монахиня в коричневом балахоне. Из Голландии, кажется. Её палата по левой стороне, значит, скоро на выписку.
— Чем могу помочь, госпожа?
— Извини за вопрос, ты еврей?
Чёрт, не хватало только миссионерских штучек среди ночи. Ладно, выкручусь:
— Только не в рабочее время. На работе я брат для всех. Медбрат.
— Нет, я серьёзно. Все вас называют русскими, у одной из сестёр я видела на шее крестик. Не могу понять.
— Не важно. Я тебя как брат не устраиваю?
Умолкла и отвернулась. Когда повернулась вновь и посмотрела — понял, что смутил серьёзно.
— Ты похож на наших евреев, амстердамских, только без бороды и шляпы. О братьях и сёстрах я и сама много знаю. Тридцать лет служила сестрой в общине. Но о родителях знаю мало. И о своих тоже. Вот твои с тобой?
— Да. Живут здесь, в Израиле. Почему ты спрашиваешь?
— Мне про родителей всегда интересно, я ведь подкидыш.
Вот это да! Беседа принимает форму исповеди. Сюрреализм какой-то, я исповедую монахиню ночью среди недужных.
— Мне жаль это слышать, но ты же понимаешь, что у каждого своя судьба.
— Судьба. Да что ты можешь знать о судьбе!? Заметь, когда так глубокомысленно произносят — «судьба-а-а» — всегда речь идёт о грехах, падениях, предательствах, о чём-то невысказанном, что не даёт жизни течь в нормальном русле.
— Ну и как же, допустим, убитые или покалеченные дети? Какие тут грехи или предательства? Может всё-таки «судьба-а-а»? Или, к примеру, Катастрофа? Может, конечно, для тебя это чересчур банальный пример?
— Прекрати. Ты молод. Ты не можешь говорить о Катастрофе.
— Могу. Могу и буду. Я, как ты правильно догадалась, еврей. И каким бы ни был молодым, могу назвать имена своих прадедов и прабабок, расстрелянных у рвов на Украине.
— Ну, тогда я тоже могу рассказать тебе кое-что о Катастрофе. Слушай…
— Извини, но не могу, работать надо. Ты ведь, сестра, это понимаешь.
Смена закончилась, но напряжение не сошло. Стало ясно, что должен увидеть её, прежде чем уйду домой. Нашёл в кафетерии. Она указала на место за столиком перед собой, приглашая сесть. Я приготовил чашку кафе-боц (так звучит на иврите сочетание «кофе-грязь» — название напитка, в котором две части чёрного осадка покрыты одной частью кипятка), сел и выказал полное внимание.
— Так вот, о Катастрофе…
Она хорошо держала нить ночной беседы. Не знаю, почему я к ней вернулся. Уже бы спал. А она? Наверное, выслушать, пусть и в неурочное время, входит в круг моих обязанностей. Вежливость и долг. Долг и вежливость, будь они неладны. Монахиня продолжила:
— Я родилась летом сорок пятого. Как уже и сказала, я подкидыш. Цивилизованный подкидыш. Меня не оставили на крыльце обители, а поместили в приют с подписанием всех официальных бумаг. Там, в приюте при монастыре, я и росла. Я всегда знала, что у меня где-то есть родители. Сёстры-воспитательницы говорили, что после обучения, если Богу будет угодно, я смогу их отыскать. Я знала, что Богу это будет угодно. Когда мне исполнилось пятнадцать, я обратилась к матери-настоятельнице и получила маленькую бумажку с именем. Фамилия была не голландской, да и имя странное — Ханна-Лея. Ты-то понимаешь, что имя еврейское, а я тогда этого не знала. Да, моя мать была еврейкой.
Мама была еврейкой… Значит, по нашим законам ты и сама еврейка, вот только не видел у евреек таких серых стальных глаз. Впрочем, много ли я вообще смотрю в еврейские глаза? С моим рабочим графиком, я их вижу, в основном, закрытыми. Конечно, я ей этого не высказал, только подумал. Она тем временем продолжала:
— Я пошла с бумажкой в справку и получила адрес. Это был рабочий квартал, можно сказать, бедняцкий. Наши воспитанницы часто его посещали. Через час я уже звонила в рассохшуюся дверь на верхнем этаже старого шестиэтажного дома. Дверь открылась, и передо мной стояла моя мама. Я сразу это поняла. Она была тогда лет на тридцать моложе, чем я сейчас, но выглядела старухой. Родная такая старуха. Я смотрела на неё и молчала, просто не ожидала, что всё это так случится, что я так быстро её найду, что дверь откроет она сама. И вот, мама передо мной, а я стою в растерянности. И она стоит и смотрит. Вдруг, подбородок её подёрнулся, глаза увлажнились, губы вытянулись и изо рта вырвалось сопение. Я уже тоже плакала и потянулась руками к её плечам, прижать к себе или прижаться к ней, ощутить материнское тело, застыть. Но тут сопение перешло в стон, а тот в вопль: «Чудовище! Вон отсюда, чудовище!» Меня отбросило. Я успела увидеть её глаза — да, на них были слёзы. Ну как могла я знать, что это не слёзы счастья? Развернувшись, я понеслась вниз, а вдогонку волной толкало в спину: «Ты, ты кошмар всей моей жизни! Ты самое страшное, что со мной было! Не появляйся тут больше никогда, слышишь ты, чудовище!»
Господи, как я бежала. Я даже плакать перестала, только бежала. Я не думала ни о чём, просто хотела оторваться от этого крика. Казалось, что я могу от него убежать, что чем дальше я буду, тем меньшей правдой это окажется. Ты знаешь, такое чувство, что с тех пор я так и не остановилась.
В приюте я не сказала никому об этой встрече. Просто решила, что дело во мне, что Она знает обо мне, о моём появлении на свет что-то страшное. Мне хотелось самой в себе разобраться и если вдруг это связано с…, ну, одержимостью, я была уверена, что распознаю это в себе и смогу справиться.
Я приняла постриг. Большей частью моё служение проходило вдали от Голландии: Африка, Юго-Восточная Азия, Ближний Восток. Иногда я попадала в свою обитель, но не потому, что меня влекло домой. Со временем я прекратила поиски в собственной душе, призванные найти и изгнать из неё нечто, что Ей в ней виделось, и что Она назвала «чудовищем». А в восемьдесят втором, да, в восемьдесят втором, у вас тогда ещё шла война… Впрочем, что я говорю, в Ливанскую ты ещё был далеко отсюда, а моё служение протекало здесь, так что война была у нас; так вот, в восемьдесят втором я опять очутилась в Голландии. Однажды мать-настоятельница мне передала, что меня в сквере возле ворот обители ждёт человек, которому по некоей причине неудобно пройти в комнату посещений. Он просил передать, что обладает какой-то очень важной для меня информацией. Конечно, я поняла, что речь пойдёт о Ней. На скамейке сидел пожилой еврей, ну из этих, на которых ты похож, только со шляпой и бородой. Он сухо и, как мне показалось, надменно кивнул и представился: «Аарон. Я её двоюродный брат. Мы единственные выжившие из всей нашей семьи. Нет, это я единственный выживший». Так я узнала, что Она умерла. Аарон рассказал, что Она была в Аушвице.* С сорок второго года. Ей тогда исполнилось семнадцать. «Она вернулась весной сорок пятого, очень больная, худая, даже выпяченный живот был костлявым. Я уже устроился на службу и помогал ей чем мог. Когда родилась ты, я думал, что помогать придётся больше, но она не захотела тебя оставлять ни в какую. Когда я пытался уговаривать, она превращалась в камень. Ты знаешь, эти три дня, что ты была у неё, я кормил тебя, покупал молоко у соседки, а она даже не подходила. Я же говорю, она была больна. Я просил передать тебя в какую-нибудь семью из наших, их уже появилось несколько в городе, но и это она запретила. Сама выбрала приют, а отнёс тебя туда и заполнил все документы я. Специально заполнил всё правильно, зная, что ты будешь её искать. А об отце она и словом не обмолвилась. Я же понимал: какой ещё отец, какой-нибудь лагерник, такой же бедняга, как она. Наверное, гой к тому же, иначе, чего ей меня стесняться.
Она умерла в больнице. Воспаление лёгких, осложнённое недоеданием на почве депрессии. О тебе она никогда не заговаривала, даже перед смертью. Уже умирая, она передала мне это со словами: «Вот он. Прости». Тут Аарон вынул из кармана чёрного пальто небольшой свёрток, передал мне, поднялся и ушёл не прощаясь. Я развернула обёрточную бумагу и обнаружила жёлтую от времени, протёртую на сгибах газету, сложенную вверх фотографией. На фото был запечатлён немолодой мужчина, над ним изгибалась арка ворот с надписью… — и она вывела на салфетке IERF THCAM TIEBRA.** Увидев моё недоумение, подсказала: «Ты еврей, тебе не привыкать читать справа налево». И добавила: «На нём была эсэсовская форма, а глаза у мужчины были мои».
* Аушвиц — так на Западе называют Освенцим, город и концентрационный лагерь.
** IERF THCAM TIEBRA — зеркальное прочтение — ARBEIT MACHT FREI (ТРУД ОСВОБОЖДАЕТ), надпись на воротах концлагеря Освенцим. Обратное прочтение указывает на то, что объект позировал внутри лагеря.
Прочитала этот пронзительный рассказ более года назад. Он меня впечатлил до ошеломления, не могла найти слов для комментария.
А теперь по комментариям читателей вижу, что этот рассказ оказался еще и тестом на эмоциональный интеллект — EQ.
Спасибо Вам, Михаэль!
Белла Розенблат
14.01.2025 в 02:18
…теперь по комментариям читателей вижу, что этот рассказ оказался еще и тестом на эмоциональный интеллект…
————————————————————————
Спасибо большое, уважаемая Белла Розенблат!
Я, пожалуй, воздержусь провозглашать себя автором теста.
Всего Вам самого доброго!
Тартаковский.
12.01.2025 в 12:03
Рассказ страшный, прекрасно написанный, но — мне абсолютно непонятный…требуются комментарии
————————————————————————————————————Спрашивайте, уважаемый Маркс Самойлович, отвечу. Хоть я и против комментирования авторами своих текстов, но Вам отказать не могу.
::::::::::::::
Ваш ответ, надо думать, в переписке с Бенни (Канада)…
Я понял так (учтите мой возраст): мать заберемела в лагере (вероятно, в результате насилия) — и любое воспоминание этого повергает её в шок.
Как ни понимать — рассказ очень сильный. Пожалуйста (если нетрудно):
рассказ о реальном событии вашей жизни — или литературный приём?
«Пожалуйста (если нетрудно):
рассказ о реальном событии вашей жизни — или литературный приём?»
_______________________
https://www.youtube.com/watch?v=AZpXrvuhbsM
Нет, это не факт, это гораздо больше, чем факт — так оно и было на самом деле
Тартаковский.
13.01.2025 в 11:08
Я понял так мать заберемела в лагере (вероятно, в результате насилия) — и любое воспоминание этого повергает её в шок.
—————————————————————————————————————————————-
Да. Я тоже так понял.
//////////////////////////////
Тартаковский
Пожалуйста (если нетрудно):
рассказ о реальном событии вашей жизни — или литературный приём?
—————————————————————————————————————-
Фабула реальна, а не литературный вымысел.
Тартаковский.
13.01.2025 в 11:08
Я понял так (учтите мой возраст): мать заберемела в лагере (вероятно, в результате насилия) — и любое воспоминание этого повергает её в шок.
———————————————
Бережно хранить всю жизнь фоторграфию насильника? Недостаточно явлений его в кошмарах?
Victor Blokh
13.01.2025 в 20:01
Бережно хранить всю жизнь фоторграфию насильника? Недостаточно явлений его в кошмарах?
—————————————————————
Насчёт «бережно» и «всю жизнь», об этом не упоминалось. Не фотографию, а газету. Может, держала из-за статьи, сопровождавшей фото. Я не знаю.
Спасибо за вопрос.
Прочитал. Впечатлило, как впечатляют (иногда потрясают) трагические истории переживших Холокост (или умученных им). Автор, по-моему, удачно стилистически оформил как бы отстранённую подачу этой трагедии: тревожная больничная обстановка как предвестие, кафетерий (жизнь своим чередом) и рассказ в рассказе повествует одну из миллионов трагедий Аушвица.
Многовекторный Михаэль Верник неисчерпаем. Успехов.
Л. Беренсон
12.01.2025 в 16:19
Многовекторный Михаэль Верник неисчерпаем.
————————————————————————————-
Спасибо, уважаемый Лазарь Израйлевич!
«Многовекторный» — трудно возразить. И это Вы ещё не читали мои сказки и стихи (извините, вырвалось). «Неисчерпаем», к сожалению, не актуально. Но буду надеяться.
Всего Вам самого доброго!
Случайно увидел в комментариях и не мог не прочитать. Читали вместе с женой, потом делились мнениями. По степени воздействия и по мастерству написания ничуть не уступает рассказу Unconquered(Непобежденная) Сомерсета Моема. Сюжеты сходны..Понять до конца, судить, оправдывать действующих лиц невозможно. Для этого надо пережить то, что пережили они. Страшно не только то, как исковеркана их судьба, а и то, что это может произойти с каждым из тех, кто живёт сейчас. Спасибо.
Lev Kabzon
12.01.2025 в 15:13
…не уступает рассказу Unconquered(Непобежденная) Сомерсета Моема.
————————————————————————————————————————
Спасибо, уважаемый Лев Давидович!
Сравнение очень мне лестно.
С наилучшими пожеланиями Вам и Вашей супруге!
Та степень фокусирования взгляда на одном человеке, при которой он голографически отражает всю Катастрофу
Viktor Kagan
12.01.2025 в 13:02
Та степень фокусирования взгляда на одном человеке, при которой он голографически отражает всю Катастрофу
—————————————————————————————————————————————
Благодарю за краткий, но воодушевляющий комментарий, уважаемый Viktor Kagan!
Увидел в Заметках последние комменты, а оказалось, что этот рассказ был написан более года назад.
Хороший рассказ.
У монахини произошла Встреча с Чудом (в негативном смысле) — с отвергнувшей её матерью-еврейкой.
Не мне судить о степени правоты матери, но это действительно Судьба.
Viktor Kagan
12.01.2025 в 13:02
Та степень фокусирования взгляда на одном человеке, при которой он голографически отражает всю Катастрофу
—————————————————————————————————————————————
Благодарю за краткий, но воодушевляющий комментарий, уважаемый Viktor Kagan!
Zvi Ben-Dov
12.01.2025 в 12:06
…этот рассказ был написан более года назад.
——————————————————————-
Чудны дела твои, Господи.! Написал отклик Вам, уважаемый Zvi Ben-Dov, а продублировался отзыв другому комментатору. Ну, что же, повторю. Этому тексту на самом деле лет пятнадцать. Неохота лезть на закрытую страницу в Проза.ру и перепроверять. Это здесь он был опубликован в качестве дебюта на Портале полтора года назад. Я тогда ещё не ставил дат написания «опусов», но потом исправился.
Спасибо на добром слове, уважаемый коллега!
Рассказ страшный, прекрасно написанный, но — мне абсолютно непонятный. Сам не знаю, почему. Старость, наверное…
Мне — видимо, мне одному — требуются комментарии. Отшибло малость.
Тартаковский.
12.01.2025 в 12:03
Рассказ страшный, прекрасно написанный, но — мне абсолютно непонятный…требуются комментарии
——————————————————————————————————————————-
Спрашивайте, уважаемый Маркс Самойлович, отвечу. Хоть я и против комментирования авторами своих текстов, но Вам отказать не могу.
Мне нравится очень человечная проза Михаэля Верника.
Но этот рассказ вызвал у меня недоумение и ощущение, что я очень чёрствый человек: я просто не понимаю, почему монахине так тяжело принять собственную историю. Возможно у неё есть какое-то сугубо христианское убеждение, которое мне полностью чуждо.
Benny B
12.01.2025 в 04:42
…рассказ вызвал у меня недоумение : я просто не понимаю, почему монахине так тяжело принять собственную историю.
—————————————————
Спасибо Вам, уважаемый Benny B, за откровенный и, скажу, нетривиальный коммент.
Он меня несколько смутил и я не отвечу Вам подробней, но это не умаляет моей Вам признательности.
Михаэль Верник: Спасибо Вам, уважаемый Benny B, за откровенный и, скажу, нетривиальный коммент.
Он меня несколько смутил …
=====
Люди и их жизненный опыт очень разные. Иногда «человек Х» может, но просто НЕ ХОЧЕТ понять «человека Y».
Я слишком хорошо могу, и поэтому категорически НЕ ХОЧУ понимать подход «сгорел сарай, гори и хата» в святых для меня вещах.
Benny B
12.01.2025 в 15:24
НЕ ХОЧУ понимать подход «сгорел сарай, гори и хата» в святых для меня вещах.
——————————————————-
Benny B, уважаемый, своим комментом Вы поставили меня в ситуацию, когда любое решение плохо. Ответить Вам, не ответить Вам…
Всё таки отвечу: я знаю, что сделал Вам больно, но не знаю чем. Вы знаете, что сделали мне больно, но я не знаю почему. Может, на этом прервёмся? Во всяком случае, я Вам больше не отвечу. Желаю удачи и безмятежности.
Михаэль Верник — 12.01.2025 в 16:50
===
Я ни в малейшей мере НЕ хотел делать Вам больно.
Думал, что отрицательный отзыв, пробуждающий интерес читателей, лучше молчания.
Вижу что ошибся и ОЧЕНЬ сожалею о своём вчерашнем отзыве.
— THE END —
Господи, какая же потрясающая по силе воздействия вещь! И как зримо всё: будто вместе с юной послушницей поднимаешься по лестнице, видишь искажённое ужасом лицо матери, слышишь её проклятия… Сколько же таких искорёженных судеб оставила та война! Сколько оставят эти, ныне идущие… Спасибо, Михаэль, за эту историю, такую страшную, но так талантливо изложенную!
Ольга Меклер
08.01.2025 в 22:01
Спасибо, Михаэль, за эту историю, такую страшную, но так талантливо изложенную!
————————————————————
Спасибо Вам, уважаемая Ольга, за такой важный для меня отклик. Скоро 80 лет освобождения Аушвица. И миллион лет до освобождения человечества от зла.