Трагические события в ее жизни начались в 1928 г., когда ей было около 20 лет. Ее дядя, брат матери, Адольф Абрамович Иоффе, член ЦК ВКП(б) в эти годы уже был неизлечимо болен и страдал от сильных болей. Следует заметить, что А.А. Иоффе был активным троцкистом и другом Л.Д. Троцкого, и, естественно, был в курсе подковерной борьбы за власть между преемниками Ленина. В один из тяжёлых дней он написал политическое завещание и покончил с собой выстрелом из пистолета.
[Дебют]Юрий Супоницкий
ЖИЛА-БЫЛА ДЕВОЧКА ЛЮСЯ (1908-1974)
ПУБЛИКАЦИЯ И ПОСЛЕСЛОВИЕ ВИКТОРА ЗАЙДЕНТРЕГЕРА
Вместо предисловия
Я не знаю, существует ли ген литературного творчества, но в нашей семье, берущей свое начало от богатого купца А.Я. Иоффе, мукомола И.Г. Рабиновича и его жены Ф.Н. Гранат, он присутствует. Впервые он ярко проявился, когда братья Гранат (деды Люси) стали издателями и редакторами Энциклопедического словаря Гранат, состоящего из более чем 50 томов. Словарь имел также приложения по Истории России в 10 томах и по Истории техники в 10 томах.
Сравнительно недавно вышел в свет сборник работ дипломата А.А. Иоффе. Издание объёмом в 450 стр., опубликованное в США, содержит статьи, доклады и другие материалы, относящиеся к политической жизни России 20-х годов прошлого века. Исключительно важные для семьи, а также полезные для истории страны, мемуары оставила Надежда Адольфовна Иоффе, первая внучка Абрама Яковлевича Иоффе. В ее воспоминаниях, а надо отметить, что ее память сохранила огромную информацию, прослеживается жизнь дочери известного революционера и дипломата А.А. Иоффе от молодых лет, когда она могла отдыхать на курортах Финляндии, и до дальнейших ее «поездок» не по своей воле, которые вместили 4 лагерных срока за политическое противостояние сталинскому режиму. Несмотря на потерю мужа, погибшего в лагере, она вырастила 4-х дочерей и была очень любима внуками. Свою долгую жизнь она закончила в США, уехав туда вслед за внуками и дочерьми.
Одни из первых работ на экономические темы стали появляться в первые годы Советской власти за подписью Ю. Ларина. Ю. Ларин был одним из организаторов Госплана СССР и пионером НЭПа. За этим псевдонимом в царское время скрывался Михаил Лурье — племянник Ф.Н. Гранат, братьев Гранат и двоюродный дядя нашей героини.
Если братья Гранат были издателями и редакторами, то их племянник Михаил Григорьевич Рабинович — известный учёный — археолог и этнограф, руководивший, в частности, раскопками в Москве и на территории Кремля, сохраняя и продолжая наметившуюся семейную традицию, написал замечательную книгу о жизни московского интеллигента в середине 20 века.
Героиня этого повествования Ольга Рабинович увлекалась поэзией и создала несколько замечательных стихов, а также начала писать повесть в стихах, но не закончила ее.
Вот и я, как наследник семей А.Я. Иоффе и И.Г. Рабиновича, решил продолжить традицию и воспользоваться упомянутым геном для рассказа о другой внучке — внучке и А. Иоффе, и И. Рабиновича — об Ольге Михайловне Рабинович, о которой мне рассказывали ее близкие.
* * *
Как гласит семейная легенда в середине 19 в. в город Симферополь пришёл молодой парень в пиджаке и сапогах. А спустя несколько лет, Абрам Яковлевич Иоффе стал преуспевающим предпринимателем. К концу века он был одним из самых богатых купцов Крыма, которому благоволил сам министр Витте. Абрам Иоффе владел гужевым транспортом Крыма, именно его авто стали первыми автомобилями Крыма. Он имел недвижимость в Москве, Киеве и, конечно, были дома в Крыму. После женитьбы у него родились очаровательная дочка Верочка Иоффе и её братья. Когда Вера подросла, она превратилась в красивую, привлекательную барышню. Известно, что она в совершенстве владела несколькими европейскими языками благодаря полученному библиотечному образованию и, не в последнюю очередь, домашнему воспитанию, широко распространённому в то время в обеспеченных семьях. Документов о ее образовании у родственников не сохранилось по понятным из дальнейшего рассказа причинам. Ее мужем стал Михаил Исаакович Рабинович, сын обеспеченного симферопольского мукомола Исаака Рабиновича и его жены Фредерики Наумовны Гранат. Глава молодой семьи имел за плечами высшее инженерное образование, полученное в Киевском политехническом институте. Семья ни в чем не нуждалась, и считалась вполне обеспеченной по тем временам. Рабиновичи поселились в Москве на ул. Малая Дмитровка, в старом кирпичном доме. По преданию, особняк принадлежал известному до революции адмиралу. В советское время этот особняк перестроили в четырёхквартирный дом, одноэтажный со стороны улицы и двухэтажный со двора. М.И. Рабинович, как застройщик, получил квартиру, в которой две последние комнаты, выходившие окнами во двор, предназначались матери Фредерике Наумовне и его сестре — Елизавете Исааковне Рабинович.
Первые годы двадцатого века. Три года назад закончилась революция 1905 года. В ноябре 1908 г. в родильном доме им. Г. Грауэрмана на Большой Молчановке родилась девочка. (Вероятно, дед А. Иоффе хотел, чтобы его наследниками стали внуки, но судьба распорядилась иначе — первыми наследниками стали две внучки — дочери Веры и ее брата Адольфа, и только спустя годы у младшего сына Якова родился внук Вадим.)
Так в московской семье Михаила Рабиновича и Веры Иоффе появился первый и единственный ребёнок. Спустя годы, день рождения этой девочки по иронии судьбы будет совпадать с Всесоюзным праздником — Днём Советской милиции.
Девочку назвали Ольгой, а в семье от ласкового обращения — Олюся привилось имя — Люся. Как видно из многочисленных фотографий она росла хорошенькой девочкой, которая позже превратилась в миловидную и привлекательную барышню. Ее детские и юношеские годы пришлись на период революции 1917 г., жестокой гражданской войны, становления Советской России (НЭП), роста влияния И. Сталина, на период ожесточённой борьбы за власть между наследниками умершего В. Ленина. Люся росла в зажиточной семье, благосостояние которой было обеспечено не только приданным от богатых дедов, но и благодаря хорошему образованию и положению в обществе отца — инженера-технолога. Ее отец М.И. Рабинович — выпускник КПИ, работал на различных инженерных должностях в области гражданского строительства, руководил строительными участками Астраханской железной дороги, был членом Коллегии Комиссариата путей сообщения Крыма, работал в Госплане СССР, участвовал в строительстве Дворца Советов.
Казалось, Люсю ожидала интересная и достойная жизнь. Тем более, что с 1920 по 1923 гг. она вместе с семьёй жила в Германии в Берлине, где отец работал в Советском торгпредстве, участвовал в организации советской выставки.
В Берлине Люся увлеклась поэзией, у ее наследников до настоящего времени сохранились некоторые прижизненные издания произведений Н. Гумилёва и А. Ахматовой, купленные в те годы в Берлине. Там же она впервые испытала потрясение первой любви. В архиве сохранилось ее письмо, которым закончилась ее первая любовь. Вот перевод этого письма на русский язык:
Дорогой
Это мое последнее письмо. Я тебя больше не люблю. Я снова свободна. Эти слова написаны на бумаге тихо и беззвучно, но для меня словно воодушевление, так как я скинула груз с моих плеч. Я вновь молода и вновь чувствую вкус жизни. Моя радость крепка более, чем когда. Я легко пролистываю время наших отношений как интересный роман. Сейчас я участвую как зритель, а не как участник.
Прошли однообразные дни, когда я каждую минуту и секунду ждала тебя, ночи, когда постоянно думала о тебе и постоянно не могла заснуть, независимо от того в реальности или в мечтах только думая о тебе.
Снова я интересуюсь обычной жизнью и думаю о других людях и вещах. Кандалы, которые все мои мысли сковывали, теперь разбиты.
Как я тогда мучалась! Ты не можешь этого понять, так как для тебя это странно, но для меня…
Все вечера я находилась в моей комнате одна с мыслью увидеть тебя. Я часто плакала, чувствуя внутри себя пустоту и одновременно видя перед собой стену, которую надеялась пробурить как крот.
В этом месяце я стану старше на 10 лет. Я стала многое понимать, что раньше было для меня недоступно. Многие вещи стали проявляться для меня совсем в другом свете.
Я вспоминаю о первом дне нашего знакомства, когда я тебя ещё не знала. Я не знала твоего имени, но чувствовала, что могу тебе доверять, могла отправиться с тобой куда угодно, если бы ты сказал об этом. И начиная с того дня, я оказалась совсем в другом мире. Это было рабство мысли. Твое лицо всегда было у меня перед глазами. Только ты был главным субъектом всех моих мыслей. Но теперь это все уже в прошлом.
Будь счастлив!
Это было мучительное время, но даже за это время я тебе благодарна. Я много переосмыслила и душевно стала старше, но я не хочу ничего менять в прошлом. Я мучалась…
Эти мучения были связаны с тобой, и я тебя любила. Будь счастлив.
Поражает глубина переживаний, выраженных в письме 15-летней девушкой.
Ее увлечение поэзией и знание немецкого языка определили ее дальнейшие шаги в жизни. Она поступила в Московский институт иностранных языков и, окончив его, получила диплом переводчика со знанием немецкого и французского языков. Судя по некоторым написанным ею стихам, она обладала определенными творческими способностями.
После возвращения из Берлина в Москву на квартире у Люси нередко устраивались вечеринки молодежи. На этих вечеринках бывало много интересных в творческом отношении людей, выпускники КУТВа (Коммунистический университет трудящихся востока), в том числе будущий известный турецкий поэт Назым Хикмет. По-видимому, 1-2 раза приходил младший сын Л.Д. Троцкого Сергей Седов. Впоследствии это сыграло свою зловещую роль.
После окончания института практическая деятельность ее была связана в основном с работой в библиотеках, сначала в библиотеке им. М.В. Ломоносова, а в последние годы жизни в библиотеке им. Некрасова.
Трагические события в ее жизни начались в 1928 г., когда ей было около 20 лет. Ее дядя, брат матери, Адольф Абрамович Иоффе, член ЦК ВКП(б) в эти годы уже был неизлечимо болен и страдал от сильных болей. Следует заметить, что А.А. Иоффе был активным троцкистом и другом Л.Д. Троцкого, и, естественно, был в курсе подковерной борьбы за власть между преемниками Ленина. В один из тяжёлых дней он написал политическое завещание и покончил с собой выстрелом из пистолета. В период активной борьбы Сталина с Троцким начались многочисленные аресты сторонников Троцкого, появились термины троцкизм и троцкисты. Под гребёнку политических репрессий попала и мать Люси — Вера Абрамовна Иоффе. Она была арестована по вымышленному обвинению в контрреволюционно-троцкистской деятельности и отправлена в тюрьму г. Ярославля. До ареста она работала заведующей библиотекой Института кинематографии СССР. Она получила 3 года заключения, однако под надуманным предлогом в 1937 г. была расстреляна. Могила ее неизвестна до сих пор. Ее дочь, молодая женщина 29 лет осталась вдвоём с отцом. В те годы Люся ничего не знала о судьбе своей матери. О ее трагической кончине она узнала спустя 25 лет. В то время даже интересоваться судьбой близких было опасно. В условиях тотальных гонений на инакомыслящих и активизации политических репрессий по всей стране им жилось достаточно тяжело.
Ее отец, успешный инженер, работал в Госплане СССР, однако трагедия в семье подкосила его здоровье и у него начались боли в сердце. Вскоре после ареста матери Люся вышла замуж за инженера-химика. Ее муж родом из г. Нежина к моменту женитьбы жил в Москве и, имея высшее химико-технологическое образование, работал инженером-технологом по проектированию предприятий химической промышленности.
Незадолго до войны в 1938 г. у Люси родился сын. Примерно в эти годы квартиру уплотнили, и у семьи Люси осталось две комнаты, одна большая и светлая с высокими окнами, дубовым паркетом и потолком выше 4 м, другая тёмная без окон, из которой дверь вела в коридор на кухню и далее к выходу на улицу. Светлая комната, по существу, представляла собой половину бывшей залы, две половинки колонн находились в одной комнате, а две другие в комнате другой квартиры. Квартира имела печное отопление. В светлой комнате зимой можно было только спать, потому что она плохо отапливалась, температура не поднималась выше 14-15°С (имевшийся в комнате камин не работал, а печка в соседней комнате не справлялась с обогревом двух комнат). В темной комнате в проёме стены был сделан шкаф для книг и там стояла многотомная энциклопедия братьев Гранат.
Когда сыну исполнился год с небольшим, он заболел воспалением лёгких. В те времена от воспаления лёгких люди часто умирали, так как антибиотиков еще не было. В тот год, когда мальчик заболел, хороших лекарств от этой болезни не было. Но зато был профессор Альтгаузен. Про то, как профессор его лечил, ему потом рассказывала его мама. А вылечил он его таким необычным способом. Он распорядился, чтобы приготовили горячую ванну и мальчика поместили в эту ванну. Именно эта процедура способствовала выздоровлению.
В конце первого года Отечественной войны, когда немецкие войска подошли к Москве и началась массовая паника, многие организации эвакуировались из Москвы. Муж Люси, инженер-технолог был направлен в южную Республику Узбекистан для налаживания заводского производства серной кислоты в г. Фергане. Известно, что серная кислота является стратегическим продуктом в условиях ведения военных действий.
В тот период, когда шёл массовый исход советских людей из занимаемых немцами территорий, очень плохо работала железная дорога. Люся эвакуировалась из Москвы в Омск с ребёнком 3 лет, со своим отцом, своей тёткой и её внучкой, тоже маленьким ребёнком 4-5 лет. Поезда были перегружены, дороги забиты составами, постоянно приходилось пропускать так называемые литерные составы — военные эшелоны либо с войсками, либо с техникой. Из Москвы до Омска они добирались несколько недель. Там пробыли несколько месяцев и ближе к весне наконец доехали до пункта назначения и проживания, маленького г. Каган. Там и жили в домике с земляным полом. Воду там привозили в бочке на телеге, запряжённой осликом.
Там сын болел куриной слепотой и простудами. Куриная слепота возникает когда в еде не хватает некоторых витаминов, после лечения слепота проходит и ты снова все видишь. Примерно через год Люся со всей семьёй вернулась в Москву. Оказалось, что из комнат, которые были заперты на замок, украли все самые хорошие книги. А у Люси была хорошая библиотека, в которой было много интересных книг.
Началась жизнь в условиях военного времени. Это был 1943 г. Бомбёжки Москвы почти прекратились. Люся работала некоторое время переводчиком технической литературы с немецкого языка, работу очевидно ей заказывали на службе мужа. Спустя некоторое время она поступила на работу библиотекарем в районную библиотеку им. А.П. Чехова. В конце войны от сердечной болезни умер ее отец М.И. Рабинович, и она фактически осталась одна со своими проблемами.
Увлечение поэзией сохранялось практически в течение всей ее жизни, написанные ею стихи нередко отражают самые разные этапы её жизни. В послевоенные годы она пыталась получить какую-то помощь и поддержку в своём поэтическом творчестве, и судьба позволила показать ей свои стихи очень популярному и известному в ту пору в СССР поэту С. Щипачеву. У них начали складываться дружеские отношения, которые сохранялись до 1951 г. Судя по некоторым косвенным намёкам ее родственников, отношения с мужем оставляли желать лучшего, и весь смысл ее жизни сосредоточился на сыне. Сын рос тихим и не слишком здоровым, сказывался год жизни в эвакуации. Уже учась в начальных классах, он переболел скарлатиной.
Таким образом жизнь Люси представлялась достаточно нерадостной. В глубине души постоянно присутствовала тревога о судьбе своей матери. Возможно, она догадывалась о ее трагической кончине, но старалась гнать эту мысль, так как неизвестность сохраняет и надежду.
Так протекала ее жизнь между работой в библиотеке и заботами о сыне. Стихи и подруги иногда скрашивали ее однообразные будни. Очередной крутой поворот в жизни пришёлся на 1951 г. Ещё в начале года она обнаружила, что за ней следят. Ясно, что это были так называемые блюстители закона. Еще с 20-х годов за ней тянулся длинный шлейф политических событий. В 1927 г. умер ее дядя А.А. Иоффе — известный дипломат, троцкист, друг Л.Д. Троцкого и, естественно, противник политической линии Сталина. В 1935 г. была репрессирована ее мать В.А. Иоффе — сестра А.А. Иоффе. В 1937 году попала в ссылку, а потом и в многочисленные лагеря ее двоюродная сестра Н.А. Иоффе — дочка А.А. Иоффе. В эти же годы были арестованы ее двоюродная сестра Нина Евгеньевна Рабинович и отправлена в ссылку в Джезказган, а ее муж вскоре после ареста был расстрелян. В 1941 г. был арестован и репрессирован ее дядя Я.А. Иоффе — младший брат А.А. Иоффе. Бдительные чекисты помнили, что на вечеринках, которые проходили на квартире Люси и ее родителей, бывал в гостях сын Троцкого Сергей Седов и многие сторонники иных взглядов, чем требовала современная государственная политика, насаждаемая Сталиным. «Естественно», это контрреволюционное троцкистское гнездо следовало выкорчевать полностью. Так и случилось. В начале марта 1951 г. в ранние предутренние часы, как вспоминал ее сын — ученик 5 класса, раздался звонок в дверь, и в комнату вошли два офицера с ордером на обыск и арест гражданки Рабинович О.М. Обыск проходил в присутствие пожилой женщины — понятой.
По смутным воспоминаниям ее сына, а он вскоре снова уснул, толком ничего не поняв, когда он вернулся из школы, отец был дома, на полу валялась груда книг, в том числе — многотомная энциклопедия братьев Гранат. Во время обыска офицеры вытаскивали с полок том за томом, просматривали и бросали на пол. Арестованную привезли в тюрьму, очевидно в Бутырскую. Допросы проходили по ночам на Лубянке, поэтому арестованных возили на допросы в воронке. В те годы Лубянка носила «гордое» имя — площадь Дзержинского. После серии допросов Люсю держали в Бутырской тюрьме до окончания следствия и вынесения приговора. Там в женской камере находилось одновременно до 30-40 человек, ожидавших приговора и отправки по этапу в лагерь или ссылку. В Бутырке она прослыла хорошим рассказчиком, и женская камера часто просила ее рассказать какой-нибудь детектив или содержание приключенческого романа. В своё время из поездки в Германию Люся привезла не только редкие по нынешним временам сборники стихов русских поэтов, но и целую серию детективов на немецком языке, которые, естественно, она успела прочесть. Умелые рассказчики в тюрьмах и лагерях всегда пользовались большой популярностью. И даже один из следователей как-то сказал своему коллеге: покажи мне свою подследственную Рабинович, о которой говорят как о хорошем рассказчике.
Люсю приговорили по статье 58-10 к 10 г. концлагерей и отправили в столыпинском вагоне на север. Через лагерный распределитель, находившийся в городе Инта (Республика Коми) ее направили в посёлок Абезь, находившийся в 100 км от Инты. Поселок Абезь был одним из первых в СССР, где появились в 1933 г. концентрационные лагеря. Там располагались 4 мужских и 2 женских лагпункта, в которых содержалось несколько тысяч заключённых. В женских бараках находилось около 700 человек.
Считается, что приоритет создания концентрационных лагерей принадлежит Ленину, а уже потом идею «успешно» продолжил Гитлер. Спустя какое-то время после перенесённого инфекционного заболевания и осложнения ее перевели в женский барак для инвалидов. Поселок Абезь — типичный русский север, температура зимой там опускается до -50°С, и это при сильных ветрах. Внутри барака на бревнах намерзал иней и тепло было, как правило, только около печки. Женщины инвалидного барака работали как надомницы по шитью, вышиванию, а также выполняли бытовые работы по обслуживанию лагеря и окружающей территории, например, приходилось регулярно расчищать территорию лагеря от снега и во время пурги, и после.
Как складывалась ее жизнь в лагере, Люся не любила вспоминать, и у автора сведений об этом периоде очень мало. Во время пребывания в лагере у нее сложились дружеские отношения с двумя женщинами-врачами из Москвы, но после возвращения она прекратила общение с ними, очевидно опасаясь за судьбу сына.
В соответствие со статьёй 58-10 ей разрешалось писать на волю 2 письма в год. Муж получал ее письмо с просьбой прислать какую-нибудь пудру, зубной порошок, недорогие женские духи. Людям на воле часто казалось, что в лагерях все не так плохо, раз приходят такие просьбы. Однако женская парфюмерия являлась лишь данью надзирательнице, которая после получения подношения могла заменить более тяжёлую работу, например, уборку территории вокруг барака от снега в жестокий мороз на уборку внутри барака или топку печки. Из современной гулаговской литературы известно, что надзиратели и ВОХРа часто пользовались беспомощностью зеков. А начальство лагерей беззастенчиво использовало творческие способности заключённых, предлагая за дополнительную похлёбку или более лёгкую работу, изготовить художнику картину, например, северный пейзаж, или умелому резчику вырезать изделие из бивня мамонта или клыка моржа. Если сегодня Вы случайно увидите в мещанской или малокультурной семье редкое произведение искусства с северными мотивами, и хозяева не смогут толком объяснить их происхождение, знайте, что хозяева являются родственниками бывших сотрудников НКВД, которые входили в состав руководства многочисленных северных концлагерей, например, лагеря Магаданской области, Дальстроя и др.
С воли писать письма к заключённым можно было без ограничений. Как правило писали только родственники. Однажды Люся получила письмо с фотографиями своего сына, сделанные в хорошем фотоателье, располагавшемся в проезде Художественного театра. Эти фотографии так понравились, что переходили из рук в руки по всему бараку, и некоторые женщины начинали рыдать, вспоминая своих детей. В этой тяжёлой атмосфере безысходности и подавленности (все «политические» имели срок 8-10 лет) состояние обычного (невиновного) заключённого усугублялось тем, что он вынужден был сосуществовать в одном бараке с профессиональными ворами и бандитами. Чтобы как-то выживать в этих условиях люди искали какие-то выходы-отдушины. Зекам полагалось личное время для решения своих бытовых проблем. В этих условиях особенно ценились рассказчики, и Люсю часто просили пересказать какой-нибудь любовный роман.
Многие женщины в личное время занимались вязанием. Люся собирала кулинарные рецепты от женщин из разных стран (например, торт Кёнигсбергский, пирог Итальянский, печенье Греческое, Шоколадный флип). Ведь в лагере сидели и поляки, и румыны, и молдаване, и жители Закарпатья, и немцы, и представители многих других народов. Так у Люси появился сборник с рецептами блюд и напитков разных стран и народов, в основном СССР и будущих Стран народной демократии. А у сына сохранилась рубашка, сделанная из грубого полотна, которым обшивали посылки, но вышитая замечательным национальным закарпатским узором.
Вот одно из удивительных воспоминаний, рассказанных ею. В день смерти Сталина (первые дни марта 1953 г.) на небе появилось северное сияние необычной формы. На небе появилось изображение девяти черных крестов.
После смерти Сталина примерно через год началась медленная реабилитация необоснованно репрессированных. Сначала это коснулось наиболее известных в стране людей, например, маршалов Тухачевского и Блюхера, но постепенно стали пересматривать дела других невиновных, в основном осужденных по пресловутой 58-ой статье УК.
В январе 1955 г. Люсю выпустили из лагеря и разрешили вернуться домой в Москву. К этому времени муж давно с ней развёлся. В то время развод с осужденным не требовал его присутствия в суде. Но Люся о разводе ничего не знала. Встречать ее на вокзале приехал сын со своей тёткой, сестрой отца. Из поезда Воркута –Москва вышла пожилая женщина в каких-то немыслимых ботах с котомкой за плечами, напоминающая беженку из голодного края. Это была Люся. Ей было только 47 лет.
Как это ни кощунственно звучит, но в каком-то смысле ей «повезло» больше, чем тысячам других, т.к. ее арестовали, условно говоря, в конце эпохи сталинских репрессий. Из 10 лет лагерей она провела там 3 года и 8 месяцев и, конечно, это позволило ей вернуться домой, хоть и инвалидом, но живой.
Медкомиссия признала ее инвалидом 2-ой группы и назначила пенсию по инвалидности. Спустя год или два ее перевели в инвалиды 3-ей группы с правом работы. Вскоре она начала работать, как тогда говорили, на полставки в городской библиотеке им. Н.А. Некрасова в отделе иностранной литературы. Здесь она заинтересовалась искусством экслибриса. По ее инициативе был создан в библиотеке отдел искусства, посвящённый графическому искусству, в частности, книжной графике и экслибрису.
Люся стала коллекционировать экслибрисы. Будучи достаточно инициативным человеком, она вскоре стала секретарём московского общества экслибрисистов, что позволило ей познакомиться со многими коллекционерами и некоторыми художниками. Благодаря таким отношениям возникла активная переписка и обмен экслибрисами, ее коллекция стала быстро расти. Сегодня у наследников Люси сохраняется обширная коллекция раритетного и современного экслибриса. Это увлечение и общение с творческими людьми скрашивало ее нелёгкие будни и придавало определенный смысл ее жизни после всех перенесённых страданий. Судя по некоторым стихам, она продолжала свои творческие поиски и в поэзии. У нее сложились дружеские отношения со многими молодыми сотрудницами библиотеки, которые нередко советовались с ней о своих проблемах. Так и протекала ее жизнь, сын стал взрослым, и заботы о нем отошли на второй план, оставив лишь обычные для матери раздумья о его судьбе. Ее жизненный путь оборвался на 66 году после тяжёлой болезни. Остались стихи, сборник кулинарных рецептов и коллекция экслибрисов.
Бранденбург-на-Хафеле, 2016
Приложение
(несколько примеров Люсиного творчества)
Отчаяние
…Молчу. Изрезан лоб морщинами сурово.
Гляжу — не видя, а в ушах далёкий звон:
«Донн, донн … Отчаяние — придуманное слово»,
Сквозь стиснутые зубы не прорвется стон.
Мне кажется — в колодезь темный опустили,
Как тяжко давит внутренняя пустота,
Нет слез, быть может, слезы в глыбы льда застыли?
Перед глазами ярких точек пестрота.
Отрывки нежных слов — летят воспоминанья,
Конец, всему конец, все поглощает тьма,
Кто там в углу смеется над моим страданьем?
Смерть — ты смеешься? Только б не сойти с ума!
Вот если б взвыть волчицей, дико закричать …
А память развернула ленту жизни снова,
И горе на лицо кладет свою печать,
«Донн, донн… Отчаянье — придуманное слово!»
Заполярье
Суровый лик зимы полярной,
Пурга над тундрой воя мчится,
То стихнет вдруг, как враг коварный,
То стонет раненой волчицей.
Земля в жестокой, долгой схватке
С трудом упорным человека,
Природа здесь хранит загадки
Для просвещённейшего века
На небе фосфорным виденьем
Сполохи пляшут в хороводе,
Быть может вера в привиденья
Когда-то здесь взросла в народе…
Два паровоза — поезд мчится,
Земля вся шахтами изрыта,
Два паровоза — поезд злится,
Платформы полны антрацита.
Жилья огнями ночь искрится,
Да, заполярье в четверть века
Став прирученною тигрицей
Склонилось ниц пред человеком!
Базар в старой Бухаре
Тягучий, как смола, полдневный зной
Узбек в чалме — он свято чтит Коран,
И мух докучливых гудящий рой,
Пыль стелется, как утренний туман.
Восточного базара пестрота,
Где рядом со стеклом в подвесках
Античной, строгой бронзы красота,
В орнаментах и арабесках.
Старик с седой и длинной бородой
Торгует янтарем целебным,
А рядом нищий, как факир худой,
Крадет кувшин с подносом медным.
Сверкает золото на шелке сюзане,
И заключительным аккордом
На башне смерти, в синей глубине,
Аист в созерцании строгом гордом.
О, буйство красок — синь и киноварь,
Резьба по камню — шедевр мира …
С вершины башни сбрасывали встарь
По повелению эмира.
Ялта
Мой белый город, нить с ушедшим детством,
С тех пор прошло уж столько лет,
Я помню домик, что с таким кокетством
Боярышником был одет.
Бывало, встану рано на рассвете,
Бегу на пляж, дворовый пес.
Курчавит волны легкий, теплый ветер
И чайки кружатся над головой.
Полдневный зной. В аллее из каштанов
Сижу, спустивши ноги в водоем.
И сок плодов, привезенных с баштанов,
Течет по пальцам жидким янтарем.
А вечера на низкой плоской крыше.
Ладьей луна вплывает в небосвод
И звук зурны звучит все тише, тише.
В гирляндах ламп уходит пароход.
Москва
Пускай фасады пышной Вены
Сияют снежной белизной,
Фонтаны голосом сирены
Пускай зовут наперебой.
Пусть и в Венеции минорной
Прекраснее легенд дворцы,
И мрамор с пышностью холодной
Скрывает тления рубцы.
Что мне в красе чужой, не нашей,
Там нет простора, жизнь — узка,
Моей Москвы нет в мире краше,
Мне Родина моя близка.
Музеи, парки, переулки,
На Театральной — взмах колонн,
И как старинные шкатулки
Особняков жемчужный тон.
Люблю я уличку за сквером,
Что на Арбате, за углом,
Там родилась я в доме сером,
Любимый, старый, серый дом…
Шоссе Можайское, как птица,
В даль будущего улетает,
Сверкнув весеннею зарницей,
Реклама, вспыхнув — угасает.
Сквер гениального поэта,
Фонтана струи, как слюда.
Стемнело — о причуды света –
Бургундским плещется вода!
Садового кольца просторы,
Гиганты строек над рекой.
Москва — твой облик вечно новый,
Извечно близкий и родной!
Одиночество
Одиночество — страшное слово,
Когда старость уже настигает.
Ночь –тюремщик кошмаров оковы,
Ухмыляясь, на мозг надевает.
И во сне тебя все кто-то кличет,
Сердце ласточкой бьется в тревоге,
Что преследует ястреб, иль кречет-
И тебе все закрыты дороги…
Так привыкли читать мы в романах,
Где любовь — это главное в жизни,
И писатели в западных странах
Убедить в том стремятся всех ближних.
Где любовь — самоцель и забава,
И коль скоро уж ты одинока,
Тебе жизнь — как анчара отрава,
Ты — песчинка пред мощным сирокко.
А вот мне почему-то не страшно
Мне не скучно одной, не тоскливо,
Каждый день все острее, все краше.
Жизнь влечет с притягательной силой.
Да, любовь — это главное в жизни,
Ко всему, что красиво и честно,
От закатов на небе Отчизны,
Когда чувствам в груди твоей тесно,
До цветка — с нетерпеньем следишь ты,
Как растет он и соки вбирает:
В ночь расцвел — такой нежный и чистый,
Как ребёнок, что горя не знает.
У старинной скульптуры мадонны –
Ты молчишь: как всесильно искусство.
Кто тот резчик— монах убеленный,
Что погиб в одиночестве грустном?
Иль над книгой склоняешься — слезы
От сознанья величия; строки
Мысли будят как вешние грозы,
То учитель и мудрый, и строгий…
Да, любовь, да, любовь к молодежи,
Что стремится все выше и выше,
Что на почки весною похожа,
И не любит застоя, затишья.
Потому, верно, мне и не страшно,
И не скучно одной, не тоскливо.
И чем дальше, тем больше, тем краше,
Жизнь влечет с притягательной силой.
ПОСЛЕСЛОВИЕ В. ЗАЙДЕНТРЕГЕРА
С автором этих воспоминаний доктором химических наук Супоницким Юрием Львовичем (ЮЛ) мы познакомились двадцать лет назад в общежитии для иммигрантов-евреев в городе Бранденбург/Хафеле, Германия. ЮЛ только накануне отъезда защитил докторскую диссертацию в своей альма-матер Российский химико-технологический ун-т им. Д.И. Менделеева. Отъезд не помешал ему сотрудничать со своей кафедрой и все последующие годы пребывания в Германии. Он писал учебные пособия для студентов, которые в его отсутствие уже не мог составить никто из сотрудников кафедры. Но не меньше, чем химии, а, может быть, и больше времени ЮЛ уделял поиску документов, реабилитации и увековечиванию памяти своих родственников, пострадавших в годы Сталинских репрессий. Он вёл обширную переписку с организациями и архивами, которые могли бы пролить свет на судьбу родных-узников ГУЛАГА, посещал места их работы до ареста.
Большую работу провёл он по получению согласия администрации здания в Москве на Малой Дмитриевке на установку памятной таблички — ПОСЛЕДНЕГО АДРЕСА своей бабушки В.А. Иоффе, расстрелянной в 1937 году. На последнем этапе к работе по установке таблички подключился МЕМОРИАЛ, в то время (2018 г.) ещё не иноагент. Видео с установкой таблички выложено МЕМОРИАЛом: https://www.youtube.com/watch?v=XecBhsi_7cc
Вряд ли кто-то из посмотревших это видео смог догадаться, что в течение последних 30 лет жизнь ЮЛ протекала на фоне диагноза, который в газетах называется «тяжёлая продолжительная болезнь». Борьба с болезнью отнимала много сил, но это не помешало ЮЛ выполнить свой долг перед пострадавшими родственниками, как он его понимал. Последняя работа в этом направлении — книга ДВЕ ЖИЗНИ, состоящая из документов, касающихся 28-ми лет, проведённых в ГУЛАГе М.М. Иоффе, женой и соратницей известного революционера и дипломата Адольфа Иоффе, и двух мемуаров этой талантливой женщины, революционерки, сионистки, журналистки. ЮЛ подготовил и издал эту книгу за свой счёт. Один экземпляр книги передал на хранение в МЕМОРИАЛ, теперь уже «иноагент».
Д-р хим. наук Юрий Львович Супоницкий ушёл из жизни в конце прошедшего 2022 года. И не вследствие тяжёлой болезни, а из-за пресловутого «Ковид-19», которым, несмотря на прививки, заразился во время поездки в Москву. Похоронен рядом с мамой, о которой он рассказал в своих воспоминаниях «Жила-была девочка Люся».
