ЗАМЕТКИ ПО ЕВРЕЙСКОЙ ИСТОРИИ

Я думаю, что Маршак невольно «приглаживал» трагическое в сонетах Шекспира по двум причинам: во-первых, потому что трагическое не было созвучно его натуре, а, во-вторых, потому что оно не было созвучно времени. То есть конец сталинской эпохи был в высшей мере трагическим временем; но в искусстве социалистического реализма господствовал казенный оптимизм.

Семен Резник

МОЯ ПЕРВАЯ СТАТЬЯ О БОРИСЕ КУШНЕРЕ

Из архива писателя

Предисловие 2023

Борис Абрамович Кушнер — математик, поэт, публициста, один из самых ярких и одаренных представителей Третьей волны эмиграции, умер в мае 2019 года. Борис Кушнер был одним из постоянных авторов портала Евгения Берковича, и когда он скончался, Евгений организовал «Круглый стол», в котором и мне довелось участвовать. Жизнь, деятельность, многогранная личность Бориса были рельефно обрисованы его друзьями и соратниками[1].

Время бежит с невероятной быстротой. Кажется, что все это было вчера, а прошло уже больше четырех лет, потому я считаю уместным освежить память читателей портала. Мне не раз приходилось писать о Борисе, эссе о нем включено в мою книгу «Сквозь чад и фимиам» (М., 2010, стр. 387-421), недавно оно вошло в прекрасно изданный сборник «День русской зарубежной поэзии: 2020» (составители Владимир Батшев и Виктор Фет). А сейчас я хочу предложить читателям мою первую небольшую статью о Борисе Кушнере, написанную в далеком 1994 году, на начальном этапе нашего с ним знакомства, быстро переросшего в дружбу. Статья была опубликована в Нью-Йоркской газете «Новое русское слово» (7 октября 1994). Воспроизвожу ее без изменений, добавлены только несколько уточняющих примечаний.

* * *

ИНТЕЛЛИГЕНТ

Заметки о друге (НРС, 1994)

Имя математика Бориса Кушнера мне впервые попалось на глаза — и запомнилось, — когда в январе прошлого года я прочитал в «Новом русском слове» Открытое Письмо, адресованное им старшему коллеге Игорю Шафаревичу и содержавшее жесткую критику его скандальной книги «Русофобия».

Правда, меня насторожила первоначальная фраза-обращение: «Уважаемый Игорь Ростиславович!» Автор «Русофобии» — книги не только недоброй, но насквозь лживой и подлой, — на мой взгляд, никакого уважения не заслуживал, какие бы доблести и таланты ни числились в его послужном списке.

Сам я далек от математики, но знаю, что Шафаревич в научных кругах котировался очень высоко. К этому добавлялась репутация диссидента, не боявшегося остро критиковать советский режим в те годы, когда для таких поступков требовалось незаурядное мужество. С моей точки зрения, все это нисколько не смягчало, а напротив, усугубляло моральное падение Шафаревича, поставившего свой талант на службу фашизму. В печати, однако, уже не раз появлялись материалы, в которых, критика «Русофобии» перемежалась расшаркиваниями перед автором. Упомянутое обращение наводило на мысль, что Открытое письмо Кушнера Шафаревичу будет пересыпано такими расшаркиваниями.

К счастью, ничего подобного не случилось. Письмо было пронизано чувством собственного и национального достоинства и брезгливости по отношению к адресату. Кушнер говорил с Шафаревичем именно так, как, по моему представлению, и должен еврей говорить с антисемитом. Он не объяснял Шафаревичу его «ошибки», не доказывал, что еврейская религия и ее священные тексты (Тора, Талмуд) толкуются им ложно, — словом, не оправдывался перед «мэтром», а спокойно и уверенно отвергал само его право что-то истолковывать в чужой, непонятной и ненавистной ему культуре.

Прочитав эту публикацию, я подумал о том, что хорошо было бы познакомиться с автором. Однако другие дела и заботы отодвинули эту идею на второй план. И вдруг я получаю письмо от профессора математики Питсбургского университета Бориса Кушнера. Он слышал о моей статье в том же «Новом русском слове», посвященной истории кровавого навета на евреев, но сам ее не читал и просил прислать ему копию.

Так завязалась наша переписка, в которой Борис раскрывался предо мной все новыми и новыми гранями своей личности и своих талантов.

Оценить Кушнера как математика я, естественно, не могу, но среди многих и разных работ, которые он мне прислал, я прочел удивительное по яркости эссе о двух выдающихся математиках: русском ученом А.А. Маркове, который был учителем Кушнера в Московском университете, и американце Бишопе. Эссе опубликовано в московском научном журнале «Вопросы истории естествознания и техники», а английский вариант включен в «Золотой век московской математики» — совместное издание Американского и Лондонского математических обществ. Работа рассчитана на специалистов, поэтому не все в ней оказалось мне доступным. Но образ А.А. Маркова выписан с большим литературным мастерством. Занимаясь больше тридцати лет биографическим жанром[2], в особенности биографиями ученых, я думаю, что могу судить об этом вполне профессионально.

Однако Борис Кушнер пишет не только о своих коллегах-математиках. В прошлом году в Москве издана книга его стихов. Я прочел ее несколько раз — настолько близким мне по духу оказалось поэтическое мироощущение автора. В книге собраны стихи разных лет: о любви, одиночестве, Боге, вечности, смерти, об ускользающем времени… Темы, конечно, не новые, но Борис Кушнер находит для них свои неповторимые краски. Есть у него и особая тема, редко затрагиваемая другими: еврейское происхождение заставляет поэта возвращаться к своим обрубленным национальным корням, оставаясь в русле русской языковой стихии и русской культуры.

Под чьим влиянием развивался Б. Кушнер как поэт? Мне трудно ответить на этот вопрос. Могу сказать лишь, что в его стихах раскрывается глубокая, своеобразная личность автора, а это помогает мне лучше понять и себя самого. Вот что я написал Кушнеру о своем впечатлении от его стихов: «Поэт Вы негромкий, но настоящий. Я не большой эрудит в поэзии, могу что-то и не знать, но, на мой непросвещённый взгляд, я не обнаружил каких-либо прямых влияний на Вас, хотя стихи Ваши вроде бы традиционны. Для меня это первый признак настоящей поэзии, призванной не поражать, а выражать».

Борис стал иногда присылать мне в своих письмах новые стихи, а затем я получил от него две прекрасно оформленные его дочерью Юлией тетради — по сто страниц каждая. В них были не отобранные за много лет произведения, вошедшие в его московскую книжку, а стихи, которые он пишет сейчас, пишет почти каждый день, опровергая расхожую истину, что поэзия — это удел молодости, а «лета к суровой прозе клонят» [3]. Мне представляется, что его новые стихи глубже, лучше, ярче прежних. Значит, Борис, перешагнув за пятьдесят, переломив жизнь надвое недавней эмиграцией, продолжает расти и развиваться как поэт.

Пожалуй, самая дерзновенная грань творчества Бориса Кушнера связана с его увлечением Шекспиром, и прежде всего с сонетами, которые вошли в плоть и кровь русской литературы благодаря переводам Самуила Маршака.

А Кушнер переводит сонеты заново!

Не слишком ли на многое он замахнулся?

Должен сказать, что такова была моя первая реакция. И когда я говорил об этом с разными людьми — как с обычными читателями, так и с профессиональными писателями и поэтами, — то слышал в ответ: «Зачем? Кому это нужно? Мыслимо ли спорить с самим Маршаком!» Однако на мой вопрос собеседникам, пробовали ли они прочитать сонеты в оригинале и сопоставить их с переводами Маршака, все отвечали, что не пробовали (хотя английским языком здесь худо-бедно владеет каждый). А Борис сделал это!

В статье о сонетах Шекспира (еще не опубликованной)[4] он прослеживает историю их переводов на русский язык, начиная с середины прошлого века. И приходит к выводу о несомненном превосходстве переводов Маршака над всеми выполненными до него:

«По стилистическому единству, поэтической технике, художественному совершенству труд Маршака неизмеримо превосходил все предшествовавшие полные издания цикла. Именно Маршак сделал лирическую поэзию Шекспира органической частью русской литературы… Я люблю маршаковские переводы, и долгие годы они приносили мне радость, за которую я благодарен Мастеру. К сожалению, эта радость стала уменьшаться, когда в 1986 году я обратился к оригиналам. Неистовый, страдающий, раздираемый противоречиями творец английских сонетов превращается в мудрого, печального, элегичного (а порою и просто сентиментального) поэта. Настойчивость Маршака в ‘сглаживании’ углов, в замене трагического элегическим, снижении масштабов шекспировского мира просто изумляет. Горько видеть, как в его переводах исчезают могучие шекспировские образы, связанные со смертью, временем, неистовой, до крика души доходящей ревностью, судьбой и т.д. Их место порой занимают банальные, почти романсовые штампы».

Итак, Борис Кушнер поставил перед собой задачу открыть русским читателям «подлинного» Шекспира. Кавычки в данном случае не следует считать ироническими, они призваны лишь показать условность этого дерзкого замысла. Шекспир неисчерпаем, как атом, как Бог, как Вселенная. Я не думаю, что Маршак сознательно стремился к «сглаживанию»; он был убежден в адекватности своих переводов. Но, отдавая должное Маршаку как поэту и человеку, вряд ли можно признать его поэтический мир равновеликим шекспировскому. Маршак — фигура существенно меньшего масштаба, чем Шекспир, потому и произошло «снижение масштаба».

Ну, а Борис Кушнер — неужто он большего масштаба? Этого я не знаю. Просто каждое время требует своих песен и — своего Шекспира. Крупные актеры снова и снова играют Гамлета, Лира или Отелло, по-своему трактуют эти характеры — в соответствии с особенностями таланта и уровнем понимания, созвучным их времени. А порой и в соответствии со своими внешними данными. Маленький, почти уродливый Лир-Михоэлс, выходивший на сцену без «обязательной» бороды, восхищал современников своей непохожестью на бородатых гигантов, столетиями игравших величавого короля Лира по однажды заданному штампу. Михоэлс дерзнул принципиально по-новому прочесть образ Лира, и благодаря ему богаче, многоплановее, глубже стало наше понимание Шекспира вообще.

Я думаю, что Маршак невольно «приглаживал» трагическое в сонетах Шекспира по двум причинам: во-первых, потому что трагическое не было созвучно его натуре, а, во-вторых, потому что оно не было созвучно времени. То есть конец сталинской эпохи был в высшей мере трагическим временем; но в искусстве социалистического реализма господствовал казенный оптимизма. Даже элегичность уже была смелостью. Требовать от Маршака больше того, что он сделал, было бы несправедливо. Однако и остаться навсегда с «маршаковским» Шекспиром — значит обокрасть самих себя.

За прошедшие полвека накоплен новый духовный опыт, требующий отказа от устоявшихся мифов не только в политике. Новое прочтение сонетов Шекспира, если оно выполнено талантливо и умно, может стать такой же неотъемлемой частью русской культуры, как и прочтение, предложенное в свое время Маршаком.

В сборнике стихов Б. Кушнера и в приложении к книге «Уильям Шекспир. Библиографический указатель русских переводов и критической литературы на русском языке» (Москва, 1989) опубликовано двенадцать сонетов в переводе Бориса Кушнера. Они отличаются от сделанных Маршаком меньшей приглаженностью и большим трагизмом. В одном из писем Борис поделился со мной заветной мечтой — перевести все сонеты. Я уверен, что свою мечту он осуществит. Не думаю, что от этого сильно пострадает Маршак, а вот читатели и почитатели Шекспира приобретут очень много.

Совсем недавно мы наконец встретились с Борисом, и он открылся передо мной еще одной неожиданной стороной своей личности. Дерзкий в творчестве, он оказался чрезвычайно застенчивым, деликатным, скромным человеком…

Говорят, что старый друг лучше новых двух, и жизнь в эмиграции помогает глубже понять мудрость этой пословицы. Тем драгоценнее обретение таких новых друзей, при встрече с которыми сразу же испытываешь чувство, словно знаешь их всю жизнь.

Послесловие 2023

К сожалению, к переводам Сонетов Шекспира Борис так и не вернулся. Должен сказать, что я не раз напоминал ему об этом его замысле, но он отвечал, что пока ему «пишутся» собственные стихи, переводами он заниматься не будет. Стихи ему «писались» до конца жизни. А книгу сонетов Шекспира заново перевел и издал профессор Анатолий Либерман — известный поэт, литературовед и ведущий литературный критик русского зарубежья. За все, что он делает, ему низкий поклон.

В заключение хочу повторить, что статью, которая здесь воспроизведена, я написал еще в самом начале моей дружбы с Борисом Кушнером. В последующие годы наша дружба только крепла, общение с Борисом приносило мне много радости и духовно меня обогащало. Смею думать, что и он дорожил этой дружбой.

После выхода в свет моей книги «Вместе или врозь?», написанной «на полях» дилогии А.И. Солженицына «Двести лет вместе», было опубликовано довольно большое число отзывов и рецензий. Статья Бориса Кушнера «Больше, чем ответ» тоже задумывалась как рецензия на эту книгу, но переросла в большое самостоятельное историко-научное исследование. Оно напечатано в трех номерах «Заметок по еврейской истории»[5].

И в заключение небольшое стихотворение Бориса Кушнера — из книги его стихов «Бессонница Солнца». Стихотворение написано сразу после посещения Борисом Израиля. Я его выбрал не потому, что оно лучше других, а потому, что оно, во-первых, очень репрезентативно для поэзии Бориса Кушнера, а, во-вторых, потому что автор посвятил его мне.

Борис Кушнер

Семену Резнику

Из окон вырывались гаммы
Поток их был неутолим. —
Картиной, вышедшей из рамы,
Внимал им Иерусалим.

Чертила круг воронья стая
И падала на купола… —
Простая жизнь. Тоска простая.
Обыкновенные дела.

Обыкновенные заботы
Стократ умножены толпой… —
О, город Мира и Субботы,
Любви и ярости слепой!

А музыкант из застеколья
Уже ворвался в фа-минор,
И день захлебывался болью
Веков, шофаров и кинор…

Бетховен с ликом Маккавея —
Как обречен, как одинок!
О, черноптицего Стенвея
Высокий Глас, Высокий Рок!

И я застыл, камней немее,
Себе надгробною плитой,
Не зная, что мне делать с нею,
Моей ожившею мечтой…

1 сентября 1997 г., Johnstown.

Лицевая сторона обложки и титульный лист одного из 22-х поэтических сборников Бориса Кушнера с дарственной надписью мне и моей жене Римме.

Примечания

[1] См.: https://club.berkovich-zametki.com/?p=47319; https://club.berkovich-zametki.com/?p=47486; https://club.berkovich-zametki.com/?p=47521#4

[2] Теперь уже около шестидесяти лет.

[3] Потом я получал по такой тетради с новыми стихами каждые полгода, иногда чаще. У меня на полке стоят 22 таких «самиздатских» тома, последний датирован 2003 годом. После этого Борис стал помещать новые стихи в интернете.

[4] Позднее она была опубликована в альманахе «Еврейская старина», № 15: https://berkovich-zametki.com/AStarina/Nomer15/Kushner1.htm

[5] См. «Заметок по еврейской истории», 2006, №№ 64-66: https://berkovich-zametki.com/2006/Zametki/Nomer3/Kushner1.htm https://berkovich-zametki.com/2006/Zametki/Nomer4/Kushner1.htm https://berkovich-zametki.com/2006/Zametki/Nomer5/Kushner1.htm