В приморской Одессе бросается в глаза маскулинность города, то, что сегодня именуют «мачизмом». Мужчина глядит хозяином положения: «Мне девки руки целовали, как шальные». Девки, вероятно, должны это поощрять, что порождает специфический тип женственности. Какой? Кто она, одесситка — бой-баба, битая баба или еще какая-то? Конечно, это все литература, но именно в одесской литературе мне стало что-то понятней.

Леонид Гиршович

БЕЗ МАСКИ

(продолжение. Начало в №7/2023)

2017

Фестиваль Спивакова в Кольмаре. До того, как начался концерт, красненькая фигурка на телеэкране забила в ворота черненьким гол — к печали моей жарко антипутинской компании. Вот уж тайна сия велика есть. А на трибунах русские болельщики — народ не самый бедный, социально активный, в зрелом возрасте — развернули последовательно изображения Ленина, Сталина. Отнюдь не Николая II.

Спиваков, по скрипичным понятиям, старец, играл сонату Франка исключительно юно — я не слышал его с конца 60-х. Что, я должен был хотеть, чтобы он облажался, ввиду его «гражданских доблестей»? Был доверенным лицом Путина на выборах и вообще из придворных путинистов.
*

Сегодня за кофием Сусанночка утверждала, что чувство юмора в России исчезает в процессе оскудения ее национальными территориями. Без грузинского акцента, без армянского радио, без города-героя Одессы, без горячих эстонских парней, без украинских старшин с их «низэнько-низэнько» — на вопрос, «летают ли крокодилы?» — наконец без неизбывных «рабиновичей» что же останется? Только полусамовлюбленное полусамоиздевательское балагурство про «лодочку с ядерным моторчиком» в исполнении Ансамбля песни и пляски Советской Армии. Да еще «Хотим замуж за Путина» поют пенсионерки в русских народных костюмах.

2019

Бодливой корове Бог рогов не дает. Помолимся о том, чтоб и впредь так было. (Прочитал статью Суркова в «Независимой газете» за 19 января. Новые «блюмкины», «политграфоманы», балдеющие от собственных фантазий, вот-вот дофантазируются до того, что школу вообще закроют[1].)

Что касается национальных культур: обретая «культурную идентичность», рискуешь потерять психическую адекватность. Это к тому, что на днях смотрел по телевизору интервью с одной дамой, депутатом житомирского облсовета, по примеру львовского облсовета, объявившего вне закона «русский культурный продукт».

*

Израильский «9 канал»: «И.о. главы МИДа добавил масла в огонь, дав понять, что поляки — антисемиты с рождения».

РККА и ЦАХАЛ[2], две аббревиатуры из разных времен, но что-то их связывало. Гнетущее. Польша? Зарево одной и той же катастрофы. Не поклонник нынешнего польского правительства, как и многих других польских правительств, я все же хочу сказать тем из моих соплеменников, что злорадствуют, когда речь заходит о разгроме польской армии осенью 39-го: стыдно. Если арабы и евреи не поделили Иерусалим, то поляки и евреи не поделили Аушвиц. Разница — горькая.

*

Читаю в ФБ: «Светлана Ганнушкина заявила, что каждый гражданин РФ несет ответственность за то, что делается от его имени».

Вероятно, это моя проблема: я не знаю, кто такая Светлана Ганнушкина, наверняка замечательная женщина. Тем не менее я не понимаю, как икс может нести ответственность за то, что от его имени делает игрек зету. Другими словами, идея коллективной ответственности подразумевает коллективную вину и мало того, что топит в трясине индивидуальную вину, допускает еще, как показывает опыт, коллективную невиновность. Я имел удовольствие жить в стране победившей коллективной невиновности — в СССР. Не припомню такого времени, чтоб я идентифицировал себя с этой аббревиатурой. Как не своей волею я появился на свет, так же не своей волею я был гражданином Советского Союза. 46 лет назад я освободился от этой сомнительной чести, которой был обязан превратностям рождения, но и раньше клейменный раб, я жаждал только одного — вырваться на волю. Не могу себе представить, чтобы 21 августа 68 года я испытал чувство стыда: ярость! ненависть! боль! А те, кто стыдливо потупил очи, заслуживали всяческого презрения. Они, идиоты, видите ли, верили. Нет, решительно я стар и чего-то не понимаю. «Мне стыдно сегодня быть русским» = «мне стыдно сегодня быть патриотом». Патриотом всегда быть стыдно — всегда и повсюду. Непонятно?

*

В Москве, в Шереметьеве, приземлился пассажирский самолет, у которого из-под брюха вываливались языки пламени. На реплику авиадиспетчера «сел с огоньком». Сусанночка отреагировала:

— Да это же Вовочкин репертуар.

А когда слышит об очередных гарантиях для президента, то комментирует:

— Мне хорошо будет, когда я умру? Сделайте мне гроб с подушкой.

*

Победил Зеленский. Мы третий день в Киеве. С кем бы ни говорил, все крутят носом: клоун, связан с Москвой, украинского не знает.

Бронзовый Шолом-Алейхем как олицетворение своего имени: приветствует вас, приподняв шляпу. Ваятель позабыл, что собирательный еврей с непокрытой головой — нонсенс. По случаю шаббата зашли в синагогу. Людно, русский Бней-Брак.

А вот в книгарне на Крещатике ни продавец, ни продавщица по-русски не знали ни слова — предполагаю, что разучились, следуя идеологической установке. Пара книжек, купленных нами, чтоб не скучать по пути в Одессу, продавались в отделе «иноземна мова». На этой иноземной мове гудит Киев. Из ста человек пятнадцать изъясняются на ласкающей слух полуиноземной мове, именуемой «суржиком»[3]. Интеллектуалов же моноглотов, ревнителей государственного языка, кроме как в книжном магазине среди продавцов, мы еще не встречали.

Набрели на «Бессмертный полк»[4]. В сравнении с тем, что ходит по городам и весям РФ этот фотоальбом будет помалочисленней… зато «томов премногих тяжелей». Стоят тетки с портретами своих униформированных ребят, с угла черные ленточки. Сусанночка быстро нацепила темные очки и потом долго еще повторяла: «Душераздирающее зрелище». Конечно, это тебе «не спасибо деду за победу».

Вчера ходили в оперу на «Макбета». На сцене добротный ретро, без того чтобы каждые три минуты снимать штаны, как это принято нынче. Пели тоже добротно, оркестр в порядке. В свое время НКВД не удалось взорвать оперу, немцы успели разминировать[5]. «Велыка опера» в годы оккупации — тема одного моего романа. В прошлый приезд я прошел по улице Артема до Бабьего Яра, это заняло часа полтора, я человек старый, тучный, плетусь, как и они плелись, те тридцать пять тысяч евреев.

*

Одесский Национальный Художественный Музей на разрытой на всем своем протяжении Софиевской улице. Масло Леонида Пастернака: «Ребенок с няней», у ребенка пейсики.

Удивился: семья эмансипированная, давным-давно «маскилим». (Борис Пастернак, насколько я понимаю, несмотря на все свое православие, остался нехристем: до революции ему, попутчику футуризма, креститься было не к лицу и незачем, а потом, после революции, в пейзаже взлетающих церквей… Но чтоб Боре родители отпустили в младенчестве «жидовские локоны» (Гоголь), это уже слишком. После сообразил: отец писал Жозефину, его сестру.

Одесса как облупленное наполовину яйцо. Вместо белка кирпич. Вся крошится, рассыпается в прах. На ум пришла Гавана — где никогда не был. Из чужестранных языков чаще других звучит иврит. Пожилые израильские туристы смахивают на американцев, чего в других краях с ними не бывает. Хозяин картинной галереи на площади перед восстановленным памятником Екатерине (сегодня б не восстановили) провожает меня словами: «Ма нишма?» Так заезжему русскому на рынке араб кричит по-русски: «Как дела?» Галерист одет клоуном: набелен, на кончике носа красная точка, в колпаке, на шее цирковая бабочка. Усмехается: «Зайдете позже, да? Понимаю». Из Кишинева, не лыком шит. Выпускал газету по-румынски, одновременно на кириллице и на латинице. У него дружбан — румынский посол на Кубе, знает семь языков, масон, член «румынского духовного совета», не религиозного, а именно «спиритуального». Паспортов у него два: молдавский, румынский плюс украинский вид на жительство. Ему совершенно доподлинно известно, что скоро здесь будет образован новый хазарский каганат — и тогда прогоним нациков, снова будем жить, все народы, в любви и согласии. Еще в одиннадцатом году здешний раввин, хабад- или любавичский, он не помнит, сказал: сорок тысяч израильтян уже поселились в Крыму, а сто сорок пять здесь, в Одессе. Квартиры дешевые, они их покупают. (Знакомая из одесского университета подтвердила: да, действительно поговаривают, что спасение придет через новый хазарский каганат. То-то Глазьев[6] сказал, что «в зачищенный Донбасс завезут евреев»)

На Ланжеронской зашли в «Книжковый супермаркет». Хозяйка, женщина лет тридцати пяти с простуженно-заплаканным лицом, сказала, что с российскими издательствами «не работает». Одни запрещены, книги других облагаются такой пошлиной, что заказывать нет смысла. Также запрещены и отдельные авторы. «Например?» — «Например, Акунин». Я вспомнил, что уже слышал об Акунине — запрещенном по причине некорректной, с точки зрения Украины, интерпретации российской истории. Но — и это для владелицы книжного магазина «вааще» — якобы запрещен Булгаков, правда изданный «не тем издательством».

В приморской Одессе бросается в глаза маскулинность города, то, что сегодня именуют «мачизмом». Мужчина глядит хозяином положения: «Мне девки руки целовали, как шальные». Девки, вероятно, должны это поощрять, что порождает специфический тип женственности. Какой? Кто она, одесситка — бой-баба, битая баба или еще какая-то? Конечно, это все литература, но именно в одесской литературе мне стало что-то понятней. Как и в тех одесситах, которых встречал или которых читал. От Жаботинского и Бабеля до Блюмкина или никому не ведомого скрипача Яши Риклиса (Одесса ведь родина всех советских скрипачей). Не представляю себе в этом городе тренд на дэнди-«метросексуала».

Вчера, в последний наш «вечер на рейде» ходили в оперный театр — само здание из тех каменных брошек, что составляют предмет провинциальной гордости: у нас установлен макет венской оперы. Это в ней начинается действие романа Жаботинского «Пятеро». Кроме большой группы пожилых жителей Хайфы и двух десятков дам в национальных вышиванках, зал наполняли живописные гипсовые ню с развевавшимися конечностями. Был показан «Запорожец за Дунаем» Гулак-Артемовского. Вышиванки в зале отлично корреспондировали с вышиванками на сцене — а вот с кипами хайфских старцев они сочетаются похуже.

*

Парк в Днепропетровске, фотография 50-х гг. Что называется, схвачен момент. Сидят на скамейке два еврея. Тот, что рассказывает — Юда Серебреник (с таким именем только и жить что в стране воинствующих безбожников), рядом с ним Сусанночкин дед. Юда Серебренник всю жизнь что-то сочинял на идиш и уже глубоким стариком попросил меня передать рукопись в Израиль через голландское посольство. Тогда так делалось, вывозить рукописи было запрещено.

Сусанночка летала в Днепропетровск проститься со своими днепропетровскими дедом и бабкой — последняя, услыхав про рукопись, заставила нас ее оставить, так перепугалась: в 37-м на следствии Сусанночкиному деду выбили глаз. Я еще не встречал более испуганных людей, чем днепропетровские старые евреи.

У меня болит душа, когда я вспоминаю историю с рукописью. Вообще же Израиль был последним местом для публикации рукописей на идиш. Война языков («милхемет асафот») еще не утихла. Идеологически идиш все еще по инерции искоренялся, был «языком галута», «языком баранов, которых вели на бойню». Лозунг 1912 года, времен строительства кайзером «Техникума» в Хайфе, оставался в силе: «Еврей, говори на иврите!» («Иври, дабер иврит!»). В двадцатые годы сионистская комсомолия на улицах Тель-Авива бегала за теми, кто говорил на идиш, и стыдила. Накинулись на одного такого, а он им: «В жару я не способен говорить на иврите». Это оказался Бялик. В семидесятых идиш был языком-марраном, испускавшим дух. Какие-то гастролирующие румыны представляли на нем оперетки по разным медвежьим углам. Сейчас в Киеве, где не встретишь ни одной русской надписи, мне пришло на ум мандельштамовское:

Мяукнул конь и кот заржал,
Казак еврею подражал. 

Я ни во что здесь не въезжаю. По вагону идет слепой с палочкой. Естественно, я вскакиваю, хватаю его за руку, пытаюсь усадить на свое место. Он отчаянно вырывается. Он собирает подаяние. Сконфуженный, я сажусь. Я чувствую себя мистером Бином.

У дома Правительства припаркована старая советская «лада». На стекле стикер: «Путiн врятуе Украйну». На мою просьбу перевести, прохожий озлился: «Вы хотите, чтобы Порошенко выбрали?» — «Я ничего не хочу, я здесь не живу». — «Путин спасет Украину, — и пояснил: — Это ирония».

Война языков стара как мир. Молодой немец-германист сказал мне: «Если бы в начале девятнадцатого века в немецких кантонах Швейцарии создали свою грамматику, сегодня мы бы имели еще один европейский язык, еще одну европейскую литературу, и не из последних. А так швейцарцы говорят на одном языке — пишут на другом». Разве что это дает Украине надежду стать второй Швейцарией.

Говоря всерьез: в многомиллионном русскоговорящем Киеве нет ни единой вывески на русском. Да еще коварным образом при общем кириллическом алфавите. Значительная часть европейски просвещенных жителей страны лишена письменности. Миллионы людей — как местечковый скрипач, играющий по слуху. Зато под девизом «В Европу!» (в ту самую Европу, где каждое публичное слово дублируется в соответствии с разноязычием нации). Я не знаю, чему это можно уподобить. Это даст сто очков вперед любой антиутопии. За такие фокусы платят очень высокую цену — как минимум интеллектуальным уровнем народонаселения.

*

Суржик всегда комичен. Немецкий язык не раз завоевывал себе жизненное пространство. На Украине в оккупацию ходил такой стишок — обращенный к немецкому солдату:

Их тебя чекала,
Варум ты не прийшов?
Я не такая фрау,
чтоб ждати драй часов!
Нах хауз я тикала,
Бо з неба вассер йшов.

                                                         *

«Нэма яйки, нэма вина, до свиданья, Украина», — говорили в 43-м немцы, улепетывая. Вот и мы завтра возвращаемся в Берлин. И завтра же инаугурация Зеленского. Новый президент хотел вступить в должность сегодня, пугая в противном случае транспортным коллапсом. Если завтра мы действительно опоздаем на самолет, это будет означать, что у молодого президента слова с делами не расходятся. Ну, а если успеем, то конфектный фабрикант все еще, выходит, в силе: вот видите, громадяне, никакого коллапса не произошло[7].

Наиболее помпезная часть Крещатика, от Майдана до уцелевшего в войну квартала, по выходным перекрыта, и на ней в солнечную погоду, как сегодня, нескончаемое молодежное гулянье. «А то ли еще будет!» В отличие от Москвы, где отводят в сторону угрюмый недоверчивый взгляд, киевляне улыбаются тебе — в смысле мне — по-южному легко. Такое чувство, что Киев переживает свой звездный час, точнее, вкушает фаустовский «высший миг».

*

«МЫ ЖДАЛИ ЭТОГО СОРОК ЛЕТ. Испания выносит тело диктатора Франко из мавзолея».

Будь я испанцем («Желание быть испанцем»), я бы воскликнул: а как же иначе?

Как еврей я в неоплатном долгу перед Франко. При республиканцах после пакта Риббентропа-Молотова НКВДшный Мадрид ни одного беглеца из Франции не впустил бы, все сделались бы вальтер-беньяминами. Какие там 250 тысяч паспортов для сефардов!

Как русский семидесятилетней выдержки я твердил бы: дурачье, скажите своему каудильо спасибо, что уничтожил эту заразу.

Как европейский либерал я бы ничем иным в своем мнении не руководствовался, кроме как законным опасением попасть в дурную компанию.

Другими словами, я бы запретил себе иметь двойное гражданство. В рассуждении моей израильской лояльности Трамп это подарок судьбы и даже Путин, в случае чего, вполне имеет право лечится в Израиле. Тогда как с точки зрения моей европейской лояльности, фрейдовскими корнями уходящей в «украденный мир» и «границу на замке», то первый из них — дремучий заокеанский боров, а второй — запятнанный кровью обидчивый гэбэшник.

Да, я шизофреник.

*

Оля, новенькая уборщица с Украины, на вопрос «Чем вы занимаетесь?» — «Я наращиваю реснички и делаю ваш» (to wosh, waschen).

2020

Сегодня 5 марта — день смерти Вождя всех времен и народов, день смерти Прокофьева, день рождения Вивальди — и Пурим. Как писал Шолом-Алейхем: «Сегодня праздник, плакать нельзя».

*

Впервые в Берлине 8 марта — выходной. Здесь подарить «на Восмое марта» женщине цветы — ткнуть ее носом в гендерное неравенство. Русские преподносят дамам цветы, это хороший тон. Вспомнил, как президент одной страны протянул канцлеру другой страны букет. Или это он дразнился: для меня ты баба, а не канцлер.

*

Интересно, кто первый произнес по-русски «национальный лидер»? Дело не в Путине, к которому лично отношусь даже лучше, чем большинство в моей ленте: культурный человек, из Ленинграда, играет на рояле, а что глаза бегают, это оттого, что по нотам много играл. Но вот тот, кто впервые произнес по-русски «национальный лидер», заслужил, чтобы корпус боевых верблюдов, построившись в ряд, плевался в него до скончания века.

*

Минск, 18 августа. Пять тысяч окружили тюрьму, постояли и разошлись, по дороге останавливаясь на светофоре. А правит сим дивным племенем персонаж Светония. И расправы на площадях, как в древнем Риме. «Какой актер умирает!» — воскликнет вчерашний народный любимец, когда санитары облачат его в смирительную рубашку.

2022

«Иль Джорнале» в первый день войны: «ПУТИН КАМИКАДЗЕ». Утром прилетели в Неаполь. Значит, все-таки началось… Никаких сомнений, что он влип. Никаких сомнений, что русская армия ржавая, пьяная и никудышная. И тем не менее говорю Сусанночке: если Украина продержится две недели, это уже будет колоссально. Гипноз времен холодной войны: супердержава. Путин прав, говоря, что Одесса и Киев! И Харьков, и Ленинград, и Москва! И местечко Народичи, где родилась моя мать. И Днепропетровск, где родилась Сусанночка — все это единое целое. И это мучительно. Вспомнились девятилетний Лева с мамой, с которыми познакомились в одесском Пассаже, мама держит маленький скрипичный футляр… Да, заползший в свою расселину гад прав: эти мама с Левой — свои. Поэтому

Из многих тысяч батарей
За слезы тысяч матерей
За нашу родину — огонь!

*

Dear Mr Guirchovitch,

I am a journalist for the French newsmagazine «L’Obs» and I am writing to you on behalf of your French publisher Verdier.

A few years ago, I read and loved your novel «Schubert in Kiev». Thanks to your book, I learnt a lot about the history of Ukraine. 

«L’Obs» is asking Russian and Ukrainian artists their take on the current war in Ukraine. Would you agree to give us yours and to write a few words about what is happening and how you analyze and live this situation as a Russian writer ?

Many thanks for your answer.

Best regards, 

Elisabeth Philippe

Хотя патетические декларации не мой конек, я не мог не откликнуться в этом жанре на предложение французской журналистки «высказать свое мнение». Во избежание разночтений публикую в русском ФБ то, что написал (точнее, наковырял на телефоне, — я был далеко от дома).

Дорогая госпожа Филип, к сожалению, я сейчас в отъезде и в моем распоряжении только iPhone, что суживает мои возможности ответить на Ваш вопрос.

Субъект, чье имя мне противно выговаривать; ополоумевший от своих комплексов; которого, по его горделивому признанию, ленинградская улица научила бить первым, совершил, конечно же, не единственное злодеяние в своей жизни, но — самое масштабное. С искренностью маньяка он твердит: «Что нам мир, если в нем не будет России». В том, что он олицетворенная Россия, у него нет ни малейших сомнений. Придворные лизоблюды, которых он на днях по телевидению, публично, повязал кровью, плюс двадцать лет неограниченной власти сделали свое дело. Разглагольствуя с нервически-гэбэшным смешком о том, что украинцы — те же русские, этот патер фамилиас наделяет себя исключительным правом карать провинившихся детей. В его разнузданно-великодержавном сознании не укладывается, что именно родственная близость Украины и России в эти жуткие дни заставляет все больше и больше русских идентифицировать себя с украинцами. Никогда москвичи, петербуржцы, екатеринбуржцы не смогут увидеть чужих, врагов, в тех, кто проживает в Киеве, Одессе, Харькове. Геббельсовская риторика, на которую так щедро российское телевидение, здесь бессильна. В свое время я написал роман «Шуберт в Киеве» — Киевская опера в годы нацистской оккупации (оригинальное название «“Вий“, вокальный цикл Шуберта на слова Гоголя»). Уверен: второй нацистской оккупации не будет. Но что будет, не только с Россией/Украиной, но и с миром, сегодня на исходе второго дня войны, сказать не может никто. В любом случае зачарованность «русской душой», кредит особого к себе отношения, которым Россия пользовалась под поручительство Толстого, Достоевского. Чехова, особенно в странах с нею не граничащих, — этот кредит исчерпан. Выученик школы КГБ, которого российская оппозиция когда еще окрестила «Путлер», превратил в кровавую карикатуру излюбленный тезис русских романтиков-националистов об «особом пути России». Увы, на этом пути Россия обречена постоянно вести войну сама с собою, и, кажется, победа уже близка.

*

Похоже, я ошибался насчет «москвичей, петербуржцев, екатеринбуржцев». Русский ФБ откликнулся тут же. Некий Олег пишет: «Типичная заготовка, еще до операции доверили мненьице прописать? Мда, интеллигент-с. Надеюсь, самоудовлетворились».

Конечно же это никакой не «Олег», это пишет какая-нибудь Ольга, свою женскую стать не скроешь. «Хочу замуж за Путина».

*

9 мая. День Победы. Сгонял на велике (или педике — как говорилось?) к Бранденбургским воротам. Полицейские дружины маются бездельем. Русское посольство тихо, как день ненастный. Напротив, на Липовой аллее, горстка сирийских беженцев демонстрирует солидарность с украинскими братьями по несчастью. К советскому мемориалу — двум танкам — редкие учительницы из моего детства несут по три цветочка. Через дорогу украинский стенд, и дивчина спивает в микрофон печальные песни, которыми так славится Украина. Вот в стане ратующих за победу русского оружия промелькнула пара: он в тельняшке, против сердца красная лента, она в очень коротком летнем платье, со строгим лицом, в белых босоножках и в чулках. Положили свой букетик и ушли. Все мирно, культурненько, без армейского камуфляжа, голубых беретов и гармони, в отличие от прошлых лет. Если б еще можно было позабыть такие слова, как «Мариуполь», «Буча». И слов этих, полагаю, легион. У моей Яэли в классе появилась девочка, из которой в «Шаритэ» извлекли !!!!!! Десять осколков.

*

«25 мая. Госдума отменила предельный возраст по контракту».

Мудрый Нестор отправился по контракту под стены Трои. Три поколения героев помнил он. От старости у него тряслись колени. Копье дрожало в руке. Но сколь же он был многоопытен.

*

«2 июля. Пентагон: Украина успешно использует системы Himars в Донбассе».

Про себя вырвалось «Ну, дай-то Бог». Следующая мысль: «Не так уж ты отличаешься от батюшек, кропящих танк».

*

«Путин наряду с московскими евреями вполне заслужил право на „запасной аэродром“».

Лет восемь назад писалось, если не раньше. Когда на той неделе появились сообщения о вероятном закрытии Сохнута в Москве, решил: до выборов в Кнессет ничего не произойдет. Ан нет, гнутся евреи, русские люди берут верх. Не судьба Полководцу лечиться в Израиле.

*

В Паланге умираю от жары — то же, что от жажды умираю над ручьем. Бодрствуйте, ибо близок конец времен. Он наступит раньше, чем жовто-блакытный прапор взовьется над Кримом, а Россия пойдет войной на Москву.

Пару лет назад взял в палангской библиотеке «Дневники» Геббельса, где тот упоминает потопленный вражеский катер у берегов Паланги (Polangen). Напротив костела братская могила с именами красноармейцев, зарытых под гранитным монументом в советском стиле. Я тогда посмотрел, как звали этих моряков и сфотографировал для себя. Сегодня, проходя мимо костела, привычного памятника не обнаружил. Вместо него безымянная плита с упоминанием о захоронении времен Второй Мировой войны.

            Вот эти имена:

            л-т БОРТНИК С.Н. 1922

            гл. с-на ДИКОВ В.М. 1917

            ст-на 2-ой с-и ЧЕРЕМУХИН П.С. 1922

            ст. кр-флотец МАСЛЕННИКОВ И.Л. 1921

            ст. кр-флотец СЫЗРАНЦЕВ В.И. 1921

            кр-флотец САВИНЫХ Н.П. 1923

            кр-флотец ДУНИЧЕВ В.И. 1926

Я ввел самоцензуру, поэтому воздержусь от комментариев.

*

«В память о сыне купили новенькую машину. В „Вестях недели“ рассказывается, как семья погибшего в Украине танкиста потратила компенсацию».

Протагор ошибался. Не человек, а вкус есть мера всех вещей. На «гробовые деньги» купили новенькую белую машину, чтоб ездить в ней на кладбище. «Сын всегда мечтал о такой».

*

«2 августа. Спикер Палаты представителей США Нэнси Пелоси прилетела на Тайвань. Китай пообещал в ответ провести „прицельные военные операции“. МИД РФ назвал визит „явной провокацией“».

Почему сказать «на Тайване» не умаляет суверенитет этого островного государства? У меня язык не повернется сказать «в Кубе», как не повернулся бы выговорить «на Крыме» в каких-то там грядущих политгеографических трансформациях, допустим, в знак его грядущего возврата Украине, во что не больно-то верю. Когда новейшая Ассирия с перебитым хребтом отползет, Османия примется пучить на Крым свой янычарский глаз. Увидите. Пусть сегодня Анкара выступает почетной болельщицей в спорах о суверенитете над Иерусалимом — реальное чувство утраты у нее скорее может вызвать плохо лежащий Крым.

(P.S. Этот пост был удален ФБ, вероятно, по чьей-то жалобе.)

*

Обнаружил себя заклейменным каким-то патриотическим изданием. «О русофобе, коричневей некуда» с подзаголовком: «Караул! Мы — собачье дерьмо! или Ненавидящие самозабвенно». К статье прилагается радующая глаз цветная фотография. Дескать, на моем примере «любой психиатр может вывести клиническую картину психической проекции». Почему-то в русофобии меня винят исключительно евреи.

Впрочем, что я антисемит, я тоже узнал без малого полвека назад из газеты «Маарив». Являюсь на очередные армейские «сорокадневки», а мне братья по оружию говорят: «Слушай, а тут написано, что ты антисемит».

*

Звонил Сусанночкин брат. В русском старческом доме в Нью-Йорке подрались две старушки, одна была за Путина, другая против.

— Это что, — говорит ему Сусанночка. — На иерусалимском рынке подрались два араба. Один учился в Москве, другой в Киеве.

*

«25 августа.

Власти Петербурга установят в Мариуполе памятник святому благоверному великому князю Александру Невскому».

«26 августа.

Киев переименовал 95 улиц, связанных с Россией и советским прошлым».

В Москве уже изваяли святого равноапостольного князя Володимира Красно Солнышко, обутого в продукцию фабрики «Скороход».

Что до Киева, то во мне сидит военный цензор — а то бы сказал.

2023

Безжалостен к врагу — такого не бывает. Просто безжалостен. Но применительно к своим солдатам, жертвам ничуть не меньшего палачества, это сопровождается всяческим превознесением их отваги, беззаветной верности своему фатерлянду, разглагольствованиями об их выносливости, которая не имеет равных среди других народов.

«Потери российской армии убитыми и ранеными могут достигать двухсот тысяч человек».

Этот нарыв зрел больше года, и его нужно было вскрыть. Поэтому сел на автобус и через сутки был в Киеве. Не мог не поехать — было бы заражение крови.

В одном из лучших русских романов студент, совершенно достоевский типаж, «страдающий антисемитизмом», в довершение своей социальной ущербности не умеет звонить по телефону. «Ну, это уж перебор, — сказал я себе. — Снять трубку и навертеть диск с цифрами может любой ребенок».

Отлично помню, как этот ребенок хватает трубку, видя, что квартирант, по фамилии Курбака, набрасывается на его отца с кулаками. «Курбака» по-украински значит «малорослый», «маленький». Но этот был — медведь. А папа скрипач, силы не равны. Пятилетний, я пытаюсь достать до телефона на стене в прихожей, чтобы позвать на помощь дядю Исаака, который как два медведя. (Вызвать милицию мне и тогда бы в голову не пришло).

Что студент, пускай даже из низов, пускай наделенный миллионом комплексов, не умел пользоваться телефоном — простите, я не верю. Автор переусердствовал. По крайней мере так мне представлялось, когда в молодости я читал «Пушкинский дом» Андрея Битова. И вот дожили, мне не заказать по интернету билет. Каждый раз звоню к Иосифу, благо телефоном пользоваться умею: «Закажи нам с мамой билеты…». На сей раз звоню к нему: «Закажи мне билет на автобус в Киев, есть прямой».

Иосиф не удивился, отговаривать не стал, он всегда все понимает, более того, под коркой понимания тлеет подростковый восторг. Сусанночка тоже безропотно кивнула. Год, как она больна этой войной, к тому же я на пальцах объяснил: девиз немецкого водителя «Свободная скорость для свободных граждан»; израильтяне ведут себя на дорогах по слову пророка: «Израиль, уповай на Бога». И то и другое куда опасней поездки в Киев. «Это же не мешает тебе и там и там водить машину». (Еще одно умение, в котором мне отказано.)

А Мириам я не стал ничего говорить. Она далеко, за синими горами — поднимется вопль выше гор: «Папа, нееет! Туда сейчас нельзя-а-а!» А у отцов к дочерям слабость. Когда брызги беженских волн достигли швейцарских Альп, она всякого наслушалась от растерянных, несчастных женщин откуда-нибудь из Чернигова, которым была за переводчицу. Насмотрелась на их состарившихся детей, ровесников ее собственных — и мигом позабыла, что вплоть до машины уничтожения, сконструированной немцами, украинцы («укрáинцы») резали евреев как никто другой; что те, чьи имена сегодня носят улицы украинских городов — ее потенциальные убийцы; что легче было верблюду пролезть в игольное ушко, чем еврею поступить в ВУЗ на Украине — об этом она слышала от дедушки с бабушкой, у которых в Иерусалиме гостила каждое лето.

Но все это развеялось двадцать четвертого февраля, как дым.

Двадцать второго июня,
Ровно в четыре часа
Киев бомбили, нам объявили,
Что началася война.

Известно, ктó бомбил Киев 22 июня 1941 года.

Война началась на рассвете,
Чтоб больше народу убить.
Спали родители, спали их дети,
Когда стали Киев бомбить.

«Без дискуссий, — сурово говорит моя Мириам. — Россия убийца». А что Путин крысеныш, она еще с детства знала от Сусанночки.

Не будем уточнять, что для фольклорного еврея значит фольклорный украинец и наоборот. В русской же культурной традиции «малороссы» суть лица комические, над которыми можно добродушно подтрунивать (давали по лапам, только если те лезли со своей словесной самодостаточностью). А на заднем плане буколический пейзаж: садки, розовеющие хаты, вечереет. Звучит протяжная песня, специалитет Малороссии. Этому образу украинцы обязаны прежде всего Гоголю, великому колористу, воспевшему, высмеявшему и снова воспевшему Империю, как это не смог сделать ни один русский.

Советское искусство на массовом уровне продолжило гоголевскую линию, несколько усугубив родство народов: Украинскую ССР населяют те же русские, выдает только смешной говор, по-южному сочный, с характерными ошибками. Так говорят, начиная с Хрущева, все генсеки: и Брежнев, и Черненко, и Горбачев — что породило множество анекдотов, далеко не безобидных. Украинский язык декоративно расцветает. На нем воспевают вождя народов, прославляют социалистическое строительство, клянут помещиков и капиталистов. Воздается должное героизму украинцев в годы войны, а что походя пинается «украинский буржуазный национализм», то хоть и больно, кованым сталинским сапогом, но не больнее же, чем пинается «грузинский буржуазный национализм», «армянский буржуазный национализм», «тюркский буржуазный национализм» — всем сестрам по серьгам. Помните предвоенную песню?

Одиннадцать любимых, и все как на подбор,
Одиннадцать республик, одиннадцать сестер.

После войны графа «национальность», знаменитый пятый пункт в паспорте для украинца и для еврея отнюдь не одно и то же, не говоря о поволжских немцах, крымских татарах или северокавказских горцах, которых, как скот, везли в товарных вагонах в Центральную Азию, в пути, опять же как скот, забивая.

«Русскоязычные украинские израильтяне» — вот такой социокультурный этнос. В моем родственном кругу, в моем дружеском кругу, в моем жизненном кругу это значительный сегмент. Их «постпамять» (здесь уместно воспользоваться этим термином) заострена, заточена на Холокост. Это ты в анамнезе имеешь блокаду Ленинграда, пережитую родителями, и послевоенную ненависть к евреям, всенародную, агрессивную, направленную против тебя лично и твоей семьи.

«Русскоязычные украинские израильтяне» сочетали муниципальный патриотизм, скажем, киевский, с въевшимся в подкорку воспоминанием о занесенной над головой казацкой сабле, которой наследовала сперва петлюровская винтовка, потом ОУНовский шмайсер. Уж кто-кто, а они-то будут приветствовать путинское вторжение в Украину (вторгнуться «на что-то» нельзя, только «во что-то»), будут приветствовать разгром нацистских недобитков, возомнивших себя народом, чтобы продолжить дело Гитлера. В специальной военной операции, на которую отводится несколько дней, и малороссы, и новороссы, и просто русские будут за Москву, за Путина. Не Надежда ли Мандельштам, родившаяся и выросшая в Киеве, противопоставляла русскую крестьянку украинской, той, что не спрячет ее, а выдаст.

И что же? Никакого «За Москву! За Путина!» Без дискуссий и уж подавно без цветов. Как в капле воды отразился всечеловеческий взгляд на происходящее на Украине в восприятии русскоговорящих израильтян, составляющих одну восьмую еврейского населения страны. «За наш Киев! За нашу Одессу! За наш Харьков! За города, в которых мы родились, за улицы, по которым мы ходили, ездили в автобусах, стояли в очередях. За дворы, в которых мы играли детьми. Не дадим разрушить, разбомбить наше прошлое, превратить его в один сплошной Мариуполь».

Не позабыты, но отодвинуты с глаз подальше все исторические разбирательства, все памятки, еще вчера, казалось, невыкорчевываемые. Мы стоим плечом к плечу с нашим Зеленским, с нашим общим Зеленским. Так во времена оны мы стояли бок о бок с поляками, позабыв обо всем, что могло бы этому помешать, стояли против общего врага — запорожских казаков. Так в шестидесятые годы при коммунистическом царьке Шелесте[8] еврейские диссиденты-сионисты сплотились с украинскими диссидентами-националистами вокруг Бабьего Яра, память о котором власти пытались стереть. И так же сегодня киевский раввин не различал между евреями и неевреями, когда организовал эвакуацию женщин и детей из Чернигова. Об этом Мириам рассказывали ее украинки.

Напрасно Москва рассчитывала на раскол по культурно-языковому признаку, на любостяжательство чиновников и генералитета, черпая информацию из анекдотов, вроде того, как смертельно раненый боец говорит товарищу: «Петро, застрели меня». — «Патронов нет». — «А ты купи у меня». Действительность поражает воображение кадрами эпического героизма: достоинство, с каким, подчиняясь приказу, идут в плен бойцы батальона «Азов». У одного на закорках сидит другой, не способный идти — этакий скорбный акробатический номер. А заснятая казнь пленного солдата-молдаванина, крикнувшего, стоя в яме под дулом нацеленного на него автомата: «Слава Украине!»

Поэтому и говорю, что не мог не сесть на автобус и не поехать в Киев, нарывавший во мне. Было бы заражение крови.

У дверей в автобус проходила перекличка. Шофера окружила толпа пассажиров, точнее, пассажирок, некоторые с маленькими девочками, но это скорей тенденциозность моего зрения. Что хочу, то и вижу: женщина и война во втором поколении. Шофер называл фамилию, потом имя. «Здесь». — «Место такое-то». Из толпы одна за другой выходили женщины, запихивали в пасть багажного отделения стянутый ремнями чемодан или бесформенную тушу рюкзака и садились в автобус. Все молодые, в хлопчатобумажных тренировочных штанах и коротких куртках

— Гиршович Леонид.

— Здесь.

Немцы с первой попытки фамилию мою не выговаривают, а тут сходу. Я без багажа, в наплечной сумке смена белья. «Так путешествовали в старину, с узелком на конце палки, а палка на плече», — думал я. И косметичка (как выяснится, бритву позабыл дома). И книжка — забыл, какая. В семьдесят пять голова уже ничего не держит, слова разбегаются, особенно имена собственные при приближении к ним.

Место в проходе аккурат против дверных ступенек, ближайшее к уборной. Но соседка попросила меня пересесть к окну, ей часто надо в туалет. У нее отечное желтоватое лицо, широкие щеки, узкие глаза. Бурятка? Пригороды Улан-Удэ? Уже начинаешь фантазировать, но «не судите опрометчиво, говорят Евангелие и господин кардинал». Александру Дюма виднее. Хотя в Евангелии просто советовали «не судить», а то хуже будет, будут вас судить тем же судом. Как бы там ни было, бурятка на поверку оказалась вьетнамкой из Харькова, до которого ей из Киева еще ночь ехать. Раньше их, вьетнамцев, в Харькове было две тысячи, осталось только сто. Сама она в Харькове двадцать лет.

Я-то по привычке держу всех вьетнамцев за «бот пипл». «А что, можно выехать из Вьетнама?» — «Можно». Она немногословна (как и я по-немецки), но по-свóему стрекотала в телефон, как кузнечик, и телефон не разряжался, что с моим вечно происходит. В электронике эта вьетнамская труженица была куда продвинутей меня. Зато в механике мы с ней на равных. Весь автобус одним магическим движением расстояние между кресел расширил, а мы так и не сумели и сидели всю дорогу впритирку, как два голубка.

На распечатке билета, которой меня снабдил Иосиф, значилось:

17.00 — Веrlin ZOB, Masurenallee.
14.10 — Kiew Busbahnhof, Simona Petliury St.

Мало ли что пишут — что Симон Петлюра не имел отношения к убийству 50 000 тысяч евреев. Они были убиты без его ведома и согласия, а он был приличный человек, и у него даже был еврей-министр. И у Сталина был министр еврей, а если доверится господину Лаврову, чего никому не желаю, у Гитлера даже были еврейские корни.

Автобус тронулся, плотный, заполненный до единого сиденья. По салону летали обрывки фраз на беспримесно украинском, мне невнятном, да еще с моей глухотою; обрывки фраз на суржике разной рецептуры: на две части русского берется одна часть украинского и хорошо взбалтывается, на две части украинского берется одна часть русского и хорошо взбалтывается, берется фифти-фифти и хорошо взбалтывается. Но чаще звучал характерный областной говор, по которому мгновенно составляешь мнение о говорящем. И повсеместно в горной породе языка посверкивали немецкие слова: «анмельдунг», «аусбильдунг».

Не успели тронуться, как обнаружился массовый цистит. Началось паломничество в миниатюрный отсек, расположенный возле меня, словно все только и ждали возможности сэкономить на платном вокзальном турникете перед входом в кабинки. Я их понимал, сам «верен бедности отцов», как говорили римляне.

Капитан корабля по радио обратился с краткой речью к пассажирам, и касалась она пользования тем самым отсеком, куда они зачастили: «Рейс сюда, пассажиры были… мягко говоря, нехорошие. А еще, кто будет в туалете курить, того высажу…».

Сразу за польской границей съехали на стоянку — покурили, размяли ноги, поглазели на ассортимент а-ля дьюти фри и снова в путь. Шофер объявил, что через двенадцать годин будем в Украине. За окном черно, ни огонька. Под колесами автобан. Вьетнамка разулась и осталась в толстых носках, а вскоре уже тихо посапывала, сперва блюдя дистанцию, но постепенно склонив голову мне на плечо.

(продолжение следует)

 

Примечания

[1] Вячеслав Сурков — литератор, политический советник Путина. Яков Блюмкин – политический авантюрист эпохи военного коммунизм и первых лет советской власти. Строил планы мировой революции, убийца германского посла в Москве. Расстрелян в 1929 году как троцкист.

[2] Рабоче-крестьянская Красная Армия, Армия Обороны Израиля.

[3] Суржик — буквально смесь ржаной и пшеничной муки. Разговорный язык, представляющий смешение русского и украинского языков.

[4] В РФ массовое ежегодное шествие с фотографиями павших в Великую Отечественную войну.

[5] Перед оставлением Киева Красной армией были заминированы Крещатик, главная улица Киева, Киево-Печерская Лавра, Опера и т.д.

[6] Российский политик национал-патриотической ориентации. 

[7] Соперником Зеленского был действующий президент, шоколадный фабрикант П.Порошенко.

[8] Первый секретарь компартии Украины.